Любовная мечта современныхъ русскихъ художниковъ
Voуez cette Mаdone, - c'est le portrаit d'une courtisаne.
"Аполлонъ", No 3, 1909
Женщина, послѣ грѣхопаден³я, была изгнана изъ рая. Бѣлый ангелъ съ мечомъ сталъ у дверей, чтобы охранять блаженство, недоступное соблазненнымъ. Но Змѣй-искуситель - главный грѣховникъ - не перешелъ границъ Эдема.
Онъ остался въ раю - жить, учить и блаженствовать. Въ Старомъ Завѣтѣ не сказано, что въ раю поселились новыя существа. Но такъ было въ дѣйствительности. Въ райскомъ саду красоты мечтой художниковъ и поэтовъ были созданы призраки полу-Дѣвы - умнѣе и хитрѣе ангеловъ. А изгнанницу Еву обожествила земная мечта и въ невѣдѣн³и назвала Мадонной - прекрасной, величавой, смиренномудрой Дѣвой. И много вѣковъ люди, жаждущ³е красоты недостижимой, молились ей...
Но тамъ, въ раю, долго невидимыя, безплотныя, жили безлик³я тѣни грѣшницы, порочной и изысканной, лишь наполовину внявшей соблазнамъ Змѣя. Она взяла только нужное, изъ того, что полностью предлагалъ услужливый Дьяволъ и запрещалъ Ангелъ.
Это была Лилитъ - первая жена Адама которой Сатана, по словамъ Реми де Гурмона, сказалъ:
"Человѣка я отдалъ въ твою власть, чтобы ты унизила его, чтобы слезы его стали смѣшными, чтобы домъ его сталъ больницей, а кровать лупанаромъ. И женщину я сдѣлаю такою же, какъ ты. Послѣ удовольств³я она будетъ выть, какъ мать, ребенка которой волчица уноситъ въ пасти... In vulvа infernum... И Ефратъ прольетъ черезъ нее свои воды и не угаситъ ея углей".
Предреченное сбылось. И теперь эта женщина, сдѣланная Дьяволомъ, - не Ева, не Лилитъ, а Мечта нашихъ дней. Ева, никогда не грѣшащая только потому, что она родилась порочной и сдѣлаться ею не можетъ,-
дѣвушка съ невиннымъ лицомъ ребенка, одѣтая какъ взрослая, въ пышной
прическѣ, раскрашенная какъ кукла, смѣсь дьяволицы и серафима,-
съ маленькой головой и большими глазами, какъ у бархатной бабочки, а
ротъ-какъ кровавый ивѣтокъ съ крошечнымъ розовымъ язычкомъ кошечки,-
смѣсь зла и невинности, подростка и старушки,-
больной, оранжерейный цвѣтокъ въ оправѣ Лалика,-
странное и острое сл³ян³е непонятнаго и знакомаго, невинности и грѣха,
дѣвочка, о которой сказалъ бы Альтенбергъ: "И смотря на нее, дѣти становятся взрослыми, а взрослые дѣтьми"...
Вотъ онѣ - манящ³е призраки современности, женщины-тѣни, которыми населенъ рай!
А Мадонна, Дѣва-Мар³я, которой поклонялись столько вѣковъ? Гдѣ возсѣдаетъ она на своемъ пышномъ тронѣ? Гдѣ убранная ризами - мечта съ ликомъ земной женщины? Гдѣ она - богиня неизреченнаго, безмолвнаго, великаго поклонен³я и неразгаданной красоты?
Долг³е вѣка обожали и любили люди свою Мадонну, обожествленную Еву. Женщину земли одѣвали божественной, причесывали и гримировали. Женщину любовницу, по модному одѣтую, съ кокетливой прической, въ новомъ с³ян³и, въ новыхъ нечеловѣческихъ ризахъ, окруженную своими приспѣшниками, называли святыней. И ни одинъ дерзк³й не смѣлъ говорить, что это - та земная подруга, которую онъ такъ хорошо зналъ.
Но въ сказкѣ Андерсена дуракъ увидѣлъ, что король - голый. Такъ и современный художникъ узналъ въ Мадоннѣ изгнанную Еву, давно знакомую ему и его друзьямъ женщину. Ту самую, что онъ вчера рисовалъ вакханкой.
И никак³я силы не могутъ cъ тѣхъ поръ закрыть людямъ глаза. Во всѣхъ божественныхъ ликахъ мы видимъ теперь одно земное очарован³е.
Мног³е разно, по своему создавали свою Мадонну - мечту, но она сошла на землю, превратилась въ обычное существо, и во всѣхъ грезахъ о ней мы любимъ только земную сказку.
Кто же тогда наша недосягаемая Мадонна? Я говорю о томъ, въ какомъ образѣ и въ какомъ нарядѣ воплощается современная мечта о женщинѣ Рая? Кто она?
Развѣ я не отвѣтилъ? Это - тѣнь грѣшницы, порочной и изысканной, только наполовину внявшей соблазнамъ Змѣя. Это Лилитъ, которой Сатана сказалъ: "Человѣка я отдалъ въ твою власть, чтобы ты унизила его, чтобы слезы его стали смѣшными, чтобы домъ его сталъ больницей, а кровать лупанаромъ"...
Вотъ почему въ живописи, украшающей храмы молитвы, грустны и унылы безлик³я Божества. Непорочной Дѣвы-Мар³и нѣтъ больше въ жизни, и потому нельзя ввести ее въ храмъ, убрать ризами и сдѣлать мечтой, всѣмъ жутко и благоговѣйно желанной.
Съ XVIII-го столѣт³я и до 80-хъ годовъ девятнадцатаго вѣка русск³е художники представляли себѣ Мадонну въ видѣ розовой, улыбающейся, нарядной и красивой по земному женщины, иногда съ дѣланно-испуганными глазами, но всегда соблазняющей своей тѣлесной, реальной красотой.
Мадонна въ русской живописи этого времени кажется намъ знакомой, свѣтской или простонародной женщиной, часто мѣщанкой, но ни въ какомъ случаѣ не отвлеченнымъ типомъ. Въ этомъ сказалась религ³озная немощь, охватившая Росс³ю со временъ Царя-Антихриста.
Васнецовъ первый захотѣлъ возсоздать прежнюю Дѣву-Мар³ю, но не смогъ. Хотя бы потому, что его видѣн³е не воплотилось въ художественную форму. Мадонны Васнецова - театральныя гримасницы, ничуть не убѣждающ³я насъ своими широко-раскрытыми глазами въ тайнахъ Неба.
Въ нихъ нѣтъ убѣдительности уже оттого, что онѣ взяты на прокатъ у Старой Визант³и. И безплодно искреннее желан³е художника вдохнуть трепетъ земной прелести лику неземному!
Цѣль понятна, но путь невѣренъ. Мадонны Васнецова не тѣ женщины, что ищетъ и любитъ современный человѣкъ; онѣ не могутъ быть предметомъ его мечтан³й.
Вотъ почему и тих³й поэтъ аскетизма и смерти тѣла - Нестеровъ - оказался тоже безсильнымъ.
У него есть святыя жены, святыя дѣти, святые старики, святое небо и природа, святой м³ръ. Но у него нѣтъ и не можетъ быть Мадонны.
Дѣвы Мар³и, непорочной Матери, идеальной женщины, родившей ²исуса - этой Мадонны не создастъ больше никто, такъ какъ ея нѣтъ въ современномъ пониман³и.
Только женщина нашихъ новыхъ грезъ - райская Лилитъ - возс³яетъ красотой божества, когда возведутъ ее художники на тронъ ея предшественницъ.
Только эта женщина-тѣнь - что умнѣе и хитрѣе ангеловъ - облеченная славой богини, можетъ стать новой Мадонной.
Женщины - Гандара, Англады, Бирдслея, Бакста, Врубеля, Мусатова, Сомова - вотъ тѣ, что стоятъ у врать храмовъ.
И только имъ можемъ поклоняться, объятые экстазомъ вѣры въ красоту, экстазомъ желан³я.
Врубель особенно глубокъ въ своихъ искан³яхъ правды жизни, и потому его греза почти кажется дѣйствительностью.
Часто онъ близокъ къ Мадоннѣ, не ища ее. Вѣдь его "Купавы", "Царевны Волхвы" и "Царевны Лебеди", женщины тайныхъ грезъ и мечтан³й, больныя и страждущ³я, порочныя морфинистки, въ своей испорченности - почти дѣти.
Въ одной небольшой картинѣ - "Нимфа" - Врубель какъ будто даетъ символъ своей вѣры.
Съ ужасомъ и болью смотришь, какъ въ зачарованномъ ядовитыми травами лѣсу корчится въ судорогахъ бѣшенства женщина съ изжитымъ лицомъ и съ хрупкимъ тѣломъ ребенка. Въ мукахъ рождается молодое и умираетъ изможденное.
Старчество и младенчество такъ близки между собой...
Вотъ почему современная мечта о Дѣвѣ будетъ воплощена только однимъ изъ поэтовъ больной, истеричной, грѣховной и изысканной женщины, однимъ изъ тѣхъ, кто, въ поискахъ, быть можетъ, д³авола, случайно найдетъ Святыню...
Грустно, когда чего-то нѣтъ наполовину, когда уходящее медлитъ уйти совсѣмъ, а то, что ушло, кажется близкимъ Когда умираетъ одно и еще не родилось другое. Грустно, когда сумрачно; когда снится прежнее, нѣжное, больное...
Въ Росс³и за послѣдн³е полъ-вѣка полюбили грусть; не боль, не отчаян³е, а тихую тоску, блѣдную безысходность. Вечерняя элег³я "Сельскаго кладбища" черезъ много лѣтъ была переложена на новыя ноты.
И всегдашняя любовь русскаго человѣка къ печальной мечтѣ пр³обрѣла острый, чувственный оттѣнокъ.
Красивымъ стало больное и некрасивое, все, что мучительно.
Самоунижен³е и самобичеван³е героевъ Достоевскаго, черезъ Чехова, постепенно претворилось въ любован³е болью.
И то, что когда-то считалось порочнымъ и низменнымъ, создало культъ, имѣющ³й цѣлью - сладость собственныхъ мучен³й.
Грѣхъ и порокъ сдѣлались новыми идолами современности, и ихъ назван³я стали писать съ прописной буквы.
Темнымъ и страшнымъ кошмаромъ, какъ химерическ³е звѣри Средневѣковья, надвигалась похоть, хватала, рвала, кусала, истощала и душила человѣка.
Безпощадная, сильная и прекрасная своимъ нечеловѣческимъ ликомъ, мечтательная похоть полонила м³ръ.
И художники отдались ей, со скрежетомъ борясь съ ея властью.
Такъ послѣ женщинъ Достоевскаго пришли героини Врубеля, Сомова, Бальмонта, Сологуба,- всѣ покорныя цѣпямъ чувственности.
Грусть породила мечту объ уродливомъ, безобраз³е - боль, боль - возбужден³е пола.
"Святыхъ легко отличить, а уродство всегда фигурно - личность въ немъ видна, въ чемъ явное пороковъ превосходство".
Такъ безобраз³е въ новомъ символѣ вѣры было названо прекраснымъ. Впрочемъ, разница была только для тѣхъ, кто еще помнилъ старые символы.
Въ этомъ новомъ поклонен³и уродству таилась радость садиста, какое-то нравственное утѣшен³е за то унижен³е, что терпишь, любя уродливое.
Въ ореолѣ жуткаго соблазна родились новые чувственные экстазы.
"У Вѣры отвислыя груди, но я люблю ихъ - ѣдко" говоритъ Зиновьева-Аннибалъ въ "Тридиати трехъ уродахъ".
Эта фраза могла быть сказана только въ наши дни.
Такъ совершилось моральное и внѣшнее превращен³е женщины.
Типъ грустной и больной женщины появился сперва въ литературѣ, а потомъ перешелъ въ живопись.
Уже у Достоевскаго и Чехова намъ нравились только больныя, страждущ³я и грустныя.
Сологубъ пошелъ дальше. Въ его творчествѣ - квинтессенц³я современной любовной мечты. Онъ не довольствуется тѣмъ мучительнымъ, что даетъ жизнь; онъ искусственно и нарочито придумываетъ физическ³я и нравственныя страдан³я. Чаще даже не страдан³я, а легк³я боли.
"Опечаленная невѣста" сама создаетъ свое горе, радуется и тѣшится имъ.
Въ сотняхъ другихъ положен³й героини Сологуба испытываютъ физическ³я ощущен³я столь легкой боли, что она граничитъ съ удовольств³емъ.
Гдѣ тотъ предѣлъ, гдѣ кончается наслажден³е и начинается боль? О, Сологубъ это знаетъ и всякое ощущен³е красоты сопоставляетъ съ безобраз³емъ, всякую радость съ мукой!
Въ "Мелкомъ Бѣсѣ" онъ такъ описываетъ Варвару: "Лицо ея въ свѣжемъ человѣкѣ возбудило бы отвращен³е своимъ дрябло-похотливымъ выражен³емъ, но тѣло у нея было прекрасное, какъ тѣло у нѣжной нимфы. съ приставленною къ нему, силою какихъ то презрѣнныхъ чаръ, головою увядшей блудницы. И это восхитительное тѣло для этихъ двухъ пьяныхъ и грязныхъ людишекъ являлось только источникомъ низкаго соблазна. Такъ это и часто бываетъ,- и воистину въ нашемъ вѣкѣ надлежитъ красотѣ б_ы_т_ь п_о_п_р_а_н_н_о_й и п_о_р_у_г_а_н_н_о_й".
Какъ любитъ Сологубъ подчеркивать неуловимость грани между болью и наслажден³емъ! И какъ любитъ неясныя ощущен³я, которыя вызываютъ непонятныя чувства, почти всегда грустныя. Щекотка нѣжная, тихая, раздражающая, болѣзненная и пр³ятная - вотъ мечта его желан³й: "Александра Ивановна пошла изъ дверей. Въ сѣняхъ теплыя подъ ногами шатались и скрипѣли доски сорнаго пола, и как³я-то щелочки да песчинки весело и забавно щекотали конецъ ногъ".
Маленьк³я ноги Нины - "Опечаленной невѣсты" - так³я же чутк³я, щекотки боятся.
"Плотный, мелк³й, укутанный волнами песокъ сообщалъ ея стопамъ свою теплую хрупкость и влажность. Слегка щекоталъ конецъ нѣжныхъ ногъ, еще не загрубѣвшихъ отъ частыхъ прикосновен³й къ милому песку земныхъ взмор³й".
Въ "Старомъ домѣ" ноги Наташи так³я же чутк³я:
"Ступеньки неширокой внутренней лѣстницы изъ мезонина внизъ тихо скрипѣли подъ легкими Наташиными ногами, и жесткое ощущен³е досчатаго холоднаго пола подъ теплыми ногами было забавно весело".
Такъ смѣшивается "жесткое" съ "забавно-веселымъ", но иногда и только же стокое доставляетъ радость. Поэтъ любить тѣло женщины, какъ мучительное и больное наслажден³е, адъ и рай одновременно.
Этотъ садъ пытокъ влечетъ и мучаетъ притягательно.
И, добравшись до него, хочется терзать его, это тѣло, преступное и дивно-нѣжное, хочется бить и мучить его въ отместку.
Хочется красными рубцами боли и маленькими алыми рубинами крови покрыть мраморную бѣлизну:
"Разстегни свои застежки и завязки развяжи.
Тѣло, жаждущее боли, нестыдливо обнажи.
Опусти къ узорамъ темнымъ отуманенный твой взоръ,
Закраснѣйся и засмѣйся и ложися на коверъ".
Такъ говорить Сологубъ, и опять чудятся слова "Мелкаго бѣса": "Въ нашемъ вѣкѣ надлежитъ красотѣ быть попранной и поруганной".
Въ живописи еще ярче, чѣмъ въ литературѣ, вырастаетъ новый типъ желанной женщины, больной, мечтательной и грустной, смѣсь сентиментализма временъ "Бѣдной Лизы" съ порочными мечтами современности.
И странное сочетан³е грѣха и наивной чистоты производитъ острое и щемящее впечатлѣн³е.
Женщины Сомова - съ лицами дѣвочекъ - всѣ грустны и печальны, измучены и больны, но въ этихъ страдан³яхъ виноваты онѣ сами.
Добродѣтельная "Бѣдная Лиза" была несчастной жертвой судьбы; женщины Сомова собственной грѣховной жизнью создаютъ свои мучен³я.
Въ нихъ такъ много извращенности, что онѣ даже не могутъ быть настоящими; онѣ только призраки далекаго и заманчиваго, изысканно-порочнаго позапрошлаго вѣка.
"Le bаin de lа Mаrquise" Александра Бенуа какъ бы символизируетъ развратную наготу когда-то давно, давно умершей блудницы.
И лишь одинъ живой человѣкъ, и то негръ, и то сквозь шелку, можетъ смотрѣть на ея чары...
Сомовъ и Бенуа прекрасно поняли, что только недоступное будетъ всегда желанно.
Воскресили и пустили въ среду живыхъ этихъ куколъ-людей, которыя милы намъ своей отдаленностью.
И жуткая нагота ихъ тѣлъ, и некрасивость лицъ особенно изысканно-притягательны.
Вѣдь человѣкъ современности не можетъ себѣ представить Соблазнительницу или Мечту съ классическими чертами.
Въ этихъ искан³яхъ "некрасивой красоты" я опять вижу эротику боли. И снова чудится: "Въ нашемъ вѣкѣ надлежитъ красотѣ быть попранной и поруганной"...
Въ искусствѣ всегда двѣ правды: правда жизни и правда фантастики. Или жизнь. какъ лучъ солнца, застывш³й въ кристаллѣ льда, или вымыселъ - отражен³е мечтан³й.
Женщина всегда была для поэтовъ лучемъ солнца и выдумкой.
Мечтатели и творцы во всѣ вѣка творили своихъ женщинъ изъ сновъ жизни и лжи небывалаго. Но въ искусствѣ правда жизни лгала чаще, чѣмъ вымыселъ. Вѣдь не та женщина, что всегда съ нами, а та, что создается нашими хотѣн³ями - нужна намъ. Современная греза ярче нарисуетъ нынѣшн³й вѣкъ, чѣмъ разсказъ о современной жизни. И наша сказка станетъ лѣтописью о насъ.
Вотъ почему и въ современномъ творчествѣ больше вѣрится образамъ женщинъ-фей, чѣмъ женщинъ-самокъ. Онѣ стоятъ рядомъ и въ русской живописи. То грубая, воющая отъ голода. немытая и растрепанная, сильная своей звѣриной природой баба Малявина - аллегор³я деревенскаго трагизма. То худая, изможденная, нервная, хрупкая и блѣдная женщина Сѣрова - типъ средняго класса. То стройная, тонкая, элегантная англоманка Трубецкого. Вотъ - три коп³и съ современности, въ сущности совсѣмъ не отражающ³я психолог³и новаго человѣка.
Квинтессенц³я женщины-мечты не выражена ни однимъ изъ трехъ. И черезъ нѣсколько столѣт³й никто не представитъ себѣ женщину XX вѣка въ образѣ бабы Малявина, натурщицы Сѣрова или живой куклы, созданной Трубецкимъ.
Бакстъ, стоящ³й на рубежѣ между мечтателями и сказителями жизни, ближе ихъ узналъ женщину.
Онъ - поэтъ кокотки и свѣтской нарядницы - соединилъ жизнь съ мечтой.
Женщины Бакста всегда красиво сложены, чѣмъ не похожи на настоящихъ и близки къ тѣмъ, которыхъ мы хотимъ. Всегда - умныя, изысканныя чувственницы, порочныя полу-дѣвы. Пѣсни Биллитисъ поютъ онѣ - стройнотѣлыя, живыя, теплыя танагретки.
Кажется, будто пришла куртизанка Эллады и, плѣнясь современностью, стала жеманиться, какъ кокотка. Такъ она дѣйствуетъ нагая, а одѣтая прикидывается свѣтской дѣвушкой.
Всяк³й, смотря на этихъ красивыхъ куколъ, мечтаетъ добиться ихъ любви.
Хочется имѣть сразу двухъ женщинъ, спаянныхъ въ одно. Желан³е, похожее на стремлен³е грековъ къ гермафродиту...
Я бы сказалъ, что если теперь вдругъ воскресить аѳинца IV вѣка, то и онъ не остался бы безразличенъ къ женщинѣ Бакста и, быть можетъ, предпочелъ бы ее своимъ.
Наша мечта была бы для него только правдой, зато наша правда манила бы его, какъ мечта!
Баксть въ женщинѣ любить самое острое - подробности,- тѣ оттѣнки ощущен³й, что волнуютъ больше всего. Онъ нѣжно чеканитъ розовые жемчуга грудныхъ точекъ, ласково скользитъ по переходу отъ ногъ къ торсу, ловко причесываетъ волосы, гладитъ глаза и оттачиваетъ на рукахъ и ногахъ ногти. И всегда помнитъ, что женщина должна быть красиво раздѣта и одѣта опять. Въ этомъ любован³и игрушками тѣла сказалась возродившаяся страсть къ дорогой роскоши: цвѣтистымъ камнямъ, фарфору, кружевамъ, духамъ, шелку, къ забытому одно время баловству холеныхъ тѣлъ.
Смотря на картины Бакста, мерещится, что тѣло - теплые камни: розовые. сѣрые, черные жемчуга, жгуч³й агатъ, сапфиры, изумруды и, конечно, мраморъ. Такъ греза о Грец³и стала чувственностью.
Рядомъ съ этимъ лукавымъ знатокомъ подробностей стоять друг³е искатели. У ихъ грезы есть тѣло, но неясное, безформенное, а лица совсѣмъ нѣтъ. Ихъ женщины будто въ маскахъ: безчувственныя, часто злыя, больныя, грустныя. Ѳеоѳилактовъ и Павелъ Кузнецовъ - поэты безликихъ. У перваго апоѳеозъ чувственности, у второго - болѣзни.
Всѣ женщины Ѳеоѳилактова на одно лицо, замаскированныя. Всѣ - съ широкими бедрами, короткими ногами и тѣлами сладострастныхъ самокъ. Эти красивые инструменты ласки слишкомъ обыденны, чтобы сдѣлаться идеаломъ. И не приблизитъ ихъ къ намъ окутывающ³й ихъ сумракъ.
Павелъ Кузнецовъ не ищетъ одалисокъ гарема, которыя пьянятъ чувственностью плоти. О,- нѣтъ! онъ, какъ некромантъ, раскапываетъ могилы. И страшными кошмарами возникаютъ его больныя, чахоточныя создан³я. Тѣла ихъ зелено-сѣрыя, землистыя, мертвыя. Проваливш³еся глаза, кажется, уже выѣдены червями. Въ болѣзненной грезѣ кривляется и пляшетъ свой Todtentanz, воскресш³й трупъ женщины. Тянутся кривые пальцы высохшихъ рукъ, и гримасничаютъ судорожные лики. И ужасъ мерзости и стыда, липкая грязь лупанара, болѣзнь мрачныхъ госпиталей и сѣрый бредъ подваловъ дымами тумана окутываетъ этихъ женщинъ... Страшная сказка... Безумная мечта... Такъ иные художники создаютъ свои безлик³е кумиры.
Недавно еще не любили тѣла, теперь любятъ только тѣло, закрывъ голову. Но женщина-греза должна снять маску, чтобы сдѣлаться желанной.
Есть сны - отражен³е дѣйствительной жизни. Люди, закрывъ глаза, вспоминаютъ прошлое,- тѣхъ, кого нѣтъ теперь, но которые были когда-то. Сонъ о минувшемъ всегда сильнѣе реальности.
Только того, кто умеръ, любитъ y Сологуба "Опечаленная Невѣста"; о комъ-то далекомъ поютъ "Стихи о Прекрасной Дамѣ": былое возсоздаютъ художники нашихъ дней.
И мнится: пришли наряженныя въ старыя платья, бальзамированныя, призрачныя тѣла далекихъ.
На фонѣ старинныхъ парковъ, на фонѣ усадебъ съ колоннами, на берегу спящихъ озеръ, словно листья осени, шуршатъ онѣ. Блѣднолик³я, грустноок³я, печальныя, осенн³я...
Только звукъ стараго клавесина поетъ о васъ, и блеклые шелка вамъ улыбаются И кажется, что ваша мнимая правда - отблески въ тусклыхъ зеркалахъ!
Трудно рѣшить: старые ли гримируются по новому, или молодые нарядились въ бабушкины платья? Въ печальной, сонной мечтѣ таится невыразимое очарован³е...
Мусатовъ понялъ это и полюбилъ тѣхъ, кого узналъ по разсказамъ няни. Женщинъ забытыхъ усадебъ, стоящихъ опечаленными y тихихъ водоемовъ, нѣжную грусть вѣковыхъ гн³ющихъ парковъ, шорохи тлѣющихъ стѣнъ, томные вздохи листопада.
И среди зелени парка проходятъ хороводы женскихъ тѣней: милыхъ, печальныхъ, ласковыхъ, грустныхъ. Въ этой толпѣ много дѣвушекъ и нѣтъ женщинъ.
Странное дѣло, но прелесть далекой грезы таится только въ дѣвственной не тронутости. Женщина-жена никогда не была идеаломъ русской литературы. Татьяна Ларина - милая, какъ дикая серна - съ выходомъ замужъ стала банальной и скучной. Наташа Ростова, переставъ быть дѣвушкой, потеряла всю свою прелесть. Вспомните и героинь Достоевскаго.
Самое прекрасное и великое въ нашемъ пониман³и женственности - острое ощущен³е грани между непорочностью и видѣн³емъ грѣха.
Вотъ почему такъ болѣзненно тянетъ къ дѣвушкѣ, прислушивающейся къ жизни.
Здѣсь, можетъ быть, растворится Сезамъ, и мы увидимъ Мадонну.
Дѣвушки Мусатова хороши тѣмъ, что совсѣмъ не похожи на нашихъ. Часто съ чертами лица современности, онѣ притягиваютъ неразгаданной жизнью чего-то прежде видѣннаго. И, напрягая память, силишься вспомнить: гдѣ, когда и давно ли ихъ зналъ?
Чудится, будто жилъ съ ними и даже ласкался къ нимъ. Любилъ гобелены, живые, шелестящ³е... Близк³е, милые призраки полонили насъ чарами недотрогъ. Ихъ нельзя коснуться, - они разсыпятся; ихъ нельзя приласкать - они исчезнутъ; уйдутъ, развѣются, какъ лепестки почти увядшаго цвѣтка, пробормотавъ невнятно послѣднюю сказку...
Сомовъ и Бенуа - совсѣмъ друг³е. Они любятъ тѣхъ, которыя не только позволяютъ, но и требуютъ ласкъ. Раздѣтыя и одѣтыя, лежа, сидя и стоя, вдвоемъ съ подругой или съ собачкой, или съ наряднымъ кавалеромъ, даже со своимъ вѣеромъ онѣ мечтаютъ о любви! Это ман³аки, думающ³е только о наслажден³яхъ. Почтальоны приносятъ имъ любовныя письма, подруги шепчутъ на ухо непристойности, маленьк³я изящныя книжки разсказываютъ, какъ Дафнисъ любилъ Хлою или Биллитисъ своихъ подругъ. Женщины это или дѣвушки - узнать нельзя.
Онѣ всегда заняты собственной персоной, но для того, чтобы нравиться другимъ. Онѣ нюхаютъ острый табакъ и крѣпк³е духи, сильно румянятся и умѣютъ забавно раздѣваться. Всяк³й предметъ - живой или неодушевленный - созданъ, по ихъ понят³ямъ, только для любви. Туфли обуваютъ ноги. которыя цѣлуютъ, также - чулки и кружевныя панталоны. За ними слѣдуютъ юбки, которыя надо трогать, платье, которое надо снимать. Наконецъ, остаются драгоцѣнности, такъ хорошо украшающ³я голое тѣло.
Мебель и стѣны комнатъ - только пр³юты для влюбленныхъ; столы, стулья, кровати и кушетки, очень удобныя для ласкъ и прикосновен³й. Стѣны скрываютъ любовниковъ, a зеркала отражаютъ ихъ.
Вотъ стройный м³ръ, созданный единой волей. Въ этой сказкѣ-мечтѣ живутъ призраки минувшаго, воскресш³е теперь. Или теперешн³е, одѣтые по старому. Не все ли равно?
Въ XVIII вѣкѣ дѣвочки двѣнадцати и одиннадцати лѣтъ выходили замужъ. Мечта современныхъ поэтовъ вернулась къ старинѣ, къ мертвымъ. И дѣвушка въ нарядѣ своей прабабушки ласково зоветъ къ любви, къ прежнему, къ небыт³ю. Такъ спаялись въ одно Любовь и Смерть.
Подведемъ итоги. Мечта современныхъ русскихъ художниковъ влечетъ ихъ къ грустному, далекому и больному. Прежн³я непорочныя Мадонны умерли для искусства, и вмѣсто нихъ нѣтъ никого. И, если не одѣнемъ въ ризы женщину современности, мы останемся безъ Мадонны.
Кто же теперь возможный идеалъ? Та ли женщина, которую столько вѣковъ считали недостойной? Та ли, что первымъ человѣкомъ была оставлена въ Раю? Да,- она. По древнему предан³ю она была первой женой Адама. Ее звали Лилитъ. Она была матерью злыхъ духовъ, - той "Ночной", по назван³ю евреевъ, которая преслѣдуетъ и пугаетъ дѣтей, какъ привидѣн³е. Такъ, быть можетъ, теперь эти дѣти - художники, a страшный, но манящ³й призракъ Ночной Царицы - современный идеалъ?