Закржевский Александр Карлович - Религия. Психологические параллели. B. В. Розанов

оторый пошел против догматики - и в этом также особенность его мировоззрения. В то время как для Мережковского догмат является чем-то незыблемым, какой-то единственной броней, алмазным мечом защиты, в то время, как для Бердяева догмат - истинное высшее переживание, нечто граничащее с безумием - для Розанова догмат - звук пустой, богословское изобретение, мертвая буква, уничтожающая чувство в религии, которая должна быть свободна, радостна, таинственна и для которой не может быть никаких формул. "Позвольте, - возражает Розанов и богословам, и Мережковскому, и Бердяеву, - зачем же великолепное слово Евангелия переделывать в сравнительно гнилое слово догматики?.. Ведь догмат - нечто каменное. Христианство в отцах церкви и в построениях догмата потеряло наивность и прелесть, трогательность и силу привлечения... Христианство перестало быть умилительно с догматом, и на него перестали умиляться. Просто его перестали любить... Самими догматистами введен был в христианство главный и первоначальный яд... Догмат закрыл все три лица Пресвятой Троицы, самого Христа обратив в начетчика, который принес на землю только кучу текстов... Иногда поднимается вопрос или слышатся намеки на какую-то реформу Церкви: нет для этого более надежного и краткого средства, как закрыть в академиях и семинариях две кафедры - догматического богословия и канонического права, а книги по наукам этим поместить в список "неразрешенных к чтению". Это значит сразу закрыть для публики сотни Скабичевских и открыть ей Пушкина, в отношении к христианству - это значит начать вдыхать "душу живу" в красную глину, из которой слеплен, ожил было и снова умер - "во грехах" - Адам Христианства" {"Об а-догматизме христианства".}...

   Это презрение к догме есть отвращение человека ко всякой мертвечине. Розанов хотел бы все христианство, все богословие продать за живую, радостную, кипучую, плотскую жизнь. Его богом был пол - и во имя освобождения пола от смерти, во имя бессмертия не в вечности, а на земле, во имя возврата древней угасшей библейской жизни он готов был отдать всю свою душу... Он нарочно молчал о смерти, он проклинал ее всеми силами языческой своей души, он рад был бы вычеркнуть из человеческого лексикона это ужасное, непонятное, грозное слово, которое так возлюбило христианство, из которого извлекло свою жизнь и свою вечную, ненавистную ему скорбь... Он гнал от себя слезы и грусть и трагедию, жил только радостью и презирал страдание {В одном письме ко мне он пишет: "Вот вы пишете о страдании, о смерти, а я прожил 56 лет и написал 11 книг, и только теперь завизжал от этих вопросов"...}, и думал, что этим победил жизнь и победил христианство!..

   Но вот в своей книге "Уединенное", искренно-обнаженной книге, книге души, по ошибке изданной и уже втоптанной в грязь толпой и газетчиками, Розанов как бы кается в своем безумном дерзании. И какая скорбь, какая зловещая искалеченность в этом его покаянии, какое бессилие перед смертью, какая растерянность перед вечностью, какая боль от внезапно присосавшейся тоски!.. Только теперь он понял, что, игнорируя смерть и превознося плоть, он тем самым обрекал себя на близкую и беспощадную смерть, что его писания, его половой пантеизм, его критика христианства, - в сущности, ничто перед смертью, которая одна страшна, одна непобедима, одна ужасна. "Я говорил о браке, браке, браке, - признается Розанов, - а ко мне все шла смерть, смерть, смерть" {"Уединенное", с. 261.}...

   В этом признании - все его поражение и вся суть его: именно потому, что он игнорировал ее, смерть пришла к нему и заглянула в глаза, именно потому, что он отвернулся от христианства - религии смерти - последняя и ужаснула его...

   В "Уединенном" у Розанова еще хватает духа заигрывать со смертью, дразнить ее всяческими шутками и прибаутками, но это уже не то, что было прежде; по временам пронзительная горечь прорывается в его словах - и куда-то уходит все его "дерзание", вся его торжествующая плотскость, весь его языческий дух - и тогда перед нами живой, страдающий человек, со всей своей обнаженностью, со всей беспомощностью и тоской, человек, прошедший мимо христианства, забывший, что есть смерть, а теперь вдруг понявший, почувствовавший, что смерть одна-то и есть, что никакая радость не в состоянии ее уничтожить, что смерть - альфа и омега жизни, таинственный призрак, тайна тайн, что смерть есть единственная реальность, которую, когда почувствуешь, теряешь всякий ум, всякую способность философствования, всякую силу, всякую уверенность в себе...

   И вот Розанов, прежде так проникновенно и гениально говоривший о браке, вдруг резко переменяет тему своих размышлений и говорит уже о другом, совсем о другом, мимо чего проходил прежде с гордостью и с презрением... И странно слышать об этом именно от Розанова, слишком уж это не в розановском духе:

  

   "Могила... знаете ли вы, что смысл ее победит целую цивилизацию...

   Т. е. вот равнина... поле... ничего нет, никого нет... И этот горбик земли, под которым зарыт человек. И эти два слова: "зарыт человек", "человек умер", своим потрясающим смыслом, своим великим смыслом, стонающим... преодолевают всю планету, и важнее "Иловайского с Атиллами".

   Те все топтались... Но "человек умер", и мы даже не знаем, кто - это до того ужасно, слезно, отчаянно, ...что вся цивилизация в уме точно перевертывается, и мы не хотим "Атиллы и Иловайского", а только сесть на горбике (†) и выть на нем униженно, собакою...

   О, вот где гордость проходит.

   Проклятое свойство.

   Недаром я всегда так ненавидел тебя"...

  

   Таким зловещим дыханием смерти проникнута почти вся эта странная и единственная по искренности книга... И в ней именно начало трагедии Розанова. Все русские мыслители, как мы видели, полны этого трагического духа, этого вечного недоумения перед смертью, из которой рождается и их философия, и их религия... Только один Розанов был радостен и "бодр", только для него одного смерти как бы не существовало... Но смерть и русская душа неразлучны и нераздельны, но кто понимает эту чудесную легенду русской мировой скорби, кто чувствует и слышит дыхание русской земли и тоску ее - тоску-вдохновительницу - тот не может пройти мимо смерти, тот не может не понять, что именно за то мы и возлюбили и Христа, и религию, что вечно преследует нас призрак смерти, что некуда от нее скрыться, что вечно мучает жажда бессмертия, мучительная жажда понять, что такое смерть, к чему она и зачем тогда жизнь?

   Понял это и Розанов. И язычник вдруг стал подлинным христианином. И новая мысль, никогда не приходившая в голову, вдруг сверкнула в мозгу зловещим холодным огнем нового трагического сознания:

  

   "20 лет, как журчащий свежий ручеек, я бежал около гроба.

   И еще раздражался: отчего вокруг меня не весело, не цветут цветы. И так поздно узнать все"...

  

   Но эта мысль вовсе не поздняя. Я глубоко верю, что это - признак выхода Розанова на новый путь, путь возврата к христианству, путь к новым глубинам, которые он нам откроет.

  

  

   Печатается по кн.: Закржевский А. К. Религия. Психологические параллели. Киев. 1913. С. 266-301

   Закржевский Александр Карлович (1866-1916) - писатель и литературный критик, живший в Киеве. Закржевский много писал о Розанове и в книге "Карамазовщина. Психологические параллели" (1911), где подчеркивал сходство мыслителя с персонажами романа Достоевского. Розанов состоял с Закржевским в переписке, писал о его сочинениях (Одна из замечательных идей Достоевского // Рус. слово. 1911. 1 марта; Закржевский о Константине Леонтьеве // Новое время. 1912. 11 авг.), опубликовал некролог критика (Памяти Александра Карловича Закржевского // Новое время. 1916. 30 авг.).

  

   ¹ Кириллов - персонаж романа Ф. М. Достоевского "Бесы" (1871- 1872).

   ² Юлиан Отступник (331-363) - римский император (с 361 г.), пытавшийся возродить язычество, за что получил от христианской церкви прозвище "Отступник" (см. о нем роман Д. С. Мережковского "Отверженный" (1899)).

   ³ Бергсон Анри (1859-1941) - французский философ-интуитивист, автор трудов "Материя и память" (1909), "Введение в метафизику" (1903), "Творческая эволюция" (1907).

   ⁴ См. прим. 1 к отрывку из статьи Д. С. Мережковского в разделе "Штрихи воспоминаний".

   ⁵ Евангелие от Матфея 11, 30.

   ⁶ Розанов В. В. Об основаниях церковной юрисдикции или о Христе - Судии мира // Новый путь. 1903. No 4. С. 143-150 (перепечатано в кн. "Темный Лик").