или обрывками предложений, и вносит в это целое обогащающие его
черты.
Конечно, впечатляющая сила критической прозы Анненского - ив отдельных
ее звеньях и в целом - очень велика. Эта впечатляющая сила исходит от того
органического единства, которое образуют идейное содержание и характерные
особенности письма. Особого внимания заслуживает смена разных форм речи,
выражающих интенсивное сопереживание критика с персонажами и с создавшими их
писателями. Это сопереживание закономерно переходит в своего рода имитацию
их манеры говорить, в воспроизведение образов, которыми они мыслят.
Последнее в большей мере относится к действующим лицам, чем к авторам.
При этом граница между объективными данными художественного текста и
субъективностью трактовки становится иногда зыбкой. А поскольку
Анненский-критик, как и Анненский-лирик, проявляет пристальное,
настороженное внимание к теневым сторонам действительности, нашедшей
отражение в литературе, и с особой силой рисует их в своих "отражениях", то
может возникнуть и "опрос: не усугублен ли в этих отражениях пессимизм
мыслей и настроений писателей, не преувеличен ли трагизм состояний их
персонажей и конфликтов между ними и действительностью? Конечно, вопрос этот
легко может быть снят ссылкой на подлинный драматизм судеб ряда авторов, о
которых пишет Анненский (Гоголь, Достоевский, Шекспир, Гейне), и на
трагический облик целой галереи персонажей, созданных как ими, так и другими
писателями (Чартков у Гоголя, Клара Милич и Софи у Тургенева, Голядкин,
Прохарчин, Раскольников у Достоевского, Гамлет, образы гейневских
стихотворений, Иуда у Л. Андреева, действующие лица персонажей "На дне"
Горького, ибсеновский Бранд).
В то же время несомненно, что выбор произведений именно этих авторов
как предмета для критического анализа и именно данных персонажей как объекта
для психологических и этических раздумий неразрывно связан с мироощущением и
мировоззрением критика, для которого болезненно-мучительные переживания
писателя и созданных им действующих лиц явно имели притягательную силу и
отвечали характерному у него трагическому восприятию жизни. Тем самым нельзя
не констатировать - во всяком случае в большинстве статей "Книг отражений" -
известную односторонность портретных характеристик и особую сгущенность их
колорита.
* * *
Анненский принадлежит к тем писателям, в творчестве которых все жанры
близко соприкасаются и взаимодействуют. Выше уже была речь о связи его
критической прозы с лирикой, о чертах родствах между статьями и стихами. Но
критическая проза Анненского связана и с другими областями его деятельности:
ведь он - и выдающийся филолог своего времени, и переводчик поэтов
XIX-начала XX вв., переводчик и комментатор Еврипида; сохранилось и
эпистолярное наследие, не очень обширное, но чрезвычайно содержательное.
Филологические интересы Анненского и богатый опыт филологических
наблюдений несомненно сказались в его критических статьях. В них
замечательна особая чуткость к слову, к речевым характеристикам действующих
лиц, к стилистической индивидуальности писателей. Эта чуткость проявляется и
в том мастерстве, с которым критик создает за действующих лиц их внутренние
монологи, а за автора - поток волнующих его мыслей, в выборе
острохарактерных цитат. Тонкость филологических наблюдений особенно дает
себя знать в статьях о поэтах, о которых он судит не только как их собрат по
перу, но и как знаток-исследователь поэтического стиля, как автор целого
ряда рецензий на современные переводы произведений античной поэзии и прозы,
статей о трагедиях Еврипида или о русском фольклоре, которому посвящена одна
из его первых печатных работ {Из наблюдений над языком и поэзией русского
Севера. - В кн.: Сборник в честь В. И. Ламанского. СПб., 1883.}.
Критическая проза в известной мере перекликается и с его переводами
западноевропейской лирики. Нечто общее есть в методе, в характере подхода к
литературному произведению как объекту критики и к иноязычному оригиналу как
материалу для перевода. И в критической прозе и в переводах весьма
значителен элемент субъективности, в статьях даже подчеркиваемый. Однако в
этой субъективности есть своя система, т. е. известная закономерность в
соотношении с отображаемым объектом критики или перевода. Пишущему эти
строки уже приходилось констатировать, что "Анненский в лирических переводах
выхватывает порою лишь отдельные характерные элементы и на них
сосредоточивает внимание, передавая их точно, создавая фон, на котором
должны выделяться более красочные пятна. Это - метод показывания общего
через частное и отдельное, которое играет типизирующую роль" {Федоров А. В.
Поэтическое творчество Иннокентия Анненского. - В кн.: Анненский И.
Стихотворения и трагедии, с. 58.}. В статье "Эстетика "Мертвых душ" и ее
наследье" Анненский сказал: "Гоголь писал пятнами" (с. 230). Эта констатация
применима и к критической прозе и к стихотворным переводам Анненского,
причем необходимо оговорить, что дело касалось - и в переводах, и в критике
- именно характерных, а не случайных черт отображаемого материала. Так
возникал - с точки зрения метода - своеобразный параллелизм между этими
двумя сферами творчества. А работа над передачей стихов изощреннейших
лириков - немецких (Гете, Гейне) и французских (от Леконт де Лиля и Бодлера
до Жамма и Ренье) - обостряла стилистическое чутье, поэтический слух не
только Анненского-переводчика, но, очевидно, и Анненского-критика. Оригиналы
переводов и произведения литературы, которым посвящены критические статьи,
при всем различии между теми и другими роднит одно - преобладание и в тех и
других трагизма переживаний, в которых перемежаются и патетическое и
будничное и с которыми иногда соседствует гротеск (так, с одной стороны, у
Гоголя, иной раз у Достоевского - и так у Бодлера, у Шарля Кро, у Ганса
Мюллера в переводах).
Для стиля критической прозы Анненского показательна, наконец, его
тесная и своеобразная связь со стилем писем. Эпистолярное наследие поэта и
критика ярко индивидуально. Оно, как и критическая проза, прежде всего
поэтично. В письмах, особенно в письмах к близким ему женщинам (А. В.
Бородиной, Е. М. Мухиной, Н. П. Бегичевой), он делится не только своими
литературными планами, часто невеселыми переживаниями, но нередко и
впечатлениями от природы. Последняя тема занимает здесь немалое место. В
критической прозе она присутствует тоже, правда более или менее мимолетно -
в описаниях ненастного петербургского вечера (статья о "Двойнике"
Достоевского), в строках о последней буживальской осени Тургенева (статья о
"Кларе Милич"), в скупых пейзажных набросках к стихотворениям "Романцеро"
Гейне ("Гейне прикованный") и на некоторых других страницах "Книг
отражений". В переписке эта тема занимает особенно большое место и всюду,
так же, впрочем, как и в статьях, эмоционально окрашена человеческими
переживаниями: в прозе она связывается с состояниями персонажей или авторов
произведений, за которых думает критик, в письмах пейзажные наброски или их
развернутые изображения (нередко это пейзажи городские) служат
аккомпанементом к чувствам и мыслям самого их автора или отражают их. Так -
в письме к Е. М. Мухиной от 19 мая 1906 г. из Вологды, к ней же от 20 июня
1908 г. из Царского Села, к Н. П. Бегичевой от 13 июля 1906 г. из Царского
Села, к ней же от 7 июля 1907 г. и 26 сентября 1909 г. - оттуда же. Иногда
пейзаж - фантастический, виденный во сне во время болезни (письмо к Е. М.
Мухиной от 1 августа 1904 г. из Саки: "Но вот мучительная ночь была, это
Чеховская, когда я узнал о смерти этого писателя. Всю ночь меня преследовали
картины окрестностей Таганрога (которых я никогда не видал). Туманная
низина, болотные испарения, мокрые черные кусты, и будто рождается душа
поэта, и будто она отказывается от бытия, хочет, чтобы ее оставили не
быть... Тяжкая была ночь..." (с. 458). Кроме пейзажных, в письмах немало
также описаний интерьеров - особенно в письмах из гостиниц, где
останавливался Анненский в последние годы жизни во время служебных
командировок по делам Петербургского учебного округа. И всюду - и в пейзажах
и в изображениях интерьеров - зоркая наблюдательность, пристальность
взгляда, обращенного на конкретные детали, их вещественность. Аналогий им
немало и в статьях (особенно в статьях о Достоевском, о Толстом, о Гоголе).
И привлекает внимание еще одна общая черта - разговорность тона,
сказывающаяся особенно в характере синтаксиса, в большом количестве неполных
или оборванных предложений. В письмах эта особенность выступает даже резче,
чем в статьях. Их автор постоянно перебивает себя. И в оценках людей и
литературных произведений писатель тоже иной раз оказывается гораздо более
резким и непримиримым. Характерный пример тому - суждение о Д. С.
Мережковском в письме к Т. А. Богданович от 6 февраля 1909 г. Если в другом
случае - в письме к С. А. Соколову от 11 октября 1906 г. по
литературно-деловому поводу - он отзывается об этом писателе
сдержанно-корректно, то здесь - в письме к молодой родственнице он выражает
свое истинное мнение о нем, нисколько не стесняясь в выражениях: здесь и
слова о "вытье на луну всевозможных Мережковских и Меделянских пуделей", и о
"политиках" как "людях мысли, людях _отвлеченности_", которые "безмерно выше
Мережковских уже по одному тому, что у тех, у Мережковских, отвлеченности-то
и нет, что у них только инстинкты да самовлюбленность проклятая, что у них
не мысль, а золотое кольцо на галстуке" (с. 485). Мережковский, сочинения
которого к тому времени уже не вызывали сомнений насчет реакционности их
содержания, но чей авторитет для многих деятелей "нового искусства"
оставался еще не поколебленным, у Анненского вызывает гневное и
презрительное осуждение.
Письма Анненского - не только ценный биографический материал они
представляют и большую литературную ценность, как художественное отражение
богатого духовного мира и душевных состояний их автора, как впечатляющее
свидетельство его интенсивной интеллектуальной жизни. Эти письма, включаемые
в том критической прозы Анненского, являются не столько приложением к ней,
сколько своего рода дополнением ее: здесь - та сфера, где мысль поэта и
критика выражала себя еще более легко и свободно, чем в жанре критической
статьи, и где литература и окружающая действительность так же неотступно
владели его умом.
* * *
Анненский - личность исключительно богатая. Его лирика и драматургия
уже давно известны читателю. Издание его критической прозы откроет нашим
современникам новую грань творчества выдающегося русского писателя и деятеля
русского просвещения, творившего на рубеже двух столетии.