Главная » Книги

Белинский Виссарион Григорьевич - Николай Алексеевич Полевой, Страница 2

Белинский Виссарион Григорьевич - Николай Алексеевич Полевой


1 2

добрых дел если не перевешивает недостатков и слабостей, то искупляет их... И в этом отношении издатель "Московского телеграфа" смело мог бы рассказать всему свету историю своих отношений к противникам, не скрывая своих промахов и ошибок, смело мог бы один противостать, целой их фаланге... Наведя справки, не трудно убедиться, что полемики в "Московском телеграфе" было не много, по крайней мере меньше, нежели в каждом из современных ему журналов, не говоря уже о том, что его полемические статьи всегда были умны, дельны, остроумны, ловки и приличны. И потому причину общего ожесточения против этого журнала должно искать не столько в полемических статьях, сколько в его критике и библиографии, где правда высказывалась столько же прямо, сколько и прилично, отчего и кусалась больнее. До "Телеграфа" в нашей журналистике уклончивый тон принимали за одно с вежливым; старались как можно меньше говорить о писателях и сочинениях, а если говорили, то с тем; чтобы хвались общими избитыми фразами. Полевой показал первый, что литература - не игра в фанты, не детская забава, что искание истины есть ее главный предмет и что истина - не такая безделица, которою можно было бы жертвовать условным приличиям и приязненным отношениям. Изъявить публично такой образ мыслей в то время значило сделать страшную дерзость и выказать себя человеком "беспокойным", то есть хуже, чем безнравственным. Многие разделяют людей в нравственном отношении: на благонамеренных и беспокойных; первые не мешают другим обделывать свои делишки, каковы бы они ни были, лишь бы только и им никто не мешал втихомолочку заниматься тем же самым; вторые никак не могут вытерпеть, чтобы не заговорить громко, узнавши, что их сосед, посредством справок и отношений, пустил по миру целое семейство, или
  
   Когда весь город знает,
   Что у него ни за собой,
   Ни за женой -
   А смотришь помаленьку,
   То домик выстроит, то купит деревеньку.157
  
   И в литературном мире, даже и теперь, "благонамеренных" несравненно больше, нежели "беспокойных", а в то время, то есть до "Телеграфа", последних почти вовсе не было. И потому очень естественно, что этот журнал многим казался чудовищным явлением, именно потому, что здравый смысл, образованный вкус и истину ставил выше людей и ради их не щадил авторских самолюбий. Теперь с трудом можно поверить, чтобы когда-нибудь могло быть таким образом и до такой степени; и это опять заслуга Полевого, и заслуга великая!
   Это обстоятельство опять указывает на резкое различие роли Полевого от роли Карамзина на одном и том же, впрочем, поприще. Карамзин не был связан прошедшим, и ему не с чем было бороться, почему он и не оскорбил ничьего самолюбия, не возбудил ничьей вражды к себе, кроме завистников, бледный рой которых скоро должен был исчезнуть при быстрых успехах его славы и при общей любви к нему большинства образованного общества. Обстоятельства, положение литературы, дали Полевому роль бойца. Он не столько утверждал, сколько отрицал, не столько доказывал, сколько оспаривал. Кроме того, во время Карамзина было не до идей и вопросов, первых никто не спрашивал, вторых не было, общество было для них еще слишком молодо, неразвито и бессознательно. Спорили о фразах, хлопотали о правильности и чистоте языка, и все вопросы заключались в стилистике. Во всем остальном дело шло о том, чтобы педантическую, школьную литературу сделать светскою, общественною и общительною, равно привлекательною и для кабинетного труженика, и для делового человека, и для светского щеголя и светской дамы. И Карамзин это сделал не теориями, не спорами, а образчиками сочинений, которых требовал дух времени. Он был знаком хорошо и с французской, и с немецкой, и с английской литературами, но их влияние на него было больше внешнее, нежели внутреннее. Идеи XVIII века не волновали его, по крайней мере, этого не заметно в его сочинениях. Фонвизин, предшественник Карамзина, гораздо больше его был сыном своего века. Карамзин занял у XVIII века только сентиментальное направление и обожание природы, которую называл он Натурою, тоже сентиментальное, но не пантеистическое; о любви и всех сердечных склонностях говорил он как будто с голосу Руссо, но в сущности смотрел на них не больше, как на извинительные слабости человеческого естества. Вот все, чем ограничилось влияние на него века. Но через двадцать пять лет явились уже другие потребности, явилось стремление к сознанию, к исследованию, к анализу. Захотели узнать, что такое Шекспир и Байрон, Данте и Сервантес, Гёте и Шиллер, что такое Восток и классическая древность, что такое философия, политическая экономия и т. д., и все это свели на вопрос о классицизме и романтизме или, по крайней мере, кстати и некстати все это привязали к нему.
   Все новые идеи, возникшие в Европе в начале XIX века, смутно доходили до русской любознательности и смутно отражались в ней. Это было время, когда хотели ломать и строить, но на половине ломки останавливались, чтобы сделать новую надстройку, а на половине стройки останавливались, чтобы кончить по-старому. Это была эпоха чисто переходная. И "Телеграф", верный своему названию, был полным представителем этой эпохи. В нем было много силы, энергии, жару, стремления, беспокойства, тревожности, он неусыпно следил за всеми движениями умственного развития в Европе и тотчас же передавал их так, как они отражались в его понятии; но вместе с тем все в нем было неопределенно, часто смутно, а иногда и противоречиво. Это давало полную возможность придираться к нему людям, стоявшим вне умственного движения своей эпохи. И они не шутя считали себя неизмеримо выше Полевого и с важностию ловили и высчитывали его обмолвки, промахи, ошибки, не понимая, что их преимущество над ним состояло только в том, что они спали, а он жил и действовал: кто спит, тот, разумеется, не грешит, особенно если спит так крепко, что и во сне ничего не видит... Они гордо величали его то самоучкою, то недоучкою и на основании его ошибок (а часто и того, что только им казалось ошибками, то есть чего они не в состоянии были понять) доказывали, что он невежда и шарлатан. Правда, он учился самоучкою, и то, что другим давалось без труда, досталось ему страшными усилиями; но если этот путь к знанию не мог не повредить Полевому, более или менее разладивши его с систематичностию и методою, зато и принес ему большую пользу: спас его от школьных предрассудков, от педантизма и образовал из него публициста, которому нужно иметь дело не с аудиториею, а с обществом. Его все интересовало, ко всему влекло, и он учился с жаром, с упорством, с настойчивостью; но этот энциклопедизм, эта жажда всезнания, при житейских заботах, при издании журнала, естественно, не допускала его углубиться в какой-нибудь исключительный предмет, сделаться ученым. Неопределенность идей (свойство той эпохи) и поверхностность многостороннего знания (результат энциклопедического направления и самообразования) отзывались во многом, что писал он, особенно в его философских воззрениях; но он равно был чужд и невежества и шарлатанства, в которых его обвиняли противники. Натура живая и восприимчивая, он страстно увлекался всеми современными идеями, и его можно было обвинять только в том, что он часто понимал их по-своему, но не в том, чтобы он говорил о них, не понимая их. Журналист и беллетрист по призванию, человек практический по своей природе, он всегда был ясен и определен, когда не бросался в теорию, но говорил просто, как человек со вкусом, с здравым смыслом и с образованием. Немецкая философия сильно занимала его ум, но он знакомился с ее идеями не из прямого источника, недоступного для дилетантов и любителей философии, а из популярных лекций Кузена, - и его главная ошибка тут состояла в том, что этого беллетриста философии он, принял за главу философического движения, будто бы скончавшегося в Германии с Шеллингом. Даже и в этом отношении, может быть, составляющем самую слабую сторону образования Полевого, нельзя не удивляться его тревожной любознательности, за все хватавшейся, ко всему стремившейся, ничего не оставившей без внимания. Вместе с ним много вышло на литературную арену людей, основательно учившихся и потом называвших себя "учеными"; все они были против него одного; но что же сделали они, или что они делают теперь?.. Где свершение тех надежд, которые они подавали?.. Через два года после "Московского телеграфа" - явился "Московский вестник", за ним "Атеней" и "Галатея", даже дряхлый "Вестник Европы" оживился, ударился в ожесточенную полемику, схватился за феорию и даже фiлософию, потом все они соединились в "Телескопе", чтобы сильнее ударить на своего общего врага; но они могли только поднять его своими нападками, ничего не сделавши ни для себя, ни для публики...158
   Сначала в "Телеграфе" принимали участие, хотя и не большое, даже Жуковский и Пушкин, и весьма значительное участие принимал в нем князь Вяземский. Но вскоре участь этого журнала стала зависеть только от деятельности и таланта его издателя, постоянно вспомоществуемого только своим братом, К. А. Полевым;159 но журнал от этого не упал, а год от году становился лучше. Этого мало: его не уронили даже две важные ошибки его издателя. Первая из них была - примирение с одним петербургским журналом и одною петербургскою газетою, после продолжительной и постоянной войны с ними.160 Так как эта война делала особенную честь "Телеграфу", то примирение не могло не скомпрометировать его. Эта важная ошибка была следствием другой, еще важнейшей. В 1829 году Полевой напечатал в своем журнале критическую статью об "Истории государства российского". Статья была превосходно написана, мера заслуг Карамзина оценена в ней была верно, беспристрастно, с полным уважением к имени знаменитого писателя. Но чрез несколько месяцев явилось в "Телеграфе" объявление о скором выходе "Истории русского народа". Тогда поднялась против Полевого страшная буря: его статья об истории Карамзина объяснялась его противниками, как предисловие к объявлению о подписке на собственную историю. Но все эти вопли Полевому легко было сделать ничтожными и обратить к собственной чести и к предосуждению своих противников: ему стоило только всегда сохранять тон должного уважения к Карамзину, даже доказывая его ошибки; но он не вытерпел - и досаду на своих противников стал вымещать на истории Карамзина. "История русского народа" явилась с двойным текстом: в одном была история, а в другом довольно нехладнокровные нападки на Карамзина, и каждому из этих текстов было отведено ровно по полустранице... Пожалеем о слабости замечательного человека, оказавшего литературе и общественному образованию великие заслуги; но не будем оправдывать его слабости или называть ее добродетелью...
   К этой же эпохе "Телеграфа" относится и принятие им в свои сотрудники одного писателя, с его статьями, многоглаголивыми, широковещательными, плоскими и пошлыми, в которых, под формою ратования за новое, скрывались отсталость и страшная ограниченность в понятиях...161 Но "Телеграф" вынес и этот сильный удар, им же самим нанесенный себе, - несмотря на все это, он не падал, а улучшался. Причина этого заключалась в личности его издателя. Он был литератором, журналистом и публицистом не по случаю, не из расчета, не от нечего делать, не по самолюбию, а по страсти, по призванию. Он никогда не неглижировал изданием своего журнала, каждую книжку его издавал с тщанием, обдуманно, не жалея ни труда, ни издержек. И при этом он владел тайною журнального дела, был одарен для него страшною способностию. Он постиг вполне значение журнала, как зеркала современности, и "современное" и "кстати" - были в руках его поистине два волшебные жезла, производившие чудеса. Пронесется ли слух о приезде Гумбольдта в Россию, он помещает статью о сочинениях Гумбольдта; умирает ли какая-нибудь европейская знаменитость, - в "Телеграфе" тотчас является ее биография, а если это ученый или поэт, то критическая оценка его произведений. Ни одна новость никогда не ускользала от деятельности этого журнала. И потому каждая книжка его была животрепещущею новостию, и каждая статья в ней была на своем месте, была кстати. Поэтому "Телеграф" совершенно был чужд недостатка, столь общего даже хорошим журналам: в нем никогда не было баласту, то есть таких статей, которых помещение не оправдывалось бы необходимостию... И потому, без всякого преувеличения, можно сказать положительно, что "Московский телеграф" был решительно лучшим журналом в России, от начала журналистики.
   В 1832, 1833 и 1834 годах "Телеграф", нисколько не ослабевая ни в энергии, ни в разнообразии, ни в достоинстве, тем не менее был уже в своей апогее, даже на повороте с нее. Он сделал свое дело и, попрежнему хлопоча о движении вперед, без собственного ведома и желания, наперекор самому себе, начал принимать характер коснения. В эти три года были напечатаны в нем большие критические разборы Полевого сочинений Державина, Жуковского, Пушкина и повести: "Блаженство безумия", "Живописец", "Эмма". В тех и других Полевой высказался вполне, в тех и других вполне выказались угол его зрения, сгиб его ума, характер его образования, равно как вполне отразилась его эпоха, с еживою деятельностью, беспокойным тревожным движением, заносчивостию, юношеским жаром, простодушным убеждением, с полуфранцузскими тенденциями и полунемецкими идеями, с. поверхностностию и неопределенностию в понятиях, с чувствами вместо мыслей, предощущениями вместо отчетливого сознания, часто с громкими словами и туманными фразами вместо теории, с смелостию, отвагою, одушевлением. В этих статьях и повестях Полевой как бы поспешил представить результат своей журнальной деятельности, разом целостно и обдуманно высказав в них все, о чем говорил несколько лет отрывочно и случайно. Он как будто чувствовал, не сознавая этого ясно, что возникает в нашей литературе новое движение, ему неведомое и непонятное, - и торопился высказаться вполне и определенно. А новое между тем действительно возникало, - и Полевой отступил от Пушкина, как от отсталого поэта, в ту самую минуту, когда тот из поэта, подававшего великие надежды, начал становиться действительно великим поэтом; с первого же разу не понял он Гоголя и, по искреннему убеждению, навсегда остался при этом непонимании...162
   С прекращением "Телеграфа" поприще Полевого, как журналиста, было кончено, и ему следовало ограничиться так называемыми солидными трудами - доканчивать свою историю, писать и издавать книги... Но что прикажете делать с неугомонною журнальною натурою? Быть столько времени и с таким успехом первым голосом в журналистике - и слышать новые, дотоле безвестные голоса, которые поют уже совсем другую песню - на это у него недостало силы резиньироваться. Из журналиста он пошел в сотрудники, расходился и вновь сходился с журналами, в которых участвовал, принимался было за редакцию новых - и только доказывал этим, что время его прошло невозвратно... При этом, естественно, не мог он не увлекаться спорами, полемикою, выгоды которых уже не могли быть на его стороне... Но довольно об этом: заслуги Полевого так велики, что, при мысли о них, нет ни охоты, ни силы распространяться о его ошибках...163
   О его драмах мы ничего не скажем, кроме того, что они доказывают его удивительную способность быть всем в области беллетристики и во всем действовать с большим или меньшим успехом. Возьмись он за них в начале, а не в конце своего поприща, - и они, может быть, умножили бы его права на общую признательность... Повести его потому именно и имеют свое относительное достоинство, что явились во-время. Не долго нравились они, но нравились сильно, читались с жадностью. В них он был верен себе, и для него они были только особенною от журнальных статей формою для развития тех же тенденций, которые развивал он и в своих журнальных статьях. То же должно сказать и о его романах, из которых - "Клятва при гробе господнем" отличается местами замечательным умением пользоваться историческими источниками для романических сцен и картин.164
   Верен был он себе и в своей "Истории русского народа": как во всем, что ни написал он, и в ней был он журналистом, а не историком. В этом ее слабая сторона, но в этом и ее относительные достоинства. Он взялся за нее не по призванию, однакож и не из расчета, как утверждали это его противники, а по страстному влечению своей журнальной натуры - все представлять в новом виде, ко всему прилагать новые идеи. Ему казалось, что смутный хаос, образовавшийся в его голове из идей Гердера, Шеллинга, Гизо и Тьерри, очень удобоприложим к русской истории. Это значило вовсе не понять русской истории, и не нужно говорить, что из этого вышло. Истина взяла, наконец, свое, и последние томы "Истории русского народа" уже очень похожи на "Историю государства российского"...165 Конечно, нельзя сказать, чтобы в первой не было ничего дельным образом нового, но в сущности история Полевого только возвысила историю Карамзина... Это опять была ошибка, и очень важная, но ошибка, вышедшая из хорошего источника, ошибка человека умного и даровитого, думавшего быть дальше своей эпохи, но на деле бывшего только одним из самых резких ее выражений... Впоследствии Полевой написал русскую историю для детей: это был труд простой, без претензий, и потому очень дельный и полезный, отличавшийся даже ясностию и картинностию исторического изложения.
   Полевой родился в купеческом семействе и готовился быть купцом. Ему было около двадцати лет от роду, когда решился он учиться и образоваться. Отец его, человек старого времени, неблагосклонно смотрел на его любовь к книгам, и Полевой занимался ими тайком. Кончив днем дела свои по торговле, ночью, вместо того чтобы спать, принимался он за ученье. Не всегда мог доставать он для этого огарок свечи, потому что отец его запретил ему сидеть по ночам. Не было свечи - он пользовался лунным светом; доставал свечу - и затыкал щелки своей комнаты, чтобы предательский свет огня не бросился в глаза отцу. В таких страшных, разрушительных для здоровья трудах провел он три года. В это время написал он статью о проезде императора Александра через Курск и послал ее в "Московские ведомости". Статья обратила на себя внимание курского губернатора, который захотел познакомиться с молодым автором. Это живо затронуло самолюбие старика-отца, и он позволил своему сыну заниматься книгами. У пьяного дьячка начал Полевой учиться латинскому и французскому языку и, пользуясь своей необыкновенной памятью, для начала выучил наизусть целый французский лексикон... Эта неудержимая страсть к учению, эта страшная сила воли в достижении цели и преодолении препятствий достаточно доказывают, что Полевой не был человеком обыкновенным. Почти двадцати двух лет начал он самоучкою учиться русской грамматике: это было около 1818 года, а в 1825 году, то есть через семь лет, Полевой был издателем лучшего журнала в России... Такие люди не часто являются, и гораздо легче попасть в доктора всех возможных наук, нежели сравниться с ними...
   Заключаем. Предлагаемая статья не есть ни памфлет, ни панегирик; мы старались без преувеличения оценить заслуги одного из замечательнейших деятелей русской литературы, не скрывая слабых сторон его литературной деятельности, но смотря на них sine ira et studio {Беспристрастно. - Ред.}. Пусть судят читатели, до какой степени успели мы в этом. Явится много толков о Полевом: одни будут без меры превозносить, другие без меры унижать его, те провозгласят его великим ученым, другие - великим романистом и нувеллистом, третьи - чего доброго! - великим драматургом; но едва ли кто-нибудь признает его тем, чем он в самом деле был замечателен... Так думаем мы, хорошо зная современную литературу и ее деятелей... Дай бог, чтобы мы ошиблись в этом; но, во всяком случае, смеем думать, что голос наш, упредивший другие суждения, не будет бесполезен для тех, которые возьмутся судить о Полевом...
  

Комментарии

  
   Подготовка текста статей: "Русская литература в 1845 году"; "Мысли и заметки о русской литературе", "Петербургский сборник", "О жизни и сочинениях Кольцова", "Николай Алексеевич Полевой" и комментарии к ним - А. Н. Дубовикова; подготовка текста статей: "Сочинения Александра Пушкина", "Взгляд на русскую литературу 1846 года", "Похождения Чичикова, или Мертвые души", "Выбранные места из переписки с друзьями", "Письмо ж Гоголю", "Ответ "Москвитянину", "Взгляд на русскую литературу 1847 года" и комментарии к ним - Б. И. Кулешова.
  

НИКОЛАЙ АЛЕКСЕЕВИЧ ПОЛЕВОЙ

  
   Напечатано отдельным изданием: Николай Алексеевич Полевой. Сочинение В. Белинского". Санктпетербург. В типографии Эд. Праца, 1846, 45 стр. (ценз. разр. 25 апреля 1846).
   Настоящая статья завершает длительную и сложную историю отношений Белинского к Полевому (см. примеч. 116 в т. I наст. изд.).
   Переход Полевого на реакционно-охранительные позиции, после закрытия "Московского телеграфа", вызвал резкий перелом в отношении к нему Белинского. Ренегат Полевой не заслуживал никакого снисхождения. Об этом Белинский писая к И. И. Панаеву 22 февраля 1839 года ("Письма", т. I, стр. 313-314). В своих статьях критик вел неустанную борьбу с Полевым.
   Смерть Полевого в начале 1846 года положила естественный конец этой борьбе и вместе с тем вызвала необходимость исторической оценки всей деятельности Полевого.
   Эту задачу Белинский и выполнил в настоящей статье.
  
   140 Эпиграф из "Евгения Онегина", гл. II, строфа XXXVIII.
   141 Замечание Белинского, что Новиков сам "почти ничего не писал", ошибочно. В. П. Семенников, автор специального исследования "Русские сатирические журналы 1769-1774 годов" (СПБ, 1914), приходит к выводу, что "сам Новиков был автором существеннейшей части своих трех журналов". Карамзин был действительно близок к "Дружескому обществу" Новикова.
   142 В "Московском телеграфе" 1829 года, No 12, Полевой напечатал критическую статью об "Истории государства Российского" Карамзина. Среди ревнителей авторитета Карамзина статья эта вызвала бурю негодования.
   143 Высказывания Пушкина взяты Белинским из статья "Путешествие из Москвы в Петербург" (глава "Ломоносов"), написанной в 1833-1835 гг. и впервые опубликованной в посмертном собрании сочинений Пушкина под заглавием "Мысли на дороге".
   144 См. вступительную заметку к статье "Петербургский сборник".
   145 Попытка ревизии системы стихосложения, разработанной Ломоносовым, и ее замены так называемым русским "народным" стихом, принадлежала А. X. Востокову ("Опыт о русском стихосложении", 1812).
   146 В современном языкознания более употребителен другой термин - идиома - для обозначения выражений, свойственных только одному языку и не поддающихся переводу на другие языки.
   147 Издатель "Московского Меркурия" (1803) в других журналов, П. И. Макаров был убежденным сторонником обновления литературного языка и защищая карамзинскую реформу, борясь против А. С. Шишкова (см. "Сочинения и переводы П. И. Макарова", 2 ч., М., 1805).
   148 Письма Д. И. Фонвизина, адресованные частью его сестре Ф. И. Фонвизиной и частью П. И. Панину, были написаны им во время заграничных путешествий (1777-1778 и 1784-1785). Они замечательны критическим отношением писателя к западноевропейской действительности. Жизнь и нравы высших кругов французского общества в последние годы существования "старого порядка" нашли в лице Фонвизина строгого критика.
   149 А. Ф. Мерзляков напечатал в журнале "Амфион" (1815) за подписью "Мрзлкв" обширную критическую статью "Россияда, поэма эпическая г-на Хераскова. Письмо к другу" (No 1, стр. 32-98; No 2, стр. 36-77; No 3, стр. 94-123). В следующих книжках журнала печаталось ее продолжение "О характерах" (No 5, стр. 81-155; No 6, стр. 1-41) и "О слоге поэмы" (No 8, стр. 86-115; No 9, стр. 49-128).
   Статья Мерзлякова глубоко оскорбила всех безусловных почитателей Хераскова, но вместе с тем вызвала появление более строгих разборов "Россияды". В том же 1815 году в журнале "Современный наблюдатель российской словесности" (No 1, стр. 9-38; No 3, стр. 71-82) были напечатаны "Письма о русской словесности. О "Россияде", поэме г. Хераскова. Письмо к девице Д.", подписанное "Стр." (то есть П. Строев, издатель журнала).
   150 Так в тексте брошюры 1846 года.
   151 Карамзин основал журнал "Вестник Европы" в 1802 году и вел его до 1804 года. В 1805-1808, 1811-1813 и с 1815 до прекращения журнала в 1830 г. его редактировал М. Т. Каченовский. Каченовский выступал ярым защитником традиций классицизма.
   152 Журнал "Сын отечества" был основан в 1812 году Н. И. Гречем. В нем принимал участие также Булгарнн, которому и принадлежит приведенное Белинским курьезное определение романтизма.
   153 Известный альманах - "Полярная звезда", издававшийся А. А. Бестужевым и К. Ф. Рылеевым в 1823-1825 годах. Альманах "Мнемозина" издавался В. К. Кюхельбекером и князем В. Ф. Одоевским в 1824-1825 годах.
   154 Замечательна эта мысль Белинского о романтизме как реакции на философский рационализм и на французскую революцию.
   155 Тезис о том, что и в безобразном, чудовищном можно найти прекрасное, В. Гюго изложил и аргументировал в предисловии к драме "Кромвель" (1827).
   156 "Московский телеграф" был основав Н. А. Полевым в 1825 году. В 1834 году он был закрыт за напечатание неодобрительной рецензии на казенно-патриотическую драму Кукольника "Рука всевышнего отечество спасла".
   157 Из басни И. А. Крылова "Лисица и Сурок" (1813).
   158 Журнал "Московский вестник", издававшийся М. П. Погодиным в 1827-1828 годах, стоял на позициях шеллингианства и усердно пропагандировал произведения немецких романтиков.
   Журнал "Атеней" издавался в 1828-1830 годах профессором Московского университета М. Г. Павловым.
   "Галатея" - московский журнал (1829-1830), издателем которого был поэт и критик С. Е. Раич.
   "Телескоп" был основав Н. И. Надеждиным в 1831 году (см. комментарии к "Литературным мечтаниям", том I наст. изд.).
   159 П. А. Вяземский с самого основания "Московского телеграфа" был его деятельным сотрудником. Но уже в 1827 году он охладевает к журналу, что было вызвано расхождением в общественных и литературных взглядах с Н. А. Полевым. Окончательный разрыв между ними произошел в 1829 году, после напечатания Полевым критической статьи о Карамзине (см. примеч. 142), перед памятью которого преклонялся Вяземский. Брат издателя, Ксенофонт Полевой, был постоянным его помощником по изданию журнала.
   160 Примирение Полевого с журналом "Сын отечества" (изд. Н. Греч) и газетой "Северная пчела" (изд. Ф. Булгарин) произошло в середине 1827 года и закреплено было весной 1828 года.
   161 Белинский намекает на участие в "Московском телеграфе" В. А. Ушакова (см. примеч. 122 в т. I наст. изд.).
   162 В "Московском телеграфе" были напечатаны критические статьи о VI главе "Евгения Онегина" (1830, ч. XXXII) и о "Борисе Годунове" (1831, ч. XXXVII, No 2 и 1833, ч. XLIX, NoNo 1 и 2). Статья 1833 года перепечатана в "Очерках русской литературы" Н. Полевого, ч. I, СПБ, 1839, стр. 145-210).
   В рецензии, напечатанной в "Московском телеграфе" (1831, No 17) Полевой обвинил Гоголя в "недостатках слога", "бедности воображения", "в неуменьи увлекать читателя подробностями". Враждебно-пристрастное отношение Полевого к Гоголю еще больше обнаружилось позднее в его статьях и рецензиях о "Ревизоре" ("Русский вестник", 1842, No 1) и "Мертвых душах" (там же, NoNo 5 и 6).
   163 С конца 1837 года Полевой переехал в Петербург и стал на короткое время негласным редактором "Северной пчелы" и "Сына отечества". Позднее Полевой систематически участвовал в "Северной пчеле" под псевдонимом "ZZ". Помимо участия в названных изданиях, Полевой редактировал в 1841-1842 годах журнал "Русский вестник", не имевший никакого успеха.
   164 Сдержанный тон этого упоминания о драмах и повестях Полевого, видимо, связан с его недавней смертью.
   165 Белинский отмечает здесь основную порочность "Истории русского народа" Полевого - ее эклектизм и некритическое использование выводов западноевропейских историков для объяснения русского исторического процесса. Позднейший труд Полевого, упомянутый Белинским, - "Русская история для первоначального чтения" (ч. I-III, 1835).
  

Другие авторы
  • Арнольд Эдвин
  • Каменский Андрей Васильевич
  • Суворин Алексей Сергеевич
  • Флобер Гюстав
  • Даниловский Густав
  • Лихтенберг Георг Кристоф
  • Холодковский Николай Александрович
  • Алексеев Николай Николаевич
  • Якоби Иоганн Георг
  • Вассерман Якоб
  • Другие произведения
  • Добролюбов Николай Александрович - Лучи и тени. Сорок пять сонетов Д. фон Лизандера. - Стихотворения В. Баженова. - Стихотворения Александрова
  • Маклакова Лидия Филипповна - Девочка Лида
  • Лесков Николай Семенович - Тупейный художник
  • Мамышев Николай Родионович - Ответ Г-ну. Б. В. Ш
  • Голдсмит Оливер - Из поэмы "Покинутая деревня"
  • Давыдова Мария Августовна - Роберт Шуман. Его жизнь и музыкальная деятельность
  • Станюкович Константин Михайлович - Два брата
  • Лепеллетье Эдмон - Фаворитка Наполеона
  • Полонский Яков Петрович - Полонский Я. П.: биобиблиографическая справка
  • Карамзин Николай Михайлович - Нечто о науках, искусствах и просвещении
  • Категория: Книги | Добавил: Anul_Karapetyan (24.11.2012)
    Просмотров: 366 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа