"Разсказы" г. Арцыбашева.
Годы перелома (1895-1906). Сборникъ критическихъ статей.
Книгоиздательство "М³ръ Бож³й", Спб., 1908
Молодой, сравнительно недавно начавш³й свою литературную работу писатель, г. Арцыбашевъ почти съ перваго своего выступлен³я уже обратилъ на себя вниман³е и читателей, и критики. Всѣ его разсказы - "Прапорщикъ Гололобовъ", "Конокрадъ", "Бунтъ" и др., выдѣлялись изъ ряда другихъ, одновременно появившихся разсказовъ и очерковъ, ежемѣсячно печатающихся въ журналахъ и разныхъ сборникахъ. Что-то заставляло читателя вдуматься поглубже въ жизнь, дать себѣ отчетъ въ томъ, что его окружаетъ, и это что-то было такъ печально и въ то же время остро захватывало, мучило и безпокоило, не давая стряхнуть впечатлѣн³е, навѣянное разсказомъ. Искан³е правды жизни и противорѣч³е между жизнью дѣланной и той, настоящей, которая могла бы быть, вотъ что рѣзко подчеркивалось въ этихъ разсказахъ, ярко выступало изъ-подъ наслоен³й жизни и мучило, не давая примирен³я. Эти черты еще рѣзче и ярче проявляются теперь въ талантѣ г. Арцыбашева, когда его разсказы собраны вмѣстѣ и даютъ возможность прослѣдить, как³е вопросы мучатъ автора и подчиняютъ незамѣтно, но неодолимо и его читателя. Какъ же жить? И зачѣмъ все такъ нелѣпо и жестоко до ужаса слагается въ жизни? Неужели мы безсильны разорвать эти дик³я услов³я жизни, создать новую, настоящую, хорошую жизнь, гдѣ бы все лучшее, въ нашемъ существѣ не подавлялось, не уничтожалось, не коверкалось въ угоду какому-то злому призраку, уродующему все и ломающему стих³йно, безсмысленно и безцѣльно? Авторъ даетъ отвѣтъ на эти вопросы, и отвѣтъ положительный, какъ увидимъ дальше.
Книга г. Арцыбашева начинается разсказомъ "Паша Тумановъ", который и по времени былъ первымъ разсказомъ его, хотя появился только теперь. Судьба его такъ характерна, что не мѣшаетъ сказать о ней два слова. Сначала онъ былъ переданъ авторомъ въ редакц³ю "Русскаго Богатства", гдѣ его немедленно приняли и напечатали, но по независящимъ отъ редакц³и обстоятельствамъ разсказъ не могъ появиться. Тогда, это было какъ разъ въ самый разгаръ "Сердечнаго попечен³я" о средней школѣ покойнаго Ванновскаго, "Паша Тумановъ" поступилъ къ намъ, но и тутъ тоже "независящ³я" обстоятельства встали непреодолимой преградой между авторомъ и читателемъ. По нашему совѣту г. Арцыбашевъ передалъ его въ журналъ безъ предварительной цензуры, гдѣ однако, узнавъ предварительную истор³ю хожден³я по мытарствамъ этого разсказа, не рѣшились его напечать. Можно подумать, что авторъ задался цѣлью по меньшей мѣрѣ "разрушить государство", а дѣло все въ томъ, что онъ далъ удивительно написанную картину душевныхъ мукъ юноши, который, затравленный школой, убиваетъ директора. Въ разсказѣ усмотрѣли нападен³е на систему средней школы и призывъ къ насильственному ея разрушен³ю. Между тѣмъ, въ немъ нѣтъ ни того, ни другого, потому что онъ гораздо значительнѣе и глубже. Авторъ поступилъ правильно, уничтоживъ бывш³й раньше подзаголовокъ: "поэма дореформенной гимназ³и", такъ какъ гимназ³я играетъ здѣсь не главную роль.
Паша Тумановъ обычный типъ юноши, начинающаго "мыслитъ и страдать", со всѣми уклонен³ями и порывами, свойственными этому неустановившемуся возрасту, когда все въ человѣкѣ находится въ движен³и. Отъ существован³я почти исключительно физ³ологическаго, свойственнаго дѣтству, начинается переходъ къ самому важному - къ сознан³ю себя человѣкомъ, къ осмысленному отношен³ю къ обществу, къ окружающей жизни, къ людямъ. Въ этотъ важнѣйш³й моментъ перелома, когда въ насъ подымается впервые сознательная личность, Паша Тумановъ, какъ и тысячи его товарищей, не встрѣтилъ никого, кто направилъ бы кипѣвш³я въ немъ силы на правильный путь духовнаго развит³я, а наоборотъ, все окружающее было такъ устроено, чтобы подавить въ немъ личность и отлить его, Пашу, по готовому и для всѣхъ одинаковому образцу.
Онъ въ одномъ изъ послѣднихъ классовъ и чувствуетъ, что запустилъ дѣло учен³я и что на экзаменѣ его ожидаетъ провалъ. "Почему такъ много, неопредѣленно много было упущено, Паша не зналъ. Отчасти это случилось по лѣни, отчасти по обстоятельствамъ, отъ Паши не зависящимъ, но главнымъ образомъ отъ того, что настоящая, дѣйствительная жизнь цѣликомъ захватывала своими интересами живого Пашу Туманова; а эта жизнь шла далеко въ сторонѣ отъ мертвой неподвижной гимназ³и". Одновременно съ чувствомъ жалости къ себѣ у него закипало и глухое озлоблен³е противъ людей, которыхъ онъ считалъ виновными въ своемъ несчаст³и, противъ директора гимназ³и и преподавателя латинскаго языка. Онъ ошибался: причины его несчаст³я заключались вовсе не въ этихъ двухъ чиновникахъ министерства народнаго просвѣщен³я, не въ ихъ относительныхъ достоинствахъ и недостаткахъ, какъ преподавателей, людей и чиновниковъ, а въ томъ противоестественномъ положен³и вещей, по которому двадцатилѣтняго юношу, жаждущаго смысла и интереса въ жизни, заставляли зубрить неинтересные, лишенные жизненнаго смысла учебники и, наоборотъ, лишали того, чего онъ въ течен³е всей юности добивался".
Чего же онъ добивался? Чего-нибудь невозможнаго, несуществующаго, надуманнаго, намечтаннаго необузданной фантаз³ей юности? Нѣтъ. Въ прекрасной сценкѣ встрѣчи послѣ экзамена, на которомъ Паша провалился, со старикомъ-рыболовомъ, отцомъ тоже провалившагося товарища Паши, мы видимъ, что его влечетъ и радуетъ просто жизнь, здоровая, яркая жизнь, радующая его, какъ и все живое и здоровое. "Благодать!" - радуется старикъ весеннему дню, солнцу, птицамъ, плескающейся у его ногъ рѣки, и видя унын³е Паши удивляется. "Ну, не выдержали вы экзамена... Васька мой тоже не выдержалъ?... Ну, да. А вѣдь онъ, навѣрно, и въ усъ не дуетъ? А отчего? Оттого, что ему наплевать... Оно, конечно, получить свидѣтельство тамъ, на мѣсто поступить... Это хорошо... А только не въ этомъ сила... Много ли ума нужно, чтобы латинск³я спряжен³я да геометр³ю съ истор³ей вызубрить? Сиди да зубри - только и всего. И не нужно это никому, а такъ только, чтобы мѣстечко похлѣбнѣе потомъ добыть. Такъ, вѣдь, это какъ кому: иному ничего, кромѣ мѣстечка, не нужно, ну тотъ и зубритъ, и старается... а иному вотъ эта рѣка тамъ, да воздухъ, тому какое зубрен³е? Тотъ и не зубритъ. А развѣ хуже онъ оттого, что ради теплаго мѣстечка не старается? Такъ-то... Да, молодой человѣкъ, напрасно вы такъ... Ну, провалились... оно, конечно, непр³ятно, но не хуже вы отъ этого не стали, ни лучше... такой какъ были, такимъ и остались, Право!.."
Оставшись одинъ, Паша задумался надъ этой, повидимому, нехитрой философ³ей старика, и хотя не могъ понять словъ его въ томъ глубокомъ смыслѣ, который вкладывалъ въ свои спутанныя рѣчи старый рыболовъ, но ему все-таки стало легче". И солнце, и рѣка, и птицы снова засверкали для него, запѣли и заставили на минуту забыть и провалъ на экзаменѣ, и его послѣдств³я. Вмѣстѣ съ нимъ становится легче и читателю при мысли, что, и въ самомъ дѣлѣ, не одинъ "провалъ", бывш³й въ его жизни, куда легче можно бы перенести, если бы не тѣ тысячи нитей всякихъ пустяковъ, которыми мы сами себя опутали и изъ-за которыхъ каждый изъ насъ "свѣту божьяго солнца не радъ". Совлечь съ себя эту паутину, порвать съ условностями, дать выходъ своему "я" на волю,- "и сейчасъ же сводъ неба раздвинулся бы, вода стала бы прозрачнѣе и плескала бы звучнѣе, струйки весело зазвенѣли бы и заговорили въ гладкомъ пескѣ, солнце стало бы ярче и теплѣе и послышалось бы много новыхъ звуковъ, живыхъ и смѣлыхъ, которыхъ онъ до этого не замѣчалъ".
Но Паша, какъ и тысячи тысячъ изъ насъ, не въ силахъ совлечь съ себя ветхаго человѣка, въ котораго его успѣли преобразить и семья, и шкода, и погибаетъ жалкимъ образомъ, возбуждая справедливое и искреннее сожалѣн³е въ секретарѣ полицеймейстера, къ которому онъ явился послѣ преступлен³я: "Бѣдный мальчикъ!.."
Да, истинно бѣдный, но, право, не бѣднѣе тѣхъ, что "вызубрили" все требуемое для "тепленькаго мѣстечка", которое исковеркало имъ душу, изсушило сердце и превратило въ живыхъ мертвецовъ, безъ воли, безъ желан³я и проблеска радости.
Но - это между прочимъ. Авторъ въ дальнѣйшихъ разсказахъ даетъ намъ новые образцы разбитыхъ безъ вини жизней. Таковъ конокрадъ Купр³янъ, такова взбунтовавшаяся Саша (повѣсть "Бунтъ"), таковъ прапорщикъ Гололобовъ, и докторъ ("Смѣхъ"), и друг³е герои разсказовъ, которые не могутъ уже, не въ силахъ выбиться для настоящей жизни изъ узилища жизни дѣланной, условной и гнусной по своей дикости и безсмысленности.
Отсюда трагед³я каждаго изъ нихъ. Все, что въ нихъ есть человѣческаго, прекраснаго и добраго, не находитъ примѣнен³я въ жизни, выпавшей на ихъ долю. Напротивъ, все извращенное, навязанное внѣшними силами, все чуждое имъ по существу, по складу ихъ личности, торжествуетъ. Въ борьбѣ ихъ скрытой сущности съ этимъ внѣшнимъ ихъ существомъ они и погибаютъ, какъ "бѣдный мальчикъ" Паша, котораго уже послѣ преступлен³я пожалѣлъ секретарь полиц³и, но никого не нашлось, кто пожалѣлъ бы его до преступлен³я, кромѣ старика-рыболова.
Вотъ Купр³янъ-конокрадъ. Онъ "съ измальства мыкается... Ну, двѣнадцати годовъ съ батькой первую лошадь свели... У насъ всѣ такъ... Еще дѣдъ промышлялъ, потому нѣтъ никакой возможности, земли мало, да и ту хоть брось!" Но онъ - коренной земледѣлецъ, земля его тянетъ: "такъ бы и взрылъ всю землю, и чтобъ зеленя, зеленя пошли кругомъ". Ему на мужиковъ "завидно". Онъ сильный, ловк³й и сердечный человѣкъ, какъ и всѣ сильные, простые и здоровые люди. Онъ сходится по любви съ "солдаткой", жалѣя ея "сиротство", и когда приходитъ со службы-мужъ, не хочетъ ее покинуть, втайнѣ надѣясь спасти ее и сына отъ "смертнаго" боя мужа. Эта надежда и губитъ его: крестьяне ловятъ его на свидан³и съ любимой женщиной и, какъ конокрада, убиваютъ.
Трагическая красота этого разсказа еще усиливается выяснен³емъ такой же пришибленности и подавленности личности и остальныхъ людей, противъ которыхъ выступаетъ Купр³янъ. Соперникъ - мужъ, по существу вовсе не звѣрь, онъ такой же крестьянинъ, тяготѣющ³й къ землѣ, какъ и Купр³янъ. Въ солдатчинѣ онъ не забылъ ни жены, ни дома, и хотя "за пять лѣтъ солдатчины Егоръ Шибаевъ совершенно отвыкъ отъ жены, но, тѣмъ не менѣе, хорошо помнилъ, что въ деревнѣ у него осталась жена, и хотя самъ, какъ всяк³й солдатъ, жилъ съ другими женщинами, онъ твердо вѣрилъ въ несокрушимость своихъ правъ надъ женой... Вспоминать о женѣ ему было всегда пр³ятно не потому, чтобы онъ ее любилъ, а потому, что онъ чувствовалъ себя солиднѣе, имѣя жену и домъ... Въ городѣ и солдатчинѣ, онъ совершенно забылъ деревню и его не тянуло туда, но когда поѣздъ двинулся и понесся по чернѣющимъ распаханнымъ полямъ съ кучками гнилого навоза и черными грачами, разгуливающими по межамъ, хорошее, радостное и оживленное чувство пробудилося у него въ душѣ, и онъ уже по цѣлымъ часамъ глядѣлъ въ окно вагона на безконечныя сѣрыя равнины, затянутыя сѣрой завѣсой дождя и сливающ³яся на горизонтѣ съ такимъ же сѣрымъ небомъ. Все то грязное, скверное и безтолковое, что насадила ему въ душу безсмысленная, непонятная его мужицкому уму и сердцу, солдатская жизнь, разомъ исчезло, уступивъ мѣсто сначала безотчетно радостному настроен³ю человѣка, приближающагося послѣ долгаго отсутств³я къ роднымъ мѣстамъ, а потомъ и дѣловымъ соображен³ямъ хозяина-мужика, проснувшагося въ немъ, несмотря на колоссальную величину той мерзости, разврата и лѣни, которая нашла на него въ казармахъ". Его мечты о жизни по хорошему сразу наталкиваются на неприглядную дѣйствительность: жена "связалась", да еще съ конокрадомъ. Дальнѣйшее естественно вытекаеть изъ этого столкновен³я вѣковыхъ взглядовъ на жену, какъ на собственность, съ разбитыми мечтами о хорошей жизни и еще съ чѣмъ-то, внезапно съ острой болью пробудившемся въ немъ. Избивъ жену до полусмерти, "онъ опустилъ голову на локоть и зарыдалъ, чувствуя, что испорчено навсегда и еще что-то хорошее, чего онъ и самъ не сознавалъ", и что можно назвать личнымъ достоинствомъ, что придавало ему въ собственныхъ глазахъ вѣсъ и значен³е - уважен³е къ себѣ не какъ къ солдату, унтеръ-офицеру, не къ мужику-хозяину, а къ человѣку, мужу и отцу. Забитая личность проснулась и въ немъ, но уже поздно и безъ пользы для него и для окружающихъ.
Трагед³я проснувшейся личности еще ярче очерчена въ лучшемъ, по нашему мнѣн³ю, произведен³я г. Арцыбашева, въ повѣсти "Бунтъ". Это дѣйствительно бунтъ "на днѣ". Саша одна изъ обычныхъ жертвъ "общественнаго темперамента". Какъ она ни забита и унижена, но въ ней еще теплится искорка личности, не желающей примириться съ невозможностью выбиться, отстоять себя, и она взбунтовалась противъ жизни. Она молода, красива, здорова, и когда ея подруга погибаетъ отъ обычной, въ ихъ положен³и "случайности", Саша не выдерживаетъ. "И всегда-то такъ" - эти страшныя олова подымаютъ со дна души всѣ силы личности, жаждущей жить, бороться, отстаивать свое "я". Весь ужасъ ея положен³я освѣщается какъ молн³ей одной ясной, до боли яркой мыслью, что она, Саша, не человѣкъ, а вещь, хуже вещи... "Мы что тутъ?.. Такъ... падаль одна! Живемъ, пока сгн³емъ... А друг³е же живутъ... свѣту радуются"... Разъ проснувшаяся личность уже не можетъ терпѣть прежнее, Саша иди должна покончить съ собой, какъ ея подруга, иди уйти. "Куда? Тамъ видно будетъ. Уйти бы только!.." Но надежда на новую лучшую жизнь не оправдалась. Тѣ тысячи нитей общественныхъ услов³й, въѣвшихся въ душу каждаго, опутывающихъ насъ какъ паутиной, невидимой и тѣмъ болѣе крѣпкой, не даютъ ей выбиться со дна, развернуть своихъ силъ, проявить то прекрасное, человѣчное, что есть въ ней, и тянутъ ее назадъ. Она хочетъ жить, "свѣту радоваться", а ее приспособляютъ къ уходу за больными, приковываютъ къ разлагающейся отъ рака несчастной больной, требуютъ терпѣн³я, смирен³я, покорности. Но и противъ этого она не возстала бы, если бы видѣла цѣль впереди, хотя какое-нибудь утѣшен³е въ сознан³и, что это ее дѣдаетъ снова человѣкомъ, такимъ какъ всѣ. Она любитъ, впервые любитъ настоящей чистой любовью, для которой не одно ея тѣло нужно, но и душа, какъ она думаетъ и вѣритъ. И въ этомъ чувствѣ она получаетъ самый важный и чувствительный для нея ударъ. Студентъ, который, поддавшись порыву, помогаетъ ей выбраться на поверхность, не можетъ спасти ее, потому что все противъ него - и его семья, и онъ самъ, смутно понимающ³й, что ему не отдѣлаться отъ особаго взгляда на "этихъ женщинъ". Саша снова "бунтуетъ", на этотъ разъ безповоротно, противъ всѣхъ. "Чортъ съ вами со всѣми!" и кидается, какъ въ омутъ "на дно", откуда порывъ вынесъ ее было на поверхность на одну только минуту, чтобы затѣмъ кинуть туда уже навсегда. Этотъ двойной бунтъ личности, по истинѣ, настоящая пощечина лицемѣрному обществу, въ которомъ все приспособлено для гибели души и нѣтъ средствъ для помощи, для спасен³я личности, которой въ борьбѣ остается разсчитывать только на себя. У кого не хватаетъ силъ, тотъ долженъ тонуть какъ Паша Тумановъ, Купр³янъ, Саша и тысячи имъ подобныхъ. Таковъ безотрадный выводъ, самъ собою вытекающ³й изъ истор³и ихъ разбитыхъ существован³й.
А жизнь тѣмъ не менѣе хороша! Вотъ что, какъ призывъ повторяется въ каждомъ почти изъ разсказовъ г. Арцыбашева. Она можетъ быть, она должна быть прекрасна, только не надо портить ее самимъ всякимъ вздоромъ, засоряющимъ душу, умъ, сердце. Авторъ страстно любитъ жизнь, его настроен³е полно жизнерадостности, и тѣмъ трагичнѣе поэтому его печальныя повѣсти о томъ, какъ люди сами дико, безсмысленно портятъ себѣ и другимъ эту чудную жизнь, только разъ каждому данную никогда уже не повторяющуюся.
"Она выходила ко мнѣ на свидан³е черезъ вишневый садъ, по насыпи, въ тоненькую и бѣлую березовую рощицу. Еще издали была видна ея высокая и гибкая фигура и мягкимъ силуэтомъ вырѣзывалась въ безконечно широкомъ и глубокомъ небѣ, усѣянномъ золотыми, голубыми и красными звѣздочками и далеко облитомъ ровнымъ холоднымъ свѣтомъ луны.
"За насыпью была густая, черная и жуткая тѣнь, въ которой неподвижно и чутко стояли тоненьк³е стволы березокъ и молчаливо тянулась отъ земли высокая влажная трава. Въ этой рощѣ я ждалъ ее, и мнѣ было жутко и весело въ прозрачной голубой тѣни. Когда въ небѣ, высоко надо мною, вырисовывался знакомый силуэтъ, я карабкался навстрѣчу, скользя по мокрой травѣ, подавалъ ей руку, и мы оба, точно падая, стремительно сбѣгали внизъ, съ силой разгоняя густой воздухъ, развѣвавш³й волосы и шумѣвш³й въ ушахъ, влетали въ сумракъ и тишину рощи и вдругъ сразу замирали, по колѣни въ травѣ, сильно и смущенно прижимаясь всѣмъ тѣломъ другъ къ другу.
"Мы почти не говорили, и намъ не хотѣлось говорить. Было тихо, пахло страннымъ, таинственно непонятнымъ ароматомъ, отъ котораго кружилась голова, и все исчезало изъ глазъ и сознан³я, кромѣ жгучаго и тревожнаго наслажден³я. Сквозь тонкую, сухую матер³ю я чувствовалъ, какъ чуть-чуть дрожало и томилось, наслаждаясь, молодое, сильное упругое и нѣжное тѣло, какъ подавалась и ускользала изъ моихъ влажныхъ пальцевъ круглая и мягкая грудь. Близко-близко отъ своего лица я видѣлъ въ темнотѣ полузакрытые, какъ будто ничего не говорящ³е, слабо и таинственно поблескивающ³е изъ-подъ рѣсницъ глаза. Трава была мокрая и брызгала холодной, пр³ятной росой на голое тѣло, странно теплѣвшее въ прохладномъ и влажномъ воздухѣ. Какъ будто на всю рощу разносились торжествующ³е удары нашихъ сердецъ, но намъ казалось, что во всемъ необъятно-громадномъ м³рѣ нѣтъ никого, кромѣ насъ, и никто не можетъ притти помѣшать намъ среди этихъ сдвинувшихся березокъ, ночныхъ тѣней, влажной травы и одуряющаго запаха сырого, глубокаго лѣса. Время шло гдѣ-то внѣ, и все было наполнено однимъ жгучимъ, неизъяснимо прекраснымъ, могучимъ и смѣлымъ наслажден³емъ жизнью".
Развѣ это не настоящ³й "гимнъ торжествующей любви"? И какое печальное заключен³е! Герой этого разсказа ("Жена") женится на любимой дѣвушкѣ и... скоро ничего не остается отъ этого ликован³я "могучимъ и смѣлымъ наслажден³емъ жизнью".
Отчего же произошло, что только изнанка жизни остается любящимъ супругамъ, а вся поэз³я, все, что приподымало ихъ надъ этой изнанкой и скрашивало ее, поблекло и улетучилось? Отъ пустяковъ житейскихъ, отъ непониман³я личности другъ друга и неуважен³я къ ней, отъ вздора, противъ которой защитой можетъ служить только неустанное стремлен³е "впередъ и выше", отъ безцѣльнаго топтан³я на мѣстѣ и нечеловѣчнаго взаимнаго отношен³я, когда столько надо нѣжности, не бросающейся въ глаза, но проникающей все и всюду, снисхожден³я къ слабости и высшей оцѣнки взаимныхъ достоинствъ. Словомъ, уважен³е къ чужой личности должно стоять на первомъ планѣ. А вмѣсто того въ жизни героя начинается обоюдное стѣснен³е, тысячи мелочей, возводимыхъ въ нѣчто столь важное, что вся старая жизнь, привычки и потребности каждаго подчинены именно этой мелочной, несущественной сторонѣ, въ угоду которой приносится самое главное - свобода личности. Обѣ стороны оказались далеко не на высотѣ положен³я, и если не опустились "на дно" супружеской жизни, какъ огромное большинство, то лишь благодаря скорому бѣгству мужа, что дало имъ свободу и возможность вновь попытать счастья.
Друг³е несчастливцы кончаютъ иначе, какъ подпрапорщикъ Гололобовъ или сумасшедш³й и докторъ въ очеркѣ "Смѣхъ". Эти трое безличностей помѣшались отъ страха смерти. Представимъ себѣ такого Гололобова, какимъ онъ очерченъ въ разсказѣ: почти мальчика, плохо развитаго, но склоннаго къ рефлекс³и и богомольнаго. Жизнь монотонная, день въ день, безъ выдающихся интересовъ и особаго содержан³я. Скучно, тускло, сѣро. И понятнымъ становится начинающ³й мучить его вопросъ о безцѣльности жизни и неизбѣжности смерти. "Каждый человѣкъ долженъ думать о смерти, потому что положен³е каждаго человѣка есть положен³е приговореннаго къ смертной казни". Такъ гласитъ первое заключен³е, выведенное бѣднымъ подпрапорщикомъ изъ своего и общаго опыта. "Я не хочу умирать, но умру. Во мнѣ есть желан³е жить, и весь я приспособленъ къ жизни, а все-таки я умру. Это и насил³е, и противоестественно". Противъ этого закона природы ничего не подѣлаешь, а потому не лучше ли, не дожидаясь, когда природа выполнитъ свой приговоръ, самому покончить съ собой. Но вѣдь это будетъ насил³е надъ самимъ собой",- возражаетъ Гололобову слушающ³й его странныя изл³ян³я докторъ. "Нѣтъ,- отвѣчаетъ подпрапорщикъ. Это будетъ насил³емъ моего духа надъ природой... Духъ мой есть именно я, а тѣло только случайное помѣщен³е, не больше... Если бы тѣло мое было именно я, то я бы остался жить. Смерть не была бы тогда приговоромъ къ казни: вѣдь и послѣ смерти моей тѣло останется. Тѣло есть вѣчно. Это фактъ: я умру, тѣло распадется на атомы, атомы сложатся въ какую-нибудь иную форму, но сами не измѣнятся, и ни одинъ не исчезнетъ. Можно даже допустить, что комбинац³я когда-нибудь повторится, и будетъ та-же форма. Это пустяки... Духъ умретъ... Я исчезну. Будетъ ли потомъ мои духъ святымъ въ раю, или грѣшникомъ въ аду, или переселится въ другое существо,- я, именно я, мои пороки, привычки, смѣшныя и прекрасныя особенности, мои сомнѣн³я, мой умъ, моя глупость, мой опытъ и мое незнан³е, все то, что было именно подпрапорщикомъ пѣхотнаго полка, человѣкомъ Гололобовымъ, все исчезнетъ. Будетъ, что угодно, но не Гололобовъ".
Эта безотрадная философ³я заражаетъ другого такого же несчастливца, доктора, онъ поддается ей и чуть съ ума не сходитъ въ одинокую, глухую, темную ночь. "И какой ид³отъ думаетъ о томъ, какъ лучше и честнѣе и умнѣе жить, когда надо думать о томъ какъ ужасно умереть?" - со злобою восклицаетъ онъ. Но въ томъ то и дѣло, что и Гололобовъ, и докторъ не жили и не живутъ, - иначе, самая мысль о неизбѣжности смерти вовсе не была бы такъ мучительно-неотвязна для обоихъ. Побороть въ себѣ страхъ смерти можно только полнотою жизни, когда всѣ силы души и тѣла принимаютъ дѣятельное участ³е въ борьбѣ жизни, не давая ни минуты безцѣльнаго прозябан³я, сѣреникаго, стих³йнаго, неосмысленнаго существован³я, какое влачатъ тысячи тысячъ Гололобовыхъ и злополучныхъ сумасшедшихъ (разсказъ "Смѣхъ"). Для тѣхъ, кто умѣетъ отстоять себя и проявить всѣ силы своего "я", и жизнь прекрасна, и смерть не страшна. Имъ ближе и понятнѣе, чѣмъ эта мертвящая философ³я, всепримиряющая мысль безсмертнаго поэта:
И пусть у гробового входа
Младая будетъ жизнь играть,
И равнодушная природа
Красою вѣчною с³ять...
Самъ авторъ не на сторонѣ смерти. Онъ нигдѣ этого не высказываетъ, но онъ слишкомъ любитъ жизнь, какъ мы видѣли, любитъ природу, которую описываетъ вездѣ съ подкупающей красотой и художественностью. Онъ возмущается всякимъ насил³емъ, надъ чѣмъ-бы и въ чемъ-бы оно ни проявлялось. Въ разсказѣ "Кровь" (въ первоначальной редакц³и онъ былъ озаглавленъ "Диссонансъ", что излишне подчеркивало основную мысль) съ особенной яркостью проступаетъ его любовь къ природѣ и отвращен³е отъ всякаго насил³я, какъ вносящаго уродства, дисгармон³ю въ жизнь, въ которой все полно для него гармон³и и красоты, хотя на самомъ дѣлѣ это не совсѣмъ то такъ, и тамъ, гдѣ онъ видитъ только жизнь, скрывается подчасъ насил³е и смерть на каждомъ шагу. Въ этомъ очеркѣ ярко проведена мысль о томъ противорѣч³и, которое вноситъ съ собой всюду человѣкъ. Предъ нами веселая компан³я, пр³ѣхавшая на охоту въ деревню, все интеллигентная молодежь, одухотворенная лучшими стремлен³ями, враждебная всякому насил³ю, кровопролит³ю и злобѣ. А между тѣмъ съ перваго появлен³я ея уже проливается кровь животныхъ, цыплятъ и барашковъ, которыхъ они кушаютъ, ни мало не смущая себя вопросами о погибшихъ жизняхъ. Далѣе идетъ кровопролитная потѣха - охота, опустошающая и распугивающая мирное болото, гдѣ жизнь кишмя кишитъ. Въ любовномъ мастерскомъ описан³и этого уголка лучше всего сказывается жизнерадостное настроен³е автора.
"Болото было большое, кочковатое, съ мелкимъ и чистымъ озеркомъ посрединѣ. Съ одной стороны болота разстилались безконечные, сплошь густо зеленые луга, а по другую - заняла еще почти безлистая роща, и чуть-чуть виднѣлись отсюда тоненьк³я, какъ ниточки, стволы бѣлыхъ березокъ. Все болото покрывали пухлыя круглыя кочки, между которыми всюду весело блестѣла вода и желтѣли камыши. Небо надъ болотомъ какъ-будто было еще чище и голубѣе, а воздухъ прозрачнѣе. Все было видно отчетливо и ярко, и послѣдняя тростинка желтѣла на солнцѣ, какъ золотая палочка.
"И, казалось, все болото было живое: за каждой кочкой была жизнь и шевелилось живое существо. Утки крякали спокойно и разсудительно, и ихъ мирное кряканье отчетливо было слышно на берегу. То тутъ, то тамъ какой-нибудь красавецъ селезень неожиданно срывался на воздухъ, съ крикомъ проносился надъ водой и, описавъ широк³й полукругъ, садился, шумно бороздя голубую воду, которая долго не могла успокоиться и вся рябилась, точно улыбаясь отражавшемуся въ ней небу. Длинноног³е кулички, съ востренькими носиками, вытянувъ тоненьк³я комариныя ножки, одинъ за другимъ перепархивали съ кочки на кочку и съ радостнымъ пискомъ уносились все дальше и дальше къ синѣющей рощѣ. Далеко подымались двѣ-три гусыни и, тяжело махая крыльями, перегоняя другъ друга, подымались невысоко надъ болотомъ и вдругъ грузно шлепались на чистое мѣстечко, блестѣвшее между камышами. Тамъ, гдѣ болото было чище и начиналось озерцо, видны были десятки нырковъ, какъ черныя точки, быстро кружившихся по водѣ. Ближе, по мелкому мѣсту чинно стояли на одной ногѣ, цапли и, втянувъ головы въ плечи, важно поводили длинными носами, точно любуясь природой. Бѣлыя чайки, какъ всегда, кружились повсюду, припадая бѣлой грудью къ водѣ, и опять взмывали кверху, махая длинными гибкими крыльями и зорко выглядывая по сторонамъ. Далеко вереницей пролетѣли гуси и опустились гдѣ-то за рощей, утонувшей въ волнахъ голубого воздуха и свѣта.
"И все гомонило, кричало, пищало. И всѣ эти могуч³е звуки прекрасной вольной жизни сливались въ одинъ торжествующ³й гулъ, покрывавш³й все озеро".
Только человѣкъ вноситъ противорѣчащ³й этому диссонансъ, распространяя вокругъ себя смерть и несчаст³е. Гуманные, проникнутые, казалось-бы, любовью и жалостью, люди безпощадно истребляютъ подвернувшихся подъ выстрѣлъ птицъ ради дикой забавы. У нихъ нѣтъ даже того оправдан³я, какое можетъ привести звѣрь, питающ³йся другими животными, такъ какъ вся эта уйма перебитой птицы вовсе не нужна имъ, какъ пища. Имъ нужно упоен³е истреблен³емъ, ихъ увлекаетъ самый процессъ уб³йства, удача, ловкость, умѣнье убить какъ можно больше. "Ихъ лица горѣли, глаза блестѣли, шапки съѣхали на затылокъ. Убитая дичь ихъ уже не занимала, они торопливо, какъ попало, совали ее въ яхташи и опять устремляли воспаленные, широко раскрытые глаза на собаку, которая окровавленной и слюнявой мордой тянула впереди". А возвратившись съ охоты, пресыщенные уб³йствомъ, усталые отъ крови, они снова и снова станутъ вести безконечные разговоры "о томъ далекомъ утопическомъ времени, въ которое они не вѣрили, когда все, и люди и порядокъ жизни, будутъ не такими, какъ теперь, а гораздо лучше, когда будетъ ясно для всѣхъ разграничено понят³е о добрѣ и злѣ".
Но что для насъ бѣдныя животныя, крови которыхъ мы даже замѣтить не можемъ, - до того мы уже въѣлись въ нее! Мы настолько привыкли ко всякимъ противорѣч³ямъ въ жизни, ко злу и несчастью, что нужно нѣчто рѣзкое, изъ ряду вонъ выходящее, ужасное, чтобы заставить насъ задуматься и оглянуться. Смерть и гибель Купр³яна, Паши Туманова, Саши и другихъ, развѣ на минуту остановятъ нашу мысль, мы лишь скользимъ по поверхности жизни, не задаваясь вопросомъ, что происходитъ тамъ, въ глубинѣ, гдѣ кроются причины этихъ несчаст³й. Нуженъ ужасъ, чтобы встряхнуть человѣческую толпу, пробудить въ ней полузадушенные человѣческ³е инстинкты, чувства взаимной любви и голосъ справедливости. "Ужасъ" - такъ названъ послѣдн³й разсказъ г. Арцыбашева - потрясаетъ, вскрывая внезапно ложь, насил³е, животную грубость, царящ³я въ общественныхъ отношен³яхъ, глубоко скрытыя подъ личиной лицемѣрнаго порядка и тихаго благополуч³я.
Предъ читателемъ одинъ изъ тѣхъ многочисленныхъ фактовъ, которые рѣдко и то лишь случайно всплываютъ наверхъ и становятся общимъ достоян³емъ. Совершено насилье надъ дѣвушкой и, чтобы скрыть его, уб³йство. Виновники - становой, слѣдователь и докторъ, - случайно съѣхавш³еся по какому-то дѣлу, случайно напиваются, случайно натыкаются на подвернувшуюся дѣвушку и случайно-же совершаютъ преступлен³е, которое, быть можетъ, уже не разъ совершалось каждымъ изъ нихъ и развѣ какъ своеобразный эпизодъ мелькало въ ихъ воспоминан³яхъ. Въ данномъ случаѣ дѣло осложнилось, благодаря сопротивлен³ю жертвы и нежданной для нихъ самихъ смерти ея. Они вовсе не отпѣтые злодѣи, а самые обыкновенные русск³е обыватели-чиновники, которымъ въ услов³яхъ нашей обывательщины всякое съ рукъ сходило и безъ шума удавалось хоронить концы въ воду. Они искренно изумлены совершеннымъ и огорчены до глубины души и тѣмъ, что надѣлали, и тѣмъ, что изъ того воспослѣдовало. Но главное, что ихъ пугаетъ, это страхъ, страхъ огласки, шума, отвѣтственности. Не само преступлен³е терзаетъ и мучаетъ, а то, что за это надо отвѣтить. "Минутами казалось доктору, что все это "такъ", ошибка, ошибка поправимая, что все это кончится, пройдетъ, и опять будетъ такъ же хорошо, весело и удобно жить, какъ прежде. Но вдругъ наплывалъ огненный непонятный туманъ: хорошенькая голая женщина, въ черныхъ чулкахъ, съ голубыми подвязками, женщина, которая мгновен³е была только вещью, съ которой дѣлали они, что хотѣли, съ безумнымъ наслажден³емъ, жестокостью и властью, терзая мягкое, сладострастное, жгучее тѣло, вдругъ выплывала изъ тумана пьянаго безум³я и забвен³я - синимъ холоднымъ трупомъ. И жизнь исчезала, исчезла возможность жизни, будущ³й день проваливался въ черную дыру безысходнаго страха. Вставали как³е-то карающ³е образы, знакомыя лица становились чужими и страшными, подымались надъ головой неизбѣжныя властныя руки, и сердце падало, замирая, въ бездну стыда и страха".
Товарищи доктора, слѣдователь и становой, хладнокровнѣе относятся къ случившемуся. Для нихъ весь вопросъ въ томъ, какъ скрыть все, а изворотливый, бывавш³й въ передѣлкахъ, становой сейчасъ же находитъ и выходъ. "Я сейчасъ узналъ, что двое мужиковъ видѣли, какъ сторожъ Матвѣй Похвальный выходилъ ночью изъ школы... А? Вотъ и спасен³е!.. Изнасилован³я не будетъ, будетъ грабежъ... грабежъ понятнѣе и не такъ громокъ!.. Понимаете?.. Сторожа сбить съ толку не трудно, я берусь"... Дѣло налаживается хорошо, но тутъ-то и сказывается сила ужаса. Молчаливая масса, тоже видавшая всяк³е виды, не выдерживаетъ и вмѣшивается. Ее поражаетъ и двойное преступлен³е, и его безнаказанность. Впечатлѣн³е ужаса растетъ и распространяется. "Еще съ вечера невидимая и неслышимая, ползущая тайно изъ устъ въ уста, пошла во всѣ стороны тяжелая молва о злодѣян³и. Было совсѣмъ тихо, но въ этой мертвой тишинѣ отчаянный крикъ, казалось летѣлъ отъ человѣка къ человѣку, и въ душахъ становилось больно, страшно, и тяжелое, кошмарное, рождалось возмущен³е. Оно таилось въ глубинѣ и какъ-будто уходило все глубже и глубже, но вдругъ неизвѣстно никому, какъ и гдѣ, точно крикнулъ въ толпѣ какой-то паническ³й голосъ, оно вырвалось наружу, вспыхнуло и покатилось изъ края въ край. На разсвѣтѣ рабоч³е на бумагопрядильной фабрикѣ и на ближайшей желѣзной дорогѣ побросали работы и черными кучками поползли черезъ поля въ деревню.- Сами убили да сами и судъ вели,- заговорилъ тяжелый глухой голосъ, и въ его шопотѣ стало наростать что-то огромное, общее грозное, какъ надвигающаяся туча. Оно росло съ сокрушительной силой и стремительной быстротой. И въ своемъ стих³йномъ движен³и увлекало за собой все потаенное, задавленное, вѣковую обиду. Казалось, жизнь маленькой замученной женщины, въ дѣтскихъ черныхъ чулкахъ съ наивными голубыми подвязками, воплотила вдругъ въ себя что-то общее, свѣтлое, молодое, милое, безконечно и безнадежно задавленное и убитое. Не хотѣлось вѣрить, не хотѣлось жить, и ноги сами собой шли въ ту сторону, какъ на зовъ погибающаго, голоса сами собой принимали грозное и отчаянное выражен³е"... А дальше подавлен³е, усмирен³е, вся обычная житейско-русская обстановка, превосходно выписанная авторомъ, съ заключительнымъ аккордомъ: "Въ сараѣ, при волости, на помостѣ лежали рядами неподвижные мертвые люди и смотрѣли вверхъ остановившимися навсегда бѣлыми глазами, въ которыхъ тускло блестѣлъ вопрошающ³й и безысходный ужасъ"...
Этотъ прекрасный, на рѣдкость выдержанный разсказъ выдвигаетъ идею ужаса въ ея чистомъ видѣ, въ какомъ въ жизни она не такъ-то часто встрѣчается. Правда, жизнь послѣднихъ двухъ-трехъ лѣтъ отчасти пр³учила насъ и къ такимъ картинамъ... Но для автора важнѣе, какъ показываетъ нашъ разборъ его книги, обыденная жизнь, гдѣ изъ мелочей слагаются трагическ³я истор³и, о которыхъ онъ повѣствуетъ съ такимъ талантомъ.
А жизнь сама по себѣ такъ прекрасна. Таковъ его выводъ. Если зло и насил³е торжествуютъ надъ добромъ и радостью, то вовсе не потому, что это неизбѣжно, стих³йно, а потому, что мы придаемъ слишкомъ большое значен³е мелочамъ, подчиняемся имъ безъ борьбы и отравляемъ ими источникъ жизни - нашу свободную, гордую и чистую личность. Въ ней заложены задатки ко всему высокому и прекрасному, и нужно бороться со всѣмъ, что ведетъ къ подавлен³ю, а не къ развит³ю личности. Не надо компромиссовъ съ совѣстью, довольно лжи и лицемѣр³я, отъ которыхъ мы задыхаемся, не замѣчая, какъ понемногу глохнутъ прекрасные зачатки, вложенные въ насъ природою, и душа засоряется всяческимъ житейскимъ соромъ до того, что уже ничто почти не въ силахъ ее разбудить...
Изъ приведенныхъ многочисленныхъ выдержекъ читатели могутъ убѣдиться, насколько оригинально разрабатываетъ свои всегда значительныя темы авторъ, никогда не довольствуясь поверхностнымъ описан³емъ, а стараясь, какъ истинный художникъ-психологъ, проникнутъ въ глубину душевныхъ движен³й своихъ героевъ. Его манера напоминаетъ нѣсколько Л. И. Толстого - тщательностью анализа и углубленностью. Отчасти это сказывается даже во внѣшней формѣ его фразъ, въ видѣ нагроможденности "что" и вводныхъ предложен³й, съ цѣлью до мельчайшихъ подробностей выяснить душевный процессъ. Тѣмъ не менѣе, авторъ остается вездѣ оригиналенъ и самостоятеленъ въ обработкѣ темы и въ постановкѣ вопросовъ. Вл³ян³е Толстого сказывается скорѣе въ направлен³и художественной пытливости г. Арцыбашева, котораго захватываютъ вездѣ важныя, вѣчныя стороны жизни, вопросы не временные, текущ³е, злободневные, а всегда способные волновать сердца людей. Даже въ послѣднемъ разсказѣ "Ужасъ", г. Арбашевъ выдвигаетъ не злоупотреблен³е бюрократической власти, а силу ужаса, его стих³йность и общественное значен³е. Сильнѣе чувствуется вл³ян³е Толстого въ болѣе раннихъ произведен³яхъ г. Арцыбашева, какъ "Паша Тумановъ" и "Кровь", написанныхъ почти одновременно (хотя "Кровь" и была напечатана только въ 1904 г., но въ первой редакц³и "Диссонансъ" этотъ разсказъ былъ намъ извѣстенъ одновременно съ "Пашей Тумановымъ" еще весною 1902 г.). Постепенно форма у г. Арцыбашева освобождается отъ пр³емовъ Толстого, и въ послѣднихъ произведен³яхъ "Бунтъ!", "Жена" и "Ужасъ" это вл³ян³е почти незамѣтно.
Г. Арцыбашевъ выходитъ на большую дорогу, и читатели въ правѣ ожидать отъ него большого произведен³я, въ которомъ онъ дастъ не уголокъ жизни, а широкую картину ея. Для этого у него есть всѣ данныя - выдающ³йся художественный талантъ, искренняя вдумчивость и свое содержан³е.
Сентябрь 1906 г.