Чернышевский Николай Гаврилович - С.А.Рейсер. Некоторые проблемы изучения романа "Что делать?"

С.А.Рейсер. Некоторые проблемы изучения романа "Что делать?"


--------------------------------------

  Н.Г. Чернышевский. Что делать?

  Л., "Наука", 1975. Серия "Литературные памятники"

  OCR Бычков М.Н. --------------------------------------

1

  Для текстолога роман "Что делать?" представляет особенный интерес: важнейшим источником является журнал "Современник" (1863, NN 3, 4, 5), в котором произведение было напечатано. Ни корректуры, ни беловой рукописи не сохранилось.

  Автор, находившийся в заключении в Алексеевском равелине Петропавловской крепости, конечно, должен был писать с оглядкой на цензуру, гораздо большею, чем литератор, находившийся на свободе. "Чернышевский из своего далека прислал нам роман", - прозрачно намекал Н. С. Лесков. {Николай Горохов <Н. С. Лесков>. Николай Гаврилович Чернышевский в его романе "Что делать?". (Письмо к издателю "Северной пчелы"). - В кн.: Н. С. Лесков. Собр. соч. в одиннадцати томах, т. X. М., 1958, стр. 20.} Эта осторожность и забота о судьбе романа очевидны a priori и наглядно подтверждаются маскировочной "Заметкой для А. Н. Пыпина и Н. А. Некрасова", смысл которой был в 1953 г. убедительно раскрыт в работе Б. Я. Бухштаба. {Б. Я. Бухштаб. Записка Чернышевского о романе "Что делать?". Перепеч. в кн.: Б. Я. Бухштаб. Библиографические разыскания по русской литературе XIX века. М., 1966, стр. 117-132.}

  Из особого положения автора и непрочного положения "Современника", недавно только перенесшего жестокие репрессии и висевшего на волоске, следует и другое, недоказуемое документально, но в высшей степени вероятное предположение, что редакция журнала (скорее всего, Н. А. Некрасов и А. Н. Пыпин) решалась, в предвидении цензурных осложнений, на какие-то исправления и купюры в отдельных местах романа. Скорее всего именно таковы, например, строки точек, полностью заменяющие текст раздела 7 четвертого сна Веры Павловны; об этом дальше (см. стр. 805-806).

  Очень возможно, что Чернышевский просил Некрасова "исправить и сглаживать написанное, так как писавши по частям он мог, по забывчивости, допускать повторения", - это сообщение Н. В. Рейнгардта {О Н. Г. Чернышевском. - Современное слово, 1911, 19 сентября, N 1331, стр. 2. - Исправления редакцией "Современника" допускает и А. П. Скафтымов (Н. Г. Чернышевский. Полн. собр. соч., т. XI. М., 1939, стр. 721. - Далее ссылки на это издание приводятся в тексте, указываются лишь том и страница).} весьма правдоподобно. Такая просьба могла содержаться в одном из не дошедших до нас писем Чернышевского к Пыпину от 23 января или 12 марта 1863 г. {Н. М. Чернышевская. Летопись жизни и деятельности Н. Г. Чернышевского. М., 1953, стр. 281, 285, 290.}

  Аналогичная просьба - о проверке собственных имен и дат в главе третьей романа - содержалась в не дошедшем до нас письме Чернышевского к Пыпину от 12 февраля 1863 г. (XIV, 471).

  Мы в сущности не знаем, был ли нанесен роману какой-либо цензурный урон и какой именно. Вполне вероятно уже высказывавшееся в литературе предположение, что чиновники следственной комиссии и III Отделения просматривали рукопись лишь с их "следственной" точки зрения и не нашли в ней ничего или почти ничего предосудительного. Помощник смотрителя Алексеевского равелина И. Борисов - правда, в поздних воспоминаниях - писал, что читал роман в рукописи и может "удостоверить, что цензура III Отделения в очень немногом исправила его". {И. Борисов. Алексеевский равелин в 1862-65 гг. (Из моих воспоминаний). - Русская старина, 1901, N 12, стр. 576.}

  Ни в коем случае нельзя игнорировать еще одно авторитетное свидетельство: члена редакции и двоюродного брата Чернышевского - А. Н. Пыпина. В официальной записке, имевшей целью смягчение участи Чернышевского, датированной 18 февраля 1881 г. и составленной видными адвокатами, которые понимали, что все написанное может подвергнуться проверке и поэтому должно строго соответствовать истине, ясно сказано, что роман пропущен "без всяких исключений". {Красный архив, т. XXII, 1927, стр. 226.} Это утверждение всегда должно нами учитываться.

  Вполне допустимо, что дело происходило именно так, как его изображает цензор О. А. Пржецлавский: после просмотра романа высшими полицейскими и следственными органами цензор Министерства народного просвещения просто уже не решался на какие бы то ни было посягательства на текст произведения. {О. А. Пржецлавский. Воспоминания. - Русская старина, 1875, N 9, стр. 154. - Вообще следует иметь в виду, что Бекетов цензуровал всякий раз не отдельно "Что делать?", а, как правило, весь номер "Современника". - См. кн.: Шестидесятые годы. Материалы по истории литературы и общественному движению. Под ред. Н. К. Пиксанова и О. В. Цехновицера. М.-Л., 1940, стр. 389.} Это предположение находит свое подтверждение в недавно опубликованной дневниковой записи казанского краеведа Н. Я. Агафонова от 21 апреля 1878 г. {Е. Г. Бушканец. Царская цензура и "Что делать?" Чернышевского. - Огонек, 1951, 23 сентября, N 39, стр. 24. - Сообщение Агафонова о том, что роман был пропущен цензорами В. Н. Бекетовым и Ф. И. Рахманиновым, неверно: единоличным цензором "Современника" в это время был Бекетов.}

  В. Н. Бекетов в поздней беседе с Н. Я. Агафоновым, утверждал, что после того, как роман прошел "фильтру III Отделения", он просматривал его поверхностно и "слепо подписал". {Е. Г. Бушканец. Первая библиография сочинений Чернышевского. - Литературное наследство, т. 67. М., 1959, стр. 215-220.} Между тем в журнале следственной комиссии 16 января 1863 г. ясно написано, что роман передается "для напечатания с соблюдением установленных правил для цензуры" (Чернышевский, XVI, 713).

  Любопытна реакция консервативно настроенных читателей, разобравшихся в смысле романа. Так, А. А. Фет писал в воспоминаниях: "Мы с Катковым не могли прийти в себя от недоумения и не знали только, чему удивляться более: циничной ли нелепости всего романа или явному сообщничеству существующей цензуры". {А. Фет. Мои воспоминания. 1848-1889. Ч. 1. М., 1890, стр. 429. - 4 декабря 1872 г. И. А. Гончаров писал А. Ф. Писемскому, что роман "Что делать?" "проскочил в печать под эгидой той же узко чиновничьей и осторожной цензуры" (Полн. собр. соч. в восьми томах. Т. VIII. М., 1955, стр. 447).}

  Возможно, что цензор даже рад был не производить никаких изъятий, - так мог поступить либерально настроенный В. Н. Бекетов, находившийся от Некрасова в некоторой материальной зависимости. {А. Я. Панаева (Головачева). Воспоминания. М., 1972, стр. 181.}

  Гроза разразилась несколько позже, когда роман был уже полностью напечатан: отзыв того же Пржецлавского от 24 апреля и особенно второй - от 15 мая 1863 г. - ясно это подтверждает. Если в первом отзыве сказано, что "содержание романа вообще не предосудительно...", для того, чтобы найти ключ, "нужно <...> напряженное внимание в читателе и способность соображения частностей между собою. Едва ли много в массе читающих найдется таких", что окончательное решение о достоинстве романа нужно отложить до выхода последней части, то во втором отзыве тон разительно другой: роман назван аморальным, отрицающим христианскую идею брака и проповедующим вместо нее "чистый разврат", разрушающим идею семьи, основы гражданственности и т. д. Сочинение это, сказано в заключение, "в высокой степени вредно и опасно". {Каторга и ссылка, 1928, N 7 (44), стр. 43-50. - В литературе о Чернышевском обычно забывается, что Пржецлавский не только написал официальный отзыв, но и выступил против романа в качестве критика-журналиста. Под псевдонимом "Ципринус" он напечатал в "Голосе" (1863, 4 июля, N 169, стр. 659-660) обширную статью: "Промах в учении новых людей. (По поводу романа "Что делать?")". На эту статью последовал ответ П. А. Бибикова: "Ревность животных. По поводу неслыханного поступка Веры Павловны Лопуховой" (П. А. Бибиков. Критические этюды. 1859-1865. СПб., 1865, стр. 153-189). Против Бибикова было возбуждено судебное преследование по обвинению в порицании "начал брачного союза". Особое присутствие С.-Петербургской уголовной палаты приговорило его к аресту на гауптвахте на семь дней (Журнал Министерства юстиции, 1866, N 1, стр. 205-207).}

  Этот отзыв определил судьбу Бекетова. 21 июня 1863 г. он известил Некрасова, что ему "ведено подать в отставку, что <...> уже учинено в прошлую субботу", т. е. вскоре после второго отзыва Пржецлавского. {Литературное наследство, т. 51-52. М., 1949, стр. 110. - Прошение В. Н. Бекетова об отставке "по болезни" датировано 14 июня 1863 г., но до 22 июня он продолжал бывать на заседаниях С.-Петербургского цензурного комитета. В формулярном списке подлинная причина увольнения не указана, его оклад (1500 р.) был обращен в пенсию и единовременно было выдано пособие - 500 р. (у Бекетова в это время было одиннадцать человек детей и позднее родился двенадцатый: ЦГИА, ф. 777, оп. 2, ед. хр. 61, л. 81, 90 об., 108 и др., и ф. 777, он. 27, ед. хр. 52, журнал от 22 июня 1863 г.; см. "Справку главного управления по делам печати о сочинениях Чернышевского, составленную для министра внутренних дел" не позднее 20 июля 1866 г.: Шестидесятые годы..., стр. 301 и 431; Литературное наследство, т. 51-52, стр. НО). Об увольнении Бекетова было объявлено в официальной "Северной почте" (1863, 24 июля, Э 163, стр. 658). Слух о том, что роман был прочитан министром внутренних дел П. А. Валуевым и будто бы он способствовал его допуску в печать, малоправдоподобен (об этом пишет в цитированной выше статье Н. В. Рейнгардт). Во всяком случае, в недавно изданном подробном "Дневнике" П. А. Валуева (т. 1-2, М., 1961) это обстоятельство никак не отражено. Версию о Валуеве поддерживал в свое время В. Е. Евгеньев-Максимов (Роман "Что делать?" в "Современнике". - В кн.: Н. Г. Чернышевский (1889-1939). Труды научной сессии к пятидесятилетию со дня смерти. Изд. ЛГУ, 1941, стр. 229-230).}

  Если бы Бекетов мог доказать, что он не пропускал в печать те или иные места романа, что он своевременно "сигнализировал" о вредном его направлении, - не было бы и оснований для столь суровой меры, как увольнение. Ссылка же на визу крепостного и жандармского начальства легко была дезавуирована: Бекетову бы объяснили, что эти визы не имели в виду цензурной стороны текста. Но наученное горьким опытом III Отделение не разрешило к печати следующее произведение Чернышевского "Повести в повести", на много лет похороненное в жандармских архивах. {Е. Н. Пыпина. Письмо 23 марта 1864 г. родителям в Саратов. - В кн.: Николай Гаврилович Чернышевский. 1828-1928. Неизданные тексты, материалы и статьи. Саратов, 1928, стр. 314.}

  В. Е. Евгеньев-Максимов совершенно справедливо полагает, что пропустить роман на свой страх и риск Бекетов, "разумеется, никогда не решился бы". Возможно, однако, что консультации с председателем С.-Петербургского цензурного комитета В. А. Цеэ имели место, но не отражены в документах. Обдумав визу крепостного начальства, они могли разрешить роман к печати. Но едва ли рядовой цензор, каким был В. Н. Бекетов, мог самостоятельно, нарушая служебную иерархию, дойти по этому вопросу до министра внутренних дел П. А. Валуева да еще, как допускает В. Е. Евгеньев-Максимов, "советовать Валуеву" что-то касающееся судьбы романа. {В. Е. Евгеньев-Максимов. Роман "Что делать?" в "Современнике", стр. 229.}

  Впрочем, В. А. Цеэ - председатель С.-Петербургского цензурного комитета с 10 марта 1862 по 15 мая 1863 г. - в позднем (9 мая 1882 г.) письме к своему другу, министру народного просвещения в 1861 - 1866гг. А. В. Головнину, утверждал, что в цензурном архиве находится подлинный экземпляр романа с пометкой: "Печатать дозволяется. Свиты е<го> н<мператорского> в<еличества> генерал-майор Потапов". Цеэ при этом добавлял: "Вот факт, за верность которого я ручаюсь честью". {М. В. Теплинский. Н. Г. Чернышевский и цензура. (По новым материалам).- В кн.: Н. Г. Чернышевский. Статьи, исследования и материалы. Вып. 5. Саратов, 1968, стр. 183. - М. В. Теплинский считает это сообщение Цеэ достоверным. Стоит отметить, что 19 июля 1866 г. председатель С.-Петербургского цензурного комитета М. Н. Турунов извещал правителя дел Главного управления по делам печати П. И. Капниста, очевидно в ответ на его запрос, что ему не известны подробности доставления "в цензуру романа, ибо он, мол, вступил в должность лишь "в июле 1863 г." (Шестидесятые годы..., стр. 391).}

  Экземпляр, на который ссылается Цеэ, до сих пор не обнаружен; скорее всего, в делах нынешнего ЦГИА в Ленинграде он не находится, да и не должен находиться. Рукопись после набора оставалась в редакции, а к цензору шла корректура. Наличие рукописи безусловно реабилитировало бы Бекетова и не допустило бы его отставки. Во всяком случае Бекетов не мог в своих объяснениях не сослаться на этот важнейший для него документ, а особенно на разрешительную помету Потапова. Очевидно, память двадцать лет спустя изменила Цеэ: в функции Потапова, помимо всего, вовсе не входило делать разрешительные надписи.

  Рукопись могла остаться в делах цензуры лишь в том случае, если бы она была запрещена к печати. Среди дел ЦГИА в фонде 777 (С.-Петербургского комитета по делам печати) есть особая опись - N 25 (озаглавленная "Собрание рукописей"): в ней значатся 1948 единиц. Опись составлялась в основном в 1939 г.; потом в 1941, 1957, 1966, 1967 и в 1968 гг. к ней делались небольшие дополнения. Она представляет собою совершенно хаотическое, без какой-либо системы, описание рукописей, печатных изданий, вырезок, цензорских донесений и т. д. - основная часть собрания относится к началу XX в., самые ранние, если не ошибаюсь, к 1848 г. Из произведений Чернышевского в описи указан только: "Н. Чернышев. <так!> Рассказ о Крымской войне" (Э 599).

  Начало рукописи "Что делать?" было 26 января 1863 г. послано из Петропавловской крепости с.-петербургскому обер-полицеймейстеру для передачи А. Н. Пыпину с правом напечатать ее "при соблюдении установленных для цензуры правил". {М. К. Лемке. Политические процессы в России 1860-х гг. (По архивным материалам). Изд. 2. М.-Пгр., 1923. стр. 235 (в дальнейшем: Лемке). - Начало романа читал чиновник особых поручений III Отделения действительный статский советник А. В. Каменский, следующую часть - генерал-майор П. Н. Слепцов, член следственной комиссии от военного министерства (Лемке, стр. 235, 240).} Этот документ, давно опубликованный М. К. Лемке опровергает поздние воспоминания В. А. Цеэ. Поэтому можно думать, что цензурный урон был невелик, если вообще имел место. Предположение Ц. А. Алексеева о том, что "текст несомненно испытал на себе тяжелую руку цензуры", не кажется достаточно обоснованным (см.: Чернышевский, XI, 721) и документально не подтверждается, Разыскания в цензурных архивах, наново (после В. Е. Евгеньева, Максимова и других исследователей) проведенные мною в марте 1971 и в мае 1972 г., неизвестных ранее материалов не обнаружили: в журналах заседания С.-Петербургского цензурного комитета данных о "Что делать?" не найдено (ЦГИА, ф. 777, оп. 27, ед. хр. 52). Вполне возможно, конечно, что какие-то купюры были произведены неофициальным путем, в "дружеских" беседах Бекетова с редакторами "Современника", но их сегодня восстановить мы бессильны. Можно, например, предположить, что по совету Бекетова или по собственной инициативе пришлось произвести какие-то изъятия на стр. 93 третьего номера "Современника"! На такое подозрение наводят расширенные пробелы после строк 5-й сверху и 2-й снизу: производить переверстку редакция явно не хотела. Другой, еще более очевидный случай - четвертый сон Веры Павловны.

  Текстологическое своеобразие романа заключается в том, что автор, роман которого появился за его полной подписью, был лишен возможности держать корректуру своего произведения и читать роман: по постановлению следственной комиссии современные журналы Чернышевскому было запрещено выдавать. {Лемке, стр. 241. - В начале 1864 г. Некрасов передал в библиотеку Петропавловской крепости комплекты "Современника" за 1861-1863 гг. - это было сделано, конечно, для Чернышевского, и в частности, чтобы дать ему возможность читать "Что делать?" (Н. А. Некрасов. Полн. собр. соч. и писем, т. XI. М., 1952, стр. 28): во всяком случае, N 1 за 1863 г. Чернышевский имел в крепости (Чернышевский, XIV, 489).} Мы так и не знаем, когда именно увидел Чернышевский свое произведение в печатном виде. {Не заслуживает доверия сообщение С. Г. Стахевича о том, что он познакомился с романом в Петропавловской крепости, путем перестукивания, от соседа по камере А. Левашова (В Петропавловской крепости. - Былое, 1923, N 21, стр. 74).} Перед нами редчайший случай: текст огромного художественного произведения не авторизован, и какова была последняя воля автора - мы в сущности ясно себе не представляем.

  Отсюда вытекают особые, большие, чем обычно, права и обязанности текстолога при установлении основного текста романа. Сохраняя все явно индивидуальное, следует устранить "индивидуальность" корректора и унифицировать ряд мест в соответствии с современными нормами; само собою разумеется, должны быть исправлены более чем сто опечаток текста "Современника".

  Единственно возможным было перепечатывать текст романа по "Современнику" 1863 г. Именно так и были осуществлены все дореволюционные зарубежные издания "Что делать?". Список их весьма невелик: женевские издания М. К. Эльпидина 1867, 1876 и 1902 гг. (тираж - по 1000 экземпляров), фотоперепечатка 1897 г. {См.: Народоволец. Социально-политическое обозрение, 1897, май, стр. 78; Автономно-демократическая конституция, 1897, 8 августа, обозрение печати; Сводный каталог русской нелегальной и запрещенной печати. Часть V. М., 1971, стр. 767, N 2127 (ротапринт); С. С. Левина. Изучение и описание русских нелегальных книг XIX в. Инструктивно-методические указания. М., 1973, стр. 36 (ротапринт).} и лейпцигское издание Э. Л. Каспровича 1898 г.

  В книге Н. Б<ерезина> "Русские книжные редкости" (М., 1902, стр. 160) содержится совершенно неверное указание, будто бы роман "был также выпущен оттиском из этого журнала в очень небольшом количестве экземпляров". Конечно, такого издания никогда не было (скорее всего, за него было принято фотомеханическое переиздание 1897 г.); редакция "Современника" едва ли бы решилась издавать роман в сброшюрованном виде - ни в 1863, ни в каком другом году. Однако наличие сброшюрованных экземпляров в книжных магазинах Петербурга документально подтверждается отношением с.-петербургского градоначальника, рассмотренным в Совете Главного управления по делам печати 3 декабря 1874 г. {М. В. Теплинский. Н. Г. Чернышевский и цензура, стр. 185; Б. Е. Есин. Распространение журнального текста романа Н. Г. Чернышевского "Что делать?". - В кн.: Журналистика и литература. Изд. МГУ, 1972, стр. 275-276.} Е. Н. Водовозова в своих мемуарах также сообщает, что из вырезанных из "Современника" листов составляли экземпляры, цена которых превышала 25 рублей {На заре жизни. Мемуарные очерки и портреты. Т. II. М., 1964, стр. 199. - В конце века за комплект "Современника" с романом Н. Г. Чернышевского цена доходила до 60 р. (А. С. Суворин. Дневник. М.-Пгр., 1923, стр. 151).} - большую по тем временам сумму. Вероятно, именно один из таких экземпляров был приобретен ГПБ в Книжной лавке писателей в 1958 г. Другой, хорошей сохранности, находится в Ленинграде в собрании М. С. Лесмана. В библиотеке В. А. Десницкого находился, как любезно сообщила мне Н. М. Чернышевская в письме от 16 марта 1971 г., экземпляр с надписью: "Николаю Гавриловичу от наборщиков". Его нынешнее местонахождение неизвестно.

  Строгий цензурный запрет с "Что делать?" был снят только революцией 1905 г. {В 1905 г. вышли два издания романа - в марте и июне; на этом последнем обозначено: "Издание второе М. Н. Чернышевского". В 1906 г. "Что делать?" вошло в состав второй части тома IX Полного собрания сочинений Н. Г. Чернышевского (вышел в свет в июле 1906 г.) и отдельным оттиском из этого тома в августе 1906 г. На титульных листах в обоих случаях указано: "Издание 3-е М. Н. Чернышевского". Издания 1905 и 1906 гг. набирались каждое наново, но текстологического интереса они не представляют, восходя в обоих случаях к "Современнику" Все эти данные любезно сообщены мне Н. М. Чернышевской, на основании ее семейного архива, в письмах от 22 мая и 14 октября 1971 г.}

  В период 1863-190й гг. русский читатель мог пользоваться либо названными зарубежными изданиями, либо рукописными экземплярами - популярность романа была такова, что энтузиасты переписывали и распространяли объемную рукопись. Такие копии сохранились в наших архивохранилищах. Об изготовленном в Харькове в 1874 г. экземпляре сообщает А. П. Скафтымов в статье "Роман "Что делать?" (Его идеологический состав и общественное воздействие)". {Н. Г. Чернышевский. Сборник. Неизданные тексты, статьи, материалы, вое поминания. Саратов, 1926, стр. 139.} В Пушкинском "Доме Академии наук СССР в Ленинграде хранится неполный экземпляр, изготовленный в 1878 г. Интереснейшие сведения еще об одном рукописном экземпляре сообщил старый большевик Николай Александрович Алексеев 12 ноября 1955 г. Н. М. Чернышевской. С разрешения адресата цитирую отрывок из этого письма. "Весной 1888 г., когда мне шел пятнадцатый год и я учился в пятом классе новгород-северской гимназии, со мной сблизился мой одноклассник В. М. Сапежко <...>. В. М. решил организовать строго конспиративный кружок саморазвития среди гимназистов для подготовки его членов к революционной деятельности <...>. В следующем году, находясь на маслянице в родительском доме, я получил по почте из Новгород-Северска от В. М. Сапежко 120 страниц романа "Что делать?", который удалось раздобыть на очень короткий срок. Чтобы использовать его для своих целей, членам кружка надо было срочно переписать весь текст <...>. Переписанный роман был переплетен в несколько частей. Переплетчиком был сам В. М., заплативший за обучение этому ремеслу местному переплетчику".

  Далее, Н. М. Чернышевская в письме ко мне от 10 февраля 1971 г. добавляла: "Из бесед в доме Алексеевых <...> я несколько раз слышала разговоры о том, например, что Николай Александрович в течение своей жизни (до революции) четыре раза переписал от руки роман "Что делать?". Жена Н. А. Елизавета Павловна добавляла, что В. М. Сапежко переодевался нищим и в большом мешке (будто бы для собирания хлеба) носил рукопись романа "Что делать?", переплетенную им и его товарищами, для распространения в деревнях (вероятно, среди земской интеллигенции)".

  Сведения о еще трех рукописных экземплярах (начала 1890-х годов) можно найти в воспоминаниях старого большевика Н. Л. Мещерякова. {Борьба классов. М., 1932, стр. 48. Цит. по примечаниям Н. В. Водовозов; в изд.: Н. Г. Чернышевский. Что делать? Academia, 1937, стр. 450.}

  О распространенности списков "Что делать?" важное свидетельстве находим в мемуарах И. Е. Репина: "Книгой "Что делать?" зачитывались не только по затрепанным экземплярам, но и по спискам, которые сохранялись вместе с писанной запрещенной литературой и недозволенными

  карточками "политических"". {И. Е. Репин. Далекое - Близкое. М.-Л., 1937, стр. 181.}

  В ЦГАОРе, в фонде Особого присутствия правительствующего сената, в материалах вещественных доказательств, отобранных у А. В. Андреевой, С. К. Волкова и В. А. Жегунева в 1879 г., находятся рукописные отрывки 2-й главы "Что делать?". {ЦГАОР, ф. 112, оп. 2, стр. 3.}

  Обширные выписки из "Что делать?" были обнаружены властями у саратовского писаря в 1886 г. {В. К. Архангельская. Из архивных разысканий. - В кн.: Н. Г. Чернышевский. Статьи, исследования и материалы. Вып. 6. Саратов, 1971, стр. 272-273.}

  О переписке от руки в 1880-1890-е годы сочинений Чернышевского пишет в мемуарах Э. Кадомцев. {Э. Кадомцев. Воспоминания о молодости. М., 1937, стр. 17-18.}

  Таким образом, факт рукописного бытования романа может считаться бесспорным: текст во всех случаях восходил к "Современнику" Экземпляров, конечно, было больше, чем десять-пятнадцать, о которых сохранились сведения. {Н. Л. Бродский и Н. П. Сидоров сообщают, что роман распространялся также и в гектографированном виде, - такие экземпляры мне не встречались (Комментарий к роману Н. Г. Чернышевского "Что делать?". М:; 1933, стр. 223).}

  Новый этап в изучении романа начался только после Великой Октябрьской революции, когда в архиве Петропавловской крепости была найдена черновая рукопись "Что делать?". В 1929 г. она была опубликована Издательством политкаторжан. {Н. Г. Чернышевский. "Что делать? (роман, писанный в Петропавловской крепости) в первоначальном виде. Под редакцией и с примечаниями Н. A. Алексеева. М., Изд-во политкаторжан, 1929. - Это издание существует в двух вариантах: первый - тиражом 4000 экземпляров, второй - 5500. Второй вариант был отпечатан по тому же набору, что и первый. Во втором есть отсутствовавшие в первом "Предисловие" от издательства и оглавление; несколько отличны титульные листы, различны фигурные концовки на стр. 464. По сообщению Н. М. Чернышевской (в письме ко мне от 10 февраля 1971 г.), второй вариант был выпущен по не рассыпанному еще набору, когда первый разошелся "молниеносно".} Это издание представляет собою результат продолжительного, поистине героического труда Н. А. Алексеева. {До того два отрывка (глава четвертая, 17, и глава пятая, 18) были напечатаны им же в издании: Н. Г. Чернышевский. 1828-1928. Сборник статей, документов и воспоминаний. М., 1928, стр. 19-28.} Незадолго до того им был расшифрован дневник Чернышевского. Как известно, помимо трудностей с чтением вообще не очень разборчивого почерка Чернышевского, {Неразборчивость усиливалась, вероятно, и тем, что привыкший писать металлическим пером Чернышевский в крепости принужден был снова обратиться к гусиному: заключенным стальные перья не выдавались; см.: И. Борисов. Алексеевский равелин в 1862-65 гг., стр. 576; Лемке, стр. 363.} им была выработана сложная полустенографическая система сокращений и условных обозначений многих грамматических форм и оборотов. {Н. А. Алексеев. "Шифр" Н. Г. Чернышевского. - Красный архив, т. 3(76), 1936, стр. 221-225; <И. Ф. Протасов?>. О рукописи Чернышевского. - Вопросы стенографии и машинописи, 1928, N 12, стр. 3-5.} Исключительно ценная для своего времени работа Н. А. Алексеева сегодня уже должна быть признана устарелой и не соответствующей требованиям нынешней текстологии. Полную транскрипцию всей черновой рукописи в 1973-1974 гг. наново осуществила Т. И. Орнатская, ее труд и печатается в настоящем издании: в нем, как может легко убедиться читатель, многое прочтено иначе, многие главы и параграфы поставлены в иных местах, впервые воспроизводятся все недописанные фразы, зачеркнутые места и пр. Только теперь становится возможным изучить в деталях всю историю создания романа.

  С выходом романа в Издательстве политкаторжан проблема текста существенно осложнилась. Дело в том, что первоначальный черновик не просто перебелялся, а при этом существенно переделывался: что-то сокращалось, что-то, наоборот, расширялось. Текст все время правился стилистически, а в ряде случаев отдельные места исключались в предвидении цензуры. Во всяком случае первоначальный текст начисто опровергает предположение В. Н. Шульгина, будто бы черновая редакция мало чем отличалась от беловой и что Чернышевский переписывал роман для того, чтобы иметь запасной экземпляр на случай утраты белового. {В. Н. Шульгин. Очерки жизни и творчества Н. Г. Чернышевского. М., 1956, стр. 84. - Дошедший до нас черновой текст опровергает и сообщение Н. В. Рейнгардта, будто бы роман писался "на обрывках" (цитированная выше статья в "Современном слове").}

  Творческая история романа остается еще далеко не разработанной. Следует иметь в виду, что роман писался безостановочно и работа над ним шла одновременно по разным линиям. По мере того как определенная часть завершалась, Чернышевский перебелял ее, а точнее говоря, перерабатывал, нередко расширяя отдельные места. Завершенный текст сложными путями отправлялся в редакцию "Современника". Но в то же самое время Чернышевский писал роман и дальше. При этом отдельные листы, на которых были начаты те или другие отрывки, почему-либо не удовлетворившие автора, не уничтожались, а использовались в дальнейшей работе. Возможно, что выданные заключенному листы были на строгом учете, во всяком случае разбрасываться ими не приходилось. Именно таким образом возникли позднейшие записи на листах 34 об. 35, 41-42, 52 об.-59. На них в самом разном порядке находятся отброшенные, но нередко очень интересные варианты и даже другие редакции романа (стр. 715-742 наст, изд.; в дальнейшем указывается только страница).

  Для спешной работы было характерно и то, что в черновике окончания романа не было - оно писалось, очевидно, прямо набело: 19-23 главы пятой и глава шестая известны только по журнальному тексту.

2

  Сообщение о том, что Чернышевский пишет роман и предназначает его для "Современника", заключенный в "покое N 11" Алексеевского равелина мог сообщить в одном из не дошедших до нас писем к А. Н. Пыпину, писанных до 18 декабря, 20 декабря или около 24 декабря. {Н. М. Чернышевская. Летопись..., стр. 275.} Во всяком случае Е. Н. Пыпина сообщала об этом своим родителям в Саратов уже 1 января 1863 г. {Н. М. Чернышевская-Быстрова. Чернышевский в Алексеевской равелине. (Переписка Е. Н. Пыпиной с родными 1862-1864 гг.). - В кн.: Николай Гаврилович Чернышевский... Саратов, 1928, стр. 304.}

  Еще не получив романа и вообще не зная, дойдет ли он, а если дойдет - будет ли пропущен цензурой, редакция "Современника" (ее, кроме Чернышевского, составляли в это время Некрасов, Пыпин, Салтыков-Щедрин, Антонович) поспешила сделать на обложке N 1-2 журнала (возобновленного после восьмимесячного запрета) следующее объявление: "Для "Современника", между прочим, имеются: "Что делать?" роман Н. Г. Чернышевского. (Начнется печатанием со следующей книжки)". Дальше объявлялось о романе Н. Г. Помяловского "Брат и сестра", повести М. Е. Салтыкова "Тихое пристанище" и о комедии А. Н. Островского "Пучина". В общем перечне демонстративность анонса "Что делать?" была несколько ослаблена. {Е. Н. Пыпина в письме к родителям в Саратов 5 ноября 1862 г. сообщала, что объявление об издании "Современника" в 1862 г. после "всех мытарств" было урезано цензурою, в частности не было пропущено имя Чернышевского; тогда редакция вообще отказалась от перечисления имен ближайших сотрудников (Литературное наследство, т. 25-26. М., 1936, стр. 390; объявление см., например, в "С.-Петербургских ведомостях", 1862, 13 ноября, N 248, стр. 1051, и потом еще несколько раз в той же редакции). Один из запрещенных цензурою вариантов см.: Н. А. Некрасов. Полн. собр. соч. и писем, т. XII, стр. 203-204.}

  Тем не менее объявление, надо сказать, не только смелое, но и рискованное. Редакция на самом видном месте называла имя арестованного члена редакции. Притом судьба романа была в это время еще совершенно не ясна: цензурное разрешение N 1-2 дано 5 февраля, {В. Э. Боград. Журнал "Современник". 1847-1866. Указатель содержания. М.-Л., 1959, стр. 416.} между тем рукопись после случайной потери ее 3 февраля Некрасовым была доставлена ему лишь 8 февраля, {Ведомости С.-Петербургской городской полиции, 1863, 5, 6, 7 февраля, ЭЭ 29, 30 и 31; А. Я. Панаева (Головачева). Воспоминания, стр. 352-356; Е. Л<итвинова>. Воспоминания о Н. А. Некрасове. - Научное обозрение, 1903, N 4, стр. 131; А. М. Ловягин. Из бесед с П. А. Ефремовым. - Русское библиологическое общество. Доклады и отчеты (Новая серия), вып. 1, СПб., 1908, стр. 3.} - значит, раньше 9-го никак не могла быть сдана в набор, - затем корректуры (они были готовы к 19 марта) были, как полагалось, отправлены цензору; а в этот день N 1-2 уже вышел в свет.

  С другой стороны, не зная, как обернется его судьба и успеет ли он дописать роман, Чернышевский явно торопился. {Конечно, этим объясняется передача рукописи в редакцию "Современника" по частям. Совершенно неосновательно предположение Н. В. Богословского, будто бы в пересылке частями было нечто очень тонкое и хитроумное. При передаче романа сразу полностью у членов следственной комиссии, мол, "могли бы возникнуть и наверняка бы возникли сомнения относительно цензурности романа" (Н. В. Богословский. О романе Н. Г. Чернышевского "Что делать?". - В кн.: Н. Г. Чернышевский. Что делать? Из рассказов о новых людях. Роман. М., 1971, стр. 11-12). Чтобы обеспечить печатание неоконченного романа из номера в номер, единственным выходом (обычным в журнальной практике тех лет) было представление рукописи по частям.} Роман объемом в 27 печатных листов был написан в период с 14 декабря 1862 г. до 4 апреля 1863 г. Все это время шла напряженная борьба со следователями {Роман, разумеется, тоже был одним из звеньев тщательно обдуманной борьбы, но этот аспект просматривавшими "Что делать?" чиновниками уловлен не был. Впрочем, Н. В. Рейнгардт передает, что роман был одной из улик (О Н. Г. Чернышевском, стр. 2); однако нигде в материалах процесса роман не фигурирует. Так же, как Рейнгардт, думал и Н. И. Костомаров (Автобиография. М., 1922, стр. 334).} и продолжалась работа над переводами Шлоссера и Гервинуса; все же в месяц в среднем писалось не меньше шести листов - темп ни с чем несравнимый и неслыханный в истории литературы.

  Беловой текст, разумеется, переписывался Чернышевским без каких-либо сокращений. Черновой же, вопреки обычной своей манере, Чернышевский вначале писал также полностью, не применяя издавна выработанной им системы сокращений, - так было написано около половины романа. Далее Чернышевский стал писать краткописью и сделал об этом 23 января 1863 г. ( 17 главы третьей) такую пометку: "Отсюда я начинаю писать сокращенно, как писаны все мои черновые [ру<кописи>],это я делаю потому, что, надеюсь, Комиссия уже достаточно знакома с моим характером, чтобы знать, что в моих бумагах [нет ничего] и не может быть ничего противозаконного. Притом же, ведь это черновая рукопись, которая переписывается набело без сокращений. Но если непременно захотелось бы прочесть и эти черновые страницы романа, я готов прочесть их вслух (это легче) или дать ключ к сокращениям" (538).

  Когда Чернышевский передал в следственную комиссию для пересылки в редакцию "Современника" 36 листов, составлявших первые две главы, 15 января 1863 г. {Лемке, стр. 235.} (т. е. ровно через месяц после начала работы), роман еще был далеко не дописан - он был доведен примерно до 16 главы третьей. {Чернышевский сам отмечал на полях черновой рукописи даты; они воспроизведены в настоящем издании.}

  Меньше чем через месяц, 12 февраля, были переданы следующие {Лемке, стр. 240.} листов, - в это время роман был дописан приблизительно до четвертой главы.

  Завершенный вчерне 2 марта, роман сразу же начал переписываться и 26, 28 и 30 марта был по частям передан в следственную комиссию. {Там же, стр. 316}

  Последняя, небольшая часть и записка для Пыпина и Некрасова были переданы 6 апреля. {Там же.} Таким образом, Чернышевский ни разу не имел перед собою романа в полном виде.

  Даты получения отдельных частей романа - 3 февраля, около 18 февраля и около 20 апреля {Там же, стр. 317; Н. М. Чернышевская. Летопись..., стр. 286. - Третья дата устанавливается предположительно: Потапов передал окончание романа в следственную комиссию 6 апреля (Лемке, стр. 316), но 16 апреля он еще не был получен (см. письмо Е. Н. Пыпиной 16 апреля: Н. М. Чернышевская-Быстрова. Чернышевский в Алексеевском равелине, стр. 306).} - стоит сопоставить с датами цензурных разрешений ЭЭ 3, 4 и 5 "Современника": Э 3 - 15 февраля и 14 марта (выход в свет - 19 марта), N 4 - 20 апреля (выход в свет - 28 апреля), N 5 - 27 апреля и 18 мая (выход в свет - 30 мая). {В. Э. Бограв. Журнал "Современник", стр. 418, 420, 423}

  Из письма Е. Н. Пыпиной к родителям от 19 февраля мы узнаем, что первые две главы к этому времени уже были набраны, - значит, на их набор (приблизительно 8 печатных листов) ушло никак не более десяти дней: по тем временам это были темпы очень быстрые.

  О темпах набора второй и третьей посылки сведений нет. Но можно не сомневаться, что и здесь промедления не было. Ведь всегда была опасность, что на роман будет обращено внимание властей и что печатание его будет прекращено.

  Само собой разумеется, что никакой возможности сноситься с автором по поводу цензурных или редакционных купюр не было.

3

  В литературе о Чернышевском до сих пор нет работы, которая была бы посвящена сравнению чернового и журнального текста. Между тем сопоставление первоначального и окончательного текстов должно прояснить историю текста романа: различия их очень значительны и могут исследоваться в разных аспектах.

  План романа определился уже в черновике и особых изменений не претерпел.

  Наиболее значительны отступления в главе третьей. {Все ссылки обозначают главы и параграфы, соответствующие окончательному тексту. Следует, однако, иметь в виду, что первоначально текст был написан без разделения на параграфы.} 21 черновика соответствует 20 журнального текста (и далее до конца главы, т. е. до 31 включительно). Еще больше переделана пятая глава - в ней начиная с 14 и до конца нет соответствия черновой и окончательной редакции. 18 этой главы не имеет в журнальном тексте ничего подобного - его нумерация совершенно условна и определяется последовательностью отрывков; о нем речь пойдет ниже. 7, 8 и 9 главы четвертой черновика лишь отчасти совпадают с окончательным текстом.

  Некоторые параграфы появились лишь в окончательном тексте: ранее они отсутствовали. Таковы "Похвальное слово Марье Алексевне" (24 главы второй) и "Особенный человек" ( 29 главы третьей). Особое заглавие ("Вторая завязка"), в окончательном тексте устраненное, в черновике дано отрывку, вошедшему потом именно в параграф "Особенный человек". В остальном, с небольшими вариантами, в черновике налицо заглавия первой, второй, третьей и четвертой глав; глава пятая в ранней редакции заглавия не имеет, глава шестая отсутствует - она была написана, очевидно, лишь при перебеливании рукописи. Заглавий отдельных параграфов в ранней редакции вообще нет? если не считать третьего и четвертого сна Веры Павловны и письма Катерины Васильевны Полозовой.

  Роман - от черновика к беловику - подвергся существеннейшей переработке; черновой текст, сравнительно с окончательным, особенно интересен с точки зрения его приспособления для цензуры.

  Цензура, конечно, предстояла в сознании Чернышевского и при писании романа в его первой редакции. Но, в чем-то сразу сдерживая себя, Чернышевский в других случаях писал свободно, очевидно заранее решив, что особенное внимание на эту сторону он обратит при окончательной отделке романа.

  Обратим внимание на некоторые, наиболее характерные места.

  Уже в самом начале Чернышевский снял фразы, несколько расширявшие тему: "Философ из этого выведет, что большинство всегда консервативно. Эстетик выведет, что трагедия влечет к себе мысль и чувство сильнее, чем фарс". И несколько ниже: "Консерваторы оказались правы, как всегда <...>. Так мудрый ход истории всегда дает делу конец, более или менее удовлетворительный даже и для побеждаемой стороны" (347).

  В "Предисловии" Чернышевский, по аналогичным соображениям, снял характерный публицистический выпад: "Зачем вы так много страдаете, люди? Нет вам никакой надобности страдать, кроме дикости ваших понятий. Поймите истину, и истина осчастливит вас" (356). Эти слова, написанные с проповедническим пафосом, сразу обращали мысль читателя (и значит властей!) к революционному пути переустройства мира - начинать с такой демонстративной декларации писатель счел излишним. {Ср.: Н. А. Вердеренская. Публицистическое и художественно-образное в произведениях Н. Г. Чернышевского. - В кн.: Проблемы русской и зарубежной литературы. Вып. 4. Ярославль, 1970, стр. 157-166.}

  В 1 главы первой, снова по тем же причинам, снят звучавший дидактически абзац, которым Чернышевский заключал пьяную исповедь Марьи Алексевны: "Верочка слушала, и женщина, казавшаяся ей чудовищем, теперь становилась понятно - это не зверь, как ей казалось прежде, нет, - это человек - испорченный, ужасный, обращенный колдовством жизни в зверя, но все-таки человек. Прежде в Верочке была только ненависть к матери, - теперь она чувствовала, что в ее сердце рождается что-то похожее на жалость. Это был первый и сильный практический урок в любви к людям, как бы ни были они злы и испорчены" (366); особенно многозначительны последние две строки.

  Явно выходили за границы темы и могли быть расширительно истолкованы слова от автора в 3 главы первой: "по наблюдению, внесенному во все романы, что дерзкий человек, не привыкший встречать сопротивления, трусит и бывает разбит наповал, как встретит твердое сопротивление" (373).

  Иногда устранялась, казалось бы, мелочь. Однако она существенно усиливала социальное звучание. Так, в 4 главы первой снята деталь: "Полковник был очень важной фамилии" (374). Речь идет о Серже, который стал полковником только в воображении кухарки, но вторая часть фразы ориентировала на высшие круги и не была необходима. Поэтому в окончательном тексте полковник остался, а "важная фамилия" была устранена. Аналогично Чернышевский поступал и в других случаях. В 8 главы третьей черновика Лопухов кладет в грязную канаву "туза" "со звездой", т. е. генерала или действительного статского советника и именует его при этом: "Ваше превосходительство" (512); в журнале - "некто осанистый" и "милостивый государь" (147).

  Снова то же самое в истории с дамой, для которой Кирсанов составлял каталог книг. Он произносит: "_Я, ваше-ство_ - назвал даму по ее титулу, _очень хорошему_" (512); подчеркнутого в окончательном тексте нет.

  В назидание сыну этой титулованной дамы Кирсанов грозит дать ему оплеуху (513), - и это в журнале отсутствует.

  Эти четыре детали из разных мест романа - все одного плана.

  Очень характерной переработке подверглось место о невесте Лопухова. На вечере в доме Розальских Лопухов объявляет Верочке, что у него есть невеста. В окончательном тексте разговор ведется так, что читатель некоторое время готов верить в ее реальность. В черновике (4 главы второй) это место звучит совсем иначе: Лопухов объясняет Верочке, что у него "две невесты" - тем самым сразу обнажает нарочитость рассказа. С одной невестой (наукой) "мы <...> ставим на лампу реторты, режем лягушек", с другою (бедность, нищета, неустройство жизни, в более широком плане - революция) Лопухов постоянно, несколько раз сталкивается в течение дня (405-406). Таким образом, фиктивность, аллегоричность "невест" формулируется в разговоре с Верочкой сразу же и только для Марьи Алексевны сохраняется почти фарсовый рассказ об обручении и пр. {Ср.: М. Т. Пинаев. Комментарий к роману Н. Г. Чернышевского "Что делать?". М., 1963, стр. 34-37.}

  В 6 главы второй сняты публицистически звучащие слова от автора, выводящие за непосредственные сюжетные цели данного отрывка: "Нам нужны факты. И факты - я ничего не рассказываю, кроме фактов, - хороши они, дурны они - мне что за дело, - сами судите, правдоподобны они или нет по вашему мнению, это зависит от того, в каком кругу вы жили, с какими людьми знались. <...> Я полагаю, что мнения того, другого и третьего не имеют никакого влияния на достоверность самого факта, а свидетельствуют только о степени развития людей, выражающих о нем то или другое мнение" (415).

  Настойчивое подчеркивание того, что Лопухов - материалист, показалось Чернышевскому излишним; в черновике (9 главы второй) был, а в журнальном тексте полностью исчез довольно большой, издевательски звучавший абзац, в котором есть такие слова: "по своему образу мыслей Лопухов был, что называется, материалист. Что можно сказать в извинение такому дурному свойству Лопухова? Разве только то, что он был медик и занимался естественными науками, - это располагает к материалистическому взгляду. Но, по правде сказать, и это извинение плоховато <...> Стало быть, от заразы можно предохраниться <...> Он был материалист, - этим все решено, - и автор не так прост, чтобы стал спорить против того, что материалисты - люди низкие и безнравственные" (428).

  В 18 главы втор