Главная » Книги

Добиаш-Рождественская Ольга Антоновна - Коллизии во французском обществе Xii-Xiii вв. по студенческо..., Страница 2

Добиаш-Рождественская Ольга Антоновна - Коллизии во французском обществе Xii-Xiii вв. по студенческой сатире этой эпохи


1 2 3

запрещая вымогательства, был вынужден мириться с "добровольным даром". Так именно проникала взятка.
   Голиардики также вплотную взялись за жадных кардиналов и за самое грозное чудище в этом церковном "святом" вертепе - за папского казначея (камерария). Их проклятия в одном случае отнюдь не анонимны: некий Франко навлек на себя в памятниках XII в. пакет особенно энергичных инвектив.
   Из писаний этого рода пользовались особенной популярностью: "Propter Syon non tacebo"; "Si quis dicit: Roma vale"; "Licet aeger cum aegrotis"; "Quomodo cantabimus sub iniqua lege"; "Tanto viro locuturi"; "Bulla fulminante" [65] и знаменитейшее из всех - "Utar contra vicia" [66]. Все эти тексты вышивают разнообразные узоры на тему о продажности церкви, описывают нежность Рима к "бизанту" и "оболу", к Руфину и Альбину ("Рыжему" и "Белому" - золоту и серебру). Постоянно появляются тяжеловесные, но многозначительные каламбуры: "марка", которая заменяет святого Марка, "арка" (касса), которая ценится выше "ара" (алтарь), "лукр" (прибыль), который служит вместо св. Луки, кардиналы - "карпиналы" (хищники) и т. д. Яффе собрал целую коллекцию подобной игры слов. Авторы, питомцы Присциана, с особенным вкусом смакуют эти грамматические шутки. Все годится для того, чтобы изобразить и запятнать римскую жадность: монстры классической мифологии, апокалиптические животные и падежи грамматики.
   Простыми и понятными являются горькие жалобы бедняков. Все доступно богачу, все скрыто от бедняка. Тщетно стучится он в дверь правосудия. В его лице еще раз унижается и оплевывается Христос:
  
   Suam iudex humilis sustinet pressuram
   О quando discutiet speluncam latronum,
   Quam tremendus veniet dies ultionum! [67]
  
   Но шедевром этого вдохновения является, конечно, "мятежная песнь" по существу "Utar contra vicia":
  
   ...Возглавлять вселенную
   Призван Рим, но скверны
   Полон он, и скверною
   Все полно безмерной,
   Ибо заразительно
   Веяние порока,
   И от почвы гнилостной
   Быть не может прока.
   Рим и всех и каждого
   Грабит безобразно;
   Пресвятая курия
   Это - рынок грязный!
   Там права сенаторов
   Продают открыто;
   Там всего добьешься ты
   При мошне набитой...
  
  
  
   (Пер. О. Б. Румера)
  
   С того времени как после Мюльденера и Пейпера Карл Штреккер собрал вокруг Готье Шатильонского самые торжественные и тяжелые инвективы против римской курии, мы улавливаем личный оттенок горечи, который одушевлял эти при всей своей корректности ядовитые песни. Весь цинизм церковного самовластия и всю безнадежность бюрократической волокиты перенес на себе в 80-е годы тот магистр и поэт, который, несмотря на свои исключительные заслуги, так и не добился приличной пребенды и, насмотревшись всяческих соблазнов в папской столице, утолил свою желчь перед болонскими студентами на пасхе. И долго еще потом его лира звенела своими негодующими тонами, пока "не обратилась к печали" - versa est in luctum cythara Walteri [68]. Поэт большой силы и высокого, полного негодования полета, он настраивал свою лиру на темы большого общественного значения, резко отрицательно относясь к официальной церкви. "Ради Сиона не умолкну",- говорит он в одной из самых сильных своих пьес "Propter Syon non tacebo". Другие певцы посвятили себя более близким, домашним и мелким интересам. "Querela Goliae in prelatos" [69] - такое имя носит один из голиардических сборников [70]. Но можно сказать, что это имя охватывает добрую половину голиардической продукции. И причина этого совершенно понятна. Пусть и Генрих Плантагенет, и Филипп Август имели своих любимцев и протеже среди латинских жонглеров. Не здесь преимущественно, но у курий прелатов обитало их большинство. Именно здесь находило оно donum prandii vel coenae [71], а также пищу для своей желчи. Они ютились, кормились, пили и пели больше всего у дворов духовных феодалов. От этих "благодетелей" терпели они больше всего унижений и обид. Они и питали к ним острую ненависть. И вместе с тем они находили у них поддержку в своих нападках на папский Рим, нередко ущемлявший интересы местных духовных феодалов.
   Что "кверела" должна была находить очень широкий отклик как в кругах клира, так и в среде мирян, обусловливалось тем, что ее предмет был болезненно близок, так сказать, сидел на шее у тех и других, и это в отношениях повседневной жизни. Не одни клирики, но часто и мелкие и крупные феодалы, не говоря уже о целых городах и сельских округах, находились в прямой политической и административной зависимости от прелатов церкви, а не только подходили под духовный авторитет епархии или аббатства. Епископ, а в особенности архидиакон, который осуществляет суд и управление, каноники и официалы, которые ассистируют, ежедневно, ежечасно давали о себе знать. В этом повседневном столкновении нужд, притязаний, честолюбий всегда бывало достаточно ушибленных и раненых. И так как голиардическая лира всегда была под рукой, и так как свобода и возможность позабавиться хотя бы насчет начальника бывала безгранична, то querelae Goliae in prelates [72] рождались, как рои ос.
   Нападки носят зачастую характер тяжеловесный и грубый. Я упомяну одну из самых распространенных и объемистых сатир эпохи - "Апокалипсис Голии" [73]. Инсценировка воспроизводит видение на Патмосе. Снимаемые одна за другою семь печатей открывают процессию разных чинов церкви. Лев символизирует "всепожирающего папу"; телец - епископа, который, вместо того чтобы пасти стадо, первым кидается на пастбище и уничтожает его пищу; орел заставляет думать об архидиаконе, "подстерегающем добычу"; человек воплощает "хитрого декана". Автор отнюдь не грешит точностью и разборчивостью в выборе своих символов. "Открытие печатей" приводит в беспорядочное движение его воображение. Епископ-телец в дальнейшем становится яростным существом, которое бросается на овец, чтобы сосать их молоко, стричь их шерсть, кидая остатки хищным птицам и волкам. Архидиакон становится рысью, Янусом, Аргусом, даже Полифемом "по причине своих злых и проницательных глаз". Тысячи канонов и декретов находятся в его распоряжении, чтобы их оборачивать на свой лад и нарушать справедливость. Он торгует церквами, он продает приговоры. Он прижимает священника, чтобы затем обольстить его жену. Декан - его гончий пес, чья деятельность описана в таких тяжеловесных ассонансах."
  
   Decanus canis est arcidiaconi,
   Cuius sunt canones latratus dissoni.
   Canens de canone discors est Simoni [74].
  
   За пятой печатью скрываются официалы. Охотники епископа, они растягивают силки перед невинными; их хитрости, ложь, мерзость переходят за поля книги, которую автор читает по велению ангела.
   Чем же объясняется загадочная на первый взгляд снисходительность и терпимость властных епископов к сатире голиардов? Прежде всего тем, что разгоравшийся антагонизм между римской курией и местной церковью заставлял епископов ценить острое оружие антипапской сатиры, находившееся в руках этих бродячих певцов.
   Воинственному расположению, подстрекаемому личными обидами, обязаны мы, конечно, значительной частью того, что здесь называется "Querela".
   Я позволю себе процитировать одну из инвектив, не так давно открытых в наследстве Примаса Орлеанского [75].
   "Бывший монах, он получил епархию. Еще бледный и исхудалый из-за поста, но, пожрав одну за другою шесть знатных рыбин и поглощая за каждым пиром огромную щуку, он к концу двух лет, как голодавший кабан, оброс жиром. Когда-то довольствовавшийся водой из монастырского источника, ныне он разводит такой потоп крепких вин, что его уносят в постель на руках пьяным. А потом вы увидите, как тысячами тысяч стекаются его родичи, его племянники, заявляя: я родственник епископа, я член его семьи. И епископ делает того каноником, а этого - казначеем. А те, кто нес долгую службу, теряют плод своего труда. Жалкий лицемер, которого вы избрали и который получил почести, не заслужив их, сперва прикидывается добрым и кротким. Перед всеми склоняет он выю, готовый дать, что у него попросят. Но едва истекло два года, как он показал себя суровым и жестоким к своим подчиненным. Он прижимает их, преследует тяжбами, или, удаляясь в свои поместья, он в уединении тайком поглощает мяса, запрещенные уставом. А когда побуждает его нечистое желание, он велит привести отрока, сына рыцаря... Так беспутство вашего избранника, его надменность, скупость, его невежество и глупость являют всю силу вашего безумия. Да будет в грядущем огражден Бове от такого срама!"
   Третий круг, третий сюжет - приходский кюре.
   Две вещи следует заметить относительно голиардических песен о приходском кюре: они относительно немногочисленны; они набрасывают портрет своего героя если не лестный, то, во всяком случае, снисходительный. Объяснить ли этот факт пробелами в нашем осведомлении или он имеет другую причину, присущую социальному положению голиардов, которое было более низким и сливалось с жизнью "мира", подобно положению приходских кюре? Во всяком случае, "мятежная песня", полная ядовитых сарказмов по отношению к высшим сановникам церкви, рисует не без известной симпатии более смиренную фигуру кюре. Она, мы знаем, отразилась в малопочтенном виде в архивах епархиальной администрации: жадный стяжатель, пьянчужка и забияка. Образ его в голиардиках далеко не так черен. Одна из самых привлекательных песен, которая, конечно, звучала всерьез для ушей слушателей, рисует идеального священника в образе петуха на вершине церкви [76] - бдительного стража и провозвестника света. Если в другой поэзии, бичующей все церковное общество, обращаются также к священнику, то только для того, чтобы ему напомнить, что он не должен приближаться к алтарю иначе как с "чистыми руками". Но это своеобразное понятие "чистоты" не одинаково в массе голиардик.
   Очень различные решения находит в голиардике проблема целибата. Западная церковь в течение всей своей жизни потрясалась то глухою, то открытой борьбою, вызванной этой проблемой [77]. Жизнь не принимала радикального решения: сурового решения безусловного безбрачия. В XII и XIII вв., и особенно в Англии и Франции, брак священников считался вещью нормальной, почти законной. Добрая половина жила в качестве верных супругов со своими женами, которых условный язык церкви обозначал как concubinae, focariae [78], и со своими детьми, которых называли spurii [79]. На это мирное положение вещей после менее решительных мер Александра III статут, провозглашенный на III Латеранском соборе Иннокентием III, упал, как удар грома, чтобы затем отозваться по всем провинциальным синодам: Ne clerici, in sacris ordinis constituti, focarias teneant [80].
   Вопрос целибата получил новую тревожную жизнь, и противоположные течения, возникшие по этому вопросу, отразились в голиардиках. С одной стороны, в смысле "строгой обсерванции": столь снисходительный к самому себе, голпардический поэт являет себя неумолимым в отношении женатого кюре. Однако даже там, где голиард занимает такую позицию, упрек его получает своеобразный вид. Ирония автора преследует стремление "создать большую семью", которое и побуждает батюшку брать жену. "Он желает произвести побольше детей, чтобы, компенсировать души, которые он загубил".
   Но противное течение сильнее. И с неслыханной дерзостью атакует оно носителя безбрачной идеи - папу. В лицемерии прежде всего обвиняет его голиард: "Наш понтифик желает отнять у нас тех, кого сам любил, когда был молод" (Et quod modo juvenis voluit habere, modo vetus Pontifex studet prohibere). Песня ссылается на опасность толкать безбрачных священников ad peccatum contra naturam [81] или, в привычных символах грамматики, declinatio per hunc [82].
   Другая, уже меньшая опасность - в прелюбодеянии. "Пусть каждый прилепляется к собственной подруге и не ищет другой". Любопытный аргумент приводится в другом месте. Мир клириков должен обеспечить себе потомство, чтобы "клирики рождались от клириков, как рыцари и короли рождаются от родителей своего состояния". Наконец, нельзя требовать безбрачия от священников, так как это противоречит природе человека.
   И здесь в особенности еще раз голиарды показывают себя друзьями священников. Три пьесы следует здесь отметить: "Rumor novus Angliae", "Prisciani regula", "Clerus et presbyteri" [83]. Их основное единство открывается в единстве целых строф. Их генеалогия может быть установлена лишь до известной степени.. Во всяком случае, в основе всех трех лежит один текст. Леман склонен приписывать его Англии [84] и видит древнейшую версию в пьесе "Rumor novus Angliae". При вести о папском декрете десять тысяч священников собрались на лугу, чтобы обсудить вопрос. Каждый из духовных чинов - их высказывается всего 26 - произносит свое слово. Я не стану затягивать свое изложение деталями этой любопытной аргументации. Вероятно, по поводу каждого объезда легатов, вводивших декрет Иннокентия III в разных странах, имели место подобные дискуссии и подобная аргументация. На этого пресловутого папу намекают слова: Non est Innocentius immo nocens vere [85].
   Полные тяжеловесных шуток, которые, не скрывая мало подчас изящную истину амурных похождений клира, ее, несомненно, шаржируют в целях достижения комического впечатления, голиардические пьесы в общем высказываются за супружескую жизнь. Pereat qui teneat novum hunc errorem [86].
   Лютерова, или лютеранская, аргументация уже предчувствуется в конечных строфах нашей пьесы (Prisciani regula), и братское движение души странствующего поэта в отношении женатого священника высказалось в знаменитом "гимне" голиардических компаний:
  
   Nos misericordiae nunc sumus auctores:
   Monachum recipimus cum rasa corona
   Et si venerit presbyter cum sua matrona...[87]
  
   Чрезвычайно разнообразны мотивы, которые одушевляли авторов песен: Carmina satirica in monachos [88].
   Прежде всего раздражение менее счастливых соперников в борьбе за церковную карьеру, за епископские престолы, за профессорские кафедры, за проповеднические трибуны, за использование бенефициев и за руководство душами. Примас Орлеанский по поводу избрания епископа Бове пишет: "Возбужденный неправдами и обидами, я давно испытываю чрезмерную печаль и, наконец, чувствую долг нарушить молчание, видя жестокое унижение церкви, стыд и поношение клира. Потому что, приступая к избранию епископа, вы спешите искать в затворе монастырском аббата или приора либо камерария..." [89].
   Надо сказать, не слишком скромны были притязания этого ревностного бойца белого клира. "Бог сделал клирика князем мира, который должен чувствовать его руку. Справедливо ли, чтобы тот, кто носит куколь, стоял во главе клира, и клирик (разумей: белый.-О. Д.-Р.) воздавал послушание монаху?" Сатира, конечно, вдохновлена свыше.
   Автор другой сатиры, обращенной к sacrilegis monachis, emptoribus ecclesiarum [90], убежден, что его "одобрит епископ Гюг Дийский и прочтет Оттон, епископ Суассонский". Жалобы, которые с такой верностью пересказывают папские регистры XIII в., свидетельствуют, конечно, лишний раз об этой закоренелой обиде белого клира. Голиарды, естественно более близкие к белой церкви, кандидаты на ее места и почести, стали эхом этой обиды. Конфликты были очень резкими в XIII в., когда университет и профессура в школах все более захватываются людьми "в куколе". Война не менее яростна в приходах, где исповедники и собиратели из новых орденов оспаривают жатву у "серпа" приходского кюре [91].
   В этой борьбе интересов всякое оружие считалось дозволенным. Голиарды показали себя в ней верными союзниками белого клира. Песни вагантов выражают всю силу презрения, какое испытывали или симулировали люди утонченные, образованные и белый клир в отношении "черного" духовенства, этой gens cucullata (породы клобуков), отмеченной печатью невежества и грубости.
   Основное корыстное чувство прикрывается "евангелическим духом". Не должна ли монастырская жизнь являть совершенное воплощение идеального аскетизма? Всякое, даже малейшее, отклонение должно звучать диссонансом и вызывает негодование, более, конечно, поддельное, чем искреннее, и злорадный смех, nase crispante. И так как идеал воздержания, бедности, целомудрия был воспринят в проповеди странствующих орденов и евангелических сект XII-XIII вв., то раздражение белого клира нашло в этой проповеди подходящее литературное выражение.
   В конце же концов часть сатирических писаний против монахов внушена просто-напросто сатирической жилкой их авторов. Поэт мог быть заранее уверен, что пикантный сюжет "земных ангелов", пойманных с поличным в недозволенных любовных радостях, пьянстве и потасовках, наверно позабавит их публику. Так рождается carmen satiricum in monachos [92]. К комическому всегда чутка была публика, особенно публика французская, tant que la saison des roses dure... [93].
   Какое же основание имеет это создание школяров претендовать на наше внимание в качестве исторического источника? Какое место занимает оно в литературной истории эпохи XII - XIII вв.?
   Что касается исторических фактов и даже нравов, то наше первое впечатление, что эти сатирические тексты, чаще всего то горькие, то грубо забавные, редко глубокие и тонкие, не могут дать нам ничего, чего бы мы не знали из других источников, и притом более точно и даже более живо. В самом деле, что дает нам голиардическая сатира для понимания учреждений и людей эпохи?
   Грехи римской курии? Но у нас есть тысячи документов, вышедших из недр этой самой курии, которые показывают ее язвы, и притом с точностью и откровенностью, совершенно изумительными. Им нет нужды одевать эти грехи в некие аллегории вроде Сирен и Церберов. Они прямо излагают факты, конкретные, точные, засвидетельствованные многочисленными очевидцами. Сама курия их, можно сказать, коллекционировала, излагая их в тех "нарративных" частях папских посланий, которые отвечали на жалобы мира.
   Грехи и злоупотребления курий епископских, проступки архидиаконов, официалов? Помимо только что названного, изумительного по яркости и точности источника, немало текстов, которые открывают отрицательные стороны в жизни областных церквей с большею силою и с большею яркостью красок, чем голиардические сатиры. Общеизвестна та живописная манера, в какой дают подобный материал хроники, анналы, публичная и частная переписка.
   Нравы приходских священников и монахов, в особенности во Франции, отразились в "Visites paroissiales". [94] И нет ничего в этом смысле, что бы превзошло по яркости дневник руанского епископа Эда Риго [95], нарисовавшего сотни портретов подчиненных и пасомых. Он называет все: имена, места, он дает цифры. Административное усердие честного прелата подчас тоже шаржирует действительность in malam partem [96]. Но нарисованная им картина не забывается тем, кто на нее взглянул.
   Что касается общества мирского, то здесь, как мы это видели, голиардическая лира разрешилась главным образом некоторым числом пошлостей.
   Следует признать, что голиардическая сатира оставляет желать лучшего в смысле осведомления о тех, кого она хвалит и порицает и на кого клевещет. Преувеличение, многословие, риторика, характерные для нее, мешают тому, чтобы рассматривать ее как беспристрастный исторический документ.
   Но именно в отсутствии бесстрастия, в пульсировании горячей мятежной крови - ценность этой поэзии.
   Она много может сказать о тех, кто хвалит, порицает, клевещет. Огромный интерес представляет уже то, как и почему рождались и распространялись в таком огромном числе экземпляров "кусательные" выходки этих латинских менестрелей, этих голиардических поэтов, столь легко приходящих в раздражение и готовых идти на приступ. Из их продукции следует выделить, чтобы исследовать их отдельно, общие места. Ими полна голиардическая сатира. Потому она и оставляет впечатление вечного пережевывания то наивно простого, то изощренно утонченного. Готье Лилльский особенно блистает в подобных общих местах.
   Постараемся, однако, взвесить эту сторону явления. Поэт, конечно, имел свои мотивы, чтобы прилагать столько искусства и рвения к украшению этих банальностей. Бесчисленные списчики имели свои соображения, чтобы их воспроизводить. Историк должен учесть эти интересы, мотивы и вкусы, чтобы понять общество XII-XIII вв., поощрявшее списывание и рецитацию общих мест, а также патронов, покровительствовавших авторам.
   Но после элиминации общих мест в массе сатир остается очень важный осадок - персональные жалобы и претензии. Готье Лилльский и Архипоэт Кельнский боятся умереть с голоду, предаваясь литературе. Все заслуги в ней Готье не дают ему основания добиться пребенды в Риме, на что он жалуется публично болонским студентам. Пусть это только случайность, что он погиб от проказы. А вот Гюг Орлеанский, ведший в молодости жизнь, полную славы и блеска, счастлив на старости лет получить место смотрителя в госпитале, которое он, впрочем, скоро теряет. Однако свои обиды и претензии эти поэты выражают с живостью чувств и свободой суждения, которые кажутся совершенно изумительными. Нередко и самая "объективная действительность" описываемого мира представлена с большой живостью красок.
   В этом смысле голиардики, конечно, исторический источник. Не следует только принимать за чистую монету их инвективы, и прежде чем использовать, их надо подвергнуть строгой и внимательной критике. Потому что даже как чисто психологический источник они в ней нуждаются. Эти латинские поэты жили большей частью в непрерывном ожидании "дара обеда или ужина". Нельзя забывать те корыстные мотивы, которые внушают им их мысли и замечания. Однако, как часто их уста говорят из глубины сердца. Обиженные, рассерженные, они совершенно искренни и бесхитростны. За всевозможными оговорками, несомненно, эти "признания детей века" представляют большой и своеобразный интерес.
   В области личных чувств, касающихся в особенности школы и любви, искренность их безусловна и лира звучна и полна жизни. Кто читал, тот не забудет ни страниц яркой и грубой живописности Примаса, ни горьких или радостно легких строф Архипоэта. Здесь обильная жатва для историка нравов и личных чувств.
   Я не решусь, конечно, занимать внимание читателя проблемой голиардической стихотворной формы, которая благодаря своему разнообразию и совершенству была одной из причин успеха этой лирики, где ученая изобретательность сочеталась с гибкостью и свободой, где ясно намечается ее социальный характер, роль, отведенная в ее рецитации протагонисту и хору. После мертвящей каролингской реакции, устранявшей меровингские живые искания ритмического стиха, голиардики вновь возрождают его дерзания. Голиардическое творчество, приспособленное не только к пению, но и к пляске, охватывает и жизнь праздника, и жизнь горечи и иронии, характерную для школьной молодежи, более всего французской школьной молодежи эпохи.
   В тот день, когда вся масса текстов, которую оставили голиарды, будет восстановлена в своем богатстве, когда будет дешифрирована до конца та музыкальная аннотация, которая сопровождала многие из них, перед нами полностью раскроется многогранное творчество голиардов, их произведения сильного художественного синтеза, одаренные большою излучающею мощью.
   Эти качества характерны не для одной поэзии вагантов. Но во всех областях латинские ученые и поэты были провозвестниками движения и в течение известного времени диктовали свои законы.
   Они научили Европу этому искусству ut per orbem personet scholaris symphonia [97], чтобы затем видеть его цветение в других руках, когда оно было превзойдено на так называемых вульгарных языках.
   Лирическое создание голиардических поэтов XII-XIII вв., неоднократно ими провозглашенное как "мятежная песнь", заключает известные элементы, которыми определяли Ренессанс.
   Эта аналогия, давно отмеченная, одно время доведена была до искажения хронологии фактов. Буркхардт в эпоху, когда взгляд ученых был заворожен образом итальянского Возрождения, объяв всю совокупность голиардической поэзии Италии XIV в., провозгласил итальянцами этой поры Архипоэта и идущее за ним блестящее созвездие.
   С тех пор, однако, изменилось довольно радикально представление о Ренессансе. В частности, с лучшим знанием палеографии изучаемую продукцию [98] по подлинным ее рукописям удалось передвинуть в большинстве в XII-XIII вв. С тех пор лучше поняли и элементы Ренессанса и лучше его датировали. Поняли, что многие из этих элементов - привязанность к "земному миру", способность чувствовать земную красоту, гордое сознание "человеческого" в противоположность "небесному", безбрежная вера в силы человека, ненависть ко всему, что отзывается аскетизмом и лицемерием, критика церкви, вплоть до похода на самое христианство, с другой же стороны, вкус и понимание античности, сильные стихии эстетического отношения преимущественно перед этическим - проявились еще в самой глубине "готических веков" [99].
   Не обманываясь тем шаблонным представлением, которое изображает средневековую жизнь однообразно в аспекте аскетического идеала, мы ощущаем в этом раннем вторжении новых элементов двоякое движение - "мятежа" и "возрождения".
   Но ни то ни другое не пришли откуда-то извне. Они возникают из самой глубины жизни средневековья. Находясь в зародыше в его эволюционирующих общественных отношениях, в его мысли, искусстве и школьном режиме, они расцветают, "когда времена исполнились". И историк не может не констатировать скрытой энергии "диалектики" в этом царстве sic et non, в мире антиномий, где тезис тотчас рождал антитезис, гимн - сатиру, Давид - Голиафа, бог - диавола, где непримиримые, по-видимому, сущности жили рядом друг с другом в атмосфере, почти с толку сбивающей "levitas scholastica" [100].
   Но времена меняются. В XIII в. над миром, над Францией в особенности, прошли бури великих ересей. Несомненно, серьезно больная церковь становится подозрительной и настораживается. Церковь и государство, понимая "опасность" этого относительно свободного состояния школы, нашли средство прибрать ее к рукам. Многочисленные коллегии сумели упорядочить этот свободный поток жизни студентов. Университетская жизнь, свободная и беспорядочно кипевшая на своей заре, начинает со второй половины XIII в. охлаждаться и окаменевать. И тогда-то "семья" голиардов (familia Goliae) становится "сектой" в соборных актах конца XIII в., которые убийственными анафемами гремят против голиардов. Обстоятельство, которое и рассекает "семью" на два враждебных тела и погружает ниже, до обозначения "секты", осужденную часть.
   В 1291 г. Зальцбургский собор, говоря о голиардах, употребляет именно это выражение: secta vagorum scholarium [101].
   В заключение мы не можем не настаивать на примате термина "голиард", который прославили Абеляр, Гюг Орлеанский, Готье Лилльский и кельнский Архипоэт. Слово, сказанное по поводу смерти Абеляра: Lucifer occubuit - "закатился Светоносец", намекало на захождение самого блестящего светила, "первого из возмутившихся ангелов". И имя Голии недаром было связано с самым беспокойным - Rhinoceros indomitus [102] - и самым светлым умом средневековой Франции.
  
  

ПРИМЕЧАНИЯ

  
   [1] Giesebrecht W. Die Vaganten oder Goliarden und ihre Lieder//Allgemeine Monatsschrift fЭr Wissenschaft und Literatur. В., 1853; Wattenbach W. Deutschlands Geschichtsquellen im Mittelalter. В., 1893; Langlois Ch.-V. La littérature goliardique // Revue bleue. 1892. N 50, 51 и др.
  
   [2] Du Méril E. Poésies populaires latines antérieures au XII-е siècle. P., 1834; Idem. Poésies populaires latines au Moyen Age. P., 1847; Wright Th. Early mysteries and other latin poems. L., 1838; Idem. The latin poems commonly attributed to Walter Mapes. L., 1841; Grimm J. Kleine Schriften. В., 1866. Bd. III; Schmeller J. A. Carmina Burana, etc. Stuttgart, 1847; Mone F. Sammlung von St.-Omer etc. // Anzeiger für Kunde der deutschen Vorzeit. 1837. Bd. VII-VIII.
  
   [3] Wattenbach W. Die Anfange lateinischer profanen Rhytmen des Mittelalters // Zeitschrift für deutsches Altertum, 1872. Bd. 15.
  
   [4] Добиаш-Рождественская О. А. К преданию поэзии голиардов // Средневековье в рукописях Публичной библиотеки. Л., 1925. Вып. 1 С. 7-48.
  
   [5] Müldener W. Die zehn Gedichte des Walter von Lille. Hannover, 1859; Manitius M. Die Gedichte des Archipoeta. München, 1913; 2. Aufl., 1929; Peiper R. Walter von Chatillon. Bresslau, 1868; Strecker K. Walter von Chatillon, der Dichter der Lieder von St.-Omer // Zeitschrift für deutsches Altertum 1909. Bd. 51. H. 4; Meyer W. Die Oxforder Gedichte des Primas Magister Hugo von Orleans etc. // Göttingen Nachrichten, 1907; Idem. Die Arundelsammlung mittellateinischer Lieder // Ibid., 1908; Strecker K. Carmina Cantabrigensia. В., 1926; Schmeller J. A. Op. cit.; Schumann O., Hilka A. Carmina Burana. Heidelberg, 1930. Bd. I-II.
  
   [6] бродяги, бродячие (лат.).
  
   [7] клирик, поющий на пирах (лат.).
  
   [8] Голиаф являет дьявольскую гордыню (лат.).
  
   [9] Paris G. Compte rendu du livre de Gabrieli // BibliothХque de l'Ecole des Chartes, 1889.
  
   [10] неукрощенный Носорог, (лат.).
  
   [11] Hauréau B. Notices et extraits sur les mИlanges poИtiques de Hildebert de Lavardin // Mémories de l'Academie des inscriptions et des belles lettres, 1876. T. XXVIII, 2.
  
   [12] "Метаморфоза Голии" (лат.).
  
   [13] И проповедовали Абеляра (лат.).
  
   [14] Invectio contra goliardos / Ed. A. Werner // Neues Archiv der Gesellschaft für altere deutsche Geschichtskunde. 1909. Bd. 35. S. 712; 1910. Bd. 36. S. 550.
  
   [15] Carmina de miseria clericorum. См.: Добиаш-Рождественская О. А. К преданию поэзии голиардов.
  
   [16] Вы, детей растящие в нежности и в холе,
  
   Знайте, что готовите их для трудной доли.
  
  
  
  
  
  
   Пер. М. Л. Гаспарова.
  
   [17] "В это время парижский студент Жан сидел без денег" (лат.).
  
   [18] голод и нужду претерпевает толпа школяров (лат.).
  
   [19] Meyer W. Die Oxforder Gedichte des Primas.
  
   [20] См. в нашей книге "Les poésies goliardiques" (P. 1931. P. 45) детали об этой любопытной "рубрике" рукописной традиции XII в.
  
   [21] подтверждением (лат.).
  
   [22] был я богат и любим (лат.).
  
   [23] некогда примас (первый), ныне последний, робко ищу пропитания (лат.).
  
   [24] поэт поэтов (лат.).
  
   [25] Notices et extraits des manuscrits de la Bibliothèque Nationale P., 1880. T. XXIX.
  
   [26] "Оставляю кваканье лягушкам, карканье воронам и суету суетным, обращаюсь к логике, которая не страшится смерти" (лат.).
  
   [27] Dobiache-Rojdestuensky О. Les poésies goliardiques. P., 1931. P. 57.
  
   [28] Meyer W. Die Oxforder Gedichte des Primas, XV.
  
   [29] "Часто о бедственном своем положении жалуюсь в душе ученым мужам" (лат.).
  
   [30] Попрошайничать постыдно, не хочу попрошайничать (лат. )
  
   [31] Канон VII в., см. Mansi, XII. Р. 121.
  
   [32] Dobiache-Rojdestvensky О. Les poИsies goliardiques. P. 196; Бахтин В. В. Школьная жизнь в Париже XII в. // Средневековый быт. Л 1925. С. 206-232.
  
   [33] по всему миру зазвучал призыв: идите! (лат.).
  
   [34] Helinand de Froidemont, Bibliotheca Cisterciensis, VII, 357.
  
   [35] мудрецами строится дом на камне прочном (лат.). Пер. О. Б. Румера.
  
   [36] Manitius M. Op. cit. S. 1.
  
   [37] служки (лат.).
  
   [38] схоластики (лат.).
  
   [39] Магистры и школяры (лат.).
  
   [40] клириков, поющих на пирах (лат.).
  
   [41] Так от античности и в течение всего средневековья называлась школьная философия. В руках Абеляра она не раз сыграла роль серьезного метода всестороннего анализа мысли. Но уже из нижеприведенных примеров видно, как часто вырождалась она в малосерьезную игру антитезами, в некую поверхностную софистику.
  
   [42] Bulaeus. Historia Universitatis Parisiensis, III, 8.
  
   [43] В этой секте заповедь: все проверяйте (лат.).
  
   [44] А тем к кому придете, скажите,
  
   Почему вы изучаете человеческие нравы:
  
   Я пришел осудить грешников и оправдать праведных,
  
   Отделить агнцев от козлищ (лат.).
  
   [45] См.: Добиаш-Рождественская О. А. Церковное общество Франции в XIII в. Пг., 1914. Ч.1.
  
   [46] Luchaire A. La société française au temps de Philippe Auguste. P., 1909. Ch. XIII. Этому "почти" вряд ли противоречат знаменитые строфы Васа и Версонской сказки.
  
   [47] героических песен (фр.).
  
   [48] Jacobi de Vitriaco. Historia occidentalis.
  
   [49] См. в сборнике "Средневековый быт", посвященном И. М. Гревсу (с. 113-147), статью М. А. Тихановой "Парижский Малый мост".
  
   [50] "Песнь о нищете клириков" (лат.).
  
   [51] коллегия бедных (лат.).
  
   [52] проходящим, спорящим и гуляющим клирикам (лат.).
  
   [53] Recedentium autem quidam famuli, vel mancipia, vel illi quos solebant goliardenses appellare, versus ridiculos componebant... (Mattheus Parisiensis. Chronica Maiora, Opera III, 168).
  
   [54] горожан (лат.).
  
   [55] Ср.: Lucanus, De bello civili, I, 181.
  
   [56] Ср.: Juven., Sat. XIV, 139.
  
   [57] клирик умеет лучше любить девицу, чем рыцарь (лат.).
  
   [58] искусства любви (лат.).
  
   [59] "Восстану против пороков мятежной песнью" (лат.).
  
   [60] Голиаф изверг на папу и римскую курию разящие стихи (лат.).
  
   [61] Римской курии нет дела до овец без шерсти (лат.).
  
   [62] Корень всех зол в алчности (лат.).
  
   [63] в апостолические пределы (лат.).
  
   [64] Радуйся, мать наша Рим. К тебе влекут людей не благочестие и не чистая совесть, но неисчислимые преступления и надежда искупить их, заплатив деньги (лат.). Ср.: Lehmann P. Die Parodie im Mittelalter. MЭnchen, 1922.
  
   [65] "Ради Сиона не умолкну"; "Если кто скажет: здравствуй, Рим"; "Немощный средь немощных"; "Как запоем мы под несправедливым законом"; "Пред лицом такого сана"; "Булла разящая" (лат.). Ср.: Strecker К. Moralisch-satirische Gedichte Walters von Chatillon. Heidelberg, 1929.
  
   [66] "Восстану против пороков" (лат.).
  
   [67] Униженный Судия несет свое бремя.
  
   О, как сокрушит он разбойничий вертеп,
  
   Как страшен будет день расплаты! (лат.).
  
  
  
  
  
  
  
   Carmina Burana.
  
   [68] к Печали обратилась кифара Вальтера (лат.).
  
   [69] "Жалоба Голии на прелатов" (лат.).
  
   [70] Böhmer A. Eine Vagantensammlung: Lieder des XIV. Jahrhunderts // Zeitschrift für deutsches Altertum. 1907-1908.
  
   [71] завтрак или обед (лат.).
  
   [72] жалобы Голии на прелатов (лат.).
  
   [73] Strecker К. Die Apocalypsis des Golias. Roma, 1928.
  
   [74] Декан - пес архидиакона,
  
   Каноны его - собачий лай.
  
   Поющий каноны не похож на Симеона (лат.).
  
   [75] Meyer W. Die Oxforder Gedichte des Primas, XVI.
  
   [76] Dobiache-Rojdestvensky O. Les poésies goliardiques. P. 123.
  
   [77] Dobiache-Rojdestvensky O. La vie paroissiale en France au XIIIе siХcle d'aprХs les acles Иpiscopaux. P., 1911. Ch. "De vita et honestate clericorum".
  
   [78] сожительницы, экономки {лат.).
  
   [79] внебрачные (лат.).
  
   [80] Клирики, принявшие сан, не должны держать экономок (лат.).
  
   [81] на грех против естества (лат.).
  
   [82] здесь: склонность к мужскому полу (лат.).
  
   [83] "Слух прошел по Англии"; "Присциана правило"; "Клир и пресвитеры" (лат.).
  
   [84] Lehmann P. Die Parodie im Mittelalter; Idem. Parodische Texte. Beispiele zur lateinischen Parodie im Mittelalter. MЭnchen, 1923.
  
   [85] He может быть Иннокентием такой злодей (лат.). Игра сло

Категория: Книги | Добавил: Anul_Karapetyan (24.11.2012)
Просмотров: 382 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа