Джонсон И. - В поисках за правдой и смыслом жизни

произведениях, до "Трех сестер" включительно, где только идет речь о будущем человечестве, везде обнаруживается забота именно об его счастье. Да и зачем его гнать из будущего? Ведь счастье счастью рознь, и совершенным людям, из которых, надо надеяться, когда-то в грядущем должно состоять человечество, будет соответствовать и совершенное, т. е. во всех отношениях возвышенное счастье.

   Но зачем его гнать и из настоящего? Почему, в самом деле, мы, сейчас живущие люди, не имеем права на счастье? Почему мы должны довольствоваться только ролью какого-то удобрения для будущего человечества и примириться с тем, что - говоря словами Лермонтова - "наш прах лишь землю умягчит другим, чистейшим существам"?⁷ Мы рады работать для них, но позвольте же нам и нашу жизнь расцветить и озарить хоть сколько-нибудь. И тысячу раз прав Владимир Иванович (в "Рассказе неизвестного человека"), когда говорит Орлову:

   "Но, ведь, хочется жить независимо от будущих поколений и не только для них. Жизнь дается один раз, и хочется прожить ее осмысленно, красиво... Хочется играть видную, самостоятельную, благородную роль, хочется делать историю, чтобы те же поколения не имели права сказать про каждого из нас: то было ничтожество, или то был ренегат, или еще хуже того"...

   Вот. Безобразно желание жить только для себя, рассуждая, что "après moi le déluge"⁸, но вполне законно желание жить и для себя, стремление сделать и свою личную жизнь хоть несколько светлой и счастливой, прожить ее - как хочется это Владимиру Ивановичу - "бодро, осмысленно и красиво". Но именно для этого на известном уровне общественно-политического развития безусловно необходимо сознание, что ты не только золотник удобрительного тука, но что ты "делаешь историю", т. е. перескакиваешь через ее рвы или строишь через них мосты, стремишься направить ее течение по известной мысли, в сторону известных идеалов.

   И только такое сознание может, вместе с тем, и личную жизнь наполнить смыслом.

   Сестры такого сознания не имеют, интимная их жизнь совершенно безрадостна, - им как раз только остается утешаться мыслью, что, может быть, они хоть удобрением почвы для цветов будущего счастья послужат...

   Нечего удивляться, если души людей, оставленных лишь при таком утешении, наполняет глубокая скорбь. Когда-то один из наших великих писателей высказывал по этому поводу такие мысли: "Если, - говорил он, - прогресс - цель, то для кого мы работаем? Кто этот Молох, который по мере приближения к нему тружеников вместо награды пятится и в утешение изнуренным и обреченным на гибель толпам, которые ему кричат: morituri te salutant⁹, только и умеет ответить горькой насмешкой, что после из смерти все будет прекрасно на земле. Неужели вы обрекаете современных людей на жалкую участь кариатид, поддерживающих террасу, на которой когда-нибудь другие будут танцевать? Или на то, чтобы быть несчастными работниками, которые по колени в грязи тащут барку с таинственным руном и с смиреной надписью "прогресс в будущем" на флаге? Утомленные падают на дороге, другие со свежими силами принимаются за веревки, а дороги... остается столько же, как при начале, потому что прогресс бесконечен. Это одно должно было насторожить людей; цель бесконечно далекая - не цель, а, если хотите, уловка; цель должна быть ближе, по крайней мере, заработанная плата или наслаждение в труде"¹⁰.

   По мнению цитируемого писателя, - "все великое значение наше, при нашей ничтожности, при едва уловимом мелькании жизни, в том-то и состоит, что пока мы живы, пока не развязался на стихии задержанный нами узел, мы все-таки сами, а не куклы, назначенные выстрадать прогресс или воплотить какую-то бездомную идею. Гордиться должны мы тем, что мы не нитки и не иголки в руках фатума, шьющего пеструю ткань истории... Мы знаем, что ткань эта не без нас шьется, но это не цель наша, не назначение, не заданный урок, а последствие той сложной круговой поруки, которая связывает все сущее концами и началами, причинами и действиями. И это не все, мы можем изменить узор ковра. Хозяина нет, рисунка нет, одна основа, да мы одни-одинешеньки. Прежние ткачи судьбы, все эти Вулканы и Нептуны, приказали долго жить. Душеприказчики скрывают от нас завещание, а покойники завещали нам свою власть".

   Таким бодрым убеждением, что мы в состоянии "изменить узоры ковра", - Чехову до сих пор не удалось проникнуться достаточно твердо. Общий тон пьесы "Три сестры" и те выводы, которые, как мы видели, из нее вытекают, говорят даже за то, что наш автор сделал шаг назад от такого убеждения, что сомнения в возможности изменять узор согласно сочиненному нами рисунку, - что эти старые, казалось, почти рассеянные было сомнения снова собрались в его уме и выдвинулись вперед...

   И все же, нет никаких оснований думать, что в "Трех сестрах" автором выведен окончательный итог передуманного и перечувствованного, что это - последний пункт на том пути, по которому идет Чехов в поисках за правдой и смыслом жизни. Скорее всего, эта пьеса - выражение только случайного упадка духа, временной усталости. Никакое уныние не страшно, пока нет taedium vitae¹¹, покуда - как мы слышали в "Крыжовнике" - не только есть убеждение, что "надо жить", но и "хочется жить". Вот эта "воля к жизни", несмотря ни на что, чувствуется и в "Трех сестрах"; и хотя пьеса сама по себе ни веры, ни бодрости не возбуждает, но надежда, что наш писатель на нынешнем настроении не остановится, может опираться именно на эту "волю".

   Одно из сравнительно ранних своих произведений, прекрасную повесть "Дуэль", Чехов заканчивает такими словами:

   "В поисках за правдой люди делают два шага вперед, шаг назад. Страдания, ошибки и скука жизни бросают их назад, но жажда правды и упрямая воля гонят вперед и вперед... И кто знает? Быть может, доплывут до настоящей правды"...

   Mutatis mutandis¹², хотелось бы нам эти слова, с заключающей их надеждой, приложить и к самому их автору, душе которого присуща такая страстная и святая "жажда правды".

  

  

   Впервые: Образование. 1903. No 12. С. 18-37. Печатается по первой публикации.

   И. Джонсон - псевдоним критика И. В. Иванова, печатавшегося в 1900-1910-е гг. в журналах "Образование", "Правда", газете "Утро России". Писал о Л. Андрееве, Бунине, Зайцеве, Сологубе и др. Автор книги: Чехов и его творческий путь. Киев, 1910. - 130 с., текстуально совпадающей с публикуемой статьей.

  

   ¹ Имеется в виду собрание сочинений Чехова, изданное А. Ф. Марксом.

   ² Из стихотворения Е. А. Баратынского "Муза".

   ³ "Одиночество" (фр.).

   ⁴ См. примеч. 6 к статье Н. К. Михайловского "Об отцах и детях и о г-не Чехове".

   ⁵ Из пушкинских "Стихов, сочиненных ночью во время бессонницы..." (1830). Строчка "Темный твой язык учу" - редакторская вольность Жуковского. У Пушкина - "Смысла я в тебе ищу".

   ⁶ Здесь и далее - цитаты из спора Мисаила Полознева и доктора Благово (9, 222).

   ⁷ Из стихотворения Лермонтова "Отрывок" (1830).

   ⁸ после меня хоть потоп (фр.) - фраза, приписываемая Людовику XIV.

   ⁹ идущие на смерть приветствуют тебя (лат.).

   ¹⁰ Герцен А. И. С того берега, гл. 1. См.: Герцен А. И. Собр. соч.: В 30 т. М., 1955. Т. 6. С. 34.

   ¹¹ пресыщенность жизнью (лат.).

   ¹² изменить то, что требует изменения (лат.). Здесь - "с известными оговорками, не допуская полной аналогии".