Главная » Книги

Кюхельбекер Вильгельм Карлович - Разбор поэмы князя Шихматова "Петр Великий", Страница 2

Кюхельбекер Вильгельм Карлович - Разбор поэмы князя Шихматова "Петр Великий"


1 2 3

  Железом связаны - скрепленны,
   (Не дух ли жизни оным дан?)
   Согромождаются в громады:
   Пред ними потрясутся грады!
   Смирится ярый океан!
  
   Там Петр, славнейший из владельцев,
   (Единствен ввек пример такой!)
   Труждался в сонме древодельцев
   Своей державною рукой,
   Не скипетр обращал - секиру;
   Но частый стук секиры сей
   Раздался по вселенной всей!
  
   Потом поэт переносится в Россию; уже в первой песни он нам явил: своего героя на водах Яузы, в челноке, который очень удачно называет зерном и корнем грозных флотов, дедом ужасных в море мощных внуков; он и там уже сказал, что П_е_т_р,
  
   Великих начинаний полн,
   Уже стесняется рекою
   И порывается в моря!
  
   Во 2-й же песни славит построение первого русского корабля, который возник, как властительный (претящий) исполин,
  
   Как огнедышаща гора,
   В которой спеет ужас спящий,
   . . . . . . . . . . . . . .
   Возник и, презирая брег,
   В разлив зыбей простер свой бег!
   Женет (г_о_н_и_т) их пред собой стеною
   И след его - кипящий ров!
  
   . . . . . . . . . . . . . .
   При звуках радостных, громовых,
   На брань от пристани спеша,
   Вступает в царство волн суровых:
   Дуб - тело, ветр - его душа!
   Хребет его - в утробе бездны,
   Высоки щеглы - в небесах;
   Летит на легких парусах,
   Отвергнув весла бесполезны.
  
   . . . . . . . . . . . . . .
   Летит - на гордость мещет пламень,
   Носящ велики имена,
   Твое, неломкий веры камень,
   На коем церковь создана;
   Твое, сосуд Христу избранный,
   Который выше всех чудес
   Парил до третиих небес!
  
   Корабль наречен во имя св. Петра и Павла. Князь Шихматов воспользовался сим обстоятельством, как бы в подобном случае воспользовался им Кальдерон; {С Кальдероном князь Шихматов вообще имеет сходство решительное: в обоих встречаем одинакую, строгую, нерастленную светским умничаньем приверженность к вере своих праотцев; в обоих одинаков знание таинств религии и обрядов церковных, душа обоих напитана чтением священного Писания и св. отец; цветущий слог и того и другого представляет одинакий отпечаток восточной роскоши; краски их пламенны; мысли утонченны; иносказания, олицетворения, уподобления в их творениях во множестве. Оба они, подобно поэтам Азии, любят играть словами, и напрасно бы сию последнюю наклонность назвали пороком; она иногда происходит от обилия мыслей, от избытка чувств, а не от холодного только остроумия: есть различие между игрою словами,12 попадающеюся в Шекспире, Кальдероне, Гафисе, и тою же игрою, когда уподобляют ее вялый Дорат или бездушный Марини.} он обращается к ним, к первоверховным в апостолах, он у них испрашивает благословения сему делу руки Петровой, да снова смелые подвижники господни, Петр и Павел,
  
   Карают дерзостных и злых!
  
   Теперь, для противоположности, представим своим читателям две картины ужасов морских - сражения и потом бури: обе взяты из шестой песни:
  
   Ряды воинственных громад,
   Рукой российской сочлененных,
   Подвиглись средь зыбей надменных,
   Пловущий, стройный, страшный град!
  
   Холмами растекались волны
   Пред смелым шествием его.
   Твердыни, местью готам полны,
   Злодеям севера всего,
   В пространном резких волн разливе
   Текут - и шумные бразды
   В пучине сланой (с_о_л_е_н_о_й) их следы!
   И понт подобен зрится ниве.
   Криле свои расширив ветр,
   Летит по высоте воздушной
   И дышит силою послушной,
   Куда войной стремится Петр.
  
   Но флоты российский и шведский встретились:
  
   Отверзлись жерла громометны,
   Ревут по воздуху всему;
   Сверкают молнии несчетны,
   В непроницаемом дыму,
   Что вверх клубится облаками,
   Волнами идет по волнам.
   Раздался гул по глубинам:
   Прольется в море кровь реками!
   Оружием смертей и ран
   Взаимно ратуют громады,
   И с визгом ядр летящих грады
   Посыпались с обеих стран!
   Отъемлют полдень солнцелучной
   От зрения густые мглы;
   Мертвеет слух от брани звучной;
   Робея, падают валы
   От частых пагубы ударов;
   На части рушатся суда,
   И стонут воздух и вода;
   Багреет небо от пожаров,
   Сих грозных светочей вражды;
   И огнь свирепствует на море.
  
   Корабли:
  
   То грязнут в глубине, как камень,
   То гибнут, зыблясь по волнам;
   Сквозь дым столпами блещет пламень,
   Крутится к выспренним странам.
   . . . . . . . . . . . . . . .
   Проникнув искрою одной
   В их темны, жупельны утробы,
   До самых облак мещет вдруг
   Курящиеся их обломки,
   . . . . . . . . . . . . . . .
   И мрак разносится вокруг!
  
   И вот:
  
   Уже покрылся влажный дол
   Развалинами готской силы,
   Помостами кровавых тел!
  
   Вот неприятельский адмиральский корабль:
  
   Всех готских кораблей стена,
   Столп крепости всего их флота,
   Достойный имени Слона,
   Сквозится молнией П_е_т_р_о_в_о_й:
   Своих бесчленных трупов полн,
   Как труп, колеблется средь волн;
   Но, движим дерзостью суровой,
   П_е_т_р_а мечтающей сотерть,
   Гремит - напрасны громы бранны!
   Уже в его отверсты раны
   Втекают с шумом страх и смерть!
  
   П_е_т_р победил; он течет обратно, увенчанный славою; но
  
   Внезапу с шумом дхнул дух бурный,
   Расторгнул тысящу оков:
   Бугры густые облаков
   Затмили ясный свод лазурный;
   Сошла безвременная ночь
   На воды страждущи, ревущи;
   . . . . . . . . . . . . . . .
  
   Как горы, грозны и высоки
   Восходят волны до небес;
   Меж ними пропасти глубоки
   Зияют зрению очес;
   И бурой корабли боримы,
   То вдруг висят на вышине,
   То вдруг сокрылись в глубине
   И долу влаются (к_о_л_е_б_л_ю_т_с_я) незримы.
   И вихрь ужасный быстротой,
   Сорвав с валов крутых вершины,
   Поверх гористыя пучины
   Разносит пылию густой.
  
   Покрытый пеною кипящей,
   Клубами белыми, как снег,
   От бездны, твердь {*} его разящей,
   {* Здесь весьма удачно, вместо слов твердость или крепость.}
   Трепещет, воет твердый брег!
   Тягчится воздух темнотою;
   Лишь молний смертоносный луч
   Сверкает из чреватых туч;
   Над всею моря широтою
   Являет пагубы позор;
   Удар сугубится ударом,
   И небо зрится в гневе яром;
   Все страх, смятение, раздор!
  
   Из мрачной глубины полночи
   Не блещут более огни,
   Лишь тьма мрачит пловущих очи,
   Лишь ветры ратуют одни,
   Мчат россов к смерти неизбежной;
   И близ уже шумят валы,
   Биясь об острые скалы,
   На коих крутизне мятежной
   Витает гибель кораблей,
   И там рукой немилосердой
   Стирает в прах состав их твердой.
  
   Сия, шестая, песнь одна из лучших во всей поэме: в ней изображен, между прочим, также поход П_е_т_р_а на Персию. Что наш автор говорит о бедствиях, побежденных россами в сей стране, столь гибельной для питомцев зимы, для племен хладной полуночи?
  
   Тускнеет солнце в полдень знойной,
   Как сталь, калится горний свод;
   От суши мертвенно покойной,
   От дремлющих Каспийских вод
   Несутся грозы облаками
   И ратный начинают спор
   Поверх крутых Кавказских гор,
   Венчанных вечными снегами;
   И молний быстротечный луч,
   Гонимый бурным, громным треском,
   Народы устрашая блеском,
   Свирепствует от туч до туч.
   Как пещь, дыхает небо жаром,
   И небу огненны пески
   Противодышат знойным паром,
   И чувство жажды и тоски
   Снедает жизнью одаренных.
   Из тлеющих подземных недр
   Исходит смертоносный ветр.
  
   Сей ветер, говорит поэт, подобен тирану, который велит, да всякий, к кому ни обратится,
  
   Со страхом припадает долу;
   Противных грозному глаголу
   Мертвит дхновением своим.
   Едва свое священно око
   Сомкнет изнеможенный день
   И ляжет по полям широко
   Нощная тишина и тень:
   Уже из мрачных логовищей
   Бегут гиена, тигр и лев,
   Немолчный испуская рев,
   Алкают пресытиться пищей;
   Далече разливают страх!
   Сгорая жаждой кровопийства,
   Творят бесчисленны убийства
   В лесах, в долинах, на горах.
  
   Или из туч черно-багровых
   Вихрь хищный, исторгаясь вдруг,
   Сопутник бурь, как смерть, суровых,
   Со свистом вьется вкруг и вкруг,
   Полетом возметает бурным
   Пески, как волны, к облакам,
   Грозит кончиною рекам
   И тьмою небесам лазурным;
   Смесив и дол и высоту,
   Равняет горы и долины,
   Кладет во прах градов вершины,
   На все наводит пустоту!
  
   . . . . . . . . . . . . . . . .
   Или, от блат и бездн тлетворных
   Возникнув, гладный лютый мор
   Во мгле туманов злорастворных
   Летит - и с ним смертей собор.
  
   . . . . . . . . . . . . . . . .
   Или... но как исчислить словом,
   Сколь гибельна сия земля?
   Где небо пламенным покровом,
   Железны кажутся поля?
   Где гнусные, смертельны гады
   . . . . . . . . . . . . . . . .
   Плодятся всюду без числа,
   Которых изощренны яды,
   Как молнии палящий луч,
   Мгновенно проницают в жилы,
   Смущают мысли, чувства, силы
   И жизни иссушают ключ!
  
   Князь Шихматов в сем отрывке живописал глазам нашим знойный Иран со всеми его ужасами, с самумом, {Самум - название пагубного юго-западного ветра, веющего из песчаных Аравийских степей.} чудовищами, незапными бурями, чумою, живописал, как будто бы сам долгое время жил на Востоке - в соседстве Муганской степи, сего отечества змей и гадов, где они точно плодятся без числа, где, как уверяет Квинт Курций и как поныне народное предание повествует, - Александр (Ша-Исандер) обратился вспять, воспященный в своем шествии несметным множеством пресмыкающихся. Вдохновение заменило поэту опыт и наблюдения: он душою перенесся в Персию, и ни один путешественник не описал бы точнее опасностей, ожидающих там путешественника! В час восторга, когда устремлены все мысли, все чувства песнопевца на один и тот же предмет, в нем возникают, оживают, становятся ясными темнейшие воспоминания о том, что хочет изобразить; все, некогда об оном слышанное и, казалось, давно забытое, воскресает не только в памяти, воскресает для взоров его; собственное творческое воображение поэта мгновенно дополняет пропущенное, может быть, рассказчиком, и вдруг в стихах его явится список полный, верный с того, что он никогда не видал очами телесными! {*}
   {* Итак, скажут наши баловни-гении, охотники хватать одни вершки или даже пребывать в неведении всего, что немного далее Нарвской и Московской заставы: "Мы правы, к чему учиться? Нам вдохновение заменяет знания! - Поэт...
  

Не учась учен, как придет в восхищенье!".13

  
   Извините, мм. гг., истинное вдохновение не может родиться, по крайней мере не может продлиться, без богатого запаса живых знаний, т. е. понятий о предметах занимательных; восторг опирается, так сказать, об них для дальнейшего полета: мысль одна подобна вспышке одной, но одна вспышка не засветит еще пламени!}
   Приведенные нами по сю пору примеры все почти в роде описательном, живописном, но да не подумают, что наш поэт искусен и силен в нем одном.
   Чувство в стихах его говорит почти столь же красноречиво. В нем пламенна любовь к отечеству; пламенна вера во Всевышнего. Заглянем в 7-ю песнь; послушаем молящегося за Россию П_е_т_р_а!
  
   ...на воды и на сушу
   Простерся скипетр тишины;
   П_е_т_р_а божественную душу
   Небесны присеняют сны;
   Молчит Петрополь усыпленный,
   И спит творение вокруг.
   Представь - что П_е_т_р воспрянул вдруг,
   Живою верой обновленный,
   И в сей безмолвный нощи час,
   Ничем в душе не возмущенный,
   Прещедрым богом восхищенный,
   Вознес к нему сердечный глас:
  
   . . . . . . . . . . . . . . . .
   "С высот твоих, зиждитель сущих!
   Сквозь сонмы пламенных духов,
   Твое величество поющих,
   Тобой созданных до веков
   В степени твоему престолу,
   Сквозь мирияды мирияд
   Миров, объемлющих твой град,
   Прпншши долу, долу, долу,
   На персть взывающу к тебе
   Из глубины твоих творений,
   Не премолчи {Не презри.} моих хвалений,
   Внемли, внемли моей мольбе!
   Тебя дела твои достойны!
   Одним любви своей лучем
   Из тьмы извлек ты солнцы стройны,
   Повесил землю на ничем,
   Сафирным осенил навесом
   И оный чудно обложил
   Ужасным множеством светил;
   Числом и мерою и весом
   Устроил звездные огни
   И всех их назвал именами;
   И все, вращаяся над нами,
   Тебя поведают они!
  
   Велик пространством непонятным
   Сей мир, мир славы и красы;
   Но пред тобою необъятным,
   Как капля утренней росы,
   С высот сходящая на землю!
   К тебе, к премудрости твоей,
   Я силы все души моей
   Со страхом, с трепетом подъемлю:
   Но гибнут силы все в тебе!
  
   . . . . . . . . . . . . . .
   Конец поставлен всей природе,
   И всю ее разрушит смерть;
   Померкнет блеск на горнем своде;
   Как риза, обветшает твердь,
   . . . . . . . . . . . . . .
   Погибнут с шумом небеса,
   И ты свиешь их, как одежду;
   Миры растают, как мечты;
   Престав от быстрого полета,
   Исчезнут времена и лета:
   Единый пребываешь ты!
  
   . . . . . . . . . . . . . .
   На что ни обращаю очи,
   Во всем сретаешь ты меня:
   Тебя я чту в сей звездной ночи,
   Тебя в лучах златого дня,
   Тебя и в буре и в зефире,
   . . . . . . . . . . . . . .
   Тебя в войнах и в кротком мире,
   И в дивной царств земных судьбе;
   Тебя я зрю во всей вселенной,
   Тебя я чувствую в себе.
  
   После нескольких строф, содержащих мысли и чувства, которые должны бы быть общими всем беседующим с богом, поэт заставляет П_е_т_р_а прибегнуть к господу с мольбой о ниспослании себе мудрости и сил - для управления Россиею.
  
   Увы! горька державства сладость;
   Царей земных великость - сон,
   Ты мне веселие и радость;
   Да не отступит твой закон
   От сердца моего вовеки:
   И там да слышу я всегда,
   Что паствы моея стада
   Не токмо те же человеки,
   Но паче братия моя;
   Что я всеобщий их служитель,
   Что ты, о крепкий Вседержитель,
   И мне и оным судия!
  
   Соделай манием всемощным,
   Да я в суде не знаю лиц,
   Да буду помощь беспомощным,
   Отрада сирых и вдовиц,
   Благим - прибежище надежно,
   И злым чадолюбиво строг.
  
   . . . . . . . . . . . . . .
   Да не обрящется несчастный
   Во всем владении моем!
  
   Посли мне свыше смысл пространный,
   И дух мой в силу облеки,
   Ничтожить козни злобы бранной,
   Сражать противные полки,
   Спасать Россию от наветов,
   Над всеми царствами вознесть,
   Разрушить дерзость, зависть, лесть...
   . . . . . . . . . . . . . .
   Над всем же сим взываю слезно,
   С рабом твоим не вниди в суд!"
  
   Скончал моление устами,
   Не кончил в глубине души.
  
   Чувство не велеречиво: для него довольно и одного слова! Таково глагол бысть в 4 песни в следующей строфе (Петр после Полтавской битвы говорит о Карле XII):
  
   Рек враг, кипящий злым наветом:
   Под солнцем власть моя крепка!
   Пойду - и будет над полсветом
   Моя господствовать рука;
   Цепями прикую Россию
   К престола моего столпам
   И дам покой моим стопам,
   Возлегши ими ей на выю!
  
   Но бог:
  
   Велел от выспреннего свода:
   Да будет в севере свобода!
   И север восклицает: бысть!
  
   В рассказе о Мазепиной измене (в 3 песни) поэт, обращаясь к предателю, восклицает:
  
   И зверь срамляется угрызть
   Питающу его десницу -
   А ты! сокройся жив в гробницу!
  
   Здесь умолчание сильнее всего, что бы можно было сказать. В этом же рассказе другие два стиха заставляют невольно задуматься:
  
   Но, ах! сердца людей коварных,
   Как бездны моря, глубоки!
  
   Далее, там же:
  
   Где молнии твои дремали,
   О небо! где коснил твой гром,
   Когда отступник день печали
   Простер, как тучу, над Петром?
  
   Это самое пылкое изражение живейшего участия, которое поэт переливает и в слушателей.
   О Мазепе князь Шихматов вообще говорит в стихах самых сильных, самых грозных! Итак, хотя в первой половине нашего разбора мы было и отказались от выписок из четвертой песни сей поэмы, однако же здесь уступаем неодолимому для нас желанию поделиться с нашими читателями отрывком, которого ужаснее и в самом Бейроне не знаем! Мы хотим уничтожить упорное, долговременное предубеждение и, как справедливо заметил нам один наш приятель, даже не вправе отказаться добровольно от средств самых действительных к достижению своей цели!
   Мазепа,
  
   Злодейства ужасом гоним,
   Бежит - и чает, что над ним
   Возжечься молнии готовы
   И, мстительным огнем паля,
   Истнят рушителя закона;
   И что его, как Авирона,
   Поглотит гневная земля!
   Избег далече, небрегомый,
   Как вран, витая по горам;
   Но совестью своей жегомый,
   Безмерен чувствуя свой срам,
   Гнетомый злобой неисходной,
   Едва свободный воздохнуть,
   Невольно прерывает путь.
   Как туча на скале неплодной,
   Сидел он мрачен и угрюм;
   И мысли черные постыдны,
   Как в терние спешат ехидны,
   Спешат в его нечистый ум.
  
   . . . . . . . . . . . . . . .
   Как угль - в нем сердце потемненно;
   Проникнул трепет в тук костей
   И в глубину души мятежной;
   Он весь дрожит, как легкий лист;
   И в слух его, как вихрей свист,
   Шумит глас мести неизбежной;
   И кровь им преданных на смерть
   Стремится на него, как море:
   Не смеет он, погрязший в горе,
   Воззреть с надеждою на твердь.
  
   Язвится светом благодатным,
   Как аспид, кроется во мгле,
   . . . . . . . . . . . . . . .
   Носящий ужас на челе,
   . . . . . . . . . . . . . . .
   Клянет себя и всю природу;
   В очах его густеет ночь.
  
   Но злодей взревел
  
   От бездны сердца своего,
   И жизнь оставила его!
  
   И певец вопиет вслед отлетающей его душе: "Смертию казнь твоя еще не кончилась".
  
   Познает позднее потомство,
   Как жизнь, отечество любя,
   Твое пред оным вероломство
   И клятвой проклянет тебя.
   Воссетует твоя отчизна,
   Что в ней приял ты бытие;
   И имя гнусное твое
   Злодеям будет укоризна.
   Изменник слову божества,
   Изменник долгу человека,
   От рода в род и род до века
   Ты будешь срамом естества!
  
   Се враны, привлеченны смрадом,
   Разносят плоть его в когтях;
   И гады, дышащие ядом,
   Гнездятся грудами в костях.
   Из недр, из устия вертепа,
   Шипят трижальные змии,
   И всем шипения сии
   Вещают: здесь гниет Мазепа!
   Не зреют век красы весны
   Вокруг сей дебри многобедной,
   И путник трепетной и бледной
   Бежит далече сей страны!
  
   Здесь оканчиваем свои довольно многочисленные извлечения, которые, однако же, далеко не исчерпали всей сокровищницы красот нашего писателя. Он привел нас в затруднение редкое, но тем более для нас приятное: перечитывая одно место, мы вспоминали о другом, недоумевали, не знали, которое предпочесть: вот бессомненное доказательство истинного дарования!
   Скажем теперь слова два о достоинстве целого творения. Мы уже видели, что в оном мало эпического: но оно, без сомнения, дает князю Шихматову право на одно из первых мест между нашими лириками и поэтами-живописцами. Лучшие песни сей поэмы, состоящей из 8-ми, по нашему мнению, 1, 4 и 6; самые слабые 5 и 8; но 2, 3 и 7 содержат в себе много прекрасного; в особенности просим наших читателей прочесть в конце второй описание введения П_е_т_р_о_м наук и художеств в Россию, описание, принадлежащее роду весьма неблагодарному, т. е. поэзии поучительной: наш поэт умел вдохнуть и в сей отрывок жизнь, движение, заманчивость! Далее, в 3 песни пусть взглянут на изображение жестокой зимы 1708 года, зимы, которая, по словам поэта, на что ни дхнет, окаменит; пред которою враги России валятся, каменные трупы!
   Сравнивая язык князя Шихматова с языком других наших стихотворцев, находим, что оный всех ближе подходит к языку Ломоносова, но новее, ибо представляет гораздо менее усечений, небрежностей и так называемых поэтических вольностей: ударение на предпоследнем слоге вместо последнего, в страдательных женских и множественного числа причастиях на на и ны _е_нна и _е_нны вместо н_ы_ и н_а_ - единственная неправильность, которую себе наш автор позволял постоянно, и то по образцу своих самых строгих предшественников Хераскова, Кострова, Ломоносова, Слог поэмы "Петр Великий" нигде не представляет пестроты, которую встречаем и в лучших сочинениях Сумарокова, Петрова и даже Державина; нигде слова и обороты славянские не перемешаны в оной с низкими простонародными, как то весьма часто случается у помянутых писателей.
   После Ломоносова и Кострова никто счастливее князя Шихматова не умел слить в одно целое наречия церковное и гражданское: переливы неприметны; славянские речения почти всегда употреблены с большою осторожностию и разборчивостию; в последние 25 лет, конечно, мы отвыкли от некоторых, но в этом напрасно кто вздумал бы винить нашегл автора!
   Итак, слог (не во гнев ненавистникам нашего древнего отечественного слова!) везде выдержанный, язык богатый, стройное, строгое стихосложение, множество прекрасных живых картин, парение, редко слабеющее, избыток сильных, непритворных чувств - вот, по нашему мнению, достоинства поэмы князя Шихматова! Главнейший недостаток (от коего происходят и все прочие, как, напр., слишком поверхностное начерчение действующих лиц, даже самого П_е_т_р_а, слишком быстрые переходы от одного события к другому и, хотя не часто, однако же иногда, особенно в 5 и 8 песнях, приметная усталость) есть, как уже упомянуто, самый избранный автором способ изложения. Напрасно также искали бы в его творении чудесного14 и вымысла в целом. {В подробностях мы находим изобретение в рассказах о бегстве и смерти Мазепы и об единоборстве Петра с Карлом.} От них поэт должен был отказаться по самому свойству воспеваемого им предмета.
   При всем том будем благодарны творцу поэмы "Петр Великий" за труд, доселе у нас единственный, ибо ни "Владимир", ни "Россияда" Хераскова, ни даже начало Ломоносовой "Петрияды" не выдержат сравнения с оным. У нас, конечно, нет еще истинной народной эпопеи; но лирико-эпическое песнопение князя Шихматова и по появлении оной не утратит цены своей, а ныне обязанность всякого русского знать и помнить творение, каких у нас немного! Наша словесность весьма еще не богата: прекрасным же не должен пренебрегать даже тот, кому дано превосходное!
  

Примечания

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ

   БдЧ - Библиотека для чтения.
   BE - Вестник Европы.
   ГИМ - Государственный исторический музей.
   ЛЛ - Литературные листки.
   ЛН - Литературное наследство.
   МН - Московский наблюдатель.
   МТ - Московский телеграф.
   ОЗ - Отечественные записки.
   ОР ГБЛ - Отдел рукописей Государственной библиотеки им. В. И. Ленина.
   ОР ГПБ - Отдел рукописей Государственной публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина.
   ОР ИРЛИ - Отдел рукописей Института русской литературы (Пушкинский Дом).
   ПЗ - Полярная звезда.
   РЛ - Русская литература.
   PC - Русская старина.
   СА - Северный архив.
   СО - Сын отечества и Северный архив.
   СП - Северная пчела.
   СЦ - Северные цветы.
   ЦГАОР - Центральный государственный архив Октябрьской революции.
   ЦГИАЛ - Центральный государственный архив литературы и искусства.
  

РАЗБОР ПОЭМЫ КНЯЗЯ ШИХМАТОВА "ПЕТР ВЕЛИКИЙ"

  
   Впервые напечатано: Сын отечества, 1825, ч. 102, No 15, с. 257-276, No 16, с. 357-386. Подпись: В. Кюхельбекер.
&

Категория: Книги | Добавил: Anul_Karapetyan (24.11.2012)
Просмотров: 389 | Комментарии: 1 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа