"Аполлонъ", No 2, 1909
Иванъ Новиковъ. Дыхан³е земли. Изд. ж. "Искусство и Печатное дѣло". К³евъ. 1910, ц. 1 р. 50 к.
Илья Гурвичъ. Облачныя ткани. СПб. 1910. ц. 75 к.
Аркад³й Фыринъ. Голова Медузы. СПБ. Изд. "Богема". 1910, ц. 20 к.
Александръ Булдѣевъ. Потерянный Эдемъ. Москва. 1910, ц. 1 р. 75 к.
Сергѣй Городецк³й. Собран³е стиховъ, т. I. Ярь. СПБ. 1909. Изд. т-ва М. О. Вольфъ. Ц. 1 р. 25 к.
Намъ кажется, что г. Новиковъ выросъ и живетъ на пчельникѣ. На русскомъ пчельникѣ, гдѣ растутъ мята, калуферъ и сладк³я липы, а невдалекѣ - часовенка, но на полкѣ въ горницѣ стоятъ Фетъ, А. Блокъ и А. Бѣлый. Мягк³я медовыя струи можно найти въ его стихахъ, но искать ихъ нужно въ толстой книгѣ среди массы ненужныхъ, кое-какихъ стихотворен³й, испорченныхъ къ тому же крайне безвкусными иллюстрац³ями. Почти нѣтъ ни одной пьесы, которая была бы безъ кляксы. То "притянутыя за волосы" риѳмы, вродѣ:
Что изъ глубинъ души,
Зовутъ, зовутъ с³яя,
Помедли! Не спѣши,
Съ тобой хочу и я! Я...
Это - вовсе никак³я риѳмы, какъ: "душой" - "хорошо-ль?", "жизнь" - "исчисль", "изъ улья (?)" - "мальчикъ я", "полюби" - "схвати" и т. д., то - неумѣстное употреблен³е, интеллигентскихъ словъ:
Но легокъ и узоренъ
Въ небо брошенный э_с_к_и_з_ъ...
И не зналъ надменный ген³й,
Что зажегся въ этотъ часъ
Въ тайнахъ женскихъ н_а_с_т_р_о_е_н_³_й
Несгораемый алмазъ...
А то запоздалое "ненужное декадентство", вродѣ:
М³ръ плыветъ. У ногъ бездонность,
Близость въ дальность влюблена,
М³ромъ правитъ благовонность -
Дальноликая Она.
Лучш³й отдѣлъ въ книгѣ - "Черная смородина". Если бы авторъ постарался избавиться отъ плохихъ вл³ян³й, если бы построже относился къ своимъ стихамъ и выбралъ изъ книги, самое большее, одну ихъ четвертую часть, то могъ бы получиться милый томикъ; теперь искать эти разрозненныя черты въ огромной безвкусной книгѣ врядъ ли кому придетъ охота.
У г. Гурвича меньше изломанности и промаховъ, чѣмъ у г. Новикова, но меньше и свѣжести. Мы можемъ ихъ сравнивать, потому что оба въ удачныя минуты стремятся къ вольному и рѣзвому ритму, къ неожиданнымъ риѳмамъ и къ дѣтскости чувства. Напрасно только г. Гурвичъ беретъ иногда столь очевидно Бальмонтовск³е размѣры:
Дай волю кисти, дай волю краскамъ,
Воздвигни замки, разлей весну - и т. д.
Въ отдѣлѣ "Юнымъ днямъ" попадаются очень милыя строчки. Напримѣръ:
Оттепель-то, оттепель сегодня!
Тихъ и мягокъ вѣтерка полетъ;
Словно сжалилась рука Господня
Надъ землей, закованною въ ледъ.
Въ концѣ книги - "Китайская флейта" по переводамъ съ китайскаго Ал. Улара, Ганса Бетге и Юд. Готье. Было бы интереснѣй, если бы китайскую характерную ноту не приходилось различать въ довольно общихъ европейскихъ созвуч³яхъ, но, можетъ быть, это вина уже не г. Гурвича, а переводчиковъ, трудами которыхъ онъ вдохновлялся. Во всякомъ случаѣ, длинноты и общ³я поэтическ³я мѣста мы склонны отнести не къ подлиннику, но то, что есть въ этихъ переводахъ мило-идиллическаго, разсудительно-буржуазнаго и изысканно-простаго,- очень пр³ятная находка. Намъ кажется, что г. Гурвичъ еще не совсѣмъ нашелъ себя, но достаточно владѣетъ стихомъ, чтобы начать воспитывать свой вкусъ и свой "голосъ", если таковой у него имѣется.
Впечатлѣн³е очень пр³ятной рѣзвости и молодости, безъ хулиганства и безвкус³я, производитъ книга А. Фырина. Мы подозрѣваел³ъ, что новаго поэта не существуетъ, какъ не существовало Кузьмы Пруткова, и даже,-что это трудъ коллективный, но во всякомъ случаѣ "Голова Медузы" - книга живая, написанная со вкусомъ и талантливо. Напрасно только, расшалившись, авторъ такъ перевираетъ стихи Пушкина:
Продолговатый и прозрачный,
Какъ п_е_р_с_и (вм."персти") дѣвы молодой-
Нужно знать все-таки, съ кѣмъ шутишь. Въ общемъ книга очень свѣжая и написана людьми способными. Желательно было бы узнать ихъ безъ маски и не въ исключительно пародирующихъ стихотворен³яхъ. Къ концу рѣзвость будто нѣсколько уменьшается; нѣкоторая вялость и робость чувствуются въ послѣднихъ 3-4 пьесахъ.
О блѣдной и безсильной кннгѣ г. Булдѣева не стоило бы говорить, если бы авторъ въ предислов³и не выставилъ тезисъ, требующ³й разъяснен³й. Г. Булдѣевъ скорбитъ объ утратѣ "наивности" - "первоосновы нашей души" и отправляется въ глубь прошлаго искать этотъ потерянный Эдемъ. И знаете-ли, гдѣ онъ его находитъ? Не у Гете, Пушкина и другихъ "Naivedichter", а у Ратгауза, Галиной и въ лучшемъ случаѣ у Надсона, который, повидимому, служитъ автору недосягаемымъ образцомъ. Простите, но я въ первый разъ слышу, чтобы плоскость и трафаретность назывались наивностью, которую я тоже ставлю очень высоко. Потому изъ всей книги г. Булдѣева я болѣе всего цѣню его опредѣлен³е себя, какъ "наивнаго поэта", такъ какъ здѣсь авторъ дѣйствительно достигаетъ наибольшей "наивности". Если же въ блѣдныхъ, неотдѣланныхъ, подражательныхъ худшимъ образцамъ, стихахъ авторъ думаетъ найти вновь "Потерянный Эдемъ", то намъ остается только радоваться, что такой Эдемъ потерянъ и... не найденъ.
Въ первомъ томѣ г. Городецкимъ собраны стихотворен³я, вошедш³я въ "Ярь" и "Перунъ", съ прибавлен³емъ ненапечатанныхъ прежде, но современныхъ этимъ книгамъ стиховъ. Такимъ образомъ, переиздавая большимъ томомъ черезъ четыре года свои произведен³я, авторъ какъ бы держитъ экзаменъ,- и выдерживаетъ его съ честью. Что было яркаго, не поблекло, что было временнаго и ненужнаго - какъ-то растворилось и сдѣлалось менѣе замѣтнымъ. Новымъ является болѣе стройное распредѣлен³е матерьяла и предислов³е съ послѣслов³емъ автора, гдѣ онъ высказываетъ свой взглядъ на самого себя, на своихъ хулителей и на все общество, а напослѣдокъ снова прокрикиваетъ (но какъ-то еще менѣе убѣдительно, чѣмъ прежде) знаменитое:
"Мы вѣдь можемъ, можемъ, можемъ!"'
Всѣ объяснен³я автора звучатъ спутанно, пророчески и недостаточно обоснованно, черезъ подогрѣтый задоръ слышится глубокое сомнѣнье въ собственныхъ силахъ, въ крикахъ - отсутств³е вѣры въ то, что кричитъ, въ фасончикахъ (вродѣ назван³я мѣсяцевъ, откровенничан³я съ публикой по поводу "непригодности нѣкоторыхъ стихотворен³й" и т. п., усталость и, главное, отсутств³е вкуса. Но, Богъ съ ними, съ послѣслов³ями, предислов³ями, средислов³ями и другими слов³ями. "Отъ слова не станется", и книга все равно остается той же дорогой намъ книгой, что бы авторъ ни выдѣлывалъ на ея обложкѣ. Самое цѣнное изъ замѣчан³й г. Городецкаго это то, что книга его - какъ бы разрозненные листы, пѣсни какого-то большого эпоса. Это не только вѣрно, но и придаетъ всей "Яри" главную привлекательность и значительность, какую она можетъ имѣть, особенно въ отдѣлѣ "Ярь". Номы долго думали, чѣмъ объяснить то явлен³е, что читаются эти "миѳическ³я" строчки очень странно. Будто читаешь книгу, написанную на мало знакомомъ языкѣ, когда лѣнь заглядывать въ словарь. Чувствуешь, что, должно быть, хорошо, слышишь жизненное б³ен³е ритма, но смыслъ и образы улавливаешь смутно, и языкъ порою поражаетъ какимъ - то экзотическимъ варварствомъ. Намъ кажется, что, во-первыхъ, это происходитъ отъ смутности самыхъ мыслей и образовъ, напр.:
И если скудность воззоветъ,
Взалкавъ, м³ры иные,
Пусть тьма уродствомъ изойдетъ
Въ просторы злые.
Безъ звуковъ, свѣтовъ и цвѣтовъ
Отцу да будетъ чадо:
Горѣлыхъ кубовъ и шаровъ
Шальное стадо.
или отъ крайней темноты и хаотическаго способа выражен³я, напр.:
Въ гулкой пещерности,
Въ тьмѣ отдален³я,
Самодовлѣн³я,
Богомъ зачатая
Ярь непочатая,
Дщерь неизмѣрности,
Щедрыхъ страстей,
Сонно колышется,
Матерью слышится,
Влажно просторною
Взоро³лъ проворною
Чревныхъ очей.
или отъ смѣшен³я старо-русскихъ словъ съ интеллигентскими или Бальмонтовскими украшен³ями:
Былъ такъ близокъ, виденъ, внятенъ
Г_о_л_о_с_ъ к_р_о_в_и и л_ю_б_в_и.
Бѣлый садъ,
Луноводъ,
Выпьетъ кровь,
Это - лунная любовь.
И опять,
Бѣлъ и тихъ,
Паутину будетъ ткать,
Свѣто-сѣти излучать
Для другихъ.
Самый русск³й складъ очень модернизованъ, не съ большимъ вкусомъ ("лѣсомъ-лѣшанькой", "разгуляньице" и многое другое), что придаетъ всему характеру нѣкоторую фальшивость. Нашимъ правнукамъ будетъ этотъ "руссизмъ" казаться тѣмъ, чѣмъ намъ кажется руссизмъ Вельтмана. Я вовсе не сравниваю значен³е Городецкаго съ мѣстомъ Вельтмана въ нашей литературѣ, но извѣстный очень личный, романтическ³й и немного бутафорск³й русск³й складъ до извѣстной степени ихъ роднитъ больше, чѣмъ, скажемъ, того же автора "Яри" съ гр. Ал. Толстымъ (авторомъ "Трилог³и"). Городецк³й творитъ не только миѳы, но и цѣлыя страны (циклъ Таръ); это имѣетъ, можетъ быть, большое поэтическое значен³е, но миѳотворческую дѣйственность не большую, чѣмъ дѣтск³я игры въ свою истор³ю и географ³ю. Гораздо болѣе дѣйствененъ и остеръ культъ дѣторожден³я и зачат³я, почти фаллическ³й, очень остро чувствуемый во всей книгѣ Городецкаго.
Можно любить или не любить этотъ первый томъ, но нельзя не цѣнить его, какъ явлен³е для своего времени неожиданное, значительное и знаменательное.
Хотѣлось бы, чтобы вторымъ томомъ были совсѣмъ новые стихи, которые бы продолжали "Ярь", а не перепечатка "Дикой Воли" и особенно не разсказы, о которыхъ друзья поэта и онъ самъ должны были бы забыть, а всѣ, цѣнящ³е его талантъ, приняли бы молча и съ любовью это забвен³е.
Такъ любимому другу прощаютъ опрометчивое слово, забываютъ его, а настоящ³я слова цѣнятъ, помнятъ и повторяютъ.