Морозов Михаил Михайлович - Анализ трагедии "Отелло" по ходу действия

атила свой активный характер, воля его сломлена пережитым страданием, он, как малое дитя, слушает наставления Яго и повторяет его слова. Зато Яго - весь жизнь и энергия. Он лихорадочно деятелен. На сцене же обычно и здесь Отелло остается центром действия и поэтому лишь повторяет мотивы предыдущего акта, что неизбежно ослабляет впечатление.

   Измученный Отелло уже и думать не в силах. Думает за него Яго и выдает свои мысли за мысли Отелло. "И вы в самом деле продолжаете так думать?" - говорит он измученному Отелло. И затем начинает предсказывать ему мысли: "Целоваться тайком...", "Полежать часок-другой голой с дружком в постели...", "Подарить платок..." У Отелло вырывается стон страдания: "Клянусь небом, я бы с радостью забыл о нем! Ты говорил... О, этот платок возникает в памяти моей, как ворон над зачумленным домом, предвещающий всем гибель...". Этот "зачумленный дом" - сам Отелло. Яго продолжает истязание: "Лежал с ней, на ней..." И, доведенный до предела мук, Отелло падает без чувств. Не "падает в судорогах", как произвольно перевели некоторые переводчики, сделав из Отелло эпилептика. Об эпилептическом припадке говорит Яго. Но это, конечно, клевета. Яго торжествует: "Действуй, мое лекарство, действуй! Так ловят доверчивых глупцов". И, обращаясь к публике, поясняет: "Именно так многие достойные и целомудренные дамы, хотя они и ни в чем неповинны, становятся предметом осуждения". И вот Яго разыгрывает перед спрятавшимся Отелло довольно примитивно поставленную сцену с Кассио. Нужно было быть очень измученным, обессиленным, чтобы принять все это за правду. Отелло уже не может рассуждать. Приближается роковой момент - окончательное решение убить Дездемону. Верный принципу контрастов, Шекспир отдаляет этот момент и вводит на сцену Бьянку. Она взбешена ревностью. Ушла она легко и весело, но, оставшись наедине с собой, дошла до исступления. Очаровательная Бьянка, - "сладостная Бьянка", как называет ее Кассио, - вероятно, вышла из низов Венеции. В эту минуту весь лоск сошел с нее, и она очень напоминает Элизу Дулиттл из "Пигмалиона" Бернарда Шоу. "Пусть вас преследует дьявол и его мамаша. Что значит этот платок, который вы мне только что дали? Дура я, что взяла его. Вышей ему такой же! Вишь, нашли его в своей комнате..." Вот каким языком заговорила "сладостная" Бьянка. Но гнев Бьянки мимолетен. "Если хотите прийти сегодня вечером ужинать, можете", - говорит благодушная Бьянка. Зритель смеется. И в этом смехе - невольное для всех нас самих и столь необходимое для осуществления замысла Шекспира оправдание Отелло: все люди временами подвержены ревности, даже эта беззаботная и легкомысленная Бьянка. Но неглубокая ревность ее проходит мгновенно.

   Тем глубже чувствуем мы настоящую боль, терзающую Отелло, который больше не принадлежит себе и весь во власти Яго. Последний, действительно, может радоваться тому, что дал "торжествовать своей воле", и все же у Отелло осталась любовь к Дездемоне: "Прекрасная женщина, красивая женщина, сладостная женщина". Яго торопится "исправить" чувства Отелло: "Нет, про это вам нужно забыть". И Отелло, послушный ученик, тщетно старается убедить себя в собственном жестокосердии: "Сердце мое обратилось в камень. Я ударяю по нему, и руке моей больно". И тут Отелло дает замечательную характеристику Дездемоне: "Она достойна делить ложе с императором и руководить его деятельностью", и дальше: "Такой высокий и богатый ум и изобретательность". И это - та Дездемона, которая обычно кажется со сцены "голубой" ролью! Только оценив настоящую Дездемону - не ту, которую создала театральная традиция, но которую видел Шекспир, можно понять всю глубину печали, охватившей Отелло: "Все же как жаль, Яго! О, Яго, как жаль, Яго!" Но послушный ученик слышит от своего учителя не только о том, насколько порочна и гнусна Дездемона, но и наставление, как всего "справедливей" убить ее: "Не убивайте ее ядом, задушите ее в постели, в той самой постели, которую она осквернила".

   Тут раздаются трубные звуки. Входят Лодовико, это воплощение здравого смысла и спокойного благоразумия, Дездемона и свита. Отелло читает приказ синьории. Но мысли его заняты другим; недаром он произносит вслух слова приказа, которые полны для него иного смысла: "непременно исполните это, раз вы хотите". Он думает о том, что должен исполнить свое намерение - убить Дездемону. А затем следует сцена, в которой Отелло ударяет Дездемону. Впрочем, возможно, что он не только ударяет ее, но сбивает с ног и бьет ее. Сдержанная ремарка "ударяет ее" вставлена в XVIII веке Теобальдом. Яго спешит воспользоваться ситуацией. "Я хотел бы быть уверенным в том, что он не сделает ничего худого", - говорит он, обращаясь к Людовико. Яго страхует себя: он предупредил о возможной опасности.

   В следующей сцене Отелло допрашивает Эмилию и Дездемону. Эта сцена, как нам кажется, обычно неправильно трактуется театрами. Может быть, она уже недоходчива, поскольку основана на том воззрении далекой от нас эпохи, что муж является судьей жены своей, судьей законным. Обманутый муж, по воззрению этой эпохи, имел моральное право убить свою жену. Отелло убедился в виновности Дездемоны. Он принял решение казнить ее "в той самой постели, которую она осквернила". Сейчас он выполняет формальную обязанность судьи, проводит допрос обвиняемой, ожидая чистосердечного раскаяния, а также главного свидетеля - "свидетеля защиты", если здесь уместно такое выражение, - Эмилия.

   Но Отелло невыносимо тяжело. "Ах, Дездемона!" - вырывается у него возглас. Он плачет. Его противоречивые чувства сливаются в тот горький сарказм, смысл которого не может понять Дездемона: "Прошу у нас прощения! Я принял вас за ловкую венецианскую шлюху!"

   При встрече Дездемоны с Яго последний теряет самообладание. Когда Эмилия, сама того не зная, рисует перед Яго его собственный портрет, Яго начинает злиться. "Не кричи на весь дом", - говорит он ей. И дальше, вспыхнув от гнева: "Ты - дура! Убирайся!" "Фу, брось! Таких людей не бывает. Это невозможно", - говорит Яго, который усилием своей могучей воли снова взял себя в руки.

   Эмилия и Дездемона уходят. Входит Родриго. Мы присутствуем при полном падении этого, по существу своему честного человека. Он еще пытается сопротивляться ("И вы хотите, чтобы это сделал я?" - речь идет об убийстве Кассио). Но Яго полностью овладел его волей, и Родриго уходит, почти убежденный, хотя где-то в душе его все еще осталось колебание: "Я хотел бы получить дальнейшее основание для этого".

   В следующей сцене Дездемона поет песню об иве. В представлении народа плакучая ива была символом девушки или женщины, покинутой возлюбленным (а также юноши или мужчины, покинутого возлюбленной). Так и в связи со смертью Офелии, покинутой Гамлетом, упоминается ива. Дездемона поет об иве, то есть поет о себе самой. "Ее слезы падали и смягчали камни", - поет Дездемона: они смягчают камни, но не в силах смягчить сердце Отелло. Слышен стук - что-то стукнуло от ветра (по-видимому, это - сцена зловещих шорохов и звуков, какие бывают во время сильного ветра на дворе: ветер завывает в трубе, шумит по крыше; тут есть что-то общее со сценой убийства Дункана в "Макбете"). Приближается гроза. В следующей сцене ранения Кассио и Родриго мы услышим о том, что "ночь темна", а в конце трагедии Отелло будет взывать к небесным громам. Природа как бы вторит событиям, происходящим в мире людей, - мотив, развитый Шекспиром в "Короле Лире".

   Эмилия легкой болтовней старается утешить Дездемону. Впрочем, в ее словах слышится горечь: ей, по-видимому, нелегко далась жизнь с Яго, хотя она благодаря веселому своему нраву не стала от этого ни мрачной, ни даже серьезной. И на этом заканчивается четвертое действие.

   Приближается развязка. В начале пятого действия - темная ночь, как и в начале трагедии; как и там, на сцене - Яго и Родриго. "Стань позади выступа этого дома", - говорит Яго (по-видимому, это дом, где живет Бьянка). Слова Яго могут послужить ключом ко всему оформлению сцены: выступ дома - одна выпуклая архитектурная деталь.

   Родриго настолько подчинился воле Яго, что рассуждает его словами. "Всего только одним человеком меньше", - говорит он, готовясь убить Кассио и заглушая свою неспокойную совесть. Входит Кассио и ранит напавшего на него Родриго. Яго ранит Кассио в ногу. Входит Отелло. Обычно это появление Отелло пропускается на нашей сцене. На наш взгляд, оно глубоко оправдано. Охваченный пламенем чувств, Отелло не мог не прийти к дому, в котором жила Вьянка и где, как он, конечно, точно узнал от Яго, должно было произойти убийство Кассио. И актеру не следует бояться "уронить" Отелло, который приходит проверить Яго, ибо ревность равносильна подозрению и недоверчивости. Чем ниже опустится Отелло, тем выше поднимется он в конце трагедии, когда обнаружится невинность Дездемоны.

   Входят Лодовико и Грациано. Нам кажется, что образ последнего не вполне оценен нашим театром. По контрасту с радушным и великолепным красавцем Лодовико он, - по-видимому, младший брат Брабанцио, - представляется нам сдержанным и суровым исполнителем закона. Недаром именно ему вручен сеньорией мандат о назначении Кассио. Яго очень взволнован в этой сцене: решается исход его большой игры. Не в силах сдержать свое волнение, он очень разговорчив, даже болтлив в этой сцене. "Синьор Грациано, - торопливо говорит он, - умоляю вас извинить меня. Эти кровавые события должны служить мне оправданием за то, что я не оказал вам должной учтивости". "Я рад вас видеть", - сухо отвечает Грациано. Кто знает, быть может, этот суровый венецианец чует что-то недоброе в суетливом поведении Яго.

   Последняя сцена трагедии. Спокойный, безгранично печальный, принявший окончательное решение Отелло входит к спящей Дездемоне. "Этого требует, этого требует дело, моя душа", - говорит он, как бы беседуя со своей душой. Он совершает суд над мнимой преступницей: "Она должна умереть, иначе она обманет и других". Он торопится, потому что боится, что его любовь к Дездемоне "убедит правосудие сложить свой меч". Он думает о том, что, убив Дездемону, он будет по-прежнему любить ее. Он плачет. "Я не могу не плакать, - говорит он, - но это жестокие слезы. Эта печаль божественна: она поражает там, где любит". Так возникает у Шекспира тема, перекликающаяся со стихами Тютчева:

  

   О, как убийственно мы любим!

   Как в буйной слепоте страстей

   Мы то всего вернее губим,

   Что сердцу нашему милей.

  

   Отелло будит Дездемону, приказывает ей молиться и отходит в сторону. Мы уже говорили о приближающейся грозе. Сальвини в эту минуту отходил к окну и стоял там со скрещенными на груди руками, причем молнии играли на лице его. Что происходит с Отелло в следующей сцене? Он говорит о том, что сознание виновности Дездемоны "исторгает стоны" у него. Она, в глазах его, осквернила самое драгоценное, самое высокое в жизни. Он любит Дездемону по-прежнему. Но он готов пожертвовать своей любовью, по собственным словам - совершить не убийство, но принести жертву.

   Что происходит в Дездемоне? Она страстно хочет жить, она мечется, умоляет Отелло пожалеть ее, она даже сопротивляется. Убийство свершилось. В дверь стучится Эмилия, стучится судьба Отелло. "О, невыносимо! О, тяжкий час! - говорит он. - Мне кажется, что сейчас наступит огромное затмение солнца и луны и что земля разверзнет пасть, дивясь происходящему". И действительно, все неожиданно изменяется. Яго превосходно обдумал свою игру. Но ему и в голову не приходила мысль о героической честности Эмилии. Эта честность - непроизвольное, естественное в ней чувство. Правда "рвется наружу, рвется наружу!" - как восклицает Эмилия. "Я буду говорить так же свободно, как свободен северный ветер". Эмилия клеймит Отелло, охваченного безысходным отчаянием. Отелло ранит Яго. Последний - что же другое осталось ему делать! - издевается над Отелло, щеголяя своей несокрушимой силой воли: "У меня течет кровь, сударь, по я не убит". "Пытки вам откроют рот", - говорит суровый Грациано, обращаясь к Яго. Но последний молчит. Он, вероятно, и во время мучительной казни не проронит ни звука. Яго не мелкий подлец, он - огромная сила, представитель "макиавеллизма", хищного расчета, власти золота, лютой конкуренции, оправдывавшей знаменитое определение Гоббса "человек человеку - волк", - словом, представитель той силы, которая стремилась растоптать высокие идеалы гуманизма и борьба с которой составляла самое "сердце" творчества Шекспира.

   "О ты, Отелло, который некогда был таким хорошим человеком и который попался в сети этого проклятого раба", - говорит Лодовико. Отелло попался в сети проклятого злодея, и в этом заключалось его падение. Теперь Отелло вновь обретает свою свободу. Он говорит, что он "честный убийца", "ибо ничего не сделал ради ненависти, но сделал все ради чести". Музиль, игравшая вместе с Сальвини, передавала мне, что однажды, когда кто-то при Сальвини сказал, что Отелло убивает Дездемону из ревности, Сальвини стал горячо доказывать другое. Отелло, по мнению Сальвини, убивает в Дездемоне поруганный идеал человека. И в конце трагедии, при последнем монологе Отелло, мы не только примиряемся с Отелло, но восхищаемся им. Он говорит о том, что "любил не мудро, но слишком любил". Отелло не был "мудрым", то есть умудренным опытом венецианской жизни человеком, и не подозревал о возможности самого существования Яго. Он сравнивает себя с "невежественным индейцем, который выбросил жемчужину, более драгоценную, чем все богатства его племени". Он предстает перед нами не как неистовый ревнивец, но как жертва чудовищного обмана. Он сам говорит о себе, что "не легко ревнив, но, когда воздействовали на него, дошел до крайнего смятения чувств".

   Отелло, конечно, казнил себя, потому что убийство Дездемоны преступление. Точно так же он некогда в Алеппо казнил турка, который "поносил Венецианскую республику". Но перед тем, как казнить себя, он плачет слезами радости, потому что Дездемона оказалась невинной; потому что, вырвавшись из сетей Яго, он вновь обрел свободу, и правдой жизни оказалась верность Дездемоны, а не клевета Яго; Отелло говорит, что его "смягченные глаза, хотя и не привыкшие к слезам, роняют капли столь же быстро, как роняют аравийские деревья целебную мирру". В этой радости Отелло победа гуманизма Отелло и Дездемоны над хищником Яго.

  

   1946