Шуф Владимир Александрович - На Востоке

й. С Крита приходят новые известия о бомбардировке Малаксы. Итальянские матросы сделали высадку и, вместе с турками, выбили инсургентов из их позиции. Блокированный полковник Вассос сообщается с Грецией посредством солнечного телеграфа днем и зажигает ночью сигнальные костры. Вассоса очень хвалят. Он оставил в Афинах жену и четверых детей.

   Вассоса я не знаю, но греческие офицеры не производят хорошего впечатления. У них необычайно щегольской вид, французские эспаньолки а 1а Наполеон III. Мундиры самых нежных цветов и необычайные султаны из лазурных перьев каких-то райских птиц. Офицеры ежедневно маршируют по городу, салютуя саблями, во главе своих маленьких солдат и с военным оркестром, наигрывающим самые веселые марши. Благодаря этим офицерам и маршам, город имеет самый беззаботный и легкомысленный вид, когда проходят солдаты. Светит солнце, играют трубы, маршируют лазурные и палевые офицеры, а где-то надвигается гроза близкой блокады...

   О чем думают афиняне, и думают ли они о чем-нибудь вообще? Что скажет ареопаг министров в ответ на грозную ноту держав? Аристотель и Сократ, молчаливо сидящие у ворот афинской академии, как будто скептически улыбаются. Это хорошенькая, мраморная академия наук, вместе с университетом выстроенная в античном стиле. Она также миниатюрна, как наука в современной Греции. В академии очень много профессоров, неизвестных Европе. Статуя Афины Паллады, богини мудрости, простирает над академией свой щит, и прекрасный Аполлон глядит на нее с олимпийской улыбкой божественного спокойствия. Но боги редко вмешиваются в политику, и хотя профессора академии занимаются ею, Афина к ним неблагосклонна. Она не покровительствует даже министрам.

   Из Фессалии в Афины вернулось несколько французских корреспондентов. В Фессалии пока нет ничего интересного, и там очень трудно получать новейшие известия. Что касается французских журналистов, то наши друзья и союзники, кажется, весьма расположены к Греции. Я беседовал с корреспондентом "Libre Parole". Он уверяет, что министерство скоро падет в Париже, и французы перейдут на сторону Греции. Нация сочувствует грекам. Впрочем, я не думаю, чтобы французы изменили дружбе России ради греческих интересов.

   Я был сегодня во дворце и просил аудиенции у его величества короля Георга. Мне обещали дать ответ. Правду говоря, королю теперь не до аудиенций. Быть может, он один думает теперь за всех в Греции.

   Великолепный мраморный дворец молчаливо смотрит на шумные Афины, и только смена караула нарушает его тишину. По мраморным ступеням изредка всходят генералы, брянча саблями, и исчезают в дверях. Парламент, теперь пустующий, и дворец, полный скрытой жизни, где-то за кулисами решают судьбу Греции и европейского мира. Завтрашний день чреват событиями. Мне, чужестранцу, в этой сутолоке политики и национальных страстей приходится быть только беспристрастным наблюдателем, хотя и это положение далеко небезопасно в Афинах.

  

  

  

   Как всегда и всюду в военное время, мы живем в Афинах среди ложных слухов, сенсационных известий, из которых одно другого невероятнее. Опасение блокады сделало то, что в Афинах, в нее поверили и писали в газетах об ультиматуме держав. Теперь оказывается, что никакого ультиматума не было, и что совет министров состоялся совсем по другому поводу: о вооружении армии. В Афинах теперь уже говорят, будто никакой блокады не будет, и будто Россия отказалась в ней участвовать. При этом известии фонды России сразу повысились в Афинах, и к русским стали относиться с большей любезностью. Вчера мне отдал визит министр иностранных дел г. Скужес. Я очень жалею, что не был в это время дома и не мог воспользоваться случаем вторично поговорить с министром. Это помогло бы мне разобраться в путанице слухов. Впрочем, я был сегодня у первого министра г. Дельяниса.

   Министерство финансов в Афинах напоминает казенную палату в каком-нибудь губернском городе России: старые, некрашеные лестницы с ветхими перилами, стены с облупившейся штукатуркой. В канцелярии министерства, куда меня ввели, лежала на полу собака и грызла бублик. Первый секретарь министра писал за столом с протертым зеленым сукном. На стене висела огромная карта острова Крита. Бедность обстановки и здания министерства вполне отвечала бедности греческих финансов. В Афинах экономят даже на печатании кредитных билетов: если у грека билет в 10 драхм, а ему нужно дать сдачи пять, он преспокойно разрезает бумажку пополам, и из одного билета в 10 драхм, таким образом, получаются два по пяти драхм. Это все равно, что разрезать нашу десятирублевку на две части, только у нас подобной операции размена кредитных билетов совершать не полагается. Но в Афинах во всем царит необыкновенная простота.

   Минут через пять меня пригласили в кабинет к министру. Между письменным столом и ширмочками стоял невысокого роста человек в сером пиджаке. Это был сам министр - президент и министр финансов, г. Деодор Дельянис. Ему на вид лет 70. Седые волосы, седые усы и бакены, быстрые кapиe глаза. Г. Дельянис с любезной улыбкой протянул мне руку и начал стереотипной дипломатической фразой: "Я был в России". Так начинают говорить с русскими журналистами, кажется, все министры Греции, Сербии и Болгарии.

   - Я был в России, - сказал г. Дельянис, - во время берлинского конгресса. Тогда прямо из Берлина я проехал в Петербург. Я хорошо помню Императора Александра Второго.

   - Правда ли, votre excellence, что вы отправляетесь в Фессалию к армии? - спросил я.

   - Теперь - нет, но на днях, быть может...

   - Стало быть, будет война?

   Министр загадочно улыбнулся.

   - Кто же это может знать вперед? - ответил он. Конечно, если нас к этому вынудят, мы будем драться.

   - Что вы думаете о блокаде, г. президент?

   - Я говорил об этом с маркизом Салисбери (г. Дельянис произнес быстро, по-английски - Сальсбери) и другими министрами. Блокада Пирея, Воло и Арты еще не решена. Во всяком случае мы не боимся блокады. Все необходимое мы приготовили для нее.

   - У нас говорят, что критяне не желают присоединения Крита к Греции. Как вы смотрите, г. президент, на автономию острова?

   - Вы можете прочесть берлинский трактат. Из этого трактата видно, что Европа хотела присоединить Боснию и Герцеговину к Австрии, тогда как эти две страны ничего общего по языку, национальному происхождению и религии с Австрией не имеют. Население Крита, наоборот, совершенно родственно с населением Греции... Вы давно в Афинах?

   Этот вопрос прекращал аудиенцию. Я ответил и, обменявшись любезностями, раскланялся с министром.

   Г. Дельянис держится консервативной политики. Его партия в парламенте состоит из 150 депутатов, тогда как партия оппозиции насчитывает всего 57 сторонников. Партия оппозиционеров образовалась в афинском парламенте из сторонников Трикуписа, после его падения и смерти. Оппозиция насчитывает несколько видных и талантливых представителей в своих рядах, - это гг. Склудис, Ралис, Драгумис и Симопулос. Но в общем, значение "трикупистов" мало, и большинство их занимается франкмассонством. В Афинах есть масонская ложа, главные члены которой числятся в партии покойного Трикуписа. Г. Дельянис завоевал общее расположение в Афинах, но последнее время афиняне им недовольны. За то, что г. Дельянис медлит с началом военных действий в Фессалии, его называют Фабием Кунктатором и изображают в юмористических журналах едущим во всеоружии на огромной черепахе. Те же журнальные карикатуры почему-то изображают короля Георга в виде верблюда.

   Я был в афинском парламенте. Его зала много хуже залы нашей петербургской Думы, но я думаю, что представитель оппозиционной партии, г. Склудис, гораздо красноречивее г. Кедрина. В Афинах было бы очень хорошо, если бы не пахло войной. Я пишу вам ночью, у открытого окна... Цветут розы и фиалки, а греки собираются резать и убивать... Помните стихи нашего поэта из "Валерика":

  

   "Я думал - жалкий человек!

   Чего он хочет? Небо ясно,

   Под ним довольно места всем,

   Но беспрестанно и напрасно

   Один враждует он... зачем"?

  

   Но греки совсем не находят, что им довольно места под ясным небом Эллады. Маленькие солдаты маленькой Греции хотят расширить ее пределы до берегов Понта Эвксинского.

   Я часто думал, что такое эллинофильство или филэллинизм, как его называют. В переводе на pyccкий это слово озвачает "греколюбие". Но за что же, собственно, любить греков? За классические воспоминания и те единицы, который мы получали за незнание хронологической даты сражения при Саламине? Греки современные - народ далеко не симпатичный. Правда, они лучше в Афинах, чем их жадные и корыстные компатриоты в России.

   Афинские греки очень либеральны, цивилизованы, интересуются искусством, науками и политикой, говорят на нескольких языках, любезны и обходительны, но им далеко до французов, например, которым они во всем подражают, вплоть до французского обучения войск. Ничего истинно оригинального и национального я не вижу у греков. Это смешанный народ по крови и культуре. За что же любить греков? За их длинные носы или красивые глаза? "Pour les beaux yeux?" - как говорят французы. Можно любить не греков, а их чудесную страну с ее античными развалинами и памятниками великой старины.

   Недавно я был в Элевсине, знаменитом в древности своими мистериями. Он в двух часах пути от Афин. Я ехал по дороге, по которой некогда двигались торжественные религиозные процессии, золотые колесницы, окруженные пляшущими вакханками, жрецы и музыканты, увенчанные розами.. "Эван! Эвое!" - напевал мне ветер. Огромные кусты кактуса росли по сторонам дороги, кипарисы, масличные деревья. Когда-то на этой дороге стояли белые мраморные храмы Афродиты и Деметры, от которых теперь остались только развалины. Вместо храмов по пути в Элевсин виднеются теперь: сумасшедший дом - приблизительно на девятой версте от Афин, и фабрика, вырабатывающая вату. Я видел остров Саламин с его знаменитой бухтой, в которой происходило сражение с персами. Теперь на Саламине морской арсенал. Мне невольно вспоминалась старинная песенка:

  

   "Где прежде в Капитолии

   Судилися цари,

   Там в наши времена

   Живут пономари".

  

   Теперешние греки своего рода пономари в сравнении с древними эллинами, победившими самого Ксеркса при Саламине.

   Но вот и место элевсинских мистерий: плиты и обломки колонн громадного храма Дианы, той прекрасной богини, образ которой не раз грезился мне в лунном сумраке... Конечно, это она охотилась на скалистом хребте гор Гимеда, это ее тень легким облаком скользила по стремнинам, закинув руку за плечо, чтобы достать стрелу из колчана...

   На седых развалинах элевсинского храма Дианы рос цветок красного мака... Камни, пережившие века, и "цветок селений" - странный и трогательный контраст, не правда ли? Может быть этот бедный цветок, выросший на развалинах Эллады, напоминает современная Греция... Это ее эмблема.

  

  

  

   Мне надоело сидеть в Афинах, заниматься политикой и ждать у моря погоды. Если война будет, она не начнется в Фессалии раньше 25 Марта. Я решился отправиться на остров Крит, откуда чуть не ежедневно доходят известия о сражениях. Последнее было под Малаксой. В Пирее я сел на австрийский пароход "Электру", совершающий рейсы в Канею. Со мною были слуга мой Осман Мамут и грек из Мореи, Георгий, с которым я сдружился в Афинах. Он хорошо знал Крит и мог служить мне проводником. Путешествие предстояло опасное, и мы были хорошо вооружены. Я предполагал из Канеи отправиться в какой-нибудь турецкий форт, миновав банды инсургентов, относящихся очень недружелюбно ко всем иностранцам, а к русским в особенности. Блокада и бомбардировки союзного флота, очень ожесточили инсургентов.

   Пароход "Электра" миновал берега Пелопонеса, и ранним утром мы увидели Канею. Это небольшой город с башнями и зубцами турецких укреплений. Дома и строения, среди которых много развалин после недавнего погрома, белеют на синем фоне довольно высоких, скалистых и диких гор. В гавани стоят под парами несколько военных судов интернационального флота.

   Едва "Электра" показалась у берегов Канеи, от ближайшего к нам итальянского парохода отчалила военная шлюпка с матросами и подошла на веслах к бортам "Электры". Итальянский офицер осмотрел наши паспорта и дал пропуск. "Электра" вошла в порт, и мы высадились на берег.

   Первой моей заботой было разузнать о расположении инсургентов. Турецкие офицеры советовали мне отправиться в форт Изеттин, который, по слухам, собирались штурмовать инсургенты. От Акротери до Канеи всю прошлую ночь были видны сигнальные огни в горах. После штурма и бомбардировки Малаксы инсургенты отступали внутрь острова. Близ Акротери оставался только Анастасакис с несколькими сотнями инсургентов.

   В различных частях Крита были греческие отряды под начальством Kpиaриca, Калидиса, Сифакса, Мандакаса и др. Коракас угрожал форту Спиналонге, Манасуянакис был вблизи Изеттина.

   Самым опасным и отважным из предводителей инсургентов, по общим отзывам, был "панас" - поп Малекос, прославившийся своей жестокостью. Что касается полковника Вассоса с его регулярными солдатами, то он находился вблизи городка Колимбари.

   Все эти сведения я собрал в Канеи у турецких офицеров и, при помощи Георгия, в местных кофейнях, переполненных турками и греками, среди которых немало тайных сторонников инсургентов.

   Таким образом, чтобы попасть в Изеттин мне предстояло пройти несколько десятков верст и миновать отряды и лагерь Мансуянакиса, который едва ли бы встретил приветливо русского корреспондента и, скорее всего, принял бы нас за шпионов. (Мое опасение оправдалось впоследствии в Ларисе).

   Георгий уверил меня, что знает все горные тропинки и проведет меня в Изеттин ночью. Вещи свои я оставил в Афинах, и с нами была только самая легкая поклажа. Мы наняли лошадей и, едва наступил вечер, выехали из Канеи, стараясь держаться в виду морского берега.

   Сначала мы ехали по очень живописной местности, среди зелени оливковых деревьев, но дальше начались овраги, скалы, густые леса, полные таинственного шороха и смутной мглы. Приходилось быть все время настороже... Георгий, в своей белой фустанелле, в красной греческой феске с длинной кистью, с целым арсеналом пистолетов и ятаганов за поясом и ружьем через плечо, ехал впереди. Иногда он брал у меня подзорную трубку и, остановив лошадь, всматривался в черные точки, видневшиеся впереди нас на горе. Встреча с людьми, башибузуками или инсургентами, здесь была нежелательна. Я когда-то хорошо ездил верхом, но отвык в Петербурге. Три часа подъема на горы меня утомили. Скоро мы увидели невдалеке греческую деревню, но она была совершенно пуста. Местами в ней виднелись пожарища, обугленные стены домов, обгорелые балки и камни. Турки или греки здесь хозяйничали - трудно сказать. Когда мы проезжали деревней, нам попалась на встречу только одна тощая, голодная собака. Увидев нас, она подняла морду, жалобно завыла и спряталась в груду наваленных бревен. У меня невольно сжалось сердце. С чувством облегчения я покинул деревню, и снова очутился под тенью деревьев, росших по горному склону.

   Было совсем темно. Мы потеряли из виду море, и ехали в узком ущелье. Тяжелые черные камни висели над головой, тропинка терялась в кустах...

   - Ты не собьешься, Георгий? - спросил я грека.

   - Не бойтесь, дорога знакомая! - ответил он.

   Несколько минут мы ехали молча. Наконец Георгий обернулся ко мне и спросил:

   - Слышали вы, полковника Вассоса и его солдат ваши адмиралы объявили инсургентами. С армией Вассоса будут обращаться, как с революционерами, а не как с регулярными войсками короля Георга.

   - Этому трудно верить, Георгий. На Крите еще больше ложных слухов, чем в Афинах.

   Георгий внезапно остановился и показал мне на огни, видневшиеся в темноте под горою. Огней было много.

   - Это стоянка инсургентов! - сказал Георгий.

   - Отряд Мансуянакиса?

   - Кому же быть больше?

   Признаюсь, легкое сомнение насчет Георгия шевельнулось у меня в голове. Мы ехали к туркам, a Георгий был грек. Костры инсургентов горели уж слишком близко. Мы каждую минуту могли наткнуться на обход, разведчиков или часовых. Я дал себе слово пустить пулю в затылок Георгия, если он нам изменит.

   - Нам надо свернуть в сторону! - подумав, тихо сказал Георгий.

   Мы спешились, взяли лошадей под уздцы и стали пробираться в лесной чаще, стараясь ступать как можно осторожнее. Я боялся, чтобы не заржала лошадь. Над обрывом горы мелькнула какая-то тень, и шумно скатился камень. Человек или дикая коза?

   Огни скоро скрылись за лесной чащей, и мы, описав большую дугу вокруг долины, снова сели на лошадей и поехали прямым путем. Было очень прохладно в горах, начинало светать, а Изеттина все не было видно. Все утро прошло в дороги, мы сильно утомились, и только к полудню показалась небольшая речка Килиарис, а за нею земляные укрепления Изеттина, над которым, на флагштоке, развивался турецкий флаг. Часовой в красной феске с ружьем на плече ходил по валу. За Изеттином виднелись голубые волны бухты Суды и черная полоска какого-то военного парохода.

   - Изеттин! - сказал Георгий. Здесь я прощусь с вами!

   - Разве ты с нами не пойдешь? - спросил я.

   - К туркам? Нет!

   Георгий нахмурился, посмотрел из-под руки на Изеттин и простился снами. Я очень благодарил его и крепко пожал ему руку. Он уехал, вскачь поднявшись на гору.

   Я велел своему слуге навязать белый платок на ручку ятагана и поднять над головой, чтобы нас заметили со стен форта: часовой мог выстрелить в нас. Мы тихо поехали к укреплению. Нас увидели. Показалось несколько фесок, кто-то смотрел в подзорную трубку. Через минуту несколько конных солдат выехали нам навстречу и окружили нас. Я по-турецки ответил на вопросы, показал свой паспорт, и солдаты отвели нас в Изеттин. Турецкие офицеры приняли нас очень дружелюбно. Мы обедали у коменданта. Я рассказывал о Константинополе, об Афинах, о Петербурге. Офицеры говорили, что с часу на час ждут нападения инсургентов. В Изеттине, очень хорошо укрепленном, было около 700 солдат и несколько артиллерийских орудий. Меня водили по батареям, показывали пушки. К вечеру удвоили число часовых, и меня опять пригласили к коменданту пить кофе. У одного из офицеров оказались шахматы, и мы начали партию, как вдруг с вала раздался сигнальный выстрел. Один из офицеров поспешно вышел и через минуту вернулся с донесением, что в горах показались инсургенты. Все в крепости засуетилось. Офицер, мой партнер, покинул поле шахматного сражения для настоящего. Я вышел из комнаты. В укреплении раздавалась команда, взводы солдат в красных фесках проходили под ружьем в разных направлениях. Взяв подзорную трубу, я взобрался на вал батареи и стал всматриваться в даль.

   За рекою, в сумраке вечереющих гор, шевелились и двигались какие-то темные массы. Нельзя было рассмотреть отдельных фигур и очертаний. Смутный гул доносился издали. Вдруг в горах блеснул огонек, и черный, чугунный шар взрыл землю на батарее справа от меня. В ту же минуту со стен Изеттина грянуло орудие, за ним другое, третье, и я был оглушен тяжелым гулом и грохотом. Черные массы инсургентов надвигались все ближе; в темноте засверкали огоньки ружейных выстрелов. В первый раз пришлось мне слышать свист пули вблизи. Не скажу, чтобы это было приятное ощущение. Из укрепления взвилась сигнальная ракета, и турецкий броненосец "Хюбет-Нюме" открыл канонаду по инсургентам, но, благодаря темноте, она казалась безрезультатною. Инсургенты надвигались все ближе и перестреливались с турецкими солдатами на валу. Ко мне подошел турецкий офицер и попросил уйти с вала. Я извинился, но перешел лишь на другое место, где мне не мешали, и я не мешал; я видел, как упало несколько солдат, как один турок, бросив ружье и зажимая рукой окровавленное плечо, сбежал с батареи. Дым от выстрелов и ночная темнота теперь ничего не позволяли различать вдали. Отвратительный запах пороха наполнял воздух. Около двух часов ночи я увидел странное, почти необычайное зрелище. Луны не было, но вдруг все пространство за рекою, дальние горы, леса озарились каким-то фантастическим светом. Его гигантские полосы двигались то вправо, то влево, и в столбах света я стал явственно различать группы, полки и ряды инсургентов, даже отдельные фигуры. Я обернулся в сторону, откуда исходил свет. Четыре огненных глаза блестели среди темноты морской бухты, и из этой темноты грянул страшный, потрясший воздух залп. Турки отвечали на него радостным криком "Алла!". Это появились в бухте четыре броненосца, навели электрические солнца на инсургентов и открыли по ним канонаду. Я видел, как смешались ряды инсургентов и стали поспешно отступать в горы. Полосы света бежали за ними по пятам, открывали их присутствие в темноте и, вероятно, вместе с пальбой пушек, производили панику. Пальба за рекой становилась все реже - и наконец прекратилась. Инсургенты отступили. Тишина, наставшая после грома и грохота орудий, казалась необычайной и как-то странно поражала слух...

   Я спустился с вала и нашел знакомых офицеров, горячо споривших между собою. От них я узнал, что вновь прибывшие броненосцы были итальянские, немецкие и русские. Благодаря их бомбардировке сражение было прекращено. В Изеттине было много убитых и раненых. Говорили, что ночью дралось до двух тысяч инсургентов: не только отряды Мансуянакаса, но и других предводителей. Утомленный дорогой через горы и тревожной ночью, я заснул в отведенном мне помещении. Около 10 часов утра я снова был разбужен пальбою. Сверх ожиданья, озлобленные неудачей инсургенты снова подступили к Изеттину, казалось, в удвоенном количестве. За ночь к ним прибыли подкрепления. Теперь я при солнечном свете ясно видел инсургентские полки. Тут были критяне в черных шароварах и черных фесках, справа виднелась линия синих мундиров, напоминавших регулярное войско, блестели штыки. Белые клубы дыма носились в долине, в голубой бухте на батареях Изеттина. Я видел черные силуэты открывших канонаду броненосцев. Ближе других был немецкий - "Августа-Виктория". В подзорную трубу я различал на нем солдат и матросов. Несмотря на канонаду, инсургенты, подняв греческие знамена, надвигались четырьмя колоннами с отчаянною решимостью.

   Изеттин весь дымился от выстрелов. Турки ежеминутно ожидали приступа и требовали сигналами десанта с броненосцев. Только после полудня отступили инсургенты. Ночью атака возобновилась опять. У инсургентов, однако, сказывался недостаток пушек. Когда союзная эскадра снова навела электрические солнца, и открыла бомбардировку, инсургенты не выдержали и отступили окончательно. Мне пришлось присутствовать при тридцатичасовом бое с небольшими промежутками. Нельзя не отдать справедливости стойкости инсургентов, хотя и турецкие солдаты заслуживают полной похвалы. Я не видел ни одного бледного лица в Изеттине...

   Я видел смерть вблизи, видел кровь умирающих, раненых, и только теперь с полною ясностью понимаю, какая ужасная вещь война... Не допуская ее, Европа совершает великое дело мира и цивилизации. Лучше сотни жертв на Крите, чем война целых народов.

   На другой день я покинул Изеттин, и военный катер доставил меня в Ретимно, откуда я вернулся в Афины. Три дня проведенных мною на Крите не изгладятся из моего воспоминания.

  

  

   VIII

   НАКАНУНЕ ВОЙНЫ

  

   Из Фессалии приходят все более тревожные известия. Сегодня во всех кафе Афин толпился народ, собираясь в кружки, сильно жестикулируя и передавая из рук в руки газеты.

   Этхем-паша, начальствующий над турецкой армией в Фессалии, одним быстрым переходом передвинулся от Элласоны к городку Дамасси, самой границе Греции, и, расположив тремя корпусами свою армию, стал в боевом порядке перед греческими войсками. Греческая армия под начальством принца Константина построена в том же порядке.

   Таким образом, обе армии стоят теперь друг против друга, лицом к лицу, в расстоянии двух пушечных выстрелов. При первом сигнале к войне произойдет генеральное сражение. Красное знамя с золотой луной и голубое с белым крестом подняты перед битвой. Если союзным державам не удастся остановить Грецию, катастрофа неизбежна. Греки не желают признавать интересов других наций и безразлично относятся к спокойствию Европы. Силы Этхем-паши в данное время значительно увеличились. У него до 45 тысяч солдат. Греки располагают приблизительно тем же количеством регулярного войска, а вместе с волонтерами и инсургентами, по всему протяжению границы, их наберется до ста тысяч.

   У турок, близ города Арты, сосредоточена еще пятнадцатитысячная армия, состоящая, по греческим источникам, на три четверти из албанцев, очень воинственных, но далеко не преданных Турции. Против этой армии в Фессалии стоит Андреас Скалцедомос, греческий депутат и начальник значительного корпуса инсургентов. Кое-где на границах Фессалии уже происходят отдельные стычки. Так, на днях отряд турецких солдат под начальством немецкого офицера с двумя полевыми орудиями был послан в горы на границу, чтобы устроить укрепление в удобном пункте. Греческие инсургенты атаковали турок и воспрепятствовали постройке форта, причем, как сообщают, был ранен турецкий офицер и убито 7 солдат.

   К войне готовятся очень деятельно. Принцессы София и Мария, проводив принца Константина до главной квартиры греческих войск, устроили в Лариссе госпиталь. В Афинах происходят все те же сцены и демонстрации прибывающих волонтеров и резервистов. Вчера 600 человек волонтеров, прибывших с Кавказа и из Анатолии, подошли с музыкой ко дворцу. К ним вышел адъютант короля Георга, старый придворный офицер, и с легким видом скучливой досады выслушал длиннейший спич одного из волонтеров, взобравшегося на ступени дворцового крыльца, махавшего шапкой и кричавшего после каждой фразы "зито", на которое громким криком отвечала толпа. У говорившего волонтера был растрепанный вид, на загорелой шее расстегнута рубашка, глаза лихорадочно блестели - настоящее олицетворение фанатического одушевления толпы.

   Греки - народ горячий и сангвинический и, как все южане, легко возбуждаются. Народные страсти так разгорелись в Афинах, что потушить этот пожар можно не иначе, как сильным душем холодной воды из моря Эгейского.

   С Крита приходят все новые известия о бомбардировках союзного флота и стычках турок с инсургентами. При Плакии и Ай-Васили английский пароход должен был выпустить 31 снаряд, чтобы заставить инсургентов отступить. Башибузуки разграбили Вигло и Палио Кастро, а в Эраклионе итальянский крейсер должен был отправить десант в 250 матросов для охраны местного археологического музея. Полковник Вассос пока заявил себя только в том, что отправил к адмиралам союзного флота прокламацию, в которой объявил весьма торжественно, блокаду Крита иностранными судами "актом варваризма".

   Таким образом, греки обвиняют в "варварстве" уже не одну Турцию, но и целую Европу.

   Положение иностранцев в Афинах, становится все неприятнее, и мы не без опасения ожидаем 25-го Марта, когда здесь празднуется освобождение Греции и национальные страсти особенно разгораются. Благодаря современным событиям, праздник25-го Марта будет в этом году особенно демонстративным. В этот день в Афинах ожидается или объявление войны, или революция. Греки открыто об этом говорят на улицах и во всех кафе. Наша русская колония особенно опасается 25-го Марта. Неприязненное отношение греков к иностранцам сказывается даже в мелочах. Сегодня я завтракал с одним дипломатом в отеле "Grande Britania".

   - Прикажете подать кофе по-французски? - спросил грек-лакей.

   - Нет, дайте турецкий кофе! - ответил дипломат.

   - У нас нет турецкого кофе, есть греческий! - грубо сказал лакей.

   Дипломат, оказывается, поступил недипломатично, спросив турецкий кофе в Афинах!

   Мой знакомый, русский, недавно приехавший в Афины, был за обедом представлен барышне, гречанке, из очень известной афинской фамилии.

   - Я с вами здороваюсь, - сказала она, - но не подумайте, чтобы ваш приезд мог здесь кого-нибудь обрадовать!

   Другая греческая дама, встретив на улице американку, которая замужем за русским, заявила ей, полушутя-полусерьезно, что целует ее как американку, а не как русскую. "Русскую я бы не поцеловала!" - сказала она.

   - Очень жаль, что я этого не знала! - ответила русская дама, - я бы тогда с вами не поцеловалась!

   Как видите, в Афинах воинственное настроение даже у дам высшего общества. Что сказать о мужчинах и о толпе простого народа?

   Если начнется блокада Пирея, и наш посланник, г. Ону, будет отозван из Афин, положение русских здесь сделается совсем невозможным и весьма опасным. Блокада еще более раздражит греков против иностранцев. Я провел всю неделю в Афинах, и уже за это короткое время отношение к русским, французам и немцам значительно изменилось к худшему. Секретарь королевы г. Философов избегает принимать у себя русских, своих соотечественников. Греческие газеты, раздувающие события, относятся к иностранцам с полнейшей нетерпимостью. Вопрос о блокаде висит над Афинами, как грозовая туча, готовая разразиться молнией.

  

  

   IX

   ИЗ АФИН

  

   Я был у г. Склудиса, бывшего морского министра и затем министра внутренних дел при министерстве Трикуписа. Теперь г. Склудис - глава оппозиции в парламенте. Это один из самых богатых и влиятельных людей в Греции. Ему принадлежит почти вся провинция города Фив, масса земель в Атжике, в Афинах и Пирее. Г. Склудис принял меня в своем роскошном палаццо близь дворца короля Георга. Мне недолго пришлось ожидать в приемной, убранной множеством картин, статуй и античных вещей, напоминавшей своим видом музей древностей. Тут были мраморные нимфы, бронзовые сатиры, древнегреческие урны и редкие статуи. Г. Склудиса, вместе со мной, ожидало человек десять клиентов, греков из Афин и Фив, и, судя по костюму, с дальнейших островов Греции. Меня пригласили в кабинет, убранный с восточной роскошью. Г. Склудис, человек лет сорока пяти, с умными глазами и весьма интеллигентным лицом. Он очень мало похож на чистокровного грека: небольшой нос, холеная борода, простая манера держаться. Если бы я не знал, с кем имею дело, я принял бы г. Склудиса за одного из профессоров московского или петербургского университета.

   - Вы хотите знать мое мнение о современных событиях, - начал г. Склудис. Прежде всего, я должен вам сказать, что оппозиции в парламенте у нас в данное время не существует. Мы все солидарны относительно интересов Греции.

   - Я в этом уверен. Что вы думаете о положении вещей на острове Крите?

   - Критяне желают соединения с Грецией. Но предположите, что Криту будет дана автономия, и остров будет управляем одним из иностранных принцев, назначенных по общему соглашению держав Европы. Для поддержания власти принца на острове нужна военная сила. Из каких же элементов будет она составлена? Из жителей Крита, греков и мусульман? Но мы видим, что даже опыт устройства подобной жандармерии на Крите оказался неудачными. Учредить военную силу на остров из греков и мусульман - это значит дать одним в руки револьвер, другим - саблю. Междоусобие возникнет неминуемо, как только флот союзных держав снимет блокаду с берегов Крита. Автономия острова практически не разрешима. Мое мнение относительно критского вопроса - это соединение острова с материком Греции. Мы истратили слишком много денег на остров Крит, чтобы отнестись к этому вопросу безразлично.

   - Но что вы думаете о блокаде, и возможна ли, по вашему мнению, война в Фессалии?

   - Я думаю, что державы не пожелают блокады Воло, Пирея и Арты. Подобная блокада будет сигналом к началу войны. Представьте себе, что на границе Фессалии, лицом к лицу, стоят две враждебных армии. Вы видите сами, что возбуждение греческих солдат в данное время достигло крайней степени. Они пришли сюда с Кавказа, из Анатолии, с островов Архипелага, из отдаленнейших мест Греции. Неужели вы думаете, что все это совершилось без заранее обдуманного намерения и может окончиться ничем? С другой стороны вы должны знать, что мы слишком бедны и не можем долгое время содержать столь значительную армию. Или остров Крит будет уступлен Греции, и тогда волонтеры мирно разойдутся с сознанием, что самолюбие и национальные интересы Греции удовлетворены, или война вспыхнет на днях. Я не думаю, чтобы блокада могла предотвратить войну. Союзные державы поступили бы гораздо лучше, если бы посоветовали Оттоманской Порте отозвать свою армию от границ Фессалии. Если бы Этхем-паша удалился со своими войсками, наша армия не имела бы перед собою врага, и тогда, естественно, война не могла бы возникнуть. С кем бы тогда сражалась наша армия? Державы могли бы гарантировать целость Оттоманской Порты, и, без блокады, война была бы прекращена в самом начале.

   - Но греческая армия тогда заняла бы Македоню.

   - Не верьте тому, что говорят на улице! Мы не хотим Македонии, эта страна - логовище Лернейской гидры, это змеиное гнездо для Греции. Получить Македонию хотят решительно все: сербы, болгары, греки. С нашей стороны было бы слишком неблагоразумно простирать свои виды на Македонию, которая легко может стать яблоком раздора.

   - Подобно Константинополю?

   - Быть может, мы желаем только присоединения Крита. Вы, вероятно, слышали, что на знамени критских инсургентов написано "Смерть или единение!".

   Г. Склудис простился со мною очень любезно и просил меня обращаться к нему за разъяснением политических вопросов данной минуты, если в том встретится надобность. Люди, не стоящие у власти, всегда любезнее тех, кто держит в своих руках кормило правления. Г. Склудис, бывший министр, оказался гораздо сообщительнее и внимательнее г. Дельяниса, первого министра Греции, или г. Скюжеса, министра иностранных дел и самого солидного афинского банкира. В Афинах оперирует "банк Скюжеса", главарями которого состоят сам министр и его брат. Кстати, греки, подражающие во всем французам, отбрасывают греческое "эс" в своих фамилиях и любят, когда вместо "Дельянис" произносят "Дельяни" и вместо "Скюжес" говорят по-франпузски "Скюжэ". Маленькая слабость современных греков.

   Дописываю мое письмо ранним утром 25-го Марта, это день освобождения Греции, день, который будет праздноваться с необычайным торжеством, и от которого ожидают так много в политике - начала войны, революции, быть может. К сожалению, написать вам о 25 Марта в Афинах я могу только через три дня, когда отойдет следующая почта в Россию. Сегодня почта идет в 8 часов утра. На заре я был разбужен трубами. Я отворил окно отеля. Трубы перекликались во всех частях города. Трубачи группами ходили по улицам Афин и будили жителей. Веселое эхо труб откликалось в самых дальних предместьях... Вот ударила пушка, за нею другая, третья... Салют в 21 выстрел, которым встречен день освобождения. На площади Конституции заиграл военный оркестр. Город просыпается, все бегут на улицу. Перезвон колоколов сменил пальбу и трубы.

   По программе, опубликованной вчера, сегодняшние торжества должны происходить в следующем порядке: утром пушечный салют и национальный гимн, исполненный военным оркестром. В 10 часов церемониальное шествие и служба в кафедральном соборе в присутствии членов королевской фамилии, министров, депутатов и послов тех иностранных держав, которые пожелают принять участие в национальном, празднике. Всем посланникам греческое правительство разослало приглашения. В 3 часа дня состоится большая демонстрация. Шествие ремесленных обществ со знаменами, войска волонтеров. Эта официальная программа, а неофициально в Афинах может сегодня произойти многое другое. Мы, иностранцы, не чувствуем себя вполне безопасными 25-го Марта и ожидаем событий тревожно. Я на всякий случай зарядил револьвер.

   Сегодня в Афины должна прибыть партия англичан-волонтеров в 250 человек, отлично вооруженных. Они также устроят демонстрацию. Волонтеров в Греции очень много, и в Афинах из них уже сформирован иностранный легион со знаменами всех наций. Тут англичане, шведы, немцы, итальянцы. Вот только ни одного русского.

   Закончу мое письмо последними известиями с Крита.

   У Акротери, близ Эраклиона, было большое сражение, в котором участвовало 8 тысяч греческих инсургентов и 10 тысяч регулярных турецких солдат. Битва продолжалась несколько часов подряд. Много убитых и раненых. Над инсургентами начальствовал Коракас. У них была артиллерия, состоявшая из 15 пушек под начальством Дафотиса. Результатов сражения афинские газеты не сообщают: очевидно, греки были разбиты. Близ Ретимно также было сражение, продолжавшееся 9 часов подряд. Убито 7 турок и 4 грека. Много раненых. Форт Изеттин находится в столь опасном положении, что он занят отрядом союзных войск под начальством английского офицера. Итальянские и французские солдаты заняли также местечко и форт Бору. Австрийцы захватили Акротери и дорогу в Суду. Несмотря на блокаду и усиленную охрану берегов Крита, оттуда тайно, на маленьких лодках, пробрались Кокинис и несколько инсургентов участвовавших в сражении под Спиналонгой. Эти инсургенты привезли в Афины захваченное ими немецкое знамя. Из Фессалии сообщают, что капрал эвзонийского батальона выдал за 25 лир туркам план расположения греческих войск и их артиллерии. Шпион пойман. Этот факт несколько компрометирующего свойства: эвзонийские батальоны - самое надежное войско Греции.

  

  

   X

   25-е МАРТА

  

   Годовщина освобождения Греции на этот раз праздновалась в Афинах особенно торжественно, бурно и далее буйно. Я вам писал, что с зарею город разбудили трубы и пушечные выстрелы. Bcе жители Афин толпились на площади Конституции в ожидании церемониального шествия в кафедральный собор. Солнце жгло, жара стояла невыносимая. Кто успел, поместился за столиками кафе, расставленными на площади и тротуарах.

   Дамы в изящных туалетах, элегантные афиняне пили сироп, кофе и ликеры. Всюду смех, улыбки и пестрые национальные флаги весело развивавшиеся на стенах домов и на козлах сновавших по улицам фиакров. Афины своим видом и шумными демонстрациями напоминали в этот день Париж.

   В 10 часов утра заиграла полковая музыка, и, маршируя, прошел по улице Меркурия полк гвардейской пехоты в синих мундирах, с султанами на высоких кепи. Лес штыков засверкал на солнце. Конные и пешие жандармы, с красными генеральскими лампасами, стали по двое, сдерживая толпу, которая не обращала на них никакого внимания. Жандармы тоже переходили с места на место и разговаривали с публикой. Блестевшие золотыми жгутами погон и пестрыми лядунками офицеры жандармерии, побрякивая саблями, гуляли по улицам и курили папиросы. Все было очень мило, по-домашнему и без всякой дисциплины. Прошел еще один полк солдат в белых штиблетах, и военное шествие кончилось - в Афинах почти не осталось солдат, - все в Фессалии. Вслед за армией потянулись кареты и ландо представителей дипломатического мира, послов и министров. Я видел германского посла в блестящем гусарском мундире, послов Италии, Англии, Сербии, министров Скюжеса, Дельяниса и других. Наконец, при громких криках "зито", показался экипаж короля Георга, конвоируемый эскортом кавалерии. Король был в мундире греческой гвардии и высоком кепи с широким золотым позументом. Король Георг - стройный блондин с красивыми, холеными усами. Он кажется совсем молодым, несмотря на свои 47 лет. Королева сидела с ним рядом. За ними следовал экипаж принцесс Марии и Софии, приветливо улыбавшихся толпе. Но едва королевские экипажи въехали на улицу Меркурия, весь кортеж сразу остановился. Я не видал, что случилось: говорят, кавалерийская лошадь запуталась в упряжке кареты, лошади экипажа принцесс выскочили на тротуар, и произошел переполох, сейчас же, впрочем, окончившийся благополучно. Церемониальное шествие продолжалось без дальнейших остановок. Конечно, после великолепных петербургских церемониалов, праздничная процессия в Афинах кажется очень скромной и маленькой. Зеленых греческих гусар на довольно плохих лошадях нельзя сравнить с нашими блестящими конногвардейцами в их золотых латах и рыцарских шлемах с орлами. Но южное солнце, голубое небо, веселые улицы Афин делали красивой процессию 25-го Марта.

   Среди дипломатического мира, праздновавшего этот день, отсутствовал только посланник Турции. Министра-президента г. Дельяниса толпа встретила громкими "зито". Процессия, после десятиминутной службы в соборе, совершенной митрополитом Прокопием в сослужении греческого духовенства, вернулась в том же порядке к королевскому дворцу. Часа на два в Афинах наступила тишина, затем сменившаяся такими шумными и буйными демонстрациями, каких мне не случалось видеть раньше. Все это продолжалось до темной ночи с криками, суматохой, ружейными и револьверными выстрелами. Толпа в Афинах ходит вооруженной. Почти у всех ножи и револьверы в карманах и под платьем. Греки-островитяне носят оружие открыто, несмотря на запрещение. Я провел тревожный день, и моя тревога, как вы увидите, имела основание. 25-го Марта ожидали объявления войны или революции. На улицах из рук в руки передавали прокламации о вооруженной демонстрации. Теперь ее ожидают сегодня, 26-го Марта, и в эту минуту, когда я вам пишу, по улицам разъезжают конные патрули. Афинская толпа довольно дисциплинирована, но теперь, при общем возбуждении страстей, достаточно одного слова, одной искры, чтобы вспыхнул пожар. Русским, бывшим в Афинах, советовали во избежание опасности выдавать себя за волонтеров, если кто-нибудь укажет на них пальцем.

   Демонстрации 25-го Марта начались на площади Согласия в3 часа дня. Громадная толпа народа с криками "Зито полемос!" - "Да здравствует война!" двинулась отсюда ко дворцу. Впереди несли два знамени: греческое, голубое с белым крестом, и критское с позолоченным крестом на древке. Это знамя нес высокого роста критянин с длинными усами, без шапки, в национальном костюме. Он был похож на Тараса Бульбу, как его рисуют, только без чуба. Около двадцати критских беглецов в черных шароварах и черных фесках с оружием за поясом, шли за своим знаменоносцем. За ними следовал экипаж, в котором сидел ветеран войны 1821 г. за освобождение Греции, столетний старец в военном мундире, отставной генерал Коронеос. Его везли, чтобы он произнес речь перед народом. Улица была запружена двигавшейся в шествии толпой, в которой преобладала афинская чернь. Процессия подошла к дворцу. Старый ветеран взошел на ступени и начал говорить. Слов его нельзя было расслышать. Старческий голос не мог покрыть смутного гула толпы. Когда Коронеос кончил, раздались крики: "Зито полемос! Зито Эллас!". Коронеос потребовал, чтобы его допустили к королю, - он хотел передать адрес королю Георгу. - "Короля нет во дворце, его величество отправился в Фалеро!", - объявил народу королевский адъютант Боцарис, старый заслуженный генерал. - "Нас обманывают!"