Соловьев Сергей Михайлович - Эллинизм и Церковь

оваться ими, какъ матер³аломъ своего художественнаго творчества.

   Ясно, что Пушкинъ готовъ стать единственнымъ ген³емъ своего народа, такимъ же воплотителемъ народнаго религ³ознаго духа, какимъ былъ Эсхилъ и Данте и какимъ не былъ Гете. по вѣрному замѣчан³ю Аноллона Григорьева. Но Пушкинъ не можетъ сконцентрировать своихъ силъ, приложить ихъ къ одной точкѣ, создать одно колоссальное произведен³е, гдѣ бы до конца выразилъ себя, какъ Гете выразилъ себя въ Фаустѣ. Ген³альные наброски, ген³альные очерки, постоянно смѣняющ³еся и разрушающ³еся замыслы, здѣсь цвѣтокъ греческой аналог³и, здѣсь фрагментъ римской повѣсти, тамъ народная пѣсня, тамъ жит³е святого, тамъ экскурс³я въ область исторической науки - все это ген³ально, неподражаемо, все это неповторимо и передъ этой ген³альностью всегда будутъ меркнуть творен³я даже такихъ талантовъ, какъ Толстой и Достоевск³й.

   Этимъ обил³емъ незавершенныхъ ген³альныхъ замысловъ и набросковъ Пушкинъ напоминаетъ Леонардо ди-Винчи. И какъ Леонардо ди-Винчи, онъ вызвалъ въ жизни большую художественную школу, школа эта дала завершенныя произведен³я, Пушкимъ же остался, подобно Леонардо ди-Винчи, не воплотившимъ себя ген³емъ.

  

   Принято на Достоевскаго и Толстого смотрѣть какъ на выразителей русскаго религ³ознаго духа. Признавая это, мы утверждаемъ, что будущее возрожден³е русскаго религ³ознаго искусства только тогда дастъ истинные плоды, если, забывъ временно и Толстого, и Достоевскаго, начнетъ съ того, на чемъ остановился Пушкинъ. Если будущее религ³озное возрожден³е Росс³и должно въ то же время быть возрожден³емъ эстетическаго эллинизма, то оно не можетъ отправляться отъ такихъ писателей, для которыхъ, какъ напримѣръ для Гоголя и Толстого, обращен³е къ религ³озной проповѣди было концомъ и огульнымъ отрицан³емъ ихъ эстетическаго прошлаго. Оно и не могло быть иначе, ибо и Гоголь, и Толстой, какъ художники, дѣйствительно чужды христ³анству. У Достоевскаго его религ³озная проповѣдь была именно связана съ его эстетикой, онъ далъ намъ прекрасныя страницы религ³озно-эстетическаго творчества, но это - только страницы, а большая часть написаннаго Достоевскимъ была не творчествомъ религ³озно-эстетическимъ, а размазыван³емъ психологическихъ аномал³й и часто [растлѣн³емъ эстетическимъ и моральнымъ.

   Въ томъ и состоитъ сущность православ³я, что роднитъ его съ католичествомъ, противопоставляя протестантству, что въ немъ отсутствуетъ автономная мораль и проповѣдничество, что мораль существуетъ въ немъ только неразрывно съ эстетическими формами религ³ознаго культа. Мало обращали до сихъ поръ вниман³я на то, что православная церковь есть эстетическая цѣнность и что все является въ ней образцомъ художественнаго совершенства. Слова молитвъ православной церкви не похожи ни на проповѣдь Толстого, ни на лихорадочный бредъ Достоевскаго. Это - спокойное совершенство образцовъ греческаго искусства, это - совершенство Пушкинскаго стиха, ибо не даромъ Пушкинъ признавалъ поэта рожденнымъ не для моральной проповѣди, а для "звуковъ сладкихъ и молитвъ". И только Пушкинъ, а никто другой, могъ создать истинныя молитвы церковныя, благоуханныя какъ елей помазан³я и ладанъ кадильный:

  

   Твоихъ рѣчей благоуханныхъ

   Отраденъ чистый былъ елей.

  

   Только этотъ поэтъ могъ воспользоваться эстетическимъ богатствомъ православ³я, какъ матер³аломъ своего творчества, и создать изъ православ³я такой же "памятникъ нерукотворный", какъ Гомеръ - изъ античной миѳолог³и, Данте - изъ средневѣковаго католицизма. Только въ Пушкинѣ была возможность стать заразъ поэтомъ эллинскаго Ренессанса и христ³анскаго Возрожден³я.

  

   Тотъ путь, которымъ шли Гоголь и Толстой, путь отрицан³я своего художественнаго начала во имя начала религ³ознаго былъ невозможенъ для Пушкина, ибо Пушкинъ былъ художникомъ по преимуществу, чистымъ типомъ поэта, и его религ³озность, какъ и вся его духовная жизнь, не могли выразить себя иначе, какъ въ формѣ эстетической.

   Пушкинъ указалъ путь будущему русскому искусству. Чтобы стать искусствомъ всем³рнымъ, наше искусство должно исполнить свою историческую мисс³ю, воспользоваться церковнымъ матер³аломъ для создан³я народно-религ³ознаго искусства. Путь этотъ открытъ не только поэз³и, но и живописи, которая до этихъ поръ шла иными путями: академизма, натурализма и декадентства. Одинъ только Нестеровъ, усвоивш³й отчасти пр³емы итал³анскихъ прерафаэлитовъ, вернулъ нашу живопись на ея естественный путь, путь иконописный. Что касается поэз³и, то еще Гоголь говорилъ, что поэз³и нашихъ церковныхъ пѣснопѣн³й предстоитъ будущее, что изъ нея должна развиться самобытная русская поэз³я.

   Удивительно, что эта поэз³я, поэз³я церковныхъ каноновъ, стихиръ, акаѳистовъ почти невѣдома нашему интеллигентному обществу. Исключительная красота православной церкви соединяетъ въ себѣ и красоту молитвъ и пѣснопѣн³й, и зрительную красоту иконъ и богослужен³я; эта красота уже осуществляетъ въ себѣ мечту Вагнера о соединен³и искусства въ одномъ религ³озномъ дѣйствѣ.

   Не забудемъ при этомъ, что въ основу нашей церковной музыки легли народные мотивы, чѣмъ наши церковныя пѣснопѣн³я существенно отличаются отъ визант³йскихъ. Визант³йская изощренность и совершенство стиля соединяются здѣсь со свободой и легкостью нашей народной пѣсни. Особенно красота эта поражаетъ въ нашей пасхальной заутренѣ, гдѣ эллинизмъ Визант³и свѣтло празднуетъ свой союзъ съ религ³ознымъ чувствомъ русскаго народа. Здѣсь радостные мотивы нашихъ древнихъ весеннихъ праздниковъ, въ которыхъ выражается все ликован³е земного обновлен³я, сочетаются съ античнымъ краснорѣч³емъ и пламенной вѣрой Воскреснаго Слова ²оанна Златоуста.

  

   Мы уже говорили, что взоры западныхъ религ³озныхъ мыслителей обращаются къ русскому православ³ю, ожидая отъ него новаго и болѣе совершеннаго раскрыт³я христ³анской истины. Мног³е сходятся въ томъ убѣжден³и, что не католичеству, а русскому православ³ю принадлежитъ религ³озное будущее. Но превосходство православ³я не сводится только къ тому, что одно уже раскрыло себя, тогда какъ другому еще предстоитъ явить свою истину. Православ³е, и поскольку оно уже раскрыло себя, являлось и является болѣе совершенной формой христ³анства, чѣмъ католичество. Не касаясь здѣсь теологическихъ вопросовъ о filioque, непорочномъ зачат³и Пресвятой Дѣвы и папской непогрѣшимости, вопросовъ, имѣющихъ значен³е преимущественно для спец³алистовътеологовъ, коснемся того, что живо затрагиваетъ религ³озное чувство всего христ³анскаго общества.

   Обязательный аскетизмъ всей церкви въ католичествѣ приводитъ къ развит³ю въ немъ чувственнаго мистицизма, отъ чего свободна православная церковь. Будучи менѣе аскетична въ ея цѣломъ, православная церковь выдѣляетъ изъ себя монашество, какъ институтъ чисто аскетическ³й. Если католическая церковь должна быть вся собран³емъ иноковъ, пр³явшихъ чинъ ангельск³й, то православ³е ограничиваетъ монашество только нѣкоторыми избранными; благодаря этому, общ³й характеръ церковной жизни въ православ³и болѣе простъ, болѣе реаленъ и болѣе очищенъ отъ аскетическихъ пороковъ католической церкви; съ другой стороны, православное монашество, являясь удѣломъ немногихъ избранныхъ, достигаетъ той силы аскезы, которая рѣдко встрѣчается въ католическомъ монашествѣ.

   Чувственный мистицизмъ, которымъ искони страдаетъ католичество и большая театральность культа, музыкальные инструменты, скульптура - все это нѣсколько приближаетъ католичество къ духу современнаго декадентства, также страдающаго болѣзнью чувственнаго мистицизма и неумѣреннаго эстетизма. Восточное христ³анство было всегда жизненнѣе, проще и здоровѣе и въ то же время въ болѣе чистомъ и совершенномъ видѣ принесло черезъ вѣка идею аскетическаго подвига.

  

   Полемика Ничше съ христ³анствомъ была направлена не столько противъ самаго христ³анства, сколько противъ тѣхъ его формъ, съ которыми онъ былъ знакомъ непосредственно: противъ католичества и протестантства. Въ своемъ отрицан³и Вагнера Ничше былъ правѣе, чѣмъ Вагнеръ, ибо онъ слишкомъ понималъ, что театральный католицизмъ Вагнера не есть отвѣтъ его религ³озному искан³ю. И одинокое творен³е скромнаго базельскаго профессора "Такъ говорилъ Заратустра" ближе къ создан³ямъ истиннаго религ³ознаго ген³я, чѣмъ опера Вагнера.

   Если, съ одной стороны, католичество олицетворялось для Ничше въ авторѣ Парсифаля, противъ котораго онъ пишетъ цѣлую книгу, то, съ другой стороны, протестантство слилось для него съ философ³ей самаго чуждаго ему философа, съ моралью "Критики практическаго разума". И больному мистицизму католичества и безжизненной морали протестантства противопоставлялъ онъ здоровую жизненность античной трагед³и. И въ этомъ была доля правды.

   Но не даромъ взоры Ничше обращались къ Росс³и, не даромъ прислушивался онъ къ рѣчамъ Достоевскаго. Въ Достоевскомъ могъ онъ найти пониман³е своей философ³и сверхчеловѣчества, глубокое переживан³е этой философ³и и свободное, а не извнѣ навязываемое моралью отрицан³е ея.

   Въ Пушкинѣ Ничше узналъ бы болѣе совершенный типъ эллина-язычника, полнаго музыкальной радости быт³я, чѣмъ въ Гете. Но въ томъ же Пушкинѣ онъ нашелъ бы и отрицан³е этого своего языческаго богатства во имя христ³анской скудости и смирен³я.

   Наконецъ, въ таинствахъ православной церкви славянинъ Ничше при ближайшемъ знакомствѣ съ ними, не могъ не узнать того, что было ему всего дороже: мистер³и Элевсина и аттической трагед³и Д³ониса.

   Если мы всмотримся въ характеръ русской религ³озности, проявивш³йся хотя бы въ такомъ идеалѣ русскаго монашества, какъ святой Серп³й Радонежск³й, этотъ "наставникъ монаховъ и собесѣдникъ ангеловъ", то увидимъ, что главные упреки Ничше христ³анству, въ ядѣ мистическаго декаденства и въ отвлеченномъ морализирован³и, попадая въ больныя мѣста католичества и протестантства, не уязвляютъ православ³я. Жизненный, практическ³й, реальный складъ русской святости отличаетъ ее и отъ чувственнаго мистицизма католичества, и отъ отвлеченной созерцательности и догматическаго рац³онализма Визант³и.

   Самые нѣжные благоуханные цвѣты Fiores Франциска-Ассизскаго этой жемчужины католичества, поблекнутъ передъ такимъ простымъ цвѣткомъ православ³я, какъ хотя бы сказан³я изъ жизни святого Серг³я о томъ, какъ скудоумному отроку Варѳоломею, которому не давалась грамота, явился ангелъ въ образѣ старца монаха, причастилъ его и какъ послѣ этого у Варѳоломея явилась способность къ учен³ю.

  

   Возвращаясь теперь къ началу нашего изслѣдован³я, мы находимъ, что Ренессансъ, понимаемый какъ торжество языческаго начала въ жизни и натурализма въ искусствѣ, не только нежелателенъ, но и невозможенъ въ будущемъ нашемъ искусствѣ, что иного должны мы ждать отъ него, на основан³и прошлаго.

   Русская поэз³я, болѣе чѣмъ всякая другая, впадала въ демоническое безум³е, но ни одна поэз³я не вынесла изъ этого безум³я такого чистаго исповѣдан³я христ³анства, какъ поэз³я русская. Это исповѣдан³е было послѣднимъ словомъ Жуковскаго, Пушкина, Баратынскаго, Тютчева, Гоголя, Достоевскаго, Толстого и Соловьева. Поэтъ личнаго самоутвержден³я Лермонтовъ является "властителемъ думъ" только одного поколѣн³я. Какъ русская природа лишена горныхъ вершинъ, такъ и наша истор³я не дала своихъ типовъ человѣческаго самоутвержден³я: Цезарей, Наполеоновъ, Гете, Байроновъ. Самоутвержден³ю олимп³йца Гете противопоставляется сознан³е своей грѣховности у Пушкина, сказавшаго:

  

   Напрасно я бѣгу къ с³онскимъ высотамъ,

   Грѣхъ жадный гонится за мною по пятамъ.

  

   Самоутвержден³ю героя и тирана Наполеона - служен³е своей родинѣ "во образѣ царя" у Петра Великаго, который по слову Пушкина,

  

   На тронѣ вѣчный былъ работникъ.

  

   Отдѣльныя струны нашихъ поэтовъ и пророковъ сливаются въ одну согласную лиру, воспѣвающую Осанна грядущему возрожден³ю христ³анства.

  

   Но Ренессансъ понимается иногда въ иномъ смыслѣ, и въ этомъ смыслѣ онъ возможенъ для будущаго русскаго искусства.

   Конецъ Среднихъ Вѣковъ сливается съ Ренессансомъ, "заря съ зарей встрѣчается". Эта-то весенняя заря во всю ночь, Ренессансъ прерафаэлитовъ и Данте, озаряетъ путь будущему искусству Росс³и. Онъ же указываетъ естественный путь нашей классической наукѣ.

   Если наивно-матер³алистическое м³росозерцан³е, оставаясь болѣе или менѣе общимъ м³росозерцан³емъ интеллигентной массы, все менѣе находитъ себѣ приверженцевъ въ средѣ чистой науки, то все болѣе и болѣе дѣлаетъ завоеван³й мистическое направлен³е, и ему, вѣроятно, принадлежитъ ближайшее будущее на Западѣ. Нашей христ³анской мысли приходится вести борьбу на двѣ стороны: съ одной стороны противъ наивнаго матер³ализма массы, съ другой - противъ свободнаго мистицизма высшаго культурнаго круга.

   Путь къ мистицизму указалъ западной культурѣ Гете; все прошлое нашей поэз³и. съ Пушкинымъ во главѣ, указываетъ намъ другой путь, болѣе "узк³й и прискорбный", путь къ церковному христ³анству. Впрочемъ, оба пути могутъ иногда сливаться, какъ мы видимъ это въ церковной и въ то же время теософской философ³и и поэз³и Вл. Соловьева.

   Чтобы стать дѣятельнымъ факторомъ въ общемъ духовномъ возрожден³и русской культуры, и нашей филологической наукѣ предстоитъ "пыль вѣковъ отъ харт³й отряхнуть", найти ключъ къ накрытымъ до сихъ поръ сокровищамъ церковной визант³йской литературы. Эти сокровища, хранящ³яся въ библ³отекахъ Флоренц³и, Венец³и и Ватикана, почти не тронуты рукой европейскихъ филологовъ. Между тѣмъ, въ отношен³и къ античнымъ писателямъ произведена уже такая работа, что русскимъ ученымъ остается здѣсь только возможность повторять и комбинировать то, что сдѣлали велик³е филологи Запада. Отдавши свои силы добросовѣстному изучен³ю визант³йской церковной литературы, мы не только исполнимъ нашъ долгъ передъ Церковью, но и явимся не подмастерьями, а достойными соучастниками въ благородномъ подвигѣ европейской науки.