Стерн Лоренс - Сентиментальное путешествие по Франции и Италии

"justify">   Старушка мать вышла к дверям, лицо ее рассказало мне грустную повесть еще прежде, чем она открыла рот. - Она потеряла мужа; он умер, по ее словам, месяц тому назад от горя, вызванного помешательством Марии. - Сначала она боялась, добавила старушка, что это отнимет у ее бедной девочки последние остатки рассудка - но это, напротив, немного привело ее в себя - все-таки она еще не может успокоиться - ее бедная дочь, сказала она с плачем, бродит где-нибудь возле дороги -

   - Отчего же мой пульс бьется так слабо, когда я это пишу? и что заставило Ла Флера, сердце которого казалось приспособленным только для радости, дважды провести тыльной стороной руки по глазам, когда женщина стояла и рассказывала? Я дал знак кучеру, чтобы он повернул назад, на большую дорогу.

   Когда мы были уже в полулье от Мулена, я увидел в просвет на боковой дороге, углублявшейся в заросли, бедную Марию под тополем - она сидела, опершись локтем о колено и положив на ладонь склоненную набок голову - под деревом струился ручеек.

   Я велел кучеру ехать в Мулен, - а Ла Флеру заказать мне ужин - объявив ему, что хочу пройтись пешком.

   Мария была одета в белое, совсем так, как ее описал мой друг, только волосы ее, раньше убранные под шелковую сетку, теперь падали свободно. - Как и раньше, через плечо у нее, поверх кофты, была перекинута бледно-зеленая лента, спадавшая к талии; на конце ее висела свирель. - Козлик ее оказался таким же неверным, как и ее возлюбленный; вместо него она достала собачку, которая была привязана на веревочке к ее поясу. - "Ты меня не покинешь, Сильвио", - сказала она. Я посмотрел Марии в глаза и убедился, что она думает больше об отце, чем о возлюбленном или о козлике, потому что, когда она произносила эти слова, слезы заструились у нее по щекам.

   Я сел рядом с ней, и Мария позволила мне утирать их моим платком, когда они падали, - потом я смочил его собственными слезами - потом слезами Марии - потом своими - потом опять утер им ее слезы - и, когда я это делал, я чувствовал в себе неописуемое волнение, которое, я уверен, невозможно объяснить никакими сочетаниями материи и движения.

   Я нисколько не сомневаюсь, что у меня есть душа, и все книги, которыми материалисты наводнили мир, никогда не убедят меня в противном.

  

  

   Когда Мария немного пришла в себя, я спросил, помнит ли она худощавого бледного человека, который сидел между нею и ее козликом года два тому назад? Она сказала, что была в то время очень расстроена, но запомнила это по двум причинам - во-первых, хотя ей было нехорошо, она видела, что проезжий, ее жалеет, а во-вторых, потому, что козлик украл у него носовой платок и за кражу она его прибила - она выстирала платок в ручье, сказала она, и с тех пор всегда носит его в кармане, чтобы вернуть моему знакомому, если когда-нибудь снова его увидит, а он, прибавила она, наполовину ей это обещал. Сказав это, она вынула платок из кармана, чтобы показать мне; она его бережно завернула в два виноградных листа и перевязала виноградными усиками, - развернув его, я увидел на одном из углов метку "Ш".

   С тех пор она, по ее словам, совершила путешествие в самый Рим и обошла однажды вокруг собора Святого Петра - потом вернулась домой - она одна отыскала дорогу через Апеннины - прошла всю Ломбардию без денег - а Савойю, с ее каменистыми дорогами, без башмаков - как она это вынесла и как преодолела, она не могла объяснить - но для стриженой овечки, - сказала Мария, - бог унимает ветер.

   - И точно стриженой! До живого мяса, - сказал я. - Будь ты на моей родине, где есть у меня хижина, я взял бы тебя к себе и приютил бы тебя: ты ела бы мой хлеб и пила бы из моей чашки - я был бы ласков с твоим Сильвио - во время твоих припадков слабости и твоих скитаний я следил бы за тобой и приводил бы тебя домой - на закате солнца я читал бы молитвы, а по окончании их ты играла бы на свирели свою вечернюю песню, и фимиам моей жертвы был бы принят не хуже, если бы он возносился к небу вместе с фимиамом разбитого сердца.

   Естество мое размягчилось, когда я произносил эти слова; и Мария, заметив, когда я вынул платок, что он уже слишком мокрый и не годится для употребления, пожелала непременно выстирать его в ручье. - А где же вы его высушите, Мария? - спросил я. - Я высушу его у себя на груди, - отвечала она, - мне будет от этого лучше.

   - Разве сердце ваше и до сих пор такое же горячее, Мария? - сказал я.

   Я коснулся струны, с которой связаны были все ее горести, - она несколько секунд пытливо смотрела мне в лицо помутившимся взором; потом, ни слова не говоря, взяла свою свирель и сыграла на ней гимн Пресвятой деве. - Струна, которой я коснулся, перестала дрожать - через одну-две минуты Мария снова пришла в себя - выронила свирель - и встала.

   - Куда же вы идете, Мария? - спросил я. - В Мулен, - - сказала она. - Пойдемте, - сказал я, - вместе. - Мария взяла меня под руку, отпустила подлиннее веревочку, чтобы собака могла бежать за нами, - в таком порядке вошли мы в Мулен.

  

  

  

   Хотя я терпеть не могу приветствий и поклонов на рыночной площади, все-таки, когда мы вышли на середину площади в Мулене, я остановился, чтобы в последний раз взглянуть на Марию и сказать ей последнее прости.

   Мария была хоть и невысокого роста, однако отличалась необыкновенным изяществом сложения - горе наложило на черты ее налет чего-то почти неземного - все-таки она сохранила женственность - и столько в ней было всего, к чему тянется сердце и чего ищет в женщине взор, что если бы в мозгу ее могли изгладиться черты ее возлюбленного, а в моем - черты Элизы, она бы не только ела мой хлеб и пила из моей чашки, нет - Мария покоилась бы на груди моей и была бы для меня как дочь.

   Прощай, бедная, несчастливая девушка! Пусть раны твои впитают елей и вино, проливаемые на них теперь состраданием чужеземца, который идет своей дорогой, - лишь тот, кто дважды тебя поразил, может уврачевать их навек.

  

  

   Ничто не сулило мне такого буйного и веселого пира ощущений, как поездка по этой части Франции во время сбора винограда; но так как я проник туда через ворота горя, то страдания сделали меня совершенно невосприимчивым: в каждой праздничной картине видел я на заднем плане Марию, задумчиво сидящую под тополем; так я доехал почти до Лиона и только тогда приобрел способность набрасывать тень на ее образ -

   - Милая Чувствительность! неисчерпаемый источник всего драгоценного в наших радостях и всего возвышающего в наших горестях! Ты приковываешь твоего мученика к соломенному ложу - и ты же возносишь его на Небеса - вечный родник наших чувств! - Я теперь иду по следам твоим - ты и есть то "божество, что движется во мне" - не потому, что в иные мрачные и томительные минуты "моя душа страшится и трепещет разрушения" - пустые звонкие слова! - а потому, что я чувствую благородные радости и благородные тревоги за пределами моей личности - все это исходит от тебя, великий-великий Сенсориум мира! Который возбуждается даже при падении волоса с головы нашей в отдаленнейшей пустыне твоего творения. - Движимый тобою, Евгений задергивает занавески, когда я лежу в изнеможении, - выслушивает от меня перечисление симптомов болезни и бранит погоду за расстройство собственных нервов. Порой ты оделяешь частицей естества твоего самого грубого крестьянина, бредущего по самым неприютным горам, - он находит растерзанного ягненка из чужого стада. - Сейчас я увидел, как он наклонился, прижавшись головой к своему посоху, и жалостливо смотрит на него! - Ах, почему я не подоспел минутой раньше! - он истекает кровью - и чувствительное сердце этого крестьянина истекает кровью вместе с ягненком -

   Мир тебе, благородный пастух! - Я вижу, как ты с сокрушением отходишь прочь - но печаль твоя будет заглушена радостью - ибо счастлива твоя хижина - и счастлива та, кто ее с тобой разделит - и счастливы ягнята, резвящиеся вокруг тебя!

  

  

   Так как в самом начале подъема на гору Тарар у коренника на передней ноге расшаталась подкова, то кучер слез, открутил ее и положил в карман; между тем подъем этот тянется пять или шесть миль, и на коренника была вся наша надежда, почему я настойчиво потребовал, чтобы подкова была снова как-нибудь прикреплена нашими собственными средствами; но кучер выбросил гвозди, а так как без них от молотка, лежавшего в ящике под козлами, было мало пользы, то я покорился, и мы поехали дальше.

   Не поднялись мы в гору и полумили, как незадачливый конь потерял на каменистом участке дороги другую подкову, и притом с другой передней ноги; тогда я уже не шутя вышел из кареты и, увидя в четверти мили налево от дороги дом, уговорил кучера, хотя и не без некоторого труда, повернуть к нему. Когда мы подъехали ближе, вид дома и всего, что находилось возле него, скоро примирил меня с постигшим нас несчастьем. - То был домик фермера, окруженный виноградником и хлебным полем площадью акров в сорок, - а к самому дому примыкали с одной стороны potagerie {Правильнее "potager" - огород и фруктовый сад (франц.).} акра в полтора, где было в изобилии все, что составляет достаток в хозяйстве французского крестьянина, - а с другой стороны рощица, дававшая дрова, чтобы все это стряпать. Было часов восемь вечера, когда я подошел к ферме, - кучера я оставил управляться с подковами, как он знает, - а сам направился прямо в дом.

   Семья состояла из старого, убеленного сединой фермера и его жены, с пятью или шестью сыновьями или зятьями и их женами, а также веселым их потомством.

   Все они сидели вместе за чечевичной похлебкой; большой пшеничный каравай лежал посреди стола, а кувшины вина на каждом конце его сулили веселье в перерывах между едой - то был пир любви.

   Старик поднялся навстречу мне и с почтительной сердечностью пригласил меня сесть за стол; сердце мое было с ними уже с минуты, когда я вошел в комнату; вот почему я, не чинясь, подсел к ним, как член семьи; чтобы как можно скорее войти в эту роль, я немедленно попросил нож у старика, взял каравай и отрезал себе внушительный ломоть; когда я это сделал, я увидел в глазах каждого выражение не просто радушного привета, но привета, соединенного с благодарностью за то, что у меня не возникло на этот счет никаких сомнений.

   Потому ли, - а если нет, то скажи мне, Природа, по какой другой причине - так сладок был для меня этот кусок - и какому волшебству обязан я тем, что глоток, выпитый мной из их кувшина, тоже был так восхитителен, что и по сей час я чувствую во рту их вкус?

   Если ужин фермеров пришелся мне по душе - то еще гораздо более по душе пришлась молитва по его окончании.

  

  

   Когда ужин был кончен, старик постучал по столу рукояткой ножа - то был знак приготовиться к танцам; как только он был дан, все женщины и девушки разом бросились в заднюю комнату заплести волосы - а молодые люди - к дверям, чтобы умыться и переменить свои сабо; через три минуты все уже собрались на лужайке перед домом, готовые начать. - Старый фермер и его жена вышли последними и, поместив меня между собой, сели на дерновую скамью возле дверей.

   Лет пятьдесят назад старик был большой искусник в игре на рылях - да еще и теперь, несмотря на преклонные годы, мог недурно исполнить на этом инструменте музыку для танцев. Жена его время от времени тихонько подпевала - потом умолкала - потом снова вторила старику, в то время как их дети и внуки танцевали на лужайке.

   Лишь на середине второго танца, по маленьким паузам в движении, во время которых все они как будто возводили взоры к небу, мне почудилось, будто я замечаю в них некоторое воспарение духа, непохожее на то, что бывает причиной или действием простой веселости. - Словом, мне показалось, что я вижу осенившую танец религию - но так как я еще никогда не наблюдал ее в таком сочетании, то принял бы это за обман вечно сбивающего меня с толку воображения, если бы старик по окончании танца не сказал мне, что так у них принято и что он всю свою жизнь ставил себе правилом приглашать свою семью после ужина к танцам и веселью; ибо, по его словам, он твердо верил, что радостная и довольная душа есть лучший вид благодарности, который может принести небу неграмотный крестьянин -

   - А также ученый прелат, - сказал я.

  

  

   Когда вы достигли вершины горы Тарар, вы тотчас начинаете спускаться к Лиону - прощай тогда быстрое передвижение! Ехать надо с осторожностью; чувствам нашим тоже полезно, если мы с ними не торопимся; таким образом, я договорился с voiturin'oм {Возница (франц.).}, чтобы он не очень усердно погонял пару своих мулов и благополучно довез меня в собственной моей карете в Турин через Савойю.

   Бедный, терпеливый, смирный, честный народ! Не бойся: мир не позарится на твою бедность, сокровищницу простых твоих добродетелей, и долины твои не подвергнутся его нашествию. - Природа! при всех твоих неустройствах, ты все же милостива к тобою созданной скудости, - по сравнению с великими твоими произведениями, мало оставила ты на долю косы и серпа - но эту малость взяла ты под свою защиту и покровительство, и радуют взор жилища, которым обеспечена такая надежная охрана.

   Пусть измученный ездой путешественник изливает свои жалобы на крутые повороты и опасности твоих дорог - на твои скалы - на твои пропасти - на трудности подъемов - на ужасы спусков - на неприступные горы - и водопады, низвергающие с вершин огромные камни, которые преграждают ему путь. - Крестьяне целый день трудились, убирая такую глыбу между Сен-Мишелем и Моданой, и когда мой возница подъехал к этому месту, они провозились еще добрых два часа, прежде чем проезд был кое-как расчищен: нам оставалось только терпеливо ждать. - Ночь была сырая и бурная, так что вследствие непредвиденной задержки, а также по случаю непогоды возница мой вынужден был, не доезжая пяти миль до своей станции, завернуть в маленький опрятный постоялый двор у самой дороги.

   Я немедленно расположился в отведенной мне спальне - велел затопить камин - заказал ужин; я благодарил небо, что не случилось ничего худшего - как вдруг подкатила карета, в которой сидела какая-то дама со своей служанкой.

   Так как другой спальни в доме не было, то хозяйка, не долго думая, привела приезжих в мою, сказав в дверях, что там никого нет, кроме одного английского джентльмена, - что там стоят две хорошие кровати, а в каморке рядом есть еще третья - тон, которым она упомянула об этой третьей кровати, мало говорил в ее пользу - во всяком случае, сказала она, на троих приезжих есть три кровати - и она решается выразить уверенность, что английский джентльмен постарается все уладить. - Я не дал даме ни минуты на размышление - и немедленно объявил о своей готовности сделать все, что в моих силах.

   Так как это не означало полной уступки моей спальни, то я еще настолько чувствовал себя в ней хозяином, чтобы иметь право принимать гостей, - поэтому я предложил даме садиться - заставил ее занять самое теплое место - велел подкинуть дров - попросил хозяйку расширить программу ужина и попотчевать нас самым лучшим вином.

   Погревшись минут пять у огня, дама начала оборачиваться и поглядывать на кровати; и чем чаще она кидала взоры в ту сторону, тем с большей озабоченностью их отводила. - Я почувствовал сострадание к ней - и к самому себе, потому что очень скоро ее взгляды и вся обстановка привели меня в такое же замешательство, какое, вероятно, испытывала она сама.

   Достаточной причиной нашего смущения могло служить уже то, что кровати, в которые мы должны были лечь, стояли в одной комнате - но их расположение (они поставлены были параллельно и так близко одна от другой, что между ними едва умещался маленький плетеный стул) делало обстановку комнаты для нас еще более стеснительной, - кроме того, кровати находились у самого огня, и выступ камина с одной стороны, а с другой широкая балка, пересекавшая комнату, создавали для них род углубления, совсем не подходящего для людей с деликатными чувствами - к этому можно еще присоединить, если сказанного недостаточно, что обе кровати были очень узенькие, и это лишало даму всякой возможности лечь вместе со своей горничной; если бы это было осуществимо, то расположиться на соседней кровати было бы для меня, правда, вещью нежелательной, но не настолько все же ужасной, чтобы она способна была оскорбить мое воображение.

   Что же касается соседней каморки, то она не представляла для нас ничего утешительного: сырой, холодный закуток с полуразбитым ставнем и окном, в котором не было ни стекол, ни промасленной бумаги, чтобы защищать от бушевавшей на дворе бури. Я не сделал попытки сдержать свой кашель, когда дама украдкой заглянула туда; таким образом, перед нами неизбежно возникала альтернатива: - либо дама пожертвует здоровьем ради своей щепетильности и поместится в каморке, предоставив кровать рядом со мной горничной - либо девушка займет каморку и т. д. и т. д.

   Дама была пьемонтка лет тридцати с пышущими здоровьем щеками. - Ее горничная была двадцатилетняя лионка, на редкость проворная и живая французская девушка. - Затруднения возникали со всех сторон - и загородившая наш путь каменная глыба, которая поставила нас в это критическое положение, сколь ни огромной она казалась нам, когда крестьяне возились над ней, была не больше булыжника по сравнению с тем, что лежало теперь на нашем пути. - К этому надо добавить, что угнетавшая нас тяжесть ничуть не облегчалась нашей чрезмерной деликатностью, мешавшей нам высказать друг другу свое мнение по поводу сложившейся обстановки.

   Мы сели ужинать, и если бы у нас не было более хмельного вина, чем то, какое можно было достать на маленьком постоялом дворе в Савойе, языки наши не развязались бы, пока им не предоставила бы свободы сама необходимость - но у дамы в карете было бургундское, и она послала свою fille de chambre принести две бутылки, так что, поужинав и оставшись одни, мы почувствовали в себе достаточно присутствия духа, по крайней мере, для того, чтобы откровенно потолковать о нашем положении. Мы перевертывали вопрос на все лады, обсуждали и рассматривали его в самом разнообразном свете в течение двухчасовых переговоров; по завершении их были окончательно установлены все статьи соглашения между нами, которому мы придали форму и вид мирного договора, - проявив, я убежден, столько же добросовестности и доверия с обеих сторон, сколько их когда-нибудь было проявлено в договорах, удостоившихся чести быть переданными потомству.

   Статьи были следующие:

   Во-первых. Поскольку право на спальню принадлежит Monsieur и он считает, что ближайшая к огню кровать является более теплой, то он настаивает на согласии со стороны дамы занять ее.

   Принято со стороны Madame; с условием, чтобы (так как полог над этой кроватью сделан из тонкой, прозрачной бумажной материи, а кроме того, он, по-видимому, слишком короток и не может быть плотно задернут) fille de chambre или заколола бы отверстие большими булавками, или зашила бы его так, чтобы занавески эти можно было рассматривать, как достаточное заграждение от Monsieur.

   Во-вторых. Со стороны Madame предъявлено требование, чтобы Monsieur лежал всю ночь напролет в robe de chambre {Халат (франц.).}.

   Отвергнуто: поскольку у Monsieur нет robe de chambre, так как все содержимое его чемодана исчерпывается шестью рубашками и парой черных шелковых штанов.

   Упоминание о паре шелковых штанов привело к полному изменению этой статьи - ибо штаны признаны были эквивалентом robe de chambre; таким образом, было договорено и условлено, что я пролежу всю ночь в черных шелковых штанах.

   В-третьих. Со стороны дамы поставлено было условие, и она на нем настаивала, чтобы после того как Monsieur ляжет в постель и будут потушены свеча и огонь в камине, Monsieur не произнес ни одного слова всю ночь.

   Принято: при условии, что произнесение Monsieur молитв нельзя считать нарушением договора.

   В этом договоре упущен был один только пункт, а именно: каким способом дама и я должны раздеться и лечь в постель - возможен был только один способ, и я предоставляю читателям угадать его, торжественно заявляя при этом, что если названный способ окажется не самым деликатным на свете, то виной будет исключительно воображение читателя - на которое это не первая моя жалоба.

   И вот, когда мы легли в постели, - от новизны ли положения или от чего другого, не знаю, - но только я не мог сомкнуть глаз. Я пробовал лежать и на одном боку и на другом, перевертывался и так и этак до часу пополуночи - пока не истощил всех сил и терпения. - Ах, боже мой! - вырвалось у меня -

   - Вы нарушили договор, мосье, - сказала дама, которая спала не больше моего. - Я попросил тысячу извинений - но настаивал, что слова мои были всего лишь молитвенным восклицанием - она же утверждала, что это полное нарушение договора, - а я утверждал, что это предусмотрено в оговорке к третьей статье.

   Дама ни за что не желала уступать, хотя своим упорством она ослабила разделявшую нас перегородку; ибо в пылу спора я расслышал, как две или три булавки упали с полога на пол.

   - Даю вам честное слово, мадам, - сказал я, протягивая руку с кровати в знак клятвенного утверждения -

   - (Я собирался прибавить, что я ни за какие блага на свете не погрешил бы против самых ничтожных требований приличия) -

   - Но fille de chambre, услышав, что между нами идет пререкание, и боясь, как бы за ним не последовало враждебных действий, тихонько выскользнула из своей каморки и под прикрытием полной темноты так близко прокралась к нашим кроватям, что попала в разделявший их узкий проход, углубилась в него и оказалась как раз между своей госпожой и мною -

   Так что, когда я протянул руку, я схватил fille de chambre за - -

  

  

   Роман "Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена" ("The Life and Opinions of Tristram Shandy Gentleman") публиковали анонимно на протяжении восьми лет (1760-1767). Первые два тома вышли в 1760 г.; третий и четвертый тома - в начале 1761 г.; пятый и шестой - в конце 1761 г.; седьмой и восьмой тома в 1765 г., и девятый том - в 1767 г.

   "Сентиментальное путешествие по Франции и Италии" ("A Sentimental Journey through France and Italy") было опубликовано (также без имени автора, но со ссылкой на "Йорика", что позволяло читателям установить связь этой книги с "Тристрамом Шенди") в 1768 г. в двух томах. Это составляло около половины всего задуманного Стерном сочинения, которое предполагалось издать в четырех томах. Но смерть помешала осуществлению этого замысла; вторая, "итальянская" половина "Сентиментального путешествия" осталась ненаписанной.

   Первые переводы из "Тристрама Шенди" появились в России в начале 90-х годов XVIII в. В 1791 г. "Московский журнал" (ч. II, кн. 1-2) опубликовал отрывки из "Сентиментального путешествия" и "Тристрама Шенди". В 1792 г. там же появился подписанный инициалом "К." перевод "Истории Ле-Февра" из "Тристрама Шенди", принадлежавший H. M. Карамзину (ч. V, февраль).

   "Жизнь и мнения Тристрама Шенди" в шести томах вышли в 1804-1807 гг. (СПб., Имп. тип.). Другой русский перевод романа вышел только в конце XIX в.: "Тристрам Шенди", пер. И. M - ва, СПб. 1892.

   "Сентиментальное путешествие" переводилось гораздо чаще: "Стерново путешествие по Франции и Италии под именем Йорика...", пер. А. Колмакова, тип. Академии наук, СПб. 1783, 3 ч. "Чувственное путешествие Стерна во Францию", М. 1803, 2 ч. "Путешествие Йорика по Франции", Унив. тип., М. 1806, 4 ч. "Сентиментальное путешествие по Франции и Италии", пер. Н. П. Лыжина. - В кн.: Классические иностранные писатели в русском переводе, кн. 1, СПб. 1865. "Сентиментальное путешествие по Франции и Италии", пер. Д. В. Аверкиева. - "Вестник иностранной литературы", 1891, No 2-3 (переиздано Сувориным в 1892 г.; новое издание, под ред. и с примечаниями П. К. Губера, Госиздат, М.-Пг. 1922 ("Всемирная литература"). "Сентиментальное путешествие. Мемуары. Избранные письма", пер. Н. Вольпин. Ред., вступ. статья и комментарии С. Р. Бабуха, Гослитиздат, М. 1935.

  

   В настоящем издании перепечатываются переводы, выполненные А. А. Франковским:

   "Сентиментальное путешествие. Воспоминания. Письма. Дневник", пер. и примечания А. А. Франковского, Гослитиздат, М. 1940, и "Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена", пер. и примечания А. А. Франковского, Гослитиздат, М.-Л. 1949.

   Адриан Антонович Франковский (1888-1942), безвременно погибший в Ленинграде во время блокады, был одним из замечательных мастеров советского художественного перевода и глубоким знатоком английской культуры. Его переводы "Тристрама Шенди" и "Сентиментального путешествия" представляют собой настоящий подвиг научного исследования и художественного воссоздания оригинала.

  

  

  

   Дезоближан. - Прилагательное desobligeant значит нелюбезный, причиняющий неприятности. "Дезоближан", как название экипажа, в соответствии с французской la desobligeant употреблялось и в России в XVIII в,

  

   Мосье Дессен - лицо не вымышленное, он содержал в Кале гостиницу, называвшуюся "Hotel d'Angleterre", и пользовался большой популярностью среди проезжавших через Кале поклонников Стерна; в сПисьмах русского путешественника" о нем упоминает Карамзин, посетивший Кале в 1790 г, по дороге из Парижа в Лондон. После смерти Стерна Дессен повесил в комнате, где тот останавливался, его портрет, а на двери написал большими буквами: "комната Стерна"; комната эта, естественно, привлекала множество путешественников; она еще сохранялась во времена Теккерея, который в ней ночевал. О популярности Стерна в конце XVIII в. свидетельствует следующий ответ Дессена на заданный ему в 1782 г. английским драматургом Фредериком Рейнольдсом вопрос, помнит ли он мосье Стерна: "Соотечественник ваш мосье Стерн был великий, да, великий человек, он и меня увековечил вместе с собой. Много денег заработал он своим сентиментальным путешествием - но я, я заработал на этом путешествии больше, чем он на всех своих путешествиях вместе, ха, ха!" Словом, одно лишь упоминание мосье Дессена в "Сентиментальном путешествии" сделало его одним из самых богатых людей в Кале.

  

   Перипатетик - философ школы Аристотеля.

  

   Оксфордом, Абердином и Глазго - подразумевается: университетами, находящимися в этих городах.

  

   Визави - двухместная коляска с сиденьями, расположенными одно против другого.

  

   Мон-Сени - гора в Альпах на границе между Францией и Италией.

  

   Со дна Тибра - то есть как произведение античной скульптуры.

  

   Ездра - еврейский ученый V в. до н. э., принимавший участие в составлении Библии и написавший для нее несколько книг.

  

   Пребендарий - священник, получающий пребенду, то есть долю доходов в соборной церкви, за то, что он в установленное время совершает в ней службы и проповедует. Стерн был пребендарием Йоркского собора.

  

   Имперцы - австрийцы, в чьих руках находилась теперешняя Бельгия после Утрехтского мира (1713). Брюссель был занят французами во время войны за австрийское наследство (1740-1748).

  

   Смельфунгус - Смоллет, чье путешествие по Франции и Италии вышло в 1766 г. В своем журнале "Critical Rewiew" Смоллет неизменно проявлял враждебное отношение к Стерну, начиная с выхода первых томов "Тристрама Шенди" в 1760 г.

  

   "Говорил о бедствиях на суше и на морях..." - цитата из "Отелло" Шекспира, акт 1, сц. 3.

  

   Мундунгус - доктор Сэмюэль Шарп (1700-1778), лондонский хирург, выпустил в 1766 г. "Письма из Италии", которые Стерн имеет здесь в виду.

  

   ...спросил мистера Ю., не он ли поэт К). - Стерн имеет в виду обод у английского посла в Париже лорда Гертфорда в начале мая 1764 г., на котором присутствовал он сам и известный английский философ и историк Давид Юм; один французский маркиз принял его за писателя Джона Юма, автора нашумевшей трагедии "Даглас" (1754).

  

   Ла Флер - созданный драматургом Реньяром (1655-1709) тип ловкого, проницательного, но честного слуги; тип этот фигурирует во многих французских комедиях XVIII в. Слуга Стерна, получивший от него это прозвище, по-видимому, лицо не вымышленное; он сопровождал Стерна в течение всего путешествия по Франции и Италии, но остался во Франции; рассказ о путешествии Стерна с его слов появился в журнале "Europeen Magazine" за 1790 г. (Перевод этого рассказа помещен был в издававшемся Карамзиным "Вестнике Европы" за 1802 г.).

  

   Отрывок. - Материал для этого отрывка и восклицание "О, Эрот!.." Стерн заимствовал из рассуждения греческого писателя II в. н. э. Лукиана "Как следует писать историю", где говорится об "еврипидомании" жителей города Абдеры, овладевшей ими после представления (ныне утраченной) трагедии Еврипида "Андромеда".

  

   Чемерица - по старинному поверью, считалась средством от сумасшествия.

  

   Оплакивание Санчо своего осла... - См. "Дон Кихот", ч. I, глава XXIII.

  

   Несутся на кольцо... - Намек на воинское упражнение, заключающееся в том, чтобы на полном скаку лошади снять копьем или пикой подвешенное кольцо.

  

   Hotel de Modene - гостиница Модена действительно существовала тогда в Париже, в Сен-Жерменском предместье, улица Жакоб, э 14.

  

   Евгений - этим именем Стерн называет своего друга Джона Холла-Стивенсона, о котором подробнее см. в прим. к стр. 47.

  

   Салический закон - запрещал женщинам во Франции наследовать престол.

  

   Святая Цецилия - считается католиками покровительницей музыки.

  

   Партер - в тогдашних театрах в партере стояли; только у самой сцены, возле оркестра, было несколько рядов кресел, называвшихся во французских и английских театрах оркестром (название это сохранилось и до сих пор).

  

   Касталия - в греческой мифологии, нимфа родника в горе Парнасе, источника поэтического вдохновения.

  

   Граф де В. - Клод де Тиар, граф де Бисси (1721-1810), близкий ко двору французский офицер, занимавшийся на досуге английской литературой (он перевел "Короля-патриота" Болингброка). Стерн говорит о нем также в своих письмах.

  

   Les egarements... - "Заблуждения сердца и ума". Покупка девушкой этого романа Кребильона-младшего (1736), наполненного очень откровенными картинами разврата высшего общества Франции, придает немало иронии изображаемой Стерном сцене. Уже при первом посещении Парижа в 1762 г. Стерн познакомился с Кребильоном.

  

   Лейтенант полиции - глава французской полиции того времени.

  

   Война, которую мы тогда вели с Францией. - Стерн имеет в виду Семилетнюю войну, закончившуюся Парижским миром в 1763 г., и, следовательно, свою первую поездку во Францию в январе 1762 г.

  

   Шатле - парижская тюрьма, упраздненная и срытая в конце XVIII в.

  

   Герцог де Шуазель (1719-1785) - министр иностранных дел и военный министр; он был до 1770 г. фактическим главой французского правительства.

  

   Орден св. Людовика давался во Франции того времени за военные заслуги.

  

   Высматривать наготу земли... - то есть шпионить. Это обвинение бросает библейский Иосиф своим братьям, явившимся в Египет купить хлеба.

  

   Один из глав нашей церкви... - Разговор, подобный приведенному ниже, вероятно, происходил в действительности между Стерном и одним из английских епископов после выхода в свет (в 1760 г.) его проповедей под заглавием "Проповеди мистера Йорика". Об этом можно судить хотя бы по рецензии, появившейся в журнале "Monthly Rewiew", где они рассматривались как величайшее оскорбление приличий после возникновения христианства.

  

   Александр-медник - библейский образ.

  

   Царя Вавилонского. - Намек на библейский рассказ о снах Навуходоносора, которых не могли истолковать халдейские мудрецы.

  

   Кошелек для волос. - Кончик париков того времени заключался на спине в матерчатый мешочек (кошелек) с бантом.

  

   Грутер Ян (1560-1627) - гуманист и археолог, голландец но происхождению, прославившийся главным образом своим трудом "Сокровищница латинских надписей" (1601). Яков Спон (1647-1685) - французский археолог, совершивший большое путешествие в Италию, Грецию и Малую Азию и опубликовавший ценный материал по истории древнего мира.

  

   Старый маркиз де В**** - герцог де Бирон, Луи-Антуан (1700-1785), маршал.

  

   Мосье П***, откупщик податей - Александр Жозеф де Ла Пошшньер (1692-1762), богатый откупщик и меценат.

  

   Мосье Д**** и аббат М*** - Дидро (1713-1784) и аббат Морелле (1727-1819); аббат Морелле - экономист, деятельный сотрудник руководимой Дидро Энциклопедии.

  

   Солитер - кружевной галстук того времени, прикалывавшийся к воротнику.

  

   Которую мой друг, мистер Шенди, встретил вблизи Мулена. - См. стр. 526-527.

  

   Рыцарь Печального Образа - Дон Кихот.

  

   Для стриженой овечки бог унимает ветер - перевод французской пословицы: "A brebis tondue dieu mesure le vent".

  

   "Божество, что движется во мне" и "Моя душа страшится..." - цитаты из пятого действия трагедии Аддисона "Катон".

  

   Щекотливое положение. - Стерн пересказывает в этой главе в несколько измененном виде приключение своего приятеля Джона Кроферда (с которым он встретился в Париже по дороге в Италию); в комнату к последнему приведена была хозяйкой переполненной гостиницы приехавшая поздно вечером фламандская дама с горничной; Кроферд и эта дама разыграли кровати в карты, и ей досталась маленькая кровать в каморке. Происшествие это записал камердинер Кроферда - Джон Макдональд, тот самый, что присутствовал при последних минутах Стерна в его лондонской квартире.

  

   Сен-Мишель и Модана - местечки в Савойе.