Страхов Николай Николаевич - Некрасов и Полонский

  

  

   Замѣтки о Пушкинѣ и другихъ поэтахъ

   К³евъ, 1897

   OCR Бычков М. Н.

   *) Сочинен³я Я. П. Полонскаго. Спб. т. I и II, 1869; т. III, 1870.

   Стихотворен³я Н. Некрасова. Издан³е пятое. Четыре части. Спб. 1869.

   Морозъ красный носъ. Поэма Н. Некрасова. Цѣна 15 коп. Спб. 1870.

  

  

   Что такое извѣстность?

   Въ прошломъ году "Заря" оставила безъ отзыва новое, пятое уже издан³е стихотворен³й г. Некрасова; въ нынѣшнемъ году нѣсколько запоздала дать отзывъ объ издан³и сочинен³й г. Полонскаго, которое можетъ назваться почти полнымъ и даетъ возможность обозрѣть всю дѣятельность этого поэта.

   Такая неисправность нашего журнала зависитъ отъ двойной причины. Во первыхъ - некуда торопиться. "Заря" не думаетъ каждый годъ измѣнять свои мнѣн³я о существенныхъ предметахъ, она отказывается отъ слишкомъ быстраго прогресса, а еще больше отказывается въ дѣлѣ критики отъ поспѣшныхъ замѣтокъ и сужден³й, вызываемыхъ не сущностью дѣла, а разными посторонними надобностями и соображен³ями, въ силу которыхъ часто сегодня оказывается чернымъ то, что еще вчера было бѣлымъ. "Заря" желаетъ имѣть опредѣленныя мнѣн³я, и хочетъ держаться этихъ мнѣн³й. Если-же такъ, то спѣшить здѣсь нечего. Уже теперь наши читатели знаютъ наше мнѣн³е о многихъ писателяхъ современной или недавно минувшей эпохи, а черезъ годъ, или много черезъ два, мы значительно исчерпаемъ крутъ наиболѣе важныхъ явлен³й нашей литературы.

   Это одна причина. А другая заключается въ самой трудности предмета, т. е. поэз³и. Мы уже не разъ высказывали убѣжден³е, что русская литература, хотя о ней всѣ толкуютъ въ запуски, хотя каждый считаетъ себя въ правѣ судить и рядить о ней, есть предметъ въ высшей степени темный и трудный. Но всего труднѣе и темнѣе въ русской литературѣ - ея поэз³я, всего загадочнѣе тѣ писатели, которые принадлежатъ къ чистѣйшей и спец³альнѣйшей поэтической области, т. е. лирики стихотворцы. Каждый разъ, когда мы хотѣли взяться за вашихъ поэтовъ, чтобы разбирать ихъ, насъ останавливала чрезвычайная запутанность и странность этихъ явлен³й, и мы принимались за что-нибудь другое.

   Изложимъ дѣло со всею откровенност³ю. Сравнительно легко писать о такихъ крупныхъ и ясныхъ явлен³яхъ, какъ Герценъ, гдѣ можно коснуться, по мѣрѣ силъ, важныхъ и разнообразныхъ вопросовъ, бывшихъ предметомъ общаго вниман³я и долгихъ толковъ. Еще легче писать статьи о "женскомъ вопросѣ" и о томъ, что человѣкъ имѣетъ душу. Твердить общ³я истины, писать трактаты въ опровержен³е дикихъ мнѣн³й или въ защиту ясныхъ какъ день положен³й,- дѣло, которое легче многихъ другахъ, и еслибы насъ соблазняли лавры Добролюбова и Писарева, то мы гораздо чаще предавались-бы этого рода литературнымъ упражнен³ямъ, которыя притомъ для многихъ вѣроятно весьма не безполезны. Но намъ все совѣстно касаться общихъ и избитыхъ темъ, и мы сами добровольно запираемъ себѣ путь къ славѣ. Мы принимаемся за эти легк³е предметы не иначе, какъ съ большими предосторожностями, чтобы, поучая неразумныхъ читателей, не наскучить какъ-нибудь разумнымъ. Мы въ этомъ случаѣ держимся той мысли, которою оканчивается одно стихотворен³е г. Некрасова; вмѣстѣ съ поэтомъ мы часто говоримъ себѣ:

  

   И погромче насъ были вит³и,

   Да не сдѣлали пользы перомъ...

   Дураковъ не убавимъ въ Росс³и,

   А на умныхъ тоску наведемъ. (Ч. I, стр. 170).

  

   И такъ, есть не мало предметовъ, о которыхъ писать было бы легко, такъ какъ для этихъ предметовъ есть и публика, то есть существуютъ извѣстные интересы и вопросы въ массѣ читателей, есть и ясныя основан³я, то есть существуютъ очень простыя и широк³я точки опоры, на которыхъ мы можемъ установить свои сужден³я. Но какъ писать о поэз³и? Гдѣ наша публика, читающая поэтовъ? Гдѣ взять мѣрки для сужден³я о нашихъ лирикахъ?

   Если мы вспомнимъ, что въ нынѣшнемъ году окончено новое, весьма полное издан³е сочинен³й Полонскаго, въ прошломъ году вышло пятое издан³е стиховъ Некрасова, въ позапрошломъ вновь изданы и теперь уже, кажется, раскуплены стихотворен³я Хомякова и Тютчева, что до сихъ поръ пишутъ Майковъ, Алексѣй Толстой, Алмазовъ и друг³е, то окажется, что мы вовсе не бѣдны лирическою поэз³ею, и что есть-же для нея читатели, требующ³е новыхъ издан³й своихъ любимыхъ поэтовъ. Г. Некрасовъ, конечно, первенствуетъ въ этомъ случаѣ, онъ вышелъ уже пятымъ издан³емъ. Но, какъ ни старались журналы, руководимые г. Некрасовымъ, отбить у читателей охоту ко всякой поэз³и, кромѣ той, которою занимается г. Некрасовъ, они очевидно въ этомъ не успѣли. Напримѣръ, успѣхъ Тютчева, поэта очень глубокомысленнаго, очень высокаго по строю своей лиры, ясно показываетъ, что у насъ есть еще значительная публика для самыхъ высокихъ родовъ поэз³и. Мы были очень изумлены, прочитавши въ прошломъ году въ "Отечественныхъ Запискахъ" такое извѣст³е: "г. Полонск³й очень мало извѣстенъ публикѣ" (См. "От. Зап." 1869 г. сентябрь, стр. 47). Какъ? Полонск³й, знаменитый Полонск³й очень мало извѣстенъ! Вѣдь поворачиваетсяже у людей языкъ на подобныя выходки! Я думаю, наборщикъ, набиравш³й эту страницу, и корректоръ, правивш³й ее въ типограф³и г. Краевскаго, улыбнулись надъ развязност³ю этой фразы. Полонск³й очень мало извѣстенъ! Подобныя вещи можно писать только для гимназистовъ перваго класса, только въ явномъ расчетѣ на такую публику, которая понят³я не имѣетъ о русской литературѣ и станетъ учиться ей по реценз³ямъ "Отечественныхъ Записокъ", станетъ на этомъ журналѣ развивать свой умъ и воспитывать свои сердечныя чувства.

   Такая публика конечно есть, и объ ней конечно очень хлопочутъ так³е журналы, какъ "Отечественныя Записки". Они никогда не прочь привлечь эту публику на свою сторону и очень желали-бы увѣрить ее, что не стоитъ и обращать вниман³я на всю остальную литературу. Всегда есть мальчики, только что принимающ³еся за чтен³е книгъ, всегда есть множество и зрѣлыхъ людей, которые, какъ выразился Гоголь, "нѣсколько беззаботны насчетъ литературы". Для нихъ можно смѣло печатать, что Полонск³й есть писатель очень мало извѣстный, а что о Тютчевѣ никто даже никогда не слыхалъ.

   Но есть другая публика - вотъ къ чему мы клонимъ свою рѣчь. Есть еще въ немаломъ числѣ так³е удивительные люди, которые любятъ поэз³ю и не считаютъ знакомство съ русскою литературою за дѣло лишнее и безполезное. Так³е люди всѣ до единаго знаютъ и любятъ Полонскаго, котораго впрочемъ мудрено не знать и тѣмъ, которые его не любятъ. Полонск³й пишетъ около тридцати лѣтъ (знаменитыя стихотворен³я: "Солнце и Мѣсяцъ", "Пришли и стали тѣни ночи", написаны - первое въ 1841, второе въ 1842 году); въ течен³е этого времени онъ написалъ не мало произведен³й первостепенныхъ, то есть представляющихъ несомнѣнное, чистое золото поэз³и ("Бэда-проповѣдникъ", "У Аспаз³и", "Статуя", "Кузнечикъ-Музыкантъ", "Наяды", и пр.); въ силу этого онъ сталъ однимъ изъ образцовыхъ, классическихъ нашихъ поэтовъ, то есть такихъ, который всегда съ почетомъ поминается при перечислен³и сокровищъ нашей литературы и безъ произведен³й котораго не обходится ни одна хрестомат³я. Притомъ, г. Полонск³й пишетъ до сихъ поръ и пишетъ такъ, что ничто не обличаетъ ослаблен³я его таланта, Мы можемъ ждать отъ него такихъ-же великолѣпныхъ произведен³й, какими онъ отъ времени до времени дарилъ насъ и прежде. Въ доказательство укажемъ на "Царя Симеона", напечатаннаго въ майской книжкѣ "Зари".

   Вотъ положен³е г. Полонскаго въ литературѣ. Онъ такой извѣстный писатель, что извѣстнѣе и быть невозможно при маломъ количествѣ нашей публики, при малой нашей любви къ родной литературѣ.

   Но - что такое Полонск³й? Въ чемъ смыслъ его поэз³и? Как³я ея отличительныя черты? На эти вопросы дѣйствительно не существуетъ отвѣта. Мальчики въ школахъ учатъ наизусть его стихи; всѣ знаютъ, други и недруги, что онъ отличный поэтъ; но что такое его поэз³я - такъ же мало извѣстно, какъ мало извѣстно значен³е Пушкина, какъ мало ясенъ и понятенъ ходъ всего развит³я нашей литературы. И въ этомъ отношен³и получаетъ нѣкоторый смыслъ выходка "Отечественныхъ Записокъ", рѣшившихся провозгласить, что Полонск³й очень мало извѣстенъ читателямъ. Подъ злостью, доходящею до такой наивности, скрывается слѣдующ³ая мысль: г. Полонск³й есть явлен³е неясное, ненонятное; никто не знаетъ, что онъ такое, и такимъ образомъ публика намъ повѣритъ, если мы скажемъ, что онъ не имѣетъ никакого значен³я въ литературѣ, что онъ не имѣетъ даже извѣстности, такъ какъ ему нечѣмъ было ее возбудить и заслужить.

   Умные люди, так³е, напримѣръ, как³е пишутъ въ "Отечественныхъ Запискахъ", не любятъ никакихъ неясныхъ, непонятныхъ явлен³й. Для умника всякое явлен³е этого рода - обида, такъ какъ оно ясно свидѣтельствуетъ о несостоятельности его ума, о мелкости его понят³й. Въ такихъ случаяхъ умные люди прибѣгаютъ нерѣдко къ очень глупому средству: для спасен³я чести своего ума въ своихъ и чужихъ глазахъ, они отрицаютъ непонятное явлен³е, стараются отнять у него всякое значен³е. Вотъ причина, по которой въ наши дни такъ ожесточенно нападали на Пушкина; для умниковъ нашъ велик³й поэтъ - бѣльмо на глазу, камень преткновен³я. Вотъ главная, существенная причина и нападен³й на Полонскаго, поэта, который повидимому ничѣмъ не могъ раздражить ни одной изъ литературныхъ парт³й. Онъ раздражаетъ умничающихъ господъ самымъ своимъ существован³емъ, самою своею извѣстност³ю, и вотъ они утверждаютъ, что онъ вовсе не извѣстенъ, что его имя отнюдь не числится въ числѣ именъ русскихъ поэтовъ, что настоящ³е наши извѣстные поэты, это - г. Некрасовъ, г. Минаевъ и г. Курочкинъ.

   Для пояснен³я и сравнен³я обратимся къ г. Некрасову. Г. Некрасовъ, дѣйствительно, находится въ другомъ положен³и, чѣмъ г. Полонск³й; о г. Некрасовѣ ни въ какомъ случаѣ нельзя сказать, что онъ поэтъ неизвѣстный. Почему-же? Не потому, что онъ выдержалъ пять издан³й, тогда какъ Полонск³й выдержалъ только два; обил³е читающихъ можетъ быть только внѣшнимъ успѣхомъ, только доказывать, что книга угодила толпѣ, пришлась по вкусу людямъ грубымъ и посредственнымъ, составляющимъ большинство всякой публики. Г. Некрасова нельзя назвать неизвѣстнымъ потому главнымъ образомъ, что онъ будто-бы поэтъ совершенно опредѣленный, что онъ явлен³е вполнѣ ясное и понятное.

   Г. Некрасовъ есть первообразъ нашихъ обличительныхъ поэтовъ,- коихъ было и есть множество. Онъ всю жизнь обличалъ язвы нашего отечества, пороки и страдан³я чиновниковъ, пустую и развратную жизнь офицеровъ, гнусности Невскаго проспекта, а главное - страдан³я простаго народа во всѣхъ ихъ многоразличныхъ видахъ, начиная отъ бабы, которая

  

   Завязавши подъ мышки передникъ,

   Перетянетъ уродливо грудъ (Ч. I, стр. 27),

  

   и до мужика, у котораго

  

   Губы безкровныя, вѣки упавш³я,

   Язвы на тощихъ рукахъ,

   Вѣчно въ водѣ по колѣна стоявш³я

   Ноги опухли, колтунъ въ волосахъ. (Ч. IV, стр. 130).

  

   Въ силу этого, г. Некрасовъ самъ о себѣ говоритъ такимъ образомъ:

  

   Я призванъ былъ воспѣть твои страданья,

   Терпѣньемъ изумляющ³й народъ!

   И бросить хоть единый лучъ сознанья

   На путь, которымъ Богъ тебя ведетъ. (Ч. IѴ, стр. 225).

  

   Въ силу всего этого, не только теперь, когда существуетъ пять издан³й стиховъ г. Некрасова, но и десять лѣтъ тому назадъ, когда ихъ существовало только два, уже нельзя было сказать, что г. Некрасовъ поэтъ мало извѣстный. Всяк³й не только слыхалъ о немъ, но и зналъ, что онъ такое; въ то время, какъ къ Полонскому обращались съ тѣми вѣчными вопросами, которые слышалъ Пушкинъ:

  

   О чемъ бренчитъ? Чему насъ учитъ?

   Зачѣмъ сердца волнуетъ, мучитъ,

   Какъ своенравный чародѣй?

  

   этихъ вопросовъ нельзя было предлагать г. Некрасову, такъ какъ направлен³е его музы было совершенно ясно.

  

  

   Во³ъ мы и договорились до нѣкоторой точки зрѣн³я, съ которой можно, повидимому, судить нашихъ поэтовъ, съ которой довольно ясно и прямо можно было-бы произвести имъ оцѣнку. Стоитъ только задать вопросъ: какого направлен³я поэтъ? - и расхвалить или разбранить его, смотря по тому, согласны-ли мы съ этимъ направлен³емъ или нѣтъ. Написать можно очень много и даже очень занимательно, потому что можно было-бы вложить въ статью весь задоръ и всѣ тѣ мысли, как³я возбуждены и выяснены долгою и упорною борьбою.

   Особенно соблазнительно - написать такую критику на г. Некрасова. Статейку можно было-бы сдѣлать преядовитую, при томъ такую, которая была-бы и не безполезна и справедлива.

   Можно было-бы съ избыткомъ отплатить г. Некрасову за всѣ обиды, которыя въ течен³е долгихъ лѣтъ были наносимы другимъ поэтамъ въ журналахъ, стоявшихъ и стоящихъ подъ его начальствомъ. Можно было-бы перебрать на пальцамъ и выставить на видъ всѣ тѣ пошлости и фальшивыя ноты, безъ которыхъ не обходится почти ни одна страница его стиховъ. Г. Некрасовъ есть поэтъ чисто петербургск³й; онъ носитъ на себѣ всѣ характерныя черты нашей сѣверной Пальмиры, онъ ея духовное дѣтище. Это поэтъ Александринскаго театра, Невскаго проспекта, петербургскихъ чиновниковъ и петербургскихъ журналистовъ. Стихи его по тону и манерѣ очень часто сбиваются на водевильные куплеты того особаго рода, который нѣкогда процвѣталъ въ нашей "александринкѣ". Петербургская погода, картины и сцены петербургскихъ улицъ отразились въ стихахъ г. Некрасова, какъ предметы сильно и постоянно волновавш³е его музу. Что касается до народа, то поэтъ конечно глубоко сожалѣетъ о немъ, но сожалѣетъ именно такъ, какъ это свойственно петербургскимъ просвѣщеннымъ чиновникамъ и либеральнымъ писателямъ. Народъ для него - страждущая масса, которую не только слѣдуетъ облегчить отъ несомыхъ ею тягостей, но еще болѣе слѣдуетъ просвѣтить, освободить отъ ея дикихъ понят³й, облагородить, отчистить, преобразовать. Г. Некрасовъ никогда не можегъ воздержаться отъ этой роли просвѣщеннаго, тонко развитаго петербургскаго чиновника и журналиста, и такъ или иначе, но всегда выкажетъ свое превосходство надь темнымъ людомъ, которому сочувствуетъ. Цѣлый рядъ стихотворен³й этого поэта посвященъ изображен³ю грубости и дикости русскаго народа. Какъ изящное чувство г. Некрасова оскорбляется передникомъ, завязаннымъ подь мышки, такъ его гуманныя и просвѣщенныя идеи постоянно въ разладѣ съ грубымъ бытомъ, съ грубыми понят³ями, съ грубой душою и рѣчью простыхъ людей. Онъ пишетъ особыя стихотворен³я на так³я будто-бы глубоко народныя темы:

  

   Милаго побои не долго болятъ!

   (Катерина, Ч. IV, стр. 175);

  

   или

  

   Намъ съ лица не воду питъ,

   И съ корявой можно жить, и т. д.

   (Сватъ и женихъ, Ч. IV, стр. 178).

  

   Онъ всегда не прочь грустно подсмѣяться или тоскливо поглумиться надъ народомъ.

   И вотъ истинная причина успѣха г. Некрасова; онъ какъ разъ пришелся по вкусу тому обществу, которое гордится своею образованност³ю, весьма жалѣетъ мужика, но въ тоже время чуждается народнаго духа. Почитатели г. Некрасова, твердя его стихи, могутъ вполнѣ сохранятъ свой презрительный взглядъ на народъ, могутъ по прежнему не имѣтъ ничего общаго съ народомъ; и самая любовь къ нему у нихъ является не какъ простой долгъ, не какъ благоговѣйное подчинен³е его духу, а какъ заслуга ихъ гуманныхъ понят³й, какъ просвѣщенное сожалѣн³е о дикихъ и грубыхъ людяхъ. Таково настроен³е г. Некрасова; онъ думалъ, какъ мы видѣли, что небеса его призвали бросить нѣкоторый лучъ сознан³я на путь, которымъ Богъ ведетъ русск³й народъ. Всѣ эти обличители суть вмѣстѣ и просвѣтители; они не хотятъ учиться у народа, а сами хотятъ его учить. Дѣйствительно, мы не видимъ, чтобы народныя понят³я и идеалы составляли предметъ мыслей и пѣснопѣн³й г. Некрасова; толкуя безпрестанно о народѣ, онъ ни разу не воспѣлъ намъ того, чѣмъ собственно живетъ народъ,- ни единаго чувства, ни единой думы, въ которыхъ-бы отразилось внутреннее развит³е народа, оказалась-бы его великая духовная сила. Нѣтъ ни единаго событ³я во всей русской истор³и, которое внушило-бы что-нибудь г. Некрасову, котораго смыслъ отразился-бы въ его стихахъ хотя слабымъ отражен³емъ.

  

   Въ насъ подъ кровлею отеческой

   Не запало ни одно

   Жизни чистой, человѣческой

   Плодотворное зерно. (Ч. I, стр. 173).

  

   Вотъ настоящ³й взглядъ г. Некрасова на Росс³ю и русск³й народъ; при такомъ взглядѣ мудрено быть народнымъ поэтомъ и бросать лучи сознан³я на пути провидѣн³я, выразивш³еся въ нашей истор³и.

   И такъ, приговоръ направленской критики относительно г. Некрасова могъ-бы быть очень строгъ; этотъ поэтъ есть выразитель и покровитель направлен³я, которое давно ославило себя крайностями и нелѣпостями, которое составляетъ истинную болѣзнь русскаго общества; г. Некрасовъ есть одинъ изъ писателей наиболѣе страдающихъ этою болѣзнью.

   Если теперь обратимся къ г. Полонскому, то, какъ мы замѣтили, мы не найдемъ въ немъ рѣзкаго и узкаго направлен³я, какъ у г. Некрасова. Это отсутств³е одностороннихъ, кидающихся въ глаза тенденц³й "Отечественныя Записки" считаютъ главнымъ недостаткомъ г. Полонскаго; въ направлен³и для нихъ главное дѣло, и потому писатель безъ направлен³я долженъ быть объявленъ не только плохимъ, но, если можно, даже вовсе не существующимъ и никому неизвѣстнымъ.

   "Г. Полонск³й" (говоритъ статейка, на которую мы ссылались) "очень мало извѣстенъ публикѣ, и это, какъ "намъ кажется, совсѣмъ не потому, что онъ писатель только второстепенный, а потому, что онъ, благодаря своей скромности, записалъ себя въ число литературныхъ эклектиковъ. Съ именемъ каждаго писателя (или почти каждаго) соединяется въ глазахъ публики представлен³е о какой-нибудь физ³оном³и, хорошей или плохой; съ именемъ г. Полонскаго не сопрягается ничего опредѣленнаго".

   Вотъ главное нападен³е на г. Полонскаго. Но вовсе не трудно однако-же убѣдиться, что это нападен³е еще болѣе отличается тупост³ю, чѣмъ коварствомъ.

   Направлен³е у г. Полонскаго есть. Это направлен³е, дѣйствительно, не имѣетъ въ себѣ ничего рѣзкаго, узкаго, бросающагося въ глаза, но, тѣмъ не менѣе, оно есть направлен³е вполнѣ ясное и опредѣленное. Это - знаменитое направлен³е, котораго лучшимъ представителемъ былъ Грановск³й. Это - поклонен³е всему прекрасному и высокому, служен³е истинѣ, добру и красотѣ, любовь къ просвѣщен³ю и свободѣ, ненависть ко всякому насил³ю и мраку. По мѣсту духовнаго развит³я г. Полонск³й принадлежитъ Москвѣ и Московскому университету сороковыхъ годовъ, и онъ до конца остается вѣренъ лучшимъ стремлен³ямъ тогдашней блестящей эпохи. Въ его стихахъ вы безпрестанно встрѣтите теплое слово, обращенное къ свѣтлымъ идеаламъ, которыми тогда жила литература и которые въ сущности никогда не должны въ ней умирать. Любовь къ человѣчеству, стремлен³е къ свѣту науки, благоговѣн³е предъ искусствомъ и предъ всѣми родами духовнаго велич³я - вотъ постоянныя черты поэз³и г. Полонскаго. Если г. Полонск³й не былъ провозвѣстникомъ этихъ идей, то онъ всегда былъ ихъ вѣрнымъ поклонникомъ.

   Совершенно справедливо, что такое направлен³е, которое мы называемъ чистымъ западничествомъ, не имѣетъ рѣзкаго обособлен³я, что оно составляетъ нѣкоторый анахронизмъ въ настоящее время, когда мнѣн³я раздробились и дошли до своихъ крайнихъ выводовъ; но, тѣмъ не менѣе, это - весьма ясное и, главное, очень хорошее направлен³е, не только не хуже, а гораздо лучше того, котораго держится г. Некрасовъ.

   Для примѣра, приведемъ одно стихотворен³е г. Полонскаго изъ тѣхъ, которыя въ первый разъ напечатаны въ его собран³и сочинен³й. Мы увѣрены, наши читатели будутъ намъ весьма благодарны. Поэтъ обращается къ Росс³и.

  

   Бранятъ.

  

   По всѣмъ землямъ, на всѣхъ моряхъ

   Ты слышишь гулъ извѣтовъ ложныхъ

   И бранный крикъ на всевозможныхъ

   Тебѣ знакомыхъ языкахъ.

   Бранитъ тебя иноплеменникъ,

   Бранитъ тебя родной твой сынъ,

   Бранить свободный твой измѣнникъ

   И братъ твой, плѣнный славянинъ.

   Бранитъ хохолъ великорусск³й,

   Бранитъ малоросс³йск³й ляхъ,

   Великоруссъ въ уздѣ французской

   И нѣмецъ въ русскихъ орденахъ.

   Бранятъ тебя (какъ будто знаютъ!),

   Бранятъ, когда воображаютъ,

   Что ты наукой растлѣна

   И что измѣны сѣмена

   Въ тебѣ посѣялъ врагъ лукавый.

   Бранятъ за то, что ты вѣрна,

   Гордишься суетною славой

   И чтишь орлы да знамена.

   Бранятъ за то, что ты богата,

   Не деньги любишь, а почеть,

   И потеряла всяк³й счетъ

   Тобой разбросаннаго злата.

   Бранятъ за то, что ты бѣдна,

   Раззорена, истомлена -

   Громада слабости примѣрной.

   Бранять за то, что ты страшна

   Своею силой непомѣрной

   И можешь ман³емъ руки

   Поднять Европу на штыки.

   Бранятъ за то, что лицемѣришь,

   Таишь подъ маской простоты

   Честолюбивыя мечты;

   За то, что слишкомъ вѣришь ты,

   За то, что ничему не вѣришь

   И ничего не признаешь.

   Бранятъ за правду и за ложь,

   Бранятъ за раннюю свободу,

   Бранятъ за то, что не даютъ

   Свободы твоему народу.

   И если я, поэтъ твой бѣдный,

   Свою надсаживая грудь,

   Спою тебѣ какой-нибудь

   Хвалебный стихъ иль гимнъ побѣдный,

   O! - закричатъ - кого надуть

   Онъ хочетъ? - человѣкъ онъ вредный,

   Позоръ народа своего!

   И ежели не лобъ онъ мѣдный,

   То - льстецъ,- наплюемъ на него...

   Но этихъ криковъ и клеветъ

   Не струситъ никакой поэть -

   Гордиться будетъ нареканьемъ,

   Когда твой умъ или твой духъ

   Ему послужитъ оправааньемъ....

   1865 (Т. II, стр. 309).

  

   Вотъ стихотворен³е, въ которомъ съ удивительною правдивост³ю изображается настроен³е поэта. Брань, сыплющаяся на Росс³ю, задѣваетъ его за живое; онъ чувствуетъ расположен³е сложить своей родинѣ какой-нибудь побѣдный гимнъ, или хотъ хвалебный стихъ, но онъ боится, что на него закричатъ, точно такъ же, какъ нѣкогда кричали на Пушкина:

  

   Глупцы кричатъ: куда, куда?

   Дорога здѣсь!

  

   Этихъ криковъ однако-же не побоялся-бы поэтъ, еслибы умъ или духъ Росс³и представлялъ ясное оправдан³е его стиховъ. Но - тутъ-то и бѣда! Поэтъ хотя вѣритъ, что это оправдан³е найдется, но еще не видитъ его, еще ждетъ, еще требуеть, чтобы родина принесла и показала это оправдан³е. Это искренняя любовь, которая жалуется, что не можетъ перейти въ сознательное поклонен³е своему предмету.

   Таково распут³е, на которое постоянно приходятъ думы поэта. На этомъ распут³и стояли Грановск³й, Герценъ, Тургеневъ и главная масса ихъ поколѣн³я. Съ этого распут³я уже давно сошла русская литература; но мы должны признать это распутье мѣстомъ очень чистымъ и сухимъ сравнительно съ тѣми болотами и кочками, въ которые забрались мног³е дѣятели послѣдовавшаго поколѣн³я. Бѣдный поэтъ! Оставаясь вѣренъ идеямъ, нѣкогда такъ ярко озарившимъ его юность, онъ подвергается теперь высокомѣрнымъ отзывамъ людей, сузившихъ и доведшихъ до крайности эти самыя идеи. Крайн³е западники съ презрѣн³емъ смотрятъ на его общ³е и широк³е взгляды и стараются увѣрить невѣжественную и несмыслящую публику, что даже у него вовсе нѣтъ никакихъ взглядовъ. Крайн³е славянофилы точно также осудили-бы г. Полонскаго за недостатокъ вѣры и проницательности, за то, что его сердце и поэтическое прoзрѣн³е не были настолько чутки и сильны, чтобы побѣдить колебан³я его ума.

  

  

   Не ясно-ли, однакоже, что этотъ судъ, судъ чисто направленской критики, не можетъ быть окончательнымъ, что онъ несправедливъ по своей односторонности и явнымъ образомъ не исчерпываетъ предмета?

   Повидимому, мы будемъ ближе къ цѣли, если прибѣгнемъ къ объективной критикѣ, то есть къ такой, которая судитъ о произведен³яхъ писателя по отношен³ю къ его личности, измѣряетъ ихъ не посторонними мѣрками, а ихъ происхожден³емъ изъ обстоятельствъ жизни, изъ эпохи и развит³я писателя. Мы тотчасъ перестагемъ браниться съ г. Некрасовымъ или съ г. Полонскимъ за несходство нашихъ взглядовъ, если примемъ во вниман³е среду, въ которой они жили и воспитались, ихъ личныя особенности, литературныя направлен³я, въ которыя ихъ толкнула судьба.

   Критика направленская, въ сущности,- весьма жестокая критика; ея правило такое: слѣдуетъ порицать писателя за каждое, за самое малѣйшее отступлен³е отъ нашихъ мнѣн³й. Мы только изъ вѣжливости и ради плавности рѣчи назвали ее критикой: въ сущности, это полемика, то есть безпощадное обличен³е всего того, что мы находимъ въ писателѣ вреднымъ, нелѣпымъ, смѣшнымъ съ нашей точки зрѣн³я. Это строг³й судъ, который не допускаетъ никакихъ смягчающихъ вину обстоятельствъ и передъ которымъ самые простые и невинные люди неожиданно оказываются развратителями нравовъ и гасителями просвѣщен³я.

   Критика объективная гораздо милостивѣе, Она, напротивъ, все объясняетъ, все оправдываетъ. Если писатель заблуждался, она извиняетъ его свойствомъ образован³я, которое ему было дано; дурные вкусы, дурныя стремлен³я ставятся въ вину не ему лично, а той средѣ, въ которой онъ жилъ; ложное направлен³е объясняется частными обстоятельствами его жизыи, литературной школой, въ которую онъ попалъ, и пр.

   Въ нашихъ предъидущихъ замѣткахъ о rr. Полонскомъ и Некрасовѣ уже есть нѣкоторыя черты, относящ³яся къ объективной критикѣ, но, для пояснен³я нашей мысли, мы сдѣлаемъ еще нѣкоторыя замѣчан³я.

   Съ объективной точки зрѣн³я можно-бы не мало сказать о г. Некрасовѣ уже на основан³и того, что содержится въ его стихахъ. О своемъ воспитан³и онъ самъ говоритъ:

  

   Подъ гнетомъ роковымъ провелъ я дѣтство,

   И молодость - въ мучительной борьбѣ. (Ч. IV, стр. 224).

  

   Сравнивая съ этимъ друг³я мѣста его стихотворен³й, въ которыхъ онъ говоритъ о своемъ отцѣ, матери и пр., легко вывести, что тяжелыя впечатлѣн³я его молодости породили въ немъ скорбное настроен³е, такъ сказать надорвали его душу. Вотъ причина мрачнаго тона его стиховъ, причина, почему его муза стала музой мести и печали.

   Дальше - относительно образован³я легко видѣть, что г. Некрасовъ не получилъ университетскаго образован³я, тогда какъ въ г. Полонскомъ тотчасъ виденъ студентъ Московскаго университета извѣстной эпохи. Темы историческ³я, темы изъ древняго м³ра, общ³е научные или эстетическ³е взгляды никогда не встрѣчаются у г. Некрасова и, напротивъ, очень обыкновенны у г. Полонскаго. Настоящей школой, университетомъ г. Некрасова былъ Александринск³й театръ, откуда онъ заимствовалъ и сюжеты своихъ стиховъ и тотъ водевильный складъ, который сохранился у него до послѣднихъ дней.

   Здѣсь кстати будетъ маленькое отступлен³е.- Въ нынѣшнемъ пятомъ издан³и своихъ стихотворен³й г. Некрасовъ рѣшился на поступокъ, который весьма любопытенъ; именно, напечатавъ въ этомъ издан³и все, что онъ самъ считаетъ достойнымъ вниман³я читателей, онъ затѣмъ говоритъ: "Адресую теперь-же къ моимъ роднымъ и гг. библ³ографамъ мою покорнѣйшую просъбу: не перепечатывать ничего остальнаго послѣ моей смерти". (Стих. Некрасова, ч. III, стр. 132).

   Напрасны слезы и моленья! - сказали-бы мы, еслибы писали стихами. Можетъ быть, родные г. Некрасова, если они его любятъ, послушаются его просьбы; но библ³ографы навѣрное не послушаются, и хорошо сдѣлаютъ. Г. Некрасовъ очевидно желаетъ, чтобы они измѣнили своему священному долгу, своей прямой и непремѣнной обязанности. Какой историкъ не найдетъ нелѣпою просьбу - пропустить тѣ или друг³е факты? Какой изслѣдователь послушается не только предислов³я, а хоть-бы и духовнаго завѣщан³я, запрещающаго изслѣдовать извѣстные предметы?

   Въ настоящую минуту мы ничего такъ не желали бы, какъ имѣть передъ глазами совершенно полное издан³е произведен³й г. Некрасова; чтобы не было пропущено ни одной строки, чтобы были приведены всѣ вар³анты, чтобы были помѣщены вещи, являвш³яся безъ имени или подъ псевдонимами, чтобы напечатны были всѣ письма и записочки г. Некрасова, всѣ стихи неоконченные и никогда не бывш³е въ печати, даже перевранные, но несомнѣнно ему принадлежащ³е, даже сомнительные, но любопытные уже потому, что молва ихъ приписала г. Некрасову. Словомъ, мы очень-бы желали имѣть такое издан³е, которое со временемъ конечно приготовятъ гг. библ³ографы, люди иногда весьма немудрые, но весьма почтенные въ томъ отношен³и, что для нихъ нѣтъ большей ереси, большаго грѣха, какъ искажен³е или утаиван³е фактовъ.

   Такое издан³е намъ хотѣлось-бы имѣть именно для того, о чемъ мы теперь говоримъ: для объективной критики нашего поэта, для того, чтобы ясно видѣть рожден³е и развит³е его произведен³й, чтобы глубже заглянуть въ его душу, прослѣдить, как³я вл³ян³я на нее дѣйствовали и как³я перемѣны въ ней происходили.

   Еслиже г. Некрасовъ умоляетъ гг. библ³ографовъ не дѣлать такого издан³я, то существенная причина этой просьбы можетъ быть только одна: онъ боится объективной критики, онъ хотѣлъ-бы являться передъ публиой только съ лицевой стороны, онъ не хочетъ, чтобы видѣли изнанку его дѣятельности.

   Постыдный и напрасный страхъ! Очень жаль видѣть, что поэтъ старается уйти отъ критики, что нѣтъ въ немъ вѣры въ достоинство собственныхъ произведен³й, что судъ истор³и для него страшенъ, и онъ желалъ-бы скрыть отъ него мног³е факты.

   Мы сказали, что это страхъ напрасный, и г. Некрасовъ увидитъ дальше, гдѣ ему слѣдовало-бы искать прибѣжища и утѣшен³я въ этомъ страхѣ. Теперь-же мы хотѣли указать именно на то, что объективная критика, хотя она все объясняетъ, извиняетъ и оправдываетъ, очевидно пугаетъ писателей не менѣе полемической критики. И въ самомъ дѣлѣ, кому можетъ быть пр³ятно, когда, васъ объясняютъ исторически? Уступка времени всегда есть нѣкоторая слабость; подчинен³е вл³ян³ямъ жизни, эпохи, случайнымъ обстоятельствамъ всегда указываетъ на нетвердость, неустойчивость души и ума, отклоняемыхъ внѣшними ударами отъ прямаго собственнаго пути развит³я. Особенно поэты, люди впечатлительные и отзывчивые, часто грѣшатъ излишнею податливост³ю, и потому всегда должны ожидать отъ объективной критики непр³ятныхъ напоминан³й и сближен³й.

   Обращаясь къ г. Полонскому, мы могли-бы тоже указать въ немъ мног³я личныя, случайныя черты. Много есть у него стихотворен³й, вызванныхъ его литературнымъ положен³емъ, которое мы выше опредѣлили. Несмотря на красоту иныхъ стиховъ, ясно, что въ этихъ случаяхъ поэтъ тревожимъ былъ вещами, которыя не стоили его волнен³й и которыхъ онъ очевидно не успѣлъ возвести въ перлъ создан³я. Можно-бы замѣтить пристраст³е г. Полонскаго къ такъ называемому свѣту, къ описан³ю, баронессъ и иныхъ прелестей свѣтскаго м³ра. Этотъ м³ръ занимаетъ много мѣста въ произведен³яхъ поэта, но едва-ли онъ что-нибудь прибавилъ къ истинному вѣсу его поэз³и. Можно-бы замѣтить также, что, тогда какъ душа г. Некрасова была надорвана вынесенными имъ несчаст³ями, г. Полонск³й легко переносилъ испытан³я и никогда не падалъ подъ ихъ бременемъ. Для доказательства приведемъ одно стихотворен³е, выпущенное авторомъ въ новомъ издан³и и дѣйствительно слабое, но въ этомъ отношен³и замѣчательное. Г. Полонск³й самъ говоритъ въ этомъ стихотворен³и:

  

   Въ моей душѣ проклят³й нѣтъ,

  

   и еще:

  

   Когда судьба меня карала,-

   Увы! всѣмъ общая судьба,-

   Моя душа не уставала,

   По силамъ ей была борьба. *)

   {*) Кузнечикъ-Музыкантъ: Шутка въ видѣ поэмы. Съ добавлен³емъ нѣкоторыхъ стихотворец³й за послѣдн³е годы. Я. П. Полонскаго. Спб. 1863. Стр. 49 и 50.}

  

   Так³я и подобныя черты имѣютъ свою важность при изложен³и того образа мыслей и чувствъ, который выразился въ поэз³и г. Полонскаго; онѣ необходимы для полной характеристики его музы.

  

  

   Но не въ нихъ главное.

   Мног³е видятъ въ объективной критикѣ верхъ критической мудрости. Но мы уже замѣтили, что она обыкновенно весьма непр³ятна поэтамъ, а теперь прибавимъ, что она не можетъ вполнѣ удовлетворить и читателей.

   Поэты должны чувствовать себя очень неловко, когда къ нимъ приступаютъ съ этимъ анатомическимъ ножомъ. и разсматриваютъ ихъ объективно, какъ будто они жили тысячу лѣтъ назадъ. Да и критикъ, любялцй вѣжливость и благопристойность, чувствуетъ себя въ немаломъ затруднен³и. Толковать о сердечныхъ чувствахъ г. Некрасова, объ умѣ и воспитан³и г. Полонскаго, объ ихъ жизни и связяхъ литературныхъ и не литературныхъ - все это предметы щекотливые, говоря о которыхъ, чувствуешь, что ходишь около самой границы вещей, допускаемыхъ публичнымъ словомъ.

   Частная жизнъ должна быть неприкосновенна для печати; это правило, вообще говоря, мудреное и сложное, имѣетъ въ обыкновенныхъ случаяхъ очень простой и ясный смыслъ. Въ такомъ смыслѣ мы готовы сказаты что и критика не должна касаться частныхъ мыслей и чувствъ писателя. Напримѣръ, поэта критикь долженъ разсматривать какъ поэта, а отнюдь не какъ простаго человѣка, котораго развит³е и образъ мыслей требуется опредѣлить и объяснить исторически. Очевидно, было-бы величайшею нелѣпост³ю, еслибы стихи гг. Полонскаго и Некрасова послужили намъ только для изображен³я ихъ фигуры какъ частныхъ дюдай. Людей, подобныхъ г. Некрасову или Полонскому по ходу развит³я, по эпохѣ, по испытаннымъ вл³ян³ямъ со сгороны общества, литературы, семейства и пр., конечно существуетъ великое множество, и одна изъ задачъ критики и истор³и состоитъ въ томъ, чтобы написать характеристику этой толпы. Но остановиться на этомъ значитъ буквально втолкнуть гг. Полонскаго и Некрасова въ толпу, изъ которой они вышли. На насъ лежитъ дѣло болѣе трудное и болѣе благородное; отъ насъ требуется понять ту силу, которая поставила ихъ выше толпы, тотъ ихъ особенный даръ, который принесъ толпѣ то, чего у нея не было,- поэз³ю.

   Объективная критика очень легко обращается въ то, что извѣстно подъ именемъ "критики камердинера". Для лакея нѣтъ великаго человѣка; такъ точно иной объективный критикъ въ самомъ великолѣпномъ поэтѣ пропускаетъ главное,- его поэз³ю, и видитъ въ немъ только обыкновеннаго человѣка,- порожден³е извѣстной эпохи, извѣстныхъ обстоятельствъ, литературной школы, и такъ далѣе, и такъ далѣе.

   Но, если мы отвергнемъ и направленскую критику, и критику объективную, то мы должны будемъ признать, что есть у каждаго творческаго писателя нѣчто стоящее выше его направлен³я и его личности. Что-же это такое?

   Такъ какъ дѣло касается факта стариннаго и неотразимо бросающагося въ глаза, то припомнимъ давнишн³я обозначен³я этого факта. Издавна говорятъ, что поэты получаютъ вдохновен³е, что они обладаютъ творческимъ даромъ, который дѣйствуетъ безсознательно. Справедливость этихъ указан³й несомнѣнна. Есть поэтъ, котораго нельзя упрекнутъ ни въ какой фальши, ни въ какомъ напряженномъ и преувеличенномъ изображен³и своихъ чувствъ, и онъ разсказываетъ объ этомъ фактѣ такъ:

  

   Пока не требуеть поэта

   Къ свшценной жертвѣ Аполлонъ,

   Въ заботахъ суетнаго свѣта

   Онъ малодушно погруженъ.

   Молчитъ его святая лира,

   Душа вкушаетъ хладный сонъ.

   И изъ дѣтей ничтожныхъ м³ра

   Быть можетъ всѣхъ ничтожнѣй онъ,

   Но лишь божественный глаголъ

   До слуха чуткаго коснется,

   Душа поэта встрепенется,

   Какъ пробудивш³йся орелъ, и пр.

  

   Сила неудовимая, независимая отъ воли, нисходяшая свыше и превосходящая своимъ достоинствомъ обыкновенныя силы людей, въ которыхъ она обнаруживается - таково давнишнее понят³е о поэтическомъ вдохновен³и.

   Сдѣлаемъ нѣкоторыя предварительныя замѣчан³я. Ничего нѣтъ мудренаго въ томъ, что для поэтической дѣятельности требуется вдохновен³е, то есть особенное одушевлен³е, и что эта дѣятельность совершается отчасти безсознательно. Тоже требуется и тоже преисходитъ и при всякой другой дѣятельности. "Вдохновен³е нужно въ геометр³и, какъ и въ поэз³и", говоритъ Пушкинъ. Точно также, мы ничего не дѣлаемъ вполнѣ сознательно, кромѣ развѣ самыхъ простыхъ и ясныхъ дѣйств³й, при которыхъ не бываетъ ни напряжен³я, ни волнен³я. Вполнѣ оцѣнить свои дѣйств³я, вполнѣ сообразить ихъ смыслъ и причины человѣкъ можетъ обыкновенно только спустя нѣкоторое время послѣ того, какъ совершилъ эти дѣйств³я. Часто-же онъ и вовсе не можетъ этого сдѣлать, часто понимаетъ человѣка только другой человѣкъ, а не онъ самъ.

   И такъ, немудрено, что поэты не вѣдаютъ сами, что творятъ; но интересно и замѣчательно, что ни въ какой другой человѣческой дѣятельности эта безотчетность не простирается до такой сте