Страхов Николай Николаевич - Взгляд на нынешнюю литературу

только низш³я силы? Нѣтъ ничего мудренаго, что читатели этихъ журналовъ уже не чувствуютъ прежняго увлечен³я, прежняго уважен³я.

   Въ другомъ мѣстѣ та же газета высказывается еще рѣзче; она возвышается до нѣкоторой поэз³и въ выражен³и своего отчаян³я и негодован³я.

   "Невольно мелькаетъ", говоритъ она, "проклятый вопросъ: да полно - стоитъ ли заниматься устроен³емъ какого-нибудь порядка въ хаотическомъ брожен³и кружковаго либерализма и есть ли возможность вызвать къ дружной дѣятельности этихъ обленившихся, нравственно усталыхъ и умственно оскудѣвшихъ людей, остановившихся на проповѣди разныхъ общихъ началъ безъ всякаго практическаго примѣнен³я и насильственно продолжающихъ мечтать о возвращен³и того времени, которое давно уже утекло и никогда не воротится и которое оставило въ насъ лишь трогательныя воспоминан³я о великихъ утратахъ и горькомъ разочарован³и?..." ("Недѣля". 1870, No 11, стр. 371).

   Вотъ картина очень вѣрная и въ немногихъ чертахъ отлично изображающая положен³е нашихъ западниковъ. За этимъ унын³емъ у автора слѣдуютъ нѣкоторыя утѣшен³я, попытка рѣшить проклятый вопросъ, поиски за выходомъ изъ столь плаченнаго состоян³я, поиски, какъ какъ кажется, еще болѣе обнаруживающ³е его безвыходность.

   "Само собою разумѣется, говоритъ онъ, что поддерживать и продолжать славныя предан³я русскаго либерализма - наша святая обязанность; но "поддерживать и продолжать" не значитъ повторять старые пр³емы и избитыя мысли. Въ насъ долженъ жить тотъ духъ, то направлен³е, та идея, которые воодушевляли нашихъ знаменитыхъ предшественниковъ въ ихъ литературной дѣятельности; мы должны развивать и примѣнять къ дѣлу ихъ мысли, совершенствовать и улучшать ихъ пр³емы при помощи всего того, что даетъ современная общественная жизнь и ея требован³я; и въ нашихъ воспоминан³яхъ мы можемъ предпочитать жизнь минувшую со всѣми ея розовыми надеждами, но если это сантиментальное предпочтен³е заставляетъ насъ сидѣть сложа руки и повторять зады, съ которыми всяк³й читатель можетъ гораздо основательнѣе познакомиться въ сочинен³яхъ прежнихъ писателей, если, говоримъ мы, воспоминан³я о прошломъ такъ сильно занимаютъ насъ, что мы рѣшительно забываемъ о настоящемъ, отказываемся прилежно изучать его и не хотимъ ни бороться съ новыми предразсудками, ни разстаться съ старыми привычками, если мы полагаемъ, однимъ словомъ, что все, что можно сказать либеральнаго, уже сказано, и что все сказано такъ, какъ только можно и слѣдуетъ говорить, и что всѣ требован³я, как³я только можетъ заявлять жизнь, уже заявлены,- въ такомъ случаѣ весь нашъ либерализмъ не имѣетъ никакого смысла для современниковъ, и мы только напрасно изводимъ бумагу и чернила въ сладкомъ ожидан³и осуществлен³я Вѣрочкиныхъ сновъ (Вѣрочка - героиня романа "Что дѣлать"). А что, если мы не дождемся этого?... Гдѣ теперь нравственное вл³ян³е русскаго либерализма? Это слушаетъ русскихъ либераловъ? Это вѣритъ имъ?...

   Положимъ, что въ ту достопамятную эпоху и люди были друг³е,

  

   "Не то что нынѣшнее племя,

   Богатыри, не вы!"

  

   "Но развѣ русская земля клиномъ сошлась, что въ ней не могутъ народиться новые богатыри искренняго, самоотверженнаго и разумнаго либерализма? Нужно только подготовить почву для ихъ дѣятельности и создать стройную рать, на которую они могли бы опираться. Но какъ достигнуть этого, какимъ путемъ подкопаться подъ главныя основы кружковаго либерализма, разбить его и распустить въ одну цѣлую, всестороннюю и хорошо дисциплинированную либеральную парт³ю? Только одинъ путь видимъ мы: нужно возбудить въ каждомъ либеральномъ дѣятелѣ живое чувство отвѣтственности за каждый его поступокъ, за каждое слово", и такъ далѣе (тамъ же, стр. 371 и 372).

   Авторъ пускается здѣсь въ совѣты и увѣщан³я, весьма доброкачественныя, но едва ли могущ³я принести большую пользу. Да и цѣль его не очень высокая: за неимѣн³емъ новыхъ богатырей, за отсутств³емъ новыхъ задачъ и новыхъ мыслей, авторъ желаетъ только приготовить почву для будущаго, организовать рать для имѣющихъ явиться предводителей. Онъ ничего не ждетъ отъ нынѣшнихъ либераловъ, какъ отъ людей нравственно уставшихъ и умственно оскудѣвшихъ, но требуетъ по крайней мѣрѣ, чтобы они вели себя благопристойно, не ссорились бы между собою, сознавали бы отвѣтственность за свои слова, поступки и проч.

   Итакъ, вотъ плачевное состоян³е нашихъ западниковъ. Не цензура ихъ притѣсняетъ, не равнодуш³е публики подрываетъ ихъ силы; главнымъ образомъ ихъ подавляютъ собственныя воспоминан³я. Наши западники пережили столь блестящую эпоху, что теперь прикованы къ ней мыслью, не могутъ разстаться съ славными предан³ями. Они потеряли возможность развит³я, ибо объ нихъ нужно сказать-то, что говорилось нѣкогда о французскихъ эмигрантахъ: они не могутъ ничего забыть и не могутъ ничему научиться. Таковъ жесток³й ходъ истор³и; она не повторяется, а между тѣмъ люди, бывш³е ея оруд³емъ, продолжаютъ жить прошлымъ. Бѣда, если человѣку хоть на полчаса выпадетъ блестящая роль, которая потомъ окажется ненужною; эти полчаса могутъ сдѣлать его никуда негоднымъ на всю остальную жизнь.

   Дѣло это очень любопытное, по крайней мѣрѣ для насъ. Чѣмъ отличалась, что представляла достопамятная эпоха, золотой вѣкъ нашей журналистики? И почему она прошла? Въ чемъ состоялъ тотъ переломъ, который лишилъ ее силы? Тутъ цѣлая истор³я, которую мы когда-нибудь подробнѣе разскажемъ читателямъ.

   Теперь же сказаннаго достаточно, чтобы видѣть, что западническ³й лагерь чувствуетъ себя очень дурно, что въ немъ нѣтъ прогресса, а скорѣе господствуетъ нѣкоторое старовѣрство; онъ живетъ не надеждами, а воспоминан³ями.

   Вообще, истор³я нашего западничества есть истор³я весьма сложная, обильная всякими пер³одами, волнен³ями и перемѣнами. Славянофильство представляетъ только постепенное развит³е и раскрыт³е однѣхъ и тѣхъ же идей, тогда какъ западничество безпрерывно изживаетъ свои идеи, замѣняетъ ихъ новыми, или же переживаетъ кризисы растерянности и, такъ сказать, безъидейносги. Эта лихорадка, которою западники иногда даже похваляются, по нашему не заключаетъ въ себѣ ничего хорошаго; только болѣзнь и смерть обыкновенно ходятъ быстро; здоровье же всего чаще наростаетъ и раскрывается постепенно.

  

  

   Попробуемъ войти въ частности. Мы найдемъ въ нихъ нѣкоторыя доказательства тому, что сказали.

   "Вѣстникъ Европы" отъ начала и до нынѣ былъ журналъ западническ³й; редакц³онный его отдѣлъ всегда соотвѣтствовалъ своимъ направлен³емъ (если не достоинствомъ) назван³ю журнала.

   Никто не скажетъ однакоже, чтобы этотъ журналъ обратилъ на себя вниман³е и поставилъ себя на ноги особенно искусною и горячею проповѣдью европейскихъ началъ. Напротивъ, извѣстно, что эта проповѣдь была здѣсь не очень горячая и не очень искусная; всѣмъ извѣстно, что ходъ и силу этому издан³ю дали совершенно иные элементы.

   Сперва "Вѣстникъ Европы" былъ только журналъ истор³и и, разумѣется, преимущественно занимался русскою истор³ею. Редакторомъ журнала сверхъ г. Стасюлевича и впереди его былъ объявленъ г. Костомаровъ; его обширныя и интересныя статьи сперва составляли, можно сказать, все существенное содержан³е журнала. Но кромѣ того, "Вѣстникъ Европы" пригласилъ къ себѣ всѣхъ, кто только у насъ занимается русскою истор³ею или предметами къ ней близкими, и такимъ образомъ среди прочихъ именъ, украшавшихъ его страницы, появились также имена гг. Погодина, Ореста Миллера, А. Попова, Гильфердинга и проч.

   Итакъ, вотъ чѣмъ положено было основан³е славы и могущества "Вѣстника Европы"; оно было положено общимъ интересомъ къ русской истор³и, а также трудами и именами нѣкоторыхъ славянофильскихъ писателей.

   Но еще большее распространен³е и популярность получилъ этотъ журналъ, благодаря участ³ю двухъ знаменитыхъ романистовъ, Гончарова и Тургенева, сумѣвшихъ до сихъ поръ остаться чрезвычайно интересными для публики. Извѣстно однакоже, что эти романисты отнюдь не считаются нынѣ свѣтилами западничества. Напротивъ, молодое поколѣн³е, которое по западнической теор³и прогресса есть истинный представитель идей своего времени, относится враждебно и къ г. Гончарову и къ г. Тургеневу. Дѣло дошло до того, что самъ "Вѣстникъ Европы" помѣстилъ у себя выходки (впрочемъ небольш³я и не очень сильныя) противъ того и другого изъ романистовъ, которымъ онъ обязанъ своимъ наибольшимъ успѣхомъ.

   Эти замѣчан³я мы дѣлаемъ для того, чтобы показать, что успѣхъ "Вѣстника Европы" отнюдь не можетъ быть истолковываемъ, какъ наращен³е западничества, какъ новое усилен³е и распространен³е этого направлен³я. Напротивъ, скорѣе можно сказать, что успѣхъ журнала пр³обрѣтенъ элементами, несогласными съ западничествомъ и даже противоположными ему. "Вѣстникъ Европы" угодилъ на публику; но публика совмѣщаетъ въ себѣ слѣпые, разнородные и противоположные инстинкты; нужно различать, как³е изъ нихъ дѣйствуютъ и въ какой мѣрѣ.

   Правда, что и западничество этого журнала должно было пр³йтись по вкусу публики; но отрадно то, что не оно было существенною и главною приманкою. Русская истор³я и русская художественная литература всегда были и будутъ областями, наиболѣе непокорными западничеству, наиболѣе внушающими своимъ дѣятелямъ вольнодумство относительно Европы и теплое отношен³е къ русской жизни. "Изучен³е русской истор³и совращаетъ людей съ прямаго пути", говорилъ нѣкогда ревностный западникъ, профессоръ Ешевск³й, и западники должны помнить, что этотъ законъ непреложенъ теперь, какъ и прежде {С. В. Ешевск³й, б³ографическ³й очеркъ К. Бестужева-Рюмина. Москва. 1869, стр. XXV.}. Точно также художественная дѣятельность непремѣнно ведетъ къ ретроградству и къ сопротивлен³ю росс³йскому прогрессу, какъ это доказалъ Тургеневъ Отцами и Дѣтьми, Гончаровъ Обрывомъ, Достоевск³й Преступлен³емъ и Наказан³емъ, Толстой Войною и Миромъ, Писемск³й Взбаламученнымъ Моремъ, Лѣсковъ Некуда, Клюшниковъ Маревомъ, Леонтьевъ Въ Своемъ Краю и проч. Вотъ восемь очень крупныхъ и очень прямыхъ фактовъ, доказывающихъ, что наше словесное художество не ладитъ съ нашимъ западническимъ прогрессомъ. А сколько доказательствъ менѣе крупныхъ и менѣе прямыхъ, но столь же несомнѣнныхъ! Во всякомъ случаѣ, мы думаемъ, что чисто западническ³й журналъ не можетъ находить главную поддержку въ русской художественной литературѣ.

   Само западничество "Вѣстника Европы", существующее въ немъ помимо его главнаго содержан³я, есть нѣчто весьма неопредѣленное. Это скорѣе видимость, тонъ, внѣшн³я формы и пр³емы извѣстнаго направлен³я, чѣмъ его дѣйствительный смыслъ, дѣйствительное содержан³е. Самое сильное и поистинѣ блистательное западничество этотъ журналъ обнаруживаетъ въ своихъ наружныхъ качествахъ, въ отличной печати и бумагѣ, въ удивительной исправности выхода, въ равномѣрности и разнообраз³и состава и проч. Но если отъ этой внѣшности, которая не оставляетъ желать ничего еще болѣе европейскаго, мы перейдемъ къ внутреннимъ качествамъ, то найдемъ, что наши русск³я литературныя требован³я выполняются, какъ нельзя хуже: никакой состоятельности и связи въ мнѣн³яхъ. Имѣя столь блестящую и, такъ сказать, храбрую наружность, "Вѣстникъ Европы" въ сущности не знаетъ, что ему сказать.

   Преинтересно однакоже наблюдать превращен³я, которымъ подвергается этотъ журналъ, и вникать въ ихъ смыслъ, въ ихъ источникъ и значен³е. Журналъ начался въ очень серьезномъ, можно сказать, въ истинно европейскомъ, духѣ. Истинно-европейск³й духъ въ Росс³и будетъ въ извѣстномъ отношен³и то же, что истинно-русск³й духъ, ибо онъ между прочимъ значитъ: самостоятельность, любовь къ своей родинѣ, уважен³е къ ея истор³и, къ ея литературѣ, къ каждому труду науки, къ каждому замѣчательному дѣятелю. Быть подобнымъ Европѣ - это значитъ быть похожимъ на самого себя и не думать ни о какомъ подражан³и. Такимъ образомъ, "Вѣстникъ Европы" былъ благоговѣйно посвященъ памяти Карамзина, какъ самаго знаменитаго изъ русскихъ историковъ, занимался преимущественно русскою истор³ею, открылъ свои страницы для всякаго серьезнаго писателя; и вотъ какъ случилось, что туда попали и мног³е славянофилы. Но, по мѣрѣ расширен³я журнала и воздѣйств³я на него общей нашей литературной атмосферы, оказалось, что журналъ лишенъ способности противодѣйств³я, не имѣетъ твердой мысли, которая защищала бы это отъ вторжен³я постороннихъ элементовъ; и вотъ понемногу самое дюжинное западничество затопило его страницы; славянофилы исчезли, Карамзина постигло жестокое порицан³е, и съ каждымъ часомъ журналъ все больше уступаетъ общему потоку и уносится въ море нашей литературной рутины.

   Западники могутъ справедливо видѣть въ этомъ новую и славную побѣду своего направлен³я; но эта побѣда дѣлала бы имъ честь только тогда, если бы было доказано, что литература отъ нея выиграла.

  

  

   "Отечественныя Записки" знаютъ, что онѣ дѣлаютъ. Въ послѣдн³е три года, то есть съ тѣхъ поръ, какъ этотъ журналъ поступилъ въ завѣдыван³е гг. Некрасова, Салтыкова и Елисеева, онъ ясно и твердо шелъ по опредѣленному пути. Но путь этотъ самаго страннаго свойства. Онъ состоитъ въ томъ, чтобы отступить назадъ, сохранить за западничествомъ его широк³я и общ³я основы и отказаться отъ того развит³я, которое оно получило впослѣдств³и, въ очень недавнее время. Маневръ очень ловк³й и очень благоразумный, но, очевидно, едва ли возможный. Во первыхъ, никакое развит³е не пойдетъ назадъ, а во вторыхъ, приходится скрывать отъ читателей необходимость поворота, приходится убѣждать ихъ, что отступлен³я никакого не сдѣлано, что шеств³е впередъ продолжается непрерывно, что послѣдн³е фазисы западничества, которые нѣкогда оно считало драгоцѣннѣйшими завоеван³ями своего прогресса и отъ которыхъ теперь оно желаетъ отказаться, были случайностью, промахами отдѣльныхъ лицъ, даже вовсе не существовали, даже составляютъ одну клевету и злоумышленный поклепъ на западниковъ. Словомъ, приходится въ такой огромной мѣрѣ прибѣгать къ журнальному лукавству, что при самомъ искреннемъ желан³и стать въ новую, болѣе прочную позиц³ю, дѣло не можетъ идти успѣшно. Три года стараются "Отечественныя Записки" и, какъ намъ кажется, ничего не добились, не успѣли сбросить съ себя безжизненности и вялости, не успѣли воодушевиться, не успѣли сами повѣрить въ свою новую задачу, хотя конечно у многихъ людей спутали взгляды, многихъ убѣдили въ томъ, во что сами не вѣрятъ.

   Какъ примѣръ, объясняющ³й положен³е и тактику "Отечественныхъ Записокъ", приведемъ изъ нихъ небольшую выписку. Вотъ какъ онѣ судятъ о послѣднемъ пер³одѣ нашей литературы:

   "Можетъ быть, мног³е будутъ удивляться трудному созрѣван³ю нашей мысли и ея младенческимъ успѣхамъ; но скорѣе подивимся, что подъ тѣми вл³ян³ями, которыя насъ окружали, мысль окончательно не зачахла. Будущ³й историкъ конечно скажетъ приблизительно такъ: "Русское общество въ это время еще очень мало было знакомо съ естественными услов³ями органическаго развит³я, даже съ первыми основными законами мышлен³я; одинъ изъ лучшихъ его представителей назвалъ въ написанной имъ повѣсти нигилизмомъ, то есть пустотою, стремлен³емъ къ пустотѣ и къ уничтожен³ю, первыя попытки немногихъ молодыхъ людей къ самостоятельному труду и отыскиван³ю истины. Общество пришло въ паническ³й ужасъ отъ этого нигилизма, хотя молодой человѣкъ, представленный въ повѣсти, на дѣлѣ ничего не уничтожалъ, кромѣ лягушекъ; заботясь о сохранен³и лягушекъ, оно подвергло усиленнымъ преслѣдован³ямъ этихъ нигилистовъ". Мы увѣрены, что будущ³й историкъ больше ничего не пойметъ въ этой истор³и вреднаго нигилизма, какъ и мы ничего не понимаемъ". ("Отеч. Зап." 1870, No 5, стр. 108).

   Читая эти строки, просто протираешь себѣ глаза и спрашиваешь себя: для кого это писано? какой журналъ могъ принять и выдавать это за правду? Положимъ, подо всѣмъ этимъ скрываются самыя высок³я гражданск³я чувства и самыя благородныя цѣли. Однакоже, кто повѣритъ, что Тургеневъ былъ незнакомъ даже съ первыми основными законами мышлен³я? Кто повѣритъ, что въ силу этого нигилизмомъ онъ назвалъ стремлен³е къ самостоятельному труду и отыскиван³ю истины? Кто повѣритъ, что паническ³й страхъ общества былъ возбужденъ именно однимъ этимъ назван³емъ, или однимъ этимъ стремлен³емъ къ труду и истинѣ? Какой, наконецъ, олухъ повѣритъ, что будто бы авторъ этихъ строкъ больше ничего не понимаетъ во всей истор³и нигилизма?

   Нелѣпое обвинен³е общества въ какой-то невообразимой безсмыслицѣ, нелѣпое обвинен³е знаменитаго романиста въ какомъ-то сумазбродствѣ, отнѣкиван³е и запирательство въ вещахъ извѣстныхъ всѣмъ и каждому,- все это, какъ видно, для чего-то нужно, для чего-то требуется. Но если бы авторъ предъидущихъ строкъ и достигъ своихъ цѣлей, если бы публика дала ему водить себя за носъ столь безцеремонно, то все-таки мы не можемъ видѣть въ этой игрѣ серьезнаго литературнаго дѣла.

   Мы привели одно только мѣсто, но подобныхъ мѣстъ можно бы набрать сколько угодно въ статьяхъ "Отечественныхъ Записокъ". Чтобы дать ясно почувствовать всю фальшивость тона этихъ разсужден³й, приведемъ для контраста отрывокъ изъ "Недѣли", съ прямодуш³емъ и искренностью которой мы уже познакомились.

   "Кому неизвѣстно", говоритъ "Недѣля", "какимъ дикимъ искажен³ямъ подвергались у насъ на практикѣ самыя здоровыя и полезныя мысли оттого только, что люди, бравш³еся за примѣнен³е ихъ къ жизни, были лишь настроены въ пользу этихъ мыслей, но самая сущность ихъ оставалась для дѣятелей непонятною, недоступною? Кому неизвѣстно также, что противники всего либеральнаго въ Росс³и превосходно воспользовались этими глупыми увлечен³ями для того, чтобы обвинить весь русск³й либерализмъ въ самыхъ гнусныхъ преступлен³яхъ? Тяжк³й опытъ этого недавняго прошлаго не долженъ пройти для насъ даромъ, и намъ никакъ не слѣдуетъ довольствоваться лишь однимъ настраиван³емъ читателей на извѣстный ладъ, подъ вл³ян³емъ котораго они задумаютъ примѣнять къ жизни свои собственныя нелѣпости, въ сущности неимѣющ³я ничего общаго съ либеральными идеями, но тѣмъ не менѣе истекающ³я изъ небрежнаго отношен³я либеральной журналистики къ текущей общественной жизни и къ тѣмъ идеямъ, которыя проповѣдуетъ эта журналистика. Само собою разумѣется, что мы не можемъ брать на себя отвѣтственность за всяк³й вздоръ, который пр³йдетъ въ голову иному читателю подъ вл³ян³емъ той или другой статьи, но если мы настраиваемъ читателя на тотъ или другой ладъ, то мы принимаемъ на себя и нравственную обязанность восполнить это настроен³е серьезною мысл³ю, которая одна можетъ избавить читателя отъ напрасныхъ увлечен³й, часто гибельныхъ для его личной нравственности". ("Недѣля". 1870, No 5, стр. 172 и 173).

   Вотъ искренняя рѣчь, изъ которой ясно видно, откуда возникъ паническ³й страхъ общества и въ чемъ состоитъ истор³я вреднаго нигилизма. Подъ вл³ян³емъ журналистики, настраивавшей читателей на извѣстный ладъ, явились люди, которые вздумали примѣнять ея идеи къ жизни, осуществлять ихъ на практикѣ. Но такъ какъ журналистика небрежно относилась къ общественной жизни, именно не восполняла своего настраиван³я серьезною мыслью, то этимъ людямъ приходилъ въ голову всяк³й вздоръ, нелѣпости, самыя дик³я искажен³я идей; отсюда произошли глупыя, напрасныя увлечен³я, гибельныя для нравственности увлекавшихся, и вотъ гдѣ причина тяжкихъ обвинен³й, появившихся въ обществѣ противъ нигилизма. Кому это неизвѣстно? спрашиваетъ "Недѣля". Всѣмъ извѣстно, отвѣчаемъ мы, кромѣ "Отечественныхъ Записокъ". Для нихъ, повидимому, не существуетъ этотъ тяжк³й опытъ недавняго прошлаго.

   Мы очень расположены думать, что "Отечественныя Записки" не столько стараются обмануть другихъ, сколько желали бы обмануть самихъ себя. Имъ хотѣлось бы конечно вѣрить, что подъ ногами у нихъ твердая почва, что имъ не отъ чего отказываться и нечего поправлять, что есть у нихъ литературное направлен³е, способное развиваться и обѣщающее хорошую будущность, словомъ, что они дѣло дѣлаютъ и могутъ его дѣлать.

   Къ несчаст³ю, ихъ безпрерывныя уловки доказываютъ противное. Книжки этого журнала представляютъ удивительную смѣсь давнишней журнальной рутины съ какими-то оговорками, недомолвками, поправками, оправдан³ями. "Отечественныя Записки" избрали себѣ даже особую нейтральную область, выдумали новое дѣло, которое не продолжаетъ ихъ литературныхъ предан³й, но и не противорѣчитъ имъ. Всѣ три года онѣ усерднѣйшимъ образомъ занимались метафизикой. Онѣ не проповѣдывали метафизики, а напротивъ, всячески опровергали ее; но результатъ вышелъ тотъ же: журналъ наполнялся преимущественно статьями о прогрессѣ и его общей формулѣ, о дарвиновой теор³и, объ истор³и нравственности, о началѣ цивилизац³и, о томъ, что было до человѣка, о новой геолог³и, новой палеонтолог³и, о положительной философ³и, словомъ, о всевозможныхъ общихъ и отвлеченныхъ предметахъ. Намъ проповѣдывали позитивизмъ, какъ послѣдн³й результатъ европейскаго мышлен³я; но увы! этотъ послѣдн³й изъ многихъ послѣднихъ результатовъ уже, кажется, не производитъ другого впечатлѣн³я, кромѣ сильнѣйшей скуки. Гдѣ тотъ энтуз³азмъ, съ которымъ нѣкогда встрѣчались у насъ европейск³я учен³я? Его нѣтъ и слѣда конечно потому, что сама европейская наука лишилась всякаго энтуз³азма.

   Мног³е судятъ объ "Отечественныхъ Запискахъ" иначе, гораздо строже, чѣмъ мы; мног³е говорятъ, что это не только не серьезное, а положительно дурное дѣло. Этотъ журналъ, говорятъ строг³е судьи, потерялъ всякую руководящую идею, но сохранилъ все дурное, чѣмъ сопровождался у насъ расцвѣтъ западничества: нахальство, наглость, всѣ замашки литературнаго террора и ничѣмъ не стѣсняющагося журнальнаго лукавства, всяческаго пускан³я пыли въ глаза и морочен³я довѣрчивой публики. Подобный образъ дѣйств³й когда-то находилъ себѣ нѣкоторое извинен³е въ увлечен³и идеями, въ желан³и всякими средствами доставить имъ побѣду. Теперь же, когда подъ этимъ нахальствомъ и обманомъ ровно ничего не скрывается, эти пр³емы внушаютъ лишь глубокое отвращен³е.

   Какъ читатели видѣли, мы такъ строго не судимъ. Мы охотнѣе остаемся на нашей возвышенной точкѣ зрѣн³я и отыскиваемъ нѣкоторую логику въ превращен³яхъ нашей журналистики. Дурныя привычки конечно дурны, но, вѣдь, ихъ не легко сбросить. И намъ кажется, что "Отечествен. Записки" въ нѣкоторыхъ отношен³яхъ все-таки исправляются.

  

  

   "Дѣло" есть органъ, прямо идущ³й по завѣщанному западничествомъ пути, не уклоняющ³йся въ сторону и не лукавящ³й. Въ этомъ отношен³и оно было бы очень интересно, если бы могло сказать что-нибудь новое, если бы не переворачивало и не пережовывало все однѣ и тѣ же старыя, давно знакомыя темы, если бы не доказывало каждою книжкою, что идеи, до которыхъ достигло наше западничество, неспособны къ дальнѣйшему развит³ю, неплодотворны, непроизводительны.

   А впрочемъ отрицан³е нѣсколько вырождается. Укоренившись въ нашей литературѣ, сдѣлавшись общимъ, рутиннымъ направлен³емъ, оно, какъ намъ кажется, принимаетъ понемногу чисто-русск³я черты. Оно переходить въ то общее отречен³е отъ жизни, которое постоянно отзывается въ русскомъ народѣ вслѣдств³е его высокаго религ³ознаго настроен³я. Мысль о томъ, что въ м³рѣ нѣтъ правды, что пользован³е земными благами сопряжено съ грѣхомъ и соблазномъ, что отъ трудовъ праведныхъ не наживешь палатъ каменныхъ, так³я и подобныя мысли давно привычны русскому народу и на нихъ-то сбивается то обличен³е, котораго первоначальная цѣль состоитъ въ высокомѣрномъ желан³и устроить м³ръ гораздо лучше, чѣмъ какъ онъ есть. Безчисленныя стихотворен³я, написанныя на ту тему, что бѣдный страдаетъ, а богатый веселится, очень назидательны для читателей, возбуждаютъ въ нихъ добрыя чувства, напоминаютъ имъ долгъ милосерд³я, но отнюдь не внушаютъ имъ буйныхъ мыслей. Точно также и всякое раскрыт³е общественныхъ ранъ, всякое указан³е на злоупотреблен³я и неправды отнюдь не дѣйствуетъ на читателей революц³оннымъ образомъ, а только наводитъ ихъ на мысли о собственномъ исправлен³и и на благ³я намѣрен³я. Мы увѣрены, что подобныя же мысли и намѣрен³я главнѣйшимъ образомъ вдохновляютъ и самихъ писателей, и потому мы настоятельно рекомендуемъ эту точку зрѣн³я цензурному вѣдомству. Русск³й народъ - есть народъ благочестивый; онъ не вѣритъ въ возможность рая на землѣ и не мечтаетъ объ этой возможности; онъ знаетъ, что зло на землѣ неизбѣжно, что м³ръ нашъ есть юдоль плача, мѣсто испытан³я. Вотъ въ какомъ смыслѣ онъ принимаетъ всяческ³я обличен³я, всяк³я жалостныя и мрачныя картины, а отнюдь не въ томъ, будто бы во всемъ виноваты власти.

   Прибавимъ къ этому, что литература послѣдовательнаго отрицан³я падаетъ все ниже и ниже въ разсужден³и силы мысли и художественнаго достоинства. Повѣстей "Дѣла" читать невозможно. Ученыя разсужден³я, критика и публицистика представляютъ.- они представляютъ именно тѣ "вялыя, смутныя, безсильно-пространныя разглагольств³я", на которыя жалуется одинъ изъ величайшихъ любителей русской журналистики, г. Тургеневъ {См. соч. Тург. Изд. Салаевы[ъ, т. I. стр. CII.}. Очень мѣтко сказано, и мы не сомнѣваемся, что этотъ отзывъ касается всего больше "Дѣла", хотя и друг³я издан³я не должны обольщать себя мысл³ю, что г. Тургеневъ не имѣлъ ихъ въ виду.

  

  

   Таково положен³е нашего западническаго лагеря. Мы указали лишь немног³я черты, но если читателямъ дорогъ и важенъ вопросъ, о которомъ идетъ рѣчь, то они извинятъ неполноту картины и не посѣтуютъ на эти отрывочныя замѣтки. Ясно, что западничество разлагается и вырождается. Несостоятельность предъ событ³ями нашей политической истор³и, несостоятельность предъ явлен³ями нашей литературы (напр. передъ "Войною и Миромъ" гр. Л. Н. Толстого), рядъ уступокъ, сдѣланныхъ народному направлен³ю, чувство внутренней непослѣдовательности, желан³е отодвинуть назадъ позиц³ю всего лагеря и лукаво замаскировать это отступлен³е, чувство отсутств³я прочныхъ и ясныхъ идеаловъ,- всѣ эти черты несомнѣнно принадлежать нашему западничеству въ настоящую минуту. Серьезныхъ, значительныхъ западниковъ нѣтъ: они въ настоящее время невозможны.

   И при всемъ этомъ западничество не только не близко къ паден³ю, а напротивъ, наростаетъ съ каждымъ днемъ и никогда еще не было такъ могущественно, не захватывало собою такого множества умовъ. Оно составляетъ нашу привычку, нашъ предразсудокъ, наше старовѣрство, нашу рутину, нашу умственную и нравственную болѣзнь. Поэтому оно прекратится не скоро и будетъ жить и наростать даже при совершенномъ отсутств³и внутренней силы. Но какое же плачевнѣйшее зрѣлище представляетъ въ силу этого литература! Грустно подумать, какою безвкусною и никуда негодною трухою питается обыкновенно наша публика, на какомъ жалкомъ чтен³и растутъ наши юноши и дѣвы! Книги въ родѣ Соц³ально-педагогическихъ услов³й умственнаго развит³я русскаго народа, или Положен³я рабочаго класса съ Росс³и имѣютъ величайш³й успѣхъ, читаются съ жадност³ю, признаются плодами великой мудрости и учености. Одно можетъ насъ утомить въ этомъ случаѣ: эта публика, составляющая тонк³й поверхностный слой русскаго народа, слой вывѣтривш³йся и все больше вывѣтривающ³йся отъ внѣшнихъ вл³ян³й, сама подвергается этимъ вл³ян³ямъ только на поверхности. Большею част³ю идеи, которыми она питается, сидятъ въ ней не глубоко и при первомъ толчкѣ вылетаютъ изъ нея съ изумительною легкост³ю. Подобной подвижности и легкости въ мысляхъ еще м³ръ не видалъ! Да и не можетъ рости глубоко то, что приносится извнѣ, что не имѣетъ крѣпкаго корня въ самыхъ душахъ и сердцахъ людей.

  

  

   Главное вниман³е въ этой статьѣ было обращено на западничество. По разнымъ причинамъ мы мало сказали о современномъ состоян³и славянофильства. Но контрастъ между успѣхами и развит³емъ этихъ двухъ направлен³й ясенъ и поразителенъ, отчасти уясняется и нашими замѣтками. Въ 1847 году (въ послѣдн³й годъ своей дѣятельности) Бѣлинск³й писалъ: "можетъ быть, мы и дѣйствительно не совсѣмъ вѣрно излагали образъ мыслей славянофиловъ и приписывали имъ иногда так³я мнѣн³я, которыя имъ не принадлежатъ, и умалчивали о такихъ, которыя составляютъ основу ихъ учен³я. Но кто же въ этомъ виноватъ? Конечно не мы, а сами гг. славянофилы. До сихъ поръ ни одинъ изъ нихъ не потрудился изложить основныхъ началъ славянофильскаго учен³я, показать, чѣмъ оно разнится отъ извѣстныхъ воззрѣн³й. Вмѣсто этого у нихъ одни

  

   Намеки тонк³е на то,

   Чего не вѣдаетъ никто".

  

   (Соч. Бѣлинскаго, т. XI стр. 258).

   Въ этомъ отзывѣ Бѣлинск³й былъ юридически совершенно правъ: на судѣ никому нельзя поставить въ вину, что онъ не отгадалъ чужихъ мыслей. Но критикъ, разумѣется, не долженъ бы оправдываться подобнымъ образомъ: на то онъ и критикъ, чтобы быть проницательнымъ и отгадывать дѣло даже по намекамъ. Во всякомъ случаѣ изъ словъ правдиваго и умнаго Бѣлинскаго ясно то положен³е, въ которомъ было тогда славянофильство: оно существовало для читателей только въ намекахъ. Кто рѣшится сказать то же самое теперь? Теперь слѣдовало бы измѣнить слова Бѣлинскаго такимъ образомъ:

   "Мног³е писатели потрудились изложить намъ основныя начала славянофильскаго учен³я, показать чѣмъ оно разнится отъ извѣстныхъ воззрѣн³й. Съ 1847 г. явилось столько книгъ и выходило столько пер³одическихъ издан³й этого направлен³я, что смыслъ славянофильства для всѣхъ разумѣющихъ ясенъ и ясно, что это направлен³е - сильное, многосодержательное, спокойно и широко развивающееся, имѣющее богатую будущность. Несмотря на то, противоположный лагерь, т. е. вся масса литературы, до сихъ поръ невѣрно излагаетъ образъ мыслей славянофиловъ, именно приписываетъ имъ так³я мнѣн³я, которыя имъ не принадлежатъ, и умалчиваетъ о такихъ, которыя составляютъ основу ихъ учен³я. Съ юридической стороны подобное поведен³е литературы составляетъ непростительную и тяжкую вину, а съ литературной доказываетъ отсутств³е проницательности и великое оскудѣн³е критическаго пониман³я".

   Такъ сказалъ бы Бѣлинск³й, какъ человѣкъ умный, честный, чуждавш³йся всякаго журнальнаго лукавства и смотрѣвш³й на свое литературное дѣло самымъ серьезнымъ образомъ.

  

   1871 г., 18 января.