Главная » Книги

Струве Петр Бернгардович - В. И. Ленин. Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве

Струве Петр Бернгардович - В. И. Ленин. Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве


1 2 3 4 5 6 7 8 9


В. И. Ленин

Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве

(Отражение марксизма в буржуазной литературе)

    

По поводу книги П. Струве: "Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России".

СПБ. 1894 г.*1

    

Написано в конце 1894 - начале 1895 г.

Напечатано в 1895 г. в сборнике

"Материалы к характеристике нашего хозяйственного развития"

СПБ

Подпись: К. Тулин

Печатается по тексту сборника

"Материалы к характеристике

нашего хозяйственного развития",

сверенному с текстом сборника:

Вл. Ильин. "За 12 лет", 1907

    
   Названная книга г. Струве представляет из себя систематическую критику народничества, понимая это слово в широком смысле - как теоретическую доктрину, определенно решающую важнейшие социологические и экономические вопросы, и как "систему догматов экономической политики" (VII с.). Одна уже постановка подобной задачи могла бы сообщить книге выдающийся интерес; но еще важнее в этом отношении та точка зрения, с которой ведется критика. Об ней автор говорит в предисловии следующее:
   "Примыкая по некоторым основным вопросам к совершенно определившимся в литературе взглядам, он (автор) нисколько не считал себя связанным буквой и кодексом какой-нибудь доктрины. Ортодоксией он не заражен" (IX).
   Из всего содержания книги явствует, что под этими "совершенно определившимися в литературе взглядами" разумеются взгляды марксистские. Спрашивается, какие же именно "некоторые основные" положения марксизма автор принимает и какие отвергает? - почему и насколько? Автор не дает прямого ответа на этот вопрос. Поэтому, для выяснения того, что именно в этой книге может быть отнесено на счет марксизма, - какие положения доктрины автор принимает и насколько последовательно их выдерживает, - какие отвергает и что в этих случаях получается, - для выяснения всего этого необходим подробный разбор книги.
   Содержание ее чрезвычайно разнообразно: автор дает, во-первых, изложение "субъективного метода в социологии", принимаемого нашими народниками, критикует его и противопоставляет ему метод "историко-экономического материализма". Затем он дает экономическою критику народничества, во-первых, на основании "общечеловеческого опыта" (с IX) и, во-вторых, на основании данных русской экономической истории и действительности. Попутно дается и критика догматов народнической экономической политики. Это разнообразие содержания (совершенно неизбежное при критике крупнейшего течения нашей общественной мысли) определяет и форму разбора: приходится следить шаг за шагом за изложением автора, останавливаясь на каждом ряде его аргументов.

___

   Но прежде чем приступать к разбору книги, мне кажется необходимым остановиться поподробнее на некотором предварительном объяснении. Задача настоящей статьи - критика книги г. Струве с точки зрения человека, "примыкающего" по всем (а не по "некоторым" только) "основным вопросам к совершенно определившимся в литературе взглядам".
   Взгляды эти не раз уже излагались с целью критики на страницах либерально-народнической печати, и это изложение до безобразия затемнило их, - даже более того: исказило, припутав не имеющие никакого отношения к ним гегельянство, "веру в обязательность для каждой страны пройти через фазу капитализма" и много другого чисто уже нововременского вздора.
   Особенно практическая сторона доктрины, применение ее к русским делам, подвергалась искажениям. Не желая понять, что исходным пунктом доктрины русского марксизма является совершенно иное представление о русской действительности, наши либералы и народники сличали доктрину со своим старым взглядом на эту действительность и получали выводы не только ни с чем несообразные, но еще вдобавок возводящие на марксистов самые дикие обвинения.
   Не определив с точностью своего отношения к народничеству, - мне представляется, поэтому, невозможным приступать к разбору книги г. Струве. Кроме того, предварительное сличение народнической и марксистской точек зрения необходимо для разъяснения многих мест разбираемой книги, которая ограничивается объективной стороной доктрины и оставляет почти вовсе в стороне практические выводы.
   Сличение это покажет нам, какие есть общие исходные пункты у народничества и марксизма и в чем их коренное отличие. При этом удобнее взять старое русское народничество, так как оно, во-первых, неизмеримо выше современного (представляемого органами вроде "Русского Богатства") в отношении последовательности и договоренности, а, во-вторых, цельнее показывает лучшие стороны народничества, к которым в некоторых отношениях примыкает и марксизм.
   Возьмем одну из таких professions de foi[1] старого русского народничества и будем следить шаг за шагом за автором.

___

ГЛАВА I

ПОДСТРОЧНЫЙ КОММЕНТАРИЙ

К НАРОДНИЧЕСКОЙ PROFESSION DE FOI

    
   В CCXLII томе "Отечественных Записок"[2] помещена, без имени автора, статья: "Новые всходы на народной ниве", которая рельефно выдвигает прогрессивные стороны народничества в противовес русскому либерализму.
   Автор начинает с того, что "теперь" протестовать против "людей, выделяющихся из народной среды и становящихся на высшую общественную ступень", считается "чуть не изменой".
    
   "Еще недавно один литературный осел лягнул "Отечественные Записки" за пессимизм к народу, как он выразился по поводу небольшой рецензии о книжке Златовратского, в которой, кроме пессимизма к ростовщичеству и развращающему влиянию полтины вообще, ничего пессимистического не было; а когда, затем, Гл. Успенский написал комментарий к своим последним очеркам ("Отеч. Записки", No 11, 1878 г.), то либеральное болото, совсем как в сказке, всколыхалось... и, нежданно-негаданно, явилось такое множество защитников народа, что мы, поистине, удивились тому, что народ наш имеет столько друзей... Я не могу не сочувствовать... постановке вопроса о красавице-деревне и об отношении к ней литературных парней или, лучше сказать, не парней, а старых волокит из гг. дворян и лакеев, и молодого купечества... Петь деревне серенады и "строить ей глазки" вовсе еще не значит любить и уважать ее, точно так же, как и указывать ее недостатки вовсе еще не значит - относиться к ней враждебно. Если вы спросите того же самого Успенского,.. к чему больше лежит его душа, в чем он видит больше залогов будущего - в деревне или в стародворянском и новомещанском наслоениях? то разве может быть какое-нибудь сомнение в том, что он скажет: "в деревне"".
   Это место весьма характерно. Во-первых, оно показывает наглядно, в чем сущность народничества: в протесте против крепостничества(стародворянское наслоение) и буржуазности (новомещанское) в России с точки зрения крестьянина, мелкого производителя. Во-вторых, оно показывает в то же время и мечтательность этого протеста, его отворачивание от фактов.
   Разве "деревня" существует где-нибудь вне "стародворянских" или "новомещанских" порядков? Разве не "деревню" именно строили и строят по-своему представители тех и других? Деревня - это и есть "наслоение" отчасти "стародворянское", отчасти "новомещанское". Как ни вертите деревню, - но если вы будете ограничиваться констатированием действительности (об этом только и идет речь), а не возможностями, вы не сумеете найти в ней ничего иного, никакого третьего "наслоения". И если народники находят, то только потому, что за деревьями не видят леса, за формой землевладения отдельных крестьянских общин не видят экономической организации всего русского общественного хозяйства. Эта организация, превращая крестьянина в товаропроизводителя, делает его мелким буржуа, - мелким обособленным хозяином на рынок; в силу этого она исключает возможность искать "залогов будущего" позади и заставляет искать их впереди - не в "деревне", в которой сочетание "стародворянского" и "новомещанского" наслоений страшно ухудшает положение труда и отнимает у него возможность борьбы против владык "новомещанских" порядков, так как самая противоположность их интересов интересам труда недостаточно развита, - а в вполне развитом, до самого конца "новомещанском" наслоении, вполне очистившемся от "стародворянских" прелестей, обобществившем труд, довершившем и выяснившем ту социальную противоположность, которая в деревне находится еще в зачаточном, придавленном состоянии.
   Теперь следует наметить те теоретические различия, которые есть между доктринами, приводящими к народничеству и марксизму, между пониманиями русской действительности и истории.
   Пойдем дальше за автором.
   Он уверяет "гг. возмутившихся духом", что соотношение между народной бедностью и народной нравственностью Успенский понимает
   "лучше многих поклонников деревни, для которых... деревня есть... нечто вроде либерального паспорта, которым в эпохи, подобные переживаемой, запасаются обыкновенно все неглупые и практические буржуа".
   Почему бы это, думаете вы, г. народник, происходит такая прискорбная и обидная для человека, желающего представлять интересы труда, вещь, как обращение в "либеральный паспорт" того, в чем он видит "залоги будущего"? Это будущее должно исключать буржуазию, - а то, через что хотите вы идти к этому будущему, не только не встречается враждебно "практическими и неглупыми буржуа", а напротив, охотно берется и берется за "паспорт".
   Как вы думаете, мыслима ли была бы такая скандальная вещь, если бы "залоги будущего" стали указывать вы не там, где социальные противоположности, свойственные тому строю, в котором хозяйничают "практические и неглупые буржуа", находятся еще в неразвитом, зачаточном состоянии, а там, где они развиты до конца, до nec plus ultra[3], где нельзя, следовательно, ограничиваться паллиативами и полумерами, где нельзя утилизировать desiderata[4] трудящихся в свою пользу, где вопрос поставлен ребром.
   Не говорите ли вы сами ниже такой вещи:
   "Не хотят понять пассивные друзья народа той простой вощи, что в обществе все действующие силы слагаются, обыкновенно, в две равнодействующие, взаимно-противоположные, и что пассивные силы, не принимающие, по видимому, участия в борьбе, служат только той силе, которая в данную минуту имеет перевес" (с. 132).
   Разве деревня не подпадает под эту характеристику, разве она - какой-нибудь особый мир, в котором нет этих "взаимно-противоположных сил" и борьбы, чтобы о ней можно было говорить огулом, не боясь сыграть на руку "имеющей перевес силе"? Разве, раз уже речь пошла о борьбе, основательно начинать с того, где содержание этой борьбы загромождено кучей посторонних обстоятельств, мешающих твердо и окончательно отделить друг от друга эти взаимно-противоположные силы, мешающих видеть ясно главного врага? Не очевидно ли, что та программа, которую выставляет автор в конце статьи, - образование, расширение крестьянского землевладения, уменьшение податей - не в состоянии затронуть ни на йоту того, кто имеет перевес, а последний пункт программы - "организация народной промышленности" - уже предполагает, ведь, что борьба не только была, но, сверх того, что она уже кончилась победой? Ваша программа сторонится от того антагонизма, наличность которого вы сами не могли не признать. Поэтому она и не страшна хозяевам "новомещанского наслоения". Ваша программа - мелкобуржуазная мечта. Вот почему только и годна она на то, чтобы быть "либеральным паспортом".
   "Люди, для которых деревня есть отвлеченное понятие, а мужик - отвлеченный Нарцис, даже думают плохо, когда говорят, что деревню нужно только хвалить и утверждать, что она отлично противостоит всем разрешающим ее влияниям. Если деревня поставлена в такие условия, что каждый день должна биться из-за копейки, если ее обирают ростовщики, обманывают кулаки, притесняют помещики, если ее иногда секут в волостном правлении, то разве это может оставаться без влияния на ее нравственную сторону? Если рубль, эта капиталистическая луна, выплывает на первый план деревенского ландшафта, если на него обращаются все взоры, все помыслы и душевные силы, если он становится целью жизни и мерилом способностей личности, то разве можно скрывать этот факт и говорить, что мужик есть такой Косьма бессребреник, которому вовсе не нужны деньги? Если в деревне заметны стремления к розни, расцветает пышным цветом кулачество и стремится к закабалению слабейшего крестьянства в батраки, к разрушению общины и т.д., то разве можно, спрашиваю я, скрывать все эти факты?! Мы можем желать более обстоятельного и всестороннего их исследования, можем объяснять их себе гнетущими условиями бедности (с голоду люди воруют, убивают, а в крайних случаях даже едят друг друга), но скрывать их совсем невозможно. Скрывать их значит защищать statum quo[5], значит защищать пресловутое laissez faire, laissez aller[6], пока грустные явления не примут ужасающих размеров. Подрумянивать истину вообще всегда излишне".
   Опять-таки, как хороша эта характеристика деревни и как мелки выводы из нее! как верно подмечены факты и как мизерно объяснение, понимание их! Снова видим мы тут гигантскую пропасть между desiderat'ами насчет защиты труда и средствами их осуществления. Капитализм в деревне - это для автора не более как "грустное явление". Несмотря на то, что он видит такой же капитализм и в городе в крупных размерах, видит, как капитализм подчинил себе не только все области народного труда, но даже и "прогрессивную" литературу, преподносящую буржуазные меры от имени народа и во имя народа, - несмотря на это, он не хочет признать, что дело в особой организации нашего общественного хозяйства, и утешает себя мечтами, что это только грустное явление, вызванное "гнетущими условиями". А если де не держаться теории невмешательства, тогда можно устранить эти условия. Да, если бы да кабы! Но никогда еще не бывало на Руси политики невмешательства; всегда было вмешательство... в пользу буржуазии, и только сладкие грезы "послеобеденного спокойствия" могут породить надежду на изменение этого без "перераспределения социальной силы между классами", как говорит г. Струве.
   "Мы забываем, что обществу нашему нужны идеалы - политические, гражданские и иные - главным образом для того, чтобы, запасшись ими, можно было уже ни о чем не думать, что ищет оно их не с юношеской тревогой, а с послеобеденным спокойствием, что разочаровывается оно в них не с душевными муками, а с легкостью аркадского принца. Таково, по крайней мере, громадное большинство нашего общества. Ему, собственно говоря, и не нужно никаких идеалов, потому что оно сыто и вполне удовлетворяется утробными процессами".
   Превосходная характеристика нашего либерально-народнического общества.
   Спрашивается, кто же теперь последовательнее: "народники" ли, продолжающие возиться и нянчиться с этим "обществом", угощающие его изображением ужасов "грядущего" капитализма, "грозящего зла"[7], как выразился автор статьи, призывающие его представителей сойти с неправильного пути, на который "мы" уклонились и т.д., - или марксисты, которые так "узки", что резко отграничивают себя от общества и считают необходимым обратиться исключительно к тем, кто не "удовлетворяется" и не может удовлетвориться"утробными процессами", для кого идеалы - нужны, для кого они являются вопросом повседневной жизни.
   Это - отношение институтки, - продолжает автор. Это
   "свидетельствует о глубоком развращении мысли и чувства... никогда еще не было такого приличного, лакированного, такого невинного и вместе с тем глубокого разврата. Разврат этот есть целиком достояние нашей новейшей истории, достояние мещанской культуры [т. е. буржуазных, капиталистических порядков, точнее сказать. К. Т.[8]], развившейся на почве барства, дворянского сентиментализма, невежества и лени. Мещанство принесло в жизнь свою науку, свой нравственный кодекс и свои софизмы".
   Казалось бы, автор настолько верно оценил действительность, чтобы понять и единственно возможный выход. Ежели все дело в нашей буржуазной культуре, - значит, не может быть иных "залогов будущего", кроме как в "антиподе" этой буржуазии, потому что он один окончательно "дифференцирован" от этой "мещанской культуры", окончательно и бесповоротно враждебен ей и неспособен ни на какие компромиссы, из которых так удобно выкраивать "либеральные паспорта".
   Но нет. Можно еще помечтать. "Культура" - действительно одно "мещанство", один разврат. Но ведь это только результат старого барства (сам же сейчас признал, что она создана новейшей историей, той историей, которая именно и уничтожила старое барство) и лени - нечто, значит, случайное и не имеющее прочных корней и т. д., и т. д. Начинаются фразы, не имеющие никакого смысла, кроме отворачивания от фактов и сентиментального мечтания, закрывающего глаза на наличность "взаимно-противоположных сил". Слушайте:
   "Ему (мещанству) нужно водворить их (науку, нравственный кодекс) на кафедре, в литературе, в суде и в других пунктах жизни. [Выше мы видели, что оно уже водворило их в таком глубоком "пункте жизни", как деревня. К. Т.] Оно прежде всего не находит для этого достаточно годных людей и, по необходимости, обращается к людям других традиций. [Это русская-то буржуазия "не находит людей"?! Не стоит и опровергать этого, тем более, что автор сам себя ниже опровергнет. К. Т.] Люди эти не знают дела [русские капиталисты?! К. Т.], шаги их неопытны, движения неуклюжи [достаточно "знают дело", чтобы получать десятки и сотни процентов прибыли; достаточно "опытны", чтобы практиковать повсеместно truck-system*2; достаточно ловки, чтобы получать покровительственные пошлины. Только тому, кто непосредственно и прямо не чувствует на себе гнета этих людей, только мелкому буржуа и могла померещиться такая фантазия. К. Т.]; они стараются подражать западноевропейской буржуазии, выписывают книжки, учатся [вот уже автор сам должен признать фантастичность сочиненного им сейчас мечтания: будто у нас "мещанская культура" развилась на почве невежества. Неправда. Именно она принесла пореформенной России ее культурность, "образованность". "Подрумянивать истину", изображать врага бессильным и беспочвенным "вообще всегда излишне". К. Т.]; порой их берет сожаление о прошлом, а порой раздумье о будущем, так как слышны откуда то голоса, что мещанство есть только наглый временщик, что наука его не выдерживает критики, а нравственный кодекс и совсем никуда не годится".
   Это русская-то буржуазия грешит "сожалением о прошлом", "раздумьем о будущем"?! Подите вы! И охота же людям самих себя морочить, клеветать так необъятно на бедную русскую буржуазию, будто она смещалась голосами о "негодности мещанства"! Не наоборот ли: не "смутились" ли эти "голоса", когда на них хорошенько прикрикнули, не они ли это проявляют "раздумье о будущем"?..
   И подобные господа удивляются еще и прикидываются непонимающими, за что их называют романтиками!
   "Между тем, надо спасаться. Мещанство не просит, а приказывает, под страхом погибели, идти на работу[9]. Не пойдешь - останешься без хлеба и будешь стоять среди улицы - выкрикивать: "отставному штабс-капитану!", а то и совсем околеешь с голоду. И вот начинается работа, слышится визг, скрип, лязганье, идет суматоха. Работа спешная, не терпящая отлагательств. Наконец, механизм пущен. Визга и острых звуков как будто бы меньше, части как будто бы обходятся, слышен только грохот чего то неуклюжего. Но тем страшнее: доски гнутся все больше и больше, винты хлябают и, того и гляди, все разлетится вдребезги".
   Это место потому особенно характерно, что в рельефной, лаконической, красивой форме содержит схему тех рассуждений, которые любят облачать в научную форму российские народники. Исходя из бесспорных, не подлежащих никакому сомнению фактов, доказывающих наличность противоречий при капиталистическом строе, наличность угнетения, вымирания, безработицы и т. д., они усиливаются доказать, что капитализм - крайне нехорошая вещь, "неуклюжая" [ср. В. В., Каблукова ("Вопрос о рабочих в сельском хозяйстве"), отчасти г. Николая -она], которая "того и гляди" разлетится вдребезги.
   Глядим, вот уже много-много лет, как глядим, и видим, что эта сила, приказывающая русскому народу идти на работу, все крепнет и растет, хвастает перед всей Европой мощью создаваемой ею России и радуется, конечно, тому, что "слышатся голоса" только о необходимости уповать на то, что "винты расхлябаются".
    
   "У людей слабых замирает сердце от страха. "Тем лучше", - говорят люди отчаянные. "Тем лучше", - говорит и буржуазия: - "скорее выпишем из-за границы новый механизм, скорее приготовим платформы, доски и другие грубые части из домашнего материала, скорее заведем искусных машинистов". Между тем, нравственная сторона общества во все это время находится в самом скверном состоянии. Некоторые входят во вкус новой деятельности и стараются через силу, некоторые отстают и разочаровываются в жизни".
   Бедная русская буржуазия! "Через силу" старается присваивать сверхстоимость! и чувствует себя скверно с нравственной стороны! (Не забудьте, что страницей назад вся эта нравственность сводилась к утробным процессам и разврату.) Понятно, что тут уже нет никакой надобности в борьбе с ней - да еще какой-то классовой борьбе, - а просто пожурить хорошенько - и она перестанет себя насиловать.
   "О народе в это время почти никто не думает; между тем, делается, по правилам буржуазии, все для народа, за его счет, между тем, каждый общественный деятель и литература считают долгом распространяться об его благе... Это либерально кокетливое направление подавило все остальные и сделалось преобладающим. В наш демократический век не только г. Суворин публично признается в любви к народу и говорит: "одно я всегда любил и умру с этой любовью - народ, я сам вышел из народа" (что еще ровно ничего не доказывает), но даже "Московские Ведомости" как то совсем иначе относятся к нему... и как то, по-своему, конечно, заботятся об его благоустройстве. В настоящее время не осталось ни одного органа печати, подобного покойной "Вести", т.е. явно недружелюбного к народу. Но явно недружелюбное отношение было лучше, потому что тогда враг был на чистоту, как на ладони: видно было, с какой стороны он дурак, с какой плут. Теперь все - друзья и в то же время все - враги, все перемешалось в общем хаосе. Народ, как говорит Успенский, именно опутан каким то туманом, сбивающим неопытного человека с толку и пути. Прежде он видел перед собою одну искреннюю беззаконность. Теперь же ему говорят, что он так же свободен, как и помещик, говорят, что он сам управляет своими делами, говорят, что его поднимают из ничтожества и ставят на ноги, тогда как во всех этих заботах тянется, перевивая их тонкою, но цепкою нитью, одна нескончаемая фальшь и лицемерие".
   Что верно, то верно!
   "Тогда далеко не все занимались устройством ссудосберегательных товариществ, поощряющих кулачество и оставляющих настоящих бедняков без кредита".
   Сначала можно бы подумать, что автор, понимая буржуазность кредита, должен совершенно сторониться от всяких таких буржуазных мер. Но отличительная и основная черта мелкого буржуа - воевать против буржуазности средствами буржуазного же общества. Поэтому и автор, как и народники вообще, исправляет буржуазную деятельность, требуя более широкого кредита, кредита для настоящих бедняков!
   " ..не толковали о необходимости интенсивного хозяйства, которому мешает передел полей и община (?), не распространялись о тяжести подушных податей, умалчивая о налогах косвенных и о том, что подоходный налог превращается обыкновенно на практике в налог на тех же бедняков, не говорили о необходимости земельного кредита для покупки крестьянами земель у помещиков по ненормально высоким ценам и т.д... То же самое и в обществе: там тоже такое множество друзей у народа, что только даешься диву... Вероятно, скоро о любви к народу станут говорить закладчики и целовальники".
   Протест против буржуазности превосходен; но выводы мизерные: буржуазия царит и в жизни, и в обществе. Казалось бы, следует отвернуться от общества и идти к антиподу буржуазии.
   Нет, следует пропагандировать кредит для "настоящих бедняков"!
   "Кто больше виноват в подобном смутном положении вещей - литература или общество, - определить трудно, да и определять совершенно бесполезно. Говорят, что рыба разлагается с головы, но я не придаю этому чисто кулинарному наблюдению никакого значения".
   Разлагается буржуазное общество - вот, значит, мысль автора. Стоит подчеркнуть, что именно таков исходный пункт марксистов.
   "А между тем, когда мы кокетничаем с деревней и делаем ей глазки, колесо истории вертится, действуют стихийные силы, или, говоря понятнее и проще, к жизни пристегиваются всевозможные пройдохи и перестраивают ее по-своему. Пока литература будет спорить о деревне, о прекраснодушии мужика и об отсутствии у него знаний, пока публицистика будет исписывать целые ведра чернил по вопросам об общине и формах землевладения, пока податная комиссия будет продолжать обсуждать податную реформу, - деревня окажется вконец обездоленной".
   Вот что! "Пока мы говорим - колесо истории вертится, действуют стихийные силы"!
   Какой бы шум вы подняли, друзья, когда бы это сказал я!*3
   Когда марксисты говорят о "колесе истории и стихийных силах", поясняя притом с точностью, что эти "стихийные силы" есть силы развивающейся буржуазии, - гг. народники предпочитают замалчивать вопрос о том, верен ли и верно ли оценен факт роста этих "стихийных сил", и болтать непроходимую белиберду о том, какие это "мистики и метафизики" люди, способные говорить о "колесе истории" и "стихийных силах".
   Разница между выписанным признанием народника и обычным положением марксистов только та - и весьма существенная разница, - что, между тем как для народника эти "стихийные силы" сводятся к "пройдохам", которые "пристегиваются к жизни", для марксиста стихийные силы воплощаются в классе буржуазии, который является продуктом и выражением общественной "жизни", представляющей из себя капиталистическую общественную формацию, а не случайно или извне откуда-то "пристегиваются к жизни". Оставаясь на поверхности различных кредитов, податей, форм землевладения, переделов, улучшений и т. п., народник не может видеть у буржуазии глубоких корней в русских производственных отношениях и потому утешает себя детскими иллюзиями, что это не более как "пройдохи". И естественно, что с такой точки зрения, действительно, будет абсолютно непонятно, при чем тут классовая борьба, когда все дело только в устранении "пройдох". Естественно, что гг. народники на усиленные и многократные указания марксистов на эту борьбу отвечают ничего не понимающим молчанием человека, который не видит класса, а видит только "пройдох".
   С классом может бороться только другой класс, и притом непременно такой, который вполне уже "дифференцирован" от своего врага, вполне противоположен ему, но с "пройдохами", разумеется, достаточно бороться одной полиции, в крайнем случае, - "обществу" и "государству".
   Скоро мы увидим, однако, каковы эти "пройдохи" по характеристике самого народника, как глубоки их корни, как всеобъемлющи их общественные функции.
   Далее, после выше выписанных слов о "пассивных друзьях народа" автор непосредственно продолжает:
   "Это - нечто худшее, чем вооруженный нейтралитет в политике, худшее потоку, что тут всегда оказывается активная помощь сильнейшему. Как бы пассивный друг ни был искренен в своих чувствах, какое бы скромное и тихое положение он ни старался принять на житейском поприще, он все равно будет вредить друзьям..."
   "...Для людей, более пли менее цельных и искренне любящих народ[10], подобное положение вещей становится, наконец, невыносимо омерзительным. Им становится стыдно и противно слушать это сплошное и приторное изъяснение в любви, которое повторяется из года в год каждый день, повторяется и в канцеляриях, и в великосветских салонах, и в трактирах, за бутылкою клико, и никогда не переходит в дело. Вот поэтому-то, в конце концов, они и приходят к огульному отрицанию всей этой мешанины".
   Эта характеристика отношения прежних русских народников к либералам почти целиком подошла бы к отношению марксистов к теперешним народникам. Марксистам тоже "невыносимо" уже слушать о помощи "народу" кредитами, покупками земель, техническими улучшениями, артелями, общественными запашками[11] и т. п. Они тоже требуют от людей, желающих стоять на стороне... не "народа", нет, - а того, кому буржуазия приказывает идти на работу, - "огульного отрицания" всей этой либерально-народнической мешанины. Они находят, что это "невыносимое" лицемерие - толковать о выборе путей для России, о бедствиях "грозящего" капитализма, о "нуждах народной промышленности", когда во всех областях этой народной промышленности царит капитал, идет глухая борьба интересов, и надо не замазывать, а раскрывать ее, - не мечтать: "лучше бы без борьбы"[12], а развивать ее в отношении прочности, преемственности, последовательности и, главное, идейности.
   "Вот поэтому-то, в конце концов, и являются известные гражданские заповеди, известные категорические требования порядочности, требования строгие и подчас даже узкие, за что их в особенности недолюбливают ширококрылые либералы, любящие простор в потемках и забывающие их логическое происхождение".
   Превосходное пожелание! Безусловно необходимы именно "строгие" и "узкие" требования.
   Но беда в том, что все превосходные намерения народников оставались в области "невинных "пожеланий". Несмотря на то, что они сознавали необходимость таких требований, несмотря на то, что они имели весьма достаточно времени для их осуществления, - они до сих пор не выработали их, они постоянно сливались с российским либеральным обществом целым рядом постепенных переходов, они продолжают сливаться с ним и до сих пор[13].
   Поэтому - пускай уже они пеняют на себя, если теперь марксисты против них выдвигают требования действительно очень "строгие" и очень "узкие", - требования исключительного служения исключительно одному классу (именно тому, который "дифференцирован от жизни"), его самостоятельному развитию и мышлению, требования полного разрыва с "гражданской" "порядочностью" российских "порядочных" буржуев.
   "Как бы ни были, на самом деле, узки эти заповеди в частностях, во всяком случае ничего не скажешь против общего требования: "одно из двух: или будьте действительными друзьями, или же обратитесь в открытых врагов!"
   Мы переживаем в настоящее время чрезвычайно важный исторический процесс - процесс формирования третьего сословия. Перед нашими глазами совершается подбор представителей и происходит организация новой общественной силы, которая готовится управлять жизнью".
   Только еще "готовится"? А кто же "управляет"? Какая другая "общественная сила"?
   Уж не та ли, которая выражалась в органах Ю la[14] "Весть"*5? - Невозможно. Мы не в 1894 г., а в 1879 г., накануне "диктатуры сердца"*6,- когда, по выражению автора статьи, "крайних консерваторов показывают на улице пальцем", над ними "хохочут во всю глотку".
   Уж не "народ" ли, трудящиеся? - Отрицательный ответ дает вся статья автора.
   И при этом говорить все еще: "готовится управлять"?! Нет, сила эта давным-давно "приготовилась", давным-давно "управляет"; "готовятся" же только одни народники - выбирать лучшие пути для России, да так, должно быть, и просбираются до тех пор, пока последовательное развитие классовых противоречий не оттеснит, не вытолкнет за борт всех, кто от них сторонится.
   "Процесс этот, начавшийся в Европе гораздо раньше нашего, во многих государствах пришел уже к концу[15]; в других он еще задерживается обломками феодализма и противодействием рабочих классов, но историческое колесо и здесь с каждым годом все больше и больше дробит эти обломки и укатывает жизнь для новых порядков".
   Вот до какой степени не понимают наши народники западноевропейского рабочего движения! Оно "задерживает", видите ли, капитализм, - и его, как "обломок", ставят рядом с феодализмом!
   Наглядное доказательство того, что не только для России, но и для Запада наши народники не в состоянии понять того, как можно бороться с капитализмом не "задерживанием" его развития, а ускорением его, не сзади, а спереди, не реакционно, а прогрессивно.
   "В общих чертах процесс этот состоит в следующем: между дворянством и народом образуется новый общественный слои из элементов, опускающихся сверху, и элементов, поднимающихся снизу, которые как бы имеют одинаковый удельный вес, если можно так выразиться; элементы эти тесно сплачиваются, соединяются, претерпевают глубокое внутреннее изменение и начинают изменять и верхний и нижний слон, приспособляя их к своим потребностям. Процесс этот чрезвычайно интересен сам по себе, а для нас он имеет особенно важное значение Для нас тут представляется целый ряд вопросов: составляет ли господство третьего сословия роковую и неизбежную ступень цивилизации каждого народа?.."
   Что за гиль?! Откуда и при чем тут "роковая неизбежность"? Не сам ли автор описывал и еще подробнее будет ниже описывать господство 3-го сословия у нас, на святой Руси, в 70-е годы?
   Автор берет, очевидно, те теоретические доводы, за которые прятались представители нашей буржуазии.
   Ну, как же это не мечтательная поверхностность - принимать такие выдумки за чистую монету? не понимать, что за этими "теоретическими" рассуждениями стоят интересы, интересы того общества, которое сейчас так верно было оценено, интересы буржуазии?
   Только романчик и может думать, что можно силлогизмами бороться с интересами.
   "...нельзя ли государству прямо с одной ступени перейти на другую, не делая при этом никаких сальто-морталей, которые чудятся на каждом шагу чересчур предусмотрительным филистерам, и не слушая фаталистов, видящих в истории один роковой порядок, вследствие которого господство третьего сословия так же неизбежно для государства, как неизбежна для человека старость или юность?.."
   Вот какое глубокое понимание у народников нашей действительности! Если государство содействует развитию капитализма, - то это вовсе не потому, что буржуазия владеет такой материальной силой, что "посылает на работу" народ и гнет в свою сторону политику. Вовсе нет. Дело просто в том, что профессора Вернадские, Чичерины, Менделеевы и пр. держатся неправильных теорий о "роковом" порядке, а государство их "слушает".
   "...нельзя ли, наконец, смягчить отрицательные стороны наступающего порядка, как-нибудь видоизменить его или сократить время его господства? Неужели, и в самом деле, государство есть нечто такое инертное, непроизвольное и бессильное, что не может влиять на свои судьбы и изменять их; неужели, и в самом деле, оно есть нечто вроде волчка, пускаемого провидением, который двигается по определенному только пути, только известное время и совершает известное число оборотов, или вроде организма с весьма ограниченною волею; неужели, и в самом деле, им управляет нечто вроде гигантского чугунного колеса, которое давит всякого дерзновенного, осмеливающегося попытать ближайших путей к человеческому счастью?!"
   Это чрезвычайно характерное место, с особенной наглядностью показывающее реакционность, мелкобуржуазность того представительства интересов непосредственных производителей, которое давалось и дается российскими народниками. Будучи враждебно настроены против капитализма, мелкие производители представляют из себя переходный класс, смыкающийся с буржуазией, и потому не в состоянии понять, что неприятный им крупный капитализм - не случайность, а прямой продукт всего современного экономического (и социального, и политического, и юридического) строя, складывающегося из борьбы взаимно-противоположных общественных сил. Только непонимание этого и в состоянии вести к такой абсолютной нелепости, как обращение к "государству", как будто бы политические порядки не коренились в экономических, не выражали их, не служили им.
   Неужели государство есть нечто инертное? - вопрошает с отчаянием мелкий производитель, видя, что по отношению к его интересам оно, действительно, замечательно инертно.
   Нет, - могли бы мы ответить ему, - государство ни в каком случае не есть нечто инертное, оно всегда действует и действует очень энергично, всегда активно и никогда пассивно, - и автор сам страничкой раньше характеризовал эту активную деятельность, ее буржуазный характер, ее естественные плоды. Плохо только то, что он не хочет видеть связи между таким ее характером и капиталистической организацией русского общественного хозяйства, и поэтому так поверхностен.
   Неужели государство - волчок, неужели это - чугунное колесо? спрашивает Kleinburger[16], видя, что "колесо" вертится вовсе не так, как он того желал бы.
   О нет, - могли бы мы ответить ему, - это не волчок, не колесо, не закон фатума, не воля провидения: его двигают "живые личности" "сквозь строй препятствий"[17] (вроде, например, сопротивления непосредственных производителей, или представителей стародворянского наслоения), именно те "живые личности", которые принадлежат к имеющей перевес общественной силе. II поэтому, чтобы заставить колесо вертеться в другую сторону, надо против "живых личностей" (т. е. общественных элементов, принадлежащих не к идеологическим состояниям, а прямо выражающих насущные экономические интересы) обратиться тоже к "живым личностям", против класса - обратиться тоже к классу. Для этого весьма недостаточно добрых и невинных пожеланий насчет "ближайших путей", - для этого нужно "перераспределение социальной силы между классами", для этого нужно стать идеологом не того непосредственного производителя, который стоит в стороне от борьбы, а того, который стоит в самой горячей борьбе, который уже окончательно "дифференцирован от жизни" буржуазного общества. Это единственный, а потому ближайший "путь к человеческому счастью", путь, на котором можно добиться не только смягчения отрицательных сторон положения вещей, не только сократить его существование ускорением его развития, но и совсем положить конец ему, заставив "колесо" (не государственных уже, а социальных сил) вертеться совсем в иную сторону.
   "...Нас занимает только процесс организации третьего сословия, даже только люди, выходящие из народной среды и становящиеся в его ряды. Люди эти очень важны: они исполняют чрезвычайно важные общественные функции, от них прямо зависит степень интенсивности буржуазного порядка. Без них не обходилась ни одна страна, где только этот порядок водворялся. Если их нет или недостаточно в стране, то их необходимо вызвать из народа, необходимо создать в народной жизни такие условия, которые способствовали бы их образованию и выделению, необходимо, наконец, охранять их и помогать их росту, пока они не окрепнут. Здесь мы встречаемся с прямым вмешательством в исторические судьбы со стороны людей наиболее энергичных, которые пользуются обстоятельствами и минутой для своих интересов. Обстоятельства эти состоят, главным образом, в необходимости промышленного прогресса (в замене кустарного производства мануфактурным и мануфактурного фабричным, в замене одной системы полеводства другою, более рациональною), без чего государство, действительно, обойтись не может, при известной густоте населения и международных сношениях, и "в разладе политическом и нравственном, настоятельные в государственной жизни изменения и связывают обыкновенно люди ловкие с собою и с известными порядками, которые, без всякого сомнения, могли бы быть заменены и всегда могут быть заменены другими, если другие люди будут умнее и энергичнее, чем они были до сих пор".
   Итак, автор не может не признать, что буржуазия исполняет "важные общественные функции", - функции, которые обще можно выразить так: подчинение себе народного труда, руководство им и повышение его производительности. Автор не может не видеть того, что экономический "прогресс" действительно "связывается" с этими элементами, т. е. что наша буржуазия действительно несет с собой экономический, точнее сказать, технический прогресс.
   Но тут-то и начинается коренное различие между идеологом мелкого производителя и марксистом. Народник объясняет этот факт (связи между буржуазией и прогрессом) тем, что "ловкие люди" "пользуются обстоятельствами и минутой для своих интересов", - другими словами, считает это явление случайным и потому с наивной смелостью заключает: "без всякого сомнения, эти люди всегда (!) могут быть заменены другими", которые тоже дадут прогресс, но прогресс не буржуазный.
   Марксист объясняет этот факт теми общественными отношениями людей по производству материальных ценностей, которые складываются в товарном хозяйстве, делают товаром труд, подчиняют его капиталу и поднимают его производительность. Он видит тут не случайность, а необходимый продукт капиталистического устройства нашего общественного хозяйства. Он видит поэтому выход не в россказнях о том, что "могут, без сомнения", сделать люди, заменяющие буржуа (сначала, ведь, надо еще "заменить", - а для этого одних слов или обращения к обществу и государству недостаточно), а в развитии классовых противоречий данного экономического порядка.
   Всякий понимает, что эти два объяснения диаметрально противоположны, что из них вытекают две исключающие друг друга системы действия. Народник, считая буржуазию случайностью, не видит связей ее с государством и с доверчивостью "простодушного мужичка" обращается за помощью к тому, кто именно и охраняет ее интересы. Его деятельность сводится к гой умеренной и аккуратной, казенно-либеральной деятельности, которая совершенно равносильна с филантропией, ибо "интересов" серьезно не трогает и нимало им не страшна. Марксист отворачивается от этой мешанины и говорит, что не может быть иных "залогов будущего", кроме "суровой борьбы экономических классов".
   Понятно также, что если эти различия в системах действия непосредственно и неизбежно вытекают из различий объяснения факта господства нашей буржуазии,- то марксист, ведя теоретический спор, ограничивается доказательством необходимости и неизбежности (при данной организации общественного хозяйства) этой буржуазии (это и вышло с книгой г. Струве), и если народник, обходя вопрос об этих различных приемах объяснения, занимается разговорами о гегельянстве и о "жестокости к личности"[18], - то это наглядно показывает лишь его бессилие.
   "История третьего сословия в Западной Европе чрезвычайно длинная. Мы, конечно, всю эту историю не повторим, попреки учению фаталистов; просвещенные представители нашего третьего сословия не станут, конечно, также употреблять всех тех средств для достижения своих целей, к каким прибегали прежде, и возьмут из них только наиболее подходящие и соответствующие условиям места и времени. Для обезземеления крестьянства и создания фабричного пролетариата они не станут, конечно, прибегать к грубой военной силе или не менее грубой прочистке поместий..."
   "Не станут прибегать..."?!! Только у теоретиков слащавого оптимизма и можно встречать такое умышленное забывание фактов прошлого и настоящего, которые уже сказали свое "да", - и розовое упованье, что в будущем, конечно, будет "нет". Конечно, это ложь.
   "...а обратятся к уничтожению общинного землевладения, созданию фермерства, немногочисленного класса зажиточных крестьян[19] и вообще к средствам, при которых экономически слабый погибает сам собою. Они не станут теперь создавать цехов, но будут устраивать кредитные, сырьевые, потребительные и производительные ассоциации, которые, суля общее счастье, будут только помогать сильному сделаться еще сильнее, а слабому еще слабее. Они не будут хлопотать о патримониальном суде, но будут хлопотать о законодательстве для поощрения трудолюбия, трезвости и образования, в которых будет подвизаться только молодая буржуазия, та

Категория: Книги | Добавил: Ash (11.11.2012)
Просмотров: 766 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа