Главная » Книги

Толстой Лев Николаевич, Бирюков Павел Иванович - Гонение на христиан в России в 1895 г., Страница 3

Толстой Лев Николаевич, Бирюков Павел Иванович - Гонение на христиан в России в 1895 г.


1 2 3 4

от диких горцев, часто нападающих на жителей на дорогах и даже в селениях.
   К костру собралось много народа, были мужчины, женщины и дети. В то время как оружие горело, духоборцы пели духовные псалмы. Костер горел всю ночь, и народ не расходился. (1) Сведения эти и дальнейшие я имею от моего друга, человека в высшей степени правдивого и религиозного, который поэтому не стал бы утверждать того, в чем не был бы уверен. Он пишет мне, что это сожжение было выставлено в глазах начальства бунтом, и туда были посланы казаки, которые атаковали безоружную толпу духоборцев, налетев на них лошадьми. Духоборцы мужчины, как пишет Х[илков], поставив в середину женщин и детей, а сами взявшись рука с рукой, так встретили нападение казаков. Несколько человек было ранено лошадьми, и четыре человека убиты до смерти. После этого губернатор потребовал к себе духоборцев и стал спрашивать стариков, будут ли они служить в военной службе. Старики отвечали, что они уже стары и что их, вероятно, не потребуют. Тогда губернатор потребовал трех запасных рядовых и спросил их, будут ли они служить. Они ответили, что не будут, потому что это противно учению Христа, и, вынув свои билеты, отдали их губернатору. Тогда этих людей стали бить и, как это делалось с древнехристианскими мучениками, спрашивать их после истязаний, отрекаются ли они от Христа и соглашаются ли стать человекоубийцами, и мучимые духоборцы, как древние мученики, отвечали, что не отрекаются и служить не будут. Тогда их били еще и еще, как пишет Х[илков], несколько дней, и духоборцы, как древние мученики, остались верны Христу. После этого в дома непокорных духоборцев были поставлены постоем казаки, где, само собой разумеется, они предались всякого рода насилиям над жителями. Но и казаки, как пишет Х[илков], были покорены мужеством и кротостью духоборцев и, как передавали ему, "заскучали", т. е. им стало совестно, и они поняли, что дело, которое их заставляют делать, дурное. И тогда на место казаков была вызвана лезгинская милиция, состоящая из людей совершенно диких и чуждых христианству.
  
   (1) Зачеркнуто: Сведения эти и дальнейшие я имею от моего друга кн. Хилкова, человека в высшей степени правдивого и религиозного и потому не решившего бы утверждать то, что не могло бы быть доказано. Князь Хилков этот - тот человек, которого за то. что он, бросив службу, где его ожидала блест[ящая] карье[ра], отдав большое свое имение крестьянам, поселился среди них работал, как и они, и не скрывал от них своих мыслей, которого за это сослали на 6 лет в одну из самых худших местностей Кавказа и у которого отняли по высочайшему повелению его двух детей (6-м[есячного] мальчика и 4-х л[етнюю] девочку) и отдали их бабке, враждебно расположенной к сыну, под тем предлогом, что дети не крещены по православному обряду. Кн. Хилков пишет следующее:.
  
   В другом же месте, именно в Карсе, как пишет Х[илков], происходило следующее:
   Там тоже солдаты духоборцы отдали свои ружья начальству, объявили, что они без надобности, так как они их употреблять уже не будут. Там начальство объявило отказавшимся духоборцам, что их повесят, если они не возьмут ружей. Духоборы ружей не взяли. Тогда начальство построило виселицу, сшило саваны и со всею торжественностью, употребляющейся в казнях, вывело отказавшихся духоборов к казни. Перед виселицей начальство в последний раз обратилось к духоборам с вопросом, будут ли они служить. Они отвечали, что не будут, и попросили только позволения помолиться. Когда они кончили молитву, на них надели саваны, но, увидав их непреклонность и не имея еще разрешения свыше о предании их смертной казни, должны были снять с них саваны и признать себя побежденными.
   В настоящее время духоборческие селения продолжают быть заняты войсками, в них никого не впускают и из них, и духоборцы целыми семьями выгоняются из своих домов и куда-то увозятся. Всё это - атака казаков, поранение многих и убийство четырех человек, истязания, производившиеся над запасными солдатами, отказавшимися от службы, угрозы и нравственные пытки, производившиеся в Карее, насилия, производившиеся сначала казаками, поселенными в духоборческих селениях, а потом лезгинской милицией, всё это известно мне по письму Хилкова. И сведения эти, несмотря на всё желание Хилкова быть точным, могут быть преувеличены, могут быть и неполны, так как Хилков сам находится в ссылке под присмотром полиции и не может свободно переезжать с места на место и, кроме того, начальством, как всегда, принимаются все меры для того, чтобы скрыть то, что делается им. Но почти в то же время, как я получил письмо Хилкова, в газете Биржевые Ведомости от 24 июня (1) появилось следующее известие, и известие это, подтверждающее самое существенное из того, что сказано в письме Хилкова и не получившее со стороны правительства опровержения, может быть признано совершенно достоверным. (2)
  
   (1) Описка. Следует: 24 июля.
   (2) В этом месте в рукописи поперек текста рукою Толстого написано: Тут известие.
  
   Вот это известие, представляющее в самом мягком и минимальном виде то, что совершилось и совершается. 11 человек приговорены к самому ужасному наказанию и побоям за то, что они хотят исполнять, как они понимают его, учение Христа, подвергаясь всем угрожающим за это бедствиям. Люди, переведенные в разряд штрафованных, подлежат телесному наказанию розгами и потому находятся в полной власти всякого своего начальника, который может их истязать их, как ему вздумается.
   И 400 семейств, жены, дети, старики разоряются, повергаются в нищету и лишаются своей родины только за то, что они - отцы, жены и дети тех людей, которые, исповедуя учение Христа, хотят исполнять его.
   Я надеюсь скоро получить более точные сведения обо всем этом деле от нашего друга, поехавшего на место, и сообщу вам или той газете, которая напечатает это мое письмо, то, что узнаю. Если же бы газета, которой вы передадите это письмо, послала туда своего корреспондента для исследования совершающегося, то я думаю, что она сделала бы то, что должно, потому что дело это, по моему мнению, огромной, исключительной важности. Не говоря уже о том, что исследование этого дела и оглашение его может избавить тысячи людей от страданий за свои христианские, признаваемые нами высшими, верования, может, что еще важнее, избавить правительственных людей, от царя до казака, от участия и ответственности в совершении этих жестоких дел, может содействовать разрешению того назревшего в наше время вопроса, который нельзя уже обходить, но который так или иначе подлежит разрешению людей именно нашего времени, главная важность этого дела состоит в том, что в этом случае повторяется то, что уже проявлялось несколько раз в последнее время: неизбежное столкновение насильнического склада жизни, признающего себя христианским, с теми истинно христианскими поступками людей, которые никакими ухищрениями мысли признать нельзя нехристианскими и которых нельзя не только не одобрять, но которыми нельзя не восхищаться, потому что нельзя не признать, что люди, поступающие так, поступают так во имя самых высших свойств души челове[че]ской, без признания высоты которых человечество падает на степень животного существования. Такие столкновения проявляются в последнее время везде и всё чаще и чаще, начиная от отказа от присяги на подданство, присяги в суде, участия в суде и до отказа от военной службы как отдельных лиц в России и в других государствах, где введена воинская повинность, так и отказа целыми общинами, как назарены в Австрии и духоборы и штундисты в России. И христианским правительствам уже пора перестать, как страус, прятать голову перед поднимающимся их обличителем - христианским духом, которым проникаются люди нашего времени, и дать ясный и прямой ответ на требования этого духа: или отречься от насилия, т. е. от себя как правительства, или отречься от Христа, т. е. от добра и истины, служащих (Написано: служащим) единственным оправданием существования правительства. И потому исследование того дела, о котором я пишу и в котором с особенной яркостью выразилось это столкновение отживающего насильственного порядка с зарождающимся христианским поведением, кроме того практического добра, которое оно принесет, избавив мучеников от страданий, а мучителей от их заблуждения, особенно важно. И чем больше прольется света на это дело, тем лучше.

Лев Толстой.

   2/14 августа 1895.
  
  
  
  

Помогите!

  
   На Кавказе теперь свершается ужасное дело. Более четырех тысяч людей1) страдают и умирают от голода, болезней, истощения, побоев, истязаний и других преследований русских властей.
   Эти страдающие люди - кавказские духоборы. Они терпят гонения за то, что их религиозные убеждения не позволяют им исполнять те государственные требования, которые связаны прямо или косвенно с убийством человека или насилием над ним.
   В русской и иностранной печати за последнее время нередко появлялись краткие, отрывочные сведения об этих замечательных людях. Но все, что писалось в русских газетах, было или слишком кратко, или искажено, - одно намеренно, другое бессознательно, третье в виде уступки требованиям русской цензуры. А что было напечатано за границей, то, к сожалению, мало доступно русской публике. И потому в этом обращении мы считаем своим долгом дать общую картину происходящих теперь событий и краткий очерк обстоятельств, им предшествовавших. Духоборы появились в половине прошлого столетия. К концу прошлого столетия и началу нынешнего учение их настолько выяснилось и число последователей настолько увеличилось, что правительство и церковь начали жестокое преследование, сочтя эту секту особенно вредной.
   Основа духоборческого учения состоит в том, что в душе человека пребывает дух Божий и наставляет его своим внутренним словом.
  
   1) В приводимых нами цифрах включены женщины, старики и дети.
  
   Пришествие Христа во плоти, его деяния, учение и страдания они принимают в духовном смысле. Цель страданий Христа, по их понятию, была та, чтобы подать нам пример страдания за истину. Христос продолжает в нас страдать и теперь, когда мы не живем согласно заповеди и духу его учения. Все учение духоборов проникнуто евангельским духом любви. Поклоняясь Богу духом, духоборы утверждают, что наружная церковь и все, что в ней совершается и к ней относится, не имеет для них никакого значения. Церковь там, где двое или трое собраны, т. е. соединены во имя Христово.
   Молятся они внутренно во всякое время: в определенные же дни, для удобства соответствующие православным праздникам, они собираются на молитвенные собрания, на которых читают молитвы или поют духовные песни (псалмы, как они их называют), и братски приветствуют друг друга земными поклонами, признавая каждого человека носителем божества.
   Учение духоборов основывается на предании. Это предание называется у них "животною книгою", потому что оно живет в их памяти и сердцах. Она состоит из псалмов, частью составившихся из содержания ветхого и нового завета, частью сложившихся самостоятельно.
   Как свои взаимные отношения, так и отношения к другим людям, - не только к людям, но и ко всяким живым тварям, - духоборы основывают исключительно на любви; и потому они считают всех людей равными братьями. Эту мысль о равенстве духоборы распространяют и на государственные власти, слушаться которых они не считают для себя обязательным в тех случаях, когда требования этих властей противоречат их совести. Во всем же том, что не нарушает признаваемой ими воли Бога, они охотно исполняют желания властей, как и всех людей.
   Противным своей совести и воле Бога они считают убийство, насилие и вообще нелюбовное отношение к живым существам.
   В жизни своей духоборы трудолюбивы и воздержаны; в речах своих всегда правдивы, считая всякую ложь большим грехом.
   Таковы в самых общих чертах те верования, за проявление которых духоборы издавна терпели жестокие гонения. Император Александр I в одном из своих рескриптов относительно духоборов от 9 декабря 1816 года выражается так: "Все меры строгости, истощенные над духоборами в продолжение тридцати лет до 1801 года, не токмо не истребили сей секты, но паче и паче приумножили число последователей ея". И потому он предлагает более гуманное обращение с ними. Но, несмотря на это желание Императора, гонения не прекращались. При Императоре Николае I гонения эти особенно усилились, и по повелению Николая I, в 40-х годах, они все были высланы из Таврической губернии, где были прежде поселены, в Закавказье, близко к Турецкой границе. "Польза этой меры очевидна", говорилось в ранее состоявшемся постановлении комитета министров от 6 февраля 1826 года, "пересылаемые (духоборы) за пределы Кавказской области, находясь всегда против горских народов, по необходимости должны будут оружием защищать свое имущество и семейство", т. е. должны будут отступить от своих убеждений. К тому же для поселения их назначена была местность в нынешнем Ахалкалакском уезде Тифлисской губернии на так называемых "Мокрых Горах", с суровым климатом, на высоте пяти тысяч фут над уровнем моря, где с трудом произрастает ячмень, и нередко хлебные посевы побиваются морозами. Часть же духоборов была поселена в нынешней Елизаветпольской губернии.
   Но ни суровый климат, ни соседство диких воинственных горцев не поколебали веры духоборцев и они в продолжение полустолетия, которое они прожили на Мокрых Горах, превратили эту пустынную местность в цветущие колонии и продолжали жить тою же христианскою трудолюбивою жизнью, которою они жили прежде. Но, - как это почти всегда повторяется с людьми, - соблазн богатства, которого они достигли на Кавказе, ослабил их нравственную силу, и они мало-по-малу стали несколько отступать от требований своей веры.
   Но отступая временно во внешней жизни от требований своей совести, они во внутреннем своем сознании никогда не отрекались от основ своих верований, и потому как только случились среди них события, нарушившие их внешнее спокойствие, так тотчас же воспрянул в них тот религиозный дух, которым руководились их отцы.
   В 1887 году введена была на Кавказе общая воинская повинность, а на военную службу потребовали даже тех, для которых она раньше того была, вследствие их религиозных убеждений, заменена другим. Мера эта застала врасплох духоборов, и они сначала внешне подчинились ей; но никогда по совести не отказавшись от признания войны великим грехом, они уговаривали своих забираемых в солдаты сыновей, подчиняясь разным механическим требованиям начальства, никогда не употреблять оружия в дело. Тем не менее это введение воинской повинности среди людей, считающих грехом всякое убийство и насилие над человеком, - сильно встревожило их и заставило призадуматься над степенью своего уклонения от своей веры.
   В это самое время незаконное решение правительственных учреждений и лиц, вследствие которого право на владение полумиллионным общественным имуществом духоборов было передано одному из них, ради своей личной выгоды изменившему общим интересам, вызвало протест большинства духоборов против этого человека и его партии, завладевших этим имуществом, и против подкупного местного правительства, так несправедливо решившего это дело.
   Когда же несколько представителей этого большинства, - в том числе и выборный распорядитель общественного имущества, - были высланы в Архангельскую губернию, движение это приняло вполне определенный характер.
   Большинство духоборов, около двенадцати тысяч человек, решили с полной строгостью держаться временно оставленных ими преданий отцов, отказались от употребления табаку, вина и мяса и от всякого излишества, равномерно разделили между собою все свое имущество, восполнив таким образом недостатки тех, которые оказались к тому времени обедневшими и нуждающимися, и собрали новый общественный капитал".
   В связи с этим возвращением к строгой, христианской жизни они отказались и от всякого участия в делах насилия, а потому и от воинской повинности.
   В подтверждение искренности своего решения не употреблять насилие даже для защиты себя, духоборы большой партией летом прошлого 1895 года сожгли все свое оружие, имевшееся у них, как у всех кавказских жителей, а находившиеся на военной службе отказались ее продолжать. Для сожжения своего оружия, составлявшего их частную собственность и потому находившегося в их безусловном распоряжении, они, по общему уговору, назначили ночь с 28 на 29 июня. И сожжение это было произведено при пении псалмов одновременно в трех местах: в Тифлисской и Елизаветпольской губерниях и Карсской области. В Карсской области оно прошло беспрепятственно; в Елизаветпольской губернии вызвало заключение 40 духоборов в тюрьму, где они находятся и до сих пор; а в Тифлисской губернии при этом со стороны местной администрации произошло бессмысленное, ничем не вызванное и неимоверное по своей дикости нападение войска на обезоруженных людей и жестокое истязание их.
   Сожжение оружия в Тифлисской губернии должно было происходить близ села Горелого, населенного духоборами малой правительственной партии, в руках которых находилось отобранное ими общественное имущество. Эти духоборы, узнав о намерении большой партии сжечь оружие, испугавшись ли их большого скопления, или, желая оклеветать их по недоброму чувству к ним, донесли начальству, что духоборы большой партии затевают бунт и готовятся к вооруженному нападению на село Горелое. Местные же власти, не проверив основательности доноса, распорядились выслать казаков и пехоту на место мнимого бунта. Казаки прибыли на место сборища духоборов к утру, когда уже догорал костер, уничтоживший их оружие, и произвели две кавалерийские атаки на этих добровольно обезоруживших себя и певших духовные песни мужчин и женщин, и избили их плетьми самым бесчеловечным образом.
   После этого начался целый ряд гонений против всех духоборов большой партии. Прежде всего вызванные войска были поставлены на "экзекуцию" по духоборческим селениям, т. е. все имущество и сами жители этих селений были переданы во власть офицеров, солдат и казаков, стоявших в этих деревнях. Имущество духоборов было расхищено, и сами жители были всячески оскорбляемы и истязуемы; женщины же были сечены нагайками и изнасилываемы. Мужчины, около 300, отказавшихся от звания чинов запаса, и около 30, отказавшихся от действительной службы, были заключены в тюрьмы и дисциплинарные батальоны.
   Затем более четырех сот семей Ахалкалакских духоборов были оторваны от благоустроенных хозяйств и прекрасно-обработанной земли и, после продажи за бесценок их имущества, высланы из Ахалкалакского уезда в четыре других уезда Тифлисской губернии и расселены по грузинским деревням, от одной до пяти семей на деревню, и брошены там на произвол судьбы.
   Еще с прошлой осени появились среди этих расселенных духоборов эпидемические болезни: лихорадки, тиф, дифтерит, поносы; значительно увеличилась смертность, в особенности среди детей. Выселены духоборы из холодного горного климата в жаркий климат кавказских долин, где и местные жители страдают от лихорадок; и потому почти все духоборы болеют, тем более, что не имея жилищ, они ютятся в тесноте по наемным квартирам; главное же то, что у них, в их местах изгнания, нет средств пропитания.
   Единственный заработок есть поденный труд среди того населения, где они поселены и выйти за пределы которого их не пускают. Заработок же этот очень мал, тем боле, что местные жители в нынешнем году пострадали и от неурожая, и от наводнения. Поселенные вблизи железной дороги кое-что зарабатывают, работая на ней, и делятся с остальными полученною платою. Но заработок этот представляет лишь каплю в море общей нужды.
   Материальное положение духоборов становится с каждым днем все тяжелее и тяжелее. У изгнанных духоборов нет другой пищи кроме хлеба, и в том иногда бывает недостаток. У большинства уже появились зловещие признаки голодания, куриная слепота, предвестница цинги. Смертность все увеличивается и увеличивается.
   На месте ссылки в Сигнахском уезде из ста поселенных там семейств (около 1000 душ) умерло в продолжение года 106 человек. В Горийском уезде из 110 семейств умерло 91 человек. В Тионетском уезде из 100 семейств умерло 83 человека. В Душетском уезде из 72 семейств умерло 20 человек. Но положение их не лучше; почти все страдают болезнями, и болезненность и смертность все увеличиваются.
   Кроме этих смертей, не превращаются смерти прямо насильственные среди духоборов, заключенных по тюрьмам и дисциплинарным батальонам.
   Первым, в июле 1895 года, умер такою смертью духобор Кирилл Конкин от побоев, полученных во время экзекуции, - умер он по дороге, не доехав до места ссылки, в горячечном бреду, наступившем во время его сечения. Затем в августе 1896 года умер в Екатериноградском дисциплинарном батальоне Михаил Щербинин, замученный на смерть сечением и насильственным киданием во время расслабленного от сечения состояния через "кобылу" 1). Из числа заключенных в тюрьмах многие уже умерли. Некоторые из них умерли в полном одиночестве и без всякого призора, запертые на ключ в отдельной комнате, в то время, как товарищи их по заключению и ближайшие родственники, пришедшие проститься с умиравшими, тщетно умоляли о разрешении зайти к ним. Новые смерти готовятся как среди населения, страдающего от нужды в изгнании, так и в тюрьмах и дисциплинарном батальоне 2).
  

-----

  
   Духоборы сами не просят о помощи, ни те, которые с семьями находятся в ссылке, голодные и с голодными,
  
   1) Гимнастическое приспособление для развитая в солдатах способности прыгать.
   2) Вышесообщенные нами вкратце общие сведения об этом деле в случае надобности могут быть нами пополнены во всех подробностях и подтверждены самыми неопровержимыми доказательствами, разрушающими всю возводимую на духоборов возмутительную клевету в таких источниках, как, напр. "Конфиденциальное Представление Тифлисского Губернатора, Князя Шерванидзе, на имя Начальника Кавказского края, Генерала Шереметева", которое было недавно почти буквально перепечатано в журнале "Русская Старина" в форме статьи некоего Тебенькова; после чего выдержки из этой статьи появились и в газете "Новое Время". Мы храним весь тщательно собранный нами материал, по которому можно проверить безусловную точность наших утверждений.
  
   больными детьми, ни те, которые в тюрьмах, и дисциплинарном батальоне медленно, но верно замучиваются до смерти. Они умирают, не испуская ни одного вопля о помощи, зная за что и для чего они терпят. Но нам-то, видящим эти страдания и знающим про них, нельзя же оставаться спокойными. - Но как помочь им?
   Есть только два средства помощи людям, гонимым за веру: одно состоит в исполнении евангельской заповеди призрения странного, одевании нагого, посещения больного и заключенного и насыщения голодного, которую предписывает нам и сердце, и евангелие; другое - состоит в обращении к гонителям, как тем, которые предписывают гонения и допускают их, когда они могли бы прекратить их, так и тем, которые, не сочувствуя гонениям, принимают в них участие и делаются орудиями их, - для того, чтобы обнаружить передо всеми этими гонителями весь грех, всю жестокость и все безумие их деятельности.
   И вот, имея возможность раньше других узнать обо всем, здесь сообщенном, - мы и обращаемся как к русским, так и нерусским людям, с просьбою помочь испытуемым тяжелыми страданиями нашим братьям, как денежными жертвами для облегчения страданий старых, больных и детей, так и возвышением голоса в защиту гонимых.
   Денежная помощь может быть прямо передана на Кавказ тем духоборцам, которые распоряжаются распределением средств среди нуждающихся братьев, а в случае невозможности прямо передать деньги, духоборам, пожертвования могут быть направляемы нам, и мы уже перешлем их заведывающим помощью духоборам.
   Самое же важное и драгоценное средство выражения сочувствия к гонимым и смягчения сердца гонителей заключалось бы в личном посещении гонимых для того, чтобы собственными глазами увидать то, что с ними в настоящее время происходит, и передать истину о них всеобщему сведению.
   Выражение сочувствия дорого духоборам потому, что хотя они и не просят о помощи, но для них нет большей радости, как видеть проявление любви и жалости к себе со стороны других людей, - той самой любви, ради которой эти мученики жертвуют своею плотской жизнью.
   Предание же всеобщему сведению истины о духоборах важно потому, что не может же быть того, чтобы русская государственная власть действительно желала уничтожения этих людей путем неумолимого требования от них того, чего они, по своей совести, не могут сделать, и неотступного их за это преследования и истязания. Здесь, вероятно, есть недоразумение, и потому особенно важно разглашение правды, которая может устранить его.
   Помогите!
   Павел Бирюков.
   Иван Трегубов.
   Владимир Чертков.
   Москва, 12 декабря 1896 г.
  
  
   Л.Н.ТОЛСТОЙ. ПОСЛЕСЛОВИЕ К ВОЗЗВАНИЮ "ПОМОГИТЕ!"
  
   Факты, рассказанные в этом, составленном тремя из моих друзей, воззвании, были много раз проверены, пересмотрены, просеяны; несколько раз это воззвание переделывалось, исправлялось; откидывалось из него всё то, что хотя и было правдой, но могло казаться преувеличением; так что всё то, что рассказывается теперь в этом воззвании, есть истинная, несомненная правда, настолько, насколько доступна правда людям, руководимым одним религиозным чувством желания служить этим обнародованием правды богу и ближним: как гонимым, так и гонителям.
   Но как ни поразительны рассказанные здесь факты, значение их определяется не самими фактами, а тем, как на них посмотрят те, которые узнают про них. И я боюсь, что большинство людей, прочитавших это воззвание, не поймут всего его значения.
   "Да это какие-то бунтовщики, грубые, безграмотные мужики, фанатики, подпавшие под зловредное влияние. Да это вредная, антигосударственная секта, которую правительство не может терпеть и, очевидно, должно подавить, как всякое вредное для общего блага людей учение. Если тут пострадают дети, женщины, невинные, то что же делать", скажут, пожимая плечами, люди, не вникнувшие в значение этого события.
   Вообще большинству людей явление это покажется неинтересным, как всякое явление, место которого твердо и ясно определено: появляются контрабандисты, - надо переловить их; появляются анархисты, террористы, - надо обезвредить от них общество; появляются фанатики-скопцы, - надо запереть, сослать их; появляются нарушители государственного порядка, - надо подавить их. Всё это кажется несомненно, просто, решено и потому неинтересно.
   А между тем такое отношение к тому, что рассказывается этом воззвании, - большое заблуждение.
   Как в жизни каждого отдельного человека, - я знаю это в жизни своей, и каждый найдет такие же случаи в своей, - так и в жизни народов и человечества являются события, которые составляют turning points [поворотные пункты] всего существования; и эти-то события всегда, - как тот утренний, чуть заметный ветерок, а не буря, в котором Илия увидал бога, - всегда негромки, не поразительны, незаметны, и всегда в личной жизни потом жалеешь о том, что в то время не знал и не догадывался о важности совершавшегося. "Коли бы я знал, что это такой важный момент в моей жизни - думаешь потом, - я бы не так поступил". Тот же и в жизни человечества. С треском и шумом въезжает в Рим триумфатором какой-нибудь римский император, - как это кажется важно; и как тогда казалось ничтожно то, что какой-то галилеянин проповедывал какое-то новое учение и был за то казнен, наравне с сотнями других, казненных за подобные же, как казалось, преступления. И так и теперь, как важны кажутся утонченным, разделенным на борющиеся партии членам английского, французского, итальянского парламента и австрийского, немецкого рейхстагов, и всем деятелям Сити, и банкирам всего мира, и их органам печати - вопросы о том, кто займет Босфор, кто захватит какой кусок земли в Африке, в Азии, кто восторжествует в вопросе биметаллизма и т. п.; и как не только не важны, но до такой степени ничтожны, что не стоит и говорить про них, кажутся рассказы о том, как где-то на Кавказе русское правительство приняло меры для подавления каких-то полудиких фанатиков, отрицавших обязанность подчинения властям. А между тем как в действительности не только ничтожны, но комичны, - рядом с тем огромной важности явлением, которое происходит теперь на Кавказе, - те странные заботы взрослых, образованных и просвещенных учением Христа (по крайней мере знающих это учение и могущих быть просвещенными им), о том, какому государству будет принадлежать та или другая частица земли и какие слова произнес тот или другой заблудший, запутавшийся человек, представляющий из себя только произведение окружающих условий.
   Ведь Пилату и Ироду можно было не понимать значения того, за что был приведен к ним на суд возмущавший их область галилеянин; они даже и не удостоили узнать, в чем состоит его учение; если бы они и узнали его, им простительно было бы думать, что оно исчезнет (как говорил Гамалиил); но ведь нам нельзя не знать ни самого учения, ни того, что оно не исчезло в продолжение 1800 лет и не исчезнет до тех пор, пока не осуществится. А если мы знаем это, то нам нельзя, несмотря на неважность, необразованность и неизвестность духоборов, не видеть всей важности того, что совершается между ними. Ведь ученики Христа были такие же неважные, неутонченные, неизвестные люди. Иными и не могут быть ученики Христа. Среди духоборов, или, скорее, христианского всемирного братства, как они теперь называют себя, происходит ведь не что-нибудь новое, а только произрастание того семени, которое посеяно Христом 1800 лет тому назад, - воскресение самого Христа.
   Воскресение это ведь должно совершиться, не может не совершиться, и нельзя закрывать глаза на то, что оно совершается, только потому, что оно совершается без пушечной пальбы, без войскового парада, без развевающихся флагов, fontaines lumineuses, [светящихся фонтанов,] музыки, электрического света, колокольного звона и торжественных речей и криков людей, разукрашенных галунами и лентами. Ведь только дикие судят о значительности явления по внешнему блеску, которым оно сопровождается.
   Хотим ли или не хотим видеть это, - теперь на Кавказе в жизни христиан всемирного братства, особенно со времени гонения на них, проявилось то осуществление христианской жизни, для которого происходит всё то доброе и разумное, что только творится в мире. Ведь все наши государственные устройства, наши парламенты, общества, науки, искусства, ведь всё это только затем и есть, и живет, чтобы осуществлять ту жизнь, которую все мы, мыслящие люди, видим перед собой как высший идеал совершенства. И вот есть люди, которые осуществили этот идеал, вероятно отчасти, не вполне, но осуществили так, как, мы и не мечтали осуществить его со своими сложными государственными устройствами. Как же нам не признать значения этого явления? Ведь осуществляется то, к чему мы все стремимся, к чему ведет нас вся наша сложная деятельность.
   Обыкновенно говорят: такие попытки осуществления христианской жизни уже были не раз: были квакеры, были менониты и другие, и все они ослабевали и вырождались в обыкновенных людей, живущих общею государственною жизнью. И потому попытки осуществления христианской жизни не важны.
   Но говорить так - всё равно, что говорить, что потуги, не кончившиеся еще родами, что теплые дожди и лучи солнца, не сразу принесшие весну, не важны.
   Что же важно для осуществления христианской жизни? Ведь не дипломатическими же переговорами об Абиссинии и Константинополе, папскими энцикликами, социалистическими конгрессами и тому подобным приблизятся люди к тому, для чего живет мир. Ведь если должно осуществиться царство бога, т. е. царство правды и добра на земле, то оно может осуществиться только такими попытками, как те, которые совершались первыми учениками Христа, потом павликианами, альбигойцами, квакерами, моравскими братьями, менонитами, всеми истинными христианами мира, и теперь христианами всемирного братства. То, что эти потуги продолжаются и усиливаются, не доказывает того, что не будет родов, а, напротив, - то, что они близки.
   Говорят, что это сделается, но только не таким путем, а каким-то другим: книгами, газетами, университетами, театрами, речами, собраниями, конгрессами. Но если и допустить, что все эти газеты, и книги, и собрания, и университеты содействуют осуществлению христианской жизни, - ведь осуществление должно совершиться людьми, - людьми добрыми, христиански настроенными, готовыми к доброй, общей жизни; и потому главное условие осуществления есть существование и собрание таких людей, которые осуществляют уже то, к чему мы все стремимся. И вот такие люди есть.
   Может быть, хотя я сомневаюсь в этом, и теперь подавят движение христианского всемирного братства, особенно если само общество не поймет всего значения совершающегося и не поможет им своим братским содействием; но то, что представляет это движение, - то, что выразилось в нем, то ведь не умрет, не может умереть и рано или поздно прорвется на свет, уничтожит то, что подавляет его, и завладеет миром. Дело только во времени.
   Правда, есть люди, и их, к несчастью, много, которые думают и говорят: "Только бы не при нас", и для этого стараются задержать движение. Но усилия их бесполезны, и они не задерживают движения, а своими усилиями губят только в себе ту жизнь, которая дана им. Ведь жизнь есть жизнь только тогда, когда она есть служение делу божию. Противодействуя же ему, люди лишают себя жизни, а между тем ни на год, ни на час не могут остановить совершения дела божия.
   И нельзя не видеть, что при той внешней связи, установившейся теперь между всеми обитателями земли, при том пробуждении христианского духа, которое проявляется теперь со всех сторон земли, совершение это близко. И то ожесточение и слепота русского правительства, направляющего против христиан всемирного братства гонения, подобные временам язычников, и та удивительная кротость и стойкость, с которыми переносят эти гонения новые христианские мученики, - всё это несомненные признаки близости этого совершения.
   И потому, поняв всю важность совершающегося события как в жизни всего человечества, так и каждого из нас, помня, что тот случай действовать, который представляется теперь нам, никогда уже не возвратится, сделаем то, что сделал купец евангельской притчи, продавший всё для того, чтобы приобресть бесценную жемчужину; пренебрежем всеми мелкими, алчными соображениями, и каждый из нас, в каком бы положении он ни находился, сделаем всё то, что в нашей власти, для того, чтобы если уже не помочь тем, через кого делается дело божие, если уже не для того, чтобы участвовать в этом деле, то по крайней мере чтобы не быть противниками совершающегося для нашего блага дела божия.

Лев Толстой.

   14 декабря 1896.
  
  
   П.И.БИРЮКОВ. ФРАГМЕНТЫ ИЗ "БИОГРАФИИ Л.Н.ТОЛСТОГО"
  
   Взгляды Л. Н-ча начали проникать в народ. Путей проникновения этих взглядов было, главным образом, два: первый - это личная пропаганда жизнью единомышленников Л. Н-ча, огромное большинство которых жило в деревне, в живом общении с народом; другой путь были издания "Посредника", руководимого Л. Н-чем. Книжки "Посредника", несмотря на строгость тогдашней цензуры, давали столько живого материала уму и сердцу русского крестьянина, и притом в столь доступной форме, что там, где они появлялись, начиналось и сознательное, критическое отношение к существующему строю, и попытки его изменения, всегда начиная с самого себя. И вот в начале 90-х годов книжечки "Посредника" проникают на Кавказ, в среду духоборческой секты. Семена попадают на добрую почву и приносят плод. Духоборческая секта, сама по себе живая, в лице своих лучших представителей пользуется книжками "Посредника" для обновления своего мировоззрения, и на Кавказе начинается новое религиозное движение среди духоборов. Первая стадия этого движения заканчивается ссылкой духоборческого руководителя П. В. Веригина сначала в Архангельскую губернию, а потом в Березов, Тобольской губернии. При переводе его этапным порядком из Архангельской губернии в Тобольскую он попадает на несколько дней в московскую Бутырскую пересыльную тюрьму, где знакомится с одним уголовным арестантом Д., которого мы, участники "Посредника", посещали в приемные дни, поддерживая через него сношения с одним нашим другом, заключенным в той же тюрьме за отказ от воинской повинности и содержавшимся в башне с политическими. Таким образом нам удалось установить связь и с Веригиным, о котором мы знали до сих пор только по газетам. Конечно, этим приездом Веригина в Москву заинтересовался и Л. Н-ч. Привожу выдержку из записанных мною уже давно воспоминаний о нашем свидании с духоборами, бывшими тогда в Москве и приехавшими на свидание и проводы своего руководителя: "В один из приемных дней в тюрьму пошел на свидание Е. П. Попов. Придя домой, он рассказал, что видел в тюрьме П. В. Веригина за решеткой с арестантами, а перед решеткой в числе пришедших на свидание видел трех духоборцев, с которыми и познакомился. Конечно, мы все решили в следующий приемный день идти в тюрьму на свидание, но Евг. Ив. объявил, что духоборцы, приехавшие на свидание с Веригиным, сказали ему, что Веригина на другой же день вечером отправляют особым этапом в Сибирь, так что видеть его больше нельзя. Оставалось только возможным повидать друзей Веригина, это мы и исполнили. Вечером того же дня, часа в три-четыре, мы отправились в гостиницу к Красным воротам. С нами пошел и Л. Н. Толстой, который также мало знал о духоборах, но интересовался ими, потому что слыхал о новом религиозном движении, начавшемся в их среде. Мы вошли в большой просторный номер гостиницы и увидали трех взрослых мужчин в особых красивых полу-крестьянских, полу-казацких одеждах, приветливо, с некоторой торжественностью поздоровавшихся с нами. Это были духоборцы: брат Петра Веригина, Василий Васильевич Веригин, Bасилий Гаврилович Верещагин, умерший на пути в Сибирь, и Василий Иванович Объедков. Всех нас поразил скромный, но достойный вид этих людей, представлявший не только местную, но как будто расовую или, по крайней мере, национальную особенность; никому из нас ни раньше ни после не приходилось встречать подобных людей вне духоборческой среды. Мы, а по преимуществу Л. Н. Толстой, стали расспрашивать их о их жизни и взглядах. Короткое время свидания и малое знакомство с их прошлым не позволило нам вдаться в подробности, и мы могли обменяться только общими положениями. На большую часть вопросов Льва Николаевича по поводу насилия, собственности, церкви, вегетарианства они отвечали согласием с его взглядами, а на вопрос о том, как же они прилагают это к жизни, они отвечали с какою-то таинственностью, что все это у них только начинается, что теперь кое-кто так думает и живет, а скоро все открыто присоединятся к ним. От них мы получили некоторые сведения о П. В. Веригине; узнали, что он уже седьмой год в ссылке, что пребывание его в Шенкурске нашли опасным и теперь пересылают на житье в Сибирь. Один из трех духоборцев, именно Василий Объедков, ехал с ним в Сибирь в качестве провожатого, а другие два, Веригин и Верещагин, отправлялись на Кавказ, везя своим духовным братьям заветы их руководителя о христианской жизни. Побеседовав с ними около часа и передав им некоторые книга и рукописи, которые, как нам казалось, могли интересовать их, мы стали собираться домой. Прощаясь с ними, Лев Николаевич попросил их писать о ходе дел. Веригин вынул записную книжку и, обращаясь к Льву Николаевичу, сказал: "Пожалуйста, напишите, кто вы такой и как вам писать". Лев Николаевич записал свой адрес и мне, часто наблюдавшему встречу Льва Николаевича с другими людьми и замечавшему то волнение, которое производит на людей его имя, - показалось странным, что на духоборца оно не произвело видимого впечатления. Очевидно, он, если и слыхал раньше о Толстом, тут отнесся к нему, как к совершенно обыкновенному человеку, как и к каждому из нас, то есть как к человеку, выразившему им участие. Больше мы их не видали". Но, конечно, этим свиданием были проведены крепкие нити общения с духоборами, которое с тех пор не прерывалось и дало непредвиденные результаты в будущем.
   (...)
   Летом 1895 года началось массовое религиозное движение среди кавказских духоборцев. Первый протест против государственного насилия, отказ от военной службы был заявлен еще на Пасхе духоборцем Лебедевым и товарищами, уже служившими в полку. Их судили и приговорили на муку в дисциплинарный батальон. После этого, с совета их руководителя, Петра Васильевича Веригина, все духоборцы, находившиеся в единомыслии с ним, решили уничтожить все, находившееся в их распоряжении оружие (на Кавказе все население вооружено) и порвать с правительством, отказавшись выполнять какие бы то ни было повинности, налагаемые на них государственною властью. Уничтожение оружия, торжественное сожжение его, с пением духовных псалмов, было совершено в ночь с 28 на 29 июня 1895 года в трех местностях Кавказа, где находились поселения духоборцев. В двух последних местах это сожжение прошло благополучно, а в Ахалкалакском уезде, по доносу враждебной партии, это сожжение оружия, для чего понадобилось духоборцам снести все оружие в определенное место, было принято администрацией за подготовку к вооруженному восстанию. Были вызваны казаки и над непокорными духоборцами, державшими себя с особенным достоинством, была учинена дикая расправа, после чего все непокорные, в числе около 4.000 человек, были выгнаны из их жилищ и расселены по грузинским горным деревням, а так называемые зачинщики посажены в тюрьмы. Такое значительное проявление христианского религиозного чувства среди малограмотного, но одаренного высшим разумом русского народа, конечно, не могло не вызвать горячего сочувствия во Л. Н-че. Можно с уверенностью сказать, что этот религиозный подъем среди духоборцев в эти годы совершился не без влияния сочинений Л. Н-ча. На допросе властей один из руководителей движения прямо заявил, что в течение последних лет среди духоборцев были распространены издания "Посредника" преимущественно духовного и философского содержания, которые сильно действовали на моральное чувство духоборцев. Так или иначе, но слух об этом движении быстро достиг до Ясной Поляны. В это время на Кавказе жил в ссылке князь Дмитрии Александрович Хилков, также, конечно, своим личным влиянием способствовавший этому движению. От него-то и получил Л. Н-ч первое известие о сожжении духоборцами оружия и о жестокой расправе с ними кавказских властей. К сожалению, рассказ Хилкова был почерпнут из третьих рук и страдал неточностями. Вот что написал ему в ответ Л. Н-ч: "Получил ваше письмо с описанием насилий над духоборцами и не знаю, что мне делать. Не знаю, что мне делать потому, что исполнить того, что вы хотите, не могу. Послать статью в русские газеты нельзя. Ни одна не напечатает ваш рассказ в том виде, в котором вы мне его прислали. (В "Бирж. ведом" в No 201, 24 июля напечатано известие довольно подробное о начале раздора между духоборцами и о том, как выслали Веригина, и как рядовые отказались от службы, и о том, что теперь их выселяют в нагорные места Душетского, Тионетского и Сигнахского уездов). Послать ваш рассказ в иностранные газеты считаю тоже излишним, главное потому, что рассказ этот написан очень дурно и дурно не потому, что в нем нет литературных достоинств, напротив - в нем нет простоты, точности, определенности и правдивости, и тон всего рассказа какой-то иронический, шутливый, таком тон, которым нельзя говорить о таких ужасных делах. Не нужно писать о христолюбивых воинах белого царя, а нужно объяснить, как убили 4-х человек, кто были эти люди, возраст, имя, как они умерли. Отчего, когда убили 4-х человек, командир убедился в бесплодности атаки. Все это и многое другое об изнасиловании так нехорошо, неясно, преувеличено, что вызывает полное недоверие ко всему. В таком виде статья или вовсе не будет напечатана, или если и будет напечатана в какой-нибудь маленькой газете, то не вызовет никакого впечатления. Я совершено согласен с вами, что надо бы об этом напечатать в иностранных изданиях, в русских и думать нечего; если и напечатают, то с такими урезками, что пройдет не замечено, но для того, чтобы статья имела влияние на тех, на кого она должна иметь влияние, нужно, чтобы она была написана строго правдиво, обстоятельно, точно. И потому, если можно собрать такие сведения, то соберите и пришлите. Ваш же рассказ, рискуя сделать вам неприятное, я пока оставлю у себя. Если вы велите посылать, как есть, я пошлю. Одно, что я сделаю теперь, это то, что по вашему плану напишу в Англию нашему другу Kenworthy и другому еще о том, что на

Категория: Книги | Добавил: Anul_Karapetyan (24.11.2012)
Просмотров: 317 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа