Тынянов Юрий Николаевич - Безыменная любовь

омность, попадется на глаза любимой женщины. Он пишет 29 июня 1824 г.: "...черт дернул меня написать еще кстати о Бахчисарайском фонтане какие-то чувствительные строчки и припомнить тут же элегическую мою красавицу. - Вообрази мое отчаяние, когда увидел их напечатанными. - Журнал может попасть в ее руки. Что ж она подумает, видя, с какой охотою беседую об ней с одним из петербургских моих приятелей. Обязана ли она знать, что она мною не названа, что письмо распечатано и напечатано Булгариным ... Признаюсь, одной мыслию этой женщины дорожу я более, чем мнением всех журналов на свете и всей нашей публики. Голова у меня закружилась". *

   * "Элегическая красавица" - здесь, может быть, не только обозначает: "красавица, рассказывающая элегии", но и "красавица, которой посвящены элегии, героиня элегий".

  

   Это удивительная черта Пушкина: он должен скрывать, таить от всех свою любовь, имя женщины, а жажда высказаться, назвать ее до такой степени его мучит, что он то и дело проговаривается. В "Отрывках из Путешествия Онегина" (1827) Пушкин вспомнил о своих крымских впечатлениях и чувствах:

   В ту пору мне казались нужны

   Пустыни, волн края жемчужны,

   И моря шум, и груды скал,

   И гордой девы идеал,

   И безыменные страданья...

   "Гордой девы идеал" - в черновом варианте читается: И между ими идеал Какой-нибудь надменной девы. ³⁵

   Это характеризует не чувство, а "высокопарные мечтанья" той поры.

   Но строка о "безыменных страданьях", которою обрываются эти воспоминания (вариант: безнадежные страданья), ³⁷ - неподвижное, повторяющееся в его поэзии обозначение все той же любви, которую он не мог назвать и тяготился этим, любви "таинственной", "ужасной", "безыменной".

   В "Путешествии Онегина" эта безыменность уже не кажется нужной.

   Быть может, она уже не казалась столь нужной и в 1824 г.

   Во всяком случае, он не мог одолеть этого желания назвать имя безыменной любви и назвал любимую женщину, ясно обозначив начальную букву ее фамилии.

   В декабре 1824 г. он пишет автобиографический очерк, рассказ о своем путешествии, в котором подводит итог своему крымскому пребыванию. Этот обширный очерк написан в форме письма к другу Дельвигу, почему-то до последнего времени помещался в собрании писем Пушкина как письмо к Дельвигу из Михайловского. ³⁸

   Тщательность, с которой письмо переделывалось и переписывалось, показывает его значение.

   В первой редакции он стал обозначать начальными буквами все фамилии. "Путешествие М. оживило во мне много воспоминаний..." - пишет он о "Путешествии по Тавриде в 1820 годе" Муравьева-Апостола. ³⁹ Вслед за этим: "Я думал стихами о Ч. - вот они" - это о "Послании к Чаадаеву". ⁴⁰ Вслед за этим он не удержался и по инерции написал первую букву фамилии любимой женщины: "Я [слышал об фонтане Керим-Герея] [слыхал о странном памятнике] влюбленного хана. [Поэтическое воображение К* назвало] К* поэтически описала мне его и [называла] называя [его] la fontaine des larmes". *⁴¹

   * Фонтан слез (франц.). - Прим ред.

  

   Переписывая дважды письмо и исправляя его, он трижды написал эту начальную букву ее фамилии.

   И конец письма показывает, как глубоко были связаны эти мечты с воспоминаниями, не крымскими, а теми, которые он в Крыму переживал, которые вызвали элегию "Погасло дневное светило" и поэму "Бахчисарайский фонтан": "Растолкуй мне теперь: почему полуденный берег и Бахчисарай имеют для меня прелесть неизъяснимую? Отчего так сильно во мне желание вновь посетить места, оставленные мною с таким равнодушием? Или воспоминание самая сильная способность души нашей и им очаровано все, что подвластно ему?"

   Крым, который он покидал с таким равнодушием, был для него местом, в котором он испытал воспоминания.

   Итак, Карамзина была почти названа.

   Это ее петербургский рассказ о "фонтане слез" был первоисточником поэмы, в которой отразились воспоминания этой мучительной любви.

   Именно она, бывшая в курсе всех исторических интересов, могла знать старое предание о "фонтане слез" в Бахчисарае.

   "Письмо к Дельвигу" было напечатано в "Северных цветах" на 1826 г. под названием: "Отрывок из письма А. С. Пушкина к Д.".

   Можно думать, что этим "письмом" Пушкин хочет покончить с так тщательно хранимым молчанием, назвать оберегаемое до сих пор имя женщины, с воспоминанием о которой были связаны эпилог "Бахчисарайского фонтана" и его элегии.

   Вместе с тем это было как бы неофициальным посвящением поэмы, негласным указанием на то, что замысел поэмы связан с именем Карамзиной.

   Вероятно, этим желанием "посвящения" и был вызван самый отрывок "Письма". Если вспомнить, что главным образом Карамзиной посвящена поэма "Руслан и Людмила", - станет ясно, что негласным осталось не только имя, но и самое посвящение "элегической красавице".

   Совершенно лаконично и бездоказательно примечание в томе II старого академического издания Пушкина ⁴² о том, что К*** - это Екатерина Николаевна Раевская (т. II, 1905, стр. 346). К букве К*** комментатор просто сделал сноску: "Катерина Николаевна Раевская, вскоре вышедшая за ?. ?. Орлова". ⁴³

   Не говоря уже о том, что прописная буква с тремя звездочками (К***) никогда у Пушкина не означает имени, а всегда фамилию, Пушкин нигде в письмах не называл Екатерину Николаевну Раевскую так запросто, по имени: Катерина (или Катя). Отношения были вовсе не таковы. Кроме того, он оставил ее характеристику. Работая над "Борисом Годуновым", он вспомнил Катерину Орлову: ее черты отразились в образе Марины.

   "Моя Марина славная баба: настоящая Катерина Орлова!" (письмо к Вяземскому из Михайловского от 13 сентября 1825 г.). уж совсем бесцеремонно: "На Марину у тебя... ибо она полька и собою преизрядна (вроде Катерины Орловой, сказывал это я тебе?)" (Письмо к Вяземскому от 7 ноября 1825 г.).

   Эта женщина с авантюристическими чертами не напоминает "элегическую красавицу".

   Щеголев, настаивавший на том, что "утаенная любовь" Пушкина - другая сестра, Мария Раевская, ввел утверждение, державшееся до сих пор: "Ясно, что Пушкин, делая новое признание о происхождении "Бахчисарайского фонтана" именно хотел устранить неприятные для него толкования прежнего признания" и т. д. Таким образом, литера К*** - простая выдумка, чтобы сбить с толку Дельвига и др. Непонятно, как Пушкин, трижды переписывая и изменяя текст письма, ни разу не поколебался и хоть раз не написал другой буквы. Или, может быть, Пушкин выдумал для замены, подстановки какую-то определенную женщину? Никаких подтверждений таким фактам в биографии Пушкина нет.

   К*** не может быть Екатериной Николаевной Раевскою. К*** это не выдумка Пушкина, а с трудом давшееся ему признание.

   Утаенная по глубоким и веским причинам на всю жизнь безыменная любовь - это не Мария Волконская, не Мария Голицына.

   Это Екатерина Андреевна Карамзина.

   Утаенная до сих пор любовь Пушкина - один из важнейших фактов его биографии.

   5

   Щеголев совершенно правильно отнес к "утаенной любви" загадочное посвящение "Полтавы", но на столь же недостаточных основаниях отнес его к М. Волконской.

   "Пушкин хранил такое глубокое молчание о том лице, кому посвящена "Полтава", что ни в переписке, ни в воспоминаниях его друзей и близких не сохранилось даже намеков, позволяющих делать более или менее правдоподобные догадки". * "Посвящение" написано 27 октября 1828 г.

   * П. Е. Щеголев Пушкин. Очерки изд. 2-е, стр. 165.

  

   Тебе... но голос Музы темной

   Коснется ль слуха твоего?

   Поймешь ли ты душою скромной

   Стремленье сердца моего,

   Иль посвящение поэта,

   Как некогда его любовь,

   Перед тобою без привета

   Пройдет, не признанное вновь?..

   Но если ты узнала звуки

   Души приверженной тебе,

   О думай, что во дни разлуки,

   В моей изменчивой судьбе

   Твоя печальная пустыня,

   Твой образ, звук твоих речей

   Одно сокровище, святыня

   Для сумрачной души моей... ⁴⁴

   Щеголев в полемике с Гершензоном детально разработал черновики "Посвящения". Щеголев доказывает, что поэма посвящена М. Волконской. ⁴⁵

   Попробуем разобраться в "Посвящении", а также его вариантах.

   Во-первых, стихотворение начинается с краткой, прерванной фразы:

   Тебе... но голос Музы темной Коснется ль слуха твоего? Поймешь ли ты душою скромной Стремленье сердца моего...

   Поэт обращается к женщине, но боится, что она не поймет того, что именно к ней эти стихи относятся, что поэма посвящена ей.

   Надо сказать, что выражение "голос Музы темной" не может быть понято как "голос неизвестной музы".

   "Темный" - у Пушкина значит чаще всего скрытый, непонятный, тайный.

   В таком смысле это слово употреблено в варианте Жуковского к "Стихам, сочиненным ночью, во время бессонницы":

   Я понять тебя хочу,

   Смысла я в тебе ищу.

   У Жуковского:

   Темный твой язык учу. ⁴⁶

   Ср. послание "Козлову":

   Недаром темною стезей

   Я проходил пустыню мира.

   И дальше в "Посвящении" сразу же идет подтверждение этого смысла - сомнение:

   Поймешь ли ты душою скромной

   Стремленье сердца моего...

   Затем следует строфа, полностью объясняющая, в чем здесь сомнения:

   Иль посвящение поэта, Как некогда его любовь [вариант: Как утаенная любовь], ⁴⁷ Перед тобою без привета Пройдет, не признанное вновь?..

   Здесь дело идет прежде всего о том, что некогда любовь поэта была утаенная, непризнанная, при этом, может быть, не столько просто не узнана, сколько не понята, не принята, не распознано ее значение, она оставлена без привета.

   Но речь идет здесь не только о непризнанной, оставшейся без привета любви.

   Речь идет, быть может, и о том, что прошли непризнанными, без привета, быть может, из-за "темноты", остались непонятыми какие-то поэтические посвящения.

   Иль посвящение поэта

   [Не будет признано тобою] ⁴⁸

   Пройдет, не признанное вновь?..

   Такими посвящениями могли быть только посвящения с не совсем прямыми обращениями, не совсем явные.

   Мы ничего не знаем ни о таких, ни о каких-либо других посвящениях Раевской - М. Волконской.

   Такими посвящениями были, как мы видели, посвящения Карамзиной в "Руслане и Людмиле" и "Бахчисарайском фонтане", - видимо, прошедшие не замеченными той, к которой были обращены.

   Особенное внимание исследователей привлекли строки: И думай, что во дни разлуки, В моей изменчивой судьбе Твоя печальная пустыня, Твой образ, звук твоих речей Одно сокровище, святыня Одна любовь души моей.

   Предположение, что эти стихи были обращены к М. Волконской, стало для П. Е. Щеголева уверенностью, когда он обнаружил в черновиках вариант:

   Сибири хладная пустыня, ⁴⁹

   Однако именно этот вариант убеждает, что это не так. В черновом варианте, по расшифровке Щеголева, у Пушкина написано: *

   Что без тебя [свет.] <?> [мiр]

   Сибири хладная пустыня.

   * П. Е. Щеголев. Пушкин, стр. 188.

  

   Таким образом, не для той, которой посвящены стихи, а напротив, для поэта без нее мир - "Сибири хладная пустыня". Здесь совершенно ясное воспоминание о том, кто и когда был защитницей поэта, когда ему грозила Сибирь, без кого мир был бы для него "Сибири хладною пустыней". ⁵⁰

   Мысль о декабристах здесь, в этом варианте, может быть, и остается; только это не любовное посвящение жене декабриста. Без Е. А. Карамзиной, отстоявшей, спасшей Пушкина в 1820 г. от Сибири, он был бы в "хладной пустыне Сибири", как теперь декабристы, - таков внутренний смысл этого поэтического образа.

   Остается выражение окончательного текста: "Твоя печальная пустыня".

   Вскоре после смерти Карамзина, 13 июня 1826 г., семья его в сопровождении Вяземского отправилась в Ревель, где и прожила до весны 1828 г.

   Применимо ли выражение "пустыня" по отношению к Ревелю?

   Это, конечно, могло и не быть буквальным обозначением места, а поэтическим образом.

   Но вот перед нами письма из Ревеля дочери Карамзина, Екатерины Николаевны, а затем и самой Екатерины Андреевны к Тургеневу от 11 августа 1826 г. *

   * Архив бр. Тургеневых, вып. 6. Пг., 1921. стр. 39.

  

   E. H. Карамзина пишет: "Наше существование всегда одно и то же, очень уединенное, очень одинокое, очень печальное... Хотя мы всегда довольны своим обиталищем, но оно, однако, иногда причиняет нам немного беспокойства, неизбежного при очень дикой природе. Мы осаждены змеями: они ползают по нашему двору, в нашем саду и недавно еще они задали нам тревогу".

   Сама Екатерина Андреевна писала: "Через несколько дней наше общество подвергнется несчастным переменам, причиной которых отъезд дорогого ?[етра]. Тогда мы останемся совсем покинутыми (dans un abandon absolu), ни одна новость не будет доходить до нас... И это состояние оторванности (d'isolation), неизвестности, заброшенности больше подходит к моей душе, чем всякое другое". ⁵¹

   Конечно, это ревельское пребывание могло быть названо "печальною пустынею" и даже далекою от жизни и друзей.

   Эти же письма объясняют и вариант: "в глуши".

   Это письмо могло быть известно Пушкину; более того, мы можем предположить, что до написания "Полтавы" и посвящения к ней он виделся с Екатериною Андреевной. Лето 1828 г., начиная с апреля, она прожила в том же старом "китайском доме", который Пушкин посещал лицеистом.

   Между тем у нас имеется сведение, что Пушкин весною 1828 г., вернее летом, посетил Царскосельский лицей. ⁵²

   Трудно предположить, чтобы, посетив лицей, Пушкин не посетил Карамзину, жившую в Царском Селе, в том же "китайском доме", так хорошо ему знакомом.

   Тогда строки:

   Твоя печальная пустыня,

   Твой образ, звук твоих речей

   [вариант: Последний звук твоих речей] ⁵³

   - представляют единое воспоминание. Это печальная пустыня ее двухлетней ревельской жизни, рассказ о ней во время последнего свидания.

   Надо принять во внимание, что свидание, по-видимому, состоялось непосредственно после приезда Карамзиных и было еще полно впечатлениями их ревельской жизни.

   Таким образом, "последний звук твоих речей" в стихотворении, написанном в октябре 1828 г., - еще недавнее, нестершееся воспоминание, что и вполне естественно. И, наконец, объясняется один интереснейший вариант "Посвящения" - строка, не вошедшая в его текст:

   Воспоминаньем упоенный. ⁵⁴

   Это - самоповторение из элегии "Погасло дневное светило", связанной с теми же воспоминаниями о той же любви, о той же женщине.

   Я вижу берег отдаленный,

   Земли полуденной волшебные края;

   С волненьем и тоской туда стремлюся я,

   Воспоминаньем упоенный.

   А вариант 6-й строки "Посвящения": Как утаенная любовь - признание, которое, как и выражение "Отрывков из Путешествия Онегина": "безыменные страданья", является точным обозначением этого, только теперь выясняющегося, факта пушкинской биографий.

   6

   Одна из величайших элегий Пушкина: "На холмах Грузии лежит ночная тьма" (1829) до недавнего времени связывалась с именем H. H. Гончаровой.

   Действительно, было естественно предполагать, что элегия, написанная после сватовства к ней, была обращена именно к ней. С. М. Бонди впервые прочитал первоначальную редакцию элегии, и вопрос о ней совершенно изменился. * Приводим ее.

   Все тихо. На Кавказ идет ночная мгла.

   Мерцают звезды предо мною,

   Мне грустно и легко, печаль моя светла,

   Печаль моя полна тобою.

   Я твой по-прежнему, тебя люблю я вновь

   И без надежд и без желаний,

   Как пламень жертвенный, чиста моя любовь

   И нежность девственных мечтаний ⁵⁵.

   * С. Бонди. Новые страницы Пушкина. Изд. во "Мир", 1931, стр. 9-29.

  

   С. М. Бонди говорит о причинах, почему Пушкин не печатал окончания стихотворения:

   "Только что добившемуся руки Натальи Николаевны жениху-Пушкину, вероятно, не хотелось опубликовывать стихи, написанные в разгар его сватовства - и говорящие о любви к какой-то другой женщине ("Я твой по-прежнему, тебя люблю я вновь"). В напечатанных же первых двух строфах этот мотив - новое возвращение прежнего чувства - настолько незаметен, что комментаторы, не знавшие "продолжения отрывка", нередко относили эти стихи к самой Гончаровой". ⁵⁶

   Итак, здесь не образ новой любви, а образ прежней. Вспомним, с какой тревогой и жадностью просил Пушкин уже после помолвки передать ему отклик на нее Карамзиной, ее точные слова. "Они нужны моему сердцу, и теперь еще не совсем счастливому". ⁵⁷

   Вспомним, что Карамзина благодарила его за то, что он думал о ней в первые мгновения своего счастья. Воспоминание об этой любви вытеснило все другие. Третья строфа черновика элегии была следующая:

   Прошли за днями дни. Сокрылось много лет.

   Где вы, бесценные созданья?

   Иные далеко, иных уж в мире нет -

   Со мной одни воспоминанья.

   Эта строфа была вычеркнута Пушкиным, осталась четвертая: Я твой по-прежнему, тебя люблю я вновь.

   Это было очень ясное воспоминание. Таков вариант:

   Я снова юн и твой, и сердца моего

   Ничто чужое [ничто иное] не тревожит.

   В нем образ твой горит *⁵⁸.

   * См. Бонди. Новые страницы Пушкина, стр. 20.

  

   Юн - говорится о ранней молодости; в черновике эпилога к "Бахчисарайскому фонтану" было воспоминанье о той же женщине; и в стихах говорилось о ранних, даже отроческих летах. Элегия говорит о той, к которой обращено и посвящение к "Полтаве":

   Одно сокровище, святыня,

   Одна любовь души моей.

   Эта "святыня" в словах:

   Как пламень жертвенный, чиста моя любовь...

   А о том, что здесь любовь не только прежняя, но и ранняя, сказано в последнем стихе:

   И нежность девственных мечтаний.

   *

   Становится ясным, как ложно долго державшееся, одно время даже ставшее ходячим представление о Пушкине как о ветреном, легкомысленном, беспрестанно и беспечно меняющем свои привязанности человеке: мучительная и страстная любовь семнадцатилетнего "лицейского" заставила его в последний час прежде всего позвать Карамзину. Эта "утаенная", "безыменная" любовь прошла через всю его жизнь.

  

  

  

  

  

   ОТ СОСТАВИТЕЛЕЙ

   В настоящий сборник вошли наиболее значительные работы Тынянова о Пушкине и поэтах пушкинского круга.

   Статьи эти, публиковавшиеся в свое время в журналах, сборниках, томах "Литературного наследства", книге статей Тынянова "Архаисты и новаторы" (1929), давно стали библиографической редкостью.

   Тексты работ, вошедших в настоящий сборник, заново проверены по всем печатным источникам и рукописям, сохранившимся в архиве Тынянова, а также по печатным экземплярам некоторых статей, исправленным рукой автора. Устранены вкравшиеся в печатные тексты ошибки и опечатки - в том числе и в считавшемся наиболее авторитетном тексте сборника "Архаисты и новаторы", вышедшем при жизни автора.

   При подготовке текста были сверены все цитаты по источникам, указанным автором. Случаи, когда цитируемый текст расходится с более авторитетным современным его изданием, специально оговариваются в примечаниях. Мелкие опечатки и неточности в цитатах, а также в выходных данных статей и книг исправлены без редакционных оговорок

   Система примечаний и ссылок (под строкой или внутри текста) сохранена авторская. В необходимых случаях библиографические ссылки, данные автором в сокращенном виде или с неполными выходными данными, дополнялись и унифицировались в соответствии с действующими ныне библиографическими нормами.

   Авторские ссылки и примечания даются подстрочно, при звездочках, редакционные обозначены цифрами и даны в конце книги, в комментариях.

   В комментариях сообщаются источники явных и скрытых цитат, не указанные автором, даются полные выходные данные книг и статей, автором лишь названных; сообщаются необходимые сведения о времени, истории создания и публикации статей Тынянова, наиболее значительные отзывы критики о них.

   Реалии внутри цитат, приводимых Тыняновым, как правило, не поясняются.

   Статьи Тынянова писались на протяжении более двадцати лет. Этим объясняются встречающиеся в них повторения (на это указывал и сам Тынянов в предисловии к "Архаистам и новаторам"). Это определило систему отсылок в комментарии от статьи к статье; основное пояснение дается к тому месту, где данная мысль развита автором наиболее полно.

   Отсылки с указанием только номера примечания и названия статьи означают, что они относятся к данному изданию.

   Комментарии к названиям журналов, альманахов, литературных обществ и т. п. ("Мнемозина", "Арзамас") приводится при первом их упоминании, ссылки на него в дальнейшем не даются.

   Редакционные переводы иноязычных текстов даются под строкой с пометой. - Прим. ред. Собственные переводы Тынянова (в том числе и писанных по-французски пушкинских текстов) везде сохранены.

   Комментарии к статьям "Архаисты и Пушкин", "Пушкин", "Пушкин и Тютчев", "О "Путешествии в Арзрум" написал А. П. Чудаков; к статьям "Безыменная любовь", "Пушкин и Кюхельбекер", "Французские отношения Кюхельбекера", "Сюжет "Горя от ума" - А. Л. Гpишунин.

  

   ПРИНЯТЫЕ СОКРАЩЕНИЯ

   Пушкин - А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений, т. 1-16. Изд-во АН СССР, 1937-1962.

   Грибоедов - А. С. Грибоедов. Сочинения. М., Гослитиздат, 1959.

   Кюхельбекер - В. К. Кюхельбекер. Сочинения в двух томах, "Библиотека поэта", 1939.

   ЛН - сборники "Литературное наследство".

   ЦГАЛИ - Центральный государственный архив литературы и искусства.

   "Архаисты и новаторы" - Ю. Тынянов. Архаисты и новаторы. Л., "Прибой", 1929.

   "Тынянов", ЖЗЛ - "Юрий Тынянов. Писатель и ученый. Воспоминания, размышления, встречи". М., 1966 ("Жизнь замечательных людей", серия биографий).

  

  

  

   КОММЕНТАРИИ

  

  

  

   БЕЗЫМЕННАЯ ЛЮБОВЬ

   Впервые - "Литературный современник". Л., 1939. N 5-6. стр. 243-262 и одновременно, с небольшими разночтениями, - "Литературный критик". М., 1939. N 5-6, стр. 160-180

   В архиве Ю. Н. Тынянова хранятся первоначальные черновой и беловой автографы статьи. В конце белового автографа поставлена дата: "10.III.1939". Беловой текст был перепечатан на пишущей машинке и после этого подвергнут правке и существенно дополнен. Варианты заглавия по этим трем источникам. "Утаенная любовь", "Неразгаданная любовь Пушкина", "Разгадка утаенной любви (Пушкин и Е. А Карамзина)". Сохранилась также корректура (неправленная), сделанная для журнала "Литературный современник" (1939, N 8). Текст корректуры соответствует тексту автографов, а также тексту машинописи без учета правки и дополнений. Заглавие: "Неразгаданная любовь Пушкина". Набор в этом виде не был использован. В архиве Тынянова имеются также вырезка из журнала "Литературный современник" (1939 N 5-6) и экземпляр журнала "Литературный критик" с поправками Ю. Н. Тынянова в тексте. Эти авторские поправки учтены в настоящем издании.

   "Утаенная", "северная" любовь Пушкина занимала исследователей задолго до Ю. Н. Тынянова. Ее отметил П. И. Бартенев (П. И. Бартенев. Пушкин в Южной России. М., 1862. стр. 36) А. И. Незеленов предположил, что предметом тайной и исключительной страсти поэта была кн. М. А. Голицына (А. И. Незеленов. А С. Пушкин в его поэзии. Первый и второй периоды жизни и деятельности 1799-1826. СПб., 1882. стр. 105-106, 151-152). На нее же указал и М. О. Гершензон (М. Гершензон. Северная любовь А. С. Пушкина. "Вестник Европы", 1908, N 1, стр. 275-302. См. также: М. Гершензон Образы прошлого. М., 1912, стр. 1-32), В острую полемику с ним вступил ?. ?. Щеголев, переадресовавший "утаенную любовь" Пушкина с ?. А. Голицыной на M. H. Раевскую (Волконскую). (I) Щеголев Из разысканий в области биографии и текста Пушкина. - В кн.: "Пушкин и его современники", вып. XIV СПб., 1911, стр. 53-193; см также стр. 199-216 и ответ M. О. Гершензона - стр. 194-198).

   Предметами "северной" любви Пушкина разными исследователями назывались также Н. В. Кочубей (Строганова), Екатерина, Елена и Софья Раевские, девушка-татарка, компаньонка Раевских Анна Ивановна, С. С. Киселева (Потоцкая).

   Ю. Н. Тынянов выдвинул интересную и смелую мысль о том, что этой любовью Пушкина, любовью всей его жизни была Екатерина Андреевна Карамзина, жена историографа.

   Эта догадка получила отражение в создававшейся одновременно со статьей третьей части романа Ю. Н. Тынянова "Пушкин".

   Гипотезу Ю. Н. Тынянова нельзя считать доказанной, но в ней нет и ничего неправдоподобного. В "Дон Жуанском списке", набросанном Пушкиным в альбоме Е. Н. Ушаковой, по-видимому, Е. А. Карамзина упоминается под именем "Катерины II" ("Катерина I" - Е. П. Бакунина. - См.: "Рукою Пушкина. Несобранные и неопубликованные тексты". М.-Л., 1935, стр. 629 и 631) или под обозначением "NN".

   В статье о "Дон-Жуанском списке" Н. О. Лернер под "Катериной II" предполагает актрису Е. С. Семенову, а Е. А. Карамзину вовсе не называет, но за обозначением "NN" (следующим за "Катериной II") видит какую-то большую любовь Пушкина - "такая любовь была в его жизни одна и <...> взаимностью он не пользовался" (Пушкин. Полное собр. соч., т. IV, изд. Брокгауз и Ефрон. СПб., 1910, стр. 88-100). Из стихотворения "Разговор книгопродавца с поэтом" видно, что эта любовь была пережита Пушкиным "там, где тень, где лист чудесный, где льются вечные струи", т. е. в Крыму.

   Т. Г. Зенгер (Цявловская) в примечаниях к "Дон-Жуанскому списку" писала: "NN - имя, самое трудное для определения. Судя по тому, что первый список довольно точен в смысле хронологии, любовь к этой женщине должна относиться ко времени до ссылки Пушкина на юг. Если Наталья I - актриса, то, может быть, NN - Наталья II, то есть гр. Н. В. Кочубей. Но возможно, это и M. H. Раевская (1805-1863), по мужу (с 1825 г.) кн. Волконская. Вернее же всего - это неизвестная нам женщина, предмет "северной" мучительной любви Пушкина, может быть, безответной, по всяком случае как-то оборвавшейся. Возможно, что она рано умерла, и ее могилу посетил Пушкин, вернувшись в Петербург, в 1827 или 1829 г." ("Рукою Пушкина", стр. 631-632).

   В новейшей своей работе Т. Г. Цявловская принимает как доказанное положение П. Е. Щеголева о любви Пушкина к M. Н. Раевской (Волконской), которая, по ее мнению, и была адресатом "Посвящения" к "Полтаве" и стихотворения "На холмах Грузии..." (Т. Г. Цявловская. Мария Волконская и Пушкин (Новые материалы.). "Прометей", т. 1. М., 1966, стр. 54-71).

   Однако еще в 1956 г. появилась статья М. П. Султан-Шах, автор которой, опираясь на новое прочтение рукописей, показывает, что стихотворение "На холмах Грузии..." относилось не к М. Н. Волконской, а к невесте поэта, Н. Н. Гончаровой (см. ниже, примеч. 56).

   Позднее Л. П. Гроссман задался целью "наново поставить" весь комплекс вопросов, связанных с "утаенной" любовью Пушкина (Л. П. Гpоссман. У истоков "Бахчисарайского фонтана". "Пушкин. Исследования и материалы", т. III. Л., 1960, стр. 49-100). Л. П. Гроссман отверг вывод П. Е. Щеголева о M. H. Раевской, якобы вдохновившей поэта на создание "Бахчисарайского фонтана", по его мнению, объектом "утаенной" любви Пушкина была С. С. Потоцкая (Киселева). К M. H. Раевской (Волконской) Л. П. Гроссман относит только посвящение к "Полтаве" и стихотворение "На холмах Грузии..." (не приняв во внимание статью М. П. Султан-Шах).

   По свидетельству Н. К. Чуковского, о потаенной любви Пушкина к Е. А. Карамзиной Тынянов рассказывал ему еще в 20-е годы - за "два десятилетия" до того, как он рассказал об этом печатно. "Со свойственной ему конкретностью воображения, - писал Н. К. Чуковский, - он восстанавливал всю эту тайную драму до мельчайших подробностей. У Пушкина были холодные отношения с матерью, и поэтому ему было естественно полюбить женщину старше себя. Он полюбил ее мальчиком и любил всегда, неизменно. Он уже знал многих женщин, он уже собирался жениться на Натали Гончаровой, но в душе оставался верен Екатерине Андреевне <...> Юрий Николаевич так часто рассказывал эту историю, так ею волновался, что невольно приходило на ум, что история эта связана для него с чем-то личным, своим собственным..." ("Тынянов", ЖЗЛ, стр. 146).

   Статья Ю. Н. Тынянова "Безыменная любовь" и беллетристическая разработка той же гипотезы в романе "Пушкин" натолкнули кинорежиссера С. М. Эйзенштейна на замысел фильма о Пушкине. Прочтя в журнале "Знамя" N 7-8 за 1943 г. III часть романа "Пушкин", С. М. Эйзенштейн обратился к автору с письмом (оно не было отравлено вследствие смерти Ю. Н. Тынянова), в котором выразил "немедленное психологическое уверование" в гипотезу Ю. И. Тынянова и изложил свой замысел.

   Развивая мысль Ю. Тынянова. С. М. Эйзенштейн высказал предположение, что его догадка может пролить свет на "секрет совершенно непонятного <...> увлечения Пушкина Натали Гончаровой" - "бешенство" этого совершенно алогичного и ничем не объяснимого порыва и увлечения", которое в сущности представляло собой "поиски Ersatz'a для недоступной возлюбленной..."

   "Так или иначе, - писал С. М. Эйзенштейн, - Ваша точка зрения меня безумно увлекла" ("Тынянов", ЖЗЛ, стр. 176-181); ср. Э. Шуб. Крупным планом. М., 1959, стр. 149, 195-196.

   Б. М. Эйхенбаум рассматривал эту работу Тынянова как "научное открытие (пусть спорное)", результат плодотворного применения в науке "художественного метода", сочетания метода науки и метода искусства (Б. Эйхенбаум. Творчество Ю. Тынянова. "Звезда", 1941, N 1, стр. 131).

   Иначе оценивает догадку Тынянова литературовед Н. В. Измайлов. Он отмечает, что Карамзина была для Пушкина "первой и благородной привязанностью", предметом "возвышенного и благородного чувства", о чем свидетельствовала и А. П. Керн ("Русская старина", 1870, март, стр. 264), но далее пишет: "К этим немногим противоречивым данным сводится все, что мы знаем об этой ранней влюбленности Пушкина". По мнению Н. В. Измайлова. "Тынянов не столько доказывал, сколько декларировал с полной убежденностью свою гипотезу... Она, однако, не была признана ни одним из биографов Пушкина. Несомненным остается лишь то, что поэт, в молодости испытавший недолгое, но сильное и "благородное" увлечение Екатериной Андреевной, до конца своей жизни питал к ней совсем особое, более чем сыновнее, почтительное и нежное чувство".

   Н. В. Измайлов склонен рассматривать статью Ю. Тынянова только как вспомогательную "в процессе работы автора над романом "Пушкин", в котором, по-видимому, Е. А. Карамзина должна была занимать соответствующее место"; но самую "версию" он счел "ныне никем не разделяемой" (Н. В. Измайлов. Пушкин и семейство Карамзиных. В кн.: "Пушкин в письмах Карамзиных 1836-1837 годов". М.-Л., 1960, стр. 18) и выразил недовольство "воскрешением" ее в одной из статей В. Кавериным ("Литературная газета", 13 августа 1959 г.).

   Как бы то ни было, - хотя гипотезу Ю. П. Тынянова, действительно, трудно считать вполне доказанной (никто, впрочем, с той же убедительностью ее и не опроверг), - нельзя не ценить в статье Ю. Тынянова виртуозное мастерство анализа, глубочайшее знание материала, умение реконструировать многое по ничтожным деталям и ту высокую вдохновенность исследования, которая так редка в литературоведческих работах.

   ¹ Сам Пушкин не печатал это стихотворение. Оно включено впервые в посмертное издание 1838 г. Ю. Н. Тынянов приводит его в лицейской редакции (стихотворение сохранилось в списке с поправками Пушкина 1825 г.).

   ² О любви Пушкина к ?. ?. Бакуниной известны мемуарные свидетельства лицеистов С. Д. Комовского (см.: Я. К. Грот. Пушкин, его лицейские товарищи и наставники СПб., 1899, стр. 220) и И. И. Пущина (см. прим 3). Отражение ее находим в сохранившемся листке из лицейского дневника Пушкина 29 ноября 1815 г.. в ряде стихотворений лицейской поры и в более поздних, например в не включенных в окончательный текст набросках к VIII гл. "Евгения Онегина":

   В те дни... в те дни, когда впервые

   Заметил я черты живые

   Прелестной девы и любовь

   Младую взволновала кровь, -

   И я, тоскуя безнадежно,

   Томясь обманом пылких снов,

   Везде искал ее следов.

   Об ней задумывался нежно,

   Весь день минутной встречи ждал

   И счастье тайных мук узнал.

   (См. прим. 4 и статью В. Брюсова "Первая любовь Пушкина". Пушкин. Полное собр. соч., т. 1. СПб., 1907, стр. 284-288).

   ³ И. И. Пущин так комментировал стихотворение Пушкина "К живописцу" (1815): "Пушкин просит живописца написать портрет К. П. Бакуниной, сестры нашего товарища. Эти стихи - выражение не одного только его страдавшего тогда сердечка!.." (И. И. Пущин. Записки о Пушкине. Письма. М., 1956, стр. 61).

   ⁴ В рукописи стихотворения "19 октября" (1825) после девятой строфы (о Пущине) следует (обращенное вероятно, к Илличевскому):

   Что ж я тебя не встретил тут же с ним,

   Ты, наш казак и пылкий и незлобный.

   Зачем и ты моей сени надгробной

   Не озарил присутствием своим?

   Мы вспомнили б, как Вакху приносили

   Безмолвную мы жертву в первый раз,

   Как мы впервой все трое полюбили,

   Наперсники, товарищи проказ!..

   Пушкин. 2. 972

   ⁵ Пушкин иронически относился к Д. Н. Блудову и неодобрительно отозвался о 3-м издании стихотворений Жуковского под наблюдением Д. Н. Блудова (1824). В апреле 1825 г. Пушкин писал Жуковскому: "Зачем слушаешься ты маркиза Блудова? пора бы тебе удостовериться в односторонности его вкуса. К тому же не вижу в нем и бескорыстной любви к твоей славе. Выбрасывая, уничтожая самовольно, он не исключил из Собрания послания к нему - произведения конечно слабого. Нет, Жуковский

   Веселого пути

   Я Блудову желаю

   Ко древнему Дунаю

   И <...> его <...>"