Авсеенко Василий Григорьевич - Нужна ли нам литература?

  

  

   А. С. Пушкинъ: Матер³алы для его б³ограф³и и оцѣнки произведен³й. П. В. Анненкова. С.-Петербургъ, 1873 года.- Характеристики литературныхъ мнѣн³й отъ двадцатыхъ до пятидесятыхъ годовъ. А. Н. Пыпина (Вѣстникъ Европы).

  

  

   Понят³я которыми питается и руководится наша современная журналистика настолько спутаны и полны противорѣч³й что самые элементарные вопросы, какъ напримѣръ: нужна ли намъ литература въ смыслѣ высшаго духовнаго творчества?- не могутъ назваться рѣшенными и слѣдовательно излишними. Путаница понят³й доходитъ до того что самое слово литература утратило опредѣленное значен³е, и каждый толкуетъ его сообразно умственному уровню на которомъ стоитъ и направлен³ю литературнаго прихода къ которому принадлежитъ. Въ то время какъ одни считаютъ литературу совокупностью общественныхъ идей и выражен³емъ народнаго самосознан³я въ данный моментъ развит³я, друг³е понимаютъ подъ этимъ словомъ всякую журнальную и газетную дребедень и не отличаютъ писателя выносившаго въ себѣ извѣстное м³росозерцан³е отъ литератора-обывателя, обличившаго въ анонимной корреспонденц³й одну изъ буквъ русскаго алфавита. Одни полагаютъ что задача литературы заключается въ непрерывномъ выпускан³и въ публику прогрессивныхъ и либеральныхъ взглядовъ и вполнѣ увѣрены что только тотъ писатель имѣетъ право на долговѣчность кто заявилъ въ своихъ произведен³яхъ претенз³ю на замѣну существующихъ понят³й новыми, причемъ предполагается что всякое новое понят³е непремѣнно лучше стараго, въ силу того что оно новое, а не старое; друг³е даже и этого скромнаго требован³я не обращаютъ къ писателю, но довольствуются видѣть въ печатномъ словѣ лишь пассивное отрицан³е всего того что въ предыдущ³й пер³одъ нашего развит³я считалось необходимымъ элементомъ литературы. Послѣднее воззрѣн³е конечно не высказывается дидактически, но что оно руководитъ огромнымъ большинствомъ современныхъ журналистовъ, въ этомъ не трудно убѣдиться, прослѣдивъ и сопоставивъ рядъ преобладающихъ явлен³й въ нашей печати. Никто, напримѣръ, не высказываетъ ясно что талантъ долженъ быть преслѣдуемъ, какъ злѣйш³й врагъ времени; но тѣмъ не менѣе мы видимъ что всякое талантливое имя въ литературѣ забрасывается грязью, а противъ новыхъ, только-что возникающихъ дарован³й устраивается настоящая травля, полная необузданной злобы и ожесточен³я. Никто изъ газетныхъ и журнальныхъ рецензентовъ не будетъ такъ смѣлъ чтобы высказать прямо что бездарность должна быть поощряема и возвеличиваема, но мы видимъ цѣлый рядъ такихъ поощрен³й и возвеличен³й, дѣлаемыхъ какъ бы по сигналу, съ замѣчательнымъ единодуш³емъ. Въ одной тѣсной области беллетристики можно насчитать нѣсколько такихъ явлен³й за самые послѣдн³е годы: стоитъ вспомнить какъ усердно искала петербургская печать "перваго русскаго беллетриста", поочередно возводя въ это достоинство сперва г. Рѣшетникова, потомъ г. Глѣба Успенскаго, и наконецъ г. Кущевскаго. Так³я явлен³я не могутъ быть случайными, и если мы не называемъ ихъ признакомъ времени, то только потому что въ этомъ случаѣ общество наше совершенно разошлось съ критикой, и произведен³я лелѣемыхъ печатью беллетристовъ спокойно лежатъ на книгопродавческихъ полкахъ.

   Но оставимъ въ сторонѣ общество и обратимся исключительно къ печати. Протекающую въ ней струю, мы полагаемъ, весьма не трудно открыть, несмотря на то что господствующее въ современной журналистикѣ направлен³е остерегается заявить себя опредѣленною программой. Мы указали на одно изъ преобладающихъ явлен³й нашей печати - ненависть къ таланту и стремлен³е безмѣрно возвеличить бездарность или посредственность, если эти послѣдн³я выражаютъ отрицан³е выработанныхъ цивилизац³ей пр³емовъ и принциповъ. Въ примѣнен³и къ чисто литературнымъ фактамъ это направлен³е выражается съ особенною очевидностью. Внимательный наблюдатель долженъ убѣдиться что беллетристъ воспитанный на вѣчныхъ законахъ искусства и владѣющ³й идеалами не можетъ разчитывать на благосклонность печати; и наоборотъ, писатель, отказавш³йся отъ основныхъ требован³й художественной литературы, лишенный идеаловъ, вяжущ³й свои страницы изъ скучныхъ, каррикатурныхъ и далекихъ отъ натуры сценъ, съ увѣренностью можетъ положиться на покровительство журналистики. Послѣдовательность и смѣлость современной критики въ этомъ отношен³и заслуживаетъ полнаго вниман³я. Напримѣръ, общ³я требованья художественной литературы говорятъ что романъ долженъ представлять полное внутренняго и внѣшняго интереса развит³е драмы, служить живымъ и вѣрнымъ отражен³емъ дѣйствительности, изображать типы и характеры въ ихъ обусловленныхъ жизнью столкновен³яхъ и въ концѣ концовъ дѣйствовать воспитательно на читающую массу, указывая ей нравственные идеалы въ жизни или возбуждая въ ней честное негодован³е къ общественному злу. Конечно, ни одинъ изъ современныхъ критиковъ не сознается гласно и откровенно что онъ не признаетъ подобныхъ требован³й; но достаточно чтобы романисту удалось удовлетворить хотя одному изъ этихъ требован³й, и на него обрушится необузданная злоба и площадная брань. Явлен³е это настолько укоренилось въ нашей печати что въ ней образовался даже особый, условный языкъ, маскирующ³й направлен³е критики и безъ сомнѣн³я многихъ вводящ³й въ обманъ. На этомъ языкѣ богатство драматическаго интереса и внѣшняго содержан³я называется дюмасовщиной {Кстати о Дюма: у насъ обязателенъ презрительный отзывъ объ этомъ писателѣ, искусство котораго задумать и развить интригу романа можетъ считаться образцовымъ.} и осмѣивается, какъ поползновен³е польстить низшимъ вкусамъ полуобразованной публики; объективно-художественное и вѣрное натурѣ изображен³е характеровъ и типовъ подвергается глумлен³ю, какъ результатъ безжизненнаго принципа: "искусство для искусства", причемъ автору дѣлается скромный упрекъ что что де по своему политическому развит³ю онъ стоитъ ниже наѣхавшаго на него рецензента; нравственная же и общественная тенденц³я автора или услужливо извращается до степени "инсинуац³и" и "литературнаго доноса", или просто обходится молчан³емъ, если сдѣлать изъ нея инсинуац³ю не представляется возможности. Такимъ образомъ публикѣ подносится сознательная ложь, и если этой лжи лишь немног³е вѣрятъ, то только потому что между печатью и обществомъ давно уже въ вопросахъ литературныхъ произошелъ указанный нами разрывъ. Конечно, этотъ разрывъ спасаетъ и общество, и литературу; но можно ли назвать нормальнымъ такой порядокъ, при которомъ читающая масса, вмѣсто того чтобы находить въ критикѣ стоящаго впереди руководителя, принуждена собственными средствами бороться съ расточаемою ею растлѣвающею ложью?

   Считаемъ излишнимъ указывать насколько отъ такого порядка страдаетъ сама литература, не только лишенная необходимаго посредства критики между нею и публикой, но еще имѣющая въ критикѣ мстительнаго врага, сквозь брань и наговоры котораго писателю приходится пробиваться единственно силою таланта. При такомъ положен³и дѣла, когда писатель заранѣе можетъ быть увѣренъ что онъ не встрѣтитъ со стороны критики дружескаго привѣта, что онъ не услышитъ отъ нея ободряющаго и руководящаго слова, литературная дѣятельность утрачиваетъ свою заманчивую сторону, и путь писателя становится тернистымъ путемъ, на который можетъ подвинуть человѣка только непреодолимая внутренная потребность таланта или счастливое, къ сожалѣн³ю весьма рѣдко встрѣчающееся, безразличное отношен³е къ печатной брани и наругательствамъ.

   Что мстительное преслѣдован³е талантовъ, журнальное кумовство и стремлен³е возвеличить на счетъ истинныхъ дарован³й всякую тенденц³озную посредственность - не случайное явлен³е, доказывается тѣмъ что так³я отношен³я къ таланту и художественному направлен³ю не ограничиваются областью литературы, но дѣйствуютъ и въ болѣе обширной области искусства вообще. Знакомому съ происходящимъ въ нашихъ музыкальныхъ кружкахъ извѣстно что и тамъ совершается нѣчто въ высшей степени странное - обнаруживается стремлен³е молодыхъ композиторовъ отрѣшиться отъ вѣчныхъ законовъ мелод³и и создать такую музыку въ которой диссонансы предпочитались бы гармон³и, а прозаическ³е речитативы - пѣвучимъ ар³ямъ. Подобно тому какъ литературная критика требуетъ стиховъ безъ поэз³и, музыкальняя требуетъ оперы безъ пѣн³я, и художественная - картинъ и статуй безъ красоты.

   Постоянному читателю газетъ извѣстно съ какою необузданностью проводится въ послѣднее время это требован³е въ нѣкоторыхъ музыкальныхъ реценз³яхъ и какую музыку слушаетъ вслѣдств³е этихъ новыхъ антимузыкальныхъ принциповъ Петербургъ. Недавно, по поводу оперы г. Мусоргскаго: Борисъ Годуновъ, принципы эти были заявлены съ особенною настойчивостью. Диссонансъ чуть не провозглашенъ конечною цѣлью гармон³и, а г. Мусоргск³й возвеличенъ не только превыше всѣхъ бывшихъ и нынѣшнихъ русскихъ композиторовъ, но и превыше Рихарда Вагнера, изъ подражан³я которому возникла наша новая музыкальная школа, не замедлившая исказить неумѣлою утрировкой всѣ крайности нѣмецкаго композитора и не совладѣвшая съ дѣйствительно талантливыми сторонами его музыки. Ревность музыкальныхъ рецензеитовъ дошла до того что по мнѣн³ю ихъ самый Пушкинск³й текстъ. варварски искалѣченный либреттистами, "много выигралъ" вслѣдств³е ген³альныхъ диссонансовъ г. Мусоргскаго. И все это говорилось не въ силу одного лишь кумовства, а съ апломбомъ новооткрытой истины, съ самодовольствомъ дикаря, попирающаго основные принципы искусства и безмѣрно радующагося тому что вмѣсто недоступной ему красоты цѣлью художественнаго творчества ставится художественное безобраз³е.

   Преслѣдован³е красоты, поэз³и и вѣчныхъ, вѣками цивилизац³и выработанныхъ принциповъ искусства господствуетъ безраздѣльно и въ современной художественной критикѣ. Прислушайтесь къ неумѣреннымъ похваламъ и мстительной брани этой критики, и убѣдитесь что ненависть ко всякому свѣжему таланту, не принадлежащему къ извѣстному приходу, простирается не на одни только литературныя явлен³я, и что воп³ющ³я несообразности въ отзывахъ печати, но могутъ быть объяснены лишь взаимными личными счетами. Обнаруживается какая-то общая, органическая потребность затоптать талантъ, насмѣяться надъ красотой, отнять прем³ю у поэта и художника и отдать ее ремесленнику. Антихудожественнымъ направлен³емъ проникаются болѣе и болѣе произведен³я даже даровитыхъ нашихъ художниковъ дурно-понятый реализмъ побуждаетъ ихъ бѣжать красоты и поэтичности и оживлять полотно какими-то мнимо-гражданскими мотивами. Не можемъ удержаться чтобъ и здѣсь не напомнить одинъ весьма крупный недавн³й фактъ. На послѣднюю годичную выставку въ Академ³и Художествъ поставлены были между прочимъ двѣ замѣчательныя картины: Бурлаки г. Рѣпина и Грѣшница г. Семирадскаго. Картины эти по своему направлен³ю представляютъ двѣ крайн³я противоположности: первая можетъ назваться продуктомъ тѣхъ идей которыя въ литературѣ создали романы и очерки г. Рѣшетникова; вторая исходитъ прямо изъ европейскихъ историческихъ понят³й объ искусствѣ. Г. Рѣпинъ изобразилъ пустынный, некрасивый берегъ Волги, по которому группа бурлаковъ тянетъ свою пресловутую, нынѣ уже замѣненную пароходами, лямку. Типы бурлаковъ очень характерны, очень рельефны, хотя изодранность ихъ одеждъ и истомленность нѣкоторыхъ лицъ явно преувеличены. Но картины, въ смыслѣ цѣлостнаго художественнаго произведен³я, здѣсь нѣтъ. Это коллекц³я весьма хорошихъ этюдовъ, частью съ натуры, частью изъ головы, скомпанованная подъ впечатлѣн³емъ стиховъ г. Некрасова и прозы г. Рѣшетникова, и не выразившая никакой художественной мысли,- потому что нельзя же назвать этимъ именемъ взятую на прокатъ изъ сомнительныхъ произведен³й литературы идейку о тяжести бурлацкаго труда. Тѣмъ не менѣе, появлен³е этой картины было привѣтствуемо печатью, какъ торжество реальной школы, и въ извѣстномъ журнальномъ лагерѣ учиненъ настоящ³й фестиваль. Одна распространенная газета даже прямо выразилась что картина г. Рѣпина превосходитъ рѣшительно все созданное до сихъ поръ русскою живописью - и эта крикливая, судорожная статейка весьма близко напомнила намъ нѣкогда раздававш³еся въ петербургской журналистикѣ крики о превосходствѣ романовъ г. Рѣшетникова надъ всѣмъ когда-либо явившимся въ русской литературѣ. Дѣйствительно, въ художественномъ смыслѣ г. Рѣшетниковъ и г. Рѣпинъ - родные братья, и картина послѣдняго есть не болѣе какъ иллюстрац³я къ Подлиповцамъ; торжествуя направлен³е выразившееся въ романахъ г. Рѣшетникова, извѣстная часть журналистики, чтобы сохранить послѣдовательность, должна была устроить фестиваль и по поводу Бурлаковъ г. Рѣпина. И не встрѣться этому художнику такого опаснаго соперника какимъ оказался для него г. Семирадск³й, картина его безъ всякаго сомнѣн³я стяжала бы пальму первенства на нынѣшней выставкѣ, и публика волею-неволею была бы принуждена участвовать въ устроенномъ въ честь ея фестивалѣ. Но случилось слѣдующее: не успѣла еще публика достаточно провѣрить на собственномъ впечатлѣн³и ген³альныя стороны этого произведен³я, обязательно указанныя ей газетными рецензентами, какъ ня выставкѣ появилось другое произведен³е, разомъ опредѣлившее Бурлакамъ ихъ настоящее мѣсто въ искусствѣ и мгновенно сосредоточившее на себѣ все вниман³е, весь восторгъ публики. Это произведен³е было - Грѣшница г. Семирадскаго. Здѣсь не къ мѣсту было бы разсказывать содержан³е этой превосходной картины и анализовать ея техническ³я достоинства: многочисленная публика, тѣснившаяся предъ нею до конца выставки, безъ сомнѣн³я оцѣнила ее съ тѣмъ вѣрнымъ чутьемъ которое общество наше по счастью еще сохранило въ себѣ, вопреки всѣмъ усил³ямъ печати подавить и исказить художественные инстинкты образованной массы. Для нашей спец³альной цѣли достаточно будетъ оказать что картина г. Семирадскаго - произведен³е вполнѣ художественное, задуманное и исполненное по законамъ искусства; что въ ней выразилась законченная мысль, что она воплощаетъ извѣстный художественный идеалъ. Здѣсь реализмъ, понимаемый въ смыслѣ вѣрнаго воспроизведен³я натуры, плодотворно сочетался съ высшею задачею искусства - возведен³емъ натуры въ перлъ создан³я. Все чаруетъ и ласкаетъ глазъ въ этомъ высоко даровитомъ произведен³и, начиная разнообраз³емъ и красотою прелестныхъ женскихъ фигуръ и кончая разлитымъ по полотну солнечнымъ блескомъ и художественною красотой цѣлой композиц³и; и въ то же время вы нигдѣ не найдете чтобы художникъ жертвовалъ красотѣ правдою, чтобъ эту красоту онъ насильственно вызывалъ тамъ гдѣ въ дѣйствительности ей нѣтъ мѣста. Незримое вѣян³е поэз³и присутствуетъ въ этой картинѣ, и изучая ее, вы чувствуете что имѣете дѣло съ художникомъ владѣющимъ идеалами. Всего этого оказалось слишкомъ достаточнымъ для того чтобы картина г. Семирадскаго возбудила въ печати глумлен³е и брань. Художественная критика устроившая фестиваль по поводу Бурлаковъ конечно не могла простить г. Семирадскому этого преслѣдован³я высшихъ задачъ искусства, этого владѣн³я идеалами. Она требуетъ чтобы въ душѣ художника было голо и гладко, чтобъ его мысль не возносилась выше газетной статьи или водевильнаго куплета, чтобъ его можно было свободно направлять къ служен³ю тѣмъ маленькимъ мнимо-гражданскимъ идейкамъ которымъ служитъ петербургская печать. И вотъ въ той самой газетѣ которая усмотрѣла въ Бурлакахъ нѣчто превосходящее все созданное до нихъ русскою живописью появилась о Грѣшницѣ статейка настолько невѣжественная что ³удейское старозакон³е названо въ ней язычествомъ (!!), и настолько беззастѣнчивая что г. Семирадск³й сравненъ съ Оффенбахомъ, и ³ерусалимская Грѣшница потрясенная и просвѣтленная явлен³емъ Христа - съ петербургскими Belle-Hélène.

   Мы потому остановились на этихъ прискорбныхъ примѣрахъ, что они очень рельефно характеризуютъ то принижен³е понят³й которое въ послѣдн³е годы сдѣлалось какъ бы задачей извѣстной части нашей журналистики. Присутств³е идеаловъ, вѣрность неизмѣннымъ, элементарнымъ треобван³ямъ искусства, художественное творчество преслѣдуются во всѣхъ областяхъ духовной дѣятельности, какъ нѣчто въ высшей степени враждебное какимъ-то новымъ требован³емъ времени: таланты унижаются съ мстительною злобою и на мѣсто ихъ возвеличивается посредственность, охотно подчиняющаяся требован³ямъ газетной моды и руководству невѣжественной критики - литературной, музыкальной и художественной. Вмѣсто дѣйствительныхъ дарован³й возводятся на упраздненные пьедесталы крохотные талантики и даже просто бездарности - потому что масса не можетъ жить безъ авторитетовъ, и когда рушатся старые, она требуетъ новыхъ. Удовлетворяя этой естественной потребности, тенденц³озная печать спѣшитъ создавать эфемерныя, раздутыя репутац³и, обязательно подставляя ихъ въ отвѣтъ на роковой вопросъ: гдѣ уже дарован³я этой новой школы, такъ самоувѣренно обрушившей свои удары на самыя свѣтлыя имена литературныя и художественныя?

   Кромѣ этого роковаго вопроса, съ грѣхомъ пополамъ обходимаго возвеличен³емъ приходскихъ ген³евъ, естественно представляется также болѣе общ³й вопросъ: во имя чего принижается и бракуется все талантливое явившееся въ нашемъ духовномъ творчествѣ, а вмѣстѣ съ тѣмъ и основныя требован³я этого творчества, пр³обрѣвш³я историческ³я права гражданства не только у насъ, но и во всемъ цивилизованномъ м³рѣ?

   Если мы внимательно всмотримся въ то что ежедневно и ежемѣсячно говорится въ петербургской печати по литературнымъ и художественнымъ вопросамъ, сквозь всѣ извороты печатнаго слова мы разглядимъ что принижен³е понят³й, преслѣдован³е новыхъ талантовъ и такъ-называемое развѣнчан³е старыхъ совершается не во ими чего другаго, какъ узкаго, мелкаго журнализма, понимаемаго въ смыслѣ бездушнаго проповѣдыван³я прогрессивныхъ идей и ежедневной борьбы за мелк³е, частные интересы. Конечно, ни одинъ изъ публицистовъ извѣстнаго лагеря не сдѣлаетъ откровеннаго признан³я относительно руководящихъ имъ цѣлей: извѣстно какъ осторожно отмалчивается на этотъ счетъ петербургская печать; но сквозь извороты журнальной полемики и фразистаго либерализма не трудно разглядѣть что подкладкою всѣхъ такъ-называемыхъ высокихъ взглядовъ и разглагольствован³й объ общественныхъ задачахъ служитъ именно усвоенное современною печатью узское и мелочное поклонен³е журнализму. Небольшой разборъ одной журнальной статьи, къ которому мы сейчасъ обратимся, вполнѣ оправдаетъ нашу догадку.

   Г. Пыпинъ давно уже занимается въ Вѣстникѣ Европы разработкой истор³и нашей литературы и общественности въ текущемъ столѣт³и - съ той точки зрѣн³я которая подъ историческою критикой понимаетъ такъ-называемое развѣнчан³е и низведен³е съ пьедесталовъ. Эту точку зрѣн³я г. Пыпинъ весьма усердно проводитъ въ наиболѣе распространенномъ петербургскомъ журналѣ, производя въ литературной и общественной истор³и новой Росс³и так³я же точно опустошен³я как³я его сотоварищъ по университету и по журналу, г. Костомаровъ, производитъ въ истор³и старой Руси. Коллекц³я развѣнчанныхъ русскихъ дѣятелей, благодаря этой дружной работѣ двухъ ученыхъ журналистовъ, обогащается съ каждымъ годомъ. Еще недавно г. Пыпинъ развѣнчалъ Карамзина, довольно неожиданно показавъ въ немъ ограниченнаго человѣка и крѣпостника; теперь онъ подвергаетъ той же операц³и самое свѣтлое, самое дорогое въ нашей литературѣ имя - Пушкина. Повидимому есть что-то роковое въ этомъ движен³и, болѣе и болѣе овладѣвающемъ нашею журналистикой: разъ вступивъ на этотъ путь, кажется нельзя уже остановиться; по крайней мѣрѣ въ послѣдней статьѣ своей г. Пыпинъ, начавъ низведен³емъ съ пьедестала Пушкина, съ цѣлью подложить его подъ ноги Гоголю, кончилъ тѣмъ что развѣнчалъ и самого Гоголя, чтобы бросить его подъ ноги г. Пыпину, взгляды котораго оказываются неизмѣримо шире и просвѣтительнѣе взглядовъ Пушкина и Гоголя. Приходится думать что оцѣнка литературныхъ, художественныхъ и общественныхъ идеаловъ прошлыхъ десятилѣт³й съ высоты современнаго петербургскаго журнализма становится у насъ закономъ, на которомъ думаютъ утвердить новую критику.

   Авторъ характеристикъ литературныхъ мнѣн³й (Вѣстникъ Европы, апрѣль), движимый желан³емъ оправдать Гоголя въ томъ что онъ оказывается ниже Пыпинскихъ воззрѣн³й, складываетъ всю вину на Пушкина. Пушкинъ и его друзья виноваты въ томъ что Гоголь вышелъ въ своихъ произведен³яхъ недостаточно либераленъ; они привили ему консервативныя идеи своего кружка, поставили его въ близк³я отношен³я къ высшимъ сферамъ и подтолкнули издать Выбранныя мѣста изъ переписки съ друзьями. - "Онъ (Гоголь) считаетъ Пушкина своимъ учителемъ, горестно замѣчаетъ г. Пыпинъ; - его друзья - люди Пушкинскаго круга; среди ихъ онъ проводитъ свою жизнь; они считаютъ его своимъ - но тѣмъ не менѣе его дѣло выходитъ изъ ихъ умственнаго и общественнаго горизонта; поэтому самъ Гоголь, привыкш³й смотрѣть ихъ глазами, и могъ не уразумѣть вполнѣ того смысла какой имѣли его произведен³я для общественнаго развит³я. Въ своихъ теоретическихъ понят³яхъ Гоголь отчасти сохранялъ простыя патр³архальныя традиц³и, отчасти заимствовалъ взгляды Пушкинскаго круга, но въ своемъ творчествѣ онъ уже былъ человѣкомъ новаго историческаго слоя. Его друзья изъ Пушкинскаго круга на первыхъ порахъ поняли высок³й поэтическ³й талантъ Гоголя и его художественную силу - но они не поняли общественнаго значен³я его произведен³й, и потомъ отступились отъ нихъ, когда сдѣлалось ясно ихъ дѣйств³е на общество."

   Итакъ, Пушкинъ и друзья его, привѣтствовавъ художественное достоинство первыхъ произведен³й Гоголя, отступились отъ него, когда обнаружилось дѣйств³е его сатиры на общество. Замѣчательно что объ этомъ знаетъ одинъ г. Пыпинъ, самъ же Гоголь не только никогда не подозрѣвалъ отступничества Пушкина, но считалъ его всегда лучшимъ своимъ другомъ, лучшимъ наслажден³емъ своей жизни. По получен³и извѣст³и о смерти Пушкина, онъ писалъ къ Плетневу. "Никакой вѣсти нельзя было получить хуже изъ Росс³и. Все наслажден³е моей жизни, все мое высшее наслажден³е исчезло вмѣстѣ съ нимъ. Ничего не предпринималъ я безъ его совѣта. Ни одна строка не писалась безъ того чтобъ я не воображалъ его предъ собою. Что скажетъ онъ, что замѣтитъ онъ, чемъ изречетъ неразрушимое и вѣчное одобрен³е свое - вотъ что меня только занимало и одушевляло мои силы." Вотъ как³я чувства питалъ Гоголь къ Пушкину до послѣднихъ дней своей жизни, и надо много просвѣщеннаго бездуш³я, чтобы не понять этихъ отношен³й великаго художника къ не менѣе великому учителю и другу.

   Съ другой стороны, мы имѣемъ свидѣтельство что и Пушкинъ вовсе не ограничился привѣтств³емъ первыхъ опытовъ Гоголя, но слѣдилъ съ любовью и надеждой за его развивающимся талантомъ и поддерживалъ его литературную репутац³ю не только какъ другъ, но и какъ журналистъ. Извѣстно что въ Современникѣ Пушкинъ помѣстилъ чрезвычайно лестный отзывъ о Гоголѣ, по поводу втораго издан³я Вечеровъ на хуторѣ и высказалъ больш³я надежды на счетъ будущаго развит³я его дарован³я. "Онъ съ тѣхъ поръ непрестанно развивался и совершенствовался, говорится тамъ объ авторѣ Вечеровъ.- Онъ издалъ Арабески, гдѣ находится его Невск³й проспектъ, самое полное изъ его произведен³й. Вслѣдъ за тѣмъ явился Миргородъ, гдѣ съ жадностью всѣ прочли и Старосвѣтскихъ помѣщиковъ, эту шутливую, трогательную идилл³ю, которая заставляетъ васъ смѣяться сквозь слезы грусти и умилен³я, и Тараса Бульбу, коего начало достойно Вальтеръ-Скотта. Гоголь идетъ еще впередъ. Желаемъ и надѣемся имѣть часто случай говорить о немъ въ нашемъ журналѣ." Это было высказано въ Современникѣ менѣе чѣмъ за годъ до смерти Пушкина, когда великому поэту были уже знакомы въ рукописи и Ревизоръ, и нѣкоторыя главы изъ перваго тома Мертвыхъ душъ - слѣдовательно когда общественный характеръ произведен³й Гоголя и значен³е его сатиры опредѣлились для Пушкина вполнѣ.

   Г. Пыпинъ, толкуя о Гоголевскихъ произведен³яхъ общественнаго значен³я, безъ сомнѣн³я имѣетъ въ виду именно Ревизоръ и Мертвыя души. Отъ этихъ-то произведен³й отшатнулись, по его свидѣтельству, Пушкинъ и его кружокъ. Между тѣмъ кому не извѣстно что именно Ревизоръ и Мертвыя души обязаны Пушкину своимъ происхожден³емъ, что оба эти сюжета даны Гоголю Пушкинымъ, и что именно Пушкинъ, а ни кто другой, постоянно убѣждалъ Гоголя перейти отъ легкихъ разказовъ и бытовыхъ очерковъ къ произведен³ямъ болѣе сер³ознымъ и зрѣлымъ, то-есть такимъ за которыми г. Пыпинъ признаетъ общественное значен³е. Напомнимъ хотя-бы слѣдующ³я слова Гоголя въ одной изъ его записокъ. "....Но Пушкинъ заставилъ меня взглянуть на дѣло сер³озно. Онъ уже давно склонялъ меня приняться за большое сочинен³е, и наконецъ, одинъ разъ, послѣ того какъ я ему прочелъ одно небольшое изображен³е небольшой сцены, но которое, однакожь, поразило его больше всего мной прежде читаннаго, онъ мнѣ сказалъ: "какъ съ этою способностью угадывать человѣка и нѣсколькими чертами выставлять его вдругъ всего, какъ живаго, съ этою способностью, не приняться за большое сочинен³е: это просто грѣхъ!"- Вслѣдъ за этимъ началъ онъ представлять мнѣ слабое мое сложен³е, мои недуги, которые могутъ прекратить мою жизнь рано; привелъ мнѣ въ примѣръ Сервантеса, который хотя и написалъ нѣсколько очень замѣчательныхъ и хорошихъ повѣстей, но если-бы не принялся за Донъ-Кихота, никогда бы не занялъ того мѣста которое занимаетъ теперь между писателями; и въ заключен³е всего отдалъ мнѣ свой собственный сюжетъ, изъ котораго онъ хотѣлъ сдѣлать самъ что-то въ родѣ поэмы, котораго, по словамъ его, онъ бы не отдалъ никому другому; это былъ сюжетъ Мертвыхъ душъ (мысль Ревизора принадлежитъ также ему)."

   Приведенныя указан³я, мы надѣемся, достаточно опровергаютъ увѣрен³я г. Пыпина о какомъ-то зловѣщемъ вл³ян³и Пушкина на Гоголя; не болѣе состоятельно и его мнѣн³е о дурномъ вл³ян³и Пушкинскаго кружка. Объ этомъ кружкѣ г. Пыпинъ отзывается съ крайнею язвительностью; онъ старается набросить на него какую-то придворную ливрею, которая, по мнѣн³ю его, мѣшала какъ самому Пушкину, такъ и друзьямъ его относиться съ живымъ сочувств³емъ къ общественнымъ интересамъ. "Послѣ Пушкина, говоритъ онъ, его кружокъ еще менѣе заботился объ этихъ сочувств³яхъ, считая что литература въ ихъ смыслѣ, чисто поэтическая, совершенно консервативная, и есть настоящая литература, что другой не должно быть, или она будетъ извращен³емъ ея здравыхъ началъ. Такимъ образомъ, теор³я чистаго искусства сходилась съ практическимъ отвращен³емъ кружка къ критикѣ дѣйствительности, а съ другой стороны, это нерасположен³е къ критикѣ становилось необходимостью для членовъ кружка по ихъ связямъ въ высшемъ кругу, при дворѣ." - ,,Въ тридцатыхъ, а еще болѣе въ сороковыхъ годахъ - говоритъ г. Пыпинъ въ другомъ мѣстѣ - друзья Пушкина, ставш³е друзьями и покровителями Гоголя, были люди довольно высоко поставленные, вполнѣ или отчасти придворные.... Литературные интересы принимали въ этихъ услов³яхъ совсѣмъ особый характеръ: онъ сообщился вскорѣ и Гоголю. Кружокъ все болѣе и болѣе удалялся отъ главнаго течен³я литературы. При Пушкинѣ - это начиналось враждой къ Полевому, къ Надеждину; въ сороковыхъ годахъ это окончилось враждой къ Бѣлинскому и всѣмъ писателямъ его направлен³я."

   Такимъ образомъ г. Пыпинъ различаетъ въ умственныхъ движен³яхъ тридцатыхъ и сороковыхъ годовъ обособившуюся литературу Пушкинскаго кружка, и подлѣ нея какое-то главное течен³е литературы... Друзья Пушкина, одѣтые въ придворную ливрею, будто бы отстранились отъ этого "главнаго течен³я", и не только отстранились, не и преисполнились злобы и ненависти къ нему. На чемъ же основываетъ г. Пыпинъ свое мнѣн³е объ уединенномъ положен³и Пушкинскаго кружка, и въ особенности о томъ что не Пушкинская литература представляла главное литературное течен³е?

   Здѣсь очевидно авторъ "характеристикъ" впалъ въ то самое недоразумѣн³е на которое мы указывали въ началѣ этой статьи, говоря о смѣшен³и понят³й. литературы и журнализма. Г. Пыпинъ чувствуетъ что съ конца тридцатыхъ годовъ народилось новое явлен³е, представленное въ то время Полевымъ, Надеждинымъ и наконецъ Бѣлинскимъ, что это новое явлен³е выдѣлилось изъ старой литературы, но не въ состоян³и понять что выдѣлившись, оно могло существовать совершенно независимо отъ литературы художественной и поэтической, нисколько не замѣняя ея собою и даже вовсе не становясь во враждебное къ ней отношен³е. Г. Пыпинъ очевидно не понимаетъ что журнализмъ вовсе не есть усовершенствованная литература, а напротивъ низшее, служебное оруд³е общественныхъ интересовъ и потребностей. Мы еще вернемся къ этому недоразумѣн³ю, а теперь обратимся къ отношен³ямъ Пушкинскаго кружка къ Гоголю, какъ ихъ понимаетъ г. Пыпинъ.

   Итакъ, Пушкинск³й кружокъ остался въ сторонѣ отъ "главнаго течен³я литературы" и отшатнулся отъ Гоголя, замѣтивъ общественное значен³е его произведен³й. Стало-быть тенденц³и Гоголя представили что-то совсѣмъ новое для старыхъ литературныхъ дѣятелей, совсѣмъ для нихъ чуждое? Стало-быть весь смыслъ Гоголевскихъ произведен³й заключался въ либерализмѣ новыхъ общественныхъ идей ими высказанныхъ и опредѣлившихъ ихъ противоположность съ Пушкинско "консервативною" литературой?

   Нѣтъ, г. Пыпинъ не говоритъ этого; напротивъ, кинувъ нѣсколько уязвлен³й памяти Пушкина и его друзей, онъ обращается съ тѣми же самыми уязвлен³ями къ наиболѣе "общественнымъ" творен³ямъ Гоголя. Онъ сѣтуетъ зачѣмъ эти творен³я недостаточно обличительны, зачѣмъ Гоголь не тенденц³озенъ до степени современныхъ петербургскихъ журналистовъ. Онъ приводитъ къ себѣ на помощь автора одной забытой критической статьи и говоритъ его словами. "Его (Гоголя) поражало безобраз³е фактовъ, и онъ выражалъ свое негодован³е противъ нихъ; о томъ изъ какихъ источниковъ возникаютъ эти факты, какая связь находится между тою отраслью жизни въ которой встрѣчаются эти факты и другими отраслями умственной, нравственной, гражданской, государственной жизни, онъ не размышлялъ много. Напримѣръ, конечно рѣдко случалось ему думать о томъ есть ли какая-нибудь связь между взяточничествомъ и невѣжествомъ, есть ли какая-нибудь связь между невѣжествомъ и организац³ей различныхъ гражданскихъ отношен³й. Когда ему представлялся случай взяточничества, въ его умѣ возбуждалось только понят³е о взяточничествѣ, и больше ничего; ему не приходило въ голову понят³е безправности и т. п." Затѣмъ указывается на превосходство г. Щедрина надъ Гоголемъ, и пр. Но если Гоголь "творилъ безсознательно", если его сатира не восходила до критики общественныхъ явлен³й, господствовавшей системы, то чѣмъ же идеи его отличались отъ идей Пушкинскаго круга, и зачѣмъ, во имя чего могли отшатнуться Пушкинск³е друзья отъ общественныхъ творен³й Гоголя? Очевидно, здѣсь противорѣч³е, происходящее изъ того же самаго недоразумѣн³я на которое мы указывали выше.

   Главный обвинительный пунктъ выставляемый г. Пыпинымъ противъ Пушкинскаго кружка заключается въ особенномъ будто бы сочувств³и съ какимъ этотъ кружокъ отнесся къ "Перепискѣ съ друзьями". Авторъ "характеристикъ" настойчиво повторяетъ что къ сочинен³ю этой книги Гоголь былъ подтолкнутъ друзьями, что друзья эти были приведены въ восторгъ идеями и даже тономъ "Переписки". Так³я увѣрен³я опять голословны, и опять не понято дѣйствительное значен³е "Переписки". Г. Пыпинъ ссылается на высказанныя вскользь мнѣн³я Жуковскаго и Плетнева, да на статью кн. Вяземскаго, взглянувшаго на "Переписку" какъ на переломъ въ дѣятельности Гоголя. Вотъ какъ излагаетъ содержан³е статьи кн. Вяземскаго г. Пыпинъ. "Она была нужна - говоритъ критикъ словами самого Гоголя (замѣтьте сознан³е г. Пыпина что кн. Вяземск³й выражалъ мнѣн³е самого Гоголя). Это лучшая похвала книгѣ. Такъ нуженъ былъ переломъ. Переломъ этотъ тѣмъ полезнѣе что противодѣйств³е истекло изъ той же силы которая невольно, но не менѣе того, всеувлекательнымъ стремлен³емъ, дала пагубное направлен³е." Что же говоритъ это мѣсто изъ статьи кн. Вяземскаго? на какой переломъ здѣсь указывается? Еслибы г. Пыпинъ далъ себѣ трудъ ознакомиться съ журналистикой того времени, сообразить большую часть критическихъ отзывовъ появлявшихся въ тогдашней литературѣ о первыхъ произведен³яхъ Гоголя, онъ догадался бы что дѣло шло объ отношен³яхъ Гоголя къ русской жизни какъ художника, а вовсе не о его политическихъ мнѣн³яхъ, которыхъ онъ никогда не заявлялъ и о которыхъ въ то время меньше всего думали. Еслибы г. Пыпинъ былъ ближе знакомъ съ журналами и альманахами тридцатыхъ годовъ, онъ зналъ бы что Гоголя упрекали преимущественно за отрицательное отношен³е къ русскимъ типамъ, за искан³е въ русскомъ человѣкѣ пошлости и низости; ему ставили на видъ что русская жизнь создаетъ не одни только отрицательные типы, не и положительные; за него боялись что если слѣдующ³е томы Мертвыхъ душъ представятъ такую же сер³ю дураковъ и негодяевъ, то художественное равновѣс³е поэмы будетъ нарушено, и впечатлѣн³е получится столько же безотрадное, сколько и невѣрное. Изъ этихъ конечно упрековъ, а не изъ чего другаго, возникла у Гоголя мысль вывести во второмъ томѣ Мертвыхъ душъ положительные типы и, между прочимъ, знаменитый "перлъ создан³я" - Улиньку. Пушкинск³й кружокъ заблуждался, считая подобные типы въ талантѣ Гоголя, и не понявъ что этотъ талантъ по самой природѣ своей одностороненъ и совершенно чуждъ идеализац³и; но смѣшно было бы видѣть за этою вполнѣ естественною ошибкой заднюю мысль - направить Гоголя къ прославлен³ю господствовавшей системы и увѣнчан³ю общественнаго зла. Что гражданск³я мысли выраженныя Гоголемъ въ его "Перепискѣ" стояли для Пушкинскаго кружка на второмъ планѣ явствуетъ изъ того что никто изъ этого кружка никогда не брался за выражен³е однородныхъ идей, и если подобныя идеи были когда-нибудь заявлены въ смыслѣ литературнаго направлен³я, то въ этомъ можно признать повинными московскихъ славянофиловъ, а ужь никакъ не Пушкинск³й кружокъ, состоявш³й тогда главнымъ образомъ изъ Жуковскаго, Плетнева, кн.Вяземскиго и отчасти М. П. Погодина. Изъ самой статьи кн. Вяземскаго не трудно убѣдиться что "Перепиской съ друзьями" пушкинск³й кружокъ желалъ преимущественно воспользоваться какъ оруд³емъ противъ крайностей журнализма, поставившаго свои маленьк³е интересы какъ бы противовѣс³емъ сер³озной художественной литературѣ. "Въ нѣкоторыхъ журналахъ - говоритъ кн. Вяземск³й - имя Гоголя сдѣлалось альфою и омегою всякаго литературнаго разсужден³я. Въ духовной нищетѣ своей мног³е непризнанные писатели кормились этимъ именемъ, какъ единымъ насущнымъ хлѣбомъ своимъ. Его хотѣли поставить главою какой-то новой литературной школы, олицетворить въ немъ какое-то черное литературное знамя. Такимъ образомъ съ больныхъ головъ на здоровую складывали всѣ несообразности, всѣ нелѣпости, провозглашаемыя нѣкоторыми журналами. На его душу и отвѣтственность, обращали всѣ грѣхи коими ознаменовались послѣдн³е годы нашего литературнаго паден³я. Какъ тутъ было неодуматься, не оглядѣться? Какъ писателю честному не осыпать главы своей пепломъ и не отказаться съ досадою отъ торжества устроеннаго непризванными и непризнанными руками? Всѣ эти ликторы и глашатаи, которые шли около него и за нимъ съ своими хвалебными восклицан³ями и праздничными факелами, именно и озарили въ глазахъ его опасность и ложность избраннаго имъ пути. Съ благородною рѣшимостью и откровенностью онъ тутъ же круто своротилъ съ торжественнаго пути своего и спиною обратился къ своимъ поклонникамъ. Теперь, оторопѣвъ, они не знаютъ за что и приняться. Конечно, положен³е ихъ непр³ятно и забавно" и т. д. Не ясно ли что кн. Вяземск³й воспользовался "Перепиской" Гоголя для того чтобъ нанести ударъ новому явлен³ю, которое мы назвали журнализмомъ, и тендеац³я котораго заключалась въ подчинен³и строгихъ интересовъ литературы преходящимъ задачамъ дня? Не ясно ли что вся статья имѣетъ полемическую цѣль и направлена противъ притязан³й Полеваго и Бѣлинскаго, въ хлопотливой работѣ которыхъ Пушкинск³е друзья разглядѣли начало того паден³я мыслей, вкусовъ и литературныхъ требован³й, какое продолжается до сихъ поръ, и однимъ изъ представителей котораго въ наши дни является г. Пыпинъ?

   Борьба литературы съ журнализмомъ, съ закваской летучихъ, маленькихъ идей, пораждаемыхъ полуобразованностью, самоувѣренностью и жаждою успѣха, ведетъ начало еще отъ Пушкинскихъ временъ. Извѣстно что велик³й поэтъ уже чувствовалъ вторжен³е этихъ идеекъ въ печать, и первоначально мысль о сер³озномъ журналѣ явилась у него вслѣдств³е сознан³я что обязанность настоящей литературы - противодѣйствовать всѣми силами этому началу конца, то-есть первымъ симптомамъ литературнаго паден³я. Вотъ что находимъ мы объ этомъ въ извѣстныхъ "матер³алахъ" П. В. Анненкова. "Причины основан³я этого журнала, или обозрѣн³я, какъ называлъ его Пушкинъ, должно прежде всего искать въ противодѣйств³и тому насмѣшливому, парадоксальному взгляду на литературу нашу, который высказался въ послѣднихъ годахъ, и поддерживаемый съ остроум³емъ и замѣчательною д³алектическою ловкостью, имѣлъ сильное вл³ян³е, особенно на людей полуобразованныхъ, изъ которыхъ вездѣ и состоитъ большинство читателей. Пушкинъ думалъ, вмѣстѣ со многими изъ друзей своихъ, что несмотря на безобраз³е многихъ отдѣльныхъ явлен³й, литература наша въ общности всегда была сильнымъ оруд³емъ образованности, что легкое, постоянно шутливое обращен³е съ ней лишено и основан³я, и цѣли, если не полагать цѣль въ доставлен³и одной забавы праздному чтен³ю. Симптомы литературнаго паден³я, близость понижен³я уровня слѣдовательно чувствовались еще при жизни Пушкина. Съ годами результаты вторжен³я въ печать идей и стремлен³й полуобразованности сказывались сильнѣе и сильнѣе. Въ 1845 году одинъ изъ друзей Жуковскаго уже писалъ ему. "Маленькое число тѣхъ людей съ которыми я бывалъ у васъ теперь странно разрознилось. Нѣтъ общей любви, общаго интереса и общей цѣли. Однихъ охолодило чувство глубокаго презрѣн³я къ господствующимъ идеямъ въ кругахъ литературныхъ. Друг³е, недостойно увлекшись соблазномъ корысти, невольно отталкиваютъ отъ себя каждое несовременное сердце. Третьи какъ златые тельцы стоятъ на своемъ поднож³и - боги для упавшихъ предъ ними, болваны для не язычниковъ. Нѣтъ Моисея и нѣтъ религ³и. Я увѣренъ что и Вяземск³й испытываетъ ощущен³я отъ которыхъ я часто задыхаюсь." Кто, прочитавъ эти исполненныя благородной скорби строки, не почувствуетъ что борьба шла не между консерватизмомъ и новаторствомъ, а между талантомъ и просвѣщен³емъ съ одной стороны, и невѣжествомъ съ другой - тѣмъ самымъ журнальнымъ невѣжествомъ изъ котораго вышелъ въ шестидесятыхъ годахъ пресловутый нигилизмъ? Услов³я борьбы и понынѣ сохраняются тѣ же...

   Приведенныя выдержки изъ статьи г. Пыпина достаточно опредѣляютъ тотъ идеалъ во имя котораго въ нашей современной журналистикѣ совершается, съ достойнымъ лучшаго дѣла усерд³емъ, такъ-называемое "развѣнчан³е" и "низведен³е съ пьедесталовъ" старыхъ литературныхъ дѣятелей. Что этотъ идеалъ вовсе не въ общественныхъ задачахъ, что лучш³е русск³е художники осмѣиваются рачителами нынѣшняго журнализма вовсе не за равнодуш³е ихъ къ этимъ общественнымъ задачамъ - доказательствомъ служатъ собственныя отношен³я г. Пыпина къ Гоголю. Еслибъ дѣло шло только объ общественныхъ задачахъ, еслибъ г. Пыпинъ боролся противъ художественнаго индифферентизма, онъ не сдѣлалъ бы Гоголю приведенныхъ выше упрековъ въ непониман³и общественнаго зла и недостаткѣ гражданскаго чувства. Онъ самъ признаетъ въ Мертвыхъ душахъ и въ Ревизорѣ огромное общественное значен³е: въ этомъ смыслѣ противополагаетъ Гоголя Пушкину; тѣмъ не менѣе въ концѣ концовъ онъ не доволенъ и Мертвыми душами, и Ревизоромъ - отчего? Оттого что не находитъ въ нихъ тенденц³озности, свойственной журнальной работѣ - другими словами, осуждаетъ литературу во имя журнализма. Негодован³е возбужденное въ г. Пыпинѣ письмомъ Гоголя о презрѣнныхъ журнальныхъ дрязгахъ съ полною достовѣрнсстью убѣждаетъ насъ въ томъ.

   Конечно, петербургск³й журнализмъ тщательно избѣгаетъ назвать этотъ идеалъ его собственнымъ именемъ. Мы не найдемъ этого имени въ нашей пер³одической печати, тогда какъ въ ней очень много толкуется о необходимости чтобы литература стояла въ близкомъ соприкосновен³и съ жизнью, чтобъ она не чуждалась общественныхъ заботъ и интересовъ, такъ что люди неопытные могутъ подумать что художественная литература, литература Пушкинская, есть въ самомъ дѣлѣ порожден³е какого-то мертваго духа, удаленнаго отъ всякаго вл³ян³я жизни. Извѣстно стихотворен³е Пушкина, въ которомъ поэтъ говоритъ къ черни.

  

   Подите прочь! Какое дѣло

   Поэту мирному до васъ?

   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Не для житейскаго волненья.

   Не для корысти. Не для битвъ,-

   Мы рождены для вдохновенья,

   Для звуковъ сладкихъ и молитвъ.

  

   Это стихотворен³е терзается на всѣ лады, какъ неопровержимая улика Пушкинскаго индифферентизма, и бросается въ видѣ упрека всей литературѣ мало-мальски претендующей на художественность. "Искусство для искусства" - ненавистный принципъ, обязательно навязываемый журналистикой какъ Пушкину, такъ и всей литературѣ сохраняющей художественныя предан³я великаго учителя - сдѣлался въ нашей печати какимъ-то пугаломъ, какою-то позорною уликой, предъ которою смолкаютъ всяк³я оправдан³я, и никому даже не приходитъ на мысль спросить дѣйствительно ли Пушкинъ и его школа были жрецами "искусства для искусства".

   Это опять одно изъ тѣхъ накопившихся въ нашей печати недоразумѣн³й, которыя мѣшаютъ ясно понимать вещи и вѣрно относиться къ текущимъ литературнымъ явлен³ямъ. Постараемся объяснить себѣ откуда исходитъ это недоразумѣн³е, и для этого приведемъ изъ статьи г. Пыпиня мѣсто формулирующее его главное обвинен³е противъ Пушкина.

   "Кружокъ Пушкина составлялъ въ литературѣ тридцатыхъ годовъ особую категор³ю, которая мало сближалась съ другими литературными кругами. Главнѣйш³е его представители: Жуковск³й и Пушкинъ, пользовались всѣмъ авторитетомъ своей славы, который и служилъ знамеаемъ для ихъ второстепенныхъ и третьестепенныхъ сподвижниковъ. Еще со второй половины двадцатыхъ годовъ этотъ кругъ сплотился въ прочно-связанное, почти замкнутое общество, со своимъ эстетическимъ и общественнымъ кодексомъ.

   "Въ этомъ кругѣ уцѣлѣвш³е остатки "Арзамаса" соединялись съ болѣе молодыми представителями Пушкинскаго романтизма. Изъ "Арзамаса" перешелъ сюда взглядъ на литературу какъ на отвлеченное художество, взглядъ приводивш³й въ концѣ концовъ къ полному удален³ю литературы отъ вопросовъ дѣйствительной жизни. Пушкинъ не даромъ заявлялъ свое пренебрежен³е къ "черни", то-есть къ обществу, которое вздумало бы ждать отъ литературы какого-нибудь живаго участ³я къ своимъ нравственнымъ интересамъ, а не одного зрѣлища жертвоприношен³й Аполлону, и высокомѣрно выдѣлялъ привилег³ю поэта быть рожденнымъ для вдохновен³я и сладкихъ звуковъ, далекихъ отъ "житейскаго волнен³я" и къ нему безучастныхъ.

   "Съ этимъ понят³емъ о поэз³и, удаляемой отъ "черни", естественно соединился тѣсно-консервативный взглядъ въ предметахъ общественныхъ. Удаляясь отъ дѣйствительности, эта литература переставала и понимать ее. Взглядъ кружка и здѣсь развивалъ предан³я "Арзамаса"; легк³й оттенокъ либерализма, сохранивш³йся въ виду Шишковскаго старовѣрства и парт³и классиковъ, теперь почти исчезъ; затѣмъ по предметамъ общественнымъ мнѣн³я кружка состояли въ апотеозѣ господствовавшаго положен³я вещей. Жуковск³й держался издавна этой точки зрѣн³я; у Пушкина съ половины двадцатыхъ годовъ выдохлись всѣ остатки прежняго либерализма, и наконецъ офиц³альная народность нашла въ немъ своего преданнаго пѣвца.

   "Когда въ дѣятельности Пушкина настала пора чисто художественнаго творчества", говоритъ г. Пыпинъ, нѣсколько далѣе, "интересъ общественный сталъ для него довольно безразличенъ; это обстоятельство, которое ставили въ связь съ его новыми отношен³ями въ высшихъ сферахъ, начало охлаждать прежнее горячее сочувств³е къ нему въ той части публики которая искала въ литературѣ нравственно-общественнаго смысла."

   Обвинен³е, такимъ образомъ, формулировано хотя не вполнѣ опредѣленно, но весьма ловко. Тутъ и намекъ на презрѣн³е поэта къ толпѣ, и намекъ на измѣну прежнимъ убѣжден³ямъ, "въ связи съ новыми отношен³ями въ вы