Авсеенко Василий Григорьевич - Нужна ли нам литература?

сшихъ сферахъ", и указан³е на охладѣвшее въ послѣдн³е годы Пушкина сочувств³е къ нему публики; ссылки даны такимъ образомъ на обстоятельства всѣмъ болѣе или менѣе извѣстныя, въ томъ простомъ разчетѣ что вѣрность ссылокъ замаскируетъ важность освѣщен³я даннаго обвинительнымъ актомъ. Кто напримѣръ не знаетъ что сочувств³е публики къ поэз³и Пушкина значительно охладѣло въ концѣ поприща поэта? На это жаловался самъ Пушкинъ въ письмахъ къ друзьямъ, исполненныхъ грусти и разочарован³я. Но источникъ этого охлажден³я лежалъ конечно не тамъ гдѣ полагаетъ его г. Пыпинъ. Достаточно обратиться къ "Матер³аламъ" П. В. Анненкова чтобъ убѣдиться что обаян³е поэта на современниковъ ослабѣвало по мѣрѣ того какъ крѣпчалъ его талантъ и какъ поэтъ отъ легкихъ, доступныхъ массѣ задачъ переходилъ къ зрѣлому, возмужалому творчеству. Уже Евген³й Онегинъ понравился массѣ читателей менѣе чѣмъ Кавказск³й плѣнникъ или Бахчасарайск³й фонтанъ, а Борисъ Годуновъ и Полтава не были совсѣмъ оцѣнены публикой. Поэтъ не обманывалъ себя на счетъ этого обстоятельства и предвидѣлъ неуспѣхъ Бориса Годунова, объ этомъ свидѣтельствуютъ замѣтки на французскомъ языкѣ, которыя онъ предполагалъ разработать для предислов³я къ своей трагед³и. "Публика и критика", говоритъ онъ въ этихъ замѣткахъ, "принявш³я мои первые опыты съ живымъ снисхожден³емъ, и притомъ въ такое время когда строгость и недоброжелательство отвратили бы меня вѣроятно навсегда отъ поприща мною избираемаго, заслуживаютъ полной моей признательности: онѣ расплатились со мною совершенно. Съ этой минуты ихъ строгость или равнодуш³е уже не могутъ имѣть вл³ян³я на труды мои. Я выступаю съ новыми пр³емами въ создан³и. Не имѣя болѣе надобности заботиться о прославлен³и неизвѣстнаго имени и первой своей молодости, я уже не смѣю надѣяться на снисхожден³е, съ которымъ былъ принятъ доселѣ. Я уже не ищу благосклонной улыбки моды. Добровольно выхожу изъ ряда ея любимцевъ, принося ей глубокую мою благодарность за все то расположен³е съ которымъ принимала она слабые мои опыты въ продолжен³и десяти лѣтъ моей жизни." Такимъ образомъ Пушкинъ самъ далъ намъ ключъ къ разумѣн³ю источника того разлада который образовался между нимъ и публикой съ тѣхъ поръ какъ отъ легкихъ, полуподражательныхъ и доступныхъ массѣ опытовъ онъ перешелъ къ зрѣлому и строгому творческому труду. Послѣ этого какъ не улыбнуться на завѣрен³я г. Пыпина будто охлажден³е къ Пушкину проявилось въ той части публики которая искала въ литературѣ нравственно-общественнаго смысла?

   Такую же фальшь не трудно усмотрѣть и въ томъ употреблен³и какое дѣлаетъ г. Пыпинъ (впрочемъ повторяя лишь весьма не новую уловку) изъ стихотворен³я Пушкина Чернь. Понятно что стихотворен³е это, такъ много послужившее въ рукахъ недоброжелателей великаго поэта, вовсе не имѣетъ значен³я авторской profession de foi, которое всячески старались придать ему. Поэтъ оставивш³й намъ столько капитальныхъ создан³й своего творческаго духа не имѣетъ надобности въ прагматическомъ изложен³и своихъ идей и взглядовъ, эти идеи и взгляды живутъ въ его произведен³яхъ, находящихся у каждаго на лицо. Пушкинъ могъ въ отдѣльномъ стихотворен³и объяснить свое понят³е о поэтѣ какъ служителѣ Аполлона, и въ тоже время въ собственной дѣятельности отступать отъ этого идеала, хотя бы по той простой причинѣ что онъ чувствовалъ въ себѣ не только поэта, но и писателя въ болѣе общемъ значен³и, и даже журналиста. Выше мы указывали на жизненныя, воспитательныя задачи руководивш³я Пушкинымъ при основан³й Современника; одно это обстоятельство достаточно свидѣтельствуетъ что поэтъ, носивъ душѣ своей идеалъ жреца Аполлонова, въ то же время далеко не чуждался "житейскаго волненья" и "битвъ", и сознавалъ что выраженный имъ въ п³есѣ Чернь идеалъ не подходитъ безусловно ко всякой эпохѣ и ко всякому народу. Г. Пыпинъ самъ очевидно различаетъ разницу въ понят³яхъ о поэтѣ и писателѣ вообще, хотя въ своей статьѣ намѣренно спутываетъ эти представлен³я. "Пушкинъ", говоритъ онъ, "недаромъ заявлялъ свое пренебрежен³е къ "черни", то-есть къ обществу которое вздумало бы ждать отъ литературы какого-нибудь живаго участ³я къ своимъ нравственнымъ интересамъ" и пр. Здѣсь чернь весьма произвольно замѣнена обществомъ, а поэз³я - литературой, хотя каждый знаетъ что эти понят³я далеко не синонимы. Для непредвзятаго же сужден³я совершенно ясно что Пушкинъ разумѣлъ подъ "чернью" ту необразованную толпу которая восхищалась Кавказскимъ плѣнникомъ и отвернулась отъ Бориса Годунова, и опять нельзя не улыбнуться при мысли что этой толпѣ г. Пыпинъ приписываетъ ожидан³е "отъ литературы какого-нибудь живаго участ³я къ своимъ нравственнымъ интересамъ" - какъ будто эти нравственные интересы были болѣе выдвинуты въ Кавказскомъ плѣнникѣ или въ Русланѣ и Людмилѣ, чѣмъ въ позднѣйшихъ создан³яхъ великаго поэта!

   "Когда въ дѣятельности Пушкина", говоритъ г. Пыпинъ въ вышеприведенной выдержкѣ изъ его статьи, "настала пора чисто-художественнаго творчества, интересъ общественный сталъ для него довольно безразличенъ." Вотъ альфа и омега тѣхъ лицемѣрныхъ обвинен³й съ которыми обращается къ памяти поэта петербургск³й журнализмъ! На чемъ однако основано это обвинен³е? Открываемъ томъ лирическихъ стихотворен³й Пушкина, и что же мы находимъ тамъ подъ 1836 годомъ, послѣднимъ годомъ его поэтической дѣятельности? стихотворен³я: "Когда за городомъ задумчивъ я брожу" и "Когда великое свершилось торжество", то-есть именно тѣ п³есы въ которыхъ съ особою силой сказались у Пушкина мотивы не усматриваемые г. Пыпинымъ и предъ которыми самыя излюбленныя стихотворен³я позднѣйшихъ "гражданскихъ" поэтовъ кажутся чемъ-то очень жиденькимъ и слабенькимъ. Еслибы современная критика отличалась хотя маленькимъ художественнымъ чутьемъ, она догадалась бы что вся поэз³я г. Некрасова вышла изъ этихъ мощныхъ произведен³й Пушкина, никогда однако не сравнившись съ ними не только въ поэтическомъ, но даже въ гражданскомъ отношен³и. Просимъ у читателей позволен³я напомнить слѣдующ³я поразительныя по силѣ и металлической сжатости Пушкинск³я строки.

  

   Но у поднож³я теперь Креста Честнаго,

   Какъ будто у крыльца правителя градскаго,

   Мы зримъ - поставлено на мѣсто женъ святыхъ -

   Въ ружьѣ и киверъ два грозныхъ часовыхъ.

   Къ чему, скажите мнѣ, хранительная стража?

   Или распят³е - казенная поклажа,

   И вы боитеся воровъ или мышей?

   Иль мните важности придать Царю царей?

   Иль покровительствомъ спасаете могучимъ

   Владыку терн³емъ вѣнчаннаго колючимъ.

   Христа, предавшаго послушно плоть Свою

   Бичамъ мучителей, гвоздямъ и коп³ю?

   Иль опасаетесь чтобъ чернь не оскорбила

   Того чья казнь весь родъ Адамовъ искупила?

   Иль чтобъ не потѣснить гуляющихъ господъ,

   Пускать не велѣно сюда простой народъ?

  

   Пусть читатель дастъ себѣ трудъ сравнить эти мощныя строки съ наиболѣе "гражданскими" стихами г. Некрасова, и упрекъ Пушкину за удален³е отъ "житейскихъ волнен³й" и "битвъ" падаетъ самъ собою, если мы тщательно отдѣлимъ гражданск³й элементъ поэз³и отъ мелкой журнальной тенденц³озности. Разница Пушкинскихъ общественныхъ идей отъ современныхъ заключается въ томъ что въ первыхъ художественная и гражданская стороны органически слиты, тогда какъ въ послѣднихъ тема ищется внѣ поэз³и, и поэтическая форма притягивается такъ-сказать за волоса.

   Напомнимъ кстати и другое стихотворен³е Пушкина, которому г. Некрасовъ не разъ подражалъ въ тонѣ и даже въ архитектурѣ, всегда оставаясь безконечно позади первообраза.

  

   Когда за городомъ задумчивъ я брожу

   И на публичное кладбище захожу -

   Рѣшетки, столбики, нарядныя гробницы,

   Подъ коими гн³ютъ всѣ мертвецы столицы,

   Въ болотѣ кое-какъ стѣсненныя кругомъ.

   Какъ гости жадные за нищенскимъ столомъ;

   Купцовъ, чиновниковъ усопшихъ мавзолеи

   (Дешеваго рѣзца нелѣпыя затѣи!);

   Надъ ними надписи и въ прозѣ и въ стихахъ

   О добродѣтели, о службѣ, о чинахъ;

   По старомъ рогачѣ вдовицы плачь амурный,

   Ворами со столбовъ отвинченныя урны.

   Могилы склизк³я, зѣвающ³я тутъ.

   Которыя жильцовъ къ себѣ на утро ждутъ -

   Так³я смутныя мнѣ мысли все наводитъ.

   Что злое на меня унын³е находитъ.

   Хоть плюнуть да бежать.

                       Но какъ же любо имъ

   Осеннею порой, въ вечерней тишинѣ

   Въ деревнѣ посѣщать кладбищѣ родовое, и т. д.

  

   Надо быть совершенно лишеннымъ критической и художественной чуткости чтобъ не понять насколько высоко-человѣческая мысль этого стихотворен³я, искаженная въ послѣдств³и вар³ац³ями и подражан³ями такъ-называемыхъ "гражданскихъ" поэтовъ, выражена Пушкинымъ не только сильнѣе, антологичнѣе, но даже именно человѣчнѣе и гражданственнѣе всѣхъ позднѣйшихъ поддѣлокъ подъ Пушкинскую тему. И эти стихотворен³я вылились изъ-подъ пера поэта въ послѣдн³й годъ его жизни, именно тогда когда, по увѣрен³ю г. Пыпина, "интересъ общественный сталъ для него довольно безразличенъ". Правда, этимъ же послѣднимъ годомъ помѣчено и другое стихотворен³е Пушкина, на которое недоброжелатели его могли бы указать какъ на выражен³е гражданскаго индифферентизма, именно.

  

   Не дорого цѣяю я громк³я права,

   Отъ коихъ не одна кружится голова.

   Я не ропщу о томъ, что отказали боги

   Мнѣ въ сладкой участи оспаривать налоги,

   Или мѣшать .... другъ съ другомъ воевать, и пр.

  

   Но поэтъ какъ бы заранѣе защищаетъ себя отъ лицемѣрнаго нарекан³я въ индифферентизмѣ, продолжая такими многознаменательными строками.

  

   Все это, видите-ль, слова, слова, слова!

   Иныя, лучш³я, мнѣ дороги права,

   Иная, лучшая, потребна мнѣ свобода....

   Зависѣть отъ властей, зависѣть отъ народа -

   Не все ли намъ равно? Богъ съ ними.... Никому

   Отчета не давать, себѣ лишь одному

   Служить и угождать; для власти, для ливреи

   Не гнуть ни совѣсти, ни помысловъ, ни шеи...

  

   Многознаменательность этихъ словъ вѣроятно не укрылась отъ внимательныхъ нашихъ прогрессистовъ во имя журнализма, и потому-то, сколько мы помнимъ, въ печати они постоянно воздерживались отъ указан³я на это стихотворен³е, или выписывали только начальныя строки его, составляющ³я лишь первую посылку темы.

   Итакъ мы видимъ что самыя глубок³я, человѣчныя темы даны русской поэз³и Пушкинымъ, и что онѣ какъ первообразъ выше всего написаннаго въ этомъ направлен³и позднѣе, не въ одномъ только художественномъ отношен³и, но и въ отношен³и чисто гражданскомъ. Припомнивъ приведенные выше стихи Пушкина и сравнивъ ихъ напримѣръ съ лучшими, удачнѣйшими произведен³ями г. Некрасова, мы убѣдимся что послѣдн³е обязаны своимъ происхожден³емъ Пушкину, у котораго они заимствовали и тонъ, и структуру стиха и даже то стремлен³е къ металлической сжатости и упругости которое такъ совершенно выработалось у Пушкина и такъ мало удается современнымъ поэтамъ.

   Послѣ этихъ наблюден³й надъ поэз³ей Пушкина смѣшно становится когда журнализмъ нашихъ дней бросаетъ этой поэз³и, въ видѣ всепобѣждающей улики, принципъ "искусства для искусства", которому она будто бы слѣдовала. Еще смѣшнѣе когда это отрѣшен³е отъ жизни проглядываютъ въ юношескихъ создан³яхъ поэта, и находятъ во второмъ пер³одѣ его дѣятельности, то-есть именно тогда когда поэтъ овладѣлъ высшими требован³ями искусства и создалъ свои самыя жизненныя и самыя вѣчныя, словно изъ бронзы отлитыя творен³я. Пыпинская критика была бы гораздо послѣдовательнѣе и вѣрнѣе самой себѣ еслибъ она упрекнула въ недостаточномъ проникновен³и жизнью и дѣйствительностью так³я произведен³я какъ Русланъ и Людмила, Кавказск³й плѣнникъ, Бахчисарайск³й фонтанъ и Цыгане. Съ Евген³я Онегина Пушкинъ овладѣваетъ высшею тайной искусства и главною художественною задачей - воспроизведен³емъ идеаловъ, стремлен³й и заблужден³й современной дѣйствительности. Во всей русской литературѣ едва-ли отыщется произведен³е до такой степени отразившее въ себѣ современную жизнь во всемъ ея объемѣ и въ самыхъ глубокихъ ея извилинахъ какъ Евген³и Онѣгинъ. Историческая критика положила много труда чтобъ объяснить этотъ удивительный романъ, и все-таки многаго еще не сдѣлала, можетъ-быть отъ того что разсматривала этотъ романъ безъ достаточно тѣсной связи съ другимъ произведен³емъ, появившимся лишь немного раньше - съ Грибоѣдовскимъ Горе отъ ума. Между тѣмъ правильная установка этихъ произведен³й въ ихъ взаимномъ отношен³и другъ къ другу должна много пояснить относительно ихъ историческаго и общественнаго значен³я. Не даромъ Чацк³й предшествовалъ Онѣгину. Онъ предшествовалъ ему и въ самой жизни, потому что Онѣгинъ какъ представитель политическаго и гражданскаго м³росозерцан³я есть тотъ же Чацк³й, но надъ которымъ прошумѣла гроза 1825-1826 годовъ. Постараемся яснѣе выразить нашу мысль.

   Наполеоновскими войнами данъ былъ чувствительный толчокъ нашему общественному развит³ю. Долговременное пребыван³е нашихъ войскъ за границею поставило ихъ въ непосредственное соприкосновен³е съ европейскою жизнью, въ которой тогда еще цвѣли полнымъ цвѣтомъ порядки созданные революц³оннымъ движен³емъ. Знакомство съ этими порядками не могло не вызвать въ умахъ искушен³я сравнить ихъ съ отечественными, и такое сравнен³е во многихъ отношен³яхъ оказывалось не въ пользу послѣднихъ. Новыя понят³я, проникнувш³я чрезъ побывавшихъ за границей офицеровъ въ общество, создавали въ немъ новыя требован³я, которымъ русская жизнь не могла удовлетворить. Сравнен³е естественно пораждаетъ критику, критика - недовольство существующимъ ходомъ вещей, отсталостью той жизни въ которую возвращались изъ-за границы наши образованные люди. Подъ этими услов³ями слагалось то недовольство русскою жизнью и тѣ упован³я которыя сообщили такую юношескую горячность Чацкому. О Чацкомъ можно сказать что онъ вполнѣ взлелеянъ впечатлѣн³ями заграничной жизни того времени и ея рѣзкими контрастами съ русскими порядками; не даромъ попадаетъ онъ на балъ "съ корабля", недаромъ каждое пустое обстоятельство, каждое малѣйшее соприкосновен³е съ московскою жизнью вырываетъ изъ устъ его цѣлыя тирады о нашей косности и отсталости; онъ идетъ на встрѣчу плывущимъ на него явлен³ямъ русской жизни, которыя наконецъ потопляютъ его. Что его убѣжден³я и воззрѣн³я не имѣютъ въ себѣ ничего личнаго, а отражаютъ только идеи и воззрѣн³я весьма многочисленнаго общественнаго слоя, въ этомъ едва-ли можно сомнѣваться послѣ обнародован³я многихъ матер³аловъ касающихся дѣятельности тайныхъ обществъ въ Росс³и двадцатыхъ годовъ. Слова Чацкаго - энергическ³й отголосокъ того что говорилось на сходкахъ и въ засѣдан³яхъ будущихъ декабристовъ. Онъ раздѣляетъ ихъ чувства недовольства, ихъ мечтательныя упован³я въ возможность и необходимость бороться нравственными средствами съ различными сторонами зла, которое чутко видѣло ихъ привыкшее къ европейскимъ порядкамъ зрѣн³е. Отсюда чрезвычайная горячность Чацкаго, его энергическая рѣчь, его готовность къ порыву, къ увлечен³ю.

   Люди подобные Чацкому составляли однако-же меньшинство въ образованномъ обществѣ того времени, а послѣ событ³й 1825-1826 они совсѣмъ исчезаютъ со сцены. Большинство же хотя сознаетъ крайнюю отсталость и узкую замкнутость русской жизни, хотя томится смутнымъ чувствомъ неудовлетворенности и недовольства, но не находитъ въ себѣ ни упован³й, ни нравственной энерг³и. Это большинство скорбитъ, томится, но не вѣритъ ни въ какое дѣло, не видитъ никакого вольнаго выхода. Спертыя и подавленныя силы или вянутъ въ безразличныхъ впечатлѣн³яхъ свѣтской жизни, или уходятъ - одни въ мистицизмъ и п³этизмъ, подобно извѣстному Печорину, друг³е въ философское отрицан³е русской жизни, подобно Чаадаеву, третьи наконецъ въ необузданный, полудик³й разгулъ, подобно тѣмъ несчастнымъ натурамъ которыя вскользь, но мастерски показаны гр. Л. Н. Толстымъ въ нѣкоторыхъ главахъ Войны и Мира.

   Онѣгинъ не находитъ ни одного изъ этихъ выходовъ, онъ, какъ мы сказали, вянетъ въ безразличныхъ впечатлѣн³яхъ свѣтской жизни. Разочарован³е которое самъ Пушкинъ не вполнѣ ясно понималъ въ немъ и которое приписали чтен³ю Байрона, является у него вполнѣ готовымъ результатомъ историческихъ обстоятельствъ. У него нѣтъ тѣхъ упован³й которыя придаютъ столько юношеской энерг³и Чацкому, есть только скорбное, глухое сознан³е косности жизни среди которой ему предстоитъ влачить свои дни, безъ надежды и безъ выхода. Положен³е глубоко-трагическое, потому что событ³я оправдали эту натуру безъ упован³й и насмѣялись надъ юношескими порывами Чацкаго. Онѣгинъ былъ умнѣе и несчастнѣе.

   Установивъ эту точку зрѣн³я, мы должны признать Онѣгина типомъ чрезвычайно жизненнымъ, историческимъ продуктомъ русской общественности двадцатыхъ годовъ. Онъ такимъ и былъ въ самомъ дѣлѣ. Если мы представимъ себѣ образованнаго русскаго человѣка того времени, воспитаннаго на иностранный ладъ и поставленнаго общественными услов³ями въ совершенный разрѣзъ съ русскою жизн³ю, мы не увидимъ надобности прибѣгать къ Байрону за объяснен³емъ того скорбнаго, вялаго разочарован³я, которое составляетъ главный признакъ людей подобныхъ Онѣгину. Байронъ только помогъ Пушкину поэтически овладѣть разочарован³емъ, какъ мотивомъ, и сообщить этому разочарован³ю большую сознательность; но самый матер³алъ былъ созданъ вполнѣ услов³ями русской жизни. Поэтому мы были въ правѣ сказать что во всей русской литературѣ едва ли найдется другое произведен³е въ такой мѣрѣ отразившее въ себѣ внутренн³й смыслъ современной дѣйствительности и воспроизведшее художественно извѣстный моментъ нашего умственнаго и общественнаго развит³я. Страдан³е и нравственное безсил³е, безвол³е Онѣгина, его ненормальныя отношен³я къ болѣе глубокимъ слоямъ русской жизни, искаженная драма его любви - все это скорбный отголосокъ ненормальныхъ отношен³й созданныхъ у насъ искусственною, прививною цивилизац³ей и крайнею суженностью общественной среды. Можно сказать что если разочарован³е Байроновскихъ героевъ было капризомъ пресыщен³я, то нравственныя страдян³я нашихъ Чайльдъ-Гарольдовъ исходили прямо изъ историческихъ услов³й нашей жизни.

   Поэтъ проникш³й во глубину жизни, отразивш³й въ своихъ создан³яхъ дѣйствительный недугъ своего времени и своего народа конечно представилъ намъ нѣчто болѣе и жизненнѣе безпечальныхъ жертвоприношен³й Аполлону. Только тупость или преднамѣренность могутъ не намѣчать въ поэз³и Пушкина живаго, чуткаго нерва, приводившаго поэта въ соприкосновен³е съ недугами общества и давшаго ему уразумѣть фальшь того искусственнаго развит³я въ которомъ коснѣло это общество до самаго послѣдняго времени, когда рядъ органическихъ реформъ вызвалъ къ дѣятельности его живыя земск³я силы. Смыслъ поэз³и Пушкина - та самая скорбь о русской жизни которая продиктовала Лермонтову его замѣчательное стихотворен³е.

  

   Печально я гляжу на наше поколѣнье....

  

   Разница въ томъ что сильную, художественную натуру Пушкина никогда не покидало свѣтлое, бодрящее чувство, воспитанное въ немъ болѣе благопр³ятными услов³ями эпохи которой принадлежали его дѣтство и ранняя молодость. Съ конца двадцатыхъ годовъ эти услов³я становятся все менѣе благопр³ятными, и литература слѣдующаго поколѣн³я уже утрачиваетъ бодрую, кристальную струю, давшую столько очарован³я поэз³и Пушкина. Лермонтовъ уже не былъ свидѣтелемъ тѣхъ упован³й которыя одушевляли мыслящихъ русскихъ людей времени Александра I; его лиризмъ воспитался въ скорбномъ настроен³и овладѣвшемъ русскимъ обществомъ послѣ 1826 года, такъ точно какъ сатира Гоголя воспиталась на окончательномъ торжествѣ мрачныхъ сторонъ русской жизни пророчески предвидѣнномъ "думою" Лермонтова.

   Послѣ всего сказаннаго не трудно оцѣнить по достоинству тѣ упреки съ которыми современный журнализмъ обращается къ нашимъ литературнымъ силамъ прежнихъ поколѣн³й. Очевидно что мнимое служен³е Пушкина "искусству для искусства", его мнимое презрѣн³е къ обществу, его разрывъ съ этимъ обществомъ, будто бы возникш³й изъ-за отсутств³я въ его поэз³и нравственныхъ интересовъ,- все это слова, слова, слова, прикрывающ³я требован³я до того мелк³я и узк³я что заявить ихъ прямо публицисты въ родѣ г. Пыпина никакъ не рѣшаются.

   Наша современная литература не безъ основан³я ведетъ свое начало отъ Пушкина. Пѣвецъ Евген³я Онѣгина и Бориса Годунова указалъ ей высшую задачу въ художественномъ воспроизведен³и дѣйствительности, содѣйствующемъ общественному самосознан³ю. Мы видѣли что въ Онѣгинѣ эта дѣйствительность отразилась не одними внѣшними сторонами своими, но что поэтъ глубоко постигъ внутренн³й, нравственный недугъ русской жизни и раздѣлялъ съ обществомъ тайную скорбь. Чуткое соприкосновен³е съ этими нравственными недугами общества и сочувств³е скорбямъ его сдѣлалось удѣломъ послѣдующей литературы. Писатели слѣдовавш³е за Пушкинымъ продолжали дѣло своего учителя. Понимать духовную жизнь русскаго общества, дѣлить съ нимъ его радости и горе, и въ особенности указывать больныя, пораженныя недугомъ явлен³я жизни - въ этомъ вся задача и все значен³е новой нашей литературы. Не говоря уже о Лермонтовѣ и Гоголѣ, у которыхъ скорбныя ноты приняли совершенно мрачный колоритъ, и позднѣйшая плеяда писателей обнаружили большую чуткость къ такъ-называемымъ болѣзненнымъ явлен³ямъ русскаго общества. Строгая художественность, сдѣлавшаяся отличительною чертой нашей беллетристики, обратилась къ анализу нашихъ нравственныхъ язвъ, къ д³агностикѣ тѣхъ ненормальныхъ явлен³й которыя продолжали обнаруживаться въ жизни нашихъ образованныхъ классовъ. На этомъ отрицательномъ отношен³и къ нашимъ типамъ и нашему общественному складу сошлись, кромѣ гр. Л. Н. Толстаго, самыя крупныя литературныя дарован³я сороковыхъ и пятидесятыхъ годовъ. У г. Тургенева это отрицан³е русской жизни пришло къ анализу нравственнаго безсил³я и безвол³я, которымъ поражены были лучш³е, наиболѣе симпатичные русск³е люди поколѣн³я сороковыхъ годовъ (Рудины, Лаврецк³е и пр.) Г. Гончаровъ въ лицѣ Обломова показалъ какимъ образомъ человѣчнѣйш³е задатки души парализуются привычками лѣниваго барства, составлявшими достоян³е нашего крѣпостнаго склада. Г. Писемск³й осмѣялъ множество живыхъ чисто-русскихъ типовъ, которые онъ бралъ сначала, подобно Гоголю, въ услов³яхъ и обстановкѣ двухъ господствующихъ сторонъ нашей дореформенной жизни,- чиновничества и крѣпостничества,- а въ послѣднее время показалъ отрицательную сторону новаго движен³я, уклонившагося отъ своего цивилизующаго пути. Въ то же время гр. Л. Н. Толстой съ необыкновенною силой таланта изобразилъ положительныя явлен³я русской жизни, которыя онъ нашелъ преимущественно въ болѣе глубокихъ общественныхъ слояхъ, не переболѣвшихъ недугомъ и внѣ привитой образованности.

   Гг. Тургеневъ, Гончаровъ, Писемск³й и гр. Л. Н. Толстой завершили собою извѣстный литературный пер³одъ, подобно тому какъ освобожден³е крестьянъ завершило огромный пер³одъ въ истор³и нашей общественности. Весь этотъ нынѣ уже завершенный пер³одъ, начавш³йся въ литературѣ Пушкинымъ, можно назвать пер³одомъ борьбы общества со внѣшними стѣснен³ями, стѣснявшими его самодѣятельность и отрывавшими его отъ идеаловъ, которые оно видѣло въ жизни свободнаго Запада и къ которымъ стремилось. Съ начала шестидесятыхъ годовъ, въ обществѣ начинается новая жизнь, въ литературѣ выступаютъ новыя силы.

   Этимъ новымъ силамъ предстоитъ изобразить общество въ борьбѣ съ самимъ собою, съ своею недостаточною состоятельностью къ воспр³ят³ю новыхъ началъ. Беллетристика уже откликнулась на эту задачу, и плеяда молодыхъ дарован³й съ честью продолжаетъ служен³е общественному самосознан³ю.

   Этотъ небольшой общ³й обзоръ позднѣйшихъ судебъ нашей литературы мы сочли необходимымъ для того чтобы показать насколько лицемѣрны увѣрен³я петербургскаго журнализма будто такъ называемая художественная литература, начавшаяся Пушкинымъ, послѣдовательно развитая Лермонтовымъ, Гоголемъ, беллетристами сороковыхъ годовъ съ г. Тургеневымъ во главѣ и наконецъ современными молодыми дарован³ями,- будто бы эта литература, не безъ ирон³и называемая художественною, держалась въ сторонѣ отъ общественныхъ задачъ и въ настоящее время исчерпала свое призван³е. Мы видимъ что, напротивъ того, начиняя съ Пушкина, эта литература постоянно находилась очень близко къ общественнымъ интересамъ, и служен³е ея было столько же гражданское сколько художественное. Мы видимъ кромѣ того что съ поворотомъ въ нашей общественной жизни задача ея не только не упразднилась, не получила новое значен³е - содѣйствовать нашему самосознан³ю и воспитан³ю изображен³емъ общества въ борьбѣ съ самимъ собою, со своими внутренними недугами. Сомнѣваться въ значен³и этой задачи могутъ только тѣ которые подобно г. Пыпину способны смѣяться надъ Гоголемъ за предпочтен³е отдаваемое имъ Мертвымъ душамъ предъ журнальными статьями, и ищутъ въ литературѣ не широкаго художественнаго изображен³я всѣхъ сторонъ общественной жизни, а кисло-сладкаго либеральничанья на газетныя темы.

   Несмотря на свою молодость, наша литература, благодаря Пушкину, имѣетъ традиц³и. Близость къ нравственнымъ интересамъ общества едва ли не главная изъ этихъ традиц³й. Слѣдя за новыми явлен³ями художественной беллетристики, не трудно усмотрѣть что въ литературѣ продолжаетъ дѣятельно разрабатываться и развиваться идея художественно-соц³альнаго романа, какъ литературной формы къ которой очевидно склоняются вкусы читателей. Современные беллетристы захватываютъ общественный интересъ глубже и шире, чѣмъ это было доступно писателямъ сороковыхъ годовъ. И это понятно, такъ какъ художественная литература наша постоянно черпала содержнн³е изъ дѣйствительной жизни, и чѣмъ шире раздвинулась эта жизнь, тѣмъ сложнѣе сдѣлалась задача романа. Такое расширен³е беллетристической задачи можно было бы прослѣдить и въ болѣе позднѣйшихъ произведен³яхъ старыхъ писателей. У г. Тургенева Наканунѣ тенденц³ознѣе Дворянскаго гнѣзда, а Отцы и дѣти тенденц³ознѣе Наканунѣ. Въ Дымѣ тенденц³озная сторона уже совсѣмъ подавляетъ художественную,- признакъ что у этого писателя нарушилось равновѣс³е между талантомъ и пониман³емъ новыхъ общественныхъ явлен³й. Точно также у г. Писемскаго во Взбаламученномъ морѣ общественная задача взята гораздо шире чѣмъ въ романѣ Тысяча душъ, и у г. Гончаровя Маркушка Волоховъ (Обрывъ) тенденц³ознѣе Обломова. Въ произведен³яхъ новыхъ писателей, выступившихъ на литературное поприще одновременно съ переворотомъ въ нашей общественной жизни, задачи нашего внутреннаго развит³я выдвигаются на первый планъ и составляютъ главное содержан³е современнаго романа.

   Любопытнѣе всего что общественная сторона новѣйшаго художественнаго романа, повидимому, вполнѣ ускользаетъ отъ вниман³я петербургской критики; по крайней мѣрѣ намъ не случалось встрѣчать реценз³й которыя, не ограничиваясь дешевымъ глумлен³емъ или завѣдомою ложью, обратили бы вниман³е на соц³альную сторону произведен³й молодой художественной школы. Въ петербургской печати, напротивъ того, какъ бы на правило приняато не замѣчать происходящую въ новой художественной литературѣ разработку общественныхъ задачъ и даже придавать дѣлу такой видъ будто самое присутств³е подобныхъ задачъ въ художественномъ романѣ завѣдомо невозможно. Публику стараются увѣрить будто все то что носитъ на себѣ печать художественнаго таланта непремѣнно заражено мертвымъ вѣян³емъ "искусства для искусства" и что разработка общественныхъ идей въ беллетристической формѣ доступна только тенденц³озно-прогрессивной литературѣ. Продолжать эту игру можно конечно на весьма неопредѣленное время, благо она никому не вредитъ и никого не обманываетъ: публика давно уже перестала вѣрить журнальнымъ отзывамъ, и даже сидѣльцы въ книжныхъ лавкахъ хорошо знаютъ что именно тѣ произведен³я имѣютъ наибольш³й успѣхъ которыя вызываютъ въ журналистикѣ наиболѣе ожесточенную брань.

   Сводя все сказанное, мы полагаемъ что вопросъ которымъ начали мы нашу статью, именно, нужна ли намъ литература,- не принадлежитъ къ числу праздныхъ вопросовъ. Намъ необходимо было пройти черезъ много извилинъ, распутать много недоразумѣн³й чтобы придти къ элементарному выводу о значен³и и задачѣ художественнаго романа. Тенденц³озная печать сумѣла обставить этотъ вопросъ всяческою ложью, противъ которой наша читающая масса не имѣетъ другаго оруж³я кромѣ сохранившагося въ ней здраваго смысла и художественнаго чутья. Мы должны были восходить къ Пушкину чтобы найти дѣйствительное русло того литературнаго течен³я которое публика различаетъ ощупью и которое одно только и имѣетъ право на внимнн³е критики. Мы видѣли что это движен³е началось Пушкинымъ, указавшимъ ему его задачу, и продолжается до нашихъ дней, сберегая Пушкинск³я традиц³и и постоянно отвѣчая на новыя требован³я времени. Мы видѣли что оно сохранило непрерывную связь съ ходомъ нашего общественнаго развит³я, захватывало его темныя и свѣтлыя стороны и никогда не чуждалось насущныхъ нравственныхъ и соц³альныхъ интересовъ.