Белинский Виссарион Григорьевич - Стихотворения Владимира Бенедиктова

о удается. Но это все прекрасные формы, которым недостает души. В старину (которая, впрочем, очень недавно кончилась) все питали теплую веру в описательную поэзию, а староверы, всегда верные старопечатным книгам и стародавним преданиям, и теперь еще признают существование описательной поэзии. Об этом спорить нечего - вопрос давно решенный! Описательной поэзии нет и быть не может как отдельного вида, в котором бы проявлялось изящное; но описательная поэзия может быть везде в частях и подробностях. Описание красот природы создается, а не списывается; поэт из души своей воспроизводит картину природы или воссоздает виденную им; в том и другом случае эта красота выводится из души поэта, потому что картины природы не могут иметь красоты абсолютной; эта красота скрывается в душе, творящей или созерцающей их. Поэт одушевляет картину своим чувством, своею мыслию; надобно, чтобы он или любовался ею, или ужасался ее, если он хочет прельстить или ужаснуть нас ею. Картины Кавказа и таврических ночей у Пушкина пленительные, потому что он одушевил их своим чувством, потому что он рисовал их с этим упоением, с которым юноша описывает красоту своей любезной. Может быть, увидя Кавказ и слича действительность с поэтическим представлением, вы не найдете никакого сходства: это очень естественно - все зависит от расположения нашего духа, потому что жизнь и красота природы таятся в сокровищнице души нашей; природа отражается в ней, как в зеркале: тускло зеркало, тусклы и картины природы, светло зеркало, светлы и картины природы. Я, право, не вижу почти никакого достоинства в описательных картинах г. Бенедиктова, потому что вижу в них одно усилие воображения, а не внутреннюю, полноту жизни, все оживляющей собою. Вот, например, эта картина имеет свой смысл, потому что вышла прямо из души:

  

  

   День угаснул - потемнели

  

  

   Воды, рощи и поля;

  

  

   Как младенец в колыбели,

  

  

   Спит прекрасная земля.

  

  

   Сон ее благоговейно

  

  

   Добрый гений сторожит;

  

  

   Все так мирно, все молчит,

  

  

   Только ветер тиховейный

  

  

   В час, как дремлет дол и сад,

  

  

   Розмаринный и лилейный

  

  

   Переносит аромат.

  

  

   Вот и он - красавец ночи- -

  

  

   Месяц по небу взошел,

  

  

   И на спящую навел

  

  

   Он серебряные очи.

  

  

   Реже сумрак, свет темней,

  

  

   И как будто из лучей

  

  

   Вдруг соткалось покрывало

  

  

   И на грудь земли упало.

  

  

   О месяц, месяц, сколько раз

  

  

   Ты в небе весело сияешь,

  

  

   Но как же мало светлых глаз,

  

  

   Как много слез ты озаряешь!

  

  

   Тебя не тот с тоскою ждет,

  

  

   Кто не изведал с роком битвы,

  

  

   Кто благодарные молитвы

  

  

   За день свой ночью отдает!

  

  

   Но от восхода до заката

  

  

   Тот глаз не сводит от тебя,

  

  

   Чья жизнь утратами богата,

  

  

   Кто часто плакал про себя! {*} и проч.

  {* Из "Борского", поэмы г. Подолинского.} В стихотворениях г. Бенедиктова все не досказано, все неполно, все поверхностно, и это не потому, чтобы его талант еще не созрел; но потому, что он, очень хорошо понимая и чувствуя поэзию воспеваемых им предметов, не имеет этой силы фантазии, посредством которой всякое чувство высказывается полно и верно. У него нельзя отнять таланта стихотворческого; но он не поэт. Читая его стихотворения, очень ясно видишь, как они деланы. Если г. Бенедиктов будет продолжать свои занятия по стихотворной части, то он со временем _выпишется_, овладеет поэзиею выражения, выработает свой стих, не будет делать этих детских промахов, на которые я указал выше; словом, будет писать так же хорошо, как г. Трилунный, г. Шевырев, г. М. Дмитриев, но едва ли когда-нибудь будет он поэтом. Первые стихи поэта похожи на первую любовь: они живы, пламенны, естественны, чужды изысканности, вычурности, натяжек; но таковы ли первые стихи г. Бенедиктова? Дай бог, чтобы мое предсказание оказалось ложным и нелепым, чтобы мои основания, которыми я руководствовался в моем суждении, были опровергнуты фактом: мне было бы очень приятно обмануться таким образом! Но до тех пор, пока это не сбудется, я останусь тверд в своем мнении, которое не есть следствие личности или каких-нибудь расчетов, но следствие любви к истине. В заключение скажу, что как ни неестественно обмануться стихами г. Бенедиктова, но изданная им книжка в наше прозаическое время многими может быть принята за поэзию. Словом, если г. Бенедиктов не оставит своих стихотворных занятий, он скоро приобретет себе большой авторитет; его стихи будут приниматься с радостию во всех журналах, во многих будут расхваливаться по крайней мере года два: а что будет после?.. То же, что стало теперь с стихотворцами, которых так много было в прошлом десятилетии и из которых многие обладали талантом повыше г. Бенедиктова... Увы! что делать! Река времени все уносит, все истребляет, и немного, очень немного всплывает на ее сокрушительных волнах!..

  Многие из стихотворений г. Бенедиктова очень милы, как весьма справедливо замечено в одном журнале. Их с удовольствием можно прочесть от нечего делать; они не дадут душе поэтического наслаждения, но и не оскорбят, не возмутят ее безвкусием или нелепостию; некоторые даже будут приятны для читателя, как апельсин в летний день или чашка кофе после обеда. Зато есть (хотя и очень немного) и такие, которых бы решительно не следовало печатать. Такова "Наездница"; мы не выписываем его, потому что наша цель доказать истину, а не повредить автору. У кого есть в душе хоть искра эстетического вкуса, а в голове хоть капля здравого смыслу, тот, верно, согласится с нами. Мы не требуем от поэта нравственности; но мы вправе требовать от него грации в самых его шалостях; и, под этим условием, мы ни одного стихотворения г. Языкова не почитаем безнравственным, и, под этим же условием, мы почитаем упомянутое стихотворение г. Бенедиктова очень неблагопристойным, и сверх того видим в нем решительное отсутствие всякого вкуса {144}. То же можно сказать и обо многих местах некоторых других его стихотворений. Мы очень рады, что этот факт может служить подтверждением истины, всеми признанной, что _только один истинный талант может быть нравственным в своих произведениях_. В поэтических шалостях _грация_ - великое дело, потому что без нее эти шалости могут показаться отвратительными; а эта грация есть удел одного вдохновения. Мы сказали, что некоторые стихотворения г. Бенедиктова очень милы как поэтические игрушки: такими почитаем мы "К Полярной звезде", "Озеро", "Прощание с саблею", "Ореллана", "Незабвенная", "К Н-му", но особенно нам понравилось "Два видения", которое выписываем здесь вполне.

  

  

   Я дважды любил: две волшебницы-девы

  

  

  Сияли мне в жизни средь божьих чудес;

  

  

  Они мне внушали живые напевы,

  

  

  Знакомили душу с блаженством небес.

  

  

  Одну я любил, как _слезою печали

  

  

  Ланита прекрасной была нажжена_;

  

  

  Другую, когда ее очи блистали

  

  

  И сладко, роскошно смеялась она.

  

  

   Исчезло, чем прежде я был _разволнован_,

  

  

  Но след волнованья остался во мне;

  

  

  Доныне их образ чудесный закован

  

  

  На сердце железном в _грудной глубине_.

  

  

  Когда ж я в глубоком тону размышленья

  

  

  О темном значеньи грядущего дня, -

  

  

  Незапно меня посещает виденье

  

  

  Одной из двух дев, чаровавших меня.

  

  

   И первой любви моей дева приходит,

  

  

  Как ангел скорбящий, бледна и грустна,

  

  

  И влажные очи на небо возводит,

  

  

  И к персям, тоскою разбитым, она

  

  

  Крестом прижимает лилейные руки;

  

  

  Каштановый волос струями разлит...

  

  

  Явление девы, исполненной муки,

  

  

  Мне день благодатный в грядущем сулит.

  

  

   Когда ж мне является дева другая,

  

  

  Черты ее буйным весельем горят,

  

  

  Глаза ее рыщут, как пламя, сверкая,

  

  

  Уста, напрягаясь, как струны, дрожат, -

  

  

  И дева та дико, безумно хохочет,

  

  

  Колышась, ее надрывается грудь:

  

  

  И это виденье мне горе пророчит,

  

  

  _Падение терний на жизненный путь_.

  

  

  Пред лаской судьбы и грозой ее гнева

  

  

  Одна из предвестниц всегда прилетит;

  

  

  Но редко мне видится первая дева, -

  

  

  Последняя часто мне смехом гремит:

  

  

  И в жизни я вижу не многие розы,

  

  

  Помногу блуждаю в тернистых путях:

  

  

  Но в радостях редких даются мне слезы,

  

  

  При частых страданьях есть хохот в устах.

  Мы думаем, что это стихотворение может служить лучшим доказательством нашего мнения вообще о стихотворениях г. Бенедиктова.

  

  

  

   КОММЕНТАРИИ

  Подготовка текста М. Я. Полякова при участии А. В. Вансловой. Комментарии М. Я. Полякова.

  Все цитаты в комментариях к I-III тт. из статей Белинского, не вошедших в настоящее издание, приводятся по изданию: Полное собрание сочинений В. Г. Белинского под ред. и с примеч. С. А. Венгерова, Спб. 1900-1917, тт. I-XI. Цитаты из переписки Белинского приводятся по изданию: Белинский, Письма. Ред. и примеч. Е. А. Ляцкого. Спб. 1914, тт. I-III.

  

  

  СТИХОТВОРЕНИЯ ВЛАДИМИРА БЕНЕДИКТОВА "Телескоп, ч. XXVII, стр. 357-387 (ценз. разр. 24 ноября 1835). Подпись:

  

  

  

   В. Белинский.

  Статья о стихотворениях Бенедиктова - блестящий образец высокой принципиальности Белинского, одним ударом разрушившего авторитет прославленного всеми журналами поэта.

  "Появление стихотворений Бенедиктова, - вспоминал впоследствии И. И. Панаев, - произвело страшный гвалт и шум не только в литературном, но и в чиновничьем мире. И литераторы и чиновники петербургские были в экстазе от Бенедиктова. О статьях Полевого и Белинского они отзывались с негодованием и были очень довольны статьею профессора Шевырева, провозгласившего Бенедиктова поэтом мысли. Жуковский, говорят, до того был поражен и восхищен книжечкою Бенедиктова, что несколько дней сряду не расставался с нею и, гуляя по Царскосельскому саду, оглашал воздух бенедиктовскими звуками. Один Пушкин остался хладнокровным, прочитав Бенедиктова, и на вопросы: какого он мнения о новом поэте? ответил, что у него есть превосходное сравнение неба с опрокинутой чашей; к этому он ничего не прибавил более..." ("Литературные воспоминания", 1928, стр. 116).

  Другой мемуарист из ближайшего окружения Белинского, И. С. Тургенев, так передает свои впечатления от статьи Белинского: "Стихотворения Бенедиктова появились в 1836 году (это было уже второе: издание) маленькой книжечкой с неизбежной виньеткой на заглавном листе - как теперь ее вижу - и привело в восхищение все общество, всех литераторов, критиков. - всю молодежь. И я не хуже других упивался этими стихотворениями, знал многие наизусть, восторгался "Утесом", "Горами" и даже "Матильдой" на жеребце, гордившейся "усестом красивым и плотным". Вот в одно утро зашел ко мне студент товарищ и с негодованием сообщил мне, что в кондитерской Беранже появился номер "Телескопа" со статьей Белинского, в которой этот "критикан" осмеливался заносить руку на наш общий идол, на Бенедиктова. Я немедленно отправился к Беранже, прочел всю статью от доски до доски - и, разумеется, также воспылал негодованием. Но - странное дело и во время чтения я после, к собственному моему изумлению и даже досаде, что-то во мне невольно соглашалось с "критиканом", находило его доводы убедительными... неотразимыми. Я стыдился этого, уже точно неожиданного впечатления, я старался заглушить в себе этот внутренний голос; в кругу приятелей я с большей еще резкостью отзывался о самом Белинском и об его статье... но в глубине души что-то продолжало шептать мне, что он был прав... Прошло несколько времени - и я уже не читал Бенедиктова" ("В. Г. Белинский в воспоминаниях современников", 1929, стр. 206).

  Статья Белинского появилась в момент разгоревшихся споров по вопросам современной лирики, в атмосфере все нарастающей полемики с "Московским наблюдателем". Тема лирики была поставлена в статьях Белинского о Баратынском, Бенедиктове, Кольцове, в иронической заметке о "просодической реформе" Шевырева, в пародиях Еврипидина (К. Аксакова) и в примечаниях к ним Белинского. - Все они помещены в XXVII части "Телескопа".

  В годы, когда и в лирике Пушкина, и в прозе Гоголя все полнее и богаче раскрывался реалистический метод, Шевырев провозгласил именно Бенедиктова "поэтом мысли". Пушкин же, в трактовке Шевырева, оказывался поэтом форм, описания, пластики, а не мысли и содержания. Этим объясняется то, что в своем ответе Шевыреву (каковым в значительной степени является настоящая статья) Белинский, несмотря на заведомую несоизмеримость Бенедиктова и Пушкина, настойчиво проводит сравнение между ними.

  Так как Шевырев и его единомышленники считали себя поборниками "философической поэзии", поэзии "мысли", идеал которой они видели в звонких стихах Бенедиктова, то Белинский поставил перед собой задачу выяснить, что же представляет собою "мысль" в лирике, в частности в стихах Бенедиктова. В результате остроумных наблюдений, тонкого пародийного пересказа стихотворений Бенедиктова ему удается раскрыть их крайнее убожество.

  Критик с большой убедительностью показал, что в большинстве стихотворений Бенедиктова отсутствует не только глубокая "мысль", но даже и простой смысл. Пародии К. Аксакова на стихотворения Бенедиктова еще более раскрывали читателю схематизм его псевдофилософской лирики.

  В то же время Белинский коснулся и положительного решения проблем подлинно философской лирики. В рецензии на мистерию "Ижорский" (1835) В. Кюхельбекера он делает предупреждение "нашим молодцам", которые начали "тормошить немецкую философию и класть в основу своих изделий философические идеи". Они, заявляет критик, "не знали того, что мысль тогда только поэтична, когда проведена через чувство и облечена в форму действием фантазии, что в противном случае она есть пошлая, холодная бездушная аллегория".

  Нераздельное слияние чувства и мысли - основная черта лирического произведения.

  К Бенедиктову Белинский будет еще возвращаться время от времени, хотя пустота и бессодержательность его поэзии разоблачены уже в этой статье. В рецензии на издание стихотворений Бенедиктова в 1842 году критик даст более четкое определение социальной природы романтической лирики Бенедиктова: "...поэзия г. Бенедиктова, - писал Белинский, - не поэзия природы, или истории, или народа, - а поэзия средних кружков бюрократического народонаселения Петербурга. Она вполне выразила их, с их любовью и любезностью, с их балами и светскостью, с их чувствами и понятиями, - словом, со всеми их особенностями, и выразила простодушно, восторженно, без всякой иронии, без всякой мрачной мысли" (Поли. собр. соч., т. VII, стр. 500).

  140 (Стр. 156). Из "Разговора книгопродавца с поэтом".

  141 (Стр. 159). Под "высокоучеными" критиками имеется в виду Шевырев, пытавшийся снизить значение Гоголя.

  142 (Стр. 159). Речь идет о Сенковском, который отказался от своих неумеренных похвал Кукольнику за его драму "Торквато Тассо". Аполог рассказан самим Сенковским в "Библиотеке для чтения", 1835, ? 8.

  143 (Стр. 163). "Поэтом мысли" Шевырев называл Бенедиктова в "Московском наблюдателе", 1835, август, кн. I, стр. 440, 443.

  144 (Стр. 171). Стихотворение "Наездница", которое Белинский, чтобы "не повредить автору", даже не цитировал, действительно является верхом безвкусицы.