Белинский Виссарион Григорьевич - Журнальные и литературные заметки

(м)уза Бенедиктова имеет большое родство с М(м)узою Шиллера, которая произвела на нее сильное влияние. Справедливо упрекали Бенедиктова в изысканности выражения, в чем можно упрекнуть и славного Н(н)емецкого лирика; но никто не отнимет у него особенности его стиха и звука, которых он ни у кого не занял.

  

   Итак, дело решенное: г. Бенедиктов - Шиллер, г. Ленский - Беранже и проч... После этого сравнение Гоголя с Гомером¹² уж не должно казаться нелепостию...

  

  

   В каком-то мифическом петербургском журнале была, сказывали нам, напечатана басня "Крысы"; к удивлению нашему, эта же басня перепечатана в No XII "Москвитянина" за 1842 год¹³. Из этого мы заключили, что как остроумный сочинитель, так и редакторы обоих журналов придают большое значение этой басне. Чтоб доставить вящее наслаждение всем им, перепечатываем басню и для наших читателей:

  

   В книгопродавческой обширной кладовой

   Среди печатных книг, уложенных стеной

  

  Прогрызли как-то из подполья

  

  Лазейку крысы для себя

  

  И, поживиться всем любя,

   Нашли довольно тут и пищи и приволья.

  

  

   Не знаю, как печать

  

  Учились крысы разбирать;

  

  Но дело в том: они, как знали,

  

  Стихотворения читали,

  

  Поэзию зубами рвали

  

  И начали судить, рядить,

  

  Поэтов, как котов, бранить,

  

  И на Державина напали.

   Одна бесхвостая на полку взобралась:

  

  Давно у этой забияки

  

  Отгрызли хвост собаки,

  

  Но крыс учить она взялась.

   "Державин был талант для всех времен великий!

   Великий он поэт лишь для своей поры,

  

  А не для нашей он норы;

   Для нас певец он полудикий!

   Для нас - поэзии в нем нет;

   Для нас едва ли он какой-нибудь поэт;

   Для нас все мертво в нем, скажу чистосердечно,

   Не наша то вина и не его, конечно,

   Мы не виним его, а судим лишь о нем;

  

  Пусть судят же и нас путем!.."

   Такую крыса речь и долго б продолжала,

   Но груда книг, свалясь, бесхвостую прижала;

   Она пищит, скребет... кот Васька близко был

  

  И суд по форме совершил.

   Литературных крыс я наглости дивился:

  

  Знать, Васька-кот запропастился.

  

  

  15 ноября. 1842.

  

  Петербург.

  

   Литературные и журнальные заметки (с. 407-415). Впервые - "Отечественные записки", 1843, т. XXVI, No 2, отд. VIII "Смесь", с. 110-117 (ц. р. 31 января; вып. в свет 1 февраля). Вошло в КСсБ, ч. VII, с. 372-385.

  

   ¹ Имеется в виду "История Петра Великого" Н. П. Ламбина (ч. I-V, СПб., 1841-1843),

   ² Цитата из "Горя от ума" (д. IV, явл. 4).

   ³ Очерк И. И. Панаева не появился в "Наших, списанных с натуры русскими", так как это издание прекратило свое существование. Переработанный Панаевым очерк был опубликован в сборнике Н. А. Некрасова "Физиология Петербурга" (1845) под названием "Петербургский фельетонист",

   ⁴ В разделе "Литературная летопись" журнала "Библиотека для чтения" была высказана похвала "Письмам с дороги по Германии, Швейцарии и Италии" Н. И. Греча (СПб., 1843), дана снисходительная оценка книге "Были и небылицы, статейки, вырванные из большой книги, называемой свет и люди; философически-филантропичееко-гумористическо-сатирическо-живописные очерки, составленные под редакцией Ивана Балакирева" (СПб., 1843) и брошюре В. Лебедева "Супружеская истина в нравственном и физическом отношениях" (СПб., 1842). Раздел "Литературная летопись" дан в этом номере "Библиотеки для чтения" в виде небольшой пьесы, действующими лицами которой являются, в частности, книга "Были и небылицы" и брошюра "Супружеская истина". Последняя сцена пьесы - "Балет", в котором танцуют все книги, так что слова Белинского надо понимать буквально. Далее речь идет о газете "Русский инвалид".

   ⁵ В журнале "Эконом" нередко помещались статьи на кулинарные темы, автором которых бы Ф. В. Булгарин.

   ⁶ Не совсем точная цитата из эпиграммы (предположительно П. А. Вяземского) на Булгарина. Должно быть:

  

   Патриотический предатель,

   Расстрига, самозванец сей,

   Уже не воин, уж наш писатель,

   Уж русский к сраму наших дней.

  

   ⁷ В "Северной пчеле" приводилось то место из статьи Белинского о "Древних российских стихотворениях, собранных Киршею Даниловым", где Белинский цитировал "Фауста".

   ⁸ В 1799 г. вышла первая часть романа, вторая появилась в 1801 г.

   ⁹ Газета "Русский инвалид", одним из редакторов которой в 1843 г. стал Краевский.

   ¹⁰ Речь идет о Н. А. Полевом.

   ¹¹ Цитата из статьи Н. А. Полевого ("Северная пчела", 1843, No 2).

   ¹² Статья написана Шевыревым. Сравнение Гоголя с Гомером принадлежит К. С. Аксакову (см. его брошюру "Несколько слов о поэме Гоголя "Похождения Чичикова, или Мертвые души". М., 1842).

   ¹³ Басня "Крысы", направленная против Белинского и его литературных взглядов, написана Б. М. Федоровым и впервые опубликована в журнале "Маяк", 1842, т. VI, кн. 12.

  

  

   В том же <35-м> нумере той же газеты превозносится до небес плохая драма г. Полевого "Ломоносов" и, по обыкновению, с ожесточением порицаются "Отечественные записки" за то, что они говорят правду о новом драматическом изделии г. Полевого. "Не знаем, чему дивиться (восклицает "Северная пчела"), храбрости ли "Отечественных записок", которые, вопреки истине и общему мнению, стремятся унижать достоинства писателей, не принадлежащих к их партии, или терпению публики!" В самом деле, нужна особенная храбрость, чтоб сметь сказать правду о таком великом национальном гении, как г. Полевой! По нашему мнению, гораздо больше нужно было храбрости разругать седьмую главу "Онегина", превознося до небес первые шесть глав его; но "Северная пчела" и это сделала. Нужно было также довольно смелости, чтоб разругать и лучшее произведение г. Загоскина - "Юрий Милославский", а потом хвалить следовавшие за ним посредственные его романы; но "Северная пчела" и это сделала¹. Еще больше нужно смелости, чтоб в одном нумере газеты назвать "Уголино" г. Полевого пьесой, равною по достоинству с драмами Шиллера, а через три дня, в той же газете, поставить ее хуже всего худого, оправдываясь перед публикою в первом отзыве кумовством, camaraderie!.. {Дружбой, товариществом (фр.). - Ред.} Но чтоб сказать правду о каком-нибудь поставщике дюжинных драм,- для этого не нужно никакой храбрости, и как ни хлопочет "Северная пчела", а из наших отзывов об изделиях драматической "тли" никогда не удастся ей сделать страшного литературного преступления...²

  

  

   В фельетоне того же знаменитого нумера (35-го) "Северной пчелы", оканчивающегося апофеозою блинов в Екатерингофском воксале и в кафе-ресторан Беранже, есть еще две прекурьезные диковинки. Фельетонист, превознося до небес, вместе с блинами, и "Ломоносова" г. Полевого, упрекает его только за характер Тредьяковского, и на каком бы - думали вы - основании? Послушайте самого фельетониста: "Точно ли был таков Тредьяковский? Правда ли, что писал о нем Ломоносов и другие враги? Что бы было, если бы потомство стало судить об авторах (не о сочинителях ли?), например, по суждениям "Отечественных записок?"" - Вот, поистине, странное опасение! Уж не боится ли г. фельетонист, чтобы его некогда не вывели в какой-нибудь "драматической повести"? Или не думает ли он, что кто-нибудь может замаскироваться от потомства, когда он знает, что и для современников не так-то легко ходить долго под маскою? Державин сказал великую истину и высокую мысль в этих стихах:

  

   Каких ни вымышляй пружин,

   Чтоб мужу бую умудриться:

   Не можно век носить личин,

   И истина должна открыться!³

  

   Вторую курьезную вещь в этом фельетоне тоже выписываем целиком:

  

   Пропала русская пословица: по платью встречают, по уму провожают! Теперь ни до платья, ни до чужого ума никому нет дела, если ваш ум не нужен другим для спекуляций! Теперь собеседников выбирают по адрес-календарю или по биржевым известиям, а не по уму и любезности. А то ли было в XVIII веке? Что было бы с автором, которого пиеса имела бы такой блистательный успех, как "Ломоносов" Н. А. Полевого!⁴ Вспомним о Сумарокове, Фонвизине, Аблесимове и многих других.

  

   Об Аблесимове, на этот счет, мы ничего не помним, а о Сумарокове хорошо помним, что он, по своему раздражительному сочинительскому самолюбию, был в обществах не очень лестно принят. Фонвизин - совсем другое дело: это был не только умный, острый и образованный человек, но и литератор честный...

  

  

   Давно уже слышим мы, что в "Петербурге" издается какой-то журнал под именем "Маяка", и желали, из любопытства, видеть его; по справкам оказалось, что это чрезвычайно трудно, и мы принуждены были отказаться от своего желания,- как вдруг 24-й нумер "Северной нчелы" снова возбудил в нас желание удостовериться в существовании мифического журнала. На этот раз случай помог нам неожиданно достать январскую книжку "Маяка" на 1843 год,- и при всей нашей недоверчивости к "Северной пчеле" мы увидели, что все сказанное в ней (No 24). о "Маяке" - сущая правда, не выдумка. Перелистовав эту книжку, мы тотчас увидели, что это журнал "для немногих", и тот час поняли, почему не могли так долго убедиться собственными глазами в его существовании. Между прочими диковинками - представьте себе: какой-то г. Мартынов обещает Степану Онисимовичу, издателю "Маяка", подробный обзор стихотворений А. С. Пушкина. Предвидя удивление многих, что какой-то господин Мартынов обещает лучше всех бывших и настоящих критиков оценить Пушкина, он (то есть г. Мартынов) говорит:

  

   Летописи грамотности или словесности, по-вашему - литературы, представляют каждому из нас убедительные доказательства того, что самые известные и знаменитые ценители чужих произведений часто впадают в непростительные промахи: или слишком заговариваются, или многое не договаривают, или многое переговаривают; между тем как люди, дотоле неизвестные, являются на сцену письменности с ясными, прямыми и верными взглядами на вещи этого рода, без малейшего посягательства на высшие точки зрения, и прославленный от современников писатель предстает перед потомство с ощипанными лаврами ("Критика", стр. 24)⁵.

  

   По мнению г. Мартынова, все критики, хвалившие Пушкина, и пристрастны и поверхностны; судя по этому и по другим фразам статейки г. Мартынова, видно, что он решился общипать Пушкина не на шутку. Г-н Мартынов говорит правду, что нет дела до известности или неизвестности критика, лишь бы он дельно критиковал; но из этого еще не следует, чтобы какой-нибудь господин, хотя бы то был сам г. Мартынов, не сделав дела, а только посулив его, уже имел право расхвастаться им, как великим подвигом, и утверждать храбро, что все критики заблуждались, а один он напал на истину. Но в "Маяке" этот тон принят, как видно, за основание издания: им так и дышат все статьи его. Г-н издатель "Маяка", если не ошибаемся, г. Бурачек)⁶, в ответе на литературное хвастовство г. Мартынова, говорит, что для нашей литературы настал век мишурности, что Батюшков был предвестником, а Пушкин основателем и утвердителем этой мишурности; что против нее теперь ратуют, елико сил хватает: "Маяк", "Сын отечества" и "Москвитянин", а прочие журналы горой стоят за нее!.. Боже великий, что это такое?.. Но погодите - то ли еще впереди! "Сыну отечества" "Маяк" воздает полную похвалу, как достойному его сподвижнику; но "Москвитянином" он только вполовину доволен: "Москвитянин" - видите ли - противоречит самому себе, с одной стороны, утверждая, что русская литература должна свергнуть с себя влияние лукавого и буйством разума омраченного Запада и быть самобытною и оригинальною; а с другой стороны, утверждает, что "Мертвые души" Гоголя - великое произведение, что Пушкин - великий поэт и что Запад образованнее нас.

  

   В чем (восклицает в рыцарском негодовании наш восточный витязь)? в вязке блондов (блонд?), в развлечениях и услаждениях жизни, в железных дорогах, операх - в роскоши? - пожалуй; но в любви к богу, в добродетели, в семейности, в сердечной, духовной образованности, что бесконечно важнее и труднее,- русские всегда были и есть выше Запада (стр. 30).

  

   Далее издатель "Маяка" восклицает: "Добрые русские! вы все согласны, что пора нам бросить чужое и возвратиться к своему?" - и так заставляет добрых русских отвечать ему: "Да, да, мы все согласны. Это хорошо. Давайте свое, свое, русское, родное! ура!" (стр. 31). "Стало быть и Пушкин мишурник?- спрашивают хором добрые русские г. издателя "Маяка".- Как сметь! мировой поэт! народный гений! краса и столб нашей литературы!"... Но издателя "Маяка" нельзя сбить с толку целому хору добрых русских,- и он, нимало не запинаясь, отвечает так:

  

   - Добрые русские! ведь это все пока порожние речи, слова - слова - слова! вглядимся в дело: разберемте Пушкина: вот г. Мартынов предлагает вам свой исполинский труд, выслушаемте его спокойно, не горячась, посудим, потолкуем,- убедимся и положим: "быть тому так": все заблуждались в словесности, все поголовно, и производители и потребители. Кого же винить? - ложный дух времени! Кому краснеть - никому или всем: а на людях не только смерть, и стыд красен. Смирим же свою неуместную гордость, отринем свою мнимую непогрешительность, падшими человеками и под таким назидательным уроком милующей раз и навсегда перестанем повторять порожние речи! (стр. 32).

  

   Вот уж подлинно порожние речи! Как бы хорошо было, для чести здравого смысла и русской литературы, если бы они перестали повторяться! И что за милый, наивный и патриархальный тон, что за короткость с добрыми русскими! Хорошо еще, что эти "добрые русские" не слышат таких "порожних" речей! Видите ли: соберемтесь-ка вкупе и влюбе, сядем кругом г. Мартынова, читающего нам свой исполинский труд, состоящий из порожних речей,- да не горячась, спокойно,- и сознаемся в ничтожестве, или, нет бишь,- в мишурности нашего великого поэта и в собственной глупости, да, по старинному обычаю, и ударим челом, не боясь запачкать его в грязи, премудрому г. Мартынову, наведшему нас так легко и скоро на ум-разум... Кстати уж заодно в смирении сердца поваляемся в ногах и у нового великого муфтия российской словесности, г. издателя "Маяка", что он растолковал нам, невеждам, что Пушкин не более, как флигельман русской литературы, которая доселе повторяет его мишурные артикулы (стр. 32),- и только попросим, чтобы он, наш литературный муфтий, смиловался, удержал порыв своего мусульманского фанатизма, помня пословицу: где гнев, там и милость!.. Ну, добрые русские! гаркнем же дружно и велегласно: Помилуй, отец и командир, вперед право не будем! Убедимся, вразумимся и дружно примемся лечиться!..

   И это литература?.. Но что ж тут огорчаться: ведь это литература подземная,- задний двор литературы...

   Однако ж интересно знать, что разумеют эти господа под "народностию" русской литературы и какие средства почитают они необходимыми для того, чтоб наша литература сделалась народною. Скучно выписывать, а делать нечего, если уж начали. Итак, слушайте, "добрые русские":

  

   Давайте выражать русское горячее чувство, мудрое знание и силу богатырскую души,- живым, кипучим, родным, народным, МАЛЕНЬКО МУЖИЦКИМ словом... Что же, господа (надобно бы - ребята или братцы)?.. Да где же вы?.. Куда ж вы разбежались?..

  

   Надобно сказать, что вся эта галиматья изложена в виде спора между "Маяком" и "Москвитянином". Из чего же спорят сии достойные сподвижники? За что вооружился "Маяк" на "Москвитянина"? Им-то уж совсем бы не следовало ссориться. Но таковы люди! Это еще только перемолвочка - милые бранятся, только тешатся; а то бывают какие страшные ссоры между (выражаясь маленько мужицким слогом) закадышными друзьями!.. Гоголь превосходно изобразил пример таких разрывов самой пламенной дружбы в лице Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича... Главная разница в характерах сих достойных друзей состояла в том, что Иван Иванович был чрезвычайно тонкий и разборчивый на слова человек, а Иван Никифорович любил иногда ввернуть в разговор маленько мужицкое словцо... Это и было причиною вражды, сменившей их дружбу...

  

   Литературные и журнальные заметки (с. 420-424). Впервые - "Отечественные записки", 1843, т. XXVII, No 3, отд. VIII "Смесь", с. 45-49 (ц. р. 28 февраля; вып. в свет 1 марта). Без подписи. Вошло в КСсБ, ч. VII, с. 385-392.

  

   ¹ См. примеч. 12 к "Литературным и журнальным заметкам" (наст. т., с. 582).

   ² Белинский использует название "не-повести" И. И. Панаева "Тля", в которой высмеиваются дельцы от журналистики.

   ³ Цитата из оды Державина "Вельможа".

   ⁴ Курсив здесь и далее Белинского.

   ⁵ Статьи А. М. Мартынова о Пушкине действительно появились в "Маяке" в том же, 1843 г.

   ⁶ Издателями "Маяка" были С. А. Бурачек и П. А. Корсаков.

  

  

   Любопытно и поучительно следить за процессом возрастания какой бы ни было большой славы. Никакая слава не дается даром: ее надо взять с бою. Люди неохотно признают превосходство над собою одного человека и готовы ревновать даже такому успеху, который, собственно для них, не имеет никакой цены. Вот почему иногда глупец, не знающий грамоте, громче других кричит против литературной славы, потому только, что она - слава. Но, кроме бессознательной толпы, есть еще особенный род непримиримых врагов литературной славы, которых обязанность и назначение именно в том и состоит, чтобы сделать ценнее венок ее: сюда принадлежат маленькие таланты с большим самолюбием, разная посредственность, для мелкого эгоизма которой всякий успех есть личная, кровная обида. Эта моль и тля, враждебная всякой знаменитости, вечно воюет и грызется между собою; но при виде знаменитости, словно по инстинкту, действует согласно и дружно. Взаимное истребление у нее идет довольно успешно: поле битвы покрывается трупами,- и из этих гниющих трупов возникает новая моль, новая тля¹, и эта история повторяется бесконечно. Но истребление истинной славы никогда не удается этой завистливой породе насекомых: мухи на время могут запачкать картину гения;

  

   Но краски чуждые, с летами,

   Спадают ветхой чешуей;

   Созданье гения пред нами

   Выходит с прежней красотой².

  

   Но моли, тле, мухам и подобным тому дрянным насекомым довольно и того, если им удастся хоть на минуту затемнить славу и на время помешать ее успехам, чтобы между тем, под шумок, пока общественное мнение еще не установилось от своего нерешительного колебания, воспользоваться крохами от убогой трапезы своей бедной известности. Забавно смотреть, когда эта тля, видя, что дело славы уже совершилось, теряется в отчаянии, сбивается с плана своей атаки - то, желая казаться беспристрастною в глазах толпы, уже не позволяющей ей обманывать себя, лукаво хвалит знаменитость, то, вновь приходя в бессильную ярость от глубоко уязвленного самолюбия, исступленною бранью изобличает притворство своих предательских похвал. Это часто случается во всякой литературе, где есть дюжинные таланты, есть посредственность, и где между ними возникает иногда могучий талант...

  

  

   Кстати: что делается в нашей литературе? Увы, она предчувствует весну, несмотря на зимний холод и снег, которые так некстати превратили весну в зиму,- предчувствует весну - и начинает погружаться в свою обычную летаргию, которая продолжится до последних дней осени. Итак, остаются одни журналы, которые так и сяк, но все же бодрствуют в продолжение целого года. Что же нового в журналах? - Самая последняя и самая забавная новость в них - это рецензия "Библиотеки для чтения" на издание сочинений Гоголя в четырех томах. Эта рецензия особенно замечательна тем, что, за исключением немногих умышленно и неумышленно ложных взглядов, выраженных неприлично-бранчивыми фразами, о самих сочинениях почти ничего не сказано, а между тем рецензия довольно длинна. О чем же говорится в ней? - О том, что Гоголь зазнался, подчинясь прискорбному ослеплению самолюбия; что его понятия о своем значении в искусстве раздувались более и более; что надобно же будет, рано или поздно, его колоссальному тщеславию подать в отставку от потешного звания "первого поэта нашего времени" за неспособностью к этому званию и за ранами, нанесенными самолюбию (чьему? - не сказано в рецензии, но должно думать, что самолюбию рецензента "Библиотеки"); что ему, рецензенту³, иногда становится страшно, чтобы, для большого эффекту, Гомер Второй (то есть Гоголь) не закололся, и тому подобное... Все это не выдумано и нисколько не преувеличено нами: все это напечатано в "Литературной летописи" "Библиотеки для чтения" за март нынешнего года... Мы сочли необходимым подобное уверение с нашей стороны, что фразы "Библиотеки" переданы нами верно, без искажения и без преувеличения: читая их, мы не верили собственным глазам; а когда убедились, что наши глаза не обманывают нас, то не шутя стали бояться, чтобы "почтеннейший" рецензент, для большего эффекту, не закололся: ибо подобные фразы явно обнаруживают расстройство, вследствие сильного припадка отчаяния⁴. К какой стати, вместо разбора сочинений автора, толковать о его самолюбии, действительности которого, к довершению всего, еще и доказать нечем? "Вечера на хуторе" Гоголю кажутся менее заслуживающими внимания публики, чем позднейшие его произведения: если и допустить, что он ошибается, то где же тут самолюбие? Разве смотреть ошибочно на свои произведения - все равно, что увлекаться тщеславием? Да и кто дал право рецензенту "Библиотеки" на цензорство нравов писателей? Если он видит в себе идеал скромности, при огромном таланте - перед ним,- он может, сколько ему угодно, любоваться своими нравственными совершенствами, одному ему известными; но пусть удержится от скромного стремления называть печатно известного писателя зазнайкою, хвастуном, помешанным от самолюбия и т. п. Такие замашки обнаруживают явно беспокойство и смущение духа! Мы знаем, что рецензент "Библиотеки" никогда не отличался эстетическим вкусом, мы помним, что он бранил Пушкина и превозносил г. Тимофеева, поставил ни во что лучшее произведение Лажечникова - "Ледяной дом" и превозносил до небес плохой роман г. Степанова - "Постоялый двор"; с презрением отзывался об исторических романах Вальтера Скотта - и провозгласил г. Кукольника великим гением...⁵ Итак, нисколько не удивительно, что сочинения Гоголя недоступны, по своей высоте, для вкуса и разумения рецепиента "Библиотеки", и если бы его суждения о них проистекали только из безвкусия и незнания в деле изящного, то мы и не обратили бы на них никакого внимания, снисходительно позволя ему судить и рядить по крайнему его разумению. Но нет! В его бранчивых приговорах, кроме безвкусия и неведения, выказывается еще и худо скрываемая враждебность, какое-то ожесточение против таланта Гоголя⁶. Люди, не имеющие эстетического вкуса и эстетического образования, могут находить, например, комедию Гоголя "Женитьба" слабою, неудачною, если хотите; но никто из людей грамотных не скажет, чтобы в ней не было смысла. Что касается до "Разъезда", это превосходное произведение обратило на себя общее внимание и общие похвалы и друзей и недругов таланта Гоголя; а рецензент "Библиотеки" смело утверждает, что нелепее этой пьесы мир ничего не производил... Нет! как бы ни старался рецензент уверять нас в своем безвкусии и неведении,- мы поверим ему только наполовину, а другую отнесем к раздражительности глубоко оскорбленного самолюбия, которое сознало наконец бедность своего авторского дарования. И, конечно, Гоголь был виною этого сознания, равно как и того, что "Дева чудная", которую сочинитель обещал более года назад тому кончить и издать особою книгою, не являлась в свет...⁷ После гоголевского юмора трудно иметь свой юмор; а после "Миргорода", повестей вроде "Шинели", романа вроде "Мертвых душ", кто же улыбнется при чтении "Фантастических путешествий" Барона Брамбеуса и его повестей, где мандаринши ищут у себя блох и подобные тому грубые сальности издают от себя свой особенный запах?.. Нет, прошла, давно прошла пора авторского и юмористического гарцования для сочинителей вроде Барона Брамбеуса! Конечно, в этом опять-таки виноват Гоголь же, но, как говорит пословица, без вины виноват. Забавнее всего нападки рецензента "Библиотеки" на грязные картины в сочинениях Гоголя: подумаешь, дело идет о повестях Барона Брамбеуса... Особенно возмущает нашего благовоспитанного рецензента то, что герои Гоголя сморкаются, чихают и падают и что они ругаются канальями, подлецами, мошенниками, свиньями, свинтусами и фетюками... Все это кажется ему особенно несовместным с идеею поэмы: видно, что эту идею он вычитал из пиитики г. Толмачева или г. Георгиевского, где поэмы прописано сочинять непременно стихами и непременно "высоким слогом"⁸. Должно быть, ученому рецензенту неизвестно, как в поэме поэм - "Илиаде" не только люди, но и боги ругаются друг с другом не лучше героев повестей Гоголя: так, например, в XXI песне Арей называет Палладу "наглою мухою", а Гера-богиня Артемиду-богиню - "бесстыдною псицею", или, говоря проще,- "сукою". Скажут: это недостатки поэзии грубых времен: старые песни! не недостатки, а верное изображение современной действительности, с ее бытом и ее понятиями! Г-н Полевой выдумал с горя называть юмор Гоголя "малороссийским жартом";⁹ рецензент "Библиотеки", во всем другом несогласный с г. Полевым, с радостию подхватил это слово "жарт" - и вышла нелепость: ибо малороссийский глагол жартовать значит - любезничать с женщинами, следовательно, слово жарт не имеет никакого соотношения с понятием о каком бы то ни было юморе - малороссийском или великороссийском... Очень забавно также видеть, как старается рецензент прикрыть неблаговидные чувства свои к таланту Гоголя противоречащими брани похвалами: из Поль де Коков он уже произвел его в Диккенса, "Вечера на хуторе" похваливает, "Старосветских помещиков" находит художественным созданием, с похвалою отзывается о "Тарасе Бульбе" в его первобытном виде, но для того, чтобы тем больше унизить это произведение, вновь переделанное автором. И в то же время все эти повести в глазах нашего рецензента не более, как анекдоты!.. Как все это мелко и ничтожно!¹⁰

  

  

   Новое доказательство старой истины - что худо рассчитанные удары бьют по воздуху или задевают самого же бойца,- представляет собою и наша журнальная кумушка "Северная пчела". Мы думали, что после выхода 3-й книжки "Отечественных записок" она догадается, что пора ей замолчать, и мысленно уже прощались с нею¹¹. Но привычка к брани и мелочным придиркам - вторая природа для этой достолюбезной газеты,- и вот она снова придирается к "Отечественным запискам". Заговаривать с нею мы никогда не были и не будем намерены; но отвечать ей положили себе за неизменное правило. В 52 No своем, умолчав о том, что рассердило ее в 3-й книжке "Отечественных записок",- "Северная пчела" ни с того, ни с сего, как муха вокруг огня, засуетилась около нашей статьи о Державине и... опалила себе крылья. Выдергивая там и сям отдельные фразы из нашей статьи, "Северная пчела" прибавляет к ним остроумные восклицания собственного изобретения и думает, что она говорит дельно, остро и доказательно. Давно ли она говорила, что Державин перейдет к потомству с слишком легкою ношею? а теперь, чтобы только попротиворечить "Отечественным запискам", рассуждает о Державине уже совершенно другим тоном - именно тоном пиитик гг. Толмачева, Греча, Плаксина, Георгиевского и подобных им¹². Державина идеи, говорит она, не для своего только времени, но всегда хороши: ибо он воспевал добродетель и истину. Прекрасно; но вопрос заключается не в одном том, чтб воспевал, но еще и как воспевал. Лучшим доказательством этому могут служить стихи Державина же о бессмертии души, выписанные в статье "Северной пчелы": мысль стихов прекрасна и истинна, а стихи из рук вон - плохи. И потому стихов читать теперь никто не станет; следственно, и мысли их не узнает. Надергав несколько фраз из разных мест большой статьи, не мудрено найти между ними противоречие, особенно при явном желании найти его во что бы ни стало: поэтому мы не будем спорить с "Северной пчелою" об этом предмете. Как понимает или как хочет понимать она все, касающееся до "Отечественных записок",- видно из того, что смешную пародию на пьяно-студентские стихи, напечатанную в "Смеси" "Отечественных записок", приняла она за настоящие стихи!..¹³ Впрочем, может быть, она сделала это и без умысла, в простоте ума и сердца: ведь не всякому же дано понимать иронию, и есть много людей, которые все понимают только в буквальном смысле, даже если их уверяют, что они необыкновенно умны... Наконец "Северная пчела" все эти мелкие придирки повершает формальною выдумкою, как доказательством своего бессилия. В "Отечественных записках" 1840 года (т. X, отд. V, стр. 29-30) было сказано, что после Лермонтова из современных живых поэтов (гг. Кукольника, Бенедиктова, Бернета, Красова и пр.) "поэзия Кольцова есть не современно важное, но безотносительно примечательное явление" и что "никого из явившихся вместе с ним и после него нельзя поставить с ним наряду"¹⁴. И что же? "Северная пчела" уверяет, будто мы Кольцова поставили выше Гомера, Данта, Шекспира, Пушкина, Гоголя!!!... Вот до чего дошла эта жалкая газета: она перечитывает старые годы "Отечественных записок", чтобы переиначивать из них фразы и навязывать им нелепости, которых они и не думали говорить!.. В 57 No той же газеты г. Булгарин сравнивает себя с Сократом, в которого один афинянин бросил грязью; а "Отечественные записки", "Литературную газету" и "Москвитянина" сравнивает с этим афинянином!.. Вот поистине забавное сравнение! Г-н Булгарин и - Сократ!.. Сократ и - г. Булгарин!.. Удивительное сближение! Действительно, в жизни сих двух великих людей очень много сходного, хотя они и разделены тысячелетиями!.. -

  

  

   В прошлой книжке "Отечественных записок" мы представили публике интересный по своей странности и дикости факт современной русской литературы: доказательства "Маяка", что русские литераторы должны выражаться маленько мужицкими словами:¹⁵ "Маяк", в отношении к странности мнений и языка, можно назвать петербургским "Москвитянином"; теперь мы представим не менее любопытный факт суждений и тона московского "Маяка". Разбирая в мартовской своей книжке "Утреннюю зарю", альманах г. Владиславлева, вышедший еще в конце ноября прошлого года, рецензент распространился, между прочим, о "Медведе", повести графа Соллогуба, и по поводу этой повести поведал смиренной братии мудрость велию в сицевых словесах:

  

   Знающие наизусть все подробности П(п)етербургского света говорят, что для них повесть еще занимательнее, потому что они могут вернее судить о сходстве копии с оригиналом самой жизни. Такое удовольствие не касается искусства, но подает нам повод к наблюдению над странною переимчивостию нашей северной С(с)толицы и над некоторыми особенностями ее нравов. В своенравном до безумия Париже явилась у людей странная охота титуловать себя именами животных, называться львами, львицами, тиграми и проч. Если вникнуть в дело, так ведь оно очень гадко: эте(и) имена не признак ли какого-то материального пресыщения жизнию в тех людях, которые удалились от христианства? Странным покажется в наше время такое возвращение ко временам языческим, а оно до того верно, что следующие слова Иоанна Златоуста как будто сегодня написаны: "Какое можешь представить благовидное извинение в том, что из льва делаешь человека, а о себе не заботишься, когда из человека делаешься львом"... Нейдет ли это к нашему времени, когда человек постиг чудное искусство доводить зверство львиное до кротости и общения человеческого, а сам вздумал называться именами самых хищных животных, как будто хвастаясь своею животного натурою...¹⁶

  

   И проч. Всего не выписываем: довольно и этого; судить об этом факте не хотим: он говорит сам за себя...

  

   Литературные и журнальные заметки (с. 432-437). Впервые - "Отечественные записки", 1843, т. XXVII, No 4, отд. VIII "Смесь", с. 130-135 (ц. р. 31 марта; вып. в свет 5 апреля). Без подписи. Вошло в КСсБ, ч. VII, с. 392-400.

  

   ¹ См. примеч. 2 к "Литературным и журнальным заметкам" (наст. т., с. 594).

   ² Цитата из стихотворения Пушкина "Возрождение".

   ⁸ О. И. Сенковскому.

   ⁴ Белинский пародирует грамматические новации Сенковского.

   ⁵ См. примеч. 45 к статье "Ничто о ничем..." (наст. изд., т. 1, с. 666).

   ⁶ См. примеч. (вводная заметка) к статье "Литературный разговор, подслушанный в книжной лавке".

   ⁷ Роман Сенковского (Барона Брамбеуса) "Идеальная красавица, или Дева чудная" был закончен в 1844 г.

   ⁸ Имеются в виду книги: Я. В. Толмачев. Правила словесности, руководствующие от первых начал до вышних совершенств красноречия (ч. I-IV. СПб., 1815-1822); П. Е. Георгиевский. Руководство к изучению русской словесности, содержащее в себе основные начала изящных искусств, теорию красноречия, пиитику и краткую историю литературы (изд. 2-е, ч. I-IV. СПб., 1842).

   ⁹ Полевой употреблял это выражение неоднократно, в том числе и в своей статье "Похождения Чичикова, или Мертвые души. Поэма Н. Гоголя".

   ¹⁰ Все эти отзывы взяты Белинским из рецензии Сенковского на "Сочинения Гоголя" ("Библиотека для чтения", 1843, т, LVII, отд. VI, с. 21-28).

   ¹¹ В "Отечественных записках" No 3 Белинский жестоко высмеял литературно-критические оценки "Северной пчелы" (см. наст. т., с. 420-421).

   ¹² К уже названным книгам Толмачева и Георгиевского (см. примеч. 8) Белинский добавляет: Н. И. Греч. Учебная книга российской словесности, или Избранные места из русских сочинений и переводов в стихах и прозе, с присовокуплением кратких правил риторики и пиитики и истории российской словесности (ч. I-IV. СПб., 1819-1822) и В. Т. Плаксин. Краткий курс словесности, приспособленный к прозаическим сочинениям (СПб., 1832).

   ¹³ В "Отечественных записках", 1843, No 1, отд. VIII, с. 54, было напечатано анонимное стихотворение "К друзьям".

   ¹⁴ Слова Белинского из статьи "Герой нашего времени". Соч. М. Лермонтова".

   ¹⁵ См. наст. т., с. 424.

   ¹⁶ Цитата из статьи Шевырева "Критический перечень русской литературы 1843 года" ("Москвитянин", 1843, No 3, с. 179-180).

  

  

   В No 129-м ("Северной пчелы") один из ее фельетонистов объявил важную истину по вопросу, почему нынче не пишут более сказок вроде "Модной жены" Дмитриева? - Вы, верно, скажете: потому же, почему нынче не пудрят волос, не носят фижм и мушек, не танцуют менуэта и не поют:

  

   Стонет сизый голубочик,

   Стонет он и день и ночь,

   Его миленький дружочик

   Отлетел далеко прочь!¹

  

   и прочая. Извините! Г-н фельетонист уверяет, что не пишут потому, что не умеют писать таких сказок. А не умеют, разумеется, потому, что нынче нет талантов, равных таланту Дмитриева. Ну, посудите сами, хорошо ли это? Что Дмитриев был стихотворец с большим талантом и даже поэт не без дарования,- в этом нет ни малейшего сомнения. А с которого времени перестали на Руси писать сказки вроде "Модной жены" Дмитриева и вообще всякие сказки в духе XVIII века? Сколько мы помним, давно! После Дмитриева явился на Руси поэт неизмеримо выше его - Жуковский; он не написал ни одной сказки, и уж, верно, не по недостатку таланта. Правда, поэт, бывший после Дмитриева и тоже стоящий неизмеримо выше его,- Батюшков, написал одну сказку; но его "Странствователь и домосед" был последнею сказкою в этом роде, появление которой, несмотря на достоинство языка и рассказа, уже не произвело никакого особенного впечатления на современников. А сказка эта напечатана в первый раз в "Амфионе" Мерзлякова в 1815 году, следовательно, около двадцати восьми лет тому назад, и с тех пор уже не было на русском языке ни одной сказки в таком роде. Неужели же Батюшков был последний даровитый поэт на Руси и после него не было ни одного поэта с равным ему талантом? Не знаем, право; но после Батюшкова был Пушкин, Грибоедов, Лермонтов... Неужели же у этих поэтов не стало бы таланта для того, чтоб написать безделку вроде "Модной жены"?..

   Все это г. Булгарин, может быть, понимает и сам как следует, да ему надобно, ему нужно понимать все это не так, как следует... Доказательство тому - в следующих словах того же фельетона: "Читайте даже по-русски, хотя бы из национальной гордости. Скучно повторять, старое, но я уверен, что еще много есть людей, которым Карамзин, И. И. Дмитриев, Богданович, Батюшков известны или по отрывкам, или по слуху... Обратитесь к ним, и вам не будет стыдно за русскую литературу! Теперь новые журналисты, которые сами не пишут вовсе ничего (?!!), а только читают корректуры своих сотрудников и нас, учеников Карамзина и Дмитриева, называют уже старыми!!!"² А, вот что! - можем мы воскликнуть. Вот откуда оно, это благоговение к Карамзину и Дмитриеву! Ученик хвалит учителя по простому расчету: если-де не будут читать моего учителя, который в тысячу тысяч раз выше меня, то уж станут ли читать меня, который в тысячу тысяч раз хуже моего учителя?.. Это напоминает нам, между прочим, и басню Крылова "Орел и Паук"... Положим, что Карамзин и Дмитриев так хорошо писали, что их и теперь еще следовало бы читать; да вас-то, господа, за что читать? - Мы их ученики, воскликнете вы. - Прекрасно, но ведь это напоминает стих: "Да наши предки Рим спасли!"³ Притом же, мало ли у иного и действительно великого мастера бесталантных учеников: мастеру честь по заслугам, а до учеников его кому какое дело?..

  

  

   В этом же фельетоне находится забавная а