Браудо Евгений Максимович - Любовь и смерть

  

   "Аполлонъ", No 4, 1909

   OCR Бычков М. Н.

   Не желаете ли, синьоры, послушать чудную повѣсть о любви и смерти? Это повѣсть о Тристанѣ и королевѣ Изольдѣ. Послушайте, какъ любили они другъ друга къ великой радости и къ великой печали, какъ оттого и скончались въ одинъ и тотъ же день - онъ отъ нея, она изъ-за него {Такъ начинается романъ о Тристанѣ и Изольдѣ (Жозефъ Бедье).}. Славные трубадуры былыхъ временъ, Беруль и Томасъ, монсиньоръ Эйльгартъ и мейстеръ Готфридъ сказывали эту сказку про всѣхъ, кто любитъ. Рихардъ Вагнеръ переработалъ повѣсть мейстера Готфрида. Онъ вдохнулъ въ нее свою великую душу и вознесъ ее къ вершинамъ послѣдней правды о любви и о жизни человѣка. Въ его лицѣ шлютъ намъ привѣтъ пѣвцы прежнихъ временъ, шлютъ привѣтъ всѣмъ любящимъ.

   Тристанъ, сынъ короля Лооннуа {На югѣ Шотланд³и.} Ривалена и Бланшефлеръ, племянницы короля Марка (который въ былыя времена царилъ въ Корнуэльсѣ), убилъ въ бою Морхольта Ирландскаго, когда тотъ явился въ Корнуэльсъ за получен³емъ ежегодной дани - трехсотъ дѣвушекъ и трехсотъ юношей. Тристанъ былъ тяжело раненъ въ этомъ поединкѣ отравленнымъ копьемъ Морхольта; онъ и началъ быстро хирѣть, и тѣло его стало издавать невыносимое зловон³е. И вотъ, чувствуя близкую смерть, онъ попросилъ, чтобы перенесли его въ ладью и пустили въ море, на волю Божью. Король Маркъ сначала не соглашался, но видя, что никак³я снадобья не помогаютъ Тристану, самъ отнесъ его на лодку, съ которой были сняты весла и парусъ; Тристанъ взялъ съ собою только арфу. Море семь дней и семь ночей носило его, и онъ игралъ на арфѣ, чтобы утолить свою муку. Наконецъ, безъ его вѣдома, причалила лодка къ берегу... Какъ разъ въ ту ночь рыбаки выплыли изъ гавани и услышали нѣжную мелод³ю, которая неслась по поверхности водъ. Они подобрали Тристана и, тронутые красотой его музыки, отнесли во дворецъ къ милосердной госпожѣ своей Изольдѣ (племянницѣ убитаго Морхольта Ирландскаго), и она сумѣла своими цѣлебными зельями вернуть ему жизнь. Она, одна изъ всѣхъ женщинъ желавшая смерти Тристана - если бы его узнала! - исцѣлила его. Когда же Тристанъ, оживленный ея знахарствомъ, пришелъ въ себя, онъ понялъ, что волны выбросили его на землю, исполненную опасностей. Чтобы избѣгнуть смерти, онъ назвалъ себя жонглеромъ и разсказалъ, будто направлялся въ Испан³ю, желая научиться искусству читать въ звѣздахъ, и будто морск³е разбойники напали на его корабль, и раненымъ оставили его въ лодкѣ. Ему повѣрили. Никто не узналъ въ немъ уб³йцы Морхольта. Когда, черезъ сорокъ дней, златовласая Изольда почти излѣчила его, онъ бѣжалъ и, послѣ многихъ опасностей, снова предсталъ передъ королемъ Маркомъ.

   При дворѣ короля были четыре барона. Они ненавидѣли Тристана за его храбрость и нѣжную любовь. Зная, что умри Маркъ бездѣтнымъ, корона перейдетъ къ племяннику, они стали докучать своему властелину, требуя, чтобы онъ вступилъ въ бракъ. Сначала король не хотѣлъ уступить просьбамъ приближенныхъ, но однажды, сидя въ залѣ своего дворца, онъ увидѣлъ, какъ ласточка влетѣла въ открытое окно и уронила къ ногамъ его золотистый женск³й волосъ. Король обрадовался. Онъ подумалъ, что нашелъ способъ избавиться отъ назойливости бароновъ, и принесъ торжественную клятву, что никогда не возьметъ себѣ въ жены иной женщины, чѣмъ той, у которой волосы золотые. Храбрый Тристанъ и тутъ вызвался помочь королю. Онъ поклялся доставить ему золотокудрую невѣсту и, въ сопровожден³и своего воспитателя Горвеналя, отправился въ путь, наудачу, въ незнаемыя дали.

   Цѣлый мѣсяцъ скитались рыцари по морю. Наконецъ, къ ужасу Тристана, буря опять прибила его корабль къ берегамъ Ирланд³и. Король ирландск³й выслалъ свою дружину, чтобы убить пр³ѣзжихъ рыцарей. Но опять Тристану удалось обмануть ирландцевъ. Онъ выдалъ себя и свою дружину за англ³йскихъ купцовъ и богатыми подарками подкупилъ расположен³е королевскаго маршала.

   Вскорѣ посчастливилось Тристану сдѣлаться любимцемъ всей страны. Какъ разъ въ то время Ирланд³ю опустошалъ страшный драконъ. Король обѣщалъ въ жены свою дочь тому, кто убьетъ кровожадное чудовище. Тристанъ быстро снарядился въ бой и ударомъ меча убилъ дракона. Но побѣда не далась ему даромъ: опять жестоко раненый, въ безпамятствѣ остался онъ лежать на полѣ битвы. Сенешаль ирландскаго короля, трусливый и хитрый, рѣшилъ воспользоваться несчаст³емъ героя. Онъ отрубилъ голову дракону и объявилъ королю, что побѣдитель чудовища - онъ. Тогда Изольда, въ которой лживый сенешаль вызываетъ отвращен³е, вмѣстѣ съ подругой, отправились въ поиски за истиннымъ побѣдителемъ дракона и нашли подъ вечеръ Тристана среди болотистыхъ травъ, еле дышащимъ. Изольда повелѣла тайно перенести его въ свои роскошные покои и чародѣйнымъ знахарствомъ вторично возвратила ему жизнь.

   Однажды, когда Тристанъ купался, Изольда, разсматривая оставленный имъ въ спальнѣ мечъ, замѣтила, что его лезв³е сильно зазубрено. Смотритъ на форму зазубрены: не это ли лезв³е сломалось въ черепѣ Морхольта? Съ горечью вспомнила она тотъ день, когда привезли къ ней трупъ героя, убитаго Тристаномъ. Колеблется, смотритъ еще разъ, хочетъ провѣрить свое сомнѣн³е; бѣжитъ въ горницу, гдѣ сохранялся осколокъ стали, нѣкогда извлеченный изъ черепа Морхольта; соединяетъ осколокъ съ зазубриной: еле виденъ слѣдъ полома.

   Тогда она бросилась къ Тристану и, размахивая надъ его головой огромнымъ мечомъ, воскликнула:

   "Ты - Тристанъ изъ Лоонуа, уб³йца Морхольта. Умри же въ свою очередь!" Казалось, что гибель Тристана неизбѣжна, но мягкими словами и ласковымъ взглядомъ ему удалось утѣшить гнѣвъ королевы и спасти свою жизнь. Онъ доказалъ ей, что ему, какъ истинному побѣдителю дракона, принадлежитъ право на обѣщанную награду, и потребовалъ ея руки для того, чтобы привести жену своему дядѣ, королю Марку.

   Миръ вновь водворился между Ирланд³ей и Корнуэльсомъ, а Тристанъ радуется исполненной клятвѣ: онъ добылъ златовласую королевну. Прощаясь съ дочерью, мать Изольды передала ее подругѣ и прислужницѣ, Бранжьенѣ, любовный напитокъ, который въ брачную ночь должны выпить Изольда и король Маркъ, Сила этого напитка была велика: достаточно было отвѣдать его двоимъ изъ одного кубка, чтобы любить другъ друга всю жизнь, всѣми помыслами. Судьба захотѣла, чтобы на кораблѣ, въ знойный день, Тристанъ и Изольда, вмѣсто вина, по ошибкѣ выпили вмѣстѣ это любовное зелье. Отнынѣ - они связаны другъ съ другомъ узами страсти, которыя ничто не можетъ разрушить: ни жизнь, ни смерть. Изольда отдалась Тристану раньше, чѣмъ сдѣлалась женою короля Марка.

   Много горя и радостей принесли имъ слѣдующ³е годы. Трисганъ долго находилъ способы обманывать бдительность короля и его приближенныхъ. Но враги Тристана не дремали: они строили все новыя и новыя ловушки, пока, наконецъ, любовники не попались въ разставленныя сѣти. Маркъ, неожиданно возвратившись съ охоты, засталъ ихъ въ своемъ саду... {"Le Verger" у Thomas'а (Fragment de Cambridge) изд. Société des anciens textes оransais (p. 248), 1905. То-же въ прозаическомъ романѣ о Тристанѣ. Ситуац³и, соотвѣтствующ³я 2 акту у Рихарда Вагнера.}.

   Тристанъ и королева осуждены на смерть {Изольду король приговариваетъ къ тому, чтобы она сдѣлалась наложницей отверженныхъ всѣмъ м³ромъ нищихъ, прокаженныхъ. Въ ихъ объят³яхъ она найдетъ свою смерть. Ничего болѣе отвратительнаго не знаетъ средневѣковая поэз³я. Даже грубый Бероль и тотъ съ негодован³емъ открещивается отъ всѣхъ этихъ ужасовъ.}, но послѣ невѣроятныхъ усил³й имъ удается бѣжать въ дремуч³й лѣсъ Морруа, гдѣ и проводятъ они счастливую идиллическую жизнь. Однако и здѣсь ихъ счаст³е было недолговѣчно. Король Маркъ во время охоты случайно нашелъ ихъ гротъ любви {Прекрасное описан³е этого грота у Gottfried'а "Die Minnegrotte". См. Tristan und Isolde (стих. обраб. Hertz'а) изд. 1909 (Cotta), p. 241.}. Онъ можетъ убить бѣглецовъ, но, тронутый ихъ безмятежной жизнью, прощаетъ ихъ... Тогда Тристанъ рѣшился, для спасен³я своей возлюбленной, покинуть Корнуэльсъ. Сначала онъ отправился къ королю Гавойю, въ Шотланд³ю, потомъ - въ Бретань, къ герцогу Хоэлю. Его жизнь протекала тамъ среди могучихъ подвиговъ. Много лѣтъ провелъ Тристанъ въ непрерывныхъ трудахъ, Изольда не давала о себѣ никакихъ вѣстей. И вотъ, усталый, онъ рѣшился взять въ жены Изольду бѣлорукую, которую предложилъ ему въ награду за военную помощь бретонск³й герцогъ {Тотъ же мотивъ намѣченъ и въ Götterdämmerung: Gutruna и Brunnhilde - двѣ Изольды. Вагнеръ былъ знакомъ съ Тристаномъ раньше, чѣмъ онъ закончилъ свою тетралог³ю. На мысль о связи между Тристаномъ и Зигфридомъ его навела интересная работа Kurz'а и его разсужден³я über den wahren Zusammenhang aller Mythen. Cp. также Mittheоlung an meine Freunde и epilogischer Bericht (Ges. W. B. VI).}. Но въ брачную ночь вспомнилась ему бѣлокурая Изольда и все очарован³е ея любви, и эти воспоминан³я удержали его отъ объят³й Изольды бѣлорукой. Смертельно тоскуя, онъ еще разъ отправился въ Корнуэльсъ и подъ видомъ юродиваго {Этотъ эпизодъ средневѣковой легенды - придуманный поэтами XII вѣка - прекрасно разработанъ въ драмѣ Е. Hardt'а "Tantris der Narr", а эпизодъ съ Изольдой "бѣлорукой" у E. Lucca въ романѣ Isolde Weissnand.} опять удалось ему проникнуть въ комнату королевы. Изольда долгое время не хотѣла узнать его... Однако, вскорѣ Тристана съ позоромъ выгнали изъ дворца короля Марка, и онъ вновь возвратился въ малую Бретань, въ Кархэ. Здѣсь въ одной изъ безчисленныхъ битвъ, которыми такъ богата жизнь героя, онъ получилъ тяжкую рану. Чувствуя смертельную боль и тоску, Тристанъ отправилъ своего товарища Кахердина въ Корнуэльсъ - призвать къ его ложу бѣлокурую Изольду, которая одна можетъ исцѣлить его {Надежда Тристана на исцѣлен³е черезъ знахарство напоминаетъ предан³е о смерти Париса.}. Онъ уговорился съ другомъ своимъ, что тотъ подыметъ на кораблѣ черные паруса, если Изольды съ нимъ не будетъ, и - бѣлые, если она согласится пр³ѣхать {*}. Когда вдали показались бѣлые паруса, объ этомъ передали бѣлорукой Изольдѣ, сторожившей обратный приходъ корабля въ Бретань. Ревнуя, она поторопилась сказать умирающему Тристану, что корабль вернулся съ черными парусами. Тристанъ грустно опустилъ голову и умеръ. Изольда нашла только трупъ Тристана. Тогда она ложится рядомъ съ нимъ и умираетъ тоже. А король Маркъ, узнавъ о томъ, что ни Тристанъ, ни Изольда неповинны въ своемъ прелюбодѣян³и, велѣлъ похоронить ихъ трупы по обѣ стороны церковнаго придѣла.

   {* Здѣсь ясно можно прослѣдить примѣсь античныхъ мотивовъ: общеизвѣстнаго предан³я о Тезеѣ и Егеѣ. У Вагнера въ 3-мъ актѣ сохраненъ этотъ мотивъ; только парусъ замѣненъ у него флагомъ. Такимъ образомъ объясняется непонятный съ перваго взгляда вопросъ Тристана:

   А флагъ, флагъ?

   И отвѣтъ Курвенада:

   Флагъ радости на вымпелѣ, веселый и свѣтлый...

   (Дѣло идетъ, очевидно, о бѣломъ парусѣ).

   Въ послѣднемъ эпизодѣ Тристана причудливо сплелись между собой мотивы древней Кельтской саги съ античными и даже - восточными мотивами (см. А. Cleather B. Crump. Tristan und Isolde).}

   Изъ могилы Изольды выросъ розовый кустъ, а изъ могилы Тристана виноградная лоза. Они крѣпко обвились другъ около друга и съ той поры, неразлучно вмѣстѣ, растутъ надъ могилами тѣхъ, кого погубили чары любовнаго напитка.

  

   Вотъ то первоначальное, общее содержан³е, которое встрѣчается во всѣхъ отрывкахъ, отдѣльныхъ эпизодахъ и большихъ поэмахъ средневѣковья, разсказывающихъ истор³ю Тристана и Изольды. Начиная съ XII вѣка, истор³я Тристана и Изольды становится темой старо-французской поэз³и. Вскорѣ она получаетъ болѣе широкое распространен³е. Французская поэма о Тристанѣ переводится на мног³е языки и подвергается разнообразнѣйшимъ переработкамъ. Поэты XII и XIII вѣковъ вплели въ эту фабулу пестрыя нити отдѣльныхъ эпизодовъ, и пышная разработка ихъ поэмъ временами искажаетъ основной мотивъ легенды, печальный и суровый. Все же въ цѣломъ, сказан³е о Тристанѣ отличается отъ всѣхъ рыцарскихъ романовъ трагическимъ паѳосомъ. Наслажден³е любви искупается тяжелыми муками и ведетъ, въ концѣ концовъ, къ смерти.

   Въ первой половинѣ XIX столѣт³я, благодаря увлечен³ямъ нѣмецкихъ романтиковъ, любовь Тристана и Изольды пробуждается къ новой жизни. За обработку этой темы берутся больш³е художники и глубок³е изслѣдователи поэз³и среднихъ вѣковъ. Но никто не проникъ въ нее глубже, чѣмъ Рихардъ Вагнеръ. Онъ первый выявилъ вѣчный трагизмъ любовныхъ экстазовъ, первый сознательно сопоставилъ любовь и смерть въ драматическомъ дѣйств³и,- тему, которую совершенно инстинктивно разрабатывала поэз³я XII и XIII столѣт³й.

   Любовь и смерть... Сквозь безпечную улыбку труверовъ на насъ глядятъ печальные глаза старой первоначальной саги, вдохновившей ихъ творчество. Проникновенно серьезныя слова и трагическ³й подъемъ Вагнеровской драмы гораздо ближе къ характеру древняго сказан³я, чѣмъ пестрая и болтливая поэма Готфрида Страссбургскаго, знакомство съ которой послужило для Вагнера поводомъ къ создан³ю "Тристана". Въ одномъ изъ своихъ писемъ онъ говоритъ, что при первомъ знакомствѣ съ "Тристаномъ" Готфрида онъ испыталъ какую-то неудовлетворенность и даже враждебное настроен³е къ страссбургскому поэту. Это понятно. Вагнеръ стремился, прежде всего, перевоплотить то в_ѣ_ч_н_о-ц_ѣ_н_н_о_е - инстинктивную мистику любви - что лежало въ основѣ средневѣкового эпоса. Только большая интеллектуальная работа, направленная къ тому, чтобы исключить изъ поэмы все случайное, связанное исключительно съ м³ровоззрѣн³емъ рыцарства XIII вѣка, дала ему почувствовать м³ровую силу и правду основного мотива повѣствован³й о любви Тристана и Изольды, и только въ такомъ просвѣтленномъ видѣ старая легенда вновь заговорила общечеловѣческимъ языкомъ въ партитурѣ музыкальной драмы.

  

  

   Знакомство съ поэз³ей XIII-го вѣка во Франц³и убѣждаетъ насъ въ томъ, что тема любви и смерти не соотвѣтствовала настроен³ямъ этой поэз³и. Ле-генда о Тристанѣ и Изольдѣ - иного не французскаго происхожден³я, и труверы только восприняли ее и явились ея добрыми хранителями. Безъ нихъ прекрасное предан³е исчезло бы безслѣдно, какъ исчезли изъ памяти человѣчества друг³я родственныя ему легенды. Въ основѣ предан³я о Тристанѣ и Изольдѣ лежатъ сѣверные кельтск³е мотивы (ея родина сѣверная Британн³я), которыми отчасти проникнута средневѣковая литература. Поэз³я любовнаго трагизма обязана своимъ расцвѣтомъ тому поклонен³ю женщинѣ (отзвуки матр³архата), которое характерно для кельтовъ. Правда, тема о роковой любви была знакома и античной поэз³и, и французской, и германской (вѣдь Троянская война велась изъ-за Елены, а споръ между Брунгильдой и Кримгильдой вызванъ ревностью), но нигдѣ прежде любовь не трактовалась, какъ содержан³е цѣлой жизни, какъ новый м³ръ чувствъ, обязанностей и правъ, какъ источникъ всеобъемлющаго экстаза. Вмѣстѣ съ "Тристаномъ" въ европейскую литературу входитъ новая мысль "о томъ роковомъ началѣ любви, которое возвышаетъ ее надъ всѣми законами и являетъ какъ бы очищенной страдан³ями, освященной смертью... Это одна изъ формулъ идеала, возносящаго человѣка надъ дѣйствительностью, ибо многообразные противоположные виды этого идеала - только различныя проявлен³я упорнаго вожделѣн³я человѣка къ счастью" (Gaston Paris).

   Но если идеальный средневѣковый мотивъ можетъ волновать и трогать читателя нашихъ дней, го совершенно чуждой покажутся ему черты кельтской первобытности, которая дала свой характеръ даже позднѣйшимъ обработкамъ первоначальной легенды. Описан³я страшнаго чудовища-дракона, опустошающаго страну, смѣшиваются съ разсказами о разныхъ чудесныхъ зельяхъ и съ повѣствован³емъ о томъ, какъ изъ гроба любовниковъ выростаютъ деревья, которыя сплетаются своими вѣтвями, знаменуя побѣду любви надъ смертью. Герои ведутъ жизнь, близкую къ природѣ, живутъ въ шалашѣ, сквозь который протекаетъ ручей. Самаго Тристана, въ эпизодѣ "любовнаго грота", поэма рисуетъ намъ первобытнымъ охотникомъ, научающимъ свою собаку выслѣживать дичь. "Духовныя ощущен³я выражаются еще примитивно-реальными образами; вся символика языка, которую притупила для насъ вещественность символа, еще свѣжа и продуктивна, образы не застыли, а движутся, вызывая новые" (Веселовск³й). Языкъ любви полонъ откровенныхъ иносказан³й, говорящихъ не о грубости чувства, а o простотѣ жизненныхъ отношен³й. Любовь неотвратима, какъ навожден³е, и ей остаются вѣрными навѣки. Это сочетан³е глубокаго идеализма, поисковъ высшаго счаст³я любви и стих³йнаго чувства приковывало вниман³е французскихъ поэтовъ XII столѣт³я къ древней сагѣ. Новое пониман³е любви, намѣчавшееся въ это время въ поэз³и французовъ, новое пониман³е чести, какъ личнаго, а не феодальнаго долга, новое пониман³е женщины, какъ независимой властительницы своего чувства, все это прекрасно гармонировало съ идеализмомъ и чувственностью кельтскихъ предан³й. Ихъ своеобразная фантастика, свѣжесть и сила волновали воображен³е новыхъ людей и поэтовъ тогдашней Франц³и, и ихъ любовная мечта, не находившая себѣ исхода въ строгихъ услов³яхъ семьи и въ традиц³онномъ взглядѣ на женщину, какъ на существо низшаго порядка, расцвѣла благодатной поэз³ей изъ древняго сказан³я о Тристанѣ и Изольдѣ. Въ преддвер³и французской литературы предан³е о Тристанѣ смѣшалось съ античными мотивами (истор³я Париса, миѳъ о Тезеѣ) и съ нѣкоторыми восточными элементами. Такимъ образомъ, средневѣковая поэма о Тристанѣ и Изольдѣ - результатъ сотрудничества разныхъ народовъ и цивилизац³й. Быть можетъ, этимъ и объясняется ея живучесть и плодотворность въ истор³и всем³рной литературы.

  

  

   Выйдя изъ кельтской саги, отрывки сказан³я о Тристанѣ и Изольдѣ проникли во Франц³ю съ сѣвера. Ихъ перенесли сюда бретонск³е пѣвцы {Объ этихъ "conteurs" говорятъ Беруль, Томасъ, Marie de France.}, говоривш³е свои "lais" подъ звуки роты (прототипъ viola de gamba). Эти небольш³я сказки, какъ пчелы - по изящному выражен³ю G. Paris'а - разлетѣлись по всей странѣ, оплодотворяя цвѣты туземной поэз³и цвѣточной пылью, мотивами роковой любви. Но одновременно была сдѣлана попытка собрать эти кратк³е эпизодическ³я поэмы въ одно цѣлое, въ одно большое жизнеописан³е Тристана, вѣроятно, въ серединѣ XII вѣка. До насъ не дошла эта первозданная поэма, но несомнѣнно, что она имѣла распространен³е и послужила источникомъ для обработки Беруля {Отрывки произведен³я норманна Беруля изданы Fr. Michel. Tristan. Londres, 1835.} (вторая половина XII в.) и нѣмца Эйльгарта ф.-Оберге {Мы имѣемъ цѣлый рядъ рукописей, обработки стихотворныхъ переложен³й, вплоть до романа XV ст., поэмы Эйльгарта, свидѣтельствующ³я о чрезвычайной ея популярности въ средн³е вѣка. Саная старая изъ нихъ, стихотворная поэма, относится къ XIII вѣку. Она издана Lichtenstein'омъ (Strassburg, 1877).} (1190), изъ которыхъ послѣдняя сдѣлалась любимой поэмой средневѣковья. Обѣ эти обработки точно слѣдуютъ первой большой поэмѣ о Тристанѣ, но для цѣлей настоящей статьи болѣе подробное разсмотрѣн³е ихъ не необходимо. Въ дальнѣйшей истор³и Тристана несравненно болѣе важную роль сыграла обработка Thomas'а, англо-норманскаго поэта, который переработалъ старую тему согласно требован³ямъ новаго уклада жизни. Поэма Томаса (онъ написалъ ее около 1170 года) есть вполнѣ самостоятельное художественное произведен³е, послужившее образцомъ для англ³йскихъ, старосѣверныхъ разсказовъ, для поэмы Готфрида Страссбургскаго и - что намъ важнѣе всего - была знакома Вагнеру, вѣроятно, въ ея дальнѣйшей французской обработкѣ. Томасъ разукрасилъ народный сюжетъ, облекъ его въ изящныя рыцарск³я одежды и въ такомъ видѣ ввелъ въ высшее общество своего времени. Но если это желан³е понравиться дѣлаетъ Томаса малопривлекательнымъ, то его поэма раскрываетъ передъ нами такое богатство психологическаго анализа, что ея творца по справедливости можно назвать великимъ поэтомъ любви. Уже фабула поэмы Томаса, далекая отъ героической саги, свободная отъ паутины перекрещивающихся эпизодовъ, показываетъ, что онъ раньше всего хотѣлъ сконцентрировать вниман³е читателей на любовникахъ. Онъ выдвигаетъ на первый планъ Тристана и Изольду; менѣе отчетливо у него разработана фигура короля Марка и бѣлорукой Изольды, а все остальное трактуется чрезвычайно небрежно и является только фономъ для любовной драмы. Своимъ знан³емъ человѣческой души Томасъ сумѣлъ освѣтить самыя скрытыя движен³я сердца. Онъ написалъ поэму для всѣхъ любящихъ -"as amanz" {Отъ поэмы Thomas'а сохранилось нѣсколько рукописей, которыя, однако, не даютъ полнаго представлен³я о его творчествѣ. Болѣе совершенную картину даетъ норвежская переработка французскихъ стихотворен³й, написанная для короля Гакона (1217-1263), много сдѣлавшаго для политическаго могущества своей родины и введшаго при своемъ дворѣ рыцарск³е обычаи и образован³е.}. Тристанъ и Изольда должны имъ послужить примѣромъ.

   Томасъ сумѣлъ придать индивидуальную окраску безличному стилю старой саги. Его поэма даетъ наиболѣе возвышенный образецъ чистой рыцарской любви. Мы видимъ въ ней, какъ въ свѣтѣ тонкаго психологическаго анализа отъ безформенной массы народнаго предан³я отдѣляются индивидуально очерченныя фигуры Тристана и Изольды. Но, одухотворяя переживан³я любовниковъ, онъ совершенно не затрагиваетъ нравственной проблемы любви, нигдѣ не задумывается надъ м³ровымъ смысломъ любовныхъ экстазовъ.

   Подражатель Томаса, Готфридъ Страссбургск³й, даетъ въ своей поэмѣ первые просвѣты сознательнаго отношен³я къ самому чувству, онъ пытается интеллектуализировать любовь, сказать свою философ³ю любви. Онъ уступаетъ Томасу въ смыслѣ эмоц³ональной чуткости и тонкости ощущен³й - въ его поэмѣ нѣтъ тихой грусти и мягкихъ красокъ Томаса, зато - въ ней трепетъ болѣе яркой и разнообразной жизни. Стихи Томаса какъ-то схематичнѣе; болѣе красочная - Готфридъ самъ называлъ себя "ein Farber" - широкая и богатая по компановкѣ фигуръ и сценъ поэма Готфрида сильнѣе дѣйствуетъ на воображен³е читателя {Прекрасную стихотворную обработку этой поэмы далъ и Hertz. Въ послѣднее время среди широкой нѣмецкой публики сталъ пробуждаться все болѣе и болѣе живой интересъ къ этому прекрасному произведен³ю средневѣковой поэз³и. За очень короткое время вышелъ цѣлый рядъ издан³й Hertz'евской обработки.}. Къ поэмѣ Готфрида непосредственно примыкаетъ драма Рихарда Вагнера {Кромѣ Готфрида и Томаса, Р. Вагнеръ зналъ, повидимому, "VolksbuchIein" 1498.}.

  

  

   Любовь, послужившая темой для легенды,- любовь, нарушившая всѣ традиц³и того общества, среди котораго жили Тристанъ и Изольда. Вѣдь Изольда - королева, въ представлен³и людей той эпохи она должна была быть образцомъ всѣхъ женскихъ добродѣтелей. Еще тяжелѣе былъ грѣхъ Тристана, обманувшаго своего дядю, короля, который любилъ его, какъ сына. Онъ добровольно взялся исполнить поручен³е - привести своему повелителю и другу невѣсту и потому долженъ былъ особенно щепетильно отнестись къ чести Изольды, которую взялъ, совершенно не задумываясь о послѣдств³яхъ своего поступка. Но средневѣковая поэз³я очень блѣдно намѣчаетъ конфликтъ между долгомъ и любовью въ душѣ Тристана. Сама Изольда ни минуты не терзается тѣмъ, что ей приходится сразу отдаваться двоимъ. Она не проявляетъ ни малѣйшаго желан³я бѣжать отъ мужа, чтобы жить только съ Тристаномъ, и даже послѣ эпизода съ "любовнымъ гротомъ" добровольно возвращается къ Марку и продолжаетъ его обманывать съ Тристаномъ. Что подобнаго рода поведен³е дисгармонировало съ нравственнымъ самосознан³емъ эпохи, когда легенда о Тристанѣ и Изольдѣ впервые входитъ въ литературу, доказываютъ друг³я произведен³я поэтовъ, обрабатывавшихъ аналогичныя темы. Такъ, напримѣръ, Chrétien въ своемъ любовномъ романѣ (Cligès) {См. Souchier. Истор³я фр. лит. и Goltner IV и I pg. 209.} рѣзко порицаетъ женщину, дарящую свою любовь двоимъ мужчинамъ сразу. Marie de France въ одномъ стихотворен³и возноситъ "благоухающую любовь" Тристана и Изольды, а въ другомъ lais самыми отталкивающими чертами рисуетъ прелюбодѣян³е. Казалось бы, что французск³е поэты и народное предан³е должны были вынести суровый приговоръ любовникамъ, а между тѣмъ и кельтск³я пѣсни, и творцы средневѣковыхъ поэмъ всей душой имъ сочувствуютъ и самыми мрачными красками изображаютъ "предателей", осмѣлившихся имъ помѣшать. Но насъ не должна удивлять эта раздвоенность, непослѣдовательность поэтовъ XII и XIII столѣт³й: они воспринимали на вѣру фабулу старой саги, она ихъ связывала и не давала развернуться ихъ житейской наблюдательности, ихъ личнымъ взглядамъ на нравственность.

   Сага снимаетъ всю моральную отвѣтственность со своихъ героевъ тѣмъ, что всячески выдвигаетъ мотивъ "любовнаго напитка". То же дѣлаютъ и поэты XII и XIII столѣт³я, хотя они писали "Тристана", уже не раздѣляя полностью вѣры саги въ чародѣйственную силу рокового зелья. Но такъ велика сила традиц³и и безпомощность психологическаго творчества XII ст., что Томасъ и Готфридъ нарочно замалчиваютъ вопросъ о томъ, не любила ли Изольда Тристана еще до роковой неосторожности съ волшебнымъ напиткомъ? Готфридъ, впрочемъ, пытается намѣтить нѣжное зарожден³е въ сердцѣ злато-власой дѣвы любви къ молодому герою, когда онъ раненый лежитъ въ ея комнатѣ, но потомъ сразу обрываетъ этотъ новый мотивъ. Такъ, напримѣръ, онъ довольно рельефно говоритъ о борьбѣ между "Treue" и "Liebe", терзающей душу Тристана послѣ того, какъ онъ выпилъ зелье. Его вообще больше, чѣмъ кого-либо, интересуетъ вопросъ о моральной отвѣтственности любящихъ. Но боязнь нарушить разъ навсегда установленный взглядъ на супружескую вѣрность заставляетъ и Готфрида разрѣшить вопросъ личной отвѣтственности любовниковъ въ духѣ чудеснаго напитка {Этотъ напитокъ встрѣчается, впрочемъ, и въ античной поэз³и.}, въ который онъ самъ наврядъ ли вѣрилъ.

   Только Рихарду Вагнеру удалось сгармонировать основной трагизмъ сюжета съ свободной любовью Тристана и Изольды, и только его драма, въ которой мотивъ любви открывается совершенно независимо отъ дѣйств³я любовнаго зелья, можетъ взволновать и потрясти современнаго зрителя. Итакъ, увлечен³е средневѣковыхъ поэтовъ Тристаномъ объясняется не наивной вѣрой ихъ и психологической близостью къ первобытному кельтскому м³ровоззрѣн³ю. И Томасъ, и Готфридъ были прежде всего поражены той элементарной силой, въ которой - по смыслу древней саги - внутреннее право человѣка на счастье и радость жизни противополагается злому и мертвящему укладу общества, вѣчная правда любви - внутреннему безсил³ю законовъ по-вседневной жизни.

   Индивидуализмъ Кельтовъ освѣтилъ робк³я искан³я личнаго счастья, счастья, доступнаго всѣмъ людямъ, независимаго отъ кастоваго характера средневѣковья. И бурный, бѣшеный потокъ страстной любви, вливш³йся въ поэз³ю сѣверныхъ сказан³й, поглотилъ маленьк³е, еле прорывающ³еся ручейки любовныхъ дерзан³й французской поэз³и, чтобы разлиться широкой рѣкой по всей истор³и духовной жизни средневѣковья.

   Но, помимо эмоц³ональныхъ элементовъ, эта сага содержитъ и элементы глубокой м³ровой философ³и, которые сближаютъ ее съ эллинскими миѳами. Тристанъ и Изольда въ кельтскомъ предан³и - какъ бы олицетворен³я двухъ началъ дня и ночи, эмоц³ональнаго и интеллектуальнаго начала {См. предислов³е Веселовскаго къ русскому издан³ю роману Бедье (см. А. Cleater и В. Crump. Tristan and Isolde).}. На это указываютъ мног³я черты первоначальной легенды, придающ³я Тристану и обѣимъ Изольдамъ божественныя черты. Миѳъ есть идеальное подоб³е м³ровой жизни, это - безсознательная философ³я народа о величайшихъ явлен³яхъ быт³я, воплощенная въ живые образы. Миѳъ содержитъ въ себѣ правду, къ которой стремятся лучш³е люди всѣхъ временъ и народовъ, и потому разсказъ о борьбѣ въ душѣ человѣка двухъ началъ, двухъ правдъ - правды дня и правды ночи - вѣчно будетъ волновать всѣхъ чуткихъ.

   Свое величественное и пластическое выражен³е эта миѳическая основа нашла въ драмѣ Вагнера. Его философ³я побѣды ночи надъ днемъ, его олицетворен³е интеллектуальнаго начала въ образѣ Тристана (Todgeweihtes Haupо) и эмц³ональнаго въ Изольдѣ (Todgeweihtes Herz) говоритъ съ нами на языкѣ вѣчныхъ символовъ и наполняетъ нашу душу благоговѣн³емъ. Вагнеръ раскрылъ миѳическую сущность истор³и любви Тристана и Изольды и этимъ вызвалъ интересъ къ отыскан³ю духовныхъ сокровищъ средневѣковья.

   Такова та идеальная сущность, которая придала разсказу о преступной связи Тристана и Изольды нравственную и трагическую силу. Ея глубокая мораль оградила романъ отъ того, чтобы превратиться въ забавную истор³ю на тему ménage à trois съ обманутымъ мужемъ и радостями любовника. Если исключить нѣсколько незначительныхъ по своимъ художественнымъ достоинствамъ вар³антовъ, она во всѣхъ своихъ передѣлкахъ остается чистой и глубоко серьезной повѣстью о страдан³яхъ любви... Поэтому легенда мног³я столѣт³я привлекала къ себѣ сердца поэтовъ. Можетъ быть, и Данте подъ вл³ян³емъ знакомства съ кельтской сагой обработалъ эпизодъ Франчески и Паоло {См. предислов³е Веселовскаго къ роману Бедье.}, любовный напитокъ замѣненъ чтен³емъ Ланцелота. Зарожден³е любви въ сердцахъ любящихъ представлялось и Данте какимъ-то чудомъ, для котораго нужны волшебныя чары.

   Тайна великихъ произведен³й искусства заключается въ томъ, что въ нихъ личныя переживан³я и идеи сплетаются тѣсно между собой и что они облекаются художникомъ въ такую форму, которая, дѣйствуя на насъ своей живой, непосредственной правдой, вмѣстѣ съ тѣмъ отодвигаетъ наши жизненныя переживан³я въ идеальную перспективу. Поэтому частые споры о томъ, какое событ³е изъ своей жизни хотѣлъ изобразить хотя бы, напримѣръ, Толстой въ той или другой части "Войны и М³ра" или "Анны Карениной", свидѣтельствуютъ только о чрезвычайно упрощенномъ пониман³и искусства. Такое же отсутств³е чуткости проявляютъ нынѣ мног³е "вагнер³анск³е литераторы", которые послѣ опубликован³я - въ 1904 году - prof. Golther'омъ переписки Вагнера съ Матильдой Везендонкъ хотятъ въ "Тристанѣ и Изольдѣ" Вагнера видѣть только "личную исповѣдь", а не произведен³е художественно-философское, написанное на м³ровую, по своей глубинѣ, тему.

   Во всѣхъ этихъ ссылкахъ заключена только часть истины о творчествѣ композитора "Тристана и Изольды". Несомнѣнно, что Вагнеръ избралъ для своей первой музыкальной драмы средневѣковую легенду о любви и смерти потому, что въ истор³и своей любви къ Матильдѣ Везендонкъ увидѣлъ подоб³е старинной поэмы о "Тристанѣ и Изольдѣ". "Я хочу,- такъ писалъ онъ Фр. Листу,- чтобы моя драма была памятникомъ моей любви и потомъ - покрыться чернымъ флагомъ, развѣвающимся въ концѣ поэмы... и умереть". Но, вдумываясь въ свою тему, Вагнеръ понялъ, что источникъ любовнаго трагизма находится не только въ тиранн³и условностей повседневной жизни. Онъ увидѣлъ въ этой легендѣ выражен³е основного закона жизни - стремлен³е человѣка слиться съ метафизической основой вселенной.

   Тема Трисгана, столкновен³е между вѣчной правдой закона любви и насил³емъ общественнаго уклада, составляетъ, вообще говоря, основной мотивъ всего вагнеровскаго драматическаго творчества. Вагнеръ узналъ впервые легенду о Тристанѣ во время своего дрезденскаго пер³ода (1842-1849). Въ эти годы онъ внимательно изучалъ старо-нѣмецк³й эпосъ и тогда еще познакомился со всѣмъ тѣмъ поэтическимъ матер³аломъ, переработка котораго составила, впослѣдств³и, важнѣйшую задачу его художественной дѣятельности. Изучая одновременно пѣснь о Нибелунгахъ и поэму Готфрида Страссбургскаго, Вагнеръ пришелъ къ убѣжден³ю, что между всѣми народными миѳами есть коренное сродство.

   "Великое сродство всѣхъ истинныхъ миѳовъ", такъ говоритъ онъ въ VI томѣ собран³я сочинен³й, "какъ я его позналъ, благодаря моимъ постояннымъ искан³ямъ, раньше всего заставило меня понять, что миѳы, интересовавш³е меня, являются лишь вар³ац³ями одной общей темы. Эта мысль особенно сильно поразила меня, когда я сопоставилъ истор³ю любви Тристана и Изольды съ отношен³ями Зигфрида и Брунгильды. Подобно тому, какъ въ истор³и языка одно слово, вслѣдств³е фонетическаго измѣнен³я, можетъ дать происхожден³е двумъ совершенно различнымъ по виду словамъ, такъ и одинъ миѳъ, вслѣдств³е измѣнен³я или аналогичнаго перемѣщен³я мотивовъ, порождаетъ два весьма сходныхъ, съ перваго взгляда, вар³анта".

   А между тѣмъ обѣ легенды находятся въ полной гармон³и между собой, и Тристанъ, такъ же, какъ и Зигфридъ,- жертва заблужден³я, которое лишаетъ его дѣйств³я всякой свободы: онъ отыскиваетъ въ невѣсты для своего повелителя женщину, предназначенную ему закономъ природы, и находитъ смерть въ водоворотѣ событ³й, вызванныхъ его собственной ошибкой. Но въ то время, какъ поэтъ Зигфрида, стремивш³йся прежде всего воспроизвести въ гранд³озномъ цѣломъ миѳъ о Нибелунгахъ, могъ описать только смерть героя, погибающаго отъ гнѣва и мести любимой женщины, принесшей себя вмѣстѣ съ нимъ въ жертву року, поэтъ Тристана избралъ своей главной задачей описан³е мучен³й, на которыя были обречены до самой смерти два взаимно любящ³я сердца съ той минуты, когда они впервые познали близость. Въ Тристанѣ яснѣе и опредѣленнѣе говорится о томъ, что составляетъ и тему Зигфрида, о смерти отъ "любовнаго страдан³я". Несмотря на глубокую пропасть, отдѣляющую проповѣдь коммунизма въ "Кольцѣ" отъ яркаго индивидуализма "Тристана", мы, при внимательномъ изучен³и той психологической проблемы, которую Вагнеръ ставитъ себѣ въ "Тристанѣ и Изольдѣ", можемъ открыть глубокую послѣдовательность въ развит³и его м³ровоззрѣн³я, о которой Вагнеръ говоритъ въ только что приведенномъ отрывкѣ. Вѣдь вполнѣ опредѣленной чертой прежней Вагнеровской вѣры въ религ³ю революц³и, какъ теперь - въ религ³ю индивидуализма, является также то высокое значен³е, какое онъ придаетъ чувственной любви, инстинктивному влечен³ю мужчины къ женщинѣ. По его мнѣн³ю, въ ней лежитъ основа всякой нравственности, естественный источникъ альтруизма. Человѣческая любовь есть "полное удовлетворен³е эгоизма въ совершенномъ отречен³и отъ эгоизма". Безконечная "глубина, божественность и правда" любви заключается въ томъ, что только въ ней человѣкъ, отдѣльное явлен³е жизни, получаетъ абсолютную цѣнность, что только, благодаря любви, человѣкъ становится богомъ для своего ближняго ("homo homini deus est"). "Чувство любви - есть сама вѣчность", такъ пишетъ онъ своему другу Рекелю. Итакъ, человѣкъ выполнитъ свое назначен³е и найдетъ свое искуплен³е, сольется съ абсолютомъ, когда съ полнымъ довѣр³емъ отдастся влечен³ю любви. Это основная тема всѣхъ большихъ драмъ Вагнера перваго пер³ода. Эту вѣру въ искупляющее значен³е л³обви - "чувство любви есть сама вѣчность" - Вагнеръ сохранилъ и въ пер³одъ создан³я Тристана. Но, если' утвержден³е жизни, желан³е всецѣло отдаться дѣйствительности, являлось въ первомъ пер³одѣ творчества основой высшей нравственности человѣка и смысломъ всей человѣческой жизни, то теперь - въ годы написан³я Тристана - когда его душу охватилъ мрачный и безпросвѣтный пессимизмъ, отрицан³е воли къ жизни, смерть представлялась ему итогомъ всей человѣческой мудрости.

   Къ этой высшей мудрости приводитъ любовная страсть, ибо аккордъ смерти есть естественный разрѣшающ³й аккордъ того желан³я вырваться изъ оковъ тѣлесности, которое любовь зажгла въ душѣ Тристана и Изольды. Не отвлеченнымъ мышлен³емъ, а живымъ непосредственнымъ чувствомъ они познали послѣднюю правду м³ра. Эта величайшая правда есть правда смерти, ибо только она раскрыла передъ Тристаномъ и Изольдой врата царства ночи, царства безтѣлеснаго взаимнаго сл³ян³я, которое одно лишь и можетъ дать полное успокоен³е ихъ жуткому томлен³ю страсти. Поэтому любовные экстазы Тристана и Изольды все больше и больше углубляютъ ихъ жажду смерти. Все второе и третье дѣйств³е "Тристана" - это вдохновенный гимнъ смерти, и вся концепц³я музыкальной драмы задумана Вагнеромъ скорѣе въ духѣ лирики Новалиса, чѣмъ какъ сценическая обработка средневѣковой легенды.

   Внѣшняго дѣйств³я въ послѣднихъ двухъ актахъ почти нѣтъ. Вся драма совершается въ таинственной глубинѣ души обоихъ любящихъ: "жизнь и смерть, все значен³е и существован³е внѣшняго м³ра отнынѣ зависятъ исключительно отъ внутреннихъ, душевныхъ движен³й" (Zukunftsmusik). Внѣшн³й м³ръ, съ его законами чести, вѣрности, дружбы, славы, все это отошло отъ нихъ, какъ далекая мечта, какъ сонъ, съ того момента, какъ Брангена подала имъ напитокъ. "Осталось лишь томлен³е, ненасытное томлен³е и единственный исходъ - смерть, небыт³е, вѣчная ночь". Съ напиткомъ любви Тристанъ и Изольда "принимаютъ въ себя и знан³е послѣдней правды жизни"; въ дальнѣйшемъ ихъ поступками руководитъ не желан³е жить, а желан³е умереть. Тристанъ бросается на мечъ Мелота, онъ срываетъ съ себя повязки, чтобы умереть на рукахъ Изольды. Даже, еслибъ всѣ внѣшн³я обстоятельства жизни измѣнились такъ, что ужъ ничто не помѣшало бы обоимъ любящимъ всецѣло отдаться другъ другу, ихъ рѣшен³е умереть осталось бы неизмѣннымъ, ибо въ реальномъ м³рѣ чистая любовь, о которой они мечтаютъ, неосуществима. Царство дня по существу своему враждебно любящимъ; сама личность является препятств³емъ для полной любви. Въ д³алогѣ, во второмъ актѣ, Тристанъ объясняетъ своей возлюбленной, что нужно, чтобы двойственность между "я" и "ты" кончилась исчезновен³емъ для того, чтобы ихъ любовная страсть достигла утолен³я.

   Въ этой глубоко идеалистической основной темѣ .Тристана', въ этомъ пониман³и смерти, какъ единственнаго разрѣшен³я страстной любви, лежитъ огромная разница между средневѣковымъ эпосомъ и драмой Вагнера. Въ эпосѣ главной движущей силой является волшебный напитокъ, въ драмѣ Вагнера настоящая любовь расцвѣтаетъ послѣ того, какъ Тристанъ и Изольда рѣшились умереть; эта любовь жила въ нихъ уже раньше, и только передъ лицомъ смерти они рѣшились признаться въ своемъ чувствѣ другъ другу. Правда, у Готфрида, какъ это было указано выше, мы встрѣчаемся съ попыткой намѣтить зарожден³е любви Тристана и Изольды, уже во время первой поѣздки Тристана въ Ирланд³ю, но это только блѣдный намекъ на любовную драму у Вагнера. У Томаса умирающ³й Тристанъ говоритъ Кахердину: "Пусть вспомнитъ (Изольда) о нашихъ былыхъ утѣхахъ, о великихъ горестяхъ, о великихъ печаляхъ и радостяхъ, о сладостяхъ нашей вѣрной и нѣжной любви: пусть вспомнитъ о любовномъ зельѣ, выпитомъ вмѣстѣ на морѣ. О это смерть свою мы тамъ испили!"

   Но Вагнеръ не зналъ этихъ словъ, да и сами выражен³я: "el beire fud la nostre mort", "nostre mort i avum beu" носятъ иной характеръ, чѣмъ слова о смерти въ вагнеровской драмѣ. Стоитъ только сравнить сцену на палубѣ корабля у Готфрида Страссбургскаго и въ музыкальной драмѣ Вагнера (въ первомъ актѣ, въ смыслѣ внѣшняго дѣйств³я Вагнеръ слѣдуетъ средневѣковой поэмѣ), чтобы увидѣть, какъ совершенно по иному, чѣмъ эпосъ XIII вѣка, трактуется тема любви и смерти у Вагнера. Въ эпосѣ любящ³е только въ силу случайныхъ причинъ выпиваютъ любовное зелье. У Вагнера господствуетъ сознательная воля. Тристанъ и Изольда рѣшились выпить напитокъ смерти и тотъ напитокъ любви, который подаетъ имъ Брангена, еще больше укрѣпляетъ ихъ въ желан³и умереть. Въ эпосѣ любовники борются за свою жизнь и стараются спастись отъ смерти. У Вагнера они съ перваго момента драмы стремятся къ неизбѣжному, къ смерти.

   Крайняя упрощенность внѣшняго дѣйств³я "Тристана" часто давала поводъ упрекать произведен³е Вагнера въ совершенномъ отсутств³и драматическаго движен³я. Дѣйствительно, ни одна драма не противорѣчитъ до такой степени традиц³оннымъ требован³ямъ театральной эстетики. Уже съ начальныхъ сценъ перваго дѣйств³я мы знаемъ всю развязку драмы и никакой ходъ внѣшнихъ событ³й не можетъ измѣнить развит³я внутренней жизни героевъ. Только то, что происходитъ въ глубинѣ души Тристана и Изольды, имѣетъ характеръ драматической реальности. Все остальное лишь "химеры, сны разсвѣта", отъ которыхъ любящ³е бѣгутъ въ царство вѣчности, царство смерти. Всѣ свѣтовыя лин³и внѣшней драмы, какъ въ фокусѣ, концентрируются въ опредѣленной точкѣ, чтобы отсюда уже разлиться волнами чисто внутреннихъ переживан³й. Углубляясь въ психолог³ю дѣйствующихъ лицъ, Вагнеръ раскрываетъ передъ нами тѣ вѣчныя, элементарныя, общ³я всему человѣчеству чувства, которыя лежатъ въ основѣ всѣхъ личныхъ переживан³й его героевъ, и тѣмъ самымъ его драма принимаетъ характеръ философской общности. Это вѣчное, элементарное содержан³е драмы Вагнера толкаетъ ее въ объят³я музыки, ибо только музыка можетъ, непосредственно дѣйствуя на чувства, передать космическую, очень сильную, но неопредѣленную эмоц³ю любовнаго томлен³я, этого желан³я "въ наростан³и волнъ, въ пѣснѣ стих³й, въ безпредѣльномъ дыхан³и м³ровъ - растаять, исчезнуть, все забыть"...

   И въ силу этой основной темы "Тристанъ и Изольда" наиболѣе музыкальная изъ всѣхъ драмъ Вагнера. Здѣсь на дѣлѣ сбывается недоступный идеалъ любви, идеалъ взаимнаго сл³ян³я обоихъ любящихъ: слово всецѣло переходитъ въ музыку и музыка въ слово. Изъ выражен³я мысли рождается выражен³е чувства, и связанная рѣчь часто переходитъ въ отрывочныя предложен³я и восклицан³я. Поэтому Вагнеръ по справедливости могъ сказать, "что въ этомъ моемъ произведен³и больше музыки, чѣмъ въ какой либо изъ моихъ прежнихъ оперъ", (Ges Schrif B. IX). Вмѣстѣ съ тѣмъ, вся музыка "Тристана" насквозь пропитана драматическими подъемами, всѣ ея оркестровые мотивы, вся ея музыкальная компановка всецѣло подчинены господствующимъ настроен³ямъ драмы. Эти настроен³я подсказывали Вагнеру по его собственному признан³ю,- всю ритмику, все гармоническое и мелодическое развит³е его музыки къ "Тристану". Эта сложная, смѣлая и неспокойная ткань модуляц³й, окутывающая музыку Тристана, эти бурныя секвенц³и являются какъ бы музыкальнымъ отражен³емъ того основного мотива томлен³я, искан³я, борьбы съ внѣшнимъ м³ромъ, на которомъ строится драма. Широкое примѣнен³е хроматики всецѣло связано съ утонченной нервностью ощущенья, съ глубокой внутренней свободой и романтикой чувства, характеризующими текстъ. Въ этой идеальной гармон³и между поэтическимъ содержан³емъ и музыкальной техникой лежитъ разгадка, почему эта пѣсня пѣсенъ современной эротики производитъ на насъ такое цѣльное и свѣжее впечатлѣн³е, будто она написана только вчера. Здѣсь Вагнеръ впервые примѣнилъ въ полной мѣрѣ свои теор³и "музыки будущаго", изложенныя въ его большихъ литературныхъ работахъ пятидесятыхъ годовъ. Въ основу его новой композиторской техники положенъ аналитическ³й принципъ. Это искусство - искусство постепенныхъ переходовъ, и музыкальная чуткость, съ какой онъ соединяетъ каждый отдѣльный тактъ "Тристана" съ мелод³ей каждаго послѣдующаго, свидѣтельствуетъ объ изумительной, техникѣ и глубокихъ музыкальныхъ знан³яхъ. Вся музыкальная ткань "Тристана" представляетъ собой одну непрерывную мелод³ю, построенную по психологическому принципу, т.е. такую, которая въ своемъ ритмѣ, въ своемъ темпѣ связана съ каждой отдѣльной строчкой драматическаго текста. Такая музыка, для которой формирующимъ элементомъ является слово, совершенно порываетъ съ традиц³ями прежней самодовлѣющей музыкальной формы: она разрушаетъ прежн³е законы симметр³и, на которыхъ строилась мелод³я до-вагнеровской музыки. Его мелод³я безконечна, она не прерывается по чисто-музыкальнымъ соображен³ямъ, она стремится вдаль неудержимо, какъ мысль. Поэтому Вагнеръ избѣгаетъ примѣнять "закругленныя окончан³я" раньше, чѣмъ это требуется въ силу драматической необходимости. "Безконечная мелод³я" вотъ одно изъ значите