Чернышевский Николай Гаврилович - Очерки гоголевского периода русской литературы

еское значение русской литературы имеет своим следствием то оригинальное состояние, в котором находится она относительно условий своего развития.]

   В Германии, Англии, Франции, где умственная жизнь развилась уже на множество отдельных самостоятельных отраслей, дальнейшие успехи каждой умственной деятельности зависят преимущественно от появления гениальных людей. В Германии, например, ныне нет беллетристов, подобных Диккенсу и Теккерею, и в этом состоит единственная причина жалкого состояния немецкой беллетристики, которое и продлится до той поры, пока явятся гениальные писатели. Условия, от которых зависит дальнейшее развитие русской литературы, совершенно не таковы. Они лежат в публике. Литература может вызывать публику к умственной деятельности, но не может ни заменить собою публику, ни существовать без поддержки со стороны публики. Мы говорим не о материальной поддержке (хотя и в этом отношении русская литература находится в положении вовсе неудовлетворительном: в пятнадцать лет вышли только два издания Пушкина, и оба издания вместе не составляют и 10 000 экземпляров), но о нравственной поддержке, которая гораздо важнее и, к сожалению, до сих пор еще очень слаба, чтобы не сказать: совершенно ничтожна. Помещались стихи в журналах - публика читала стихи, находила, что книжка журнала без стихов как-то не полна; вдруг журналы стали являться без стихов - публика ничего не сказала против этого; потом опять появились в журналах стихи - публика нашла, что, действительно, журнал выигрывает, помещая стихотворения.- Теперь пишутся романы из простонародного быта - публика находит это направление полезным. Прекрасно. Но пусть перестанут писаться романы из простонародного быта, что скажет публика?- Теперь публика более всего интересуется русскими повестями. Превосходный роман Теккерея не читается с такою жадностью, как посредственная русская повесть; а когда является повесть действительно хорошая, восторг публики беспределен. Но если бы вдруг перестали писаться русские повести, как вы думаете, что сказала бы русская публика?

   [Пожалела бы втихомолку, и ничего не сказала бы вслух. В самом деле, ведь можно жить не только без повестей, но и без литературы,- и не только без литературы, но и без хлеба, не правда ли? Лебеда и дубовая корка не лишены ни вкуса, ни питательности.

   Это не должно так продолжаться. Скромность и молчаливость, конечно, хорошие качества, но во всем вредно излишество, вредна и в литературных делах излишняя скромность со стороны публики. "Дали нам - мы очень рады и благодарны; не дают нам - что ж делать?" Как "что делать"? Должно требовать. Власть публики в литературных делах всесильна. Чего хочет публика, тем и бывает литература. Но желание должно же быть выражаемо,- иначе, как узнать его? Кто молчит, о том предполагают, что он ничего не хочет. Желание должно быть выражаемо сильно, неотступно - только неотступному желанию нельзя не повиноваться, а когда оно выражается слабо, робко, кому нужда обращать внимание? Когда литература или не достигает своего истинного значения, или уклоняется от него, в том всегда бывает виновна только публика, не кто другой. Общество не имеет права слагать с себя ответственность за недостатки, от которых терпит. Ведь ему нужно только выразить твердую, непреклонную волю, чтобы устранить всякий недостаток. Не говорите, что нет талантов - таланты есть, но что ж будут они делать, не находя нравственной поддержки в публике? А если бы и казалось вам, что нужны более многочисленные или более блестящие таланты для возвышения литературы, и за ними не будет остановки. Ведь дело известное, что в гениальных людях никогда не бывало еще недостатка, если только было открытое поприще для деятельности этим людям. Не говорите и того, что критика дурно исполняет свое дело - в этом опять кто же виноват, если не вы, составляющие публику? Ведь критика должна опираться на публику и совершенно зависит от настойчивости ее требований. Если вы не требуете неотступно, чтобы критика исполняла свое дело как должно, то какое же основание имеете вы ожидать от нее чего-нибудь?

   Публика должна сознать свои права на литературу, и тогда литература неуклонно пойдет вперед. Без того все успехи литературы случайны и непрочны.]

   Нельзя упрекать нашу публику в отсутствии сочувствия к литературе; нельзя упрекать ее и в неразвитости вкуса. Напротив, от особенного положения нашей литературы, составляющей самую живую сторону нашей духовной деятельности, и от состава нашей публики, к которой принадлежат все наиболее развитые люди, в других странах мало интересующиеся беллетристикою и поэзиею,- от этих особенностей происходит то, что ни одна в мире литература не возбуждает в образованной части своего народа такой горячей симпатии к себе, как русская литература в русской публике, и едва ли какая-нибудь публика так здраво и верно судит о достоинстве литературных произведений, как русская. Сам Байрон не был для англичанина предметом такой гордости, такой любви, как для нас Пушкин. Издание сочинений Байрона не было для англичанина национальное дело, каким недавно были для нас издания Пушкина и Гоголя. Вот вам факты относительно сочувствия публики; а за развитость ее вкуса ручаются тысячи случаев. Не говорим об оценке публикою наших собственных писателей, которая вообще очень справедлива. Но какую замечательную здравость вкуса обнаруживает постоянно наша публика и в оценке иностранных писателей! Французы восхищаются до сих пор Виктором Гюго и Ламартином - кто у нас разделяет эту ошибку? Англичане до сих пор ставят Бульвера наравне с Диккенсом и Теккереем - у нас кто не видит разницы между этими писателями? Нечего нам гордиться таким превосходством: оно происходит единственно оттого, что у нас занимается чисто литературными вопросами та часть общества, которая в Англии и Франции уже не хочет удостоивать своим вниманием этих, как там кажется, мелочей. Но как бы то ни было, от чего бы то ни происходило, не подлежит сомнению, что наша публика обладает, в нынешнем своем составе, двумя драгоценнейшими для развития литературы качествами: горячим сочувствием к литературе и замечательно верным взглядом на нее. Недостает нашей публике только одного: сознания [своих прав на литературу, а от этого-то и зависит весь успех дела. Хорошо идет литература - публика в восторге; дурно идет литература - публика молчит.

  

   В мои лета не должно сметь

   Свое суждение иметь.

  

   Да помилуйте, ведь нам уже чуть ли не полтораста лет, по счету поклонников реформы Петра Великого, а по счету славянофилов чуть ли не две тысячи лет,- долго ли же нам еще скромничать?

   Оставляя литературу без нравственной поддержки, на произвол случайных обстоятельств, публика не имеет права удивляться ее колебаниям. Общественное мнение должно было бы управлять литературою, неотступно требуя, чтобы она была его выразительницею; но общественное мнение молчит или много-много если шепчет какие-то невнятные речи,- очень натурально, что литература зависит от каприза случайностей, подчиняется влиянию предрассудков, не имея твердой опоры. Публика мало знает о закулисном положении нашей литературы; положение это, по правде признаться, не может возбуждать другого чувства, кроме сострадания. Мы говорим не об интригах самолюбий и мелочных расчетов, не о котериях и личных враждах,- все это общая принадлежность каждого человеческого дела, все это может возвышать или унижать только второстепенных, незначительных людей и остается без влияния на деятельность истинно замечательных талантов, возвышающихся над этими дрязгами: при том же, эти дрязги довольно известны публике,- можно сказать, только они одни из всех закулисных обстоятельств литературы и известны публике. Но есть отношения и обстоятельства гораздо более важные, о которых публика не имеет предчувствия, которые тяготеют над всеми без исключения талантами, и особенно над более замечательными талантами, и которые могут быть - и как легко могут быть!- отвращены только более живым влиянием общественного мнения на литературу. Чтобы публика могла знать, какого рода эти обстоятельства, укажем только два-три обстоятельства из этих закулисных отношений,- обстоятельства еще очень маловажные и невинные сравнительно с другими.

   Знает ли, например, наша публика о том, какие знаменитости, какие авторитеты признаются почти единогласно в литературном кругу? Читатель захохотал бы, если бы ему назвать имена этих знаменитостей, которых публика давно оценила по достоинству, признав их писателями бездарными или пустыми. Но мы не будем называть их - литературное жеманство так вошло в наши нравы, что невозможно и подумать без страха о такой дерзости,- нет сомнения, что и те робкие и общие указания, которые мы позволяем себе, уже покажутся в литературе нашей ужасною дерзостью. Скажем только, что публика ошибается, думая, что в литературном мире наиболее уважаются те имена, которые наиболее уважаются в публике,- как можно? у нас есть великие поэты, замечательные беллетристы, всеми уважаемые критики, над стихотворениями, повестями, статьями которых публика давно смеется или дремлет. Они свысока третируют тех, которые высоко стоят во мнении публики, и эти люди слушают их советов, восхищаются их произведениями, чуть не считают себя мелкими людьми сравнительно с ними, великими писателями. О, если бы публика знала, каким авторитетам поклоняется литературный мир!

   Даровитый поэт пишет пьесы, на которых не видно следа пошлой рутины; даровитый беллетрист написал повесть, уклоняющуюся от пошлой рутины,- публика придет в восторг от этих произведений, а знаете ли, каково бывает мнение литературного мира о них? Они осуждаются почти всеми авторитетами этого мира. Печатно это осуждение не выскажется,- ведь мы умеем быть скромными и всем говорить печатные комплименты,- но сколько словесных осуждений, сколько словесных мудрых замечаний выслушает от нас писатель, осмелившийся быть оригинальным! Когда-то мы припомнили читателям курьезный случай: один знаменитый критик и поэт доброго старого времени отказался поместить в своем журнале повесть Гоголя и не хотел говорить о "Ревизоре", опасаясь унизить свое достоинство рассуждением о таком глупом фарсе,- подобные суждения каждый день совершаются в литературном мире. Рутина господствует в нем. И поверьте, если истинно замечательные писатели пользуются каким-нибудь уважением в литературном мире, то вовсе не по доброй воле наших авторитетов, а вопреки их желанию и убеждению: только смутные отголоски общественного мнения склоняют этих авторитетов на некоторые уступки в пользу таланта и оригинальности: без того владычество посредственности и тривиальности было бы безгранично. Знаете ли вы, что сам Гоголь до сих пор еще не признан в литературном мире за великого писателя? Если бы это было можно, его с удовольствием втоптали бы в грязь, и нынешние печатные похвалы ему почти всегда только невольная уступка общественному мнению.

   "Это невероятно",- скажет читатель. Что и говорить, разумеется, невероятно. "Какое жалкое состояние литературных мнений!" - прибавит читатель,- разумеется, жалко было бы оно, если б существовали даже одни те причины к сожалению, которые указаны нами. Но высказанное нами маловажно сравнительно с тем, о чем мы скромно молчим, подражая скромности общества. Да, читатель, положение нашей литературы способно возбудить сожаление в самом апатическом человеке.

   Не торопитесь же осуждать русского писателя: о, если б вы знали, как неблагоприятны для развития его таланта обстоятельства и отношения, в которых он действует, вы подивились бы не бессилию, а силе его; вы подивились бы не тому, что он идет медленным и колеблющимся шагом, а тому, что он еще хотя как-нибудь идет. Не торопитесь осуждать русского писателя за недостатки его произведений, читатель: осуждайте за них себя. Вы виновны в жалком положении русской литературы: от вас она ждет и все еще не может дождаться нравственной поддержки. Ведь литература бывает сильна только тогда, когда опирается на публику,- а наша публика оставляет ее на произвол судьбы. От вас, читатель, зависит развитие русской литературы: выразите непреклонную волю вашу, чтобы она развивалась, и только тогда будет она иметь возможность развиваться.]

  

  

   Девять лет, прошедшие после смерти Белинского, были бесплодные для истории критики, и мы останавливаемся на обозрении деятельности Белинского, потому что нечего больше сказать о русской критике, лучшим и современным выражением которой остаются до сих пор его статьи. Но словесность наша не совершенно бездействовала в это время. Напротив, поэты и беллетристы, образовавшиеся в школе Белинского или действующие в духе, представительницею которого была его критика, достигли первенства в нашей литературе только уже в последние годы его жизни или после его смерти. В критике не нашлось людей, способных продолжать начатое им; но словесность, как могла, продолжала развиваться в направлении, на которое указывал он. В те годы писатели нового направления еще только завоевывали себе прочное положение в литературе; теперь они решительно господствуют в ней. Если обстоятельства позволят нам исполнить во всем размере план, по которому начаты наши "Очерки" и первая часть которого - обозрение критики - нами кончена, то мы должны будем обозревать, во второй части нашего труда, деятельность русских поэтов и беллетристов, начиная с Гоголя до настоящего времени. Отдельные издания произведений некоторых из этих писателей доставляют нам случай определить их значение для литературы в отдельных статьях, которые, однако ж, будут иметь непосредственное отношение к общей системе наших "Очерков".

  

  

   Впервые опубликованы в "Современнике": статья первая в No 12 за 1855 год, вторая - девятая статьи в NoNo 1, 2, 4, 7, 9, 10, 11 и 12 за 1856 год. В настоящее издание вошли статья первая, содержащая характеристику творчества Гоголя, статьи седьмая, восьмая и девятая, посвященные в основном литературно-критической деятельности Белинского. В пропущенных статьях (второй, третьей, четвертой, пятой и шестой) речь идет о критиках 30-40-х годов (Н. А. Полевом. О. И. Сенковском, С. П. Шевыреве, Н. И. Надеждине и др.), главным образом об их отношении к творчеству Гоголя.

   "Очерки" были задуманы как часть обширного труда по истории русской общественной мысли и литературы. Выход нового собрания сочинений Гоголя в 1855 году Н. Г. Чернышевский использовал как повод для развернутого обзора критики 1820-1840 годов. Названию цикла соответствует, собственно говоря, только первая статья, содержащая общую характеристику "гоголевского периода" в развитии русского реализма. До 1856 года имя Белинского находилось под строгим цензурным запретом. Автор "Очерков" с большим искусством, которое в нем высоко ценил В. И. Ленин, обходит цензурные препоны, анонимно цитирует "неистового Виссариона" (только в пятой статье цикла Чернышевский впервые смог открыто назвать его фамилию). "Очерки гоголевского периода..." воскрешали революционно-демократические традиции критики Белинского.

   Говоря об идейно-философской эволюции Белинского, о кружке Герцена и Огарева (Герцен фигурирует здесь под условным обозначением "друзья г-на Огарева"), Чернышевский утверждал, что важнейшее значение для развития передовой русской общественной мысли, литературы и критики имело освобождение от авторитета идеалистической философии, овладение основами материалистического мировоззрения. Указывая на живой постоянный интерес лучших русских умов к достижениям западной науки, он подчеркивал их умение критически переработать и творчески самостоятельно развить мировой опыт.

   Полемическая направленность "Очерков", их боевой характер очевидны: Чернышевский с позиций революционной разночинной демократии подвергает бескомпромиссной критике идеологов русского либерализма. В преддверии революционного подъема 60-х годов борьба за так называемое "гоголевское" направление, социально-критическое, против направления "артистического" приобретала острозлободневное политическое значение. Логическим продолжением этой борьбы явились, в сущности, все последующие литературно-критические выступления Чернышевского.

  

   Стр. 161. "Сельское кладбище" (1802) В. А. Жуковского (1783-1852) - перевод элегии английского поэта Томаса Грея (1716-1771); "Светлана" Жуковского напечатана в 1813 году; гоголевские "Вечера на хуторе близ Диканьки" - в 1831-1832 годах, "Ревизор" - в 1836 году.

   Стр. 165. "Телеграф" - "Московский телеграф" (1825-1834), журнал Н. А. Полевого (1796-1846). В критических статьях журнала пропагандировалась романтическая литература.

   ...явилась так называемая критика 1840-х годов...- Речь идет о Белинском.

   Стр. 170. ...в предостережениях со стороны людей, прямо смотрящих на вещи - имеется в виду Белинский.

   Стр. 172. ...разбор этого романа, помещенный в "Литературной газете" - рецензия в "Литературной газете" (1830) была написана Пушкиным.

   Стр. 173. Романы Лажечникова.- В 1830-х годах появились исторические романы И. И. Лажечникова "Последний Новик" и "Ледяной дом".

   В. Т. Нарежный (1780-1825) - автор романов и повестей: "Российский Жильблаз" (1814), "Бурсак" (1824), "Два Ивана, или страсть к тяжбам" (1825).

   "Ягуб Скупалов" (1830) - нравственно-сатирический роман П. П. Свиньина (1787-1839).

   Стр. 182. "...незлобивый поэт", "...питая грудь ненавистью" и др.- Слова из стихотворения Некрасова "Блажен незлобивый поэт..." (1852).

   Стр. 183. "Статьи о Пушкине".- Имеется в виду цикл статей Белинского "Сочинения Александра Пушкина".

   Стр. 185. ...сделался бы противником лучших и вернейших своих учеников.- Чернышевский лучшими и вернейшими учениками Гегеля считал левых гегельянцев и главным образом Л. Фейербаха.

   Стр. 191. ...в брошюре "Николай Алексеевич Полевой".- Брошюра о Полевом В. Г. Белинского была напечатана в 1846 году.

   Стр. 193. "Смерть велит умолкнуть злобе".- Строка из баллады Шиллера (1759-1805) "Торжество победителей" (1803).

   Стр. 195. "Слагай, к чему тебя влечет..." - Строки из "Эпистолы о стихотворстве" (1747) А. П. Сумарокова (1718-1777).

   ...автор проиграл свою тяжбу.- Речь идет о критических и исторических статьях в "Арабесках" Гоголя.

   Стр. 199. ...романы новейшей французской словесности.- Речь идет о французских романистах 1830-х годов - Бальзаке, Жюле Жанене. Эжене Сю, разоблачавших пороки буржуазного строя.

   "Елисей, или раздраженный Вакх" (1771) В. Майкова и "Энеида", вывороченная наизнанку" (1791-1796; 1802-1808) Н. Осипова и А. Котельницкого - шуточно-пародийные поэмы.

   Стр. 214. Тоггенбург - герой баллады Шиллера, переведенной В. А. Жуковским в 1818 году.

   Стр. 215. Калибан - персонаж в драме Шекспира "Буря", фантастический урод.

   Стр. 220. "Брынский лес" (1845) М. Н. Загоскина (1789 - 1852) и "Симеон Кирдяпа" (1843) Н. А. Полевого - исторические романы.

   Стр. 221. ...эти мнения были такого рода... - Чернышевский собрал воедино "мнения" разных противников Белинского - Сенковского, Булгарина, Шевырева, Полевого и др.

   Стр. 312. "В мои лета не должно сметь..." - цитируется "Горе от ума" Грибоедова.