Деледда Грация - Шутки жизни

  

   Источник: Журнал "Русская мысль", книга VI, 1908, стр. 141 - 165.

   OCR: В. Г. Есаулов, 7 июня 2010 г.

   Номера страниц предшествуют тексту и заключены в фигурные скобки {}.

  

  

   Гульо и его жена шли по Via Nazionale. Было начало ноября, но воздухъ былъ сырой и холодный, и небо покрыто свинцовыми тучами. Въ этотъ часъ - между 8 и 9 вечера - Via Nazionale почти всегда пуста, освѣщенная лиловымъ свѣтомъ электрическихъ фонарей; мног³е магазины уже закрыты, и отъ темноты двери и окна ихъ кажутся еще шире и больше; трамваи при фантастическомъ мелькан³и искръ исчезали точно въ какой-то пропасти. Вдали, у площади Terminus, посреди тумана, блестѣлъ фонтанъ и казался большой лиловой звѣздой.

   Гульо шли скоро, чтобъ согрѣться; жена взяла подъ руку мужа, и онъ тихонько дотрогивался до ея нѣжной ручки. Они были хорошо одѣты, но еще въ лѣтнихъ костюмахъ. Онъ имѣлъ видъ артиста, съ длинными волосами и въ легкой шапочкѣ; у молодой женщины, которая была немного выше его ростомъ, тоже соломенная шляпа съ ястребинымъ перомъ, изъ-подъ которой выглядывало смуглое личико, окаймленное черными густыми кудрями. Молодой человѣкъ разсказывалъ спутницѣ свой сонъ:

   - Я видѣлъ во снѣ, что издатель отвѣтилъ: принимаю "Весну" и даю тысячу лиръ, но онъ хочетъ пр³обрѣсти ее въ полную собственность и выпустить книгу подъ твоимъ дѣвичьимъ именемъ, потому что иначе, говорилъ онъ, романъ будетъ принятъ за переводъ.

  - Дѣйствительно ли то былъ сонъ, или ты его вообразилъ себѣ? - спросила Карина разсѣяннымъ тономъ.

  - Если бъ я и вообразилъ себѣ! Ты все равно не вѣришь въ сны!

   - У тебя всегда так³е странные сны! Да и у меня тоже! У меня сновъ было такъ много, что я перестаю имъ вѣрить! Но все равно, {142} сегодня я не въ духѣ, и ты ко мнѣ не приставай съ глупостями! Отъ голоду все равно не умремъ.

   Они помолчали немного, потомъ она сказала:

   - Что меня раздражаетъ, такъ это холодъ! Когда у меня холодныя ноги, мозгъ мой отказывается мыслить. Меня бѣситъ также, когда я подумаю о томъ, кто ты.

  - Кто же я? - спросилъ смѣясь молодой человѣкъ.

  - Ты несчастный, жалк³й "помощникъ помощника".

   Онъ былъ маленькимъ чиновникомъ ломбарда, а для Карины, врага всякихъ учрежден³й, ломбардъ въ особенности казался чѣмъ-то унизительнымъ и позорнымъ.

   - Хорошо. Покорно васъ благодарю. А кто же ты такая, разъ ты вышла за меня замужъ?

   - И я такая же, какъ ты... - пошутила она.

   - Но ты вовсе не должна была выходитъ за меня замужъ. Ты не нуждалась. Твой отецъ...

   - Довольно! - прервала она его мрачно.

   Они опять замолчали. У одного магазина остановились двѣ дамы, довольно элегантно одѣтыя; у одной изъ нихъ былъ большой шлейфъ, которымъ она, казалось, очень гордилась.

   - Чтобы успокоить мои нервы, - сказала тихо Карина, - я должна наступить на этотъ шлейфъ.

   И она, дѣйствительно, наступила на него и очень гордо прошла мимо къ великому ужасу мужа.

   "Элегантная" дама произнесла нѣсколько далеко не элегантныхъ фразъ по адресу Гульо, но они быстро затерялись въ толпѣ, и Карина хохотала, какъ дѣвчонва.

  - Зачѣмъ она распускаетъ свой хвостъ? Сама виновата.

  - Ты злая. А если бы тебѣ наступили на платье?

  - Я не ид³отка, и потому у меня никогда не бываетъ такого хвоста. Я зла, потому что холодно. Почему холодно? Почему мы бѣдны? Почему я не могу найти издателя, тогда какъ друг³я писательницы, тупыя, глупыя, кретинки, могли найти ихъ?

  - Твоя вина въ томъ, что ты считаешь себя выше всѣхъ, - отвѣтилъ Гульо отеческимъ тономъ. - Есть очень много женщинъ. которыя достигли кое-чего или потому, что были терпѣливѣе тебя, или потому, что не воображали себя Богъ знаетъ какими талантами, пока публика сама не признала ихъ таковыми. А ты думаешь, что ты ген³й, феноменъ какой-то, и считаешь себя жертвой потому только, что пять или шесть издателей отказались напечатать твое произ- {143} веден³е. Видишь ли, мнѣ кажется, если бы ты была скромнѣе, ты была бы счастливѣе.

   Вмѣсто отвѣта Карина засмѣялась, но мужъ не обидѣлся на это: онъ и самъ сознавалъ, что всѣ доводы его не имѣли основан³я и что онъ говоритъ все это, чтобы утѣшить ее.

   - А другая твоя вина въ томъ, - продолжалъ онъ, - что ты непремѣнно хочешь отдать твою рувопись извѣстному издателю, тогда какъ другой, болѣе скромный, можетъ быть...

   Карина фыркнула.

  - Я не могу больше, сдѣлай милость замолчи или я тебѣ выцарапаю глаза...

  - Спасибо. Ты очень мила.

   Они молча шли дальше и остановились только недалеко отъ театра, у книжнаго магазина, чтобы взглянуть на новыя книги.

   Теперь улица уже не была такъ пуста, всѣ спѣшили въ театръ, и экипажи то и дѣло подкатывали къ подъѣзду театра, гдѣ огненными буквами красовалось назван³е той комед³и, которая давалась въ тотъ вечеръ. Небольшая каретка остановилась у подъѣзда, когда Гульо поровнялись со здан³емъ, и изъ экипажа вышли двѣ дамы, - одна толстая, намалеванная, въ большой шляпѣ съ перьями, другая маленькая блондинка съ непокрытой головой, одѣтая гораздо проще. Старшая имѣла веселый видъ, а молодая грустными глазами взглянула на книги въ витринѣ магазина и машинально послѣдовала'за своей спутницей. Въ ея большихъ, зеленоватыхъ глазахъ, на мертвенно-блѣдномъ лицѣ, было столько печали, что Карина невольно подумала:

   "Она несчастнѣе насъ!"

   Но это ея не утѣшило.

   Они прошли дальше. Телѣжка, нагруженная желѣзомъ, которую везъ оселъ со страшнымъ грохотомъ, потому что желѣзо волочилось по землѣ, чуть было не наѣхала на нихъ, когда они проходили площадь.

   - Недоставало того, чтобы быть раздавленнымъ осломъ! Ну, пусть бы еще автомобиль наѣхалъ, а то оселъ!

   - Не все ли равно? Не такъ опасно зато, да кромѣ того это могло бы послужить намъ рекламой!

   - Никогда! Никогда! - вскричала Карина.- Помнишь, тѣ двое, какъ ихъ тамъ зовутъ? Хотѣли лишить себя жизни, но страдали оба... Красивою болѣзнью,и потому только не исполнили своего намѣрения, что боялись, что газеты напечатаютъ о томъ, какая у нихъ болезнь? {144}

  - Что же изъ этого слѣдуетъ?

  - Изъ этого слѣдуетъ, что я не желаю, чтобы мое имя фигурировало рядомъ съ осломъ. Однако скажи же мнѣ, наконецъ, куда мы идемъ?

  - Куда хочешь. Зайдемъ въ кафе? Я тебя угощу чѣмъ-нибудь, хочешь? - спросилъ онъ любезнымъ тономъ.

  - Благодарю. Мнѣ ничего не хочется, -отвѣтила она тѣмъ же тономъ.

   Каждый вечеръ повторялась эта комед³я: онъ предлагалъ Каринѣ зайти въ кафе, она отказывалась. Оба они знали, что позволить себѣ подобную роскошь они не могутъ, и тѣмъ не менѣе повторяли эту шутку. Проходя по площади Венец³и, они увидали коллегу Гульо, стоявшаго въ восхищен³и передъ окномъ колбасной.

   - Кальци! - позвалъ его Гульо.

   Тотъ обернулся. Это былъ человѣкъ неопредѣленныхъ лѣтъ, закутанный въ голубой плащъ, который носили лѣтъ 15 тому назадъ. На рыжеватыхъ вьющихся волосахъ его была надѣта набекрень какая-то сѣреньвая шапченка.

   - Какъ поживаешь? - спросилъ онъ Гульо.

   Онъ никогда не смотрѣлъ въ глаза Каринѣ и никогда не заговаривалъ съ нею первый.

  - А ты что подѣлываешь? Что новенькаго открылъ?

  - Я открылъ очень вкусную колбасу, - серьезнымъ тономъ отвѣтилъ Кальци.

  - Неужели? - спросилъ Гульо, притворяясь удивленнымъ и заинтересованнымъ, и началъ тоже смотрѣть въ окно магазина. Но Карина дернула его за платье.

  - Пойдемъ, - сказала она, - что тутъ смотрѣть? Пойдемте съ нами, синьоръ Кальци.

   Кальци пошелъ было рядомъ съ Гульо, но тотъ ему сказалъ:

   - Иди же съ другой стороны! Ты не знаешь прилич³й и никогда не сдѣлаешь карьеры.

   Кальци перешелъ на сторону Карины. Теперь на Корсо опять было пусто, туманъ все увеличивался, небо было черно, и фонари мигали своими желтыми огнями.

   - Какъ идутъ ваши дѣла со сватовствомъ? - спросила Карина Кальци.

   Кальци, со своимъ моноклемъ въ глазу, любуясь каждой витриной, весело расхохотался, очень довольный этимъ вопросомъ.

   - Превосходно! - отвѣтилъ онъ, - такой большой выборъ, что {145} затрудняешься... А отчего вы не надѣли того пальто, которое у васъ было въ тотъ вечеръ? Развѣ вамъ не холодно?

  - А я думала, что вы и не замѣчаете, что на мнѣ надѣто. Отчего вы спрашиваете?

  - Да такъ. Надобно терпѣн³е и хладнокров³е. Я тоже надѣюсь, наконецъ, вытянуть хорошую карту.

  - А та вдова?

   - Да она оказалась вовсе не вдовой...

  - Какого же чорта, - проговорилъ Гульо.

  - Не все ли равно, синьоръ Кальци, - сказала Карина,- если у нея есть деньги, то терпѣн³е и хладнокров³е...

  - Дѣло не только въ деньгахъ, дорогая синьора. Я чувствую, что вы понимаете меня. Послушайте только. - Онъ началъ протирать свой монокль и разсказывать.- Вчера я получилъ письмо, и замѣтьте, двадцатое письмо, - я тебѣ покажу его потомъ, Гульо. "Дорогой синьоръ, я прочла ваше объявлен³е въ "Tribuna" и думаю, что мои услов³я подойдутъ: 40 лѣтъ, пр³ятнаго характера, 30 тысячъ и т. д. Для болѣе подробныхъ переговоровъ приходите завтра въ 10 часовъ въ садикъ Карла Альберта; буду одѣта такъ-то и такъ-то, а вы воткните себѣ маргаритку въ петлицу". Довольно дороги теперь маргаритки.

  - Могъ бы воткнуть искусственную.

  - Ну, хорошо. Пошелъ. Встрѣтились. Оказалось нѣчто вродѣ носорога, но довольно пр³ятная въ общемъ; положимъ, не сорокъ лѣтъ, а цѣлыхъ 50. Показала свои бумаги. Все въ порядкѣ. Упомянулъ о долгахъ, обѣщала все уплатить. Такимъ образомъ разговаривая, мы дошли до Buton'а. Я останавливаюсь по привычвѣ и приглашаю ее выпить стаканчикъ кюрасао. Знаешь, кстати, что я открылъ? Настоящ³й ликеръ св. братьевъ Чертаза.

  - Неужели? Неужели? Гдѣ же? - воскликнулъ Гульо.

   - Разсказывайте дальше, синьоръ Кальци, - просила Карина.

   Но его больше интересовалъ ликеръ, и онъ предложилъ повернуть назадъ, чтобы показать Гульо, гдѣ онъ нашелъ этотъ ликеръ.

  - Идемъ! Идемъ! - нараспѣвъ протянулъ Гульо.

  - А я не пойду, - сказала Карина.

  - Но, синьора Катерина, я тогда больше не стану разсказывать.

   Всѣ повернули назадъ, тѣмъ болѣе, что туманъ увеличился и стало сыро и холодно. Зашли въ погребокъ, и Кальци продолжалъ свой разсказъ.

   - Итакъ, носорогъ былъ согласенъ. Выпили одинъ стаканчикъ, другой, трет³й, причемъ она непремѣнно хотѣла платить тоже. По- {146} томъ она сказала: "²²ойдемъ куда-нибудь ужинать и заплатимъ пополамъ". Хорошо. Пошли.

  - А потомъ она заставила тебя заплатить за все?

  - Нѣтъ, заплатили пополамъ. Но она такъ наѣлась и напилась, что заболѣла, и я былъ вынужденъ уложить ее въ постель и уйти. "Да благословитъ тебя Богъ и Его святая Матерь, - сказала она. - Дайте-ка намъ три стаканчива ликера, - прибавилъ онъ вдругь.

   Человѣкъ стоялъ за прилавкомъ, и около него прыгали двѣ маленьк³я собаченки. Карина нагнулась, чтобъ приласкать ихъ, и спросила.

  - Чѣмъ вы ихъ кормите?

  - Онѣ съѣдаютъ бисквитовъ на 30 чентезимовъ и немного молока.

   Карина отошла отъ собачекъ съ недовольнымъ видомъ.

  - Тебѣ нравятся собачки? На будущ³й годъ, когда мы будемъ богаты, я куплю тебѣ такую, - сказалъ Гульо.

  - Хорошо, хорошо, - перебилъ нетерпѣливо Кальци, - пейте же ликеръ! Какой ароматъ, какой дивный тонк³й вкусъ! Синьора Катерина, не правда ли, можно смаковать этотъ напитокъ?

  - Похоже на водку, - сказала Карина.

  - На водку! - обиженно воскликнулъ Кальци.

   Они вышли изъ ресторана вмѣстѣ, но Кальци повернулъ куда-то и лишь черезъ нѣсколько времени догналъ ихъ и проводилъ до дома. Гульо жилъ на улицѣ "20-го сентября" въ 5-мъ этажѣ высокаго красиваго дома около палаццо Барберини. Маденькая горбатая дѣвочка, сидя у подъѣзда дома, продавала газеты и, окутанная туманомъ въ эту сѣрую холодную ночь, казалась сказочнымъ гномомъ. Лицо ея съ большими выразительными глазами имѣло очень печальный видъ. Карина замѣтила это, и сердце ея сильно сжалось; болтовня Кальци раздражала ее, и ей захотѣлось сказать ему какую-нибудь дерзость.

   - Синьоръ Теодоръ, - сказала она, - отчего вы не лишите себя жизни? Кому нужна ваша жизнь?

   Онъ посмотрѣлъ на нее оторопѣлый, затѣмъ перевелъ свой взглядъ на Гульо и улыбаясь, показывая на свой лобъ пальцемъ, покачалъ головою. Войдя во дворъ, гдѣ билъ фонтанъ и въ нишѣ красовалась мраморная статуя, Кальци почувствовалъ какъ всегда какую-то робость и священный трепетъ. Онъ остановился, Гульо тоже, а Карина пошла спросить у консьержа, нѣтъ ли у него писемъ для нея.

   - Какая роскошь! Говорятъ, и на лѣстницѣ есть статуи, - сказалъ Кальци. {147}

   - Если бы ты видѣлъ лѣстницу - мраморная, покрыта коврами и уставлена живыми растен³ями! Я какъ-то заглянулъ туда, когда дверь была открыта.

   - Кто же живетъ здѣсь?

  - Одна богатая нѣмка съ компаньонкой. Вотъ кстати тебѣ бы подходящая невѣста.

  - Скажите! - проговорилъ Кальци, внутренно польщенный и невольно подымая голову.

   Гульо хотѣлъ было продолжать шутку, но слова замерли на его губахъ - возвращалась Карина со сверткомъ въ рукахъ.

   - Вотъ твой сонъ! - сказала она съ горечью, точно мужъ былъ виноватъ въ томъ, что ей опять вернули рукопись.

   Они пошли по другой лѣстницѣ, непокрытой коврами, Карина впереди, потомъ Гульо и сзади всѣхъ Кальци хотя его никто не приглашалъ, но ему хотѣлось знать, въ чемъ дѣло.

  - Даже не читали! Даже не читали! - восклицала Карина, быстро поднимаясь по лѣстницѣ, и голосъ ея звучалъ какъ-то глухо.

  - Что не прочли? - спросилъ Кальци, но, не получая отвѣта, обратился къ Гульо: - Неужели ты заставишь меня взобраться на верхушку, для того только, чтобы пожелать вамъ покойной ночи?

  - А ты развѣ не войдешь посидѣть?

  - Зачѣмъ?

  - Я дамъ тебѣ стаканчикъ вина.

  - Какого?

  - Тосканскаго.

  - А оно хорошее? Навѣрно, дрянь.

   Гульо хотѣлъ было обидѣться, но, въ противоположность Каринѣ, онъ умѣлъ сдерживаться и повторилъ свое приглашен³е еще разъ. Карина была уже наверху, а Гульо шелъ медленною, усталою походкою.

   - Сколько ступеней? Три тысячи? - спросилъ Кальци.

   Гульо не отвѣчалъ.

   Тогда Кальци взялъ его подъ руку:

  - Терпѣн³е и хладнокров³е! - сказалъ онъ и, понижая голосъ, спросилъ:

  - Как³я дѣла у твоей жены?

  - Эта рукопись - чудный романъ, который она написала. Она непремѣнно хочетъ имѣть дѣло съ извѣстными издателями, и они ей постоянно отказываютъ.

  - Скажи, пожалуйста! Твоя жена - писательница! Это новость! {148}

  - Но она еще ничего никогда не печатала и хочетъ сразу завоевать себѣ имя.

  - Скажи, пожалуйста! - повторялъ Кальци. - Длинный онъ?

  - Нѣтъ, скорѣе коротк³й, это болѣе новелла, чѣмъ романъ, но очень оригинально написанная. Я рѣдко читалъ что-нибудь болѣе интересное.

  - Я бы продалъ его. Помѣсти объявлен³е въ Tribuna. Всегда найдутся люди, имѣющ³е деньги, а издателя найти труднѣе.

  - Кальци - въ ужасѣ воскликнулъ Гульо, - если бъ она тебя услыхала!

  - Да, она изъ другого тѣста сдѣлана. Женщины никогда не разсуждаютъ.

   Они вошли въ темную переднюю.

  - Боже! что за воздухъ! Отчего вы не отворяете оконъ! - воскликнулъ Кальци.

  - Что ты говоришь, - разсердился, наконецъ, Гульо, - это пахнутъ цвѣты, которыя Карина принесла сегодня утромъ.

  - Цвѣты или не цвѣты, но вонь ужасная, и если ты не откроешь оконъ, я не войду.

   Гульо долженъ былъ открыть окно въ столовой (она же и гостиная), а Карина, снимая шляпу въ своей комнатѣ, въ ярости хотѣла. запустить своимъ сверткомъ въ Кальци: такъ онъ ей надоѣлъ.

   - Ты уже въ постели, спишь? - спросилъ Гульо полчаса спустя, входя въ спальню.

   Карина, закутанная по горло въ красное одѣялб, высунула изъ-подъ него свой пальчикъ въ знакъ того, что не спитъ.

  - А ноги твои?

  - Горятъ.

  - Какой типъ этотъ Кальци! - проговорилъ Гульо, раздѣваясь, - не хотѣлъ уходить, пока я ему не сказалъ, что за свертокъ у тебя въ рукѣ!

  - Могъ бы и не говорить! - краснѣя отъ негодован³я, сказала Карина.

  - Успокойся, успокойся, онъ знаетъ такъ много людей и можетъ поговорить кое съ кѣмъ, онъ знакомъ съ журналистами, депутатами, знаетъ разныя типограф³и; ты знаешь, вѣдь онъ что-то вродѣ комисс³онера.

  - Мнѣ не нужны так³е люди.

   - Тебѣ никто не нуженъ, а сама ты ничего сдѣлать не можешь!

   Она не отвѣчала, потому что это была горькая истина. Гульо взялъ въ руки одинъ изъ своихъ сапогъ и началъ его машинально {149} разсматривать; сапоги - болѣе лѣтн³е, чѣмъ зимн³е - совсѣмъ разваливались. Онъ вдругъ разсердился на жену.

   - Знаешь, иногда я не могу понять тебя. Что ты будешъ дѣлать теперь? Пойми, что никто изъ извѣстныхъ издателей не напечатаетъ твоего романа. Если бы произведен³е твое было даже ген³альнымъ, все равно не напечатаетъ. Отчего ты упрянишься? Отнеси его въ журналъ, пусть публика познакомится съ нимъ, напечатай объявлен³е. На что ты надѣешься? Ты похожа на человѣка, у котораго большой капиталъ и онъ, желая его удвоить, не отдаетъ его за обыкновенные проценты. Посмотри на другихъ писательницъ, онѣ начали въ провинц³альныхъ издан³яхъ, а потомъ дошли до толстыхъ журналовъ.

   Карина смѣялась, и Гульо, ободренный этимъ смѣхомъ продолжалъ, надѣвая ночную рубашку.

  - Есть журналы, которые отлично платятъ за листъ, а потомъ вьпускаютъ книгу отдѣльнымъ издан³енъ. Отчего ты...

  - Это, вѣрно, твой достойный коллега тебѣ посовѣтовалъ? - опять вспыхивая, проговорила Карина. - Платятъ, платятъ! Вы только и можете думать о несчастныхъ деньгахъ! Да, - продолжала она съ горечью, - у меня ничего нѣтъ! Отецъ не даетъ мнѣ того, что обѣщалъ, потому что ему надо прокормить какую-то ужасную женщину, а я ничего производительнаго дѣлать не могу. И потому вы хотите, чтобъ я свое искусство обратила въ ремесло! Вы хотите, чтобъ я помѣстила въ какой-нибудь журнальчиквъ всю свою душу, чтобъ получить за нее деньги на хлѣбъ, - деньги, которыя мнѣ дадутъ разные кучера и приказчики, читатели журнальчика! Ты хочешь...

   - Карина, не волнуйся! Я ничего не хочу! Карина моя!

   Онъ хотѣлъ поцѣловать ее, но она оттодвинула его.

   - Скорѣе продамъ я мой романъ какому-нибудь кретину, который его вьшуститъ подъ своимъ именемъ. Я себя унижу, но не унижу своего произведен³я.

   Гудьо вспомнилъ, что и Кальци говорилъ такъ же, но промолчалъ, не желая раздражать жены.

  - Но тотъ, кто купитъ твой романъ, тоже можетъ напечатать его въ маленькомъ журнальчикѣ или приложен³и, - замѣтилъ онъ только, не желая упонинать имени Кальци. онъ чувствовалъ, что между воззрѣн³ями Карины и Кальци - цѣлая пропасть.

  - Какой ты глупый! Кто покупаетъ книгу, тотъ ее самъ напечатаетъ, а не будетъ перепродавать ее.

  - Ну, хорошо, не сердись! О, как³я у тебя холодныя ножки, а ты сказала, что онѣ горятъ! {150}

  - Онѣ горятъ, потому что имъ надо горѣть. Я въ правѣ вообразить себѣ это. Видишь, пока ты говорилъ со своимъ коллегой, я вообразила себѣ, что я... Но зачѣмъ я говорю тебѣ это? Нѣтъ, не скажу, ты не заслужилъ этого.

  - Карина, - произнесъ молодой человѣкъ серьезнымъ тономъ, - и я былъ полонъ иллюз³и, думая, что я счастливъ, потому что работаю и иду рука объ руку съ моею женою; мы бѣдны деньгами, но богаты мечтами, любовью, силою воли, умомъ, у насъ есть все то, чего деньги дать не могутъ. А теперь мнѣ кажется, что эта иллюз³я исчезаетъ, потому что я знаю одну особу, которая, когда чувствуетъ себя хорошо и не преслѣдуема мелкими непр³ятностями жизни, говоритъ разныя высокопарныя слова, считаетъ себя сильной, гордится тѣмъ, что она бѣдна и въ то же время ген³й, что она добра и великодушна, и вдругъ, при первомъ столкновен³и съ шероховатостью жизни, теряетъ терпѣн³е, дѣлается зла какъ д³аволъ, и...

  - Я сплю, - сказала Карина, закрывая глаза, - преподобный отецъ можетъ повернуться въ стѣнкѣ и продолжать тамъ свою проповѣдь.

   Гульо почувствовалъ, что голосъ ея сталъ мягче, и повернулся не для того, чтобы говорить со стѣною, а потушить огонь. И вскорѣ въ комнатѣ, слабо освѣщенной свѣтомъ, такъ какъ на окнахъ не было шторъ, раздался звукъ поцѣлуя.

  

   Карина проснулась первая и, поднявъ голову, съ радостью увидала, что день былъ чудный и ясный. Небо было чисто, цѣлые мир³ады птицъ щебетали въ кустахъ и деревьяхъ виллы Барберини, и Каринѣ казалось, что это тихо падаютъ на мраморъ капли воды въ фонтанѣ, а отдаленный стукъ экипажей казался льющимся потокомъ. Къ этимъ звукамъ еще присоединилась скрипка: это игралъ молодой иностранецъ, живущ³й рядомъ. Карина начала прислушиваться къ пѣн³ю птицъ: особенно звонко и весело пѣли жаворонки, имъ было холодно, и въ крикѣ ихъ слышался призывъ.

   Карина вспомнила о вчерашнемъ сверткѣ, который она бросила на столъ, и сравнила свое произведен³е съ пѣн³емъ птицъ: это былъ такой же веселый, свѣж³й, полный счастья и сочности разсказъ, вполнѣ соотвѣтствующ³й заглав³ю книги. Тотъ, кто прочтетъ его, долженъ ощутить то же чувство, какое испытываетъ человѣвъ, слушая пѣн³е птицъ; такъ же, какъ птицы при наступлен³и зимы страдаютъ отъ холода и голода, такъ же страдаетъ и тотъ, кто написалъ романъ. Карина вовсе не предавалась иллюз³ямъ, хотя и говорила другое. Жалованья Гульо не хватало даже на самое необходимое {151} - въ Римѣ съ каждымъ годомъ все становилось дороже. Для того, чтобъ не мѣнять квартиры и не покидать этихъ веселыхъ комнатъ, которыя она такъ любила и гдѣ было такъ много солнца, она сдала друг³я двѣ комнаты жильцамъ, но всего этого было мало, мало! Карина отпустила служанку и довольствовалась поденщицей, приходившей на нѣсколько часовъ, - и этого было мало. Со всѣмъ этимъ она мирилась, но когда ей было холодно, она не могла преодолѣть своего нервнаго разстройства, и ее охватывала грусть при мысли о томъ, что будетъ съ существомъ, которое должно было появиться на свѣтъ, если она не достигиетъ того, къ чему стремится. И мечты ея, которыя прежде казались ей осуществимыми, какъ бы все больше и больше заволакивались туманомъ; ея нервы, какъ струны инструмента, натягивались все больше и больше, и на душѣ ея было такъ же туманно и мрачно, какъ на осеннемъ небосклонѣ, но вдругъ блеснувш³й лучъ солнца, крикъ жаворонва, вибрац³я яснаго утра вновь настраивали инструментъ, и облака разсѣивались.

   Когда проснулся ея мужъ, она произнесла слѣдующую философскую тираду:

  - Я слушала пѣн³е птицъ и подумала: у нихъ нѣтъ ни хлѣба, ни одежды, и все таки онѣ веселы, и не для себя только, а добросовѣстно желаютъ развеселить тѣхъ, кто ихъ слушаетъ. Почему мы не можемъ походить на птицъ и быть такими же?

  - Почему? - отвѣтилъ молодой человѣкъ, - потому что мы не можемъ просто взять то, что находимъ, какъ это дѣлаютъ птицы.

  - Потому что мы не умѣемъ взять, - сказала Карина.

  - Я же тебѣ говорилъ это самое вчера вечеромъ.

  - Не помню, чтобъ ты это мнѣ говорилъ вчера вечеромъ. Говорю тебѣ теперь, что сумѣю или нѣтъ, но я возьму то, что найду.

  - Что же ты сдѣлаешь?

  - Пойду къ редактору журнала и предложу ему "Весну". Если же онъ ея не возьметъ, продамъ первому, кто ее купитъ.

   Увидавъ, что она говоритъ серьезно, Гульо вскричалъ:

  - А я не допушу этого, не позволю! Понимаешь? Никогда не позволю!

  - Увидимъ! - пропѣла она.

   Потомъ встала, умылась, одѣлась и пошла отворятьдверь поден³цицѣ.

   - Здравствуйте, синьора, какой теплый день сегодня! - воскликнула входя маленькая старушка, на которой была надѣта мѣховая пелеринка, придававшая ей видъ дамы. {152}

  - Вы пришли поздно, - сказала Карина - затопите плиту.

  - Это вы встали рано, синьора, - сказала женщина, сбрасывая пелеринку, - и даже уже причесали свои чудные волосы! Если бы жена домовладѣльца видѣла, какъ вы всегда хорошо причесаны!

   Карина пошла въ спальню расшевелить мужа, который еще валялся въ постели.

  - Вставай, вставай, я хочу отворить окно!

  - Что съ тобою сегодня, птичка? - спросилъ онъ ее, - что ты видѣла сегодня во снѣ?

  - Оставь меня, я и такъ разстроена. Дай мнѣ отворить окно, а потомъ я уйду. Оставь меня, - повторяла она, стараясь высвободиться изъ его объят³й.

  - Въ тебя опять сегодня вселился бѣсъ, - сказалъ онъ, - куда ты хочешь идти такую рань?

   Пока онъ одѣвался, Карина отворила окно, высунулась и, несмотря на то, что привыкла къ обычной панорамѣ, разостлавшейся передъ нею, не могла удержаться отъ восклицан³я восторга. Ночью шелъ дождь, и, весь освѣженный, Римъ, слегка окрашенный розоватымъ свѣтомъ зари, казалось, постепенно выступалъ на фонѣ этого чуднаго осенняго утра, какъ заколдованный городъ, съ котораго волшебникъ сорвалъ пелены. Въ воздухѣ пахло левкоями; вдали на горизонтѣ - полоса зелени изумруднаго цвѣта, облака розовыя, пронизанныя желтыми полосами, - все это имѣло какой-то особенный волшебный видъ. Подъ окномъ Карины въ садахъ виллы Барберини осень с³яла во всемъ своемъ осеннемъ блескѣ. Деревья, покрытыя желтоватою, красною и коричневой листвою, еще съ блестѣвшими на нихъ каплями только что прошедшаго дождя, кусты съ шапками огромныхъ цвѣтовъ, птицы, вьющ³яся вокругъ бѣлыхъ мраморныхъ статуй, и ни малѣйшаго дуновен³я вѣтерка. Никакое присутств³е живого лица, ничто не нарушало тишины, - только изрѣдка шелестилъ, падая на мраморныя скамейки, желтый листъ, да тихо падали капли воды въ бассейнѣ фонтана. Весь садъ казался какимъ-то таинственнымъ, заколдованнымъ мѣстомъ, перенесеннымъ случайно въ центръ города. Этотъ садъ былъ единственною радостью Карины, онъ ей казался ея собственностью, потому что никто такъ не сжился съ нимъ, никто не ощущалъ такъ болѣзненно-остро его красоты. Она никогда не видала въ этомъ саду никого, кромѣ садовниковъ, ни днемъ, ни ночью при свѣтѣ луны только пѣн³е птицъ придавало ему жизнь, точно какой-нибудь злой духъ охранялъ его отъ взоровъ другихъ людей, да и самъ имъ не наслаждался.

   О, какъ бы она хотѣла спуститься туда въ это осеннее утро, {153} дышать этимъ чуднымъ воздухомъ, любоваться падающими желтыми листьями, различными тѣнями деревьевъ и воображать себѣ разные фантастическ³е образы, мелькающ³е между зеленью, обнимать эти старинныя статуи, точно забытыя вѣками, пѣть вмѣстѣ съ жаворонками, собрать въ кучи эти бѣдные листья, погибш³е отъ скуки, придать жизнь этому мертвому уголку и себя тѣмъ оживить! Кто ей мѣшаетъ сдѣлать это? Какой глупый драконъ сторожитъ у калитки и запрещаетъ входить? Она вспомнила о маленькихъ городскихъ садахъ, открытыхъ для публики, куда она иногда ходила посидѣть, и о садикѣ Карла Альберта, черезъ который она должна была проходить, если пойдетъ въ редакц³ю журнала, куда хотѣла отнести свою рувопись. И вдругъ она почувствовала, что сердце ея наполняется горечью при мысли о томъ, что она вынуждена промѣнять свое горячо любимое дѣтище на насущный хлѣбъ. Она отошла отъ окна и съ шумомъ его захлопнула.

   Гульо былъ одѣтым, меланхолически поглаживая свою далеко не новую шляпу рукою, глубоко вздыхалъ.

   - Теперь надо идти на каторгу! - проговорилъ онъ.

   Карина посмотрѣла иа эту шляпу, свидѣтельницу цѣлаго ряда неудачъ въ ихъ жизни, и сразу забыла все: и птичекъ, и чудный день, и очаровательную картину Рима, все это красивое и ненужное, что только что такъ радовало ее.

  

   Когда ушелъ мужъ, Карина написала отцу въ довольно дерзкомъ тонѣ, потомъ взяла свою рукопись, вышла изъ дому и направилась сначала на почту. Улицы уже были людны, небо голубое и ясное съ небольшими бѣлыми облачками на горизонтѣ. На площади, гдѣ помѣщалась почта, стояла толпа, пропусвая религ³озную процесс³ю; трамваи быстро мелькали, вспугивая публику, которая сторонилась отъ нихъ, какъ отъ чудовищъ. Карина любила толпу, у нея было какое-то врожденное чутье, умѣн³е быстро схватывать отличительныя черты людей, въ которымъ она вообще относилась довольно скептически. Священники шли впереди процесс³и, цѣлая толпа женщинъ съ фанатическими лицами, масса больныхъ, хромыхъ и увѣчныхъ тащились сзади, продавцы выкликали свои товары, приставая и къ парамъ и къ паломникамъ: "Два сольди! Два сольди! - выкрививалъ молодой бѣлокурый малый, - два сольди эти четки!" и совалъ ихъ чуть въ носъ напуганной женщинѣ. Мальчишки приставали къ пилигримамъ, желая почистить. ихъ запыленные сапоги; какая-то карлица въ мѣховомъ воротникѣ продавала билетики "счастья". Одинъ изъ паломниковъ остановился было изъ любопытства передъ нею. {154}

  - Впередъ! - раздался довольно суровый окрикъ одного изъ аббатовъ, и шеств³е тронулось дальше. Сквозь толпу протискивался какой-то патеръ, толстый, красный, весь въ поту; увидавъ его, одинъ уличный зѣвака отпустилъ плоскую шутку; Карина улыбнулась сначала, а потомъ ей стало стыдно за эту улыбку, и она быстро смѣшалась съ толпою. Когда она проходила черезъ улицу, человѣкъ, мчавш³йся на велосипедѣ, перерѣзалъ ей путь: она узнала въ немъ хроникера того журнала, въ редакщю котораго она несла свою рукопись, и почувствовала, что краснѣетъ.

  - А я вѣдь не застѣнчива! Я покраснѣла, точно онъ могъ догадаться, что я иду просить милостыню!

   Она пошла дальше.

   - Я не боюсь! - повторяла она себѣ, входя въ редакц³ю журнала.

   На лѣстницѣ она встрѣтила даму, одѣтую въ черное, и эта встрѣча ее еще больше подбодрила. Она поднялась довольно высоко по грязной, холодной лѣстницѣ; у дверей редакц³и она остановилась, такъ какъ сердце ея билось довольно сильно.

   Блѣдный малый съ равнодушнымъ лицомъ спросилъ ее, что ей угодно.

  - Редактора.

  - Онъ еще не пришелъ.

   Она, вспомнивъ, что рѣшила не стѣсняться, сказала рѣзко:

  - Но онъ мнѣ назначилъ въ 11 часовъ. Снесите мою карточку.

   Мальчикъ взялъ ея карточку, куда-то исчезъ и опять вернулся.

  - Подождите.

   Карина осмотрѣлась. Она находилась въ большой темноватой комнатѣ, по стѣнамъ которой стояли старые, обитые желтою матер³ей диваны, а посрединѣ - столъ, покрытый зеленымъ сукномъ. Какой-то господинъ, повидимому, авторъ изъ начинающихъ, скромно сидѣлъ въ углу и терпѣливо ждалъ. Карина тоже должна была вооружиться терпѣн³емъ и ждать; никто не обращалъ на нее вниман³я.

   Разные люди входили и уходили, изъ другой комнаты слышны были мужск³е годоса, кто-то говорилъ по телефону. Прошелъ мальчикъ съ чашкой кофе въ рукахъ. Карина его остановила и спросила, гдѣ редакторъ.

   Мальчикъ, проговоривъ "сейчасъ", прошелъ въ другую комнату и сказалъ, что редактора желаетъ видѣть какая-то дама, а чей-то насмѣшливый голосъ проговорилъ: "бѣдный редакторъ!"

   У Карины потемнѣло въ глазахъ. За кого ее принимаютъ? Или {155} просто жалѣютъ редактора, котораго одолѣваютъ просительницы? Она было рѣшилась встать и уйти, но мальчикъ просунулъ свою голову въ дверь и сказалъ:

   - Пожалуйте, барышня.

   Она улыбнулась, что ее такъ назвали, и пошла за нимъ въ кабинетъ редактора.

   Толстый и блѣдный господинъ съ черными бакенбардами сидѣлъ за полированнынъ какъ стекло столомъ и писалъ что-то.

   Карина посмотрѣла на него и замѣтила, что бакенбарды его не ровны - съ одной стороны длиннѣе, чѣмъ съ другой.

   - Хорошо, - сказалъ редакторъ, когда она предложила ему свою рукопись. - Приходите въ началѣ декабря за отвѣтомъ.

   Карина сама не помнила, какъ она очутилась на Via Nazionale. Ей было страшно грустно и въ то же время отрадно, что она принесла "жертву". Дома ее ждалъ сюрпризъ, который ее сначала очень обрадовалъ: маленькая собачка, которая ей вчера такъ понравилась въ ресторанѣ.

   Собачка уже чувствовала себя какъ дома и трепала бахрому на креслѣ. Увидавъ Карину, она посмотрѣла на нее чуть не человѣческиии глазаии. Карина взяла на руки грац³озное животное, подняла его кверху, положила себѣ на плечо и, наконецъ, бросила его себѣ на кровать. Снимая шляпу и накидку, она болтала съ собачкой, какъ съ ребенкомъ:

   - Какъ ты самъ попалъ сюда, Чипъ? Тебѣ холодно? Я надѣну на тебя мѣховую пелеринку Люч³и, мой милый! Подожди, успокойся! Вотъ такъ! Какъ ты красивъ теперь въ этой пелеринкѣ! Воображаю, какъ будетъ смѣяться этотъ типъ Гульо! Подожди, подожди!

   Она услыхала шаги Гульо по лѣстницѣ и побѣжала ему навстрѣчу.

   - Смотри ! - воскликнула она со смѣхомъ, - у меня уже есть ребенокъ.

   Онъ подошелъ къ кровати и тоже засмѣялся, увидавъ собачку въ мѣховой пелеринкѣ.

   - Какой сумасшедш³й этотъ Кальци! Это онъ, вѣрно, тебѣ прислалъ?

  - Да, это онъ! - смѣялась Карина, но когда щенокъ отказался есть говядину, которую она ему предложила, она огорчилась.

  - Человѣкъ, который ее принесъ, - сказала Люч³я - говорилъ, что она ѣстъ только бисквиты.

   - А! - проговорила Карина враждебнымъ тономъ, - значитъ мѣсто не для тебя, мой красавецъ! {156}

   Карина велѣла все-таки купить бисквитовъ, но была не въ духѣ, и, конечно, все обрушилось на Кальци. Собачка была такъ мила и забавна, что Карина часами возилась съ нею, мяла ее, причесывала, водила гулять. Однажды вечеромъ она замѣтила, что содержан³е собачки увеличило ихъ бюджетъ, и сказала:

   - Моя жизнь такая скучная и мѣщанская, что я не могу даже себѣ позволить никакого удовольств³я!

   Въ этотъ вечеръ пришелъ Кальци и съ мѣста въ карьеръ спросилъ у Гульо, что они собираются дѣлать на Рождество.

   - Да ничего. И рано объ этомъ думать.

  - А я уже подумалъ, - продолжалъ онъ, снимая свой плащъ и тщательно складывая его. - Замѣтили ли вы на улицѣ Туринъ, въ одномъ магазинѣ...

  - Синьоръ Теодоръ, - перебила его Карина, - мы рѣшили на Рождество зажарить ту собачку, которую вы мнѣ подарили, хотя я васъ объ этомъ не просила.

  - Скажите, пожалуйста! - проговорилъ Теодоръ, нисколько не обижаясь на ея слова, - а гдѣ же мой пр³ятель?

   Онъ посмотрѣлъ на щенка, объявилъ, что онъ очень худъ и что, вѣрно, синьора Еатерина его не кормитъ.

   - Онъ ѣстъ восемь бисквитовъ въ день.

  - Восемь бисквитовъ! да, можетъ быть, они невкусны? Знаете ли вы, гдѣ ихъ надо покупать? Хотите, я вамъ принесу ихъ самъ?

  - Мы бѣдны и не можемъ кормить собаку лучше. Намъ самимъ ѣсть нечего.

   Гульо замѣтилъ, что сегодня у Карины особенно убитый видъ. Она начала плохо переносить свою беременность, была блѣдна и худа, подъ глазами черные круги,и все лицо ея выражало одно страдан³е.

   И Кальци замѣтилъ это и, чтобы перемѣнить разговоръ, сталъ разсказывать Гульо о какомъ-то коньякѣ, который онъ только что открылъ, и о томъ, какъ отличить настоящее шампанское отъ поддѣльнаго.

   - Когда ты наливаешь шампанское въ стаканъ, - говорилъ онъ таинственнымъ голосомъ, дѣлая видъ, что наливаетъ что-то въ стаканъ, - смотри на жидкость: если струйка блеститъ какъ золото, вино настоящее.

   Карина,у которой на колѣняхъ сидѣла собачка, подняла голову, и Гульо, боясь, чтобъ она не сказала какой-нибудь дерзости, спросилъ:

   - Ну, а какъ твои брачныя дѣла? {157}

   - Такъ себѣ! Что ты пристаешь! - ероша свои волосы, но самодовольно улыбаясь, проговорилъ Кальци. - Трудно выбрать изъ 60-ти женщинъ, всѣмъ около 40 лѣтъ, и у всѣхъ хорошее приданое.

   - Мнѣ кажется, что вы хвастаетесь, - проговорила Карина.

   Тогда Кальци вытащилъ изъ кармана цѣлую пачку скомканныхъ писемъ, разложилъ ихъ на столѣ и сказалъ:

   - Вотъ и доказательства! Читайте!

   Карина читать не хотѣла, но Гульо взялъ н&