"justify"> Разгульный шум лесов,
И сердца жизнь живая,
И чувства огнь святой...
Здесь также поэт сознается, что бесполезно строить воздушные миры и мечтать про высоты; но теперь мысли его высказаны гораздо серьезнее; видно, что он восстает не против мышления, не против разума, которому так много был обязан, а только против злоупотребления ума, когда он пускается в мечтательные теории и отдаляется от жизни. Такую перемену произвело в Кольцове то время, когда он познакомился с высшими вопросами и хорошо передумал их. Его можно было бы сравнить в этом с алхимиком {Алхимиками назывались существовавшие в прежнее время ученые, которые думали, что можно найти средство делать золото и составить напиток, который, сохраняя постоянно молодость и красоту в людях, мог бы продолжить жизнь их на бесконечные времена. С этой целью алхимики произвели множество опытов и составивших науку, называемую алхимией.}, который долго искавши философского камня, убеждается наконец в нелепости алхимии, но вместо нее обращается к истинной науке и делает в ней новые открытия. В этом случае даже и не совсем ясные, несколько мечтательные умствования все-таки не бесполезны были для Кольцова, приучив его ум к более серьезному взгляду на предметы и утвердивши еще более природную ясность и положительность его ума. Так, если человек, совсем не имеющий понятия о чужих странах, отправится в них путешествовать, то получит пользу даже и тогда, если эти страны не покажут ему ничего особенно хорошего: по крайней мере чрез сравнение он научится лучше ценить свое родное, близкое к нему, и правильнее им будет пользоваться.
И Кольцов действительно умел воспользоваться всем, что было близко к нему. Он прекрасно понимал не только русскую жизнь, но и характер русского народа, и умел его выразить в своих песнях. Так, у него прекрасно высказывается широкий разгул русского человека, эта удаль, которая идет на все и которой все нипочем. Это можно видеть в пьесах:, "Как здоров да молод", "Расчет с жизнью", "Дума сокола".
Весьма верно, вместе с удалью, выражается у Кольцова также и беззаботность, это заветное "авось", с которым идет русский человек навстречу и горю и радости. Песни Лихача Кудрявича совершенно в русском народном характере. Лихач Кудрявич не слишком любит рассчитывать: он,
Что шутя задумал,-
Пошла шутка в дело,
А тряхнул кудрями,-
В один миг поспело...
По его мнению,
Не родись богатым,
А родись кудрявым;
По щучью веленью
Все тебе готово.
Так говорит он в счастии. Приходит беда - и тут он не изменяет своему характеру: он опять не рассчитывает, как помочь горю, как отвратить напасть, а покорно покоряется своей участи:
Не родись в сорочке,
Не родись талантлив,-
Родись терпеливым
И на все готовым...
Зла беда не буря,
Горами качает,
Ходит невидимкой,
Губит без разбору...
От нее не уйдешь, так уж лучше и не хлопотать понапрасну... Зато -
Как здоров да молод,-
Без веселья весел.
Без призыва счастье
И валит, и едет...
Тут и заботиться не о чем: хлеба ли нужно,-
А там бог уродит,
Микола подсобит
Собрать хлебец с поля...
Достатка ли надобно -
Куда глянем - всюду наша степь:
На горах - леса, сады, дома,
На дне моря - груды золота,
Облака идут - наряд несут.
Не нужно, впрочем, думать, чтобы сам Кольцов тоже так смотрел на вещи. Напротив, он и в поэзии, как во всей жизни своей, выражает убеждение, что нужно бороться с обстоятельствами и что беспечность непременно ведет к лени и усыплению.
Он обращается с укором к поселянину:
Что ты спишь, мужичок?
Он говорит своему другу:
Что ты ходишь с нуждой
По чужим по людям?
Веруй силам души
Да могучим плечам...
Если обстоятельства жизни слишком тяжелы для него, то он не падает духом, но смело идет -
Горе мыкать, жизнью тешиться,
С злою долей переведаться.
Он всегда готов к тому,-
Чтоб порой пред бедой
За себя постоять,
Под грозой роковой
Назад шагу не дать...
Его стремления всегда живы и сильны, и они почти всегда превосходно выражаются в его стихах. Как сильно, как естественно, как верно выражение мыслей и чувств у Кольцова - это можно видеть из приведенных выписок и еще более из чтения самых стихотворений его. Скажем здесь еще несколько слов о форме их. Песни Кольцова писаны особенным размером, близким к размеру наших народных песен, но гораздо более правильным. В них большею частию нет рифмы, а если и есть, то всего чаще через стих. Язык Кольцова совершенно простой, народный. Редко-редко можно встретить в его стихах книжное выражение, да и то большею частию в слабых его пьесах, которые писал он правильным, метрическим размером в первое время своей поэтической деятельности. Выражения народные встречаются у него часто; но формы везде почти правильные, принятые в литературе. Можно найти всего пять или шесть фраз неправильных, напр.: до время, задной головою и т. п. Но эти недостатки совершенно незначительны и нисколько не вредят истинным красотам поэзии Кольцова.
Теперь мы знаем главные события жизни Кольцова и важнейшие особенности его поэзии. Полнейшее знакомство с нею должно быть продолжаемо чтением его произведений. Мы же, после всего сказанного нами, можем прийти к следующим заключениям.
В поэзии Кольцова выразилась его душа, его жизнь, полная возвышенных стремлений, тяжелых испытаний и благородных, чистых чувств. В ней виден его светлый взгляд на предметы, уменье понимать жизнь и природу, в ней, наконец, является живое, естественное представление вещей, без прикрас и без искажений природы. Все это - такие достоинства, которые делают стихотворения Кольцова весьма замечательными в нашей литературе. В них соединяются все условия, необходимые для поэтического достоинства, т. е. разумная мысль, благородное стремление и живое, глубокое чувство. Из соединения этих условий происходит та правдивость и искренность, которою отличается Кольцов как в изображении собственных душевных ощущений, так и в представлении предметов внешних. Это последнее достоинство получает особенную цену в глазах наших, когда мы вспомним, как редко являлось оно у наших писателей до Кольцова.
Оканчивая наши замечания о жизни и стихотворениях Кольцова, мы можем, кажется, в заключение смело сказать, что Кольцов вполне заслуживает наше внимание и сочувствие не только как замечательный простолюдин-самоучка, но и как великий народный поэт.
Впервые опубликовано в издании "Чтение для юношества. А. В. Кольцов, его жизнь и сочинения". Издание книгопродавца А. И. Глазунова, Москва, в типографии Катков и К0, 1858, в 8-ю д. л., стр. 153 III. (Цензурное разрешение В. Бекетова, С.-Петербург, 9 июня 1858 г.).
Текст Добролюбова, без заголовка и без имени автора, занимает стр. 1-120; далее следовал текст 17 стихотворений Кольцова с рисунками Иевлева в красках на вкладных листах, хромолитография В. Бахмана. Рукопись статьи не сохранилась.
Время работы над статьей о Кольцове устанавливается записью в дневнике Добролюбова от 6 февраля 1857 г.: "Во вторник пришел ко мне А. И. Глазунов, и мы условились, что я напишу книжку к 15 марта. В задаток получил я 25 рублей. Постараюсь пробную лекцию читать о том же. Глазунов - человек, должно быть, хороший (говорю это не как Хлестаков) и очень образованный, так, что на редкость между книгопродавцами". О необходимости "к половине марта написать книжку о Кольцове", из которой "не написано ни одной строчки", Добролюбов упоминает в свеем дневнике еще раз 12 февраля. Работа закончена была, однако, до срока, ибо уже 2 марта 1857 г. А. И. Глазунов известил Добролюбова о получении им рукописи, в которой он, учитывая возможные цензурные осложнения, предлагал заранее самому автору "сказать покороче о разбойничьих песнях, вычеркнуть о пьянстве и заменить слово грамотей другим", потому что "назвать так наших умников, прошедшего столетия некоторым наставникам и блюстителям нравственности покажется неуместным в книге, назначенной юношеству" (письмо А. И. Глазунова хранится в ИРЛИ АН СССР).
Книжка о Кольцове, заказанная Добролюбову, вышла в свет в той же серии, в которой напечатана была брошюра Н. Г. Чернышевского "А. С. Пушкин. Его жизнь и сочинения". СПб., 1856. Краткую информационную заметку о своей работе "А. В. Кольцов" Добролюбов поместил в "Журнале для воспитания", 1859, т. III, за подписью "Д - в". Краткую общую характеристику Кольцова см. в статье Добролюбова "О степени участия народности в развитии русской литературы": "В числе исключительных личностей, мало имевших влияние на литературное движение, нельзя забыть Кольцова и Лермонтова. Кольцов жил народною жизнью, понимал ее горе и радости, умел выражать их. Но его поэзии недостает всесторонности взгляда; простой класс народа является у него в уединении от общих интересов, только с своими частными житейскими нуждами; оттого песни его, при всей своей простоте и живости, не возбуждают того чувства, как, например, песни Беранже" ("Современник", 1858, No II; то же см.: Н. А. Добролюбов. Собр. соч., в девяти томах, т. 2. М.-Л., 1962, стр. 263). Ценные наблюдения об особенностях критического отношения Добролюбова к фольклоризму Кольцова см.: П. А. Николаев. К вопросу о народности литературы в критике Н. А. Добролюбова.- "Филологические науки", 1961, No 3, стр. 114.
Книжка Добролюбова выдержала три издания: 2-е - 1865 г., 3-е - 1877 г. В специальных обзорах учебной литературы книжка Добролюбова отмечена была дважды: в "Нашей детской литературе" Ф. Толля, СПб., 1862, стр. 149, как "водянистое и скучное рассуждение", а в анонимном "Систематическом очерке русской народно-учебной литературы", СПб., 1878, стр. 250, как "прекрасное чтение для юношества". Принадлежность брошюры Добролюбову обоим рецензентам осталась неизвестной.
Сличение биографического очерка "А. В. Кольцов", принадлежащего Добролюбову, со статьей о Кольцове, опубликованной Белинским в 1846 г., позволяет установить непосредственную связь работы Добролюбова с основными фактами биографии и литературно-критическими положениями статьи Белинского. Не восходят к Белинскому лишь вводные страницы Добролюбова "о русских людях из простого знания" и "о характере русских народных песен". Не названо в очерке Добролюбова самое имя Белинского, конечно, лишь по цензурным соображениям, ибо в пору издания книжки Добролюбова имя Белинского еще было под полицейским запретом.
В цензурно-полицейских условиях середины 50-х годов Добролюбов еще не мог назвать в числе современников Кольцова великого украинского поэта Т. Г. Шевченко. Он сделал это лишь в 1860 г., рецензируя на страницах "Современника" новое издание "Кобзаря". Как утверждал Добролюбов, именно Шевченко, поэт, кровно связанный с крепостной деревней, может быть назван "поэтом совершенно народным", ибо "даже Кольцов нейдет с ним в сравнение, потому что складом своих мыслей и даже своими стремлениями иногда удаляется от народа" (Н. А. Добролюбов. Собр. соч., т. 6, 1963, стр. 142).
Наряду с биографическим очерком Белинского в тексте брошюры Добролюбова "А. В. Кольцов" заметны следы знакомства молодого критика со специальной рецензией М. Е. Салтыкова-Щедрина на новое издание книжки "Стихотворения А. В. Кольцова" (СПб., 1856), опубликованной на страницах журнала "Русский вестник" (1856, ноябрь, кн. 1, стр. 147-168).
Статья М. Е. Салтыкова, подписанная только инициалами ее автора ("М. С."), представляла собою развернутый литературно-теоретический документ, определявший критические и эстетические позиции великого сатирика. Подробнее об этой статье см.: В. Э. Боград. Литературный манифест Салтыкова.- "Лит. наследство", т. 67. М., 1939, стр. 281-314.
О ближайшем знакомстве Добролюбова со статьей Салтыкова свидетельствуют не только некоторые характерные строки брошюры Добролюбова (например, ее формулировки об особенностях отражения тех или иных явлений природы в лирике Кольцова в гл. VI его биографического очерка (см. далее, примеч. 10), но и точные цитаты из приложенных к статье Салтыкова воспоминаний Каткова о Кольцове (стр. 588-589 наст. издания).
1 Стих из поэмы Пушкина "Полтава".
2 Перифраз строк о Ломоносове в замечаниях Пушкина о книге Радищева "Путешествие из Петербурга в Москву".
3 Дата рождения Кольцова не 2-е, а 3 октября 1809 г.
4 Кашкин, Дмитрий Антонович (1793-1862) - воронежский книгопродавец и передовой общественный деятель. О его влиянии на литературное воспитание Кольцова см. в кн.: М. Де Пуле. А. В. Кольцов; СПб., 1878, стр. 18-19; сводку биографических данных см. в статье Ю. Г. Оксмана "А. В. Кольцов и тайное "Общество независимых"".- Сб. Ю. Г. Оксман. От "Каританской дочки" А. С. Пушкина к "Запискам охотника" И. С. Тургенева. Саратов, 1959, стр. 188-194.
5 Точное название книги, подаренной Д. А. Кашкиным Кольцову: "Русская просодия, или Правила, как писать русские стихи, с краткими замечаниями о разных родах стихотворений". М., 1808; изд. 2. М., 1814.
8 Добролюбов цитирует письма Кольцова здесь и далее по статье Белинского, приложенной к изданию "Стихотворения Кольцова". СПб., 1846;
7 Станкевич, Николай Владимирович, глава московского литературно-философского кружка, поэт, друг Белинского, родился не в 1809 г., как ошибочно отмечает Добролюбов, а в 1813 г.; умер в 1840 г. О нем см. позднейшую статью Добролюбова, опубликованную под названием "Николай Владимирович Станкевич" в "Современнике" 1858, кн. IV, отд. "Критика", стр. 145-166. Подробнее о знакомстве Кольцова со Станкевичем см. М. Барановская и Е. Хмелевская. Белинский и Кольцов в переписке А. В. Станкевича и Я. М. Неверова с М. Ф. Де Пуле;- "Лит. наследство", т. 56, 1950. стр. 280-300,
В сведениях о первых публикациях стихотворений Кольцова Добролюбов не точен, повторяя фактические ошибки статьи Белинского. Впервые три стихотворения Кольцова напечатаны были без имени автора, в книге "Листки из записной книжки Василия Сухачева". М., 1830. О политической биографии В. И. Сухачева и о его встречах в Воронеже с Кольцовым см.: Ю. Г. Оксман. - От "Капитанской дочки" к "Запискам охотника".- Саратов, 1959, стр. 160-202.
9 Журнал "Московский наблюдатель" издавался Белинским не в 1832 (явная опечатка), а в 1838 и 1839 гг.
10 Добролюбов пересказывает воспоминания М. Н. Каткова о его встречах с Кольцовым ("Несколько дополнительных слов к характеристике Кольцова"), опубликованные Катковым в приложениях к статье М. Е. Салтыкова-Щедрина о новом издании "Стихотворений А. В. Кольцова" в 1856 г.
11 Эти строки Добролюбова непосредственно связаны со следующими заключениями статьи М. Е. Салтыкова о философии природы в лирике Кольцова: "Что природа хороша - Кольцов чувствует это более, нежели кто-либо другой, потому что ей он обязан лучшими, светлыми минутами своей жизни, она была его первою наставницей, она воспитала в нем ту свежесть сердца, которая, в свою очередь, заставила его симпатизировать всему доброму, прекрасному и истинному. Но, тем не менее, он совершенно верно угадывает, что как бы ни была хороша природа, она все-таки второстепенный член в искусстве, что все-таки прямым предметом искусства должен быть человек. Поэтому-то рядом с успокаивающими картинами сельской природы и жизни он вызывает иные картины, в которых эта же сельская жизнь является уже не в столь привлекательных формах <...>. Знакомство с этими картинами спасительно; оно не допускает нас расплываться в нашем стремлении к дешевому примирению с жизнью; оно, как memento mori, вечно стоит на страже нашего чувства" ("Лит. наследство", т. 67, 1959, стр. 306).