"Зимн³й путь", поэма Н. Огарева ("Русск³й вѣстникъ", 1856, No 6).
Собран³е сочинен³й А. В. Дружинина. Том седьмой.
С-Пб, Въ типограф³и Императорской Академии Наукъ, 1865
Г. Огаревъ - поэтъ того пер³ода нашей словесности, который не имѣлъ поэтовъ. Не мног³е изъ нынѣшнихъ читателей и литераторовъ могутъ припомнить въ точности, когда г. Огаревъ напечаталъ свое первое стихотворен³е, много ли и гдѣ онъ работалъ, имѣли ли его скромныя пѣснопѣн³я успѣхъ какого либо рода. Поэтъ нашъ пѣлъ лѣниво и не смѣло, рѣдко и какъ будто разсѣянно, посреди общей холодности къ дѣлу чистой поэз³и, въ бурномъ хаосѣ столкнувшихся теор³й, при шумѣ полемики и борьбы, во время успѣха сатирическихъ, психологическихъ, ультрареальныхъ прозаиковъ. Если его стихотворен³я когда нибудь выйдутъ въ свѣтъ полнымъ собран³емъ, читатель прочитаетъ ихъ, какъ произведен³я поэта и новаго и стараго въ одно время,- а въ умѣ памятливаго цѣнителя промелькнетъ свѣтлое воспоминан³е о небольшомъ количествѣ истинно поэтическихъ вещицъ, давно-давно затерянныхъ въ журнальномъ хламѣ, но въ свое время заставлявшихъ задумываться не одного человѣка, сочувствующаго изящному. Воспоминан³е о чемъ-то миломъ, слабомъ, грустномъ, мечтательномъ какъ-то поневолѣ сливается со всякимъ отзывомъ о дарован³и и карьерѣ г. Огарева. Картины, имъ изображаемыя, могли трогать только записныхъ любителей поэз³и, масса читателей не могла съ особеннымъ радуш³емъ на нихъ любоваться. Описан³е тихаго лѣтняго вечера, знойнаго полдня въ лѣсу, стараго, пустого дома, въ которомъ какъ-будто еще бродитъ тѣнь когда-то милой женщины, лунной ночи и печальныхъ думъ, навѣянныхъ ея вл³ян³емъ - вотъ въ чемъ состояла большая часть вещей г. Огарева. И надо признаться, много тихой грусти, много нѣжной задумчивости было въ этихъ произведен³яхъ. До сихъ поръ намъ памятно, слово въ слово, одно изъ стихотворен³й нашего поэта; называется оно, кажется, "Въ дилижансѣ"; когда оно было напечатано, о томъ мы не можемъ сдѣлать даже предположен³я. Въ сумерки, поэтъ садится въ почтовую карету, наполненную незнакомыми пассажирами. Ихъ бесѣда ему не по вкусу, онъ грустенъ и раздражителенъ, стукъ колесъ и безсмысленный говоръ сосѣдей причиняющ³й ему терзан³я. Какъ вдругъ одна изъ женщинъ поворотила свое лицо къ свѣту - въ очеркѣ ея лица было что-то плѣнительное... но пускай самъ поэтъ разскажетъ намъ все происшеств³е,
И изъ-подъ шляпки вился локонъ темный...
Какое сходство! Боже! Грудь моя
Стѣснилась, холодъ обдалъ тайный...
Опять оно, видѣнье прежнихъ дней
Передо мной возникло такъ случайно,
И я съ нея не могъ свести очей,
Сквозь тьму глядя на ликъ едва примѣтный;
Тревожно жизнь мою я повторялъ,
И снова былъ я молодъ, и привѣтно
Кругомъ съ улыбкой Бож³й м³ръ взиралъ!
И я любилъ такъ полно и глубоко,
О, какъ же я былъ счастливъ въ этотъ разъ!
И я бъ желалъ, чтобъ намъ еще далеко
Далеко было ѣхать,- чтобы насъ
Безъ отдыха везла, везла карета.
И не имѣлъ бы этотъ путь конца,
И лучш³я я пережилъ бы лѣта,
Глядя на очеркъ этою лица!
Все это полно чувства и поэз³и. Стихотворен³е, часть котораго мы сейчасъ выписали, понравилось намъ еще по другой причинѣ. Въ немъ было менѣе унылаго, недовольнаго, грустно-лѣниваго элемента, который безпрерывно и безпрерывно проявлялся въ другихъ стихотворен³яхъ г. Огарева, сообщая имъ печать однообраз³я и, что еще хуже, безсил³я. Послѣ стихотворен³я, врѣзавшагося намъ въ память и здѣсь частью выписаннаго, мы уже почти не встрѣчались съ небрежной музой нашего поэта. Она стала еще лѣнивѣе прежняго; а рѣдк³я пѣсни ея сдѣлались еще унылѣе. И когда на сцену выступилъ кругъ поэтовъ нынѣ дѣйствующихъ и нынѣ пользующихся успѣхомъ, когда и читатель и критикъ стали обращаться съ стихотворен³ями гораздо деликатнѣе, нежели обращались съ ними прежде, талантъ г. Огарева не откликнулся на реакц³ю, въ пользу поэз³и. Посреди голосовъ свѣжихъ, сильныхъ, самоувѣренныхъ, иногда нестройныхъ, но во всякомъ случаѣ громкихъ, едва-едва слышался лѣнивый шопотъ нашего поэта, шопотъ какъ-будто насмѣшливый. Молодой поэтъ Майковъ могъ увлекаться природою и древнимъ м³ромъ, Фетъ сочинялъ свои произведен³я, исполненныя жизни и свѣжести, г. Щербина отправлялся за вдохновен³емъ въ древнюю Грец³ю, г. Полонск³й изображалъ намъ картины Кавказа, всѣ эти поэты дѣйствовали горячо и бодро, но примѣръ не увлекъ старшаго ихъ собрата. Изрѣдка раздавалось со стороны г. Огарева какое-нибудь грустное стихотвореньице, какъ какое-то литературное memento more. Но наконецъ развит³е поэтической и журнальной дѣятельности разшевелило небрежнаго поэта. Первые номера "Русскаго Вѣстника" украсились вещью, подъ назван³емъ "Зимн³й Путь" поэта г. Огарева. Всѣ читатели прочитали "Зимн³й Путь" и "Зимн³й Путь" понравился всѣмъ читателямъ. Никто изъ критиковъ и даже праздныхъ фельетонистовъ не сказалъ дурного слова о талантѣ г. Огарева. Мног³я лица, весьма развитыя въ поэтическомъ отношен³и, прочли "Зимн³й Путь" по нѣсколько разъ и запомнили изъ него цѣлыя страницы. Иначе и быть не могло, все произведен³е заслуживаетъ своего успѣха. Оно тепло и свѣжо, въ немъ есть мастерск³я картины природы, два или три эпизода изъ временъ юности, набросанные съ талантомъ, наконецъ стихъ его легокъ и грац³озенъ, удобенъ для чтен³я, удобенъ для памяти. Вслѣдств³е всѣхъ этихъ неоспоримыхъ достоинствъ, "Зимн³й Путь" имѣлъ успѣхъ и имѣлъ бы успѣхъ еще больш³й, если бъ ему не вредила та странность въ дарован³и г. Огарева, до которой мы лишь мимоходомъ коснулись въ началѣ нашего очерка.
Никакой поэтъ не можетъ существовать безъ энерг³и, безъ того живого и необходимаго элемента, съ которымъ лѣниво-грустная муза г. Огарева никакъ не можетъ поладить. Подъ словомъ энерг³я, мы разумѣемъ не пламенность, не особенную фактуру стиха, дѣлающую стихъ желѣзнымъ и алмазнымъ (любимые эпитеты старыхъ критиковъ), даже не выдержанность манеры, даже не трудолюб³е, такъ необходимое и первокласснымъ ген³ямъ. Подъ словомъ поэтическая энерг³я мы разумѣемъ убѣжден³е самого поэта въ томъ, что онъ имѣетъ право жить и пѣть во весь свой голосъ свершая тѣмъ призван³е, ему данное отъ природы. Для человѣка, одареннаго поэтическою энерг³ею, слово муза есть не пустая выдумка изъ старой миѳолог³и, для него вдохновен³е существуетъ не въ видѣ метафоры, придуманной классиками, а въ формѣ духовнаго ощущен³я, и знакомаго, и понятнаго, и уважительнаго. Поэтъ энергическ³й будетъ всегда твердо стоять на своихъ собственныхъ ногахъ, каковъ бы ни былъ успѣхъ его пѣснопѣн³й. Онъ не будетъ выставлять на показъ свою лѣность, а небрежное обращен³е съ музой станетъ онъ считать почти-что за преступлен³е. Къ темѣ, его вдохновившей, такой поэтъ не будетъ подступать неохотно, какъ иногда подходитъ отъ нечего дѣлать иной бальной кавалеръ къ некрасивой дѣвицѣ, никѣмъ не приглашаемой на танцы. Всяк³й предметъ, затронувш³й его поэтическое чутье, будетъ ему казаться высокимъ, прекраснымъ, или, по крайней мѣрѣ, живописнымъ до крайности. Онъ не станетъ двоить своихъ ощущен³й о бросаться съ одного пути на другой, но схвативши извѣстный предметъ, отдастся ему весь, хотя бы на одно мгновен³е. Слѣдуя такой дорогой, поэтъ съ энерг³ею всегда будетъ имѣть свой вѣсъ и свою цѣну, хотя бы въ общей сложности своего направлен³я, онъ грѣшилъ противъ самыхъ важныхъ законовъ искусства. Жизнь и постоянство, сила и сосредоточенная мысль способны всюду влить настоящую кровь, всюду высказаться самымъ мѣткимъ способомъ. Не только поэтъ, поставивш³й своею цѣлью одно свободное служен³е чистому искусству,- но и поэтъ-сатирикъ, и поэтъ-дидактикъ будутъ полны значен³я, если каждый изъ нихъ пойдетъ по своей тропѣ съ энерг³ею, про которую сейчасъ говорилось. Всѣ первые поэты стараго и новаго времени, всѣ второстепенные дѣятели, оставивш³е послѣ себя почтенный слѣдъ въ искусствѣ, съ избыткомъ обладали элементомъ поэтической энерг³и. Не въ одной словесности изящной, но и въ музыкѣ, и въ живописи, и въ наукѣ видимъ мы то же самое. Сколько осталось намъ великихъ и умныхъ книгъ, построенныхъ на ошибочной системѣ, на невѣрной гипотезѣ, на обманчивомъ парадоксѣ! Но ученые мужи, сочинители этихъ книгъ, вѣрили когда-то и ошибочной системѣ, и гипотезѣ, нынѣ опровергнутой, и парадоксу, нынѣ никому не кажущемуся истиной. И вѣруя въ свой предметъ, и энергически дѣйствуя въ его защиту, они создавали безсмертныя творен³я,- скептики же и индефферентисты; живш³е съ ними въ одно время, ровно ничего не создали. Въ наше время музыкантъ Вагнеръ волнуетъ всѣхъ европейскихъ композиторовъ своими оперными нововведен³ями - онъ можетъ быть весьма неправъ передъ общимъ ареопагомъ, но онъ богатъ энерг³ею, и можно смѣло ручаться, что слѣдъ его не пропадетъ въ искусствѣ. Живописцы Фламандской школы были, по нашему мнѣн³ю, образцомъ полезной энерг³и, они, мало того, что создали новую блистательную школу въ искусствѣ, но такъ сказать породили поэз³ю своего родного края. Что было-бы изъ этихъ мастеровъ, еслибъ они принимались за свой трудъ безъ глубокаго убѣжден³я въ его законности, если бы, рисуя окрестности Гаги, они сердцами улетали подъ ясное небо Итал³и и глядѣли на свои родныя равнины съ небрежною усмѣшкою? Ихъ взглядъ раздвоился бы безплодно и вмѣсто гигантовъ въ родѣ Рюисдаля и Вандеръ-Нээра, мы имѣли бы какихъ нибудь Рафаэлей Менгсовъ, пригодныхъ на одно созжен³е! Такъ велико значен³е энерг³и поэтической, такъ огромна ея роль во всѣхъ искусствахъ, что каждое уклонен³е отъ ея законовъ составляетъ нѣчто подобное диссонансу или смѣшной пискливой нотѣ въ оркестрѣ. Лордъ Байронъ, въ минуту хандры, пытается увѣрить Европу, что человѣку его зван³я непристойно писать стихи, что онъ считаетъ унизительнымъ брать деньги за свои поэмы - эта дѣтская выходка, опровергнутая всею жизнью и дѣятельностью поэта, остается смѣшнымъ пятномъ его б³ограф³и. Пушкинъ, въ пер³одъ "увядшей младости" и "баловней поэтовъ", относится къ своей музѣ съ юношескою небрежностью; всѣ лучш³е поклонники Пушкина возстали на него, и самъ поэтъ не замедлилъ искупить своего промаха самымъ геройскимъ, самымъ энергическимъ служен³емъ дѣлу своей жизни. Поэты второстепенные всего чаще терпятъ отъ заблужден³й подобнаго рода, тѣмъ чаще, что въ ихъ натурѣ болѣе шаткости, что ихъ скоро плѣняетъ обманчивая прелесть дидактики съ туманностью, небрежности съ поверхностнымъ юморомъ.
Пора, однакоже, перейдти отъ общихъ соображен³й къ фактамъ и доказательствамъ. Мы уже сказали, что "Зимн³й Путь" г. Огарева есть явлен³е отрадное и почтенное, но охарактеризовать его значен³е какимъ нибудь другимъ, болѣе опредѣлительнымъ словомъ, мы почти не въ состоян³и. Намъ хотѣлось сказать, что оно оставило въ насъ свѣтлое впечатлѣн³е, но этого мы сказать не можемъ, потому-что у г. Огарева самыя свѣтлыя картины зачернены унылыми пятнами, неизвѣстно для какой потребы набросанными. Сказать, что "Зимн³й Путь" навѣваетъ читателю мысли грустныя и полезныя, мы тоже не можемъ, потому-что унылыя отступлен³я съ примѣсью лѣниво-небрежнаго юмора не научаютъ насъ ровно ничему. Отыскать въ "Зимнемъ Пути" слѣды энергической дидактики, которая когда-то имѣла свою цѣну и теперь по временамъ сообщаетъ оригинальную красоту вещамъ г. Некрасова - мы также не въ состоян³и. Всюду, гдѣ поэтъ высказывается и кидаетъ свой личный взглядъ на предметы, имъ воспѣваемые, встрѣчаемъ мы одну блѣдность, двойственность, колебан³е и нѣкоторую кислоту взгляда: просимъ прощен³я за смѣлость фразы. И надо отдать справедливость таланту г. Огарева, не смотря на эти важныя недостатки, ясно свидѣтельствующ³я о его бѣдности по части поэтической энерг³и, вся вещь изобилуетъ замѣчательными страницами. Раздробивъ "Зимп³й Путь" и выбросивъ изъ него слабыя строки, о которыхъ мы говорили, мы все-таки получимъ въ результатѣ рядъ мелкихъ стихотворен³й, поэтически задуманныхъ и отчетливо выполненныхъ.
"Зимн³й Путь", какъ и слѣдовало ожидать, начинается описан³емъ ночного выѣзда и ясной лунной ночи; при чемъ поэтъ сообщаетъ намъ не безъ юмора, что онъ любитъ съ мудрою заботой свершить обязанности дня, то есть, вкусить обѣдъ и ужинъ, потому-что прибавляетъ онъ: "Всегда порядокъ въ жизни нуженъ". За исключен³емъ этого отступлен³я, въ которомъ мы не видимъ совершенно никакой надобности, идетъ рядъ очень хорошихъ страницъ, опять перерываемыхъ замѣчан³ями поэта о томъ, что мѣста, по которымъ лежитъ путь "ему знакомы такъ, что даже скучно" и о томъ, что мерцающ³е огоньки въ окнахъ и дѣвушки, прядущ³я ленъ, "тревожатъ м³ръ души его тоской болѣзненной и трудной". Это послѣднее замѣчан³е, уложенное въ нѣсколько стиховъ, идетъ непосредственно за картиной, прекрасно набросанной, а за нимъ идетъ картина еще лучшая, изображен³е доброй старушки-помѣщицы, молящейся и гадающей въ карты о своемъ внукѣ Ванѣ. Отдавая всю справедливость обоимъ очеркамъ, мы видимъ себя въ необходимости рѣшительно осудить отступлен³е, ихъ раздѣляющее. Ежели картины, изображаемыя поэтомъ, наводитъ на него тоску болѣзненную и трудную, то для чего же онъ не ищетъ картинъ, которыя не наводили бы на него этого непр³ятнаго ощущен³я, совершенно лишняго при творчествѣ? Или, если онѣ все-таки ему пр³ятны, не смотря на тоску, ими пробужденную, то поэтъ обязанъ передать ихъ такимъ образомъ, чтобы и читатель вполнѣ раздѣлилъ его воззрѣн³е. Стало быть передъ г. Огаревымъ, какъ живописцемъ русскихъ сценъ, открываются двѣ дороги, двѣ манеры живописи. Онъ можетъ идти или за Пушкинымъ, картины котораго такъ свѣтлы, успокоительны и прелестны, или за Гоголемъ, придававшимъ всѣмъ своимъ пейзажамъ (за исключен³емъ украинскихъ) колоритъ мрачный, но совершенно опредѣленный и естественный. Вмѣсто того нашъ поэтъ остановился на какой-то среднепропорц³ональной точкѣ, на которой предметы двоятся и туманятся, выводы его пошли совершенно наперекоръ представлен³ямъ и самъ онъ не могъ сказать читателю ничего опредѣлительнаго.
Вслѣдъ за тѣмъ поэтъ проѣзжаетъ мимо кладбища, на которомъ похороненъ одинъ изъ его деревенскихъ друзей, обрисованный очень коротко и блѣдно; далѣе за кладбищемъ и косогорами и за рядомъ глупыхъ вѣхъ (можетъ быть мы черезчуръ придирчивы, но намъ досадно, для чего невинныя вѣхи названы глупыми), чернѣетъ пустырь, на которомъ недавно стояло богатое село, исчезнувшее отъ пожара. При видѣ мѣстности, свидѣтельницы печальной катастрофы, картина пожара возникаетъ передъ воображен³емъ путника и онъ передаетъ намъ съ большимъ успѣхомъ всю сцену ужаса и смятен³я. Пожаръ случился ночью и зимняя вьюга разнесла пламень по кровлямъ. Стихи описан³я весьма картинны и сжаты, для примѣра выписываемъ небольшое число ихъ, при окончан³и:
Хватались бабы за пожитки,
Спасать холсты, корыта, нитки,
А по дворахъ раздался рёвъ
Въ огнѣ покинутыхъ коровъ;
Въ забытой люлькѣ визгъ ребяч³й
Безсильно замеръ въ общемъ плачѣ.
Спасенья нѣтъ! Толпа глядитъ -
Оцѣпенѣвъ - какъ все горитъ;
Багровый свѣтъ въ мерцаньи длинномъ
Ложится по снѣгамъ пустыннымъ...
Такъ въ пору ранняго утра
Я не засталъ ужь ни двора...
Безъ словъ, безъ дѣлъ, безъ помышлен³й,
Бродили люди, словно тѣни...
Все это очень хорошо и наводитъ на хорош³я мысли, не смотря на то, что какая-то сѣдая баба мотаетъ глупо головой во время пожара, а становой уныло щелкаетъ языкомъ.
Шестая строфа, или шестая глава, или шестое отдѣлен³е, состоитъ изъ лучшихъ страницъ во всей вещи. Лѣсъ, посеребренный луннымъ с³ян³емъ, обступаетъ кибитку нашего путника: по снѣгу стелются тѣни длинныхъ стволовъ. Далеко въ лѣсную глубь уходить взоръ. А за лѣсомъ, на горѣ стоитъ и старѣется старый барск³й домъ, когда-то хорошо знакомый поэту. Къ этому дому когда-то вела дубовая аллея, дворъ его окаймляется литой рѣшеткой, столѣтн³й садъ шумѣлъ за домомъ и все вокругъ было полно жизнью, веселостью, роскошью, радуш³емъ. Въ домѣ жилъ старый богатый генералъ съ красавицей дочерью; поэтъ вспоминаетъ и о старикѣ и о его дочери, и о роскошной ихъ жизни, и о первомъ балѣ, на которомъ ему пришлось быть въ ихъ домѣ, и о томъ, какъ царица вечера, молодая сосѣдка, прошла съ нимъ вмѣстѣ польск³й. Выписывать всѣхъ этихъ отрывковъ мы не будемъ, потому-что они и безъ насъ будутъ оцѣнены читателемъ. Скажемъ только, что заключительная страница эпизода, приводящая многихъ цѣнителей въ восхищен³е, вовсе не кажется намъ лучшею во всемъ отрывкѣ. Весь разсказъ веденъ прекрасно и мы не находимъ причины хвалить его окончан³е въ ущербъ началу и срединѣ.
Слѣдующимъ за тѣмъ эпизодомъ мы недовольны болѣе, чѣмъ всѣми другими недостатками поэмы, взятыми въ сложности. Дѣло идетъ о жизни и смерти какого-то школьнаго учителя, съ которымъ поэтъ вмѣстѣ воспитывался и долго поддерживалъ дружеск³я сношен³я. Мужъ этотъ въ юности отличался любовью къ философ³и. изучен³емъ Шеллинга. Философ³я не выучила его ничему, Шеллингъ не далъ гроша въ кармамъ, и бѣдный юноша
Вѣчно недовольный
И м³ромъ, и собой самимъ,
И тяжкой бѣдностью томимъ,
Пошелъ онъ, какъ учитель школьный,
Въ вашъ край печальный, и готовъ
Былъ съ добросовѣстностью милой
Учить читать тупыхъ птенцовъ
И по складамъ и безъ складовъ.
Но тщетно! Сила измѣнила!
Онъ сталъ грустить, потомъ спился
И помѣшался...
Вся эта тирада, съ ея сухостью, съ ея неестественнымъ и лишнимъ юморомъ, съ ея страннымъ тономъ, въ которомъ слышится все, что угодно, кромѣ твердаго поэтическаго голоса, есть совершенный диссонансъ, которому лучше было бы и на свѣтъ не появляться. Отъ нея такъ и вѣетъ слабой стороной отжившаго литературнаго пер³ода, который былъ болѣе всего бѣденъ поэз³ею, а богатъ хитро-сплетенностью теор³й. Можно прикрывать свою поэтическую бѣдность шутливо-грустно-ироиическими выходками, но при дарован³и г. Огарева мы не можемъ объяснить этой ошибки ничѣмъ, кромѣ того недостатка въ поэтической энерг³и, о которомъ мы говорили такъ много. Ясно видимъ мы, что тема, служившая началомъ всего эпизода, взята нашимъ поэтомъ отъ нечего дѣлать, какъ бы изъ милости, безъ сердечнаго къ ней влечен³я. Неопредѣленность замысла привела и къ неопредѣленности исполнен³я, какъ всегда бываетъ въ такихъ случаяхъ. Что хотѣлъ сказать поэтъ личностью своего школьнаго учителя? Изобразить избранное существо, погибшее посреди житейской прозы? - но гдѣ же факты и гдѣ сочувств³е и гдѣ протестъ противъ невниман³я людей къ избранному? Просто честнаго юношу, угасшаго безвременно въ скромной долѣ - но отчего же вмѣсто слезъ и теплаго сожалѣн³я, поэтъ отзывается о своемъ героѣ съ пустымъ юморомъ? Педанта, непонимающаго дѣйствительности и за то уничтожающагося? - но авторъ даже не накидываетъ намъ слабаго абриса, по которому мы могли бы судить такимъ образомъ. И наконецъ, неужели поэз³я можетъ состоять въ томъ, чтобы о всѣхъ предметахъ говорить небрежно и ироническимъ тономъ? Стерна упрекали въ томъ, что онъ льетъ слезы, говоря о мертвомъ ослѣ - не бросаются ли поэты нашего времени въ другую крайность, то есть въ стремлен³е къ сатирѣ и юмору, тамъ, гдѣ по ходу дѣла, ни того ни другого не требуется?
Послѣдн³я страницы "Зимняго Пути" однакоже сглаживаютъ часть непр³ятнаго впечатлѣн³я, оставляемаго вышеизложеннымъ эпизодомъ. Въ нихъ встрѣчаемъ свѣжее описан³е лѣтней пышной ночи съ соловьинымъ пѣньемъ, и нѣсколько строкъ, весьма вѣрно передающихъ ощущен³я утомленнаго проѣзжаго въ глухую ночь, на короткомъ отдыхѣ въ станц³онной комнатѣ, передъ нагорѣвшею свѣчою, возлѣ часовъ, смѣло пощелкивающихъ гдѣ-то въ уголку. Послѣднее описан³е, конечно, не можетъ назваться с³яющимъ или свѣтлымъ, но въ немъ авторская манера примѣнена къ дѣлу съ точностью, выдержана отъ первой строки до послѣдней, оттого и ведетъ къ желаемой цѣли какъ нельзя удовлетворительнѣе. Не одинъ дорожный человѣкъ вспомнитъ строки г. Огарева въ минуты, подобныя имъ описаннымъ, а это значитъ много и весьма много.
Короткой, но изящной картиной заканчивается все произведен³е. Ночь миновалась, путь кончается, и скоро долженъ показаться городъ, къ которому неслись мы вмѣстѣ съ нашимъ поэтомъ.
Но кони мчатся на востокъ;
Луна потухла. По немногу
Разсвѣта трепетный потокъ
Яснѣй ложится на дорогу.
И свѣтомъ пурпурнымъ горя
Встаетъ студеная заря,
И солнце съ выси блѣдно-синей
Блеститъ надъ бѣлою пустыней.
Здѣсь оканчиваемъ мы разборъ съ немного тяжелымъ чувствомъ. Мы должны были высказать нѣсколько истинъ и, можетъ быть, не совсѣмъ пр³ятныхъ истинъ поэту, котораго уважаемъ и цѣнимъ отъ всего сердца. Но можемъ сказать съ полной искренностью: мы не позволили себѣ ни одного замѣчан³я пристрастнаго, ни одного совѣта, непримѣнимаго къ дѣлу. Мы не тѣшили своего самолюб³я и не позволяли себѣ, увлекаясь правами рецензента, строго говорить о талантѣ, заслуживающемъ общей симпат³и. Именно оттого, что мы цѣнимъ г. Огарева и разсчитываемъ на его труды, мы позволимъ себѣ быть можетъ слишкомъ придирчивый взглядъ на его прошлую и настоящую дѣятельность.
1856.