Григорьев Аполлон Александрович - Современное состояние драматургии и сцены

  

   Театръ въ нашихъ глазахъ - дѣло великое, потому великое, что по сущности своей онъ долженъ быть дѣломъ народнымъ.

   Если мы до сихъ поръ не писали ничего о русскомъ театрѣ, то потому только, что до сихъ поръ писать о немъ серьозно было совершенно невозможно. Кромѣ общихъ условiй, полагаемыхъ произволу мысли закономъ положительнымъ, существовали еще условiя особенныя, спецiальныя.

   Такихъ спецiальныхъ условiй нѣтъ болѣе.

   Писать о театрѣ, слѣдить за театромъ становится нетолько возможнымъ, но необходимымъ, становится по нашему мнѣнiю даже обязательнымъ для каждаго честнаго литературнаго направленiя.

   Писать разумѣется слѣдуетъ только о русскомъ театрѣ, о нашемъ театрѣ, каковъ онъ нинаесть, потомучто только его состоянiе важно для мыслящаго наблюдателя жизни.

   Двухъ вещей будемъ равно избѣгать мы въ нашихъ лѣтописяхъ, двухъ подводныхъ камней оберегаться, именно: 1) упадка критическаго мѣрила нашего до уровня сцены въ ея настоящемъ состоянiи и 2) фешенебельнаго, великосвѣтскаго презрѣнiя къ русской сценѣ, даже въ настоящемъ ея состоянiи.

   Насчетъ этихъ двухъ пунктовъ мы и считаемъ прежде всего необходимымъ честно и искренно объясниться.

   1) Въ сценѣ и въ сценическихъ впечатлѣнiяхъ есть извѣстнаго рода обаянiе, которому вполнѣ поддаваться довольно опасно. Объяснимъ дѣло проще. Если вы рѣдко ходите въ театръ - все фальшивое, рутинное, сдѣланное въ пьесахъ ли, въ игрѣ ли артистовъ, васъ поражаетъ въ высшей степени непрiятно; вамъ и въ глаза и въ уши кидается все что производится "нарочно", а не "взаправду". Не говоримъ о совершенно пошломъ, говоримъ только о рутинномъ, ибо рѣдко ли, часто ли ходите вы въ театръ, но если вы человѣкъ съ чутьемъ, - пошлое всегда будетъ внушать вамъ глубокое, непримиримое отвращенiе... Но если вы ходите въ театръ часто, если вы любите его страстно, вы постоянно должны, изъ уваженiя къ самому себѣ, пристально смотрѣть за собою, иначе (мы говоримъ вовсе не шутя, а по собственнымъ личнымъ опытамъ) вы можете такъ въѣсться въ сценическiя впечатлѣнiя, что рутина и фальшь все слабѣе и слабѣе будутъ поражать ваше чутье: вы принюхаетесь къ нимъ. И знаете ли какъ принюхаетесь! Нетолько увлекаясь исполненiемъ роли артистами вы будете смѣшивать драматическое произведенiе съ его сценическимъ исполненiемъ нѣтъ, въ самомъ исполненiи вы незамѣтно для васъ самихъ будете привыкать къ рутинѣ, механикѣ, фальши...

   Чтоже слѣдуетъ изъ этого? спросите вы конечно. Неужели для того чтобы настоящимъ образомъ понимать и цѣнить театръ, надобно ходить въ него какъ можно рѣже?..

   Знаете ли, что мы искренно скажемъ почти-что да... при настоящемъ состоянiи нашей сцены. Кто въ состоянiи съ удовольствiемъ просидѣть, когда даютъ "Житейскую школу", "Водевиль съ переодѣваньемъ", "Смерть Ляпунова", "Парижскихъ нищихъ", пошлыя штуки г. Родиславскаго вродѣ "Разставанье", омерзительныя клеветы на русскiй бытъ вродѣ издѣлiй гг. Тарновскаго, Руднева, Григорьева 1 (котораго никакъ не надобно смѣшивать съ покойнымъ Григорьевымъ 2, авторомъ грубыхъ, но безпритязательныхъ и простодушно-даровитыхъ картинъ изъ купеческаго и народнаго быта), - кто, говоримъ мы, способенъ все это высиживать съ сластью, того вкусъ ничѣмъ не лучше вкуса мышиныхъ жеребчиковъ, занимающихъ первые ряды креселъ въ балетѣ. Для того театръ не дѣло, а забава, - да и забава-то грубая.

   Одинъ изъ величайшихъ и серьознѣйшихъ драматическихъ критиковъ Лессингъ сказалъ какъ-то въ своей знаменитой "Гамбургской драматургiи", что "многiя плохiя вещи могутъ и должны быть удержаны на сценѣ, потомучто представляютъ для актеровъ благодарныя роли". Но этихъ словъ Лессинга не могутъ обратить противъ высказаннаго нами положенiя поклонники "водевилей съ переодѣваньемъ"... Въ тѣ времена, когда великiй критикъ писалъ свою "Гамбургскую драматургiю", въ Германiи еще не было ни Шиллера, ни Гёте, и почти только онъ одинъ ратоборствовалъ за Шекспира. Да и не штуки же вроде "Водевиля съ переодѣваньемъ" защищалъ Лессингъ. Он защищалъ, да и то на время, вещи плохiя или "сдѣланныя", но въ извѣстныхъ роляхъ представляющiя работу для артистовъ. Ему вочто бы то нистало надо было пробуждать въ исполнителяхъ сценическихъ произведенiй артистичность, а въ зрителяхъ сочувствiе къ сценическимъ зрѣлищамъ вообще. Совершенно въ другихъ условiяхъ находимся мы.

   Театръ, какъ дѣло серьозное и народное, начался у насъ тоже недавно, начался настоящимъ образомъ съ Островскаго, ибо Пушкинъ писалъ свои драмы не для сцены; великiя же произведенiя Грибоѣдова и Гоголя попали на сцену совершенно случайно и долго высились уединенно надъ ея пошлымъ хламомъ, но во всякомъ случаѣ театръ у насъ начался. Представленiя драмъ нашего перваго вполнѣ народнаго драматурга показали уже массѣ неизмѣримую бездну, отдѣляющую то, чтó представляется на театрѣ "нарочно", отъ того, чтó происходитъ на немъ "взаправду", чтó служитъ выраженiемъ жизни и вмѣстѣ разъясненiемъ и оразумленiемъ жизни.

   Съ другой стороны, мы прожили уже ту эпоху, когда интересуетъ только сценическое исполненiе пьесъ, только игра артистовъ. Едвали бы даже великiй Мочаловъ могъ увлечь насъ въ настоящую минуту исполненiемъ нелѣпаго Ляпунова г. Кукольника, едвали бы даже и такой серьозный пластическiй художникъ, какъ В. А. Каратыгинъ, могъ сдѣлать для насъ сноснымъ Ляпунова г. Гедеонова. Едвали бы тоже Рѣпину или Асенкову могли мы теперь вынести въ разныхъ издѣлiяхъ нашихъ бывалыхъ водевилистовъ; едвали бы даже и ради грацiозной и вмѣстѣ глубокой игры г-жи Вѣры Самойловой высидѣли мы въ настоящее время ерунду вродѣ "Владимiра Заревскаго" или сантиментальную пошлость вродѣ "Театральнаго музыканта и княгини".

   Когда мы говоримъ мы, то разумѣемъ конечно не себя, а вопервыхъ людей мыслящихъ, и вовторыхъ народъ, толпу, массу. О серединѣ, о нравственномъ и умственномъ мѣщанствѣ, мы вообще не имѣемъ привычки говорить по отношенiю къ серьознымъ явленiямъ общественной, умственной и нравственной жизни.

   Да не серединою этою русскiй театръ теперь и держится матерьяльно. Середина какъ-нибудь да ужь абонируется въ оперу или для шику посѣщаетъ французскiе спектакли. Сходите напримѣръ хоть въ Марiинскiй театръ, когда въ немъ даютъ не оперы, а русскiя драматическiя произведенiя: вы увидите, что бель-этажъ и бенуаръ пусты. Такая исторiя и въ Александринскомъ.

   Да и слава-богу! Театръ долженъ держаться массою. Да обратится онъ для нея въ насущную потребность!..

   Но много условiй нужно для того, чтобы онъ обратился для нея въ насущную потребность, и условiя эти заключаются вовсе не въ ея развитiи. "Дитя тысячеглавое" достаточно развито, т. е. снабжено общимъ чутьемъ добра и правды, чтобы понимать то, что есть "настоящее дѣло", что происходитъ на сценѣ "взаправду", а не "напрасно", а главное - въ немъ чутье къ живью необычайно сильно. Изъ-за "живья", мало-мальски гдѣ-нибудь явившагося, оно снисходительно, даже пока безсознательно и безразлично-снисходительно смотритъ на все. Въ немъ, въ "тысячеглавомъ дитяти", даже чувство красоты есть, только смутное. Воспитается, не безпокойтесь!

   Условiя для того, чтобы насущною потребностью и серьознымъ дѣломъ сталъ для массы театръ, повторяемъ, заключаются не въ ней, а въ самомъ театрѣ.

   Русскiй театръ и русская драматургiя до сихъ поръ, несмотря на Островскаго, все еще какъ-то не ладятъ между собою. На сценѣ напримѣръ не поставлено нѣсколько вещей, существующихъ въ литературѣ { Въ русской литературѣ есть напримѣръ "Псковитянка" Мея, а на сценѣ насъ угощаютъ "Деньщикомъ" г. Кукольника; у насъ есть "Горькая судьбина" Писемскаго, съ типическимъ лицомъ Ананья, а насъ подчуютъ иногда "Разставаньемъ" г. Родиславскаго!}. Даже иныхъ вещей Островскаго не поставлено на сценѣ, каковы: "Доходное мѣсто", "Зачѣмъ пойдешь, то и найдешь", и наконецъ не поставленъ еще и его "Мининъ". Многiя изъ поставленныхъ уже прежде его вещей даются рѣдко, крайне рѣдко, какъ напримѣръ одно изъ высшихъ его произведенiй: "Бѣдная невѣста", или вовсе не даются, как "Не такъ живи, какъ хочется", "Праздничный сонъ до обѣда". Неужели для массы интереснѣе "Парижскiе нищiе", "Демонъ" и другiя штуки, чѣмъ драмы Островскаго?

   Не думаемъ.

   Массѣ явно, очевидно нужно свое, народное, русское. Каково-бъ оно ни было, - художественное ли, какъ вещи Грибоѣдова, Гоголя, Островскаго; порядочное ли, какъ вещи г. Чернышова, которыя покрайней-мѣрѣ умны; даровито ли грубое, какъ вещи г. Потѣхина-senior, несмотря на вой его кликушъ и на безсмысленное пьянство его героевъ; наглыя ли сшивки изъ чужихъ лоскутьевъ г. Потѣхина-junior; бездарныя ли и безъязычная, какъ произведенiя г. Владыкина, - масса народная наполняетъ театръ, масса сочувствуетъ чрезвычайно живо, слушаетъ внимательно и серьозно. И понятно. Ея жизнь, ея настоящiе, неподдѣльные интересы затрогиваются; хорошо ли, нѣтъ ли, но затрогиваются. Тутъ она настоящимъ образомъ цѣнитъ и выполненiе сценическое, способна отличить фальшь и рутину отъ дѣла. Помните представленiе хоть "Грозы" напримѣръ: судорожныя рукоплесканiя всему, что было выполнено хорошо, и величайшая холодность къ ломанью г. Бурдина въ роли Дикова. Потому въ драмахъ Островскаго масса понимаетъ какой долженъ быть тонъ у извѣстнаго лица, какъ должно выразиться извѣстное душевное движенiе. Это ея мiръ, это лица ей знакомыя, лица "заправскiя" или покрайней-мѣрѣ хоть немного походящiя на "заправскiя". А почемъ ей знать, какъ объясняются разные герцоги и герцогини? Какъ ни ломайся въ нихъ актеръ или актриса, - масса можетъ подумать, что оно тутъ можетъ-быть такъ и нужно.

   Чтоже опять таки слѣдуетъ изъ этого? - вправѣ еще спросить читатель.

   Неужели то, что ходить въ театръ надобно только въ русскiя, оригинальныя пьесы, и что стало-быть давать надобно на театрѣ только русскiя оригинальныя пьесы?

   И опять-таки мы обязаны искренно отвѣтить - почти-что да... при настоящемъ состоянiи сцены, и отвѣтить такъ вовсе не по исключительности нацiонализма.

   Эпоха чисто артистическая - эпоха Мочаловыхъ, Каратыгиныхъ, Щепкиныхъ, Сосницкихъ, примѣривавшихъ на русскую натуру, и великолѣпно примѣривавшихъ, обще-европейскiе типы - прошла. Съ этимъ ничего не подѣлаешь.

   Мы были бы очень рады видѣть на нашей сценѣ Шекспира, Шиллера, Кальдерона, Гюго, - да вѣдь играть-то ихъ некому. Масса тоже могла бы понять настоящее дѣло, хотя бы и чужеземное, да вмѣсто настоящаго дѣла передъ нею на сценѣ происходитъ пародiя на настоящее дѣло. Ей остается восторгаться криками. Это мы постараемся доказать въ этой же статьѣ.

   Переводный же баластъ вродѣ "Парижскихъ нищихъ", "Дядюшки Мартына" и проч. только притупляетъ и затѣмъ развращаетъ вкусъ и влечетъ къ одному умозаключенiю, что въ театръ надобно ходить какъ можно рѣже. А то вѣдь вонъ Москва, по своей страсти къ театру, развратилась эстетически дотого, что восторгается г. Самаринымъ и г-жою Медвѣдевой въ непрестанно-прибывающемъ хламѣ переводной дребедени!

   2) Но мы сказали, что столько же, какъ пониженiя критическаго мѣрила до уровня сцены въ ея настоящемъ состоянiи, должно бояться противоположнаго подводнаго камня - фешенебельнаго презрѣнiя къ сценѣ даже въ ея настоящемъ состоянiи.

   Жалко, дѣйствительно жалко это настоящее состоянiе. Весь дѣльный репертуаръ русской сцены упишется на одной страничкѣ... Къ этому дѣльному репертуару можно еще пожалуй, скрѣпя сердце, прибавить еще страничку лессинговыхъ "плохихъ вещей, которыя могутъ и должны быть удержаны, потомучто представляютъ благодарныя роли для артистовъ". Все остальное - хламъ, баластъ, въ который толпа ходитъ только въ первый, во второй разъ, заманиваемая афишами, и затѣмъ уже вовсе не ходитъ; но презирать русскую сцену, какъ напримѣръ презиралъ ее явно, въ своихъ фельетонахъ, покойный Панаевъ - нельзя было и въ былыя времена, нельзя и теперь. Ужаснѣйшiй вздоръ играли по бóльшей части Мочаловъ, Щепкинъ, Каратыгинъ, Рѣпина, Самойлова, даже Мартыновъ, даже иногда Садовскiй, даже - и большею частiю Васильевъ, Шумскiй, В. Самойловъ, - но большiя русскiя сценическiя дарованiя сказывались въ этомъ вздорѣ. Вотъ напримѣръ хотя въ какомъ-нибудь "Владимiрѣ Заревскомъ" въ былую эпоху весь второй актъ, веденный Каратыгинымъ съ энергическою простотою, а В. Самойловой со всѣмъ обаянiемъ грацiи, доставлялъ настоящее эстетическое наслажденiе, доступное намъ гораздо болѣе празднаго наслажденiя, доставляемаго гастрономамъ Михайловскою французскою сценою: вѣдь Мартыновъ былъ великъ иногда въ ужасномъ вздорѣ, вѣдь Самойловъ показывалъ, чтò богатое, хотя и внѣшнее дарованiе можетъ сдѣлать изъ какой-нибудь штуки вроде "Театральнаго музыканта и княгини", вѣдь Садовскiй начиналъ не съ Русакова и не съ Любима Торцова.

   Но это дарованiя большiя. А честные, посильные подвиги дарованiй меньшаго размѣра были ли оцѣняемы по достоинству, были ли вообще оцѣняемы? Помните ли вы величаво-презрительный тонъ покойнаго Панаева (а вѣдь это былъ литераторъ честный, кромѣ того что литераторъ высоко даровитый), который постоянно являлся у него, какъ только онъ заговаривалъ въ своихъ фельетонахъ о русскомъ театрѣ? Вотъ то-то и бѣда, что у насъ кто говорилъ о театрѣ не презрительно, - падалъ до уровня воззрѣнiй гг. Руднева, Родиславскаго и КR, а настоящiе литераторы говорили о русскомъ театрѣ съ пренебреженiемъ. Позвольте васъ спросить, кто оцѣнилъ честную игру покойнаго Максимова 1 въ Гамлетѣ, помимо невыгодныхъ условiй его органа? Кто наконецъ серьозно указывалъ нашимъ артистамъ на ихъ недостатки и промахи? Совершалась напримѣръ въ Москвѣ безобразнѣйшая профанацiя: поэтическiй ликъ Гамлета обращаемъ былъ въ какого-то противнаго нюню г. Самаринымъ - хоть бы слово русская критика! Искажали недавно Макбета - тоже хоть бы одно слово! Да и зачѣмъ? Не стоитъ!..

   Незнаемъ удастся ли намъ плыть безопасно между Сциллою и Харибдою, но мы на это плаванiе рѣшились - не по увѣренности въ нашихъ силахъ, а по крѣпости вѣры нашей въ серьозное значенiе театра, какъ дѣла народнаго... Не дадутъ намъ плыть далеко обстоятельства, отъ насъ независящiя, мы вернемся назадъ, т. е. оставимъ это дѣло, - но плыть по волѣ всякаго вѣтра не станемъ...

  

   Что даютъ на русской сценѣ?

   Несмотря на видимое разнообразiе нашихъ афишъ, насущный репертуаръ русскаго театра весьма легко перечислить. Не все то, что разнообразитъ наши афиши, или лучше-сказать разнообразило ихъ, удерживается на сценѣ.

   Вопросъ о томъ, чтó даютъ на нашей сценѣ, можетъ быть обращенъ въ другой вопросъ: что такое наша драматургiя?

   Прежде всего разумѣется надобно отличить драматургiю печатную отъ сценической. Мы уже коснулись нѣсколько этого отличiя, но коснулись вскользь, неисчисляя фактовъ и неуглубляясь въ вопросъ.

   Въ литературѣ есть драматическiе очерки Пушкина, очерки положимъ и безъ красокъ, но генiальные. Ихъ вообще не даютъ. Мы не станемъ говорить о причинахъ, по которымъ не дается "Борисъ Годуновъ", хотя признаемся откровенно, что недоумѣваемъ, почему онъ не дается, разумѣется съ выпускомъ или измѣненiемъ двухъ-трехъ сценъ, въ которыхъ участвуютъ духовныя лица. Но почему не даются другiя его драматическiя произведенiя? Скажутъ намъ, что пытались ставить нѣкоторыя, какъ напримѣръ "Моцартъ и Сальери", "Русалка" - и онѣ не имѣли успѣха. Но вѣдь надобно спросить, почему они не имѣли успѣха? Еще бы ставились онѣ такъ, какъ разъ ставились сцены изъ "Каменнаго гостя" (почему же не всего "Каменнаго гостя"? Вѣдь это произведенiе законченое!), въ которыхъ роль Донъ-Жуана возложили чуть ли не на г. Степанова, должно-быть на основанiи его красивой наружности. А другiе-то великiе очерки? Развѣ лицо стараго барона въ "Скупомъ рыцарѣ" не одна изъ благодарнѣйшихъ ролей для большого артиста? Развѣ "Пиръ во время чумы", поставленный со смысломъ и обставленный даровитыми артистами, не способенъ произвести глубокаго, потрясающаго впечатлѣнiя, хоть это и отрывокъ? Нравственность публики, смотрящей на "водевили съ переодѣваньемъ", постраждетъ отъ этого? Вѣроятно!.. Ну, а сцены изъ рыцарскихъ временъ, въ которыхъ тоже, несмотря на ихъ отрывочность, вырисованъ вполнѣ великимъ художникомъ типъ Франца, тоже дорогой для хорошаго артиста? Нѣтъ, мы рѣшительно убѣждены, что не Пушкинъ виноватъ въ томъ, что его очерки или вовсе не ставились на нашемъ театрѣ, или поставленные не имѣли успѣха, а нравственность, особеннымъ образомъ понимаемая нашимъ театромъ, да такая обстановка и мало-осмысленная игра.

   Въ литературѣ есть юношеская попытка Лермонтова: "Маскарадъ". Дика она, нескладна своею постройкою, пожалуй подражательна, но вѣдь если она подражанiе "Отелло", то вѣдь подражанiе сто-первое, у compris "Коварство и любовь" Шиллера. Но вѣдь тутъ есть громадное, лермонтовское лицо - Арбенинъ, здѣсь есть генiальные намеки на типы, изъ которыхъ хорошiе артисты могутъ досоздать типы: здѣсь есть игрокъ Казаринъ, князь Звѣздичъ, баронеса Шприхъ. Драма не сценична? Чтожъ за дѣло? Ее можно посократить, но съ толкомъ. Опять должно-быть нравственность мѣшаетъ. Виноваты однако: лѣтъ десять тому назадъ давали сцены изъ "Маскарада". Бѣдный, общипаный лермонтовскiй "Маскарадъ", въ которомъ Арбенинъ закалывается послѣ отравленiя Нины, съ словами: "умри-жъ и ты, злодѣй!" (сколь это чувствительно!) тоже должно-быть ради спецiальной нравственности, недопускающей совершиться надъ нимъ лютой казни сознанiя. А какiя это сцены для настоящаго трагика - сцены Арбенина у гроба Нины, и Арбенина, узнающаго отъ своего врага свою ужасную ошибку! Недаромъ покойнику Мочалову такъ хотѣлось играть Арбенина - и увы! не удалось его сыграть ниразу.

   Въ литературѣ есть теперь полная комедiя Грибоѣдова. Было время, когда она была полнѣе на сценѣ, чѣмъ въ литературѣ. Теперь увы! дѣло выходитъ наоборотъ.

   Въ литературѣ кромѣ "Ревизора", "Женитьбы" и "Игроковъ" Гоголя, существуютъ еще его генiальные отрывки. На сценѣ кромѣ заигранныхъ "Ревизора", "Женитьбы" и "Тяжбы", - буквально заигранныхъ чуть не до противности на сценахъ столичныхъ, провинцiальныхъ и любительскихъ - ничего не существуетъ. Изрѣдка развѣ даются "Игроки". А какiе типы для артистовъ - лица Собачкина, Марьи Александровны и ея сына, два чиновника въ "Утрѣ дѣлового человѣка", дворецкiй въ "Лакейской"!.. Да развѣ "Разъѣздъ", поставленный такъ, чтобы каждое лицо знало чтò оно говоритъ, отъ свѣтской дамы до господина, который весь вылился въ словахъ: "подлецъ портной" и проч., - не былъ бы внимательно и серьозно слушаемъ публикою, не доставилъ бы ей высокаго наслажденiя? Вѣдь тутъ, за немногими исключенiями, "знакомыя все лица", тутъ живья-то, живья-то сколько!

   Островскаго одну вещь, именно "Сани", заиграли до невозможности, заиграли какъ "Ревизора", "Женитьбу" и "Горе отъ ума". Изъ другихъ его вещей постоянный успѣхъ имѣютъ (да еще бы не имѣли!) "Свои люди, сочтемся", "Бѣдность не порокъ", "Гроза", отчасти "Въ чужомъ пиру похмѣлье" и... и только. Ещебы, повторимъ мы, не имѣли успѣха и не давались эти вещи! Вѣдь въ нихъ и русская публика серьознѣе, и русскiе артисты, вполнѣ серьозные, каковы Садовскiй, Васильевъ 1 (московскiй, - увы! теперь ослѣпшiй), покойный Мартыновъ, Васильевъ 2 (петербургскiй), Дмитревскiй - отводили и отводятъ душу; вѣдь въ нихъ яркимъ блескомъ сверкало порою высокое, но порченое дарованiе г-жи Косицкой (въ роляхъ Дуни, Груши и въ особенности Анны Ивановны, которую выполняла она высоко-художественно); въ нихъ г-жа Васильева въ роли Марьи Андревны являлась первостепенною артисткою и выказывала всю глубину своего прекраснаго таланта, осужденнаго на мелодрамы и пошлые водевили: въ нихъ, какъ въ "Грозѣ" напримѣръ, г. Горбуновъ и г-жа Левкѣева являлись съ самыхъ блестящихъ своихъ сторонъ. Но опять-таки - нѣкоторыя пьесы Островскаго даются крайне рѣдко, можно-сказать даже вовсе не даются, уже поставленныя на сцену; другiя на сцену не ставились.

   Разберемъ дѣло въ подробности. Оно стоитъ этого. Островскiй пока наше все по части драматургiя, наше самое насущное.

   Рѣдко даются уже поставленныя разъ на сцену пьесы:

   1) "Бѣдная невѣста".

   2) "Не такъ живи, какъ хочется".

   3) "Праздничный сонъ до обѣда" - первая часть трилогiи о безцѣнномъ Бальзаминовѣ.

   4) "Свои собаки грызутся" - вторая ея часть.

   5) "Старый другъ лучше новыхъ двухъ".

   6) "Утро молодого человѣка".

   7) "Картина семейнаго счастiя".

   8) "Не сошлись характеромъ".

   9 "Въ чужомъ пиру похмѣлье".

   Девять пьесъ - и чьихъ же пьесъ? Островскаго! - рѣдко даются на русской сценѣ. Да чѣмъ же такъ богата она, русская сцена, что можетъ забрасывать въ дальнiй ящикъ пьесы Островскаго?

   Но прежде чѣмъ разсуждать о томъ, чѣмъ такъ богата русская сцена, позвольте намъ попытаться поискать причинъ, почему девять исчисленныхъ пьесъ Островскаго даются рѣдко, и изъ нихъ семь первыхъ почти-что никогда не даются.

   1) Почему не дается "Бѣдная невѣста". Успѣха чтоли она не имѣетъ? Да вопервыхъ, что вы назовете успѣхомъ? Количество ходящаго въ театръ народа? Положимъ, что и такъ; но вѣдь мы не повѣримъ, да и читатели согласятся, что нельзя этому повѣрить, чтобъ на "Бѣдную невѣсту" пошло и ходило меньше народа, чѣмъ на "Демона", переведеннаго (кромѣ его безобразiя) ломанымъ русскимъ языкомъ, чѣмъ на умную, но скучную передѣлку "Айвенго" князя Шаховского; на "Парижскихъ нищихъ", "Дядю Мартына" и другую подобную, фальшивую, да и вдобавокъ еще чуждую намъ ерунду... Артистовъ чтоли нѣтъ для "Бѣдной невѣсты"? Да вѣдь г-жа Снѣткова 3 тратитъ же свое весьма маленькое, но довольно миленькое дарованiе на мелодраматическiй вздоръ, и вѣдь была же она больше чѣмъ сносна въ роли Катерины въ "Грозѣ". А въ Москвѣ, гдѣ тоже рѣдко даютъ "Бѣдную невѣсту", предпочитая ей по всей вѣроятности переводы французскихъ штукъ гг. Тарновскаго, Руднева и Радиславскаго, въ которыхъ г. Самаринъ и г-жа Медвѣдева "ломаютъ комедiю" для удовольствiя средней великосвѣтскости, - въ Москвѣ, говоримъ мы, г-жа Васильева отъ начала до конца играетъ Марью Андревну нервами!.. Да вѣдь г. Леонидовъ напримѣръ, артистъ съ умомъ и чувствомъ, несмотря на свой неблагодарный органъ - не лучше ли бы былъ в "Хорьковѣ", чѣмъ въ неудавшемся ему "Макбетѣ"? Вѣдь въ "Хорьковѣ" даже г. Полтавцевъ отрекается отъ рутины и дикихъ криковъ. А лицо Мерича - развѣ не стоитъ того, чтобы надъ нимъ поработалъ какой-нибудь даровитый молодой артистъ, хоть бы напримѣръ г. Нильскiй: право бы это было и для него полезнѣе, и для публики прiятнѣе, чѣмъ его шествiе по стопамъ г. Самарина въ Сюлливанахъ и другихъ продуктахъ. А Милашинъ, глубоко, почти генiально созданный Васильевымъ-московскимъ, развѣ не по силамъ Васильева-петербургскаго, артиста, для котораго возможно художественное осуществленiе Лазаря Подхалюзина и Любима Торцова? А г. Самойловъ пренебрегаетъ развѣ удивительною ролью Добротворскаго? Вѣдь можно сказать, что поработавши надъ нею, онъ будетъ въ ней выше Шумскаго, какъ и вообще выше онъ этого, впрочемъ замѣчательнаго, артиста московской сцены внѣшними средствами и разнообразiемъ таланта? А мать, а Хорькова, и каждое входящее съ двумя-тремя словами лицо въ великолѣпномъ пятомъ актѣ и "до точки" обрисованное этими двумя-тремя словами?

   А Дуня?

   Мы ужь и не говоримъ о Беневоленскомъ.

   А Дуня наконецъ - эта Дуня, которую такъ долго не пускала на сцену и наконецъ-таки пустила спецiальная нравственность, - эта Дуня, которой вся жизнь захвачена поэтомъ въ одной сценѣ, - и какъ могущественно, генiально захвачена! Вѣдь это роль для первостепенной артистки!

   Почему же рѣдко дается, или правильнѣе сказать никогда не дается "Бѣдная Невѣста"? Да развѣ есть другая драма, которая бы (кромѣ "Грозы") захватывали глубже судьбу русской женщины и (кромѣ "Доходнаго мѣста") болѣе широкими чертами изображала бытъ средняго класса нашего общества?.. Укажите намъ богатства, изъ-за которыхъ русская сцена пренебрегаетъ однимъ изъ самихъ высокихъ созданiй русскаго художника!

   2) Почему не дается "Не такъ живи, какъ хочется"? Не имѣла успѣха на обѣихъ сценахъ, скажутъ намъ. Но вѣдь опять-таки мы вправѣ спросить почему не имѣла успѣха? Мы знаемъ очень хорошо, что она Островскимъ вовсе не додѣлана, что ея концепцiя - одна изъ высшихъ концепцiй нашего поэта, а отдѣлка крайне бѣдна; но вѣдь бѣдна отдѣлка только по мѣстамъ: скудно очерчены только древнiй отецъ Петра Ильича да его искуситель, котораго у Островскаго недостало смѣлости прямо назвать и прямо создать русскимъ чортомъ, юмористически-страшнымъ, какъ онъ является въ нашихъ фантастическихъ расказахъ: но вѣдь оборванъ только поэтомъ по недостатку смѣлости конецъ. А типъ-то Петра Ильича захваченъ все-таки страшно широко. Вольно же было погубить его ходульностью и рутиной г. Полтавцеву (въ Петербургѣ, ужь мы право и не помнимъ, какимъ бездарностямъ отдавали эту великолѣпную роль), который все хотѣлъ играть какого-то кукольниковскаго героя, дико бѣснующагося, испортилъ загоскинскою сантиментальностью сцены съ Грушей и отсутствiемъ комической правды погубилъ удивительную сцену опьяненiя до чортиковъ. А вѣдь драма-то виситъ на Петрѣ Ильичѣ! Чтобы напримѣръ г. Васильеву не взяться за это лицо? Право вѣдь тутъ вовсе ненужно грандiознаго роста!.. Да кромѣ Петра Ильича тутъ есть Груша, которую почти художественно создавала г-жа Косицкая; есть жена Петра Ильича, испорченая въ Москвѣ французской мелодраматичностью г-жи Медвѣдевой а въ Петербургѣ не помнимъ кѣмъ; тутъ есть Агафонъ, видя въ которомъ Садовскаго, какъ-то даже не жалѣлось, что не онъ играетъ Петра Ильича, хотя онъ одинъ только и могъ исполнить эту роль настоящимъ образомъ... Почему же, ради какихъ невидимыхъ намъ и публикѣ сокровищъ брошена драма, которая, какъ она ни мало отдѣлана поэтомъ, представляетъ такъ много генiально-человѣчныхъ типовъ?

   3) Мы не станемъ съ такою же подробностью доискиваться причинъ, почему рѣдко или даже совсѣмъ не даются другiя, поставленныя уже разъ на сцену произведенiя Островскаго. Очевидное дѣло, что причины эти заключаются не въ нихъ самихъ, ибо всѣ они представляютъ для артистовъ типы самые благодарные, а для публики интересъ несомнѣнный, ибо всѣ они полны живья и настоящаго дѣла? Причины заключаются въ чемъ-либо совершенно постороннемъ, даже не въ недостаткахъ исполненiя, котоыре могутъ быть устранены и о которыхъ, равно какъ и о достоинствахъ исполненiя, мы поговоримъ, подробно въ одной изъ слѣдующихъ нашихъ статей.

   Почему не поставлены вовсе на сцену "Доходное мѣсто" и "Мининъ", изъ большихъ произведенiй нашего драматурга, и послѣдняя часть трилогiи о Бальзаминовѣ: "За чѣмъ пойдешь, то и найдешь" - дѣло рѣшительно необъяснимое. Строгiй вкусъ чтоли театральныхъ цѣнителей отвергаетъ напримѣръ послѣднюю изъ этихъ пьесъ... или нравственность чтоли ихъ оскорблена тѣмъ, что Бальзаминовъ добился наконецъ своей цѣли - женитьбы на богатой купчихѣ? Право незнаемъ. Вѣдь спецiальная нравственность и спецiальный вкусъ - вещи очень мудреныя: имъ можетъ грезиться то, чего

  

   А какъ много теряетъ театръ оттого, что не поставленъ "Мининъ" и не поставлено "Доходное мѣсто", - говорить кажется нечего.

   Мы кончили толкъ о первостепенностяхъ нашей драматургiи. Но вѣдь кромѣ первостепенностей у насъ есть въ литературѣ произведенiя дарованiй болѣе или менѣе яркихъ...

   Мы не станемъ говорить много о драматическихъ попыткахъ одного изъ первокласныхъ нашихъ писателей, Тургенева. Въ его вѣнкѣ онѣ конечно не пятна, но зато и не большое украшенiе: всѣ онѣ, безъ исключенiя даже прелестной и тонко-грацiозной, но все же нѣсколько праздной вещицы: "Гдѣ тонко, тамъ и рвется", - ниже его высокаго таланта. Какъ натура вполнѣ и даже слишкомъ отзывчивая, Тургеневъ приносилъ въ нихъ жертвы различнымъ вѣянiямъ, улекаясь всѣми... Мы не говоримъ о произведенiяхъ вродѣ "Холостяка" и "Нахлѣбника", ибо здѣсь жертва принесена была серьозному вѣянiю, сантиментальному натурализму, - и они же, эти произведенiя, довели сантиментальный натурализмъ до крайнихъ граней комическаго. Но талантъ Тургенева такъ гибокъ и мягокъ, что нетолько выносилъ на себѣ всѣ впечатлѣнiя разныхъ эпохъ литературы, отзывался на серьозныя вѣянiя, а подчинялся даже модамъ, чисто случайнымъ повѣтрiямъ.

   Въ промежутокъ напримѣръ между самыми сильными эксцентричностями сантиментальнаго натурализма и появленiемъ на арену чистаго, простого натурализма, въ литературу нашу вторглось баловство, большею частью дамское (иногда впрочемъ и кавалерское) ввидѣ драматическихъ пословицъ и поговорокъ изъ жизни великосвѣтской или покрайней-мѣрѣ изъ жизни тонко-развитыхъ слоевъ общества. Форма занята была конечно на-прокатъ у Альфреда Мюссе, который, какъ поэтъ истинный, умѣлъ вкладывать въ эту сухую форму поэзiю и содержанiе, и то впрочемъ тамъ только, гдѣ онъ бралъ предметы не изъ условной свѣтской жизни. У насъ отъ застоя, скуки и праздности, родъ этотъ принялся очень скоро и въ немъ нашли для себя выходъ различные, черезъ мѣру тонко развившiяся претензiи. Родъ этотъ, какъ очень легкiй, скоро обрисовался такъ, что получилъ общiе, такъ-сказать физiологическiе признаки, а именно:

   1) Сфера жизни въ таковыхъ драматическихъ пословицахъ и поговоркахъ бралась обыкновенно великосвѣтская, т. е. въ нихъ разсуждали и дѣйствовали (очень много разсуждали и очень мало дѣйствовали) люди свѣтскiе и занимались въ нихъ различными, людямъ "нехитраго ума" непонятными дѣлами, какъ-то: держали пари на честь женщинъ, вызывали другъ друга на эфектныя дуэли съ дешовой расплатой, или правильнѣе сказать - "поколоться", по наивному выраженiю пушкинской капитанши.

   2) Или были это люди, хотя и небольшого свѣта, то зато "разочарованные", такiе разочарованные, что "и стоялъ свѣтъ, и будетъ стоять", какъ выражается гоголевская сваха, а такихъ разочарованныхъ и не было, и не будетъ.

   3) Женскiя лица были тоже барыни или барышни, свѣтскiя или вообще развитыя весьма тонко барыни и барышни, и занимались онѣ преимущественно тѣмъ, чтó технически называется "игрою въ чувство", - дѣломъ хотя конечно и празднымъ, но зато дававшимъ имъ всегда полную возможность высказывать различныя прирожденныя, благоприобрѣтенныя и даже противоестественныя свойства прекрасной и изящно-развитой личности.

   4) Обычно, главный герой и главная героиня (чаще всего ихъ только и есть что два на сценѣ, съ присовокупленiемъ полубезмолвной пары низкихъ и неразвитыхъ природъ лакея и горничной, увѣряли себя взаимно въ невозможности любви вообще и своей собственной къ оной неспособности.

   5) Преимущественно же всѣ подобныя произведенiя стремились къ тонкости, били на тонкость. Тонкость была повсюду, тонкость никому непонятныхъ чувствъ, въ выраженiяхъ мало-понятнымъ языкомъ, тонкость голандскаго бѣлья или батиста, тонкость стана героинь и притомъ такая, что станъ того и гляди напомнитъ жордочку въ народной пѣснѣ, и вся эта тонкость, съ тонкостью голандскаго бѣлья включительно, чуть что не ставилось главнымъ признакомъ человѣческаго достоинства.

   6) Кончались дѣла обыкновенно или мирно, сознанiемъ героя и героини, что позволить себѣ любить, или трагически: герой и героиня разставались "въ безмолвномъ и гордомъ страданьи", пародируя трагическую тему Лермонтова.

   И этой-то жалкой модѣ, этому повѣтрiю апатiи и праздности поддался высокiй талантъ Тургенева... Да! скажемъ мы безъ запинки и укажемъ прямо и на "Провинцiалку" и даже на упомянутую уже нами вещицу: - "Гдѣ тонко, тамъ и рвется". Пусть эта прелестная вещица, по истинной тонкости анализа, по прелести разговора, по множеству наконецъ поэтическихъ чертъ стоитъ надо всѣмъ дамскимъ и кавалерскимъ баловствомъ такъ же высоко, какъ пословица Мюссе; пусть въ "Провинцiалкѣ" женское лицо очерчено, хотя и слегка, но съ мастерствомъ истиннаго артиста, почти такъ же хорошо, какъ Жакелина въ "Lе chandelier" Мюссе, хотя и съ меньшею энергiею; пусть въ "Провинцiалкѣ" была очаровательна В. Самойлова и художественно хороши, каждый по своему гг. Самойловъ и Шумскiй, - все же эти произведенiя жертва модѣ, какая-то женская прихоть Тургенева. Изъ глубокаго уваженiя и симпатiи къ его таланту, мы не жалѣемъ, что на нашей сценѣ рѣдко или почти никогда не даютъ какъ ихъ, такъ и "Холостяка" и "Нахлѣбники".

   Писемскiй написалъ двѣ драматическiя пьесы: "Ипохондрика" и "Горькую судьбину". Мы думаемъ, что онъ не рожденъ быть драматургомъ. "Ипохондрикъ" его весь построенъ на патологической, а не на психической темѣ; въ "Горькой судьбинѣ" дорогъ только типъ Ананья да замѣчательны эпизодическiя сцены, но во всякомъ случаѣ живыя лица, окружающiя патологическую тему въ "Ипохондрикѣ", комическiя въ высшей степени сцены, рельефность языка, - все это достоинства, которыя могли бы удержать пьесу на русской сценѣ, - а между тѣмъ она тоже "не имѣла успѣха" - и конечно тоже по причинамъ, отъ нея самой независящимъ. Чтоже касается до удивительнаго лица Ананьи въ "Горькой судьбинѣ", то оно одно, исполненное даровитымъ артистомъ, вынесло бы на плечахъ всю пьесу. Но вѣроятно спецiальная "нравственность" не допускаетъ представленiя этой драмы.

   Покойный Л. А. Мей написалъ "Царскую невѣсту" и "Псковитянку". Та и другая, несмотря на свои недостатки, все-таки послѣ пушкинскихъ "Бориса" и "Русалки", да Островскаго "Минина", единственныя и по языку и по подробностямъ драмы, гдѣ наша былая жизнь не искалѣчена. "Царскую невѣсту", на сценѣ поставленную, больше не даютъ. "Псковитянка" вовсе не поставлена, - и какъ та, такъ и другая драма имѣютъ несомнѣнныя и первоклассныя достоинства.

   Ради какихъ же богатствъ - еще въ послѣднiй разъ спросимъ мы - не поставлены, или поставленыя не даются на сценѣ, произведенiя замѣчательнѣйшихъ русскихъ писателей, и затѣмъ въ слѣдующей статьѣ разсмотримъ эти драгоцѣнныя богатства, эти наличные капиталы русской сцены и русской драматургiи.

   Мы не говоримъ о томъ, что не дается старое. Даже фонвизинскiя комедiи имѣютъ теперь для насъ только историческое значенiе; что ужь говоритъ о другихъ? Заправская русская литература, по нашему разумѣнiю, прерывается Посошковымъ и возрождается съ Пушкинымъ. Мы говорили о томъ только, чтó имѣетъ настоящее, бытовое, жизненное значенiе.

  

   Стр. 121. "Ей остается восторгаться криками" вместо: "Ей остаетея восторгаться криками"

   Стр. 123. ""Каменнаго гостя"" вместо: ""Каменнаго гостя"

   Стр. 131. ""нравственность" не допускаетъ представленiя этой драмы" вместо: ""нравственность" не допускаетъ представленiя это драмы"

  

  

  

   Мы хотѣли разобрать наличные капиталы нашей сценической драматургiи, покончивши дѣло съ драматургiею литературною тѣмъ чтó весь образованный и мыслящiй людъ признаетъ за русскую драматургiю - и что явнымъ образомъ мало признается или даже вовсе не признается за таковую спецiальными блюстителями театра и театральными комитетами, позволяющими себѣ отвергать пьесы Островскаго и восторгающимися издѣлiями гг. Дьяченко и Боборыкина.

   Чтоже въ самомъ дѣлѣ даютъ на такъ-называемомъ "русскомъ театрѣ". Понастоящему слѣдовало бы прослѣдить цѣлый, хоть напримѣръ прошлогоднiй сезонъ т. е. время отъ сентября 1861 г. по iюнь 1862 года, и статистическими данными доказать всю безсмысленность и безосновность нашего сезоннаго репертуара, но въ настоящее время, только-что принявшись слѣдить за русской сценой, мы должны сократить повозможности всякiя вступленiя, и такъ или иначе, partir du point où nous sommes, взять дѣло до его настоящей минуты.

   Тѣмъ болѣе, что насчетъ безсмысленности репертуара прошлаго сезона, можно намъ повѣрить и на-слово. Безсмысленность - такой обычный фактъ въ нашей обычной общественной жизни - что доказывать статистическими фактами нужно развѣ только ея рѣдкiя lucida intervalla здраваго смысла. Съ другой стороны, статистическiе факты за одинъ предшествовавшiй мѣсяцъ достаточно могутъ удостовѣрить каждаго, кто только усумнится (а кромѣ членовъ разныхъ спецiальныхъ комитетовъ, право едвали кто усумнится) въ томъ, что слова безсмысленность и безосновность по отношенiю къ репертуару русской сцены, употреблены нами вовсе не для "красоты слога".

   Еслиже, противъ всякаго нашего чаянiя, насъ упрекнутъ въ опрометчивости или заносчивости сужденiя, мы возьмемъ на себя неблагодарный трудъ вывести "любопытныя" статистическiя данныя изъ афишъ прошлогодняго сезона.

   Въ настоящую минуту, мы прежде всего исчислимъ чтó давалось въ послѣднее время, хоть напримѣръ отъ 25 сентября - на двухъ русскихъ театрахъ, на Марiинскомъ и на Александринскомъ. До балета (покрайней-мѣрѣ покамѣстъ) итальянской оперы - какъ дѣла музыкальныхъ спецiалистовъ и любителей, до французской и нѣмецкой сцены, до появленiя на нихъ какого-либо новаго и поучительнаго художника намъ дѣла нѣтъ. На первое время мы ограничиваемся только насущнымъ.

   Итакъ вотъ что давалось на русскихъ театрахъ съ 25 сентября.

   25 сентября на Александринскомъ: "Отецъ и дочь", драма. "А. и Ф.", водевиль. На Марiинскомъ "Горе отъ ума" и "Беззаботная" (г-жа Спорова).

   26 сентября на Александринскомъ "Тридцать лѣтъ или жизнь игрока", драма. "Балъ у банкира", водевиль. (Г. Жулевъ - Нарцисъ Бишоно). На Марiинскомъ "Жизнь за царя".

   27 сентября на Александринскомъ "Уголино". "Милыя бранятся, только тѣшатся". Въ Марiинскомъ "Не въ деньгахъ счастье", (г. Васильевъ 2) "Бѣдовая бабушка".

   28 сентября на Александринскомъ въ первый разъ "Легкая надбавка", драма въ трехъ дѣйствiяхъ, соч. г. Погосскаго. "Въ чужомъ пиру похмѣлье", комедiя А. Н. Островскаго. "Всѣхъ цвѣточковъ болѣ - розу я любилъ". На Марiинскомъ "Норма" (г-жа Лаврова-Спекки). Второе дѣйствiе оперы "Невѣста-лунатикъ" (г. Никольскiй и г-жа Булахова).

   30 сентября въ Александринскомъ "Смерть Ляпунова". "Живчикъ". На Марiинскомъ "Испорченная жизнь", комедiя г. Чернышова. "Проказы барышень на черной рѣчкѣ". Сцена г. Горбунова.

   1 октября на Александринскомъ "Не по носу табакъ", г. Погосскаго. "Комедiя съ дядюшкой". "Волшебная флейта", водевиль. На Марiинскомъ "Марта", опера. "Москаль-чаривникъ" (г. Артемовскiй и г-жа Леонова).

   2 октября на Александринскомъ "Велизарiй", драма. "Взаимное обученiе". На Марiинскомъ "Сватьба Кречинскаго", комедiя. "Вотъ что значитъ влюбиться въ актрису" (г-жа Спорова). "Бабушкины грѣшки" (г-жа Спорова).

   3 октября на Александринскомъ въ первый разъ "Не первый и не послѣднiй", комедiя въ пяти дѣйствiяхъ, г. Дьяченко. "Женщины-гвардейцы" (бенефисъ г. Марковецкаго). На Марiинскомъ "Жизнь за царя" (208 представленiе).

   4 октября. На Александринскомъ театрѣ: "Уголино", "На ловца и звѣрь бѣжитъ". На Марiинскомъ - "Гроза", А. Н. Островскаго, "Женихи", "Дядюшка болтушка".

   4 октября. На Александринскомъ: "Тридцать лѣтъ или жизнь игрока", "Балъ у банкира". На Марiинскомъ - "Русалка" опера А. С. Даргомыжскаго...

   Но вѣдь это перечисленiе, скучно нашимъ читателямъ?.. Оно и самимъ намъ скучно - но вѣдь изъ него открывается фактъ довольно поучительный. Если вѣрить нашему репертуару, то должно быть "Уголино", "Жизнь игрока" пьесы наиболѣе капитальныя. Отъ 25 сентября до 5 октября, включительно - онѣ раздѣлили честь повторенiя съ одной только дѣйствительной, всѣми признанной капитальной вещью - съ оперой Глинки.

   Пропустимте недѣлю.

   14 октября. На Александринскомъ театрѣ: "Уголино" (ого! въ третiй разъ), "Женищины-гвардейцы" (тоже должно быть штука капитальная). На Марiинскомъ - "Жидовка" (гг. Сѣтовъ, Васильевъ 1, Булаховъ - г-жи Валентина Бiанки; Анненская).

   15 октября. На Александринскомъ: "Жертва за жертву", драма г. Дьяченко. На Марiинскомъ "Испорченная жизнь" "Комедiя съ дядюшкой", сцена г. Горбунова.