Груссе Паскаль - Лазурный гигант

м ты, нищий, не видывал, какие фрукты созревают в моем Йоркшире! - сердито возразил солдат. - Эти "кукнеи" ужасно нахальны!

   Очень довольный тем, что его приняли за "кокни" (прозвище, данное жителям лондонских предместий), Анри собирался продолжать прерванные солдатом занятия, торгуясь со старой Аникой, но солдат положил ему руку на плечо.

   - И чего такой развязный малый занимается торгашеством? - сказал он с невольным выражением презрения военного к "штафирке". - Взял бы ружье на плечо, да револьвер и сражался бы, как мы, это лучше, чем таскать эту дрянную тележку!

   - А уж это не твое дело! - отвечал Анри, стряхивая с плеча руку солдата. - Если бы я хотел служить, то уж никак не "пешкой", как ты! Мне подавай коня, молодец, вот что!

   - У тебя губа не дура! Не желаешь ходить на своих двоих?

   - Не желаю. А если захочу поступить в армию, то не у тебя стану спрашивать позволения. Ну-ка, служивый, посторонись. Мне надо хлеб зарабатывать, а не

   заниматься пустяками, как расшитые галунами бездельники!

   Польщенный тем, что его приняли за "расшитого галунами", тогда как у него не было даже и самой маленькой нашивки на рукавах, солдат, самодовольно улыбаясь, ушел. Анри поехал со своей тачкой дальше, следуя за старой Аникой, которая убежала во время спора, и оборванное платье которой он видел вдали. Наконец они дошли до узкого переулка, где могли укрыться от глаз сторожей. Страшно озабоченный, Анри закидал вопросами старую крестьянку, впавшую, казалось, в слабоумие от перенесенных ею горя и страданий. Из ее неясных ответов он понял, что Николь перевели из Моддерфонтэна за попытку к бегству.

   - Но где же она? Куда ее перевели? - в отчаянии спрашивал Анри. - Постарайся вспомнить, тетушка Аника! Ты ведь, наверное, слышала название места, куда ее должны были отвезти. Может быть, в Порт-Наталь? Или в другой лагерь?

   - Ах, милый барин, право, я не знаю... Мне кажется, что ее увезли в Англию.

   - Зачем же в Англию? Туда, кажется, не посылали никого из военнопленных. Подумай хорошенько, тетушка Аника, умоляю тебя. Почему ты думаешь, что она в Англии?

   - Да ведь Англия - остров?

   - Да, есть Великобританские острова. Так что же из этого?

   - Говорили, что Николь будет за... за... кажется, заключена... так ведь говорят?

   - Заключена, верно, но где же, ради Бога?

   - На острове, - повторяла несчастная старуха, напрягая все свои умственные способности, чтобы вспомнить. - Говорили, что ее отвезут на остров Лондон, показать королеве.

   - Остров... какой же это может быть остров? - повторял Анри. - Лагеря для военнопленных есть на нескольких островах: Св. Елены, Цейлоне...

   - Цейлон! - вскричала радостно старуха. - Он самый. Цейлон, близ Лондона, там, где у короля выстроен Виндзорский дворец!

   - Ах, тетушка Аника, ты наверное помнишь, что называли именно Цейлон?

   - Увы! Добрый барин, - заговорила старая пленница, и слезы заблестели на ее поблекшем лице. - Я говорю вам все, что знаю. Я уж из ума выжила после всех несчастий, которые пережила. Сыновья мои... вы их помните, мосье Анри?

   - Как не помнить! Такие молодцы и настоящие буры по храбрости!

   - Да, настоящие... Они все погибли. И сыновья, и внуки!

   Несчастная в отчаянии ломала руки.

   - Все, даже мой мальчик Ало, ему было всего одиннадцать лет.

   - Ало тоже умер?

   - Сражаясь рядом с отцом и дедом. Ему было одиннадцать лет, сыну - тридцать пять, а мужу - семьдесят. Все трое сложили свои головы под Коленсо.

   - Бедная тетушка Аника! А остальные?

   - Двое убиты при Моддерфонтэне, один - при Спионскопе... - Слезы помешали несчастной докончить печальный перечень.

   - Дорогая моя тетушка Аника! - повторял Анри с болью в сердце. - Они умерли славной смертью за родину!

   - Вот я и осталась одна. Дочери и невестка не вынесли лишений, а я все еще живу... Господь забыл меня!

   - Не говори так, тетушка Аника. Ты еще можешь быть полезна на земле. Может быть, благодаря тебе я найду Николь.

   - Да хранит Господь эту святую девушку. Она так же добра, как красива. Но под этой кроткой внешностью скрывается львиное сердце. Да, у мадам Гудулы были тоже хорошие дети. Но где они теперь все? Пути Господни неисповедимы...

   - Не знаете ли вы чего-нибудь о всех этих близких нам людях? Был ли здесь, кроме Николь, кто-нибудь и из ее семьи?

   - Нет, она была здесь одна-одинешенька. Да и в живых-то осталась почти что одна она. Отца и двух младших братьев убили при Моддерфонтэне. Все младшие сестры умерли. Вы слышали, как умерла бедненькая Люцинда?

   - Да, да, - перебил ее Анри, чувствуя, что долгая, скорбная исповедь старухи подавляет его. - Расскажи мне о тех, которые спаслись. Ты только что сказала, что Николь перевели в другую тюрьму, потому что она пыталась бежать на помощь матери; значит, мадам Гудула жива? Скажи, жива ли она?

   - Мадам Гудула осталась одна со своим младшим сыном среди развалин своей сожженной фермы. Мне так рассказывали, а я не помню, случилось ли это в то же время, когда Николь взяли в плен с оружием в руках. Память у меня слаба стала. Знаю только, что мы благословляли день, когда ее привели сюда к нам. Она забывала себя ради других, готова была поделиться последним куском хлеба, последней каплей воды с голодными и больными. Она никогда не падала духом, всех утешала, умирающим закрывала глаза, плакала вместе со страдальцами. Мы многого лишились с ее уходом. Но она ушла не в погоне за личным счастьем. Она узнала от приведенного в наш лагерь нового пленника, что мать ее тяжело больна, она решилась на побег ради нее, но ее поймали. В лагере тут были беспорядки, и вот, будто бы, чтобы защитить ее, они сослали ее на какой-то остров.

   - А ты наверно помнишь, что это остров Цейлон?

   - Да, да. Как вы только назвали остров, я тотчас же узнала.

   - Ах, если бы можно было знать наверное! - подумал Анри вслух.

   - Это не трудно. Все могут подтвердить вам это. Какая-то женщина, иссохшая, худая, призрак, а не

   женщина, проходила в это время мимо.

   - Послушайте, фру де Бург, - окликнула ее Аника, - подойдите-ка сюда. Не знаете ли вы, куда увезли от нас Николь Мовилен? Вот этот господин хочет узнать.

   Пленница взглянула на Анри покрасневшими от слез глазами.

   - Николь Мовилен? - проговорила она рассеянно.

   - О, скажите, если вы знаете, умоляю вас!

   - Извините, - сказала старуха, проводя рукой по лбу, - все ужасы, свидетельницей которых я была, которые сама испытала, помутили мой ум. Но мы все здесь помним Николь Мовилен. Милая девушка! - сказала она, подумав. - Они ее сослали на Цейлон!

   - О, благодарю вас! - воскликнул Анри, почтительно целуя морщинистую руку старухи. - Я пришел сюда, чтобы спасти мадемуазель Мовилен из плена. Она моя невеста. Благодаря вам и вот тетушке Анике, я теперь знаю, где мне ее искать. Но скажите, не могу ли

   я что-нибудь сделать и для вас? Я вижу, что вы в ужасной нужде...

   - Что значат личные лишения в сравнении с потерей очага, близких, родных, гибелью родины? - сказала фру де Бург. - Мне, право, все равно, где доживать свои жалкие дни, в тюрьме или во дворце. Но вам я не советую очень мешкать здесь. Я вижу, вы проникли сюда под видом разносчика, спешите же выбраться из лагеря, не оставайтесь даже поблизости! Если откроют, кто вы, все ваши планы рухнут. Поезжайте на Цейлон, и да поможет вам Бог! Если вам удастся освободить свою невесту, и вы женитесь на ней, вы будете сторицей вознаграждены за все испытанные вами лишения и самоотвержение, - Николь редкая девушка.

   Сказав это, пленница удалилась.

   - На ее глазах расстреляли ее мужа и двух сыновей, - шепотом объяснила Аника. - Это были знатные, богатые люди, делавшие много добра, а теперь у нее нет куска хлеба.

   Анри отдал все содержимое своей тачки Анике, дал ей денег и направился к выходу. Сердце его сжималось от боли.

   Он вышел из лагеря так же легко, как и проник туда. Жерар ждал его, страшно взволнованный. Ему стоило больших усилий удержаться, чтобы не последовать за братом в лагерь.

   В нескольких словах Анри передал ему все. Братья решили, что следует немедля отправиться на Цейлон.

   - Слава Богу, нам не надо ждать ни поезда, ни пакетбота, не надо хлопотать о паспорте! - воскликнул Жерар. - Скорее же в путь, нечего терять время!

   - Только бы полученные мною сведения оказались верными, - озабоченно заметил Анри. - Вдруг мы уедем из Африки, а Николь останется здесь?.. Но как узнать наверно? Трудно доверять словам двух старых несчастных женщин.

   - Правда. Но ведь они обе сказали одно и то же, не сговорившись, так что есть основание предполагать, что они не ошибаются. Очевидно, все в лагере хорошо знали нашу смелую Николь. Ее судьбой все интересовались и, конечно, всякий, и старый, и малый знает, куда ее заточили. Ошибки быть не может!

   - Может быть, англичане не отказали бы нам в справке относительно местопребывания Николь? - нерешительно спросил Анри. - Почему бы им не дать простую справку?

   - Как же! Жди! Пуля в лоб научит тебя собирать справки. Не суйся не в свое дело. Послушай, Анри, не впутывай никого в наш замысел. Поедем прямо на Цейлон!

   Лошади терпеливо ожидали всадников, пощипывая траву. Оба брата сели на лошадей и поскакали к финикийской Башне. Полдня ехали они галопом и, прибыв, застали Вебера и Ле Гена за их любимыми занятиями: первый делал вычисления, второй - тер и чистил все, что на воздушном корабле поддавалось чистке.

   - Так, - сказал он, кланяясь молодым людям. - Всякая вещь любит чистоту, будь то хоть медная пуговка или лицо крещеного. Не правда ли, мосье Жерар?

   - Не спорю. Только смотри, не попортил ли ты мне чего в машине?

   - Это я-то попорчу? Ну, нет. Машина тоже знает человека. Когда я был юнгой на "Быстром"...

   - Тебя там научили наводить чистоту! Знаем, - сказал Жерар. - Ты хорошо сделал, что отполировал машину, пока нас не было, потому что мы сейчас должны лететь дальше.

   - Дальше? - озабоченно спросил Ле Ген. - А мамзель Николь?

   - Ее здесь нет. Ее перевели на Цейлон, куда мы и должны отправиться!

   - Вот как! Я не смел показать виду, а только у меня озноб пробежал по коже, когда я увидел, что вы возвратились без нее. Ее перевезли на Цейлон? Уж не проведали ли эти англичане, что мы приехали?

   - Не думаю, друг мой. Ее увезли, вероятно, еще когда мы были в Париже.

   - В Цейлон, так в Цейлон. Только бы нам ее застать там.

   - Только бы она была там! - внутренне содрогаясь, проговорил и Анри. - О, что бы я дал, чтобы быть уверенным, что мы найдем ее.

   - Все, что мы можем сделать, это отправиться поскорее и убедиться в этом лично! - отвечал Жерар.

   - Ты прав. Ну, так летим же!

   Снова механическая птица устремилась на юг. По-настоящему, следовало бы держаться северо-восточного направления, прямо на Индостан. Но Анри все не хотелось расставаться с Трансваалем; он смутно все еще на что-то надеялся. Жерар понял его мысль и ничего не сказал о таком отступлении от прямого пути.

   Он смотрел вниз, на огромную, когда-то зеленую и счастливую равнину, теперь усеянную печальными развалинами мирных очагов многих счастливых семей. Вот идут отряды солдат. Вот сеть блокгаузов, организованная неприятелем с целью помешать движению бурских войск. Сверху видны траншеи, глубокие, вырытые зигзагами рвы, в которых можно укрыться от неприятельских выстрелов. Рвы эти находятся на расстоянии пяти-шести метров друг от друга, длиной в двадцать пять метров, и напоминают ямы для хранения - внизу они шире, чем вверху. Они довольно хорошо защищают от взрывчатых гранат. Единственное неудобство, что из них трудно быстро выбраться.

   Жерар внимательно рассматривал эти траншеи, за которыми бедный бур отважно защищает свою независимость. Но вот он видит группу всадников. Это буры, он узнал их. Не остается никакого сомнения: это их одежда, оружие, лошади.

   - Анри! - вскричал он. - Спустимся, непременно спустимся! Это друзья! Я в этом уверен!

   - Буры? - спросил Анри и тотчас же сделал необходимый маневр, чтобы спуститься.

   - Буры! Я узнал их по гордой осанке, по быстроте их маленьких лошадок. К луке привешены меха с водой, на ремне прикреплен запас патронов и сушеного мяса.

   Буры ехали по высокой траве и очень удивились, когда голос сверху заговорил с ними на их родном языке. Последовал короткий разговор.

   - Гей! Несколько слов, пожалуйста.

   - Кто вы такие? - спросил удивленный начальник отряда.

   - Друзья! - послышался звонкий голос Жерара. - Может быть, кто-нибудь из вас знавал моего отца, владельца Масседорна?

   - Я, Иоганнес Смит, знал его! - сказал один из них.

   - Не знаете ли вы также Мовиленов?

   - Как же! Мир им, храбрым честным патриотам!

   - Не знаете ли, где Николь Мовилен?

   - Сначала она была в плену, в Моддерфонтэне, теперь ее перевезли в Цейлонский лагерь.

   - Благодарю вас. Мы только это и хотели знать. Прощайте. Желаем вам удачи!

   Раньше, чем удивленные буры успели сообразить, "Эпиорнис" снова поднялся под облака.

   Теперь Анри точно знал, где находится Николь, и аэроплан мог окончательно оставить пределы Трансвааля и лететь на северо-восток. Чтобы наверстать потерянное время, он летел с головокружительной быстротой. Звезды, казалось, бежали навстречу. Слышен был только странный шорох движущейся в беспредельном пространстве машины. Через три часа они миновали берег земли Наталя. Путешественники уже потеряли из виду землю, они несутся над движущейся равниной Индийского океана. Вдали, на юго-востоке, как легкие облака, обрисовываются вершины Мадагаскара. "Эпиорнис" стремится на северо-запад, к Цейлону. Повинуясь воле кормчего, механическая птица, как ласточка, резвится в воздухе, то почти касается волн, то поднимается на высоту, чтобы можно было окинуть взглядом горизонт и убедиться, что нигде не видно корабля. Тихо. Но вот Жерар заметил в волнах какую-то быстро двигающуюся вперед черную массу. Должно быть, кит.

   - Кит, - крикнул он в рупор, - прямо под нами. Спустимся, чтобы разглядеть его.

   Добродушный Анри в угоду брату тотчас же опустил аэроплан.

   Черная масса растет, показывается на поверхности моря.

   - Это не кит, а подводное судно и, вероятно, английское. Так и есть, на корме красуется надпись: "Union jack". Беда! Поднимемся повыше!

   Но едва Жерар успел сказать это, а Анри исполнить его команду, как на спине мнимого кита открылся железный клапан, высунулась какая-то грозная черная труба, сверкнула молния, послышался выстрел. Граната попала прямо в "Эпиорнис" и разбила ему правое крыло.

   Анри упал от страшного сотрясения. Он сделал, однако, энергичное усилие и встал. Каюта накренилась на правый бок. Только левое крыло послушно взмахивает. Увы! Все испорчено!

   - Мы летим вниз, как камень! - вскричал Жерар. Они почувствовали сильный толчок. Послышался лязг металла, затем чьи-то крики, проклятия. "Эпиорнис" упал на корму подводного судна.

  

   "Эпиорнис" упал на корму подводного судна, и за этой катастрофой последовал страшный взрыв. Падая, механическая птица сломала винт английского корабля. Сама она зацепилась и повисла, как летучая мышь: левое крыло ее продолжало биться; между тем слышался шум испорченной машины, проклятия и приказания, отдаваемые капитаном среди скрипа стали и человеческих стонов.

   Четыре француза лежали без чувств после такого сотрясения и ничего не слышали.

   Их высвободили из-под обломков аэроплана, перенесли на носовую часть корабля, в лазарет. После усиленных растираний и нескольких ложек коньяку, насильно влитого в рот, они все четверо пришли в себя, еще не отдавая себе ни в чем отчета, но без особенных повреждений. К своему великому удивлению, они, очнувшись, увидели, что целы и невредимы.

   - Ничего не сломано, джентльмены! - сказал толстый рыжеволосый англичанин, который растирал Анри. Ему помогал маленький юнга, судя по наружности, индус, которого он временами поощрял тумаками.

   - Хорошо, хорошо, - отвечал Анри по-английски же, - но к чему же тереть так сильно? Спасибо, голубчик. Да вот еще, зачем это вы бьете беднягу, он так старается!

   - Англичане? - самодовольно сказал рыжеволосый субъект. - Я так и думал. Французы не бывают такие молодцы. "Едоки лягушек" - все малорослые и безобразные, как гусеницы.

   - Сам ты гусеница! - гневно крикнул Ле Ген. Во время долголетнего плавания он тоже научился кое-как говорить по-английски. - А ты, пудинг ты этакий, посмотри-ка на себя в зеркало и увидишь, что ты за обезьяна. Проваливай-ка отсюда! Я и без тебя сумею ходить за своими господами.

   - Уйду! Уйду! - испуганно заторопился англичанин. - Есть из-за чего сердиться, что я сказал такого особенного?

   Англичане, давшие французам прозвище "frog eaters", то есть едоков лягушек, очень обижаются, тем не менее, когда их называют "mangeurs de pudding".

   - Что это ты, Ле Ген? - сказал, приходя в сознание, Жерар. - Едва успел глаза открыть, как уже ссоришься с англичанами?

   - Терпеть их не могу. Только погляжу на них, а уж мне хочется их поколотить!

   - Умерь свой воинственный пыл! - продолжал Жерар, собирая мало-помалу свои мысли. - Наше положение и без того незавидное, чтобы его ухудшать еще ссорами. Очевидно, мы попали на английский корабль, который обязан нести полицейский надзор за побережьем. Наш бедный "Эпиорнис" сломан и в плену, да и сами мы не знаем, когда нас выпустят.

   - Ах! - воскликнул в отчаянии Анри. - Я и сам то же думаю. Зачем мы были так неосторожны, так легкомысленны? Надо было предвидеть, что Южная Африка хорошо защищается англичанами. Нам надо было оставаться на высоте. Как я был глуп, не обдумав своих поступков.

   - Уж очень нам везло в первую половину путешествия, - отвечал Жерар, - ну, мы и думали, что так будет продолжаться. Однако мы все-таки были непростительно неосторожны. Впрочем, виноват во всем один я.

   - Бесполезно казнить себя за это, - заметил Вебер. - Никакая предосторожность не может предотвратить иных случайностей. Современные орудия стреляют так далеко, что мы все равно не избежали бы опасности. Нам пришлось бы подняться на такую высоту, что нам нечем было бы дышать. Угадать присутствие подводного судна тоже невозможно. Ведь для вас, вероятно, не тайна, что мы попали именно на подводный корабль.

   - Это по всему видно, - сказал Жерар, указывая на своеобразные очертания каюты, отсутствие полупортиков, электрическую лампу в потолке. - А я-то принял его за кита!

   В эту минуту постучали в дверь, и рыжеволосый матрос доложил о приходе командира.

   В лазарет вошел капитан корвета - важный надменного вида человек с багрово-красным лицом. Он постоял минуту на пороге, бегло оглядел всех четырех больных и, решив по седой шевелюре Вебера, что это, вероятно, самый главный из них, старший, обратился к нему без всяких принятых правилами о вежливости предисловий.

   - Если вы оправились настолько, чтобы отвечать на мои вопросы, говорите.

   - Виноват, милостивый государь, я говорю только по-французски! - сухо ответил старый ученый, знавший в совершенстве пять или шесть языков, но не желавший выказывать своей обычной любезности человеку, который так бесцеремонно с ним обошелся.

   - Ах! - смутился англичанин. - А эти господа?

   Анри и Жерар знаками отклонили от себя честь объясняться с командиром на его родном языке, так что ему пришлось припомнить все познания французского языка, усвоенные им некогда на школьной скамье.

   - Я требую у вас ваших бумаг! - выговорил он, напрягая все свои лингвистические способности.

   - Каких бумаг?

   - Паспорта, чековые книжки, все документы, удостоверяющие личность.

   - Если бы даже у нас были все перечисленные вами документы, - сказал решительно Анри, - мы не сочли бы нужным предъявить их по требованию первого встречного.

   - Как первого встречного? Я здесь начальник. Я капитан Марстон, командир Ее Величества судна "Сом"! - отвечал моряк, выпрямляясь во весь рост.

   - Вот это-то вы нам и позабыли сказать, - спокойно возразил Жерар. - И мы тоже имели бы право требовать у вас документы, удостоверяющие вашу личность.

   - Вы, потребовать у меня бумаг? - возмутился командир и вытаращил глаза.

   - Чем же подобное требование было бы более обидно, чем ваше? Мы не подчиненные ваши. Мы люди свободные. Мы свалились к вам на палубу с неба, и произошло это по вашей же вине!

   - Вы мои пленники! - грубо прервал капитан. - Вы занимались контрабандой в наших морях! Вы должны будете ответить за это! Это вам даром не пройдет!

   - Контрабандой? Ваши моря? - горячо возразил Жерар. - Мы не допустим такого обращения с нами. Мы были в воздухе, когда ваша граната коварно попала в наш аэроплан. Это мы вас можем привлечь к ответственности за порчу нашей собственности и нанесенный нам лично ущерб.

   - Вы не имеете права привлекать меня ни к какой ответственности, и я оправдываться перед вами не желаю.

   - Вот как, это переходит всякие границы! - окончательно вышел из себя Жерар. - Позвольте заявить вам, милостивый государь, что я больше не желаю с вами разговаривать!

   - А я вам говорю, что вас заставят отвечать на мои вопросы!

   - Неужели? Каким же способом? Уж нет ли на вашем корабле застенка?

   - У нас есть военные суды недалеко отсюда.

   - Мы не подлежим вашим военным судам! - протестовал Анри.

   - Вы попали в линию блокады...

   - Это вы утверждаете!..

   - И я не отпущу вас иначе, как передав вас в руки военной юстиции.

   - По какому праву? Как смеете вы совершать такие насилия над свободными гражданами?

   - По праву сильного. Вы в моей власти, и я не выпущу вас! - ревел капитан вне себя от злости.

   - После подобного заявления, - сказал с достоинством Анри, - я присоединяюсь к моему брату и отказываюсь продолжать с вами разговор.

   - И я также! - совершенно спокойно произнес Вебер.

   - Как вам угодно. Но вы за это поплатитесь. Англичанин ушел. Через некоторое время явился лейтенант и сказал путешественникам, что они арестованы и должны до прибытия в Дурбан оставаться безвыходно в лазарете; в Дурбане же их передадут в руки военного суда. Обломки аэроплана будут тщательно собраны и сохранены для предъявления суду. Они должны будут объяснить назначение этой машины и причину своего нахождения в области действий английских военных сил.

   Все это было написано на большой бумаге, скрепленной подписями Горация Марстона, командира подводного судна Ее Величества, "Сома", и Чарльза Вильсона, который и прочитал эту бумагу.

   - Вот так кашу заварили! - воскликнул Жерар, когда лейтенант Вильсон удалился. - Как мы ее будем расхлебывать? Что ты посоветуешь, Анри?

   - Что же я могу посоветовать? - сказал уныло молодой инженер. - Постараемся мужественно перенести крушение всех наших надежд!

   - Нет, нет, не говорите так, друг мой, - возразил Вебер. - Человек должен надеяться, пока он жив. Мы как-нибудь выберемся сухими из воды. Это уже не первое несчастье, которое постигает нас.

   - Сколько человек может быть на этом корабле? - думал вслух Жерар. - Человек шесть-восемь, не больше. Я знаю, что подводные суда не имеют многочисленного экипажа. Нас четверо, если бы мы решились...

   - Прикажите только, что делать, мосье Жерар, - навострил уши Ле Ген. - Напасть на них? Только слово скажите, и я проглочу этого мерзавца, который величает нас "лягушкоедами". Плевать я хотел на их арест! Я и с этим толстым капитаном справлюсь, и с его поджарым лейтенантом. Только прикажите, мосье Жерар!

   - Успокойся, - сказал Жерар. - Не болтай так много. Кажется, стучат? Войдите!

   Вошел тот же ненавистный Ле Гену матрос с подносом. Он стал расставлять все на столе, причем ему помогал тот же индусский мальчик, на котором он, по-видимому, вымещал все свое неудовольствие: как и тогда, каждое приказание, для ясности, сопровождалось пощечиной или пинком ноги. Это вывело из терпения Жерара.

   - Скоро ты, скот этакий, перестанешь бить мальчика? Не стыдно тебе? Ведь он по сравнению с тобой мошка. Посмей только еще, я тебя сам проучу!

   - Вот тебе и на! - удивился Джек Тар. - Не смей колотить мальчишку! А как же его учить-то прикажете? Когда я был таким, меня тоже старшие кормили подзатыльниками.

   - То-то ты и вышел хорош! - сказал Жерар, взглянув на тупое, красное лицо матроса, изобличавшее в нем пьяницу. - Было бы тебе известно, что я больше не желаю видеть подобной расправы. Не то берегись.

   - Ладно! Ладно! - ворчал матрос.

   - А если послушаешься, вот тебе за послушание! - показал ему Жерар серебряную монетку.

   Маленькие синие глазки матроса сделались круглыми, он пожал плечами, как бы желая показать, что решительно не понимает этих господ французов.

   Ле Ген между тем воспользовался случаем и на этот раз поддержал ненавистного англичанина:

   - Ах, мосье Жерар, не думайте, что маленького юнгу воспитывают, как сахарное яичко, в ватку завертывают! Этот дылда прав: если не дать мальчишке подзатыльника, из него не выйдет проку!

   - Полно, - сказал Жерар, - я не верю, чтобы грубость и удары давали хорошие результаты. Я уверен, что сам ты, например, никогда не обращался так с новичками, которые были у тебя под началом.

   - Ошибаетесь, мосье Жерар! Меня били, и я бил, в свою очередь. Да как же иначе и воспитывать настоящих моряков? Да всякому порядочному моряку стыдно было бы признаться, что его не колачивали как следует!

   - Какой вздор! Разве ты не видел слез этого бедного ребенка, полного ненависти взгляда, который он бросил на своего палача?

   - Ну, вот об этом народе не берусь судить. Ведь вы сказали, что это индиец? С этими язычниками мне не доводилось иметь дела! - возразил важно Ле Ген.

   В эту минуту все почувствовали сильный толчок. Что-то ударило по корпусу корабля так сильно, что все, что не было прикреплено к полу и стенам, полетело. Растянулся во весь рост и защитник системы "за битого двух небитых дают". Едва устояли на ногах и другие пассажиры. Наверху раздался пронзительный, точно зовущий на помощь свисток. Последовал второй, еще сильнейший толчок. Лампа сорвалась с потолка и разбилась вдребезги. В каюте, среди страшного разгрома, воцарилась абсолютная темнота. Снаружи слышались раскаты грома, свист ветра, борьба стихии. Так продолжалось два часа.

   Наконец буря начала утихать. Пленники, вынужденные, чтобы не разбиться, все время держаться за мебель и крепкие стены каюты, наконец могли разогнуть судорожно сжатые пальцы.

   - Вот так шквал! - сказал Жерар. - В первый раз довелось мне пережить такой сильный. И отчего этот дурацкий капитан остается на поверхности, а не идет под водой, ведь корабль и построен для этой цели? Тогда нас не бросало бы так волнами!

   - Должно быть, нельзя? - откликнулся Вебер со своей койки.

   - Почему это?

   - Верно, машина испорчена.

   Кто-то постучал в дверь.

   - Можно! Можно! - крикнул Анри.

   Ключ щелкнул в замке. Вошел маленький индус с фонарем.

   - Я пришел узнать, не нужно ли сагибам света?

   - И даже очень. Да что там такое случилось?

   - Шквал, - отвечал мальчик.

   - Я так и знал. Но почему судно не идет под водой?

   - Не может. Большая птица, на которой прилетели сагибы, падая, что-то попортила. Командир очень сердится!

   Злорадный огонек блеснул в глазах маленького восточного человека.

   - Так им и надо. Не надо было нас трогать! - проворчал Ле Ген.

   - Но мы тоже наказаны, - сказал Анри. - Нет больше сил терпеть!

   Снова началась качка. Затихшие было волны заревели с новой яростью.

   - Есть у вас на корабле инженер или механик? - спросил Жерар, держась за койку, чтобы не слететь.

   - Кажется, нет, сагиб!

   - Значит, машину и не думают чинить?

   - Кажется, нет!

   - Что же они делают?

   - О! Им приходится очень плохо. Один матрос уже упал в море.

   - В море? - вскричали в один голос четыре француза. - И его не спасли?

   - Даже не пробовали.

   - В какой вертеп злодеев и идиотов попали мы? - возмутился Жерар. - Я сейчас же пойду и скажу этому Марстону...

   - Меня прибьют, сагиб! - испугался мальчик, загораживая ему дорогу. - Уже больше часа, как Паркер утонул.

   - Брось, Жерар! - повелительно сказал Анри. - Пусть мальчик исполняет приказания своего начальства, не следует навлекать на него несправедливое наказание. Подумаем лучше о том, что нам делать.

   Но обсуждать и обдумывать не пришлось. Буря всю ночь бушевала с такой яростью, будто во время короткого затишья набралась новых сил.

   Утром ветер утих, и, пользуясь относительным покоем на море, маленький слуга снова явился с подносом и едой.

   - Что там происходит наверху? - спросил измученный до полусмерти Жерар. - Да скажи нам, как тебя звать?

   - Джальди, ваш раб! - отвечал мальчик, с трепетом целуя рукав платья молодого француза.

   - Мой раб? Знай, Джальди, что рабство улетает, как зловещая птица, отовсюду, куда является француз!

   - Тогда ваш слуга! Сагиб заступился за Джальди, когда его бил Джек Тар. Джальди этого не забудет!

   - Благодарность - хорошее чувство! - сказал Жерар, ласково гладя мальчика по голове. - Ну, как дела там, наверху, дружок?

   - Все так же плохи, сагиб!

   - Что же, машину все еще не починили?

   - Хуже!

   - Говори, что такое?

   - Еще один матрос утонул...

   - Нет, Анри, не удерживай меня больше! - вскричал он в негодовании. - Что же, мы будем сидеть здесь сложа руки, в то время как наверху борются не на жизнь, а на смерть? - Вдруг удачная мысль осенила его. - Он должен уступить нам, этот идиот капитан. У них нет на корабле механика-инженера, но ты и Вебер можете помочь ему. Если бы даже вы не могли исправить повреждений судна, вы, как компетентные люди, можете сказать, велики ли они. Так как дело идет о спасении или гибели, будь что будет, я пойду к Горацию Марстону, и он должен будет меня выслушать!

  

   Отстранив стоявшего на дороге Джальди, Жерар выбежал из каюты на палубу. Капитан Марстон, поглощенный борьбой с разбушевавшейся стихией, не выразил никакого удивления при виде его.

   - Капитан, - сказал Жерар, - я узнал, что вы потеряли уже двух матросов. Не находите ли вы, что в подобном случае несправедливо держать под замком четырех сильных и здоровых людей, тогда как вы могли бы воспользоваться их рабочими руками?

   - О! - сказал пораженный доводом капитан. - Вы умеете исполнять работы на корабле?

   - Если даже не умеем, то охотно научимся, чтобы помочь вам. Кроме того, не стану скрывать от вас, что мой брат и господин Вебер - прекрасные инженеры. Их услуги могут оказаться не лишними. Кажется, падая на ваш корабль, наш аэроплан причинил ему не меньше повреждений, чем себе?

   - "Сом" так же поврежден, как и ваша машина! - отвечал флегматично англичанин.

   - Доказательство, что не следует делать другим того, чего не желал бы себе! Сознайтесь, капитан, для вас же было бы лучше, если бы вы оставили нас в покое!

   - Выстрелить в контрабандную машину - был мой долг!

   - Контрабандную! Хорошо, что мой брат не слышит вас!

   - Я употребил это слово в том смысле, которое мы ему придаем по-английски!

   - Понимаю, - в смысле непрошено явившийся. Однако позвольте, капитан, мы с вами никак не сойдемся в одном: я не могу согласиться с вами, что воды, в которых вы находились, принадлежат англичанам, еще меньше могу допустить, чтобы небо могло принадлежать той или другой державе!

   - Мой долг...

   - Виноват, капитан! Мой долг - спросить вас, намерены ли вы держать нас в заключении в нашей каюте, вопреки всякому праву и справедливости, и дать нам в случае кораблекрушения утонуть, как крысам в трюме? Такое намерение кажется нам безумным, и мы требуем, чтобы вы дали нам возможность, в случае несчастья, спасаться, как мы можем!

   Капитан был в нерешительности.

   - Представьте себя в нашем положении! - продолжал Жерар. - Вы заперли нас, ссылаясь на право сильного, но я ни минуты не сомневаюсь, что вы считаете себя не вправе осудить нас на смерть!

   - Если вы дадите мне слово, что не попытаетесь бежать...

   - Вот этого уж мы никак не можем обещать. Напротив, прямо говорю вам, лишь только представится случай бежать с этого судна, мы им немедленно воспользуемся!

   Капитан невольно улыбнулся при виде открытого, оживленного лица Жерара.

   - Ну, чего же вы хотите?

   - Разрешения свободно ходить по кораблю, и если возможно, помочь вам выпутаться из беды!

   - Это маловероятно...

   - Аварии так серьезны?

   - Очень. Вы сломали винт и руль!

   - Так мы идем на произвол судьбы?

   - Куда глаза глядят...

   - И вы не знаете, где мы находимся?

   - Не знаю!

   - С тех пор, как началась буря, вы не могли определить направления, в котором мы идем?

   - Это было невозможно!

   - Судя по моему карманному компасу, мы плывем по воле ветра и течения к югу. Так вот, капитан, позвольте нам разделить вашу участь; сидеть в нестерпимо душной каюте прямо невыносимо... Я сейчас приведу сюда товарищей...

   Приняв молчание капитана за согласие, Жерар мигом сбегал в каюту и вернулся в сопровождении Анри и Вебера. Что касается Ле Гена, он прямо отправился на нос к остальному экипажу. Его спокойный и уверенный вид заставил прекратить всякие недружелюбные толки.

   Вебер и Анри осмотрели винт и нашли, что поправить повреждения можно, только вытащив судно на берег.

   - Капитан, - сказал Анри, - мне очень хотелось бы взглянуть на обломки моего аэроплана, который вы приняли на свой корабль так же, как и нас!

   Капитан, понимая положение дела, приказал свести молодого изобретателя в кают-камеру, где, сваленные в груду, лежали жалкие обломки "Эпиорниса".

   Анри увидел, что беда непоправима. Бомба повредила правое крыло механической птицы, а при падении на корму "Сома" произошло также повреждение остова и органов передачи движения. Вероятно, искалечили машину и "спасавшие" ее матросы: составные части были разрублены топором, чтобы легче было поднять на корабль.

   Впрочем, с тщательностью, свойственной их ремеслу, матросы собрали все до последнего обломка и сложили их, как кучу хвороста, в кают-камере. Анри невольно сравнил эти груды с погребальными кострами, на которых сгорели все его надежды. В левом углу он увидел сломанную грудную клетку, в правом - огромный череп своей погибшей птицы.

   В углу трюма он заметил маленькую железную лесенку, приставил ее и влез в череп. Он тотчас же распознал, что толстый металлический футляр спас от гибели мотор, и последний, сам по себе, впрочем, не слишком хрупкий, нисколько не пострадал. Только часовой механизм, приводивший мотор в движение, отделился от индуктивной катушки и остановился. Вероятно, это случилось в момент падения машины на корму "Сома". Благодаря этому разъединению, электрическая сила более не вырабатывалась, и это обстоятельство следовало считать счастливым, потому что в противном случае потерпевшие крушение воздухоплаватели были бы убиты на месте.

   Погруженный в созерцание этих жалких обломков, молодой человек не обращал внимания на все, что происходило вокруг, он только машинально подчинялся движению корабля, который по-прежнему несся с неудержимой быстротой, увлекаемый шквалом. Корабль бросало, как бочонок, в пенистых волнах. Волны хлестали его" заливали палубу, уносили все, что попадалось на пути. Подводное судно сделалось игрушкой разъяренного моря, которое то вздымало его на вершину водяных гор, то низвергало в водную пропасть. Управлять кораблем не было ни малейшей возможности. Надо было предоставить его судьбе. Полуразбитое, с неподвижной машиной, с бесполезным балластом, со сломанными рулем и винтом, задраенное наглухо судно, точно огромная железная сигара, плыло к Южному полюсу.

   Путешественники знали только одно - что они идут с неудержимой быстротой на юг. До некоторой степени это было даже хорошо, потому что в этом направлении не встречается подводных скал, редко попадаются там и корабли, - так что не было опасности столкнуться с другим судном. Нельзя было даже пр