Иванов Вячеслав Иванович - Из материалов Вячеслава Иванова в Рукописном отделе Пушкинского Дома

  

   Российская академия наук

   Институт русской литературы (Пушкинский Дом)

   Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1991 год

   Гуманитарное агентство "Академический проект"

   Санкт-Петербург 1994

   Scan ImWerden

   OCR Ловецкая Т. Ю

  

  

   Материалы Вяч. Иванова в Рукописном отделе Пушкинского Дома¹ сосредоточены как в личном фонде поэта (ф. 607), так и в других фондах. Они в основном носят творческий характер.

   К числу немногочисленных биографических материалов можно отнести документы, отчасти дополняющие судьбу ивановского архива и библиотеки. Устойчивое семейное предание гласит, что библиотеку Иванов передал А. А. Бахрушину в 1920 г., уезжая из Москвы в Кисловодск,² а рукописи, по мнению О. Дешарт, поэт оставил архиву Государственной академии художественных наук (ГАХН) перед отъездом в Италию в 1924 г.³ Документы Пушкинского Дома позволяют установить, что библиотеку и архив Вяч. Иванов оставил в 1920 г. на попечение Ал. Н. Чеботаревской, хотя обзавелся удостоверением Наркомпроса о запрете на реквизацию и уплотнение его квартиры.⁴ В пользу этого говорят также следующие эпизоды из дальнейшей истории архива Вяч. Иванова. Летом 1921 г. В. А. Меркурьева просила М. О. Гершензона помочь ей получить свои рукописи, оставшиеся у Иванова; 21 июля Гершензон отвечал ей: "Бумаги Вячеслава Ивановича разбирала Александра Николаевна; я ей передал Вашу просьбу накануне ее отъезда (к Вяч. Иванову в Баку.- Г. О.), она и сослалась на свой отъезд, но я думаю, не сделает и по возвращении".⁵ Кроме того, Р. В. Иванов-Разумник, привлеченный В. Д. Бонч-Бруевичем к формированию фондов Литературного музея, писал последнему 11 марта 1940 г.: "Просмотрели ли Вы посланную в Музей опись архива Ал. Н. Чеботаревской? Там богатый материал по Вяч. Иванову".⁶

   Чеботаревская, видимо, посчитала целесообразным раздать часть (какую - неизвестно) библиотеки на руки писателям, для чего составила список книг Иванова.⁷ Поэтому в ее архиве сохранились расписки типа: "Получено 2 мешка книг Вяч. Иванова. Бор. Зайцев. 16 февр. 1921"; "2 мешка книг от А. Н. Чеботаревской получил. Мих<аил> Осо<ргин>. 17/II < 1921 >".⁸ В 1923 г. квартира Иванова в Москве была ликвидирована, и Чеботаревской, находившейся тогда в Петрограде, прислали опять часть вещей и библиотеки.⁹ Уезжая в 1924 г. в командировку в Италию,¹⁰ Вяч. Иванов оставил имущество Театральному музею им. А. А. Бахрушина. Приводим текст заявления Иванова в этой связи:

   "Директору Государственного Театрального музея имени А. Бахрушина заведующего Историко-теоретической секции и члена Научно-художественной коллегии Вячеслава Ивановича Иванова.

   Ввиду моего отъезда в командировку за границу прошу имеющуюся у меня библиотеку, рукописи, музыкальные инструменты, мебель и сундуки с вещами принять на хранение в находящийся в вашем заведывании Музей".¹¹

   Вероятно, что архивные материалы, остававшиеся у Чеботаревской, и составили основной корпус личного фонда Вяч. Иванова в Пушкинском Доме (видимо, были сданы О. Черносвитовой вместе с архивами Сологуба и Чеботаревских в конце 1920-х годов). Дополнительным аргументом в пользу этого предположения является наличие массы списков стихотворений Иванова рукой Чеботаревской, записи ее рукой, свидетельствующие о работе над бумагами архива (например, попытки сортировки), и т. п.

  

  

   Особый интерес вызывает наличие в архиве поэта прозаических записей замыслов стихотворных произведений. Характерной особенностью творческого процесса Иванова было стремление фиксировать все этапы его (от замысла до конечного результата) на бумаге. В Пушкинском Доме сохранились такие "творческие задания": "Написать сонет о том, как художник быстро и легко касается... обращение к Пушкину -

  

   Валам, бегущим

   бурной чередою

  

   Написать стихотворение о молитвенном настроении, овладевающем душою в разрушенных храмах, и о том, что в разрушенных и покинутых храмах приятнее молиться и что падшие боги - - храм разрушенный - все храм, кумир поверженный - все бог".¹²

   Известна аналогичная запись в дневнике Иванова от 21 апреля 1902 г.: "Итак, в лирической форме, в ряде сонетов сказать то, что я знаю (не тем знанием, которое может быть выражено в прозе) о неумирающем Рае, о Мире и Девстве <...>" (II, 771). Прозой Иванов часто записывал тексты стихотворений (сохранились такие записи стихотворений "Laeta", "Психея" (No 203, л. 98, 23), "Возрождение"¹³ и др.), первоначальные варианты трагедий, например диалог Тантала и Бротеаса из трагедии "Тантал" (No 203, л. 153-153 об.).

   Кроме того, существуют совершенно особые записи замыслов произведений - когда прозаический текст уже заключает в себя всю образность будущего стихотворения. Приведем запись замысла, воплощенного в стихотворении "Покорность": "В остальном мы чужды. Ты живешь долее меня, и мой век, летучий и эфемерный, как гонимый осенним ветром листок, ты, конечно, переживешь. Зачем же я люблю тебя мгновенной любовью? Зачем ты приветствуешь меня участливым взором? Так мы проходим, уединенные, как ты, дети творения, друг мимо друга, готовые любить и <не> успевая любить. Только что мы любили, встреча кончается, мы простираем руки во след уходящих теней, и любовь наша охладевает в одиночестве, лишенная <?> пищи. И тогда любим, не можем любить вполне, не можем достигнуть предмета любимого, как бы близко он ни был, и утолить любви не можем. И потому наше краткое счастье омрачается грустью неудовлетворенности, но и оно не долго, и оно проходит, и наступает разлука. Любовь не утоляет, но обращается в отраву, мучительно разрушающую сердце. Покорность, покорность!" (No 203, л. 100-100 об.).

   Ср. аналогичную образность в тексте стихотворения:

  

   Эоны долгие, светило, ты плывешь;

   Ты мой летучий век, как день, переживешь;

   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Как осенью листы, сменяясь без конца,

   Несутся смертные дыханием Отца;

   Простертые, на миг соединяют руки, -

   И вновь гонимы в даль забывчивой разлуки...

                                                                (I, 523-524)

  

   Подобные записи замыслов (планы) важны не только как свидетельства особенностей творческого процесса Иванова, но и как материалы, позволяющие установить историю того или иного произведения. Известно, что "Повесть о Светомире Царевиче", ставшая художественным завещанием поэта, была начата, по свидетельству О. Дешарт, в 1928 г. (I, 221-223). Однако запись замысла, сохранившаяся в Пушкинском Доме, позволяет отодвинуть время возникновения его в гораздо более ранний период жизни поэта. Собственно записи предшествуют, видимо, два проекта обложки: "Комедия о славных мужех Владаре и Боривое и Владаревом сыне Светомире. 2 Мая/20 Апр. <18>94" и Комедия о великих мужах Владаре и Боривое и о сыне Володаревом Светомире. 2 мая/21 Апр. <18>94". Далее зафиксирован план задуманного произведения: "Из тесной ограды монастыря герой, после долгого сидения, выходит на волю (Калики перехожие), выдерживает искус в мире духов (ночь на Ивана Купалу), является к царю, встречает там своего брутального двойника, соперничает с ним и вырывает у него влияние на царя, совершает государственные дела, губит (сделавшись орудием в руках двойника) некоторую возлюбленную и ее замок и землю, освобождает народ, борется с народными мятежами и наконец утрачивает власть, которая переходит к двойнику, воцарившемуся над страной при помощи хитрых козней и народн<ой> воли. - Святогор. - Во второй части поэмы герой блуждает в области высших идеалов человечества, возвращается на родину, ведет борьбу с двойником, который имеет за себя народ. Исход борьбы??

   Последние сцены - загробный мир. Синтез средневековых западных и восточных представлений.

   Народ убивает царя - освободитель. 29/17 Апр. <18>94".

   Все эти материалы имеют обложку с пометой "Faustus" и проставленной датировкой: "Пасха 1894 г., Рим" (No 203, л. 115-118). Сразу отметим, что замыслы "русского Фауста" волновали Иванова на рубеже 1880-1890-х годов; сохранилась запись сцены из драмы "Фауст. Русский вариант общечеловеческой легенды".¹⁴

   Замысел "Светомира" подспудно существовал у Иванова все 1900-е годы. Подруга Л. Д. Зиновьевой-Аннибал, бессменная домоправительница Ивановых M. M. Замятнина, записывала в дневнике: "Сейчас Вяч<еслав> нет, нет да и подойдет к "Богатырям" (репродукция картины Васнецова "Три богатыря". - Г. О.), и все в нем бродит и пенится его "Володарь" со "Светомиром". Сегодня в детском уютном местечке он еще набрасывал некоторые черточки будущего содержания. Интересная будет драма-поэма в народном духе и для народа, для широкого распространения доступная". Следующая запись позволяет дополнить сюжет будущего произведения: "Затем Вячеслав говорил о "Володаре". Ключ к нему - он "Всечеловек"¹⁵ и он должен кончить трагическою смертью, вытекающею отсюда с необходимостью".¹⁶

   Материалы Пушкинского Дома позволяют отметить еще одну веху бытования этого замысла. Стихотворение "Озимь" (II, 251) в черновике имело несколько вариантов третьей строфы (в черновике - второй):

  

   Что не уснет, то не воспрянет:

   Весна блеснет, и сев проглянет <?>

  

   Далее зачеркнуты строки:

  

   Не все затянет мутный вир <?>

   И в мире встанет Светомир.

   Что в солнце канет, втянет [вир]

   Но встанет в мире Светомир

  

   Окончательный вариант:

  

   Что канет в глубь, затянет вир

   Жди: в мире встанет Светомир.

                                    (No 118, л. 25)

  

   Кроме приведенных, в архиве Иванова сохранился ряд незаконченных замыслов, не воплотившихся в окончательные тексты. К их числу следует отнести замысел трагедии под условным названием "Матери", явно соотносимый с Великими Матерями из "Фауста" Гете. В архиве Пушкинского Дома находятся два отрывка этого замысла, по-разному варьирующие сюжет с "покрывалом Изиды": дерзость героя, посмевшего поднять покрывало (No 203, л. 62 об. и след.) и последующий суд Матерей (Изида, Каменная Мать, Водная Мать и др.) над ним (No 118, л. 106-163 об.).

  

  

   Другую важную группу материалов составляют документы, освещающие подготовительные этапы составления стихотворных сборников Иванова. Здесь следует указать в первую очередь на предисловие к сборнику "Кормчие звезды". Известны три варианта этого текста, два из них хранятся в Пушкинском Доме. Первый представляет собой, видимо, ранний, более пространный вариант (No 202, л. 7-8). Второй текст с незначительными разночтениями соответствует тому, который Иванов включил в сборник (он сохранился в макете книги¹⁷), но потом выбросил: "Поэтическая жатва долгого и замедленного ряда "годов учения и странствий"¹⁸ необходимо являет противоречия формы и увлечения, и самый строгий выбор не может превратить собранного в единое. Но постоянство созерцания верховных направляющих начал есть также единство, и оно-то дало собранию его общее наименование, которое благословил тот, чьей памяти благоговейно посвящена была эта книга, если бы иной, священнейший долг не обратил ее в ex-voto¹⁹ почившей матери стихотворца, - столь рано ушедший от нас в предел своего желания великий и возлюбленный муж, труженик работы Господней,²⁰ мистагог благий - ("&#956;&#965;&#963;&#964;&#945;&#947;&#969;&#947;&#959;&#950; &#964;&#959;&#8166; &#946;&#943;&#959;&#965; &#7936;&#947;&#945;&#977;&#972;&#950;")²¹ в логосе и символе своего чаяния и возгорения, предтеча и учитель обращающихся к поэзии духа поколений. Кармил. Май 1901" (No 203, л. 23).²²

   Ряд материалов позволяет судить о первоначальном составе сборника "Кормчие звезды". Один из этапов составления его отражен на отдельном листе под заглавием "К организации Сборника":

   "Стихотворения разбить на небольшие разделы, означаемые римскими цифрами. Так, один раздел займет Герма <?>, один Laeta, один Disticha, один Париж<ские> Эпиграм<мы>, один Новая Весна и т. д. Флорентийские стихотворения (Сумерки, Вечерние Мечты, Зимние Дионисии, В челне по морю <нрзб.>, Лунные Розы) могут составить особый отдел.

   Особый отдел должны составить следующие пьесы: Возвышение. Падение. Вожатый, Освобождение. Сомнение. Пророк (Беглец). Ночь в Пустыне".

   На том же листе продолжено:

   "Особый отдел имеют образовать стихотворения: Кумы, Пестум, Амфион; особый: Фантазия, Молитва Капилла, Сафо, Орфей, Арион <?>, Мистерии поэта. После этих лир<ических> стихотв<орений> антич<ные> формы должны следовать: Disticha, после них Париж<ские> Эпигр<аммы>, затем Laeta, после Laeta Новая Весна, потом Сонеты, потом Подражание Платону, потом Поэмы.

   Начать с од (Муза. Прибой. Аскет. Песнь детей Каина. Музыка).

   Потом более легкая лирика в нескольких отделах. После Ночи в Пустыне - напр<имер>, Флорентийс<кие> стихот<ворения>.

   Наблюдать Abweckselung,²³ гармония звуков и вкус в чередовании групп.

   В особый отдел могут быть соединены: Посвящение Чайке.²⁴ На Рейне. Из Англии.

   Отдельно группируются (после предыдущ<их> отде<лов>): Портрет. Русский ум. На смерть герм<анского> историка.

   После этой группы Возвышение, Падение и т. д.".

   Здесь же находится третий вариант плана:

   "- Оды.

   - Ясно сегодня - <нрзб.>.

   - Посвящ<ение> Чайке. На Рейне. Из Анг<лии>.

   - Портрет. Русский ум. На смерть герман<ского> историка.

   - Возвышение. Падение. Вожатый, Освобождение. Сомнение. Беглец. Ночь в Пустыне.

   - Лирика.

   - Флорентий<ские> стихотворе<ния>.

   - Антич<ные> стих<отворения>.

   - Антич<ные> стих<отворения> по форме.

   - Disticha.

   - Париж<ские> эпигр<аммы>.

   - Laeta.

   - Новая Весна.

   - Сонеты.

   - Подраж<ание> Платону.

   - Герма" (No 203, л. 99-99 об.).

   Известно, что окончательный вид разделов "Кормчих звезд" далеко не такой: каждый раздел имеет свое название, а перечисленные стихи входят в разные отделы.

   В письме к Брюсову от 14 февраля 1911 г. Иванов писал о "Кормчих звездах": "Доныне утверждаю, что книга сплошь музыкально продумана".²⁵ В свете этого особый интерес приобретает анализ тех притяжений и отталкиваний внутри циклов и между циклами, которые, очевидно, и представляют структурный компонент этой "продуманности". Наиболее полно в материалах Пушкинского Дома представлен раздел "Парижские эпиграммы". Мы можем установить ряд этапов работы Иванова как над составом раздела, так и над конкретными стихами. Сохранился лист со списком прозаических замыслов эпиграмм. Некоторые из этих замыслов реализовались в законченные стихотворения. Например, "Вандомская колонна. Четверостишие - гимн славе" (No 118, л. 166 об.) - замысел стихотворения "Вандомская колонна" (I, 626). Сохранились замыслы стихотворений "Бульвар", "Париж с высоты". Ряд замыслов не нашел известного нам стихотворного воплощения, например: "Революции - эпохи творческие. Но когда они прошли, в душе поколений остается надлом. Гнев прошел, как и прежняя вера, - остается холодное повиновение официально признанным нормам. Образуются характеры филистеров, и наступает эпоха реакции" (No 118, л. 166).

   Следующим этапом на пути к окончательному тексту "Парижских эпиграмм" были стихи, записанные гекзаметрами и пентаметрами. На примере стихотворения "Пантеон" можно проследить все перечисленные стадии превращения замысла в окончательный текст. Замысел его записан первоначально следующим образом: "Защита изгнанных богов" (No 118, л. 166). Следующий вариант:

                                                                                                                   (No 118, л. 165)

  

   Приведем окончательный печатный вариант:

  

   Всем богам вы храм создали,

   Был один живущий Бог:

   Трижды вшедшего в чертог

   Трижды вы его изгнали.

                                                       (I, 627)

  

   В подобной записи сохранились практически все "Парижские эпиграммы". Интересно, что среди них находится стихотворение, вошедшее в окончательном тексте в раздел "Дистихи":

  

  

                                                                                                                        (No 118, л. 165)

  

   В опубликованном варианте оно заключено в ту же форму:

  

  

   Грации, вами клянусь: милей красота без одежды!

        Полный гармоний без рифм стих обнаженный милей!

                                                                                             (I, 635)

  

   Можно предположить, что первоначально разделы "Дистихи" и "Парижские эпиграммы" представляли собой единое целое, из которого выделились стихи последнего раздела в новой форме. Об этом свидетельствует также наличие рядом, на тех же листах, черновиков окончательных текстов: стихотворение "Odiosa", которое в опубликованном виде называется "A Toutes Le Gloires de la France"²⁸ (I, 629), представлено записью гекзаметром и - на обороте - началом черновика опубликованного текста. Остается отметить, что шесть стихотворений в гекзаметрах остались неопубликованными:

  

   Веры

  

   Гордый Германца дух затаенно противится вере;

   Пылкий Романец таит жажду небесных чудес.

   Слепо несут одного к Бесконечному крылья гармоний;

   Верит очами другой, ноги лобзая Мадонн.²⁹

                                                                     (No 118, л. 165)

  

   ?alma nobilis ³⁰

   Жажда похвал окрыляет сей труд неистомный народа.

   Ходят, кичась пред толпой, дети в зеленом венке.

   Пусть под негреческим небом бедней олимпийская пальма,

   Ах, она вовсе чужда гиперборейским снегам!³¹

                                                                      (No 118, л. 165)

  

   Венера Милосская

  

   Галльских муз роскошный чертог - тебе злая неволя!

   Пленница гордая ты. Варвары мы пред тобой.

  

   Literatur franГaise

  

   "Как изменилися вы! здоровы ль родители ваши:

        Чтимый monsieur Bon-Gout³² и madam Raison?"³³

   "Право, не знаю: давно стариков я не видела. Кстати:

        Замужем вновь я" - "Ваш муж..." - "Naturalisme!" -

                                                                                         "Я слыхал!

   Имя, не правда ль, из новых?" - "Ах, он древнейшего рода:

        Знатной старухи Natur сын незаконный - мой муж".

   "Тысячи благожеланий! И пусть здоровой семьею

        Вас одарит Гименей..." - "Поздно ... я развожусь".

  

   Le style (c'est l'homme)³⁴

  

   Новое - творческий хаос: вот темный стиль твой, Германец.

   Старое - космос: таков, Галл, твой устроенный стиль.

  

   Самобытность

  

   Гений чуждых племен здесь молчит. Подражая чужому,

   Галл оскорбляет его и ... дурачит себя.

                                                                          (No 187, л. 1 об.- 2)

  

   Кроме материалов к "Кормчим звездам" в архиве поэта находятся документы, группирующиеся вокруг третьего сборника стихов Иванова "Эрос". Это в первую очередь многочисленные черновики стихотворений, большинство которых с датами написания. Прямое назначение этих материалов - послужить базисом для научно подготовленного собрания сочинений Иванова. Здесь мы приведем два неопубликованных стихотворения, созданных в пору написания "Эроса".

  

   Сфинксу

  

   О, как зазывчиво и сладко,

   Приемля Девы нежный вид,

   Твоя "красивая загадка",

   Мой Сфинкс, Эдипу предстоит.

  

   Загадку Девы разрешая,

   Я пояс Девы развязал...

   Но, вновь о тайне вопрошая,

   Ты, измененный, мне предстал

  

   Под той же маской непонятной,

   Как сокровенная Жена...

   И вновь душа еще невнятной

   Разгадкой томной смущена...³⁵

                                         (No 225, л. 18)

  

   В тусклом замке совершалась

   Лабиринтных высей тайна.

   Город темный стлался низом.

   Люди спали в темных домах.

   В небе ночь светло синела.

  

   Дивной близостью пронизан,

   Я бродил в пустых хоромах.

   Тишина необычайно

   Душной силой насыщалась,

   Синей дрожью пламенела.³⁶

                                            (No 13)

  

   В архиве поэта сохранились также подготовительные материалы к изданию "Изборника". Известно, что в 1918 г. издательство Сабашниковых проектировало серию избранных самими писателями сборников их стихотворений. Сохранились договоры с Буниным, Сологубом; изборник Блока был подготовлен к печати. Договор с Ивановым был подписан 4 мая 1918 г.³⁷ Кроме сохранившейся в Пушкинском Доме копии договора (No 206), к материалам этого невышедшего издания относится подробный план сборника с росписью названий стихотворений по книгам стихов и с подсчетами строк. "Изборник Вячеславов" (такое название имеет он в рукописи) должен был состоять из 16 разделов: Оды и Гимны; Дифирамбы; Античные баллады; Дифирамбические действа; Песни; Элегии; Лирические мгновения; Эрос, оды, песни, элегии; Сонеты; В старофранцузском строе; "Любовь и Смерть": канцоны и сонеты; Баллады; Духовные стихи; Газелы; Антология; Послания.³⁸ Изборник должен был базироваться на всех вышедших из печати сборниках стихов поэта. Задаче объемного представления всего стихотворного творчества Иванова подчинено и деление на разделы. Нетрудно заметить, что это деление чаще основывается на жанровом принципе либо разделы получают названия в соответствии с названиями отделов в печатных сборниках ("Эрос", "Любовь и Смерть", "В старофранцузском строе"). Разделы "Оды и гимны" и "Эрос" совмещают эти два принципа.

   Определение Ивановым жанровой принадлежности собственных произведений заслуживает, на наш взгляд, пристального внимания. В черновых и подготовительных материалах к "Изборнику" остались росписи стихов, долженствующих войти в него, по сборникам. Например, для сборника "Прозрачность" указывается:

  

"Прозрачность	ода
Небо живет	песня
Душа Сумерек	ода
Fio, ergo non sum39	ода
Слоки	ода" и т.д.

  

   Важно отметить, что жанровая принадлежность того или иного текста не основывается на его структурных признаках - все перечисленные стихотворения написаны разными размерами и строфами. С другой стороны, тексты, заключенные в твердые стиховые формы, - сонеты, газели, дистихи - выделены в особые разделы. Думается, что жанровые определения обусловлены функциональной спецификой, приписываемой Ивановым тому или иному тексту (например, одами в большинстве случаев называются стихи, несущие идеологическую нагрузку).

  

  

   Философско-эстетическое творчество Вяч. Иванова в архиве Пушкинского Дома представлено весьма обширно. Это черновые, беловые и наборные тексты статей и выступлений всех периодов творческой биографии поэта. Большая часть их опубликована, однако есть материалы, нуждающиеся во введении в научный оборот.

   Среди последних - несколько листов, являющихся отрывками черновых вариантов выступления Вяч. Иванова в Религиозно-философском обществе с чтением и комментарием своей поэмы "Человек" (No 120, 203, л. 6-9). Выступление Иванова "о существе и назначении, отпадении и божественном восстановлении человека",⁴⁰ состоявшееся 30 марта 1916 г.,⁴¹ вызвало полемику, выплеснувшуюся на страницы прессы. Оппонент Иванова Н. Устрялов обвинял его в "преобладании рассудка над непосредственным чувством", выступая против венка сонетов как подходящей формы для религиозного откровения.⁴² В напечатанной в той же газете заметке Иванова "О "мысли изреченной". Ответ г. Н. Устрялову" (наборная рукопись ее также хранится в Пушкинском Доме - No 173) поэт защищал свободу художника.⁴³

   В Пушкинском Доме хранится также ряд неосуществленных замыслов статей, отрывочные заметки и т. п. Приведем здесь один из этих текстов:

  

   Русла готовы. Ткань событий соткана необходимостью, но эти русла должны быть наполнены текучей водой. Потоками <?> должна разлиться, как электричество, живая жизнь. Человек выбирает свободно готовые различные формы. Адам, поволив согласно словам Змия, должен был потечь руслом, дотоле <?> уготованном в возможности <?> истории человечества. Если бы он поволил иначе, жизнь его наполнила бы собою иное русло, также готовое в возможном. - Человеку остается не что действия, а его как. Те же действия он может совершить различно по качеству воления. Это качество при нем, оно свободно, тогда как действие предопределено. Предопределено действие, предузнано качество. Как не может изменить что; но каждое что гармонирует с каждым <?> как.

   Акт свободной воли в человечестве известен: это - выбор всечеловеком пути, решений - Адамом. В этом выборе замкнута вся свобода человеческого что. Змий ратовал выбору Адама в предложенной альтернативе: послушание или ослушание. Но радоваться было нечего. Свою альтернативу Адам наполнил другим содержанием, чем какого хотел Змий. Он выбрал ослушание, но в силу иных мотивов, и в иных целях, в ином смысле, чем думал Змий. Да, ослушание, но не Змиево. Это ослушание должно было проявиться в послушании как Адама, <так> и его детей" (No 197, л. 2-2 об,).

   Думается, что приведенный текст затрагивает одну из важнейших для Иванова мировоззренческих констант: проблему возможного и реального. Не пытаясь охватить здесь всю проблему (например, ее роль в поэтической сюжетике сборника "Эрос"), отметим важность ее, скажем, для такого текста, как поэма "Миры возможного" (1891). Другой аспект этой проблемы - диалектика предопределенности и свободы, одна из важнейших тем поэзии Иванова - от поэмы "Сон Меланпа" (1907) до лаконичной формулы "судеб и воли договор" в стихотворении "Дикий колос" (III, 546).

   Среди сохранившихся планов статей следует отметить план статьи "Дикие колосья":

   ""Ты еси", как гносеологический принцип.⁴⁴

   "Я" - грядущее. (Спасение личности. Антихристово "мы").

   О смерти и любви.

   О религии из полноты.

   Иерархизм в этике.

   Земля и мир.⁴⁵

   Ecclesia non habet corpus nisi in mysteria.⁴⁶

   "Смерть" - тема православия, "жизнь" - тема католичества.

   Что такое христианский индивидуализм?

   Гармония и ее искушение.

   &#931;&#965;&#956;&#946;&#959;&#955;&#959;&#957; &#945;&#957;&#964;&#953;&#955;&#949;&#947;&#959;&#956;&#949;&#957;&#959;&#957;. ⁴⁷

   &#926;&#960;&#964;&#945; &#956;&#965;&#963;&#964;&#942;&#961;&#953;&#945; &#954;&#945;&#953; &#960;&#945;&#961;&#945;&#955;&#959;&#953;&#960;&#945; <?>.⁴⁸

   Дионисийство в христианском сознании.

   Прежде чем признать Бога и помыслить имя Его, примирись с людьми.

   Реальное всеприсутствие Христа. Христос среди грешных. Христос - абсолютный человек; Его тайна - тайна человека.

   Эфирное тело.

   Уничтожить всякое "что".

   Лучше неверие, чем вера; ибо оно основано на добродетелях.

   Молись, если ты веруешь; и молись, если не веруешь. И если ты не в силах сказать Аллилуйя, ты еще можешь сказать Аминь. Внутренний круг христианской морали и ее рефлексы" (No 197, л. 3-3 об.).

   Так и не увидевшая свет статья "Дикие колосья" писалась зимой - весной 1912 г. В письме от 30 января 1912 г. А. Белый сообщал Э. Метнеру из Петербурга об Иванове:

   "...для нас он начал статью "Степные колосья", отрывки из которой читал: эти отрывки - лучшее из всего, что я знаю: лучше его предыдущих статей".⁴⁹ 8 или 9 марта того же года он сообщал Блоку: "Предполагаемое содержание третьего, осеннего, номера <...> 2) В. Иванов "Дикие колосья" (дописываются)".⁵⁰ Статья предполагалась для третьего номера "Трудов и дней". Из приведенного плана видно, что статья наряду с развитием традиционных для Иванова тем ("религия из полноты", комплекс идей вокруг формулы "ты еси" и т. д.) впервые ставила проблему православия и католичества, осмысления личности Христа в духе характерных для Иванова 1910-х годов размышлений о сущности человеческого.

   Из сравнительно поздних неопубликованных текстов Иванова приводим предисловие, относящееся, по всей вероятности, к какому-либо публичному выступлению писателя:⁵¹

   "Революц<ионные> эпохи суть эпохи наименьшего творческого действия и наиболее стремительного становления. Возможно ли творчество форм, когда металл расплавлен? Возможно ли действие во время родов? Мы чувствуем, что жизнь нас творит, а не мы творим жизнь. Отсюда ощущение рока.

  

   Молчание! Рок нам из мрака зовущую руку простер,

   И в трепете все же схватили мы руку вожатую,

   Темный, влечет он тропой непочатою

   Жертву в костер.

  

   Единственный возможный самовольный жест - схватить руку, протянутую из мрака. Это не творчество, а жертва. Для духа возможны только гадания по звездам, внушения Музы Урании:

  

   Ты, звездочетов начальница,

   Сроки судьбы

   В зимних созвездьях читаешь, Урания,

   Числишь в них убытки, прибыли ранние,

   Долгую полночь и солнцеворот

   Феникса-птицы из пепла возлет.⁵²

  

   Да еще надежда!

  

   Огнем крестися, Русь! В огне перегори

   И свой Алмаз спаси из черного горнила!

   В руке твоих вождей сокрушены кормила, -

   И, в небо кормчие, ведут тебя цари.⁵³

  

   Под гул землетрясений должны мы услышать в сердце великую тишину.⁵⁴

  

   Как осенью ненастной тлеет

   Святая озимь, - тайно дух

   Над черною могилой реет,

   И только душ легчайший слух

   Незадрожавший трепет ловит

   Меж косных глыб, - как Русь моя

   Немотной смерти прекословит

   Глухим зачатьем бытия.⁵⁵

  

   В такие эпохи всеобщего расплава или распада - уповаем, животворного - важны особенно наши мысли. Каждая мысль, каждое волеустремление - акт, действие. Поверхность жизни пластична - на ней отпечатлевается весь состав нашего духовно-душевного бытия. Действие - детерминистично по-преимуществу; тайнодействие - наиболее свободно.

   Этим строем сознания обусловливается характер беседы. В ней не будет призыва к непосредственному вещественному действию, не будет указаний на возможность пути такового. Как роженица лелеет светлый образ дитяти, так и мы должны лелеять светлый образ должного и чаемого. Я был бы удовлетворен, если бы представил перед вами ощутительный, светлый, вожделенный идеал всенарод<ного> искусства, чтобы не было в наших стремлениях подмены (это страшнейшая опасность таких эпох). Право желать и, чтобы право желать, сердце чистое в себе созиждить - вот все, что нужно. Остальное приложится.

   Мы в иллюзии tabulae rasae, будто все, чего захотим, можем и исполнить. Мы ничего не можем сотворить от себя, особенно же в сфере духа. Исполнят все силы <?>, ведущие строгий учет нашим вожделениям. Они низвергают самодержцев и могут осуществить "тишайшие слова".⁵⁶

   Перед нами даль новой жизни. Но что за жизнь без красоты, след<овательно> без красного художества? Мы им богаты, но пользуются им немногие. Искусство не должно быть для немногих. Отсюда стремление к демократизации искусства. Простейшее ее применение <?> - забота об общедоступности искусства. Эта тенденция относится к мысли о всенарод<ном> искусстве, как благотворительность к социализму. Курица Генриха.⁵⁷

   IV. Желательность распростра<нения> строгого, истинного искусства достижений. Опасность зараж<ения> ядами новейших исканий и утраты самобытных творч<еских> энергий народа.⁵⁸

   Искусство демократическое, в смысле классовом, возможно лишь при самопреодолении классового сознания в творчестве, - но тогда оно уже не будет и классовым. Искусство едино, универсально; у него одна задача: Человек. Оно не знает исторического оппортунизма, гетерономности, не любит ни утончаться, ни опрощаться помимо своего стилевого закона. Искусство дальше жизни, если не эстетич<еское> завершение ее, искусство требует нового узрения достижений ли или задания, объект его узрения всегда весь мир.

   Желательно привлечение творч<еских> сил от народа, их гибель - одно из величайших преступлений старого строя, но им нечего продолжать у обособив<шихся?>, они должны внести свое новое.

   Предмет лекции - всенародное искусство, не в пассивном, рецептивном смысле, но в творческом, не искусство для народа, но искусство всего народа, не искусство, обращенное к народу, но народом к миру, искусство народа-художника, искусство, в котором участвуют все и при этом не выделяются из народа, остаются народом.

  &nb