Кайсаров Андрей Сергеевич - Об освобождении крепостных в России

  

  

  

   РУССКИЕ ПРОСВЕТИТЕЛИ, (от Радищева до декабристов). Собрание произведений в двух томах. Т. 1-2. Т. 1.

   М., "Мысль", 1960 (философское наследие)

   OCR Бычков М. Н.

  

   Мы избрали для своего исследования весьма важный и подлинно достойнейший предмет, в размышлениях над которым трудились изощренные умы ученых мужей, ибо речь будет идти о свободе людей,- не о той фанатической свободе, которая несколько лет тому назад жестоко попрала все божеское и человеческое и запятнала кровью преступления землю на великом пространстве, [не о той свободе], снискав которую народы, ее добивавшиеся, надели на себя новые и гораздо более тяжкие цепи,- мы поведем речь о той свободе, которая одна лишь достойна этого наименования, которая служит чудесным образом для доставления людям благополучия, которая возвышает души и их облагораживает, которая увеличивает плодородие полей, создает изобилие и всемерно благоприятствует процветанию фабрик и торговли. Словом, о той свободе, которой обладают, как известно, почти все народы Европы, и дай боже, чтоб и наше отечество в скором времени осчастливлено было!

   Хотя почти все, о чем мне предстоит рассуждать в этом трактате, было уже сказано множество раз, причем не только в нынешние времена, но и много лет тому назад, однако ж в отечестве нашем еще недостаточно широко это известно, что подтверждается многими доказательствами. Да что? В царствование самого Александра I, в котором природа как будто вознамерилась явить пример совершенной гуманности, появился исключительно бесстыдный человек - если только он достоин называться этим именем - некий ливонский помещик¹, который утверждал, что рабство возникает естественным образом, что оно согласуется с принципами человеческого разума и что, таким образом, крепостное право в России оправдывается законами природы и права. Далее, этот в высшей степени "гуманный" муж договорился до того, что восхвалял совершенно ничем не ограниченное крепостное право, а для его сохранения и защищения советовал прибегнуть к помощи военных и самых что ни на есть жестоких средств {Frankfurter Kayserlich Reichs-Ober-Postamts-Zeitung, N. 16, vom J. 1804 Storch's Russland under Alexander I.}. Такие речи вполне достойны алчного английского купца, восставшего против освобождения рабов из-за гнусной страсти к наживе, но они никоим образом не к лицу российскому гражданину, да к тому ж еще в XIX в.! Из всего сказанного достаточно явствует, что у меня имелось полное основание к тому, чтобы избрать предметом всего этого исследования моих соплеменников - природных русских.

  

  

   Человек рождается свободным и никому не дано права быть господином над другим, говорит каждому явственно его здравый смысл. Сами римляне хотя и содержалось у них несметное количество рабов, отнюдь не сомневались в справедливости этого утверждения, что прямо проистекает из институций того же римского права, в которых совершенно точно сказано, что в силу естественного права все люди сначала рождались свободными {§ 1, Inst, de jure naturali gentium et civ.}. Однако человек, вступающий в общество, дозволяет отнять у себя до некоторой степени эту свободу, чтобы таким путем получить свою долю новых преимуществ, и подчиняет ее некоей верховной власти, и эта добровольная уступка известной доли своего права должна связывать крепчайшими узами всякое общество. Но если то общество, которое лишено всякой вообще свободы, должно назвать несчастным, то гораздо несчастней должно почитать такое, коего члены не желают поступиться даже самой малой частью этого небесного дара ради блага общественного и в любом случае [только] свое право и свою волю изъявляют, отчего эти узы разрываются и человек обращается к природному состоянию, и никто не станет отрицать, что по этой причине возникали всеобщие войны. А сколько бедствий произошло из-за лажной или мнимой свободы в Европе, узнали мы, к величайшему сожалению, не так давно. Полагаем, теперь никто не осмелится отрицать, что общество открывает людям единственный путь "к достижению благоденствия. Поскольку ж для достижения благоденствия имеется лишь это одно средство, то нетрудно понять, что надобно общество устроить таким образом, чтоб каждому было как можно легче достигнуть цели, которую оно [общество] себе определило. Уже давно признано, что благополучие граждан должно представлять первую и конечную цель государства {Ср[авни] славнейшего Шлецера² в "Staatsrecht", р. 17.}; нетрудно видеть, что в одно это название вложен великий смысл³. В самом деле, всякий понимает, что кроме личной и имущественной безопасности понятие о благополучии включает также духовную культуру и образование. А разве не ясно каждому, кто хоть немного размыслит по поводу этого, какие обязанности проистекают и налагаются на государя или верховную власть в преследовании этой цели! Что же препятствует более всего достижению этой цели, нежели рабство? А потому превосходно изрек славнейший греческий поэт, намереваясь изобразить надлежащим образом рабство; что в тот день, когда человек становится рабом, Юпитер отнимает у него половину души⁴. Ибо поверженный в такое состояние угнетаемый и мучимый тиранией человек, у которого вся надежда на избавление от тяготеющих над ним цепей окончательно потеряна, вначале оплакивает потаенными слезами свой жребий, затем через некоторое время постепенно слабеет духом, тупеет и теряет всякую чувствительность, ни о чем более не в состоянии помышлять, пока наконец, так как {сносить] неволю становится все тяжелее, он, собравшись снова с духом, от гнетущего его ига начинает изыскивать средства, которыми намеревается отомстить жесткому тирану за свои слезы и стенания.

  

  

   И чем глубже стремится мысль вникнуть в происхождение рабства, занимаясь поисками его древнейшего источника, тем вероятнее перед всеми прочими кажется мне теория, приводящая к выводу, что насилие и обман породили это достойное проклятия зло. Ибо едва ли можно усумниться в том, что по закону войны, то есть насильственно, обращаются в рабство свободные люди, которые, будучи побеждены и попав во власть врага, вынуждены покупать жизнь ценой свободы, и что, безусловно, несправедливо [поступают] богатые, когда, воспользовавшись несчастьем угнетаемых нуждою и доведенных до безвыходного положения людей, обращают их в крепостную от себя зависимость. Однако если мы попытаемся исследовать, тому или другому обязано своим происхождением крепостное право в России, то решить это окончательно будет довольно трудно, поскольку едва ли, как нам кажется, оно могло возникнуть путем насилия, если наши дворяне владеют имениями не столько по праву победителей, сколько в силу купчих крепостей,- впрочем, большинство их ведет свое происхождение либо от татар, либо от немцев и поляков.

   Но "ак бы ни обстояло дело, подробным исследованием этого мы решили заняться в другое время, здесь же достаточно будет привести мнение нашего превосходного учителя - сл[авного] Шлецера, который говорит, что во времена великого русского царя Ивана Васильевича многомиллионный русский народ был свободным. Так как это мнение основано на кодексе законов упомянутого государя, так называемом Судебнике, на который он ссылается {Allgemeines Staatsrecht, p. 62.}, то и мы, следуя его примеру, занялись отысканием относящихся сюда мест; а что наш труд не был напрасен, показывает вполне хотя бы это малоизвестное место, которое потому и следует привести здесь {"Судебник царя и великого князя Ивана Васильевича" (в С.-Петербурге, 1768, издание Семена Башилова), стр. 89 и cл.}.

   "А крестьяном отказыватись из волости в волость и из села в село один срок в году: за неделю до Юрьева дни осеннего и неделя по Юрьеве дни осеннем. А дворы пожилые платят: в полях за двор рубль и два алтына, а в селе, где за десять верст до хоромного лесу, за двор полтина да два алтына. А которой крестьянин живет за кем год, да пойдет; и он платит четверть двора. А два года поживет, да пойдет прочь, и он платит полдвора. А три годы поживет, да пойдет прочь, и он платит 3 чети двора, а 4 года поживет, и он весь двор платит, рубль и 2 алтына и т. д. и т. д.".

   Отсюда нетрудно вывести заключение, что наши крестьяне, которые, как утверждается в этом кодексе, нигде не приписаны к земле, были свободными. Если же кто нам возразит, что из того же "Судебника" слишком хорошо видно, что при самом Иване Васильевиче были рабы, тому да будет ведомо, что мы говорим здесь о крестьянах, а не о тех людях, которые обычно назывались холопами и которые за взятые в долг у знатных людей деньги становились их рабами {См. "Судебник", стр. 77 и сл.}. Впрочем, я и их не отношу к числу наших рабов, ибо тот же Иван Васильевич заботился о том, чтобы сумма долга, за который с ними можно было вступить в сделку, не превышала 15 рублей серебром {См. "Судебник", стр. 78.}, и я думаю, что это главным образом затем, чтоб они не впали в вечное рабство. Разумеется, этих людей нельзя сравнивать с нашими крепостными, и я думаю даже, что отсюда вытекает, что их дети, рожденные до рабства, оставались свободными, а взятые в плен на войне и возвратившиеся из плена обретали свободу по возвращении в прежнее состояние.

   Подлинно, что древнейшие русские законы, известные под названием "Русской Правды" и обнародованные великими (Князьями Ярославом и Изяславом, также упоминают о рабах (холопах), но я полагаю, что здесь речь идет отнюдь не о природных жителях России, а о взятых на войне пленных, сделанных рабами, так как хорошо известно, что русские в древние времена много воевали с печенегами, хазарами, булгарами, греками и т. п.

   Впрочем, эти наши древности до сих пор покрыты таким мраком, что было бы безрассудно, если б кто-либо пожелал утверждать что-нибудь определенное о происхождении рабства я нашем народе.

  

  

   Таким образом, крепостное право не опирается ни на какое законное обоснование. А теперь посмотрим, можно ли привести соответствующие и справедливые доводы, которые требуют упразднения этого незаконного и варварского обычая пользоваться крепостными и его полного изгнания из государства.

   Но во-первых, уже из известного и непреложного закона и требования, которые присущи природе и характеру всякого государства, следует положение, что частные интересы отдельных граждан должны уступать всенародным и общественным, поэтому надлежит тщательно остерегаться, дабы частные интересы владельцев поместий не наносили ущерба всенародным и общественным.

   Далее, надлежит как можно лучше наблюдать за тем, чтобы никакому состоянию людей не дозволено было обогащаться ценой ущерба для другого.

   Таковы два главнейших правила, которые должны соблюдаться во всяком благоустроенном государстве, и, исходя из этого, нам предстоит доказать, как несправедлива и невыгодна вся крепостническая система и как много пользы произойдет государству от ее ограничения и полного уничтожения. Но дабы исключить всякое превратное истолкование, нам следует прежде всего напомнить, что мы не собираемся здесь отнюдь рассуждать о гражданской свободе.

   Однако даже на основании высказывания славнейшего Монтескье и других ученых мужей, которые весьма много занимались политическими предметами, можно прямо утверждать, что свобода есть возможность делать все, что не противно законам {Montesquieu, Esprit des loix, L. XI, с. III. Zusätze zu dem Bedenken über die Frage: wie dem Bauernstande Freiheit und Bigenthum in den Ländern, wo ihm beydes fehlt, verschaffet werden könne (Frankfurt und Leipzig, 1771, 8°, p. 6)⁸} ⁵. Откуда следует, что она включает и возможность приобретения вещей и всякого рода (распоряжения ими, далее, что никто никому не Обязан отдавать своих вещей, если это не предписано законами или если мы сами добровольно не согласились закрепить за кем-либо наше [имущество]. После этого даже недалекий человек поймет, что к ней [свободе] относится прежде всего безопасность личности и собственности, которой мы владеем.

   Все это у англичан, по-видимому, выражено в двух словах: свобода и собственность. Из этого определения свободы, я полагаю, очевидно, следует, что она может иметь место не только в республиках, но и в монархиях, и даже, что на первый взгляд поражает, в монархиях гораздо более. Напротив того, в республиках отдельным личностям почти вовсе не дается свободы. Можно привести в пример Польшу, которую также упоминает по этому поводу Зюссмильх {Süssmilch, Die göttliche Ordnung in den Veränderungen des menschlichen Geschlechts. P. I, p. 557 [Зюссмильх, Божественный распорядок в изменениях, происходящих в человеческом роде, ч. I, стр. 557].}. В те времена, когда последняя была республикой, одиннадцать двенадцатых частей всего народа оставались самыми жалкими рабами, и лишь двенадцатая часть наслаждалась свободой. Нынешняя Франция тоже слывет республикой. Напротив, Британию мы узнали монархией, в которой, однако, вся совокупность граждан свободу и безопасность снискала. Итак, что же препятствует тому, чтобы и у нас также имела место свобода личности? Но теперь, когда мы дали определение свободы, перейдем к тому, что является нашим предметом.

  

  

   Земледелием поддерживается существование всех прочих сограждан. Оно по своей природе дает всему жизненное начало и само ни от чего не зависит, напротив, от него все находится в зависимости. Однако же для его дальнейшего развития и совершенствования желательно и даже настоятельно требуется, чтоб никакие цепи законов, освященных давностью и обычаями, его не сковывали, чтобы те, кто возделывает землю, пользовались и свободой и правом собственности. Ибо всякого труда начало, успешное продолжение и благополучное завершение зависит от душевного состояния, в каком к нему приступают. А если пахарь, трудясь над возделыванием нивы, вздыхает и горюет, если он орошает борозду своей пашни слезами, в которых выражается скорбь души его, тогда и сама земля как будто сочувствует его горести, и эта великая матерь вознаграждает его пот и слезы. В самом деле, когда крепостной своей пользы ради трудится над обработкой нивы, то он делает это для того, чтобы сохранить и поддержать свое жалкое существование и своей семьи. Если же ради выгоды господина своего, то каждое зернышко, сколько их ни на есть, сеет в землю с проклятием! И кажется, что сама земля, проникшись и тронувшись этим, вступает с ним в заговор, как друг. У такого человека кляча, заморенная и истощенная непосильной и чрезмерной работой, еле тащится с плугом. Тщетно понукает ее вооруженная бичом рука безжалостного погонщика, когда дух и тело уже достаточно свыклись с мученьями. Но если помещик считает выгодным получать то, что выколочено из-под палки, вместо всего обильного урожая и если он убежден, что получил наивысший доход, то государство от этого несет немалый ущерб.

   А если б даже крепостной и стремился с величайшим старанием обработать свой клочок земли, то достаточно ли у него времени для этой работы? Хорошо известно, что всем сельским работам положено и определено известное время, большую часть которого крепостной должен употребить на обработку поля своего господина. Поэтому именно тогда, когда погода более всего благоприятствует этому занятию, он вынужден использовать ее для того, чтобы вспахать господское поле, сжать на нем хлеб и убрать его в житницы. Если ж наступит ненастье, то тогда ему дозволяют позаботиться о себе: пахать, жать и т. д. Его господин даже и "не помышляет о том, что зной, иссушающий зерна в его колосьях, причиняет такой же ущерб нивам его крепостных и что дожди, несущие убыток его полю, готовят ту же беду полям его крепостных и отнимают у них последнюю надежду на поддержание их жалкого существования.

   В противоположность всему тому, что мы столь бегло (здесь изобразили, насколько по-иному выглядит крестьянин, побуждаемый сознанием того, что он вольный! Этот выходит на свое поле с песней и, кажется, едва ли не приплясывая. Лошади у него крепкие и быстро заканчивают положенные работы, и даже земля словно сама открывает свое лоно для принятия семян и воздает сторицей. И едва ли, я думаю, найдется такой поборник крепостного права, который осмелится оспаривать как противоречащее истине это изображение двух крестьян - крепостного и свободного. Пусть только взглянет на поля того и другого и после этого попробует отрицать, что они имеют совершенно различный вид! А теперь мы покажем это яснее на примере, взятом из некоторых итогов, которые столь тщательно подвел для своих сограждан граф (де) Бернсторфф, которого датчане и все смертные, знающие о его бессмертных заслугах, почитают достойным вечной памяти. Ибо этот гуманнейший муж, который дал своим крестьянам право владеть имуществом и освободил их от повинностей барщины, здесь ясно показал, какую силу заключает в себе сознание свободы {Ländliches Denkmal des Grafen Johann Hartwig Ernst Bernstorff, von seinen Bauern errichtet. Kopenhagen, 1784, 8°, p. 8, 15, 16.}.

  

  

   Таким образам, доходность имения увеличилась на 17 698 талеров в год.

   Отчего же, спрошу я, получилась такая разница в цифрах? Да разумеется, оттого, что крестьянин, у которого теперь стало больше досуга, начал размышлять над тем, какими средствами сделать свои поля более культурными и плодородными, о чем размышлять прежде ему и в голову не приходило.

   Все эти средства, до которых додумывается его напряженный ум, он обращает на земледелие и повышением стоимости продуктов пытается создать свое и семьи своей благополучие. А так как он полагает, что единственным источником всякого преуспеяния является его поле, то и стремится сделать его плодороднее, применяя всевозможные способы.

   Пусть же Россия, которую с полным правом можно назвать "природной житницей всей Европы, никогда не забудет о том, что ее золото п серебро заключены не в сибирских рудниках, а в ее полях. Ибо, когда у нас рожь, пшеница, лен, конопля и т. п. в изобилии уродятся, тогда потекут к нам неисчерпаемые источники богатств. И хотя все империи Европы свой предел имеют, за которым их мощь сходит на нет, и даже сама Галлия находится на поворотном пункте, однако же силы России, которых уже Европа трепещет, могут возрастать и простереться вширь до того, что пределов ее могущества не охватит самое зоркое око.

  

  

   Поскольку главное богатство каждого государства заключается в самих людях, то едва ли, мы думаем, кто-нибудь станет оспаривать, что в том народе, который является более многочисленным, более и средств находится для достижения большего благополучия. Что касается государей, то, как известно, почти всюду издавна повелось так, что государи больше всего дорожили людьми п особенно старались о приращении населения, за исключением тех, которые, будучи введены в заблуждение ложными религиозными учениями, полагали, что лучше им вовсе не иметь никаких граждан, чем иметь таких, с которыми их духовенство не согласно.

   Издавна также мнят о себе дворяне, что в них сосредоточена сила и цвет нации, однако последние двадцать лет дали множество доказательств тому, что силу и цвет нации составляет весь народ, а дворяне были признаны почти не имеющими значения и всецело зависящими от народа. В народе же гораздо более должно ценить того, кто приносит пользу обществу, нежели того, кто наподобие трутня занимается потреблением чужого труда. Кто ж не поймет, что первое место в народе должно принадлежать крестьянину, который, ни от кого не завися, всем доставляет пропитание! Ему самому всегда хватило бы на прожитье, если бы не ставилось никаких помех, а все, что он производит прилежным своим трудом, относится к самым необходимым для остальных предметам, так что никоим образом не может потерять свою цену.

   И чем более отдаешь должное этому достойному сословию, тем более недоумеваешь, что государи держат его окованным путами крепостничества, зная, что в его благополучии и процветании заключается благополучие и благосостояние всего государства.

   Так как крестьяне составляют почти три четверти всего народонаселения на земле {Süssmilch, 1. с. Р. I, р. 417.}, то ясно как день, что численность жителей увеличивается главным образом благодаря им. Но для наибольшего приращения и умножения населения каждому государству надлежит прилагать особенное старание и заботиться об устранении всех к тому препятствий. А что же может служить наибольшим "препятствием, нежели то, когда крестьяне, как это имеет место в России, лишены свободы и собственности? Поскольку густота населения зависит от рождаемости и здоровья родителей, то для произведения потомства надобно столько же сильное и здоровое тело, сколько душевное спокойствие и отсутствие забот; но что ж из этих необходимых условий найдем мы у крепостного, тело которого изнурено и истощено непрестанной и непосильной работой, ослаблено скудной и вредной пищей, а удрученная скорбью душа отягощена думами о нужде и недостатках. Этот несчастный проклинает день, когда появился на свет, и тщательно остерегается плодить себе подобных. Мы находим яркий пример этого в Голштинии, где жители одного округа доведены были зверской жестокостью своих господ до такого отчаяния, что решили совершенно отказаться от вступления в брак и привели это в исполнение. Найдутся ли подобные примеры в каких-либо русских местностях, об этом лучше всего спросить у наших дворян.

  

  

   Для увеличения численности населения необходимо, чтобы увеличивалось число супружеств. Однако хорошо известно, как много грешат и до какой степени беззаконно поступают с государством в этом именно отношении. Я сам, помнится, у себя на родине слышал о жестокосердых и хитрых помещиках, которые всячески препятствовали бракам своих крепостных, и я перевидал в отечестве своем немало девиц, вынужденных оставаться безбрачными до тридцати и даже сорока лет, так как их барин не позволял им выйти замуж. А теперь послушаем благоразумные и совершенно правильные высказывания Зюссмильха {Süssmilch, I. с. Р. I, р. 185. 370}: "Опыт показывает, что у женского пола существуют определенные границы для деторождения, и редко случается, чтоб после пятидесяти лет мать благополучно рождала детей. Если же девушка лишь тридцати лет вступает в брак, то она остается способной к деторождению только в течение 12-15 лет, между тем их могло бы быть двадцать пять". Но, не останавливаясь на дальнейших вычислениях, мы вопрошаем только: нужно ли тому, кто обладает всей полнотою власти, изыскивать меры против этого пагубного и беззаконного своеволия и неужели он недостаточно для этого могущественен? Ведь в твоих руках, гуманнейший и воистину великий Александр, верховный законодатель, находятся и власть и возможность, которыми ты все бесчисленное множество вверенных твоему покровительству людей более счастливыми сделаешь, и мы можем не только надеяться, но и быть уверенными в том, что ты от чистого сердца желаешь нашего благополучия, пользы и совершенного благоденствия, для достижения которых тебе предстоит устранить много препятствий.

  

  

   Другой причиной, препятствующей супружеской плодовитости в России, является обыкновение чрезмерно раннего вступления в брак для мужского пола. Мы видели очень часто двенадцатилетних мальчиков, женатых по приказу своих господ на женщинах двадцати пяти лет и старше. Для объяснения этого следует только вспомнить о том, что крепостные в России обязаны работать в поле тогда лишь, когда они женаты. Кто ж не понимает, сколько вреда наносит это государству? Именно это является причиной, почему юноши и девушки так рано увядают и истощаются, почему само сожительство оказывается столь малоплодовитым. Так, на Камчатке девушек 13-14 лет уже стремятся выдать замуж, так что ж удивительного, если в этой стране такое редкое население! {Storch, Russland unter Alexander I, P. VI, p. 416.} Взгляни на природу: разве дерево, разве животное приносят зрелые и обильные плоды, когда естество им воспрещает? А если поступишь вопреки природе и заставишь дерево искусственными средствами дать плод прежде времени, то могут ли, опрошу я, эти плоды сравниться с теми, которые природа произвела в положенное время? Будет ли семя этого плода достаточно способно к размножению? Да и долго ли такое дерево станет приносить плоды? Но хотя все это хорошо известно, однако те, кто руководствуется алчностью, ни на что не обращают внимания и наносят тем государству величайший ущерб.

  

  

   Выше (§ VI) мы уже говорили о том, что для обеспечения наибольшего прироста населения в государстве требуется устранять все препятствующее бракам. Однако нельзя на этом останавливаться; а чтобы во всех отношениях завершить свое дело и выполнить свой долг до конца, тот, кто стоит у кормила власти, должен проявить и максимальную заботу о содействии, помощи и увеличении числа браков {Justi, Staatwirthschaft (Leipzig, 1748), Р I. p. 170.}. И не может для него быть ничего более важного, чем способствование браком у крестьян, которые представляют не только самый многочисленный в государстве класс, но и самый пригодный для произведения потомства, ибо, кто отличается чистотой нравов, у того и тело не ослаблено роскошью и изнеженностью; и далее, так как жена и дети крестьянина принимают участие в общественном труде (а не в состоянии по трате денег, как это имеет место у жен и детей дворян), то, наконец, крестьянину для содержания семьи требуется только немногое {Oeder, Bedenken über die Frage etc., p. 13.}. Но очевидно, что тщетно давать советы относительно женитьбы, если человек не зарабатывает достаточно, чтоб прокормить жену и будущих детей. Славнейший Юсти⁷ и другие понимающие в этом мужи советовали поощрять браки объявлением премий. Мы нашли также, что некогда французский король Людовик XIV обнародованным в 1666 г. эдиктом установил отцу 12 детей некоторую премию {Süssmbilch. 1. с. Р. I, p. 455.}, но хотя эта мера отнюдь не вредна, однако очевидно, что она мало действительна там, где одни с трудом зарабатывают себе на скудное пропитание, а другие утопают в безмерной роскоши. Но в нашем отечестве дело обстоит совсем иначе. Здесь достаточно позаботиться о том, чтобы труду земледельца не ставилось препятствий и чтобы то, что он приобрел себе в поте лица, у него не отнимали и не убавляли. Какое от этого Российская империя получит приращение [населения], если даже теперь, еще до освобождения крепостных, численность населения ежегодно увеличивается более чем на 500 тысяч!

  

  

   Уже из того, что наш народ отличается неиспорченными нравами (я подразумеваю здесь народ в том же смысле, что и в § VI), бережливостью и воздержанностью и вследствие этого крепостью тела и нерастраченными силами, следует с полным правом надеяться, что вопреки сомнениям многоопытных мужей из наших консисторских архивов {Conf. Hamburger Correspondent, 1806, N 48 (Срав. "Гамбургский корреспондент", где сказано, что в России на 568 469 рождений более, нежели смертей. Здесь я не могу не пожелать, чтобы в нашем отечестве производилась перепись народа, так же как в Швеции. До тех пор пока государь не будет знать числа своих подданных, он не сможет и знать об истинных силах своего государства. Сколько пользы происходит от счисления народа, хорошо показал мой славный учитель и покровитель Шлецер в своей "Теории статистики" (Theorie der Statistik), стр. 67 и сл.} рождаемость [у нас] может быть поднята на самую высокую ступень. Однако для увеличения количества населения недостаточно одной только рождаемости, а должно позаботиться о внимательном уходе и питании потомства, дабы его воспитать и сохранить. Что из того, что наши крепостные могут произвести на свет много детей, но сколько из них, спрашивается, достигает отрочества? Ибо бедность и нужда родителей таковы, что новорожденные совершенно лишены необходимого ухода. Не удивительно поэтому, что эти цветы, едва распустившись, скоро вянут и погибают. Кстати, по этому поводу славнейший англичанин Смит приводит в пример Шотландию, в которой из 20 детей 18 умирают, погубленные нуждой {Smith, Inquiry into the nature and causes of the wealth of nations, the tenth edition, London, 1802, P. I, p. 120.}.

   Но посмотрите же со мной, в каком бедственном положении находятся наши крепостные, как горько они маются с теми, кого произвели на свет, и как их воспитывают! Подумать только, что родители, принужденные наравне со скотиной выполнять самые тяжелые полевые работы, оставляют своих детей дома, где они копошатся на соломенной подстилке меж домашними животными и пересохшими устами (так как кормящая их мать подолгу отсутствует) с плачем призывают мать, которая, только вернувшись после долгой работы, утохмленная и обессиленная вконец, дает им грудь, иссушенную нуждой и тяжелым трудом. Таким-то образом ребенок, валяясь в грязи, мучимый голодам и лишенный всего необходимого, достигает отроческих лет и тотчас же начинает вести еще более "хорошее" житье - в лесу, в поле, под открытым небом, страдая и мучась от дождя, жары, снега, жестокого мороза и всякой непогоды, и если после всего этого юное тело не уморится такой суровой жизнью, то и выходит человек, достойный называться русским. Итак, возблагодарим бога за то, что наш народ остается сильным, крепким и здоровым, хотя и не настолько, чтобы не быть подверженным человеческим немощам и не страдать вовсе от недугов (правда, не столько многочисленных и не таких, как дворянские). Если б кто знал, что за лечение, что за лекарства существуют у крепостных для избавления от болезней! Но если б я захотел вспомнить хотя бы только, что сам видел и слышал, и того было бы слишком много!

  

  

   Все занимавшиеся историей, вероятно, согласятся с тем, что никогда не существовало империи, границы которой простирались бы так вдаль и вширь, как Российской империи, которой даже "одного недостаточно полушария".

   Тем более печально, что количество жителей далеко не соответствует размерам этого государства; и это правильно усмотрено нашими государями, которые по этой самой причине с 1762 г. призывали к себе из чужих краев колонистов, коих число к третьему году нашего столетия возросло до 46 000 {Ср. Отчет министра внутренние дел⁸ за 1803 г. и у Шторха "Россия...", ч. VI, стр. 49. Великая хвала и благодарение Александру I "и его многочисленным друзьям, показавшим, что государю, пекущемуся о благе и счастье народа и за то почитаемому наподобие провидения, менее всего надлежит заботиться о способе, как это сделать. Нечистая совесть тех, кто по причине дурного управления богатствами и силами государства преследует главным образом частную выгоду, страшится дневного света; русский же император и его министры, действующие открыто, ничего не скрывают от публичного обсуждения. Мы предсказываем, что недалеко то время, когда то, что в так называемых республиках запрещается наподобие фальшивой монеты, на всю Европу распространится из столицы Российской империи.}. Хотя мы и не отвергаем отнюдь этот способ увеличения количества населения, ибо нам хорошо известно, какая польза происходит от того нашему народу, однако полагаем, что она была бы гораздо значительней, если бы колонии состояли из самих природных жителей страны. Это, однако, может иметь место только после освобождения крестьян. Я отнюдь не принадлежу к числу тех, кто высказывается против такой щедрости и снисходительности российских императоров, кто не одобряет того, что иностранным колонистам даются привилегии⁹, но я хотел бы обратить внимание на то, что отсюда может воспоследовать и какое возыметь значение. Ибо, представляете ли вы себе, какими глазами природный русский будет смотреть на иностранца, которому дарованы привилегии, о коих он сам даже и помышлять не смеет? Ясно, что отсюда и возникает зависть и неприязнь одного к другому, [что представляет] для государства опаснейшее зло. И напротив того, если народ русский будет обладать свободой, иностранцы и сами окажутся в лучшем положении. Я уж не говорю об издержках, которые государство расходует на выписывание к себе иностранцев и которые, судя по отчетам министерства внутренних дел, составляют сумму в 6 миллионов рублей. Я отлично знаю, мне могут возразить, что израсходованные на это деньги возвращаются обратно к тому же источнику, от которого исходят, но тем не менее этот довод не кажется мне убедительным. Ведь если бы свои местные жители, не будучи прикреплены к земле, образовали колонию, то как мало потребовалось бы им помощи от государства! Тогда, если в одном месте государства количество жителей увеличилось до такой степени, что им не хватает земли для прокормления, они сами добровольно примут решение обосноваться в другом месте, где сосредоточено меньше народа и где но этой причине поля остаются невозделанными. Таким образом, не потребуется издавать указы, повелевающие жителям переселяться на новые места, ибо, привлеченные личной выгодой, они сами будут усиленно стремиться на новые места, обещающие им больше прибыли.

   В отчете министра внутренних дел за 1803 г. приведены два примера, которые сюда относятся и о которых стоит упомянуть. Во-первых, о Смоленской губернии, где число жителей настолько увеличилось (как известно, это еще в 85 году прошлого века обратило на себя внимание правительства {"Отчет..." и указанные сочинения, стр. 37.}), что для прокормления людей в этой губернии не вполне хватало земельных угодий, почему и было принято решение переселить на Кавказ две тысячи пятьсот крестьян и приведено в исполнение. Правда, светлейший граф в своем отчете заметил, что подобные переселения сопряжены со многими неудобствами, однако если крестьяне переселяются добровольно на другие земли, то они это посчитают безделицей. Тот же вельможа, которого русский народ почтил званием своего министра, упоминает про случай в Кавказской губернии, когда 132 семьи с разрешения правительства отправились в Иркутскую область, к границам Китая, и я думаю, что [они это сделали] главным образом по той причине, что надеялись на получение для себя немалой выгоды от предстоящей торговли с китайцами. И они не переменили своего намерения, хотя им указывали на гораздо более плодородные земли в Саратовской губернии и в Новороссии, где они могли бы составить свое благополучие. Мы полагаем также, что нечего опасаться, чтобы это переселение причинило вред государству, поскольку в Саратовской губернии ж в¹ Новороссии колоний уже имеется в изобилии, в Иркутской же губернии ощущается весьма большой недостаток в людях, а те немногие, кто там проживает, ведут полукочевой образ жизни. А того, что им не советовали [ехать в] эту новую колонию, опасаться следует еще менее, так как известно, что там получают урожаи ржи сам-семь, а овса - сам-десять {Heym, Versuch einer vollständigen geographisch-topographischen Encyclopedie des Russischen Reichs. Göttingen, 1796, 8°, p. 117 sq.}, да в 1802 г. было вывезено из России в Китай на 1476 289 рублей мехов {"Государственная торговля 1802 года в разных ее видах" ¹⁰, или у Шторха "Россия..." и т. д., ч. IV, стр. 285.}, большая ж часть всякого рода пушных зверей добывается в тех местах. Мы полагаем, что эти примеры доказывают правильность того нашего вывода, что народ, не прикрепленный к земле, почти без всяких стараний правительства, сам по доброй воле переселится на невозделанные земли государства, и это не будет стоить правительству ничего или же самую малость. Впрочем, именно этот вопрос о колониях, бесспорно, следует считать одним из наиболее трудных и заслуживающим того, чтоб его исследовали самым тщательным образом. Даже один тот вопрос - откуда лучше всего приглашать колонистов в Россию - весьма важен, однако мы оставляем его без рассмотрения как по имеющий "прямого отношения к нашему предмету.

  

  

   Разумеется, что для развития фабричной промышленности требуется много рабочих. Но откуда же они возьмутся, если не из крестьянского сословия? Однако это может произойти не прежде, чем когда это сословие, получив свободу, настолько возрастет численно, что окажутся лишними многие, которые смогут оставить занятие земледелием. Эти крестьяне перейдут на ручной труд (отсюда название "мануфактура") и поступят на фабрику {Oeder's Bedenken u.s.w,. p. 28.}. Фабрики ж тогда лишь процветают, когда цена на мануфактурные товары одинакова с ценой иностранных товаров, а сами изделия по качеству не хуже иностранных. Далее, чем меньше оказывается людей, трудом которых можно воспользоваться, и чем выше оттого их заработная плата, тем выше цена на предметы мануфактуры, и оттого страдает их качество и они не могут быть проданы за настоящую цену {Smith, Inquiry into the nature etc. P. I, p. VIII.}. Я не могу не упомянуть здесь о том, что для развития фабрик в России начали принимать меры в 1763 году. А именно иностранным колонистам, намеревавшимся устроивать фабрики, было дано государством право свободной покупки деревень и, как известно, с населяющими их крепостными {Манифест, 1763 г., июля 22 дня.}. Считать ли эту меру превосходной, об этом не стоит и говорить. Ибо, разумеется, если крепостной, а не свободный человек занимается на фабрике каким-либо трудом, то, поскольку он делает это против воли, можно ли от этого ждать хороших результатов? Каждый без труда согласится со мной, если я скажу, что в тех государствах, где люди прикреплены к земле, для развития фабрик имеется много препятствий, что очень хорошо можно увидеть из статистических таблиц графа Румянцева¹¹, этого мудрейшего министра коммерции. Мы обращаем также внимание на то обстоятельство, что те деревни, в которых основаны фабрики, чрезвычайно бедствуют, так как их жители оторваны от пашни.

  

  

   Для развития фабрик необходимо, чтобы в народе до известной степени увеличивалась роскошь {Büsch, Von dem Geldumlauf. P. I, p. 270 sq.}. Но хотя ее мы находим даже гораздо более, чем следует, у наших дворян, однако в данном случае она ничему не способствует, так как они потребляют главным образом чужеземные изделия. Бесспорно, та роскошь полезна для государства, которая загружает наши фабрики заказами и работой. Этой роскошью должно пользоваться большинство населения и, следовательно, простой народ. Однако этот самый народ не вышел из рабского состояния, в котором считают, что если у тебя имеется достаточно пищи для "поддержания существования, то это превосходное житье. Поэтому до тех пор, покамест такой роскоши, которая для государства полезна, у нас не будет, наши провинциальные города только но названию будут считаться городами {Büsch, 1. с. Р. I, р. 275 sq.}.

  

  

   Когда русскому народу будет дарована свобода, совершенно по-новому начнет развиваться и торговля. Уже теперь данные о вывозе и ввозе товаров (торговые балансы) второго года нашего столетия показали, будучи сопоставлены между собой, что (государство получило 6 747 665 рублей прибыли, а на следующий год - 11 590 968 рублей {См. Таблицы светлейшего графа Румянцева, министра коммерции в России, у Шторха "Россия..." и т. д., ч. IV, стр. 301; ч. VII, стр. 379.}. Но если эти вывезенные товары состояли по большей части из сырья, то почему бы в будущем, когда сельское хозяйство будет преобразовано, не вывозить продукты, которые производит родная земля, не в виде сырья, а обработанными кустарным и фабричным способом. Почему бы не стать нашей торговле более активной, нежели пассивной? Тем не менее это не может случиться, если крестьянин не обладает свободой и правом на частную собственность.

  

  

   Крепостное право препятствует также частному обращению денег и их переходу из рук в руки, и тем самым, что очевидно для каждого, наносится ущерб государству. В самом деле, все, что крепостной приобретает, трудясь в "поте лица, он скрывает и прячет от очей своего господина. Иностранные ученые полагают, что это делается только в Сибири, по каждому русскому хорошо известно, что не найдется почти ни одной области в России, где бы крестьяне обходились без сокрытия денег. Сколько же денег благодаря этому изъято из обращения! Даже сам этот способ утаивания денег должен считаться более вредным, чем если б деньги вывозились из государства, чему, по моему мнению, в некоторых странах без достаточного основания препятствуется. Отсюда же происходит также то, что, поскольку много денег изъято из обращения, люди, [нуждающиеся в наличных деньгах], вынуждены платить неимоверные проценты, так что про того, кто берет в России десять процентов, можно сказать, что у него есть совесть, ибо обычно взимается от двенадцати до двадцати. Какой же ущерб наносится государству вследствие таких огромных процентов! Где уж при таком недостатке в наличных деньгах думать о постройке новых фабрик, когда разрушаются и приходят мало-помалу в упадок и те, что до некоторой степени пользуются известностью. Дело в том, что товары дешевеют там, где вследствие своей редкости деньги ценятся слишком дорого. Где это происходит, там товары, само собой, низки по качеству. Нечего и говорить, какой ущерб для сельского хозяйства и какой вред для народа и т. д. отсюда проистекает.

  

  

   Забота о том, чтобы поднять народ на более высокую ступень развития и культуры, побудить и поощрить способных людей ко всякого рода деятельности, эта поистине божественная и самая приятная из забот Александра I принесет, я весьма опасаюсь, несравненно меньшие плоды, чем все любящие культуру от того ожидают. Ибо крепостное право, о император, противодействует одно всем твоим трудам, стараниям и неусыпным заботам, крепостное право, я повторяю, губит и уничтожает плоды всего столь тщательно и мудро задуманного тобою для содействия благополучию твоего народа. Правда, встречаются в нашем народе люди, которые подобно Демидову разделяют с государем его священные заботы, так как обычно, чем состоятельнее дворянин, тем он и культурнее, и, наоборот, те, у кого и всего-то двадцать крестьян, обращаются с ними более жестоко и грубо, ибо боятся, как бы их крепостные не получили над ними превосходства, поскольку они сами [люди] невежественные. Каково же должно быть благоприятное стечение обстоятельств, чтоб произошли Кулибины, Старовы и другие им подобные! Как часто превосходнейший талант, подавленный состоянием крепостного, остается в неизвестности и не может выдвинуться! Правда, сто лет тому назад русский народ показал, что он отнюдь не лишен ни силы, ни остроты ума; если ж он обретет свободу, то, разумеется, расходы, затраченные на его образование, окупятся во сто крат в самое короткое время. Тогда лишь наш великий император получит вполне достойную награду за свои старания.

  

  

   Далее, если судебная власть, равно как и суд, относится к высочайшим узаконениям, то почему ж они подобно прочим не защищают [крестьян] от всякого насилия и беззакония и не гарантируют их безопасности? Почему дозволяется помещикам, не ожидая судебного приговора, подвергать крепостных истязаниям и взысканиям? Если ж помещики такого права не лишаются, то надобно ожидать, что и народ в один прекрасный день от уз такого обычая освободится.

  

  

   Да позволено мне теперь будет сказать несколько слов по поводу солдат. Русский воин, о стойкой храбрости и непобедимости которого слава прошла по всей Европе и Азии,- это, как известно, бывший крепостной, приобщившийся к свободе лишь после того, как взял в руки оружие.

   Но разве не было бы гораздо лучше, если бы он и до того свыкся со свободой? Ведь тогда бы, разумеется, он более приложил старания к умножению славы. Разве не быстрее он кинется в битву, если будет знать, что сражается за свою свободу и свой домашний очаг? Самый срок военной службы пройдет для него легче, если он будет твердо знать, что по возвращении снова увидит родной дом и землю, и никогда не придет ему на ум мысль сдаться неприятелю. Без сомнения, никогда русский человек, который проникнут совершенно исключительной любовью к родине, не станет служить наемником в иностранной армии, если даже будет насильно угнан вербовщиками.

  

  

   Таковы основания, побудившие меня прийти к мысли, что крепостное право в России должно быть полностью уничтожено. Разумеется, в случае необходимости мне нетрудно будет привести и многое другое, но, я полагаю, и этого достаточно, чтобы стало ясно, как много зла приносит всякая рабская зав