Кигн-Дедлов Владимир Людвигович - Рассказы

овича. Он продолжал:

   - Япония состоит из нескольких островов, пространством в триста восемьдесят две тысячи квадратных верст, с населением в сорок миллионов душ. На одну квадратную версту приходится сто два человека...

   - Как он все это помнит! Вот талант! - воскликнула хозяйка.

   Тут от зеленых столов поднялось две-три головы других мамаш. Они проницательно посмотрели на хозяйку, потом на ее дочь, внимательно слушавшую Антона Антоновича, потом нашли взорами собственных дочек и снова углубились в карты, но лица их стали сумрачны.

   - А как называется лучший город в Японии? - спросила полная дочь акцизного надзирателя, подошед к Антону Антоновичу с видом Наполеона, решившегося на свое Ватерлоо.

   - Помните: бочка? обручи? - шепнула Антону Антоновичу Сонечка.

   - Иед... Иеддо,- едва сдерживая смех при воспоминании о своей счастливой остроте, ответил Антон Антонович и не выдержал, рассмеялся в лицо спрашивавшей.

   Это чуть не возымело дурных последствий. Полная дочка покраснела до слез. Мамаша полной дочки тоже покраснела, спутав ход, который должна была сделать. Покраснела при такой явной невежливости по отношению к девицам и маленькая дочь казначея, а за нею и ее мамаша. Нахмурился казначей. Насупился акцизный надзиратель. Даже дочь исправника, с белой ручкой, непосредственно ничем не обиженная, и та сверкнула глазками. Бог весть, чем бы это кончилось, если бы Сонечка не нашлась сказать:

   - Знаете, Антон Антонович, без карты не очень понятно. Пойдемте в кабинет к папаше. Там висит почтовая карта.

   Антон Антонович, беспечно смеясь, пошел за Сонечкой в кабинет папаши.

   - Боже, как глуп! - не в силах сдержаться, воскликнула мамаша полной дочки, жена акцизного надзирателя, игравшая визави с мамашей Сонечки.

   - Пять пик,- уклончиво сказала на это хозяйка.

  

  

   Едва Антон Антонович и Сонечка очутились в кабинете папаши, как роли их переменились. Он молчал, говорила она. Когда подошли к почтовой карте, Сонечка вместо карты стала смотреть на Антона Антоновича, притом с нежностью.

   - Антон Антонович! - тоже с нежностью воскликнула она.

   Антон Антонович стал предчувствовать нечто очень приятное.

   - Антон Антонович, мне жаль вас,- сказала Сонечка.

   - Отчего жаль?

   - Вы так наивны, чисты, добры...

   - Как вы это угадали?

   - О, я очень ценю таких людей, как вы.

   Антон Антонович стал серьезен.

   - Это делает вам честь,- сказал он.

   - Благодарю вас, Антон Антонович,- с чувством сказала Сонечка, крепко пожала ему руку своей маленькой ручкой и продолжала: - Вы не замечаете, какие черствые сердца вас окружают...

   - А у кого же, например, черствое сердце?

   - Ах, у всех. Вас не понимают. Вы слышали, как акцизниха, когда мы уходили, сказала: "Боже, как глуп"?

   - Про кого же она это сказала?

   - Про вас, Антон Антонович.

   - Да, у нее черствое сердце.

   - Вот видите! Все они такие же. Мне только обидно повторять, а то они бог знает что говорят про вас. А между тем вы так добры, так умны! Только я одна да еще мамаша понимаем и ценим вас. Я ужасно добрая. Я так люблю тех, кого обижают. И, знаете ли, я так мечтаю, чтобы полюбить того, кого не понимают. Никто не понимает - а я понимаю. Так бы вместе уйти, уйти, уйти куда-нибудь, далеко, в Америку, в Индию, и жить вместе. Нас никто не понимает - а мы понимаем... Вы думаете, эта бочка, Капочка, любит кого-нибудь? Никого! Она влюблена в этого нашего адвоката. Только он знаете что думает,- как говорится, поиграть да бросить. А дочь казначея? Когда в прошлом году приезжал губернатор на ревизию, то она написала любовное письмо чиновнику особых поручений; и, знаете, казначей поправлял ей ошибки! Конечно, она получила нос, но какая пошлость! Нужно не иметь никакой гордости! Я не понимаю таких. Я, Антон Антонович, мечтаю только об одном, где-нибудь далеко, далеко путешествовать с любимым человеком...

   Антон Антонович был счастлив. Да, его поняли! И как мила Сонечка! Голосок музыкальный, речи искренние, ручка мягкая, тальина колеблется, на шейке розовый бантик. Как трогательно она желает уйти, уйти, уйти...

   - Так уйдемте! - вырвалось у Антона Антоновича.

   Сонечка строго смотрела в глаза Антону Антоновичу.

   - Вы это серьезно? - спросила она.

   - Что же, отчего не серьезно. Путешествовать очень интересно,- ответил Антон Антонович.

   Сонечка положила ему руку на плечо и еще строже стала смотреть в глаза.

   - Дайте мне честное благородное слово, что вы не шутите,- сказала она.

   Антон Антонович почувствовал головокружение.

   - Извольте, даю,- ответил он.

   Прелестное личико с темными, страстно раскрытыми глазами приблизилось к самому его лицу - и Антон Антонович отпрянул назад: Сонечка его поцеловала. Не успел он отшатнуться, как почувствовал новый поцелуй, еще более жгучий. Отойти дальше было уже невозможно: он уперся в стену, в почтовую карту папаши... О, вот она, настоящая женщина!

   - Возьми, возьми меня! - шептала Сонечка.

   - Куда? - прошептал и Антон Антонович.

   - В Японию, в Китай... куда хочешь,- шептала она.

   - Хорошо, возьму,- шептал он.

   Но тут Антон Антонович почувствовал, что очутился еще в чьих-то объятиях, тяжких, жирных и горячих, что еще чьи-то губы, по крайней мере втрое большие, целуют его губы, что еще чей-то голос говорит:

   - Ты благородный человек, голубчик! - говорит этот голос.- Я давно этого ждала. Благословляю.

   Голос, объятия и губы принадлежали мамаше Сонечки.

   - Что же, я... я ничего,- говорил Антон Антонович в блаженном сознании, что его с каждой секундой признают и понимают все больше и больше: его обнимают, целуют, он нашел настоящую женщину.

   И еще объятия, на этот раз не жирные, а жесткие, обвили его железным кольцом.

   - Весьма рад! Благословляю! - говорил мужественный голос.

   Это был папаша Сонечки.

   - Что ж, я всегда... я всегда нравился женщинам. Я не отрицаю,- говорил Антон Антонович - и был счастлив.

  

  

   В этот вечер винт у водяного инженера кончился раньше обыкновенного. Ранее обыкновенного подали ужин. Против всякого обыкновения появилось шампанское, но все уже знали, что оно значит. Мамаша Сонечки улыбалась, с удивительным самообладанием скрывая слезы, навертывавшиеся ей на глаза. Улыбался папаша, столь же искусно скрывавший радостное смущение отцовской гордости. Улыбалась Сонечка от полноты девического счастья. Широко улыбался, весь красный, Антон Антонович. Улыбались гости и гостьи. Не улыбался только один - помощник присяжного поверенного, и то только потому, что он был "переутомленный интеллигент" и в качестве такового пребывал в рассеянности, глядя перед собой в угол, в одну точку.

   Когда роздали гостям бокалы, встал папаша и объявил, что Антон Антонович Подшибякин и его, папаши, дочь, Софья,- жених и невеста.

   Лишь только он окончил, на нижнем конце стола поднялся поручик этапной команды и потрясающим душу голосом воскликнул:

   - Здоровье нареченных! Ура!

   - Ура! - подхватили все присутствующие.

   Когда "ура" стихло и музыкально зазвенели бокалы, которыми гости чокались с нареченными и родителями невесты, вдруг раздался новый возглас:

   - За здоровье двадцати пяти тысяч!

   - Ур-ра! - изо всех сил, от души закричал в ответ только один голос.

   Тост провозгласил "переутомленный интеллигент", помощник присяжного поверенного. "Ура" прокричал Антон Антонович. Все молчали.

   - Ур-ра! - с еще большим воодушевлением снова прокричал Антон Антонович и обратился к окружающим:- Господа, кричите ура двадцати пяти тысячам! Такое ведь совпадение: и их я выиграл, и меня, наконец, поняли и оценили.- И Антон Антонович, набрав в грудь побольше воздуха, снова закричал:- Да здравствуют двадцать пять тысяч! Ур-ра-а!!

  

  

  

   Владимир Людвигович Кигн (псевдоним - Дедлов) родился в 1856 году в Тамбове в дворянской семье. Его отец, юрист по профессии, потомок переселившихся в Польшу в начале XVIII века немцев, был женат на белоруске, уроженке Могилевской губернии, где прошли детские годы писателя. Мать Кигна Елизавета Ивановна, в юности занимавшаяся собиранием фольклора и издавшая в 1853 году в Петербурге сборник "Народные белорусские песни", оказала значительное влияние на развитие его литературных склонностей. Первые "пробы пора" юного Кигна относятся к периоду учебы в московской гимназии, где он издавал рукописный журнал и откуда был исключен за увлечение революционными идеями 60-70-х годов. Ему с трудом удалось добиться разрешения сдать выпускной экзамен в одном из частных учебных заведений и поступить на юридический факультет Петербургского университета, который он окончил в 1880 году. Служил в министерстве внутренних дел, занимался переселенческим делом, в связи с последним жил некоторое время в Оренбурге.

   В 1876 году в газете "Неделя" был опубликован первый рассказ Кигна "Экзамен зрелости". Тогда же молодой литератор, будучи неуверенным в своем таланте, обратился с письмом к И. С. Тургеневу, который поддержал его, посоветовав "учиться беспрестанно, вникать во все окружающее" {И. С. Тургенев. Полн. собр. соч. и писем. Письма, т. 11, М.-Л., "Наука", 1966, с. 279-280.}. Кигн активно сотрудничает, помимо "Недели", в журнале "Пчела", а с начала 80-х годов в журналах "Русское богатство", "Вестник Европы", "Наблюдатель", "Дело", "Нива". Здесь появляются его рассказы, очерки, статьи, значительная часть которых посвящена изображению школьных и студенческих нравов, нравственным поискам молодого героя 70-х - начала 80-х годов; деревенские, провинциальные впечатления отразились в цикле очерков "Белорусские силуэты". В эти и последующие годы Кигн много путешествует по России и ва границей. Выходят многочисленные книги его путевых очерков, в которых он выступает не только как наблюдательный бытописатель, но и как публицист, напряженно размышляющий о путях развития России, о ее будущем, творцом которого Кигн считал народ.

   В конце 80-х - начале 90-х годов писатель переживает духовную драму: идейный нигилизм и неверие эпохи безвременья сказываются в его творчестве. В наиболее крупном своем беллетристическом произведении - повести "Сашенька" (1892) Кигн попытался, как ему казалось, объективно изобразить конфликт двух поколений - шестидесятников, представленных нелепыми и претенциозными личностями, и восьмидесятников, склонных к индифферентизму и компромиссам. М. Горький видел в "Сашеньке" свидетельство духовного кризиса восьмидесятничества.

   Кигн был известен и как художественный и литературный критик. Его близкими друзьями были В. М. и А. М. Васнецовы, М. Л. Врубель, их работам посвящена книга "Киевский Владимирский собор и его художественные творцы" (М., 1901). С конца 80-х годов Кигн выступает в "Неделе" с литературными рецензиями и обзорами. Предметом его пристального внимания становится творчество Чехова. В одном из обзоров 1891 года он называет Чехова "выдающимся талантом", "предвестником новой, быть может, очень отдаленной эпохи в русской литературе" {"Книжки "Недели", 1891, No 5, с. 199, 217.}. В статье, опубликованной журналом "Север", он, в противовес тогдашним оценкам, утверждал, что "Чехов занимает бесспорно первое место среди своих сверстников... Его слог сжат и образен, идеи ясны, настроение цельно. Чехов не только художник и наблюдатель, но и мыслитель" {"Север", 1892, 12 апреля, No 15, стб. 791.}.

   Чехов ценил отзывы Кигна и проявлял интерес к его творчеству. В письме к А. С. Суворину от 10 мая 1891 года он называет его "беллетристом и интересным путешественником". Писатели познакомились в 1892 году заочно, по переписке, которая продолжалась до смерти Чехова. Личная их встреча произошла в начале 1893 года в Петербурге. По просьбе Кигна Чехов сделал разбор его рассказа "Варвар", отметив при этом "великолепный разговорный язык" (5 сентября 1894 г.). Позднее, посылая Чехову сборники "Лирические рассказы" (СПб., 1902) и "Просто рассказы" (СПб., 1903), автор сообщил ему в письме от 3 октября 1903 года: "То, что я Вам посылаю,- мои старые и очень старые грехи. Поселившись в деревне, я начал их пересматривать и ужаснулся их невозможной дилетантщины... сел за нелегкую работу, за перепеканье старого хлеба. Эти "бисквиты" вышли хоть по форме приличными" {Отдел рукописей Государственной библиотеки имени В. И. Ленина, фонд А. П. Чехова.}. Чехов отвечал 10 ноября 1903 года автору: "Я взялся за "Просто рассказы" и прочел почти в один присест все рассказы; в них много былого, старого, но есть и что-то новое, какая-то свежая струйка, очень хорошая. "Лирические рассказы" буду читать сегодня". После смерти Чехова Кигн опубликовал статью, в которой попытался показать значение Чехова в истории русской литературы, новизну его творчества - "огромного, умного и художественного труда" {"Русский вестник", 1904, No 9, отд. II, с. 86-91.}.

   В. Л. Кигн погиб от несчастного случая в 1908 году в Рогачеве Могилевской губернии.

  

  

   Впервые - в журнале "Вестник Европы" (1888, No 7, под названием "Чудаки"), Печатается по изданию: В. Л. Дедлов. Просто рассказы. СПб., типография М. Меркушева, 1904.

   ¹ Сигизмунд, Август - имена польских королей.

   ² Согласно древнегреческой легенде, оракул предсказал, что тот, кто распутает хитроумный узел, который из тележной упряжи завязал фригиец Гордий, станет властелином всей Азии. Александр Македонский рассек узел мечом.

   ³ Слова из "Серенады" (1880) П. И. Чайковского.

   ⁴ Пенелопа - верная жена героя древнегреческой мифологии Одиссея, проведшего долгие годы в странствиях.

  

  

   Печатается по изданию: В. Л. Дедлов. Лирические рассказы. СПб., типография М. Меркушева, 1902.

   ¹ Сцевола Гай Муций - легендарный герой Древнего Рима, проявивший мужество и презрение к пыткам.