Малиновский Василий Федорович - Рассуждение о мире и войне

оломство означали их поступки. Кардинал Флери, не имея их достоинств, имел, однако ж, их пороки притворства. Новейший граф Вержен из всех европейских министров наиболее имел монашеской хитрости, он навык в раболепном Стамбуле подлой и вероломной греческой политике.

   Многие еще поныне подражают и за совершенство почитают быть подобными кардиналу Ришелье или Мазарину, Альберони, который, может, также подражал им, показал кратким своим министерством, к чему способна политика в руках честолюбивого и предприимчивого человека; он составил заговор во Франции, намеревался поднять бунт в Англии и всю Европу хотел наполнить замешательством.

   Французский двор, знаменитейший своими министрами, наиболее нам представил примеров политики. Он не щадил никаких средств к увеличению себя и к причинению вреда другим.

   Англия испытывала неоднократно неправосудие и коварство его. Низверженные с престола Стуарты находили прибежище во Франции, употребляемы были орудиями бунта и постыдным образом были оставляемы на волю их судьбины. Против германских императоров, французский двор содержал на пенсии большую часть немецких владетелей и не стыдился унижаться пред турками, раздавал им деньги, делал своими интригами перемены в министерстве и возбуждал сих неверных к войне против императоров. Для управления делами на Севере издавна платил ежегодную сумму шведским королям и часто подкупал самые сеймы, дабы оные, не уважая благоденствие своего отечества, ссорились и воевали по воле его с соседями. Испанских королей управлял он нередко духовниками и, подобно хамелеону везде приноравливался обычаям, не стыдился мешаться в любовные дела государей и министров, низвергал их любовниц и фаворитов и возводил своих.

   Таким образом, политика французского двора исполняла всю Европу войнами, неправосудиями, обманами и всеми постыднейшими делами: посеяние междуусобных раздоров, развращение министров и государственных служителей, склонение к измене, шпионства и подобные преступления, достойные виселицы, ободряемы были сим двором. Уверения, сделанные с намерением обмана, нарушенные с бесчестием, презрение доброй веры, нарушение мира без причины к войне - все сие почиталося совершенством его политики. Доходы его многими миллионами рассыпались по Европе, когда народ стонал от податей и когда большая часть оного не имела дневного пропитания; издержки напоследок умножились без меры. Политика и войны - причиною его разорения; обратив внимание к сей одной державе, кто может сказать, что война не разоряет государств и что политика его не была заблуждение?

   Однако ж люди не умеют научаться чужими несчастиями. Европейские дворы, переняв от французского роскошь и великолепие, заразились и политикою его. Оная подражается почти везде с некоторыми отменами по свойству государей, министров и народов. Иные заменили хитрость политики насилием. Славный Фрид ерик, который имел великие дарования сделать людей счастливыми, но помышлял много о увеличении своего государства, полагал свою политику в силе оружия и, чтоб показать свое остроумие, назвал пушки причинами государей. Горе тем народам, кон не могут противоположить сим смертоносным причинам ничего, кроме доброй веры, справедливости, истины и права народов, которые не имеют великого влияния в политических делах, ибо многие начали последовать примеру сего государя. Священные имена человеколюбия, умеренности и ужаса к кровопролитию беспрестанно упоминаются, между тем как делаются очевиднейшие неправосудия, и реки крови человеческой без всякого сожаления проливаются.

   Говоря о политике дворов, не должно умолчать и о тех писателях, которые в политическом составе Европы суть то же, что черви, зарождающиеся в ранах человеческого тела, растравляющие оные и препятствующие их излечению. Они питают ненависть народов, умножают их взаимные жалобы, описывают их самыми черными красками и не щадят самой клеветы, они защищают софизмы политики, утверждают самые нелепые ее правила и оправдывают ее в том, что она сама признать стыдится.

   Извинительнейшие из сих писателей суть те, коих производит ослепленная любовь отечества; они, помышляя только об оном и возбуждаясь ненавистию неприятелей, думают, что отечество их должно быть право во всех своих требованиях и имеет более других земель права быть счастливым даже на счет счастия других. Детское ослепление! Если все народы дадут волю своему самолюбию, то никоторому из них не будет житья; пристрастие легко обладает сердцем, исполненным любви отечества. Часто мы по незнанию обвиняем неприятеля в том, чему само наше отечество бывает причиною.

   Опаснейшие всех политические писатели суть те, кои пишут по должности или в угождение двору, которые, имея дарования писать, бывают подкуплены и имеют средство знать о делах; их сочинения предпочитаются всем прочим, хотя они наименее заслуживают предпочтение; истина, и права народов уступают в них место несправедливости и лжи. Таковые писатели, чтоб оправдать какой двор, не щадят ничего и ничем не останавливаются, ибо законно иль незаконно они должны оной оправдывать, скрывать то, что справедливо, и доказывать то, что только вероятно. Сии сочинения приводят публику в заблуждение и дают ей странное и ложное понятие о политических делах. Сии писатели часто сами себя опровергают; смотря по обстоятельству дел, они утверждают системы и правила, совсем между собой противные. Короче сказать, они сами не верят тому, что пишут.

   Третьего рода обыкновеннейшие политические писатели суть газетчики; они пишут для того, чтобы писать. Горестная должность - непременно новостями наполнять каждый почтовый день, исписывать положенное количество бумаги! Новости не растут как грибы; они не виноваты и принуждены изыскивать средство пособить сему злу, они добавляют недостаток слухами, догадками, предсказаниями, примечаниями и рассуждениями, они суть море политики, они вмещают в себе все, что производит ослепленный патриотизм и смешное тщеславие судить о политических делах, и часто бывают орудием второго рода политических сочинителей, которые пишут по должности и распространяют чрез газеты ложь, клевету и софизмы своего двора. Часто газетчики бывают подкуплены думать одним или другими образом. Во многих землях, или почти во всей Европе, выключая Англию, они не смеют и думать, что истина не есть пасквиль. Короче сказать, если история, почерпнутая из газет, дочитается худшею в свете историею, то может ли публика сказать, что она имеет хорошее сведение о текущих делах?

   Итак, политические писатели, управляющие мнением европейцев в их делах между собою, пристрастны, ложны и незнающи, а политика, располагающая их участью, коварна, насильственна и несправедлива; истощив свою обманчивую логику, основанную на учении неправды, она прибегает к причинам государей и погублением тысяч людей доказывает, что побуждения ее суть сохранение равновесия, умеренность и правосудие. Тщетно она покрывается маскою просвещения и человеколюбия; заблуждение и жестокости ее толь поразительны, что не могут не быть примечены. История нам открывает непроницаемую ее завесу тайны. Главные войны нынешнего столетия доказывают, что настоящая политика бедственна для благоденствия народов, что европейские державы не имеют ничего верного в своем поведении, кроме желания усилиться и вредить, кроме пристрастия народов и управляющих ими, что трактаты нарушаются без всякой совести, что политические союзы ускоряют только начатие войны и распространяют оную на большее число народов.

  

  

  

  

   Всякая держава есть независима, но смежна с другою подобною.

   С сей черты прикосновения распространяются внутренние обязательства правосудия на внешние. Разные соседние народы равно многим подвластным одной державы имеют необходимость в учреждении своих поступок по непременным правилам, которые, не нарушая независимости, токмо удерживают оную в пределах общей пользы.

   Всякая держава властна управлять внутренними делами по собственному благоусмотрению, и всякое вмешивание в оные, посредственное или беспосредственное, есть нарушение ее независимости. Чрез тесное соединение европейских держав одна на другую имеют непременное влияние и, нарушая безопасность и независимость одной, и другую также опасности подвергают: ненаблюдение оного правила Европе по сие время многих бед стоило.

   Установление общенародных правил или законов и наблюдение оных не есть вмешивание во внутренние дела, ниже нарушение независимости, ибо не иначе может утвердиться как по согласию; но только с тем, что, дав оное по здравому рассуждению, невозможно возвратить по пристрастию...

   Народы заключают мирные договоры, трактаты, союзные и оборонительные, и сии служат правилом и законом их между собою поведения, которое столь же часто переменяется, как главные побуждения интереса, ими управляющие, сами обязывающиеся - свои судьи и судимые, сами - обижающие и обиженные.

   Где один без наказания может нарушить свои обязательства, другой сам должен искать себе удовлетворения, там нет никакой безопасности, ни суда, ни правды, ни равенства. Хотя и желательно по врожденному чувству правосудия отмщение обиженному, но и оное может быть безмерно и неправосудно, как скоро предоставлено на волю страстей.

   Побежденный прибегает к посредничествам других пародов, но когда победитель оные отвергает из гордости или недоверчивости к примирителям, тогда силою его принудить хотят к миру и начинают вооруженную медиацию, которая показывает, каким образом и ныне воздерживаются пристрастия и независимость народа нарушается для пользы общей; но поелику сии посредники иногда пристрастны и часто имеют в виду свои особенные выгоды, то и сей обычай, имеющий тень всеобщего правосудия {Европейские державы мешаются в взаимные ссоры и наблюдают, дабы одна не усилилась чрез меру; но они не полагают сему вмешиванию никакого правила и закона и поступают несогласно и пристрастно; уловляя и поджигая страсти управляющих, они подвергают дела случайности личного расположения правителей.}, обращается в утеснение и только удовлетворяет зависть и недоброжелательство. Покорившись необходимости, раздраженный победитель удержит на время свое честолюбие и чрез выгодный союз сих самых посредников употребит против своего врага. Сому бывали примеры, и в том состоит искусство и достоинство политики, чтоб со временем довершить то хитростию, чего силой невозможно вдруг сделать. И оттого-то сии политические и кабинетные беспрерывно продолжающиеся переписки и переговоры, которые как тучи собираются и предвещают грозную войну от новых союзов. Самый секрет сих обязательств вместо мнимой важности показывает бедность нынешней политики, она ищет сокрытия тьмы и, будучи сама неискренна, видит в других врагов себе, и прежде нападения ищет обороны, и ободряет своих сообщников корыстию будущей добычи, которую уже заранее делит.

  

  

   Всякий союз заключается дли частной выгоды двух или нескольких народов. Но общий союз Европы может заменить все выгоды сих частных с таким преимуществом, что оные не будут вредить взаимной всех пользе.

   И сем намерении вместо трактатов должны быть законы для утверждения независимости и собственности земель и народов и для учреждения поступков всех народов между собою.

   Для наблюдения сих законов должен учредиться общий совет, составленный из полномочных союзных народом. Сей совет {Назначив особенную страну для пребывания сего совета, надлежит оную признать священною и независимою для всегдашнего и безопасного пребывания полномочных совета. Выбор их как в первый раз, так и впредь навсегда должен быть с общим одобрением и большинством голосов может отмениться: как дело сие есть важное и первое всей Европы, так и люди сие долженствовали б быть первые по дарованиям и добродетелям. Особа их священна во всех землях.} должен сохранить общую безопасность и собственность и заранее предупреждать всякое нарушение тишины, решить предложенные споры народов по установленному порядку, и решения его должны быть всеми союзными единодушно приведены в действие; а дабы какою дружбою не склонялись народы к пристрастному решению, то не должно между ими быть никакого особенного условия: трактаты разграничения имеют быть единые частные постановления, но народы должны отказаться [от] права без общего совета делать какие-либо постановления между собою и оказывать выгоды так же, как и управляться собою в отвращении вреда. В случае неисполнения решений общего совета непокоряющаяся держава исключается от всех общих выгод и всякого сношения, и в случае упорства общая спла употребляется для соблюдения закона {Помощь деньгами, морскими или сухопутными силами - по предварительному условию в рассуждении особенного местоположения союзных держав.}. И никогда никакой самовольный и беззаконный поступок одной державы в рассуждении другой не должен быть оставлен без наказания, так что ниже примирение обиженного не может тому помочь, ибо никто не властен уменьшить святость и непременность законов, единожды принятых для установления тишины и безопасности. Иначе в надежде примирения могут быть насильства или под видом оных сокрываться тайные соглашения.

   Поелику все переговоры должны производиться чрез взаимных полномочных в совете и они должны иметь бдение о точном наблюдении всех постановлений, то обыкновение содержать посланников остается бесполезным. И в самом деле, сие обыкновение питает только враждебную политику, по сие время что пользы они сделали? Но сколько вреда своими ложными увеличенными донесениями по пристрастию, своими вмешиваниями во внутренние дела и беззаконными средствами узнавать тайны! Можно считать учащение войны от содержания посланников столько ж, как и от содержания непременных армий.

   С уничтожением сего обычая политика обратится в свою пристойную простоту, чтобы судить о расположении соседей не по догадкам, но по делам их и чувствовать действие одной державы над другою только на границах, природою отделяющих народы и земли их. Чрез посланников же державы сближаются в самих особах управляющих и пограничны становятся в самих столицах их, в палатах управляющих. Посланники делают смежными страсти, пороки и слабости владеющих министров их и любимцев, и как сии между собою не согласны, потому и участь народов решится, и обыкновенно движению войск предшествуют движения страстей чрез слова, внушения и донесения посланников.

   Гораздо лучше, если народы знать будут друг друга только по природному отделению: где кончится его и начинается мое, там начинается и связь, и отношение взаимное. И потому первые законы должны быть о границах с общими положениями по возможности ума человеческого на всякие возможные непредвидимые случаи между соседами.

   Потом торговля смешивает самые отдаленнейшие народы, и так принадлежит она до управления общенародного и должна иметь точные положения, как особенно по соседству народов, так и вообще всех оных: для избежания несогласий торгующие иностранные должны подлежать одинаковым законам с природными без всякого исключения.

   Как определяется ныне в обыкновенных союзных трактатах случай союза, так должно определить оный еще точнейшим образом в общем союзе.

   Таковой случай союза бывает нападение, и потому надлежит точно означить случай нападения на сухом пути и на море.

   Нападение само себя по слову своему определяет; оно есть вступление чужого войска в границы, и тщетно политики нынешние в таковых случаях манифестами оправдываются и скрывают свои намерения под разными дружественными или общеполезными видами. Вступление иностранного войска в границы всегда есть нарушение независимости и присвоение чужой власти. От ненаблюдения сего правила постепенно сделались иные державы добычею соседей.

   Как на сухом пути, так и на море должно определить число нападающих: не один ли корабль, не малая ли партия, которые самовольно, без повеления правительства сделают наглость, и в таком случае достаточно наказание предводительствовавших; от ненаблюдения сего различия начиналися кровавые войны.

   Кроме нападения, вряд может быть какой случай законной войны. Впрочем, все случаи принадлежат к общему союзу и могут быть посредством договорившихся миролюбно окончены {Совет не разрывается никакою войною: никакие неприятельские действия, нарушающие его безопасность, не могут быть дозволены, отлучение полномочных воюющих держав незаконно.}. Например, оскорбление народной чести; определив законами, в чем оно состоит, должно определить и наказание оскорбивших, а если правительство их защищает, то оно само на себя принимает вину и тогда оно наказывается выговором.

   Все державы обязаны взаимным уважением не по мере силы и могущества, но важности вверенного им священного Залога, которой есть наблюдение правды. Сие взаимное уважение есть предохранение мира, элемент согласия и служит к утверждению дружбы и любви; нет нужды, хотя уважение будет и принужденное, оно есть обязанность между державами, несвободное токмо изъявление искренних расположений, как между частными людьми.

   В прибавление к сему средству для удержания войны должно отнять побуждение к оной чрез лишение всякой надежды приобретения и пользы; и потому все европейские державы, означив точно свои границы, признают их взаимно непременными и гарантируют их целость; так что никакою войною, ни завоеваниями оные не могут быть нарушены; равно и выгоды торговли должны быть непременны, разве что по обстоятельствам в продолжение времени общий совет может учинить чрез взаимное и добровольное согласие.

  

  

   Если война есть неизбежное зло, то по крайней мере должно ограничить ее свирепости; например, зачем переносить ее во все части света? Если ссорится Европа, должна ли Америка, Азия и Африка участвовать в кровопролитии, и потому:

   Селения европейские в трех частях света должны оставаться нейтральными во всякой войне их державы. Ниже сами между собою, как подвластные, не могут воевать, и европейские державы долженствовали б содержать в селениях токмо необходимое число войска для обороны от природных жителей.

   Принятие сего правила много уменьшит распространение войны; к тому еще прибавить: нераспространимость настоящих владений, точное признание случая войны в нападении и удовлетворение народной чести чрез наказание виновных выговором, награждение убытков по общему приговору чрез уплату их вдвое или втрое и установление точной формы негоциации или производства дел между народами.

  

  

   Вообще всякие вооружения и движения войск предшествуют войне, и потому для предупреждения оной вначале должны они быть ограничены законами на случай необходимой нужды и предстоящей опасности от нападения. Обыкновение сопровождать переговоры вооружением показывает бессилие драв между народами и надобность таких верных положений и законов, по которым бы наперед можно было судить, как в гражданском быту, кто прав и кто виноват из спорющихся.

   О всяком вооружении и движении войск совет должен иметь заблаговременное сведение чрез герольдов своих и удерживать оные, как скоро не наступит случая нужды, определенного законом.

   Самое противуположение может служить к утверждению общего покоя, и разделение партий будет поддерживать усердие и осторожность.

   Толь многие народы разных интересов, соединив свои выгоды, не могут согласиться на неправосудие; один или два согласные найдут противных и равнодушных, которые не вступят в их меры.

   Европейские державы, заключив общий союз, будут почитать свои выгоды нераздельными, не допуская, чтоб одна другой вредила нарушением общих постановлений.

  

  

   Никто не возможет ограничить волю самовластных и независимых народов и соединить их интересы, всегда противные между собою; сами токмо они по общему соглашению могут предписать себе законы правосудия и пожертвовать своими маловременными, частными интересами для общей важной и продолжительной пользы. Трудно привести народы к сему соглашению, но возможно; которые скажут: "Мы бы желали, но другие не согласятся", - те пускай как добродетельнейшие и правосуднейшие прежде окажут свои добрые расположения и пригласят европейские державы собраться чрез полномочных своих для изыскания и утверждения надежных правил к предупреждению войны и соблюдению всеобщего и непрерывного мира.

   Вначале против зверей, а после люди против людей соединились, и так по мере просвещения народы против народов должны соединиться.

   Доброе желание вечного мира и несчастная политика необходимостей войны суть две крайности, между коими должно избрать разумную средину. Один бог возможет утвердить на земле общий вечный мир, но между тем помазанники его, властители народов, имеют долг и средства по возможности упреждать раздоры и войны решительным постановлением законов всенародных и твердым оных наблюдением...

   Всякое правительство удерживает стремление страстей и сохраняет мир в своем народе, и поелику верховная власть составлена из воли многих покорившихся для сохранения взаимного мира, тишины и безопасности чрез наблюдение святых законов правосудия, то может ли она употребить свою силу орудием неправды? Удерживая других от пристрастия и несправедливости, должна ли сама следовать оным беспрекословно в своих ссорах с посторонним народом? Сие мнимое право верховной власти самовольно начинать войну без всякого суждения других противоречит самому ее существу, которое состоит в наблюдении правосудия и по которому единственно и признается она происходящею от бога исполнительницею небесной его власти, и потому противящийся оной противится самому богу: или сей меч, который ей дан для мщения злым, может она употреблять без разбору и разить для удовлетворения своей злобы?

   Всякая держава старается доказывать справедливость своей войны, но кто решит справедливость без законов? Где законы, где власть для суждения справедливости? Сколько осторожности и труда для исследования частного преступления прежде осуждения одного виновника па смерть, а война, причиняющая тысячи смертей, разве может решиться по одному пристрастию?

   Главное достоинство политики - уметь дать вид справедливости и честности всяческим своим делам и начинаниям.

   Манифесты о войнах доказывают, что нет ничего верного для решения их справедливости: или обе воюющие державы правы или обе виноваты, или иногда можно подумать, что политики признают две справедливости: одну истинную, а другую ложную.

  

  

   * Права народные нераздельны с правами гражданскими; разделение правды с властию есть противоречие.

  

   Первое свое право, которое всякой человек естественно имеет, - сохранять и защищать себя, - соединясь в общество, уступил он верховной власти, и каждый из них, чтобы не действовать слепому пристрастию, отнял у себя естественную силу и составил гражданскую, долженствующую действовать по непременным уставам правосудия. Таким образом, соединенная воля управляет частного, и иной, желая быть злым, принужден остаться добрым, не имея силы делать зло. Гражданин, презирающий глас совести, поневоле покоряется закону, установленному в его обществе.

   Общества, взаимно не допускающие своих сочленов самовольно действовать и доставляя им за то покровительство законов, не обязаны ли сами поступать по оным, или в важности своей имеют право следовать единому пристрастию?..

   Поелику война одного общества с другим есть не что иное, как продолжение в большем тех насилий, от которых люди думали укрыться в гражданском сожительстве, то и средства к предупреждению оной должны по соразмерности различия быть подобны тем, которые составили гражданское общежитие. Как отец, сохраняя в семействе полную свою власть, обязан наблюдать в рассуждении постороннего установленные обществом правила, так и целое общество, исполняя свою власть во внутренности, должно оную соразмерять в рассуждении другого правилам правосудия {Всенародные законы ограничивают верховную власть токмо в рассуждении другой подобной.}. Как всякий сочлен покорил свою волю в поступках с другими управлению своей верховной власти, так сия, сохраняя всю силу свою внутри общества, должна оную покорить законам правосудия в отношении себе подобных {Возможность сего соединения всеобщей воли следует из доказательства о незаконности употребления оной пристрастно.}.

   Сие взаимное согласие народов покориться всеобщим законам долженствовало б быть современно установлению обществ, тогда бы оное было совершеннее. Напротив того, война предшествовала учреждению обществ и составила их случайно, как мороз холодных стран внезапно, останавливая быструю воду, превращает ее в безобразные кучи разных кусков неподвижного льду.

   Люди прежде всего повинуются природным нуждам и страстям; внушения разума начинаются гораздо позже, имея нужду в опытности. И так скорее и легче было довести людей побуждением страха повиноваться присутствующей власти, присвоившей себе наблюдение правосудия. Человек, увлекаем силою страстей своих, держится токмо настоящего, отдаленное благо и зло показывает единый разум, и единая мудрость доведет к достижению оного...

  

  

   Правители народов, будучи доверенные божий, исполнители его всевышней воли, содержа подвластных своих в повиновении, должны знать крайнюю необходимость оного для обуздания страстей и для соблюдения правосудия. По сие время не видели они возможности независимые народы привести к наблюдению правды, не приводя в подданство, поелику не усмотрели, что можно повиноваться не только для страха, но для совести; не распространяли видов своих до общей пользы, довольствуясь своею частного, и не приметили в своем пристрастии, что чрез согласие, так же как и чрез принуждение, можно получить власть и привести к повиновению с тою токмо разностию, что первое может быть только для общей пользы и с оною оканчивается.

   Согласие единое потребно для соединения Европы в одно общество держав, равно пекущихся о благоденствии народа, поелику не имеют возможности в разделении своем доставить взаимным подвластным истинное благоденствие.

   Достоинство и независимость европейских держав нимало не пострадает, когда, сами предписав себе законы, наблюдать будут исполнение оных, каждая держава останется при своих правах и притом выиграет преимущество других и себя избавлять от вреда не токмо оружием, но и силою законов.

   По недоверенности своей европейские державы могут опасаться, что суд иногда будет несправедлив, а всеобщим силам сопротивляться трудно иль невозможно. Но поелику сие опасение может быть всем общее, то оно самое и удержит от покушения сделать неправду, чтобы не испытать оную на себе. Впрочем, и без всеобщего соединения бывает, что европейцы составляют сильные союзы и без всякой правды и сопротивления располагают участию своих соседей. Но, соединившись узами правосудия, и самая слабая держава под всеобщим покровительством не имеет ничего опасаться от насилия, ибо невозможно, чтоб вся Европа имела в оном пользу; напротив того, малейшее нарушение всеобщих законов всем равно опасно и вредно.

   Но если блюстители правосудия сами не возмогут оного между собою сохранить, то для успокоения всеобщей недоверенности пускай правители обязываются клятвою, чтоб не возвращать по пристрастию данное слово и так верно хранить свое обещание, как сами требуют от своих подвластных. И поелику от сохранения общенародного правосудия зависит правосудие в частном правительстве народов и с нарушением одного нарушается и другое, то в большом нарушивший веру и в малом не достоин оной. Нарушивший присягу к обществу правителей народа подвергает свой народ опасности отмщения и делается пред ним виновен.

   В Англии бывают представления от народа королю о войне и мире. В сей счастливой земле позволяется народу судить свое правительство в ссорах с другими державами, полагая, что оно по пристрастию само себя судить не может {Нужно было бы под смотрением совета издавать ведомость, верную и справедливую о всех политических происшествиях, так, чтобы каждый народ, имея совершенное понятие о политических делах, мог справедливые делать заключения.} и что народ страждет от войны, а правительство ничего от оной не претерпевает.

  

  

   Надежный и общий мир в Европе может утвердиться токмо чрез наблюдение правды, она есть единая необманчивая черта всеобщего равновесия. Как никакой народ не может существовать без законов правосудия, так и целые народы без наблюдения оных между собою не могут жить, не истребляя взаимно друг друга; единая разность в том, что один скорее многих погибнет.

   Каждый народ отделяется от другого своими границами, происхождение всякой вражды - нарушение оных, и первый закон - соблюдение их чрез удерживание власти каждого народа в собственных его границах и нераспространение оной далее, ибо с нарушением соседней собственности и безопасности нарушается и внутренняя собственность.

   Наблюдение общего правосудия между правительствами утверждается на тех самых основаниях, которые сохраняют их внутреннее спокойствие и тишину.

   Благо частное, покуда противно благу общему, в последствии своем само себя разрушает.

   Частные люди и целые народы, отделяющие свою пользу от общей, самим себе делают вред.

   Никакой народ не может другому причинить вреда, не подвергаясь сам оному. И единое намерение вреда и взаимное ожидание оного разрушает безопасность и доверенность общежития. Беспрестанная готовность к нападению или обороне не сходственна с достоинством благоучрежденных правительств.

   Любовь к себе, свойственная всякому человеку, всякому семейству и каждому народу, производит противные между собою желания, единым правосудием соединяемые в общую пользу.

   Предел власти составляет особенность владения, но правосудие есть общественно, нераздельно и неисключительно по различию владений.

   Наблюдение правосудия между целыми народами столь же необходимо, как и между частными людьми; ненаблюдение оного между народами причиняет более бед, нежели между частными людьми, - по мере больших средств ко вреду.

   Ненаблюдение правосудия между целыми народами нарушает оное и в частном отделении каждого из них, подвергая невинных разорению и смерти.

   Война нарушает спокойствие и безопасность, правосудием утверждаемые в благоучрежденном обществе, и продолжает те насильства, бедствия и неустройства, для избежания которых люди соединилися в общества и покорилися законам.

   Война не может быть законна, покуда нет законов между народами.

   Сии законы народов суть должности и обязанности их между собою, основанные на собственном их благоденствии.

   Намерение и предмет правительства сохранить в безопасности жизнь и имение своих подвластных не могут исполниться без наблюдения всеобщего правосудия между народами...

   Правительства по долгу своему беспрестанно занимаются сохранением внутреннего мира, воздержанием и наказанием нарушителей оного, границы полагают предел их власти, но обязанность правосудия не имеет никакого предела, она должна повсюду сопровождать все их поступки.

   Когда бы все правительства имели единой предмет - благоденствие повинующихся, то бы они имели между собою естественный союз.

   Когда части несовершенны, то и целое.

   Совершенство каждого общества есть согласие.

   Когда б все правительства согласны были в единстве своего намерения, то и между собою они бы все согласны были.

   Правительство во внутренних делах - как судия, а в посторонних - действователь.

   Правительство не должно иметь другой воли, кроме общей; ибо и сила его токмо из оной состоит.

   Политика должна быть наука прав и законов между целыми народами, как юриспруденция между частными.

   Она выше сей и нужнее, поелику от участи целого народа зависит и участь его нераздельных.

   Война законна, когда она есть казнь народа; буде же она начинается самопроизвольно, без суда и решения беспристрастных, она есть убийство.

   Насилие дает право обороны, но и самое справедливое мщение может обратиться в насилие, будучи оставлено на волю обиженного.

   Правительства весами правосудия соразмеряют наказание обид и не дают воли мщению. Равно и народы должны предоставить свои жалобы на суд беспристрастных, довольно им и тогда употребить свою собственную силу, когда она единая может их оборонить.

   Не один токмо страх удерживает граждан в повиновении правосудию, но и общее их согласие и уверенность в пользе оного.

   Законы, будучи изъявление общей воли, заключают в себе общую силу.

   Воля с силою должна быть неразлучна.

   Народы и правительства их могут соединиться под защиту законов, не имея общего единого начальства, кроме управляющего вселенною, которого воля состоит в соединении частного блаженства с общим.

   Правосудие есть изъявление сей вышней и совершенной воли.

   Оно есть оборона слабого противу сильного, обнадеживание жизни и всех благ, для ее сохранения ниспосланных.

   Во всяком отношении людей между собою должно быть правосудие.

   Первая степень общества человеческого есть семейственное родство, там закон - родительская любовь и опытность.

   Когда семейства умножаются, противные пользы пристрастия и несогласия потребуют соединения разных властен во единую, и так целый народ составляется - вторая степень общества управляемого законами правосудия.

   Третья степень общества должна быть между разными независимыми народами для утверждения гражданского благоденствия, без коего оно не может быть совершенно.

   Как гражданское общество соединяет семейственные, так сие всенародное совокуплять должно гражданские всеобщим правосудием.

   От состояния и свойства разных семейств происходят гражданские, а от сих зависит всенародное состояние. Семейства частные благонравием своим составляют общественное, и целые особенные общества своим добрым управлением и правосудием утвердят всенародное общество.

   Как благо временное, так и благо частное есть несовершенно. Как юноша, ослепленный страстями, заблуждается наслаждением настоящего и готовит себе будущие страдания, так и целые семейства и общества, частно пользующиеся со вредом других, сами себе готовят зло.

   Всевышний создатель мира, как отец всех человеков, так сотворил их, что они токмо в всеобщем благоденствии могут быть счастливы. Закон его есть любовь и правосудие. Устроив вселенную по непременным уставам естества, оставил людям волю избирать лучшее, дабы они не подобно другим творениям имели достоинство или заслугу мудрости и добродетели.