Михайлов Михаил Ларионович - Ю. Д. Левин. М. Л. Михайлов

;   (Беранже, "Кошка", 404)

  

   боевой призыв:

  

   За меч, сыны Эллады!

   Сряжайте корабли!

   Огнем твердыни вражьи

   Снесем с лица земли!

   (Ригас. "Военный гимн", 484)

  

   и циничную историю:

  

   Любовь их была глубока и сильна:

   Мошенник был он, потаскушка она.

   Когда молодцу сплутовать удавалось,

   Кидалась она на кровать - и смеялась.

   (Гейне, "Женщина", 298)

  

   Число этих взятых на удачу примеров может быть значительно увеличено.

   Однако среди всего этого многообразия нередко возникает одна постоянная эмоциональная интонация. Ее можно встретить в переводах из разных поэтов, в стихотворениях различного метрического строения. Их отличает какая-то тихая, немного Сентиментальная грусть, необычайная задушевная простота и напевность, напоминающие народную песню.

  

   Так прощай, моя радость, прощай!

   Дождались мы с тобой расставанья.

   Поцелуй же меня, приласкай!

   Уж другого не будет свиданья.

   (Уланд. "Прощанье", 237)

  

   Из-за моря ласточка

   Весной полетит,

   И ветер, мне веющий,

   Твой сад навестит;

   С тем ветром кораблик наш

   Вернется домой.

   А я? Не видать уж мне

   Сторонки родной!

   (Гуд. "Изгнание", 175)

  

   В чужедальной стороне

   Горе да несчастье,

   И повянули они,

   Как цветы в ненастье.

   (Гейне. "Трагедия", 297)

  

   Можно предположить, что в этих стихотворениях, при всем их соответствии оригиналу, в то же время звучит голос самого Михайлова, та присущая ему поэтическая интонация, которая, однако, почти не проявлялась в его оригинальном творчестве, тяготевшем к гражданственности. Вероятно, П. Ф. Якубович подразумевал стихотворения, подобные приведенным выше, когда писал, что на многих переводах "лежит своеобразный Михайловский колорит, позволяющий сразу отличить их среди множества других".⁶⁸

   Считая, что совершенный перевод должен передавать "в соответственной полноте и красоте" "не только весь характер" произведения, "но и малейшие оттенки, и общий строй, и все разнообразные мелкие мотивы" (III, 49), Михайлов особое внимание уделял воссозданию формы переводимого поэтического произведения. В этом отношении его теория, равно как и практика, обозначила новый этап развития перевода в России. До него о необходимости передавать в стихотворном переводе форму оригинала писали П. А. Катенин⁶⁹ и В. Г. Белинский.⁷⁰ Но их суждения по этому вопросу носили частный характер и не были поддержаны критикой, а мнение Катенина даже вызывало принципиальные возражения О. М. Сомова.⁷¹ Вообще же самая возможность и целесообразность такой передачи, как правило, подвергались сомнению.

   Михайлов в своих статьях, посвященных разбору переводных произведений, подчеркивал принципиальное значение правильной передачи формы. "В художественном произведении, - писал он, - форма постоянно обусловливается содержанием, в ней не может быть ничего произвольного. Мы говорим как о форме в обширнейшем смысле, то есть о постройке всего произведения, о согласии между идеей и образом, являющимся для ее воплощения, так и о форме в более тесном, но чрезвычайно важном значении, а именно об языке, о стихе, о метре. Неважным является размер только в художественно слабых произведениях, где содержание не вполне продумано и прочувствовано и потому не нашло себе вполне соответственного выражения" (III, 62).

   Рассматривая форму и содержание в единстве, Михайлов требовал от переводчика понимания содержательности формы, "того проникновения духом подлинника, которое сообщает переводу характер почти оригинального, не заимствованного произведения".⁷²

   С другой стороны, считал Михайлов, переводчик должен сделать новую форму органичной, естественной, "усвоить" ее русскому языку. Для этого недостаточно механического воспроизведения внешних признаков строфики, размера и т. д., но нужно подлинное овладение формой в ее новом языковом воплощении, нужна "твердость руки гения, распоряжающегося языком, как покорным своим орудием", писал Михайлов, ссылаясь на пример Пушкина, на Жуковского, у которого "гекзаметр является нам почти русским народным размером", тогда как у других поэтов, у Фета и М. Достоевского, гекзаметр превращался в "кочковатые стихи" (III, 50-51).

   В своей переводческой практике Михайлов сознательно работал над "усвоением" новых стихотворных форм. Правда, ему случалось и отклоняться от формы подлинника. Так, например, в переводе "Песни Мигноны" (Mignon) Готе он заменил ямбы амфибрахиями и смежные рифмы опоясывающими, в "Прощании Гектора" (Hektors Abschied) Шиллера вместо хорея употребил дактиль, отступил от формы сонета в переводе из Гейне "С толпой безумною не стану..." и т. д. В какой-то мере над поэтом тяготела укоренившаяся традиция "вольных переложений", и он не мог полностью освободиться от нее. В его переводах интимной лирики Гейне, особенно ранних, ощутимо влияние эпигонского романтизма, проявляющееся в образных штампах, сентиментальности слога ("Дай ручку мне...", "Из слез моих много, малютка..." и др.).⁷³

   В позднем переводном творчестве Михайлов преодолел это влияние, и в выборе им стихотворной формы основную роль играли поиски того, что мы сейчас называем функциональными соответствиями. Учитывая общее состояние современной ему поэтической культуры, Михайлов должен был признать, что одни и то же метро-ритмические средства производят в разных языках различное впечатление, вызывают различные эмоциональные ассоциации. Нельзя не согласиться с исследовательницей, которая на основании исчерпывающего анализа его переводов из немецкой поэзии пришла к выводу: "Переводя поэзию различной фактуры, Михайлов в большинстве случаев не шел по линии метрического буквализма, а добивался прежде всего интонационно-стилевого созвучия перевода оригиналу, видя именно в нем наилучшую возможность передачи художественной системы подлинника, сохранения его "духа"".⁷⁴ В частности, например, он обычно передавал дольники английских и немецких поэтов (в том числе и Гейне) правильными русскими силлабо-тоническими размерами. Причиной этого было отнюдь не неумение. Среди рукописей поэта сохранился не публиковавшийся при его жизни ранний перевод стихотворения Гейне "Es ragt ins Meer der Runenstein", который представляет собою удачный опыт русского дольника:

  

   Нависла над морем немая скала,

   На ней сижу я в мечтаньях.

   И ветер свистит, и чайки кричат,

   И волны ходят с роптаньем...⁷⁵

   и т. д.

  

   Показательно, что, продолжая работать над переводом, Михайлов создал новую редакцию, написанную правильным амфибрахием:

  

   Над морем, поникнув на голый гранит,

   С моими мечтами сижу я.

   Знать, бурю почуяла - чайка кричит,

   И волны несутся бушуя...

   (37-38)

  

   Очевидно, что поэт сознательно отказался от дольника, справедливо полагая, что при неразработанности этой формы в русской поэзии его времени (в отличие от немецкой) она будет производить иное впечатление на русского читателя, чем оригинал - на немецкого, и в этом смысле в середине XIX в. правильные русские силлабо-тонические размеры были более адекватны стиху Гейне, чем непривычные дольники.⁷⁶

   Однако Михайлов далеко не всегда "смирялся" подобным образом перед традиционной поэтикой. Напротив, при каждой возможности он смело экспериментировал. Блестящим примером такого эксперимента может служить его перевод цикла стихотворений Гейне "Северное море" (Die Nordsee). Безрифменные вольные стихи, или, как определял их сам Михайлов в предисловии к переводу, "кадансированные строки без определенного количества стоп или ударений, даже без постоянного ритма", "подчиняющиеся единственно музыкальному чувству", не были приняты в русском стихосложении. Стремясь, как он писал, "удержать в своем переводе размер или, лучше сказать, форму подлинника",⁷⁷ Михайлов отказался от буквального воспроизведения стиха оригинала. Он изучил принципы организации этого стиха и постарался применить их на материале русского языка.⁷⁸

  

   Песни, вы, добрые песни мои!

   Вставайте! наденьте доспехи!

   Трубите в трубы

   И на щите поднимите

   Мою красавицу!

   Отныне всевластной царицей

   В сердце моем она будет

   Царить и править.

   (321)

  

   Этими строками открывается первое стихотворение "Коронование" (Krönung), дающее настрой всему циклу.⁷⁹ Глубокое осмысление цикла, творческое воссоздание средствами русского языка "стройности, благозвучия и поэзии" при сохранении вольных ритмов подлинника позволили Михайлову передать музыкальное звучание стихотворений и обогатить русскую поэзию произведением, которое до сих пор остается классическим образцом переводов из Гейне. Особую трудность для перевода представляли, в частности, многочисленные в стихотворениях цикла сложносоставные эпитеты, которые сообщают произведению Гейне неповторимый характер. Михайлов сумел, не погрешив против родного языка, передать это своеобразие оригинала. Приведем один из многочисленных: примеров:

  

   Und immer dich suchte,

   Du Immergeliebte,

   Du Längstverlorene,

   Du Endlichgefundene...

   (Seegespenst)

  

   Всё только искал тебя,

   Вечно-любимая,

   Давно-утраченная,

   Наконец-обретенная!

   ("Морской призрак", 335)

  

   Вообще сопоставление переводов Михайлова с оригиналами наглядно показывает, как он был точен - особенно для его времени, как малы были допускаемые им "жертвы" - неизбежные в стихотворном переводе отклонения от подлинника. Одним из ярких примеров может служить "Песня о рубашке" Т. Гуда. Насколько сознательно подходил Михайлов к воссозданию на родном языке этого стихотворения, ясно видно из его примечания, где он писал: "В этом опыте перевода знаменитой песни английского поэта встречаются некоторые не совсем правильные стихи, как и в самом подлиннике. Переводчику ничего не стоило сгладить все неровности, перерифмовать всю пьесу и вообще сделать ее вполне согласною с правилами строгой версификации; но едва ли в таком виде она сохранила бы то беспорядочное и страстное движение, которое составляет ее существенный характер. Насколько можно при несходстве языков, переводчик старался сберечь не только внутренний строй, но и внешние оттенки выражения оригинала".⁸⁰

   Приводим две строфы (1-ю и 5-ю) перевода:

  

      Затекшие пальцы болят,

   И веки болят на опухших глазах...

   Швея в своем жалком отрепье сидит

      С шитьем и иголкой в руках.

      Шьет - шьет - шьет.

      В грязи, в нищете, голодна,

   И жалобно горькую песню поет -

      Поет о рубашке она.

   . . . . . . . . . . . . . . .

   Но что мне до смерти? Ее не боюсь,

      И сердце не дрогнет мое,

   Хоть тотчас костлявая гостья приди.

   Я стала похожа сама на нее.

   Похожа от голоду я на нее...

      Здоровье не явится вновь.

   О боже! зачем это дорог так хлеб,

      Так дешевы тело и кровь?⁸¹

   (172-173)

  

   При сравнении с оригиналом бросается в глаза текстуальная близость перевода. В рассматриваемых строфах, кроме строки "Здоровье не явится вновь" (она введена русским поэтом, видимо, для того, чтобы поставить в конце весьма существенное для смысла произведения слово "кровь"), все образы перевода, все художественные детали так или иначе заданы подлинником. Некоторые строки даже представляют собою дословный перевод, но при этом они не утрачивают поэтического звучания, например: "В грязи, нищете, голодна" или замечательные по силе гневного протеста слова: "О боже! зачем это дорог так хлеб, / Так дешевы тело и кровь?".⁸² В других случаях поэт передает не текст, а образы подлинника, например: "Сердце не дрогнет мое", "костлявая гостья" и т. д. Следует отметить, что Михайлов стремился сохранить также и распределение художественного материала внутри строфы.

   Эти характерные особенности Михайловского перевода становятся особенно ясными, если сопоставить его с близкими по времени другими переводами "Песни о рубашке": Д. Д. Минаева (1865) и Д. Л. Михаловского. Минаев вольно пересказывал содержание, нарушая последовательность его изложения; не удовлетворяясь простотой образов Гуда, он развивал их дальше, например: "Поет и шьет она, спины не разгибая, / Рукой усталою едва держа иглу" или: "Всегда голодная, ведь я едва жива".⁸³ Михаловский придавал своему переводу несвойственную оригиналу метафоричность.⁸⁴ Все это лишает переводы Минаева и Михаловского присущей произведению Гуда суровой лаконичности и сдержанной страсти, которую удалось передать Михайлову.

   Из примечания к переводу явствует, что Михайлов добивался адекватной передачи художественной формы оригинала. Правда, вместо акцентного стиха он применил в большинстве строк амфибрахий, но при этом сохранял неравномерное чередование трех- и четырехударных строк, порядок и характер рифмовки (мужские окончания - abcbdede) и в ряде случаев точно воспроизвел те необычайно резкие и выразительные строки, состоящие только из трех ударных слогов, которые придают стихотворению особую напряженность (в приведенном примере: "Stitch-stitch-stitch!" - "Шьет-шьет-шьет"). В тех случаях, когда точная передача формальных особенностей была невозможна, Михайлов стремился достичь того же художественного эффекта, используя аналогичные стилистические средства. Так, параллелизм в строении первых двух строк оригинала он заменяет лексическим повтором: "Затекшие пальцы болят, / И веки болят...". В 5-й строфе частично воспроизведен содержащийся в оригинале повтор: "Я стала похожа сама на нее. / Похожа от голоду я на нее" и т. д. Благодаря этому в переводе воссоздается не только содержание, но и эмоциональный тон произведения.

  

   Другой пример - перевод "Гренадеров" (Die Grenadiere) Гейне (окончательная редакция). Этот перевод подвергся детальному критическому разбору со стороны А. А. Блока, который, отметив ряд неточностей в передаче лексики подлинника, иной размер и порядок рифмовки, изменение тона стихотворения, тем не менее признавал: "Едва ли и в наше время удастся достигнуть той высоты, той насыщенности, даже той близости к подлиннику, которой достиг Михайлов...".⁸⁵

   Приводим заключительные (7-9-ю) строфы перевода:

  

   Ты орден на ленточке красной

   Положишь на сердце мое,

   И шпагой меня опояшешь,

   И в руки мне вложишь ружье.

  

   И смирно и чутко я буду

   Лежать, как на страже, в гробу...

   Заслышу я конское ржанье,

   И пушечный гром, и трубу.

  

   То Он над могилою едет!

   Знамена победно шумят...

   Тут выйдет к тебе, император,

   Из гроба твой верный солдат!^м

   (294)

  

  

   Отступления Михайлова от формы оригинала не были следствием переводческого произвола. Русский поэт искал адекватные средства для передачи эмоционального звучания подлинника. Очевидно, права Е. Я. Рубинова, утверждающая, что, заменяя чередующийся четырех- и трехударный акцентный стих Гейне трехстопным амфибрахием, устраняя рифмовку нечетных строк и порядок клаузул, Михайлов ориентировался на "Воздушный корабль" Лермонтова - стихотворение, уже утвердившее легенду о Наполеоне в русской поэзии.⁸⁷ Показательно, что в первой редакции перевода (1846) Михайлов еще сохранял число ударений в строках и характер рифмовки, но перевод этот, несмотря на значительную точность в передаче содержания (местами даже большую, чем в окончательной редакции), был рыхлым и вялым⁸⁸ и совершенно не передавал возрастающего эмоционального напряжения, которое появляется в конце стихотворения Гейне.⁸⁹

   В окончательной редакции благодаря сокращению размера строк стих приобретал большую, энергию. В то же время устранение рифмовки нечетных строк как бы намекало на более свободный размер в стихотворении Гейне. Нарастание напряжения достигается сперва трехкратным анафорическим повторением союза "и" ("И шпагой меня опояшешь, / И в руки мне вложишь ружье. / И смирно и чутко я буду...") и развивается дальше звуковой организацией 8-й строфы, завершающейся грохочущей строкой: "И пушечный гром и трубу". (Характерно, что Михайлов ввел отсутствующую в оригинале "трубу" для того, чтобы как можно ближе передать звуковое окончание строфы Getrabe). Вершина напряжения в переводе Михайлова - начало 9-й строфы: "То Он...", в котором, в сущности, сталкиваются два ударных слога. Это "Он", местоимение с прописной буквы вместо "Kaiser" (что, как справедливо отмечал Блок, "непереводимо"⁹⁰), еще более возвеличивает Наполеона, в котором Михайлов вслед за Гейне видел продолжателя французской революции. Поэтому в переводе солдат, представитель простого народа (что подчеркивается просторечными оборотами в его жалобе: "ни кола, ни двора", "просить Христа-ради"), выходит из могилы не защищать его, но служить ему ("Тут выйдет к тебе, император, / Из гроба твой верный солдат!").⁹¹

   Существенным вкладом Михайлова в русскую переводную поэзию явились его переводы из Беранже. Как отмечалось выше, первые опыты относились еще к 1859 г., но уже в следующем году Михайлов высказал сомнение в переводимости Беранже.⁹² Снова он вернулся к французскому поэту-песеннику в ссылке. Михайлов несомненно знал знаменитые переводы В. С. Курочкина (во всяком случае большую их часть, вышедшую до 1861 г.), но, по-видимому, не был с ним согласен. Он искал новых, своих путей разрешения этой сложнейшей переводческой задачи, причем иногда обращался и к тем стихотворениям, которые уже перевел Курочкин. Совпадение выбора объясняется общей для обоих переводчиков идейной направленностью, но методы перевода у них несколько различались. Примером такого различия может служить передача двумя поэтами песни "Le roi d Yvetot", из которой приводим первую строфу.⁹³ У Михайлова ("Король Ивето"):

  

   Жил-был король; он не попал

      В историю: ложился

   Спать рано, поздно днем вставал,

      По лаврам не томился, -

   И коронован не венцом,

   А от Жанеты колпаком

         С хохлом.

   Ой люли! ой люли!

   Где такие короли?

         Люли!

   (384)

  

   У Курочкина ("Царь Додон"):

  

   Жил-был на свете царь Додон

      О нем уж слух пропал.

   О славе, брат, не думал он,

   Зато, брат, крепко спал.

      Ему короной, братец мой,

   Колпак был, связанный женой,

         Ночной.

      Так вот, брат, встарь

      Какой был царь,

      Какой, брат, славный царь!⁹⁴

  

   Курочкин перевел это стихотворение Беранже довольно близко (что он делал далеко не всегда), однако замена легендарного короля Ивето царем Додоном русских сказок и употребление дальше таких слов, как "мужики", "парни", переносило стихотворение на русскую почву. Как известно, Курочкин сознательно "русифицировал" свои переводы из Беранже, за что его упрекал в свое время Добролюбов.⁹⁵ Неточно воспроизведен и размер оригинала, особенно в рефрене.

   Перевод Михайлова ближе к оригиналу. В своем стихотворении он не только избегал русизмов, но, сохранив имя Жанета, придал переводу соответствующий национальный колорит. Удержан и песенный характер подлинника, чему способствует рефрен с песенным восклицанием "Ой-люлй!" (тогда как у Курочкина разговорные обращения: "брат", "братец мой", придают стихотворению вид устного рассказа). Адекватно передан Михайловым и размер стихотворения (в той мере, в какой это возможно при переводе силлабических стихов) и характер рифмовки (женская рифма во 2-й и 4-й строках, мужские в остальных). Наконец, отсутствующее в оригинале и введенное переводчиком в рефрен противопоставление Ивето современным королям ("Где такие короли?") согласовывалось с основной идеей песни Беранже, направленной против завоевательных войн Наполеона. Как в этом случае, так и в других Михайлов передавал поэзию Беранже точнее, чем Курочкин, хотя часто уступал ему в остроте выражения, в легкости и изяществе стиха.

   Но и Михайлову даже в пору зрелого переводного творчества случалось отступать от точной передачи оригинала, "дорабатывать" его согласно своим целям. Так происходило, когда он вводил переводимое произведение в русло отечественной гражданской поэзии, делал его оружием в революционной борьбе. Наглядным примером такого преобразования может служить перевод "Белого покрывала" Морица Гартмана. Увеличив объем стихотворения почти в полтора раза, Михайлов при сохранении сюжетной канвы расширял его благодаря детализации описываемых событий, углубленному раскрытию переживаний героев и главное - за счет насыщения текста гражданской лексикой, словами-сигналами отечественной политической лирики, и эмоционального его возвышения. "Eigene Land" ("своя страна") оригинала, которой хотел помочь герой, становится у Михайлова "отчизной угнетенной", и уже от себя он добавляет: "Гордый нрав в нем возмущался" (377). Довольно абстрактная строка "Darum so früh sein Loos ihn traf" ("Поэтому так рано постиг его его жребий"), ставшая:

  

   И взят в борьбе с могучим злом,

   И к петле присужден врагами.

   (377)

  

   в переводе не только конкретизировалась, но, обогатившись словами-сигналами - "борьба", "зло", "враги", сливалась с оригинальной революционной поэзией Михайлова.⁹⁶ И так он действовал на протяжении всего перевода вплоть до заключительного: "О, ложь святая!..", в которое превратилось "О Schmerzensbetrug" ("О горестный обман") оригинала. В результате стихотворение приобрело революционный пафос и пользовалось широкой популярностью в русских демократических кругах 1860-70-х гг.⁹⁷ Не случайно строки из него "Своей отчизне угнетенной / Хотел помочь он..." стояли эпиграфом в нелегальной брошюре "На смерть М. Л. Михайлова".⁹⁸

   Особое место в поэтическом наследии Михайлова-переводчика занимают стихотворения "Три поэта" (Drei Poeten) Альфреда Мейснера и "Надгробие поэта" (A poet's epitaph) Эллиота, над которыми он работал в ссылке.⁹⁹ Как показало исследование, с ними он обращался особенно вольно, то споря, то соглашаясь с переводимыми авторами и преобразуя в итоге стихотворение в декларацию своего гражданского и литературного идеала:

  

   Я не хочу себе свободы,

   Когда народ порабощен.

   Меня влечет в свой омут темный

   Жизнь многолюдных городов.

   Не их дворцы, не блеск пиров,

   А злобный голод, труд бессонный

   В углах их горьких бедняков...

   . . . . . . . . . . . . . . .

   Все это видеть я хочу

   Все слышать...

   (Мейснер. "Три поэта", 381-382)

  

   Все человечество любил,

      И, честным сердцем смел,

   Врагов народа он клеймил,

      И громко Правду пел.

   (Эллиот. "Надгробие поэта", 176)

  

   В этих переводах Михайлов словно отказывался от провозглашенных им самим принципов реалистического перевода, возвращался к романтическому "воссозданию идеала". Но для этого, как мы видим, потребовались чрезвычайные обстоятельства: тюрьма, ссылка, стремление продолжить борьбу и в этих условиях. Да и сам идеал был новым - революционно-гражданственным. Такое обращение с оригиналом обычно встречалось у переводчиков гражданской поэзии. Но для Михайлова оно было исключением.

   В целом он был переводчиком-реалистом и в теории и на практике. Поэтому его поэтическое переводное наследие не утратило своей ценности и в наши дни. Лучшие его переводы, до сих пор непревзойденные по мастерству, продолжают включаться в русские советские издания классиков мировой литературы: Гейне, Беранже, Гете, Шиллера и др.

  

   ¹ Перечень работ до 1959 г. см. в кн.: История русской литературы XIX века: Библиографический указатель / Под ред. К. Д. Муратовой. М.; Л., 1962, с. 460-462. Из последующих работ см.: Богатов В. В. М. И. Михайлов - мыслитель и революционер: Лекции. М., 1959. 47 с; Михайлов М. Л. Письма / Публ. Л. П. Клочковой и Ю. Д. Левина. - В кн.: Литературный архив: Материалы по истории литературы и общественного движения. М.; Л., 1961, т. 6, с. 121-197; Венгеров Л. М. Т. Шевченко i M. Михайлов-поет. - Наук. зап. Житомирського держ. пед. iн-ту. Сер. лiтературознавча. Т. 14. Шевченковський збiрник, 1961, с. 123-150; Егоров В. Ф. М. Л. Михайлов-критик. - Учен. зап. Тартуского гос. ун-та, 1961, вып. 104, с. 84-104 (в приложении: Библиография прижизненных изданий критических, научных и публицистических статей М. Л. Михайлова); Прокофьев В. Михаил Михайлов. - В кн.: Сподвижники Чернышевского. М., 1961. с. 11-96 (Жизнь замечательных людей, вып. 18(332)); Левин Ю. Д. 1) М. Л. Михайлов и деятели польского национально-освободительного движения. - В кн.: Из истории русско-славянских литературных связей XIX в. М.; Л., 1963, с. 124-166; 2) Последний роман М. Л. Михайлова.- Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз., 1965, т. 24, вып. 4, с. 299-310; Коротков Ю. Поэт Михайлов, художник Якоби и другие. - Прометей. М., 1966, т. 1, с. 360-368; Стадников Г. В. М. Михайлов - критик и пропагандист творчества Г. Гейне в России. - Учен. зап. Свердловского и Нижнетагильского пед. ин-тов. Н.-Тагил, 1969, вып. 107, с. 133-146; Бушканец И. H. M. Л. Михайлов об американской литературе. - Учен. зап. Казанского гос. пед. ин-та, 1970, вып. 85, с. 16-26; Опришко Е. Н. М. Л. Михайлов и Н. А. Некрасов: (учебное пособие по спецкурсу для студентов-филологов). Днепропетровск, 1970, 33 с; Овчинников В. А. М. Л. Михайлов - критик и переводчик зарубежной литературы: Автореф. дис.... канд. филол. наук. М., 1970. 25 с; Штейнгольд A. M. M. Л. Михайлов - литературный критик: Автореф. дис.... канд. филол. наук. Л., 1971. 22 с; Левин Ю. Д. М. Михайлов: "Пятеро". - В кн.: Поэтический строй русской лирики. Л., 1973, с. 174-188.

   ² Фатеев П. С. Михаил Михайлов - революционер, писатель, публицист. М., 1969. 373 с. Рец.: Ткаченко П. - Коммунист, 1969, No 12, с. 127-128; Семин И. - История СССР, 1969, No 6, с. 186-187; Левин Ю. Добрых намерений не достаточно. - Вопр. лит., 1970, No 6, с. 213-219.

   ³ Рубинова Е. О принципах подхода М. Л. Михайлова к переводам произведений Генриха Гейне. - Учен. зап. каф. рус. и зарубеж. лит. Казахского гос. ун-та, 1958, вып. 2, с. 69-87.

   ⁴ См., например: Овчинников В. А. Поэзия Г. Гейне в оценке и переводах М. Л. Михайлова. - Учен. зап. Моск. гос. пед. ин-та, 1969, вып. 324, с. 142-157; Старицына З. А. Беранже в России. XIX век. М., 1969, с. 136-151 (гл. III, § 2. Беранже в переводах М. Михайлова); Павлюк M. M. Шевченко в оцiнцi i перекладах М. Л. Михайлова. - Радянське лiтературознавство, 1969, No 4, с. 53-69; Жовтис А. Л. У истоков русского верлибра: (стих "Северного моря" Гейне в переводах М. Л. Михайлова).- В кн.: Мастерство перевода. 1970. М., 1970, сб. 7, с. 386-407; Штейнгольд А. М. Стихотворение М. Л. Михайлова "Три поэта". - Учен. зап. Ленингр. гос. пед. ин-та, 1970, т. 460, с. 82-95; Гордон Я. И. Гейне в России (1830-1860-е годы). Душанбе, 1973, с. 204-240 (гл. V. М. Л. Михайлов - критик и переводчик Гейне).

   ⁵ См. ее работы: О некоторых особенностях стиля в русских переводах М. Л. Михайлова. - В кн.: Иностранный язык: (Сб. статей аспирантов и соискателей). Алма-Ата, 1971, вып. 6, с. 106-113; Л. Уланд в переводах В. А. Жуковского и М. Л. Михайлова. - В кн.: Филологический сборник: (Статьи аспирантов и соискателей). Алма-Ата, 1973, вып. 11, с. 66-82; Дольник Михайлова: (в переводах с немецкого). - В кн.: Зарубежное языкознание и литература. Алма-Ата, 1973, вып. 3, с. 143-149; Русские аналоги немецкого стиха в переводах М. Л. Михайлова. - В кн.: Мастерство перевода. 1974. М., 1975, сб. 10, с. 278-296; М. Л. Михайлов - переводчик немецкой поэзии (проблема передачи поэтического стиля): Автореф. дис.... канд. филол. наук. Л., 1980. 24 с.

   ⁶ Ritz G. 150 Jahre russische Heine-Übersetzung. Bern etc., 1981, S. 138- 142, 234-272.

   ⁷ См.: Дикман M., Левин Ю. 1) M. Л. Михайлов. - В кн.: Михайлов М. Л. Стихотворения. Л., 1957, с. 33-59 (Б-ка поэта. Малая сер. 3-е изд.); 2) М. Л. Михайлов. - В кн.: Михайлов М. Л. Соч.: В 3-х т. М., 1958, т. 1, с. 29-38; Левин Ю. Д. Поэзия М. Л. Михайлова. - В кн.: Михайлов М. Л. Собр. стихотворений. Л., 1969, с. 27-43 (Б-ка поэта. Большая сер. 2-е изд.).

   ⁸ См.: Литературный архив, т. 6, с. 198.

   ⁹ Из показаний на следствии 1861 г.; цит. по: Лемке Мих. Политические процессы в России 1860-х гг.: (По архивным документам). 2-е изд. М.; Пг., 1923, с. 106-107.

   ¹⁰ Эмигрантская брошюра "На смерть М. Л. Михайлова". - Цит. по: Шелгунов Н. В., Шелгунова Л. П., Михайлов М. Л. Воспоминания: В 2-х т. М., 1967, т. 2, с. 446 (далее: Воспоминания).

   ¹¹ Зотов В. Р. Петербург в сороковых годах. - Ист. вестн., 1890, т. 40, No 5, с. 295.

   ¹² Воспоминания, т. 1, с. 116 (письмо от 25 февр. 1857 г.).

   ¹³ Письма к А. В. Дружинину. М., 1948, с. 214 (письмо от 4 нояб. 1856 г.).

   ¹⁴ Шестидесятые годы. М.; Л., 1940, с. 446 (письмо от 7 июня 1857 г.).

   ¹⁵ См. выше, с. 166.

   ¹⁶ См. письмо Михайлова Шелгуновым из Петропавловской крепости от 8 ноября 1861 г. (Воспоминания, т. 2, с. 431).

   ¹⁷ Цит. по: Воспоминания, т. 1, с. 335.

   ¹⁸ Воспоминания, т. 1, с. 241.

   ¹⁹ Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 5, с. 30 (см. с. 28).

   ²⁰ Jastrzebiec Zielonka L. Wspomnienia z Syberji od r. 1863-1869. Lwów, 1886. ser. 1, str. 184, 187.

   ²¹ Герцен А. И. Собр. соч.: В 30-ти т. M., 1959, т. 18, с. 433.

   ²² Там же, с. 428.

   ²³ Далее ссылки в тексте соответствуют изданиям: двойные, состоящие из римской цифры, означающей том, и арабской - страницу: Михайлов М. Л. Соч.: В 3-х т. М., 1958; одинарные, указывающие арабской цифрой страницу: Михайлов М. Л. Собр. стихотворений. Л., 1969. 620 с. (Б-ка поэта. Большая сер. 2-е изд.).

   ²⁴ Подробнее о судьбе стихотворного наследия Михайлова см.: Левин Ю. Д. Издание стихотворений М. Л. Михайлова. - В кн.: Издание классической литературы: Из опыта "Библиотеки поэта". М., 1963, с. 199-234. Единственное до сих пор "Полное собрание стихотворений" Михайлова (М.; Л., 1934. 817 с), подготовленное Н. С. Ашукиным и включающее 111 оригинальных и 418 переводных произведений, в настоящее время устарело: в нем отсутствуют стихотворения, выявленные позднее, и содержатся приписанные Михайлову ошибочно. Более точное представление об объеме поэтического наследия Михайлова дает упомянутое "Собрание стихотворений" во 2-м издании Большой серии "Библиотеки поэта", поскольку, помимо 420 помещенных здесь произведений, оно содержит список стихотворений, не вошедших в издание, -129 названий. Итоговые цифры: 135 оригинальных произведений и 414 переводных. Пользуемся случаем, чтобы указать на две ошибки этого издания: стихотворение "Горный поток" (с. 52-54), напечатанное как оригинальное, является переводом из немецкого поэта Ф.-Л. Штольберга (Der Felsenstrom, 1775); перевод из Гете "Благодать" (с. 203), неоднократно печатавшийся среди стихотворений Михайлова начиная с издания 1890 г., в действительности принадлежит С. П. Шевыреву.

   ²⁵ Цит. по: Воспоминания, т. 2, с. 446.

   ²⁶ Там же, т. 1, с. 111.

   ²⁷ Специальной библиографии статей Михайлова, посвященных вопросам перевода, нет. Общую библиографию его статей см. в приложении к статье Б. Ф. Егорова "М. Л. Михайлов-критик" (см. выше, примеч. 1). См. также раздел "М. Л. Михайлов" (сост. М. И. Дикман) в книге "Русские писатели о переводе. XVIII-XX вв." (Л., 1960, с. 409-451).

   ²⁸ СПб. ведомости, 1853, 27 янв., No 21, с. 81-82; 26 апр., No 90, с. 369-370; 14 авг., No 178, с. 727-728.

   ²⁹ Статья г. Сен-Жюльена об И. А. Крылове. - Отеч. зап., 1852, т. 84, No 10, отд. 8, с. 213-217; Перевод стихотворений Лермонтова на немецкий язык. - Там же, т. 85, No 11, отд. 8, с. 90-92; Еще о переводе стихотворений Лермонтова на немецкий язык. - Там же, No 12, отд. 8, с. 205-210;

   "Belletristische Blatter aus Russland...". - Там же, 1853, т. 89, No 8, отд. 5, с 88-96; О новых переводах с русского языка на немецкий. - Там же, 1854, т. 93, No 3, отд. 5, с. 10-16.

   ³⁰ Рус. слово, 1859, No 10, отд. 2, с. 23-37; No 11, отд. 2, с. 23-38; No 12, отд. 2, с. 50-63; 1860, No 8, отд. 2, с. 42-47; вторая и третья из названных статей (III, 45-73).

   ³¹ Рус. слово, 1860, No 8, отд. 2, с. 43.

   ³² Там же.

   ³³ См. выше. с. 85, 89.

   ³⁴ См. выше, с. 180.

   ³⁵ См. об этом в его рецензии на "Стихотворения Ф. Б. Миллера" (Рус. слово, 1859, No 12, отд. 2, с. 37-39).

   ³⁶ Литературный архив, т. 6, с. 157 (письмо к В. Р. Зотову от 8 сент. 1848 г.).

   ³⁷ См.: там же, с. 146 (письмо Михайлова к В. Р. Зотову от 25 апр. 1848 г.).

   ³⁸ Лит. газета, 1848, 20 мая, No 20, с. 306. - О цензурных препятствиях к опубликованию перевода "Фауста" см. в письме Н. Г. Чернышевского к Михайлову от ноября 1850 г. (Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч., т. 14, с. 209); в примечании к этому письму (с. 791) "Фауст" неправильно определен как сцена из трагедии Марло, переведенная Михайловым впоследствии.

   ³⁹ Ключ от улиц, или Лондон ночью: (Рассказ Чарльза Диккенса). - Отеч. зап., 1852, т. 84, No 9, отд. 8, с. 52-64; Танцмейстер: Рассказ Теккерея. - Современник, 1853, т. 39, No 5, отд. 6, с. 51-67. - Оба рассказа напечатаны без подписи переводчика; о принадлежности переводов Михайлову см.: Литературный архив, т. 6, с. 199, 201. Первый рассказ приписан Диккенсу ошибочно; его автор - Дж. Сейла.

   ⁴⁰ Воспоминания, т. 1, с. 110.

   ⁴¹ Михайлов М. Генрих Гейне. - Рус. вестн., 1856, т. 2, No 6, март, кн. 2. отд. 2, с. 101, 104.

   ⁴² Библиотека для чтения, 1857, т. 146, No 12, отд. 6, с. 56. - Дружинин, которому принадлежит это сообщение, свидетельствовал, что работа Михайлова над переводом Гейне значительно продвинулась. "Мы имели случай прослушать многие из вещей, им переведенных, - добавлял он, - и можем сказать утвердительно, что большая часть переводов этих кажется нам образцового" (там же, с. 56-57).

   ⁴³ Песни Гейне в переводе М. Л. Михайлова. СПб.: Тип. Я. Трея, 1858. 144 с.

   ⁴⁴ Гарц (Рус. вестник, 1859, март, кн. 2), Италия (Современник, 1859, No 9; 1860, No 10), Северное море (Рус. слово, 1859, No 11), Идеи (там же, 1860, No 6), Англия: I. Разговор на Темзе (Век, 1861, No 8).

   ⁴⁵ Михайлов М. Биографические заметки о Гейне. - Библиотека для чтения. 1858, т. 149, No 6, отд. 7, с. 103-120; т. 150, No 7, отд. 7, с. 40-67.

   ⁴⁶ См.: Драматические сочинения Шиллера в переводах русских писателей, изданные под редакциею Н. В. Гербеля. СПб., 1858, т. 4, с. 328-331.

   ⁴⁷ См.: -X- [Михайлов М. Л.] Мелкие заметки. - Современник, 1861, т. 85, No 1, отд. 2, с. 97-98.

   ⁴⁸ Иностранная литература <...> Диккенс и Теккерей как журналисты. - Современник, 1861, т. 86, No 4, отд. 2, с. 231-260.

   ⁴⁹ Михайлов М. Парижские письма: I <...> Песенник Потье. - Там же, 1858, т. 71, No 9, отд. 1, с. 276-278 (III, 228-230).

   ⁵⁰ Михайлов М. Джорж Элиот. - Современник, 1859, т. 78, No 11, отд. 3, с. 103-130; Михайлов М. Новый роман Джоржа Элиота. - Там же, 1860, т. 83, No 9, отд. 1, с. 313-414.

   ⁵¹ -X- [Михайлов М. Л.] Американские поэты и романисты. - Там же, No 10, отд. 3, с. 217-232; т. 84, No 12, отд. 3, с. 305-324 (первая статья посвящена Готорну, вторая - Лонгфелло).

   ⁵² Михайлов М. Юмор и поэзия в Англии: Томас Гуд. - Там же, 1861, т. 85, No 1, отд. 1, с. 283-318; т. 88, No 8, отд. 1, с. 357-390 (III, 129-202).

   ⁵³ Михайлов М. Последняя книга Виктора Гюго. - Рус. слово, 1860, No 1, отд. 2, с. 119-141 (III, 74-96).

   ⁵⁴ Современник, 1860, т. 84, No 12, отд. 3, с. 318.

   ⁵⁵ Там же, с. 315.

   ⁵⁶ Озаглавленный первоначально в соответствии с оригиналом "Песни о невольничестве" цикл был набран для февральского н