Погодин Михаил Петрович - К вопросу о славянофилах

ванiе на Руси только западнаго средняго вѣка, не можетъ, ибо объ этомъ говорить нечего. Развѣ нужно сказывать, развѣ нужно кому-нибудь напоминать, что на Руси не было, напримѣръ, Парижа или Лондона? Это знаетъ всякiй, и не будетъ спорить никто. У насъ, разумѣется, не было Парижа, но была Москва; у насъ не было Тоуэра, но былъ Кремль; у насъ не было западнаго средняго вѣка, но былъ восточный, русскiй, - что и хотѣлъ я доказать, довести до свѣдѣнiя автора и его читателей, а можетъ быть и послѣдователей.

   Петръ Великiй, по необходимости, вслѣдствiе естественныхъ географическихъ отношенiи Россiи къ Европѣ, долженъ былъ остановить народное развитiе и дать ему на время другое направленiе. Кто изъ насъ не воздаетъ должной чести этому необыкновенному генiю, кто не удивляется его безпримѣрнымъ трудамъ, кто не оцѣняетъ его спасительныхъ подвиговъ, кто наконецъ не благоговѣетъ предъ его любовью къ отечеству?

   Но прошло уже слишкомъ 100 лѣтъ, какъ онъ скончался, и полтораста, какъ онъ началъ дѣйствовать, а новое время идетъ быстрѣе древняго. Перiодъ Петровъ оканчивается: главнѣйшiя дѣла его довершены, первая задача его рѣшена, ближайшая цѣль его достигнута, то есть: сѣверные враги наши смирены, Россiя заняла почетное мѣсто въ политической системѣ государствъ европейскихъ, приняла въ свои руки европейское оружiе и привыкла обращать оное съ достаточною ловкостiю, можетъ по усмотрѣнiю употреблять всѣ европейскiя средства и пособiя для дальнѣйшаго развитiя своей собственной, на время замиравшей жизни, во всѣхъ ея отрасляхъ.

   Занимается заря новой эры: русскiе начинаютъ припоминать себя и уразумѣвать требованiя своего времени; для избранныхъ становится тяжкимъ иностранное иго, умственное и ученое; они убѣждаются, что склоняясь подъ онымъ, они не могутъ произвесть ничего самобытнаго, что чужеземныя сѣмена не принимаются, не пускаютъ корней, или производятъ одинъ пустоцвѣтъ; они убѣждаются, что для собранiя собственной богатой жатвы нельзя пoступать пока иначе, какъ воздѣлыватъ свою землю, т. е разработывать свой языкъ, углубляться въ свою исторiю, изучать характеръ, проникать духъ своего народа, во всѣхъ сокровенныхъ тайникахъ его сердца, на всѣхъ горныхъ высотахъ его души, однимъ словомъ познавать самихъ себя. Они убѣждаются, что настало время испытывать свои силы, и блестящiй успѣхъ вознаграждаетъ нѣкоторыя усилiя!

   Время безусловнаго поклоненiя западу миновалось, развѣ отъ лица людей запоздалыхъ, которые не успѣли еще доучить стараго курса, между тѣмъ какъ начался уже новый. Имъ можно посовѣтовать, чтобъ они постарались догнать уходящихъ и стать наравнѣ съ своимъ вѣкомъ, въ чувствахъ уваженiя къ самобытности, слѣдовательно своенародности, и слѣдовательно старины.

   Только такимъ образомъ, продолжу я имъ наставленiе, можемъ мы исполнить ожиданiя самой Европы, ожиданiя всѣхъ друзей общаго блага; только такимъ образомъ можемъ мы исполнить свои человѣческiя обязанности. Мы должны явиться на европейской сценѣ - стану употреблять ихъ любимыя выраженiя - своеобразными индивидумами, а не безжизненными автоматами; мы должны показать тамъ свои лица, а не мертвенные дагерротипы какихъ то западныхъ идеаловъ. Своимъ голосомъ должны мы произнесть наше имя, своимъ языкомъ должны мы сказать наше дѣло, а не на чуждомъ жаргонѣ, переводя изъ немецкаго компендiума и французской хрестоматiи; наконецъ, посредствомъ своихъ мотивовъ мы должны выразить нашъ паѳосъ: иначе насъ не приметъ наша старшая братiя; съ презрѣнiемъ, или много-много съ состраданiемъ, они отвратятъ взоры отъ жалкихъ подражателей, которые тѣмъ несчастнѣе, чѣмъ кажутся себѣ счастливѣе. Въ Германiи не допускаются отголоски, даже самые вѣрные, не только фальшивые; а одни самобытные звуки.

   Оставя шутки, я долженъ заключить это объясненie о томъ, какъ понимаю я, и нѣкоторые друзья мои, наше время касательно науки, какими представляются намъ наши обязанности, наши отношенiя къ ученой Европѣ и отечеству, заключить отвѣтомъ на литературныя клеветы, взведенныя на насъ съ самыхъ первыхъ нумеровъ "Москвитянина", т. е. 1841 г.

   На насъ разносятъ клевету, будто мы не уважаемъ запада. Нѣтъ, мы не уступимъ нашимъ противникамъ въ этомъ чувствѣ уваженiя; мы изучали западъ, по крайней мѣрѣ не менѣе ихъ; мы дорого цѣнимъ услуги, оказанныя имъ человѣчеству; мы свято чтимъ тяжелые опыты, перенесенные имъ для общаго блага; мы питаемъ глубокую благодарность за спасительныя указанiя, которыя сдѣлалъ онъ своимъ собратiямъ, мы сочувствуемъ всему прекрасному, высокому, чистому, гдѣ бы оно ни проявлялось - на Западѣ и Востокѣ, Сѣверѣ и Югѣ; но мы утверждаемъ, что старыхъ опытовъ повторять не нужно, что указанiями пользоваться должно, что не все чужое прекрасно, что время оказало на западѣ многiе существенные недостатки, что наконецъ мы должны имѣть собственный взглядъ на вещи, а не смотрѣть по прежнему глазами французовъ, англичанъ, итальянцевъ, прусаковъ, австрiйцевъ, баварцевъ, венгерцевъ и турокъ. Ясно-ли теперь для читателей, что эту клевету разносятъ на насъ напрасно?

   Напрасно разносятъ на насъ еще клевету, что мы хотимъ воздвигнуть изъ могилы мертвый трупъ. Мертвый трупъ противенъ намъ, можетъ быть болѣе, нежели кому иному. Нѣтъ, душа безсмертная, которая обитала въ этомъ трупѣ, привлекаетъ наше вниманiе, возбуждаетъ наше благоговѣнiе. И въ какомъ западномъ просвѣщенномъ государствѣ, въ какомъ нѣмецкомъ университетѣ, давно-ли изученiе древности, даже мексиканской, эѳiопской, стало награждаться подобною насмѣшкою, называться намѣренiемъ воскрешать мертвецовъ?

   Напрасно взводятъ на насъ клевету, будто мы поклоняемся нечестиво неподвижной старинѣ. Нѣтъ, неподвижность старины намъ противна, столько же какъ и безсмысленное шатанье новизны. Нѣтъ, не неподвижность, а вѣчное начало, русскiй духъ, вѣющiй намъ изъ завѣтныхъ нѣдръ этой старины мы чтимъ богобоязненно, и усердно молимся, чтобъ онъ никогда не покидалъ святой Руси, ибо только на этомъ краеугольномъ камнѣ она могла стоять прежде и пройти всѣ опасности, поддерживается теперь, и будетъ стоять долго, если Богу угодно ея бытiе. Старина драгоцѣнна намъ, какъ родимая почва, которая упитана не скажу кровiю, - кровiю упитана западная земля, но слезами нашихъ предковъ, перетерпѣвшихъ и варяговъ, и татаръ, и Литву, и жестокости Iоанна Грознаго, и революцiю Петра Великаго, и нашествie двадесяти языкъ, и навожденiе легiоновъ духовъ, въ сладкой, можетъ быть, надеждѣ, что отдаленные потомки вкусятъ отъ плода ихъ трудной жизни, а мы несмысленные, мы хотимъ только плясать на ихъ священныхъ могилахъ, радуемся всякому пустому поводу, ищемъ всякаго предлога, даже несправедливаго, наругаться надъ ихъ памятью, забывая примѣры нечестиваго Хама, пораженнаго на вѣки вѣковъ, въ лицѣ всего потомства, за свое легкомыслiе.

   Неизвѣстный авторъ статьи о Бретани, которая подала мнѣ поводъ выразить теперь свое мнѣнiе, бросилъ, также, можетъ быть, нечаянно, камень въ древнюю нашу исторiю, сказавъ съ насмѣшкою, что "мы хоть недавно, но рѣшительно распростились съ своей неподвижною стариною, съ безвыходнымъ застоемъ котошихинской эпохи, и, благодаря Богу и Петру Великому, пошли впередъ путемъ обновленной жизни и многосторонней дѣятельности".

   Благодарю за выборъ представителей!

   Избави насъ Боже, отъ застоя котошихинской эпохи, но и сохраните насъ, высшiя силы, отъ котошихинскаго прогресса, - прогресса Котошихина, который измѣнилъ своему отечеству, отрекся отъ своей вѣры, перемѣнилъ свое имя, отказался отъ своего семейства, бросилъ своихъ дѣтей, женился на двухъ женахъ, и кончилъ свою несчастную жизнь отъ руки тѣхъ же иноплеменниковъ, достойно наказанный за свое легкомысленное и опрометчивое отступничество"!..

   Изъ одной этой записки читатели увидятъ, какъ смотрѣли славянофилы на существенные вопросы, бывшie предметомъ споровъ: они всѣ приняты въ соображенiе, и обо всѣхъ упомянуто болѣе или менѣе, кромѣ религiознаго, до котораго касаться было еще ненужно и неудобно. (Религiозный вопросъ развитъ былъ преимущественно впослѣдствiи, даже больше другихъ, у Хомякова и Кирѣевскаго). Здѣсь найдутъ они, надѣюсь, и полное, хоть и краткое опроверженiе тѣхъ нелѣпостей, которыя до сихъ поръ навязываются славянофиламъ, не смотря на то, что 30 лѣтъ назадъ онѣ были вполнѣ опровергнуты!

   Перестаньте же, господа, повторять свои зады, которые наскучили всѣмъ серьознымъ людямъ, и вспомните хоть то, что вы зоветесь прогрессистами.

   Я пойду еще далѣе: если славянофилы, ни старые, ни молодые, не могутъ прибавить ничего существеннаго къ этой исповѣди, то и западники не осмѣлятся теперь отречься ни отъ единаго въ ней слова, развѣ отъ проклятiя Котошихину! Что-же заключить изъ этого? Что западники bon-gré, mal-gré, волею-неволею, сами притягиваются къ этому ученiю, и не могутъ уже отказываться отъ его положенiй, и - что славянофильское ученiе распространяется концентрическими кругами и захватываетъ пространства западнаго больше и больше, какiя бы усилiя ни употребляла вражья сила.

   Мнѣ остается объяснить нѣкоторыя частности, относящiяся къ вопросу, и отвѣчать на постороннiя, не научныя обвиненiя г. Пыпина.

   "Славянофилы были притомъ", говоритъ онъ, "преисполнены гордости своею системой, и противники ихъ не могли простить имъ этихъ притязанiй: во-первыхъ, эти высокомѣрныя притязанiя далеко не были ими доказаны; во-вторыхъ, оставалось невыяснено отношенiе славянофильства къ авторитету, къ оффицiальной народности". Стр 55.

   Отвѣтъ: первые славянофилы были старше первыхъ западниковъ, и относились къ нимъ, какъ профессоры къ студентамъ, которые между тѣмъ заявляли свои притязанiя, прежде чѣмъ (обратимъ на нихъ слова г. Пыпина) "(ихъ) заслуги (?) дали (имъ) на то какое нибудь право". Очень естественно было для славянофиловъ относиться къ нимъ свысока, а оскорбительныя подозрѣнiя западниковъ, которыхъ они, разумѣется, не скрывали, должны были произвесть еще большее раздраженiе.

   "Въ то время, какъ противоположное направленiе встрѣтилось съ практическими вопросами дѣйствительности, эта школа дольше оставалась диллетантской системой, которой удобно было витать въ отвлеченностяхъ, не особенно заботясь о практическихъ выводахъ". Стр. 53.

   А крестьянскiй то вопросъ - кѣмъ былъ разработываемъ первоначально и въ историческомъ и въ статистическомъ и практическомъ отношенiяхъ, начиная со статьи Хомякова о крестьянскихъ условiяхъ, помѣщенной въ "Москвитянинѣ" 1842 года, съ возраженiемъ на нее Татаринова, и статьи Кошелева въ "Земледѣльческой Газетѣ" въ 1847 или 1848 году, до послѣднихъ трудовъ Кошелева, Самарина, князя Черкасскаго, въ редакцiонныхъ комитетахъ и коммиссiяхъ? Множество ихъ мнѣнiй находится еще въ рукописи, и мнѣ недавно попалось письмо Хомякова къ Я. И. Ростовцеву, по поводу изданныхъ послѣднимъ, кажется, въ чужихъ краяхъ писемъ объ освобожденiи крестьянъ.

   Желательно было бы узнать отъ г. Пыпина, чѣмъ обнаружилась встрѣча западническаго направленiя съ практическими вопросами дѣйствительности?

   Забавнѣе всего, что историкъ перемѣняетъ роли, и дѣйствiя славянофиловъ приписываетъ западникамъ, а дѣйствiя западниковъ славянофиламъ - съ больной головы на здоровую...

   Съ "Москвитяниномъ" г. Пыпинъ не знаетъ чтó дѣлать: ему непремѣнно хочется отдѣлить, такъ названныхъ имъ, писателей "Москвитянина" отъ славянофиловъ, и онъ помыкаетъ ими по усмотрѣнiю, а въ концѣ концовъ оказывается все таки полное согласiе между ними, по собственнымъ его словамъ, а именно:

   "Что касается до "Москвитянина", то съ нимъ славянофиловъ, въ то время, почти невозможно было отличить. Если философiя г. Погодина не пускалась въ такiя глубины, какъ философiя Кирѣевскаго и Хомякова, то критическое пониманiе было одно и тоже. "Москвитянинъ", какъ журналъ г. Погодина и Шевырева, видѣлъ отличительныя черты русской народности и русской исторiи въ томъ же, въ чемъ находили ихъ славянофилы: Шевыревъ изображалъ православное благочестiе русской старины въ столь же яркихъ краскахъ, и славянофилы съ удовольствiемъ должны были читать въ его лекцiяхъ, что любомудрiе древнихъ русскихъ мыслителей превышаетъ глубиною философiю Гегеля. Кромѣ общей любви къ старинѣ, достойной служить образцомъ для настоящаго по "цѣльности воззрѣнiя", - "Москвитянинъ" сходился съ славянофилами и въ частныхъ представленiяхъ русской исторiи по поводу статьи г. Погодина - "Паралель русской исторiи съ исторiею западныхъ европейскихъ государствъ". Славянофилы находили, что его мысль о коренномъ различiи между исторiей западной и нашей - неоспорима, и противоположенiя запада и востока у нихъ очень сходны. "Москвитянинъ" терпѣть не могъ запада и распространялъ теорiю объ его гнiенiи - которая почти совершенно равняется тому мнѣнiю, какое имѣли и имѣютъ о западѣ славянофилы". Стр. 72.

   "Самыя теорiи очень трудно было различить, потому что осужденiе запада и у славянофиловъ было достаточно категорическое". Стр. 94.

   "Славянофильскiя теорiи являлись рядомъ съ разсужденiями Погодина, Шевырева, и проч., и между ними не разъ можно было замѣтить большее согласiе". Стр. 54.

   "Впрочемъ еще до этого времени славянофильскiе писатели въ печатной литературѣ примыкали нерѣдко къ людямъ близкаго съ ними, но тѣмъ не менѣе особаго направленiя въ "Москвитянинѣ". Стр. 53.

   Итого: о религiи и православiи славянофилы и писатели "Москвитянина" у г. Пыпина говорили одно и тоже, о русской исторiи одно и тоже (послѣднимъ она принадлежитъ преимущественно); о характерѣ русскаго народа - одно и тоже; о нашихъ силахъ, о нашихъ задаткахъ - одно и тоже. Что же остается въ различiи? Чтò есть такое у славянофиловъ г. Пыпина, чего нѣтъ у его же писателей "Москвитянина"? Прибавлять-ли, что славянофилы г. Пыпина принимали участiе въ изданiи "Москвитянина" отъ начала его до конца, кромѣ годовъ изданiя особыхъ сборниковъ; и что глава славянофиловъ, по разсужденiю г. Пыпина, былъ нѣсколько времени издателемъ "Москвитянина", уже совершенно славянофильскаго, - гдѣ принимали однакоже участiе и прежнiе писатели "Москвитянина"?..

   Г. Пыпинъ придумалъ очень хорошее слово: оффицiальная, казенная народность; жаль только, что онъ не объяснилъ порядочно, чтó разумѣетъ подъ нею, да и употребляетъ ее онъ слишкомъ произвольно.

   Спросимъ его предварительно: у Державина, Ломоносова, Карамзина, Жуковскаго, Пушкина, Гоголя, какая была народность - оффицiальная, или нѣтъ?

   Кажется - онъ считаетъ ее оффицiальною, ибо говоритъ, что органами оффицiальной народности "стали, между прочими, нѣкоторые изъ лучшихъ нашихъ писателей". Стр. 58.

   Славянофильство г. Пыпинъ считаетъ также очень близкимъ къ оффицiальной народности. Стр. 56.

   Но обращается онъ гнѣвомъ на одного "Москвитянина", который, какъ козелъ искупленiя, "представилъ-де весьма непривлекательный сборъ казенныхъ взглядовъ оффицiальной народности." Стр. 54.

   Г. Пыпинъ разумѣетъ, кажется, подъ господствовавшей казенною народностiю знаменитую формулу Уварова: православiе, самодержавiе, народность. Такъ-ли?

   Я долженъ распространиться нѣсколько объ ней. Прежде всего замѣчу историку, что эту, хорошо, неодносторонне понятную формулу принимаютъ до сихъ поръ многiе серьозные русскiе люди, знакомые съ исторiею, съ народомъ, съ жизнью. (Укажу на сей часъ прочитанную статью г. Константинова (псевдонимъ?) въ "Русскомъ Вѣстникѣ", 1873 г. No 2.

   Можете-ли вы порицать ихъ безусловно? что же сдѣлается тогда съ вашею свободою мнѣнiй? Или - вы исповѣдуете свободу мнѣнiй только для себя?

   Карамзинъ стоялъ въ свое время за самодержавiе, хоть и былъ "республиканцемъ въ душѣ".

   Вальтеръ-Скоттъ былъ отъявленный тори, но ни одинъ англичанинъ и не думаетъ заподозрить его любовь къ свободѣ.

   Между нынѣшними легитимистами во Францiи развѣ нѣтъ людей честныхъ, благородныхъ, умныхъ, любящихъ искренно и горячо свое отечество?

   Кастелляръ въ Испанiи желаетъ республики федеративной, а Олосага единой!

   Неужели г. Пыпинъ думаетъ, что Уваровская формула играла роль еще гдѣ нибудь, кромѣ отчетовъ министра, т. е. самого автора? Въ литературѣ она служила только охраненiемъ для охраненiя мыслей, излагавшихся иногда подъ ея покровительствомъ; во всякомъ случаѣ, нельзя было говорить объ одномъ членѣ формулы отдѣльно отъ другихъ. Впрочемъ и о трехъ вмѣстѣ говорено было немного. Давленiя никакого она не производила и производить не могла. У кого были мысли, тотъ мыслилъ про себя, или выражалъ ихъ, если имѣлъ то искусство, которымъ, по мнѣнiю Карамзина, можно говорить что угодно, не смотря ни на какiя цензурныя путы. А у кого не было мыслей, а только ощущенiя, тотъ молчалъ, или отдѣлывался междометiями, и разглагольствовалъ дверямъ затворенными, за бокаломъ шампанскаго, снискивая себѣ тѣмъ дешевую популярность.

   Въ Уваровской формулѣ появилось впервые слово "народность", въ оффицiальномъ языкѣ до тѣхъ поръ неслыханное. За одно это слово должно помянуть добромъ Уварова, а такъ какъ мысли живутъ, развиваются, зрѣютъ, то за этимъ словомъ послѣдовали и другiя - однородныя.

   Я посовѣтовалъ бы историку поразмыслить о томъ, съ точки зрѣнiя научной, а не случайной, чтобъ быть справедливѣе во всѣхъ опрометчивыхъ заключенiяхъ!

   Г. Пыпинъ, приписавъ славянофиламъ "положенiе очень близкое къ оффицiальной народности", долженъ однако же сознаться, что они не пользовались благосклонностiю высшихъ сферъ, ибо продолженiе "Московскихъ Сборниковъ" было запрещено, и сотрудники получили нѣкоторое особое предостереженiе.

   А вотъ къ свѣдѣнiю г. Пыпина и соотвѣтствующiя извѣстiя о "Москвитянинѣ": укажу только на напечатанныя и оффицiальныя.

   Въ 1842 году, въ началѣ "Москвитянина", писано было тайному совѣтнику Уварову (министру просвѣщенiя): "въ послѣднiе годы нѣкоторые журналы, и въ особенности "Москвитянинъ", приняли за особенную тему выставлять живущихъ подъ владычествомъ Tурцiи и Австрiи славянъ, какъ терпящихъ особыя угнетенiя, и предвѣщать скорое (?) отдѣленiе ихъ отъ иноплеменнаго ига. "Возбуждать участiе къ политическому порабощенiю нѣкоторыхъ славянскихъ народовъ, представлять имъ Россiю, какъ главу, отъ которой могутъ они ожидать лучшаго направленiя въ будущности, и явно рукоплескать порывамъ къ эмансипацiи", - заключало это донесенiе, - "едва-ли можно считать такую пропаганду неопасною?"

   Министръ Уваровъ, благоволившiй къ "Москвитянину" и его редактору, препроводилъ донесенiе къ московскому генералъ-губернатору, съ шутливымъ приглашенiемъ принять мѣры противъ угрожающей для Москвы опасности отъ статей - "Москвитянина". Князь Д. В. Голицынъ, благоволившiй также къ "Москвитянину" и его редактору, написалъ къ Уварову шутливую записку, когда тому случилось вскорѣ прiѣхать въ Москву: "Venez, mоn cher, et cherchons les moyens pour detourner la guerre entre la Russie et la Porte Ottomane."

   Послѣднiя, приведенныя въ донесенiи слова: "едва-ли можно считать не опасною", указываютъ, кажется, еще на другое, т. е., предшествовавшее донесенiе, о которомъ мнѣ не случилось однакоже узнать ничего.

   Въ послѣднемъ году "Москвитянина'' цензурная исторiя разыгралась гораздо печальнѣе: увольненiемъ двухъ цензоровъ за пропускъ какой-то ничтожной повѣсти! И какихъ цензоровъ? М. Н. Похвиснева, бывшаго тогда при попечителѣ В. Н. Назимовѣ и первымъ лицомъ въ управленiи округа, а потомъ занимавшаго много лѣтъ съ честiю высокое мѣсто начальника главнаго управленiя по дѣламъ печати. Второй уволенный цензоръ былъ Д. С. Ржевскiй. Я заблагоразсудилъ тогда прекратить изданiе "Москвитянина", хотя и имѣлъ всѣ нужныя для изданiя средства.

   Около того же времени (1856) я напечаталъ одну статью въ "Le Nогd", кажется по поводу войны англичанъ въ Индiи, гдѣ слегка коснулся, въ заключенiи объ ожидаемомъ у насъ рѣшенiи крестьянскаго вопроса, и долженъ былъ дать подписку графу Закревскому, что не буду печатать ничего за границею безъ разрѣшенiя.

   Г. Пыпинъ свидѣтельствуетъ, что "Москвитянинъ" не пользовался уваженiемъ." Стр. 72. Считаю себя обязаннымъ заступиться за "Москвитянина" и спросить: у кого именно онъ не пользовался уваженiемъ?

   Въ "Москвитянинѣ", отъ перваго года до послѣдняго, принимали участiе и помѣщали статьи: Жуковскiй, которому отчасти онъ одолженъ и своимъ существованiемъ (равно какъ и князю Д. В. Голицыну), какъ подавшiй первую мысль и помогавшiй къ приведенiю ея въ исполненiе; князь Вяземскiй, Гоголь, Даль, гр. Ростопчина, Максимовичъ, Глинка (Ѳ. Н.), Дмитрiевъ (М. А.), Вельтманъ, Аксаковъ (С. Т.), Горскiй, Стурдза, Загоскинъ, Мельгуновъ, Квитка, Ознобишинъ, Раичъ, Павлова, Миллеръ (Ѳ. Б.), Буслаевъ, Гротъ, Срезневскiй, Щуровскiй, Григорьевъ (В. В.), Iакинѳъ, Давыдовъ, Сахаровъ, Снегиревъ, Бѣляевъ, Лешковъ, Березинъ, Спасскiй. Не говорю уже объ отдѣленныхъ г. Пыпинымъ славянофилахъ: Хомяковѣ, Языковѣ, Аксаковѣ, Самаринѣ, Поповѣ и проч.

   Въ "Москвитянинѣ" были помѣщены пять первыхъ комедiй Островскаго, изъ коихъ первая "Банкротъ" ("Свои люди сочтемся") могла и на свѣтъ выйти только благодаря его ходатайству, чрезъ попечителя В. И. Назимова.

   Въ "Москвитянинѣ" были помѣщены всѣ первыя повѣсти Писемскаго, Потѣхина, Кокорева (И. Т.), всѣ первые опыты Щербины, Мея, Берга, Мина, Фета. Не нужно распространяться здѣсь о матерiалахъ для "Русской Исторiи" и "Исторiи Русской Словесности", по которыми московскiй "Русскiй Архивъ" и петербургскую "Русскую Старину" можно считать дѣтьми "Москвитянина".

   Осмѣлюсь-ли указать г. Пыпину на имена митрополита Филарета, архiепископовъ Иннокентiя и Филарета? Осмѣлюсь, потому что могу разсказать слѣдующiй случай: преосвященный Иннокентiй присылалъ мнѣ свои проповѣди о временахъ года, помѣщенныя въ "Москвитянинѣ". Въ проповѣди на весну, одно мѣсто о лѣсахъ, предназначенныхъ на общую пользу, показалось мнѣ двусмысленнымъ, и я, по тогдашнему времени, выразилъ ему опасенiе, какъ бы цензура не увидала здѣсь чего нибудь коммунистического, - а самъ послалъ между тѣмъ проповѣдь въ духовную цензуру. Иннокентiй отвѣтилъ мнѣ: "исправьте какъ хотите", а въ то же время проповѣдь пришла ко мнѣ изъ цензуры сполна пропущенною. Мнѣ не хотѣлось исправлять подозрительное мѣсто и посылать на новую цензуру, и я выпустилъ книжку съ проповѣдью въ первоначальномъ ея видѣ: авось пройдетъ! Однако не прошло благополучно. Князь Меншиковъ отозвался будто: notre archeveque Innocent n'est pas très innocent. Я слышалъ, что Иннокентiю былъ даже запросъ объ его ученiи, и онъ отвѣчалъ: "я учу и училъ всегда, чтобъ неимущимъ имущiе давали добровольно, но никогда не училъ, чтобъ неимущiе брали у имущихъ насильно". Мнѣ не случилось послѣ спросить Иннокентiя, справедливъ-ли былъ этотъ анекдотъ; но это мимоходомъ.

   Г. Пыпинъ говоритъ, что "писатели "Москвитянина" не пользовались репутацiей". Стр. 53. Здѣсь я не спрашиваю у него, потому что самъ г. Пыпинъ отвѣчаетъ впередъ на этотъ вопросъ, заявляя торжественно о враждѣ западниковъ къ "Москвитянину", - такой враждѣ, что даже къ его славянофиламъ враждовали они преимущественно за ихъ coглacie съ писателями "Москвитянина"! Это сознанiе повторено нѣсколько разъ. Враждою этой я горжусь до сихъ поръ, столько-же, сколько благорасположенiемъ людей противнаго образа мыслей, и, занесенный въ черную книгу, осыпаемый бранью при всякомъ удобномъ и неудобномъ случаѣ, думаю самъ про себя съ удовольствiемъ: видимое желанiе противудѣйствовать отрицательному направленiю въ "Московскомъ Вѣстникѣ" 1827-1830, "Москвитянинѣ" 1841-1856, "Русскомъ Вѣстникѣ" 1867-1868 г. не оставалось безъ успѣха даже по ихъ собственному невольному сознанiю.

   Забавнѣе всего, что г. Пыпинъ, витая въ областяхъ воздушныхъ, а не на исторической почвѣ, мнѣнiемъ своимъ полагаетъ, что "въ основанiи славянофильства была извѣстная нравственно-общественная сила, но столкнувшись въ своемъ развитiи съ тяжелыми общественными условiями эта сила не сохранила-де правильнаго направленiя и впала въ одностороннюю крайность, въ которой остается до сихъ поръ". Стр. 50.

   Любопытно было бы узнать, какое направленiе онъ считаетъ правильнымъ, въ чемъ состоитъ крайность, въ которой она находится? Кто ея представители, и въ чемъ они обнаруживаютъ свою дѣятельность? Слова, слова и слова!

   Что касается лично до меня въ статьѣ г. Пыпина, то объясняться съ нимъ я не имѣю ни охоты, ни нужды, ни времени. Меня дожидаетъ уже мнѣнiе г. Иловайскаго, которому обѣщалъ я подстрочный разборъ его стародавней, впрочемъ, фантазiи, а потомъ чередъ за Сусанинымъ, котораго обѣщалъ "Гражданину" оборонить отъ г. Костомарова, а тамъ еще первые князья кiевскiе, глубоко оскорбленные тѣмъ же историкомъ, а тамъ начаты еще газетныя замѣтки...

   Труды мои на лицо. Впродолженiи 50-ти слишкомъ уже теперь лѣтъ, не было не только года, но не было даже мѣсяца, едва-ли недѣли, безъ какой либо статьи (кромѣ изслѣдованiй и вообще занятiй по русской исторiи, которой посвящаются утра), и я не отрекаюсь ни отъ одной своей строки. Еже писахъ - писахъ. Смѣю надѣяться, что найдутся всегда безпристрастные судьи, которые разсмотрятъ всю мою дѣятельность, обсудятъ прю съ противниками, и воздадутъ каждому свое. Quod potui - feci, (et facio) meliora faciant poteates.