Погодин Михаил Петрович - К вопросу о славянофилах

   Многое подобное можно привести и изъ современной прозы "Москвитянина", печатной и рукописной, но публичной.

   Стр. 60 "Славянофильскiй идеалъ иногда былъ такъ двусмысленъ... что въ нихъ видѣли иногда союзниковъ обскурантизма".

   И Донъ-Кишоту вѣтряныя мельницы казались иногда какими-то богатырями, съ которыми онъ долженъ былъ сражаться! Хомяковъ, Кирѣевскiй, Шевыревъ - посвятившiе всю жизнь наукѣ - союзники обскурантизма!

   Чему и кому помѣшали славянофилы или писатели "Москвитянина"? Какую полезную мысль остановили, какое вредное дѣйствiе усилили?

   Г. Пыпинъ, не зная никого изъ славянофиловъ лично, наслушавшись, можетъ быть, отъ пристрастныхъ по чему либо свидѣтелей, окружилъ себя какими-то миѳическими призраками, и вращается большею частiю въ атмосферѣ общихъ положенiй, которыя перемѣшиваются, вмѣстѣ съ лицами, и перетасовываются имъ по благоусмотрѣнiю; онъ наматываетъ и разматываетъ, въ томъ или другомъ смыслѣ, два клубка, востокъ и западъ, не соображая нимало, что у востока есть свой западъ, и у запада свой востокъ. Онъ старается обойти тѣ положенiя славянофиловъ, которымъ не могъ бы не отдать справедливости, объ ихъ преданности просвѣщенiю, объ ихъ занятiяхъ науками, объ заслугахъ въ литературѣ, и останавливается преимущественно на тѣхъ положенiяхъ, на которыя возражать можетъ. Для опроверженiя онъ выбираетъ большею частiю крайности или даже злоупотребленiя, но развѣ можно по крайностямъ или злоупотребленiямъ судить о какомъ бы то ни было ученiи?

   Славянофилы говорятъ то, славянофилы утверждаютъ это, но вѣдь нужно же разобратъ кто именно говоритъ то, и кто утверждаетъ это, а не смѣшивать.

   Славянофилы не составляли никогда такъ называемаго общества, которое имѣло бы свой особенный катехизисъ, то есть, исповѣдывади бы убѣжденiя, равно для всѣхъ обязательныя. Они не собирались даже никогда вмѣстѣ, по чьему бы то ни было приглашенiю, а только случайно, и по большей части толковали вдвоемъ или втроемъ, не имѣли никогда спецiальныхъ намѣренiй и никогда не условливались дѣйствовать совокупными силами. Они не знали даже вполнѣ, да и не заботились о томъ, что каждый изъ нихъ думалъ, или какъ судилъ о томъ или другомъ предметѣ. Между ними господствовала совершенная свобода, и каждый изъ нихъ имѣлъ свой собственный образъ мыслей, который выработывался у него независимо отъ прочихъ, подвергаясь, разумѣется, только ихъ влiянiю, посредственному или непосредственному. Любовь къ отечеству, стремленiе къ просвѣщенiю, желанiе свободы законной, а не необузданной, о чемъ г. Пыпинъ почти и не упоминаетъ, развѣ вскользь - вотъ убѣжденiя, которыя одушевляли всегда славянофиловъ, и къ которымъ примыкали всѣ прочiе. Было, разумеется, еще нѣсколько главныхъ положенiй, въ которыхъ всѣ сходились между собою, но и въ тѣхъ были разныя степени: въ однѣхъ болѣе, въ другихъ менѣе. Русская самостоятельность, своеобразность, однимъ словомъ, народность, нацiональность, - вотъ cpeдoтoчie всей системы! Въ неглавныхь положенiяхъ встрѣчалось иногда совершенное разногласiе.

   Бывали случаи и перiоды охлажденiя между иными, вслѣдствiе недоразумѣнiй или крайностей, которыя другимъ казались опасными, и даже вредными для дѣла, въ данныхъ обстоятельствахъ.

   Ко времени крымской войны относится самое живое сближенiе и самое искреннее согласiе; предметомъ разсужденiй сдѣлались господствовавшая система, славянская взаимность и потомъ крѣпостное право.

   Вмѣсто общихъ обвиненiй, основанныхъ на предубѣжденiи, вмѣсто выдержекъ, нахватанныхъ съ задними мыслями изъ разныхъ временъ и отъ разныхъ лицъ, лучше было бы для г. Пыпина послѣдовать общему правилу науки, которое гласитъ:

   Излагая исторически ученiе, какое бы то ни было, необходимо прежде всего представить основныя его положенiя, сколько ихъ было; потомъ исчислить его послѣдователей, отыскать зародышъ, происхожденiе всякаго положенiя и прослѣдить его развитiе, кому принадлежитъ оно, въ той или другой степени, кѣмъ было принято, развиваемо, кѣмъ отвергаемо или доведено до крайностей.

   Точная хронологiя въ такихъ случаяхъ необходима, а говорить въ общихъ выраженiяхъ, смѣшивая четыре разные перiода и четыре разныя поколѣнiя или слоя, дѣйствовавшiя и говорившiя въ совершенно различныхъ обстоятельствахъ, говорить притомъ съ предвзятыми на вѣру мнѣнiями, безъ знакомства даже съ доступными источниками, - это позволительно или извинительно въ торопливомъ фельетонистѣ, а не въ почтенномъ санѣ историка: ошибки тутъ неизбѣжны и въ разсужденiяхъ и въ заключенiяхъ, - а если еще присоединятся личности!

   Извлекши такимъ образомъ главные положенiя изъ сочиненiй и статей славянофиловъ, и разобравъ кому изъ нихъ какое принадлежитъ, онъ могъ бы судить объ нихъ основательнѣе и оцѣнивать ихъ по удѣльной тяжести. Онъ увидѣлъ бы тогда яснѣе, что совокупность этихъ положенiй ни у кого изъ славянофиловъ не выражалась въ такой степени и въ такой живости, какъ у Хомякова, и что Кирѣевскому принадлежитъ собственно развитiе положенiя о православiи. Онъ увидѣлъ бы тогда, что имя любезнаго, добраго, горачаго, благонамѣреннаго юноши Валуева нетолько странно, но смѣшно видѣть, рядомъ съ этими его учителями, съ которыми онъ даже говорить не могъ, а только могъ бы слушать!

   Ознакомившись получше съ литературою вопроса, г. Пыпинъ увидѣлъ бы, что многiя его возраженiя давно уже извѣстны въ средѣ самаго славянофильства.

   Чтобъ уяснить для г. Пыпина вопросъ о мнѣнiяхъ славянофиловъ, опровергнуть повторяемыя имъ безъ повѣрки обвиненiя, отстранить нелѣпыя взводимыя на нихъ напраслины, я разскажу документально изъ перваго перiода одинъ случай, который приходитъ теперь на память.

  

  

   Среди первыхъ препинанiй западниковъ съ славянофилами, Грановскiй, въ концѣ 1844 или началѣ 1845 года, на своей лекцiи въ университетѣ, сказалъ къ чему-то студентамъ, что явились въ Москвѣ люди, которые вмѣсто того, чтобъ идти впередъ, зовутъ русское общество назадъ, и вынувъ изъ могилы мертвый трупъ, хотятъ его оживить {Не то же ли самое, не тѣ ли зады повторяетъ теперь г. Пыпинъ говоря: "Старовѣрство вооружалось философскими доказательствами; во имя народа проповѣдывалось отрицанiе той образованности, которая едва бросала корень въ русскомъ обществѣ, - можно было подумать, что въ этихъ людяхъ старый обскурантизмъ встрѣчалъ новыхъ союзниковъ. Аргументы, которыми новая школа защищала свои мнѣнiя, были такого свойства, что казались не только ошибочными, но вредными, потому что дѣйствительно открывали путь для настоящаго обскурантизма". Стр. 70.}.

   Вслѣдъ за выходкою Грановскаго на лекцiи, въ "Московскихъ Вѣдомостяхъ" напечатана былa статья о Бретани и ея жителяхъ, которая заключалась нѣсколькими словами въ томъ же смыслѣ. Статья приписывалась также Грановскому, но послѣ сдѣлалось извѣстнымъ, что она принадлежала тогдашнему редактору вѣдомостей, Е. Ѳ. Коршу.

   Я написалъ отвѣтъ, который и былъ напечатанъ въ "Москвитянинѣ", принявшемъ тогда совершенно чистое славянофильское направленiе, имѣя редакторомъ Ивана Кирѣевскаго, главу славянофиловъ, по мнѣнiю г. Пыпина.

   Въ отвѣтѣ не измѣнено, не прибавлено, не исключено ни одного слова, и слѣдовательно онъ призванъ торжественно настоящею profession de foi славянофильскою (которая, впрочемъ, соблюдалася и въ "Москвитянинѣ", впродолженiи шестнадцати лѣтъ отъ первой книжки до послѣдней). Во всѣхъ сочиненiяхъ старшихъ и младшихъ славянофиловъ, ни прежде ни послѣ, не было никогда никакого противорѣчiя съ этимъ отвѣтомъ.

   Судя по статьѣ г. Пыпина, ясно, что мой отвѣтъ черезъ 30 почти лѣтъ не потерялъ своего смысла и можетъ быть возобновленъ съ прежнею цѣлью.

   "Въ 25 нумерѣ "Московскихъ Вѣдомостей" (1845 г.) помѣщена статья подъ заглавiемъ "Бретань и ея жители" - статья прекрасно написанная, ясная, легкая, живая; я прочелъ ее съ большимъ удовольствiемъ, находя въ ней доказательство новаго увлекательнаго таланта, который появляется въ области русской словесности.

   Но мое удовольствiе было не безъ примѣси: авторъ, воздавая хвалу западнымъ хроникамъ среднихъ вѣковъ, разсудилъ почему-то бросить тѣнь на наши, и какъ будто съ состраданiемъ произнесъ, что "среднiй вѣкъ не существовалъ для нашей Руси, потому что и Русь не существовала для него".

   Въ 1830 годахъ, излагая, въ одномъ изъ журналовъ того времени, систему европейской исторiи Гизо, только что появившуюся у насъ, я имѣлъ честь замѣтить знаменитому профессору объ его односторонности, и сказать, что исторiи запада нельзя выразумѣть вполнѣ, не обращая вниманiя на другую половину Европы, на исторiю востока, шедшаго съ нимъ параллельно, востока, который представляетъ значительныя для науки видоизмѣненiя всѣхъ западныхъ учрежденiй и явленiй: точно такъ натуралистъ долженъ изслѣдовать всѣ произвѣденiя, всѣ виды, принадлежащiе къ одному классу, если хочетъ составить себѣ полное, основательное понятiе объ этомъ классѣ.

   Не думалъ я, чтобъ чрезъ 15 лѣтъ, - когда наука ступила столько шаговъ впередъ, послѣ того какъ издано въ свѣтъ столько свидѣтельствъ, доведшихъ эту мысль до очевидной убѣдительности - пришлось мнѣ повторить тотъ же упрекъ своему соотечественнику, который, увеличивъ сверхъ мѣры ошибку, не можетъ даже привесть и оправданiй Гизо.

   Не странно ли, въ самомъ дѣлѣ, чтобъ въ наше время, когда одна археографическая коммиссiя издала томовъ двадцать древнихъ документовъ, не говоря о частныхъ трудахъ, не странно-ли встрѣтить, даже въ образованномъ классѣ, людей столько запоздалыхъ, столько отсталыхъ, или столько ослѣпленныхъ, которые, имѣя предъ своими глазами Петрову Pocciю, могутъ смѣло, не запинаясь, выговаривать, что этотъ колоссъ, готовый и вооруженный, произошелъ изъ ничего, безъ всякаго предварительнаго прiуготовленiя, безъ средняго вѣка, - людей, которые не хотятъ даже слушать другой стороны, старающейся понять, объяснить это всемiрное историческое явленiе, отыскать его причины ближнiя и дальнiя, его постепенности, - людей, которые рѣшились съ непонятнымъ упорствомъ коснѣть въ своемъ непростительномъ невѣдѣнiи, и даже распространять свое мнѣнiе, - которые просто затыкаютъ себѣ уши, зажмуриваютъ себѣ глаза, восклицая съ Чванкиной Княжнина:

   Среднiй вѣкъ у насъ былъ, скажу я неизвѣстному автору, былъ, какъ и въ западной Европѣ, но только подъ другою формою; тотъ же процессъ у насъ совершался, какъ и тамъ; тѣ же задачи разрѣшались, только посредствомъ другихъ прiемовъ; тѣ же цѣли достигались только другими путями. Это различiе и составляетъ собственно занимательность, важность русской исторiи для мыслящаго европейскаго историка и философа. И у насъ было введено христiанство, только иначе, мирно и спокойно, съ крестомъ, а не съ мечемъ; и мы начали молиться единому Богу, но на своемъ языкѣ, понимая свои молитвы, а не перелепетывая чуждые звуки; и у насъ образовалось духовенство, но духовное, а не мiрское; и мы преклонились предъ нимъ, но предъ его словомъ и убѣжденiемъ, а не властiю. Въ политическомъ отношенiи было также раздѣленiе, междоусобная война, централизацiя, единодержавiе. У насъ не было, правда, рабства, {Полное закрѣпленie крестьянъ принадлежитъ уже къ новому времени.} не было гордости, не было инквизицiи, не было феодальнаго тиранства; за то было значительное самоуправленiе, патрiархальная свобода, было семейное равенство, было общее владѣнiе, была мiрская сходка! однимъ словомъ, въ среднемъ вѣкѣ было у насъ то, объ чемъ такъ старался западъ уже въ новомъ, не успѣлъ еще въ новѣйшемъ, и едва ли можетъ успѣть въ будущемъ. Мы явили свои добродѣтели и свои пороки, мы совершили свои подвиги, мы имѣли свои прекрасные моменты, мы можемъ указать на своихъ великихъ людей...

   Но довольно! Доказывать, что русская исторiя имѣла свой среднiй вѣкъ, не значитъ-ли доказывать, что бѣлокурый можетъ также называться человѣкомъ, какъ и черноволосый? Не значитъ-ли доказывать, что между всякими двумя краями всегда бываетъ средина?

   Неизвѣстный авторъ не можетъ уклониться отъ моего обвиненiя тѣмъ, что онъ отрицалъ существо