Соловьев Сергей Михайлович - Начала Русской земли

С. М. Соловьев

    Оригинал здесь: Сайт "Истории России"

    Три условия имеют особенное влияние на жизнь народа: природа страны, где он живет; природа племени, к которому он принадлежит; ход внешних событий, влияния, идущие от народов, которые его окружают.

    Россия есть обширнейшее государство в мире, заучиваем мы с малолетства; в летах зрелых стараемся уразуметь смысл этих слов. Чрезвычайная величина органического тела заставляет предполагать особенные условия для поддержания его строя, равновесия частей; заставляет опасаться за существование этих условий в достаточной степени, за прочность тела; заставляет опасаться возможности раннего его распадения. Если обширное государство произошло путем завоевания разных народов одним каким-либо, то непрочность его очевидна; если произошло путем распространения одного народа по обширной стране,- народа, постепенно крепнувшего в своем государственном строе, то это явление предполагает чрезвычайную медленность движения, отсталость сравнительно с другими государствами, занимающими меньшую область, ибо все государственные отправления в обширной области должны совершаться медленно, особенно когда государство представляет обширную страну с относительно небольшим, разбросанным по ней народонаселением. При таком отношении в несплоченные ряды народонаселения удобно проникают чуждые, неудобоваримые в народном организме элементы; кроме того, несплоченные части народонаселения должны приводиться в связь и общее движение внешней силой, отчего правительственная деятельность должна достигать крайнего напряжения, не встречая подмоги в крепко сплоченной массе народонаселения. Внутренний процесс развития совершается здесь чрезвычайно медленно; равновесие между частями устанавливается очень нескоро; жизненные силы народа по разным обстоятельствам приливают то к тому, то к другому концу, вследствие чего происходит перенесение правительственных центров, столиц из одного угла в другой, что именно необходимо в обширной стране: в небольшой комнате владелец ее, сидя в середине или в одном углу, легко видит все, что делается вокруг него, и все у него под руками, далеко ходить не нужно; в помещении обширном с середины, а тем менее из угла не видно, что происходит в других частях здания; имея надобность в чем-нибудь, находящемся в одном углу, должно совершать туда долгие переходы и остановки. Хорошо защищена обширная государственная область природными границами - внутренний процесс развития совершается правильнее и спокойнее, причем народ, занятый этим внутренним процессом, долго живет особой жизнью, может навсегда остаться при ней, затвердев в известных, выработанных им формах цивилизации, потерявши способность к дальнейшему движению. Дурно защищена государственная область природой, имеет открытые границы - народ должен с постоянным, напряженным усилием отстаивать главное свое благо - независимость; должен вести постоянную, тяжелую борьбу с соседями, которая мешает внутреннему процессу развития совершаться правильно, постепенно, вынуждает народ для уравнения себя в средствах борьбы с другими народами спешить приобретениями этих средств, быстрее должного вытягиваться в росте своем, что не может не иметь также вредных последствий для организма государственного.

    Если Россия есть обширнейшее государство в мире, то в ее истории мы необходимо должны встретиться с известным рядом указанных неудобств - неудобств, являющихся в высшей степени именно по отношению к чрезвычайной обширности страны. Но если народ вынесет все эти неудобства, преодолеет препятствия, встречавшиеся ему на долгом пути развития; если успеет образовать государство, крепкое единством своего народонаселения, крепкое соответствием числа этого народонаселения пространству, по крайней мере в важнейших частях своих, наконец, крепкое цивилизацией, которая все более и более уничтожает природные препятствия и главное из них - отсутствие удобных путей сообщения, уничтожающих пространства,- если народ успеет образовать такое государство, то обширность его станет обратно условием в высшей степени благоприятным, условием внешнего могущества и внутреннего процветания, ибо при равно благоприятных условиях тело большее необходимо сильнее меньшего.

    Страна, которую мы называем Россией, природою назначена быть обширнейшей областью единого государства, представляя в европейской части своей равнину. Долина, как бы мала ни была, условливает особность народную и политическую, ибо горы разделяют народы; равнина, как бы обширна ни была, условливает единое государство, равняя однообразия и народонаселения соответственно собственной равности и однообразию. Безводные степи подобно высоким горам разбивают народы на отдельные государства; но в собственной России таких степейнет; напротив, обширности равнины соответствуют многочисленные и большие реки, почти переплетающиеся своими притоками, составляющие водную сеть, которая опутывала народонаселение и не давала частям его возможности обособляться. Северная Азия, отрезанная от остальной Азии пустыней и отделяясь от Европейской России горами невысокими, переход через которые незаметен, естественно примкнула к последней.

    Природа условила обширнейшую государственную область и тем условила медленность развития страны, образование в ней особого мира, которому следовало долго жить вне общей жизни народов именно вследствие медленности, трудности процесса внутреннего развития. Теперь надобно обратить внимание на то: другие природные условия во сколько были благоприятны или неблагоприятны, во сколько могли противодействовать влиянию обширности страны или усиливать это влияние.

    Известны благоприятные условия, которые сделали из Европы страну света, самую любимую историей. Эти условия состоят в умеренности климата, в гармоническом сочетании форм, в расчленении ее и наибольшей длине береговой линии, что дает сильное влияние морю, общителю народов. Но, говоря об этих условиях, столь благоприятных развитию народной жизни, надобно разуметь Европу Западную, ибо Восточная этих условий лишена, представляя обширнейшую равнину с малым относительно прикосновением к морю, с суровым континентальным климатом. Лучшие по природным условиям страны скорее приходят к исторической деятельности, чем худшие, ибо первые привлекают к себе народонаселение, а вторые населяются медленно, и этим вполне объясняется, почему в Европе сначала на историческую сцену являются полуострова Средиземного моря, потом приходят на нее средние части, далее северо-западные и после всех восточная окраина - наша Россия.

    Это явление, что Россия, хотя и позднее других частей Европы, выступила, однако, на широкую историческую сцену, вошла в общую жизнь европейских народов, и, главное, вошла в нее с могущественным влиянием,- это явление есть следствие характера господствующего народонаселения ее, славянского, принадлежащего любимому историей арийскому племени. В сильной природе этого племени лежала возможность преодоления всех препятствий, представляемых природой-мачехой, возможность цивилизации страны и важное значение ее историческое.

    Когда и по каким обстоятельствам арийцы-славяне явились на восточной европейской украйне,- этот темный доисторический вопрос, ведущий к одним шатким догадкам, не имеет для нас важности. Для нас важны условия, в которых изначала нашлось это племя здесь, и все известия о стране, идущие из глубокой древности, имеют для нас значение в той мере, в какой они уясняют нам эти условия.

    В каждом отдельном, значительно обширном государстве отдельные его части или области имеют по своему положению особое значение, особую историю; особое значение имеют области срединные; особое - области, расположенные по границам, и эти последние области рознятся в своем значении, смотря по тому, соприкасаются ли они с морем или с пустыней, или ограждены высокими горами, или без всяких естественных преград сообщаются с народонаселением стран чуждых, причем свойство этого народонаселения оказывает важное влияние. Точно так же и в целой группе или системе государств, какую представляют государства европейско-христианские, тесно связанные друг с другом единством веры, общего происхождения и результатами цивилизации, выработанной общей исторической жизнью, - и в этой группе отдельные государства рознятся друг от друга, смотря по положению своему, морские ли они или континентальные, и последние рознятся, смотря по тому, западные ли они или восточные, пограничные с Азией. Россия есть государство пограничное, есть европейская окраина, или украйна со стороны Азии. Это украинское положение России, разумеется, должно иметь решительное влияние на ее историю.

    В самой глубокой древности мы видим столкновения между народами, стоящими на разных ступенях развития, и происходившие именно от этого различия. Таковы были издавна противоположность и враждебность двух форм быта - кочевой и оседлой. Западная Европа и южные ее полуострова, бывшие главной сценой древней истории, по свойствам своей природы не представляли никаких удобств для кочевого быта, и потому мы не находим в преданиях этих стран известий о нем и о столкновениях между кочевым и оседлым народонаселением. Азия и Африка в своих степях и пустынях давали - и до сих пор дают - возможность народам вести кочевой образ жизни; до сих пор Средняя Азия, области, на днях вошедшие в состав Русского государства, представляют любопытную картину отношений между кочевым и оседлым народонаселением, наглядно восстановляющую отношения, которые некогда существовали и в других местах, именно в Восточной Европе, на той обширной, прилежащей к Азии равнине, на которой образовалась русская государственная область. Эта великая восточная равнина во все продолжение так называемой древней истории носила название то Скифии, то Сарматии. Для нашей цели вовсе не нужно входить в бесконечные споры о том, к какому племени принадлежат скифы и сарматы: для нас важно, что они бесспорно были кочевники, следовательно, по условиям страны кочевой элемент долго господствовал в Восточной Европе. Известны разрушительные нашествия этих кочевников на оседлые, образованные народы Европы и Азии. В эпоху падения Римской империи их смениликочевники с другими именами, но с тем же значением для оседлого и образованного мира. В это печальное для последнего время кочевники обнаружили притязание привести и Западную Европу в такое же отношение к себе, в каком была Восточная; на последние средства древнего мира в соединении со средствами нового Аэций с германцами остановили гуннов с их Аттилой; на Шалонских полях можно поставить метку, что до сих пор доходило самое сильное наводнение кочевого элемента в Европе. За гуннами следовало наводнение аварское, за аварским - мадьярское, наконец - монгольское; но метка этих наводнений отодвигается все далее и далее на восток, и вся тяжесть их падает на восточную европейскую равнину, на эту украйну европейского мира, и когда история начала освещать ее, то здесь представилась любопытная картина отношений между кочевым и оседлым народонаселением, их постоянной борьбы.

    В первых известиях о Восточной России, записанных у Геродота, мы уже встречаемся с отношениями между кочевым и оседлым ее народонаселением. Геродот отличает скифов кочевых и скифов-земледельцев и говорит, что первые господствовали над вторыми. Мы не станем решать нерешимого вопроса, принадлежали ли эти два вида геродотовых скифов к одному племени или разным; для нас важно отношение - кочевые господствуют над оседлыми; для нас важно то, что в известиях летописца о начале русской истории мы находим то же отношение: кочевники или полукочевники хозары, живя на востоке, у Дона и Волги, господствуют над оседлыми племенами славянскими, живущими на западе, по Днепру и его притокам. Разница для нас здесь в том, что после геродотовского известия следует многовековой перерыв: туман застилает страну, и благодаря ему только смелая фантазия может рисовать какие-то образы и отношения между ними, тогда как с начального известия летописца, известия прямого и ясного, идет без перерыва целый ряд известий, объясняющих дело. В стране, посредствующей между Европой и Азией,- на украйне живут оседлые племена славян и по своему месту жительства входят в постоянные столкновения с кочевыми жителями степей; эти отношения должны положить резкую печать на историю народа, государства, которое образуется из этих оседлых племен. Мы видим, что кочевые господствуют над оседлыми, из чего заключаем, что кочевые сильнее оседлых. Но мы очень хорошо знаем, что сила кочевников всегда внешняя и скоропреходящая; столпившись в большую массу, они могут произвести опустошительный набег, но потрясти крепкое государственное тело не могут и скоро подчиняются его влиянию, его господству; потрясти, разрушить, овладеть они могут государствами только дряхлыми, отжившими или, наоборот, могут подчинить себе народы, находящиеся в младенческом состоянии, не успевшиепривесть в связь свои части, сложиться в крепкий организм. Следовательно, если кочевники господствовали в конце первой половины IX века над оседлым народонаселением восточной равнины, то мы прямо заключаем, что последнее было слабо или от дряхлости, или от младенчества. Летописец указывает нам вторую причину: оседлое народонаселение жило еще в первичных формах быта, жило разрозненно, не успев выработать порядка и государственной связи. Таким образом, одно известие летописца о господстве хозар над славянами поверяется, объясняется и дополняется другими - о разрозненном быте восточных славян.

    Ясно и точно летописец определяет быт оседлого славянского народонаселения восточной равнины: "жил каждый со своим родом и на своих местах, владея каждый родом своим". Человек, существо общественное, не может жить без общества, без связи с другими людьми, и первым союзом является кровный, или родовой. Семья крепка братством младших членов ее и естественным, необходимым подчинением их отцу. Отец умирает; дети не хотят признать не только совершенного исчезновения его, не хотят признать и отчуждения, удаления его от интересов потомства при новых бестелесных условиях быта. Покойный является божеством, покровителем своего потомства; ему предлагаются покормы, или жертвы,- он продолжает считаться хозяином жилища: избавился человек от беды, получил удачу - все это с ним случилось благодаря заступничеству, помощи покойного отца, предков вообще. Стремление восстановить связь с покойным отцом и вообще с предками, дедами, восстановить возможность пользоваться их советами, указаниями в важных случаях жизни вело к обычаю, столь распространенному в древности,- к обычаю вызывания умерших, некромантии. Но все эти стремления поддержать связь с умершим главой семьи не могли достигать цели - видимого, действительного поддержания кровного союза, и общественный инстинкт внушает средство: старший брат получает значение отца для младших, союз удерживается, ибо старший брат "в отца место"[1], как отец, все остается по-старому. Род умножается, но союз держится, многочисленный род все представляет одну семью, в которой старший в роде, старший брат, какой бы то ни было степени, дядя занимает место отца, сохраняет сожитие членов в одном месте, общие занятия, общее владение.

    Говорят, что родовой быт может сохраняться только у народов кочевых. Но это мнение основано на одностороннем взгляде. Как вообще в истории надобно наблюдать крайнюю осторожность относительно решительных утверждений, так прежде всего относительно разных разграничении по времени. В истории, как в естественных науках, только самые внимательные и точные, микроскопические наблюдения всей обстановки явления в разные времена и в разных местностях могут освобождать от неверных выводов относительно общих законов наблюдаемой жизни. Для того чтобы оседлость могла разлагающим образом действовать на родовой быт, необходимо, чтобы были условия, вызывающие представление об отдельной земельной собственности, ибо родовой быт необходимо связан с общим землевладением. Но когда может возникнуть такое представление, обнаружиться стремление к отдельной земельной собственности, к отдельной хозяйственной деятельности? Этому необходимо должны предшествовать особые явления, содействующие развитию личности, личных способностей, разделению занятий,- одним словом, развитию. Таково: появление дружины, общества, основанного на ином начале, чем кровный, или родовой, союз, на начале соглашения; появление городов, промыслов, торговли; умножение движимого имущества, денег; возвышение ценности земли; через умножение денег увеличение числа работ, посредством которых можно обрабатывать большие участки земли, приобретаемой в собственность. Но если народ при переходе от кочевого быта к оседлости поселяется в обширной стране, на которой свободно разбрасывается, то родовой быт не только получает все условия для своей поддержки, но должен необходимо возникнуть и укрепиться, если бы даже прежде этот быт и разлагался при каких-либо менее благоприятных для себя условиях. Большое расстояние, в каком отдельные семьи поселились друг от друга, условливает их отдельность и самостоятельность, причем каждая должна удовлетворять одна своим потребностям, из которых главные - пропитание и защита. Удовлетворение обеим этим потребностям требует, чтобы по смерти отца братья поддерживали союз, не разделялись, для чего и служит родовая форма, единство рода, при управлении старшего, при общем землевладении и при общей защите и родовой мести. Чем многочисленнее род, тем потребность защиты легче удовлетворяется: всякий побоится напасть на человека, за которого будет много мстителей. Понятно, что, чем обширнее страна, чем малочисленное разбросанное по ней народонаселение, тем развитие, разлагающее родовую форму быта, медленнее, тем родовой быт держится упорнее, тем он вековечнее, ибо действительно надо пройти многим и многим векам, чтобы условия, разлагающие родовой быт, появились и усилились. Появится дружина, появятся кое-где города в смысле торговых, промышленных и административных центров, образуется государство, а родовой быт при благоприятных для себя условиях, именно при обширности страны, при разбросанности малочисленного народонаселения, при земледельческом характере государства, остается долго и долго в силе. Историку долго приходится встречаться с ним, постоянно считаться с родовыми явлениями, если не хочет упорно зажмурить глаза, если хочет, по гибельной в науке привычке, не основываться на наблюдениях сравнительной жизни народов, а все размерять и разлиновывать по заранее принятой теории, полагать для форм народной жизни резкие границы, как, например: кочевой народ живет в родовых формах быта, когда усаживается на одном месте, живет в общинных формах; или родовой быт должен быть отнесен к доисторическим временам, на памяти истории является уже общинный быт, тогда как, чтобы недалеко ходить, у нас в России теперь, после тысячелетнего государственного существования, встречаются еще явления, напоминающие девятый и десятый века. Правильными могут быть здесь выражения: при переходе народа из кочевого быта в оседлый, при известных обстоятельствах, может начаться ослабление родового быта; при появлении дружины, образовании городов в полном смысле слова, при основании государства может и должно начаться ослабление родового быта и замена его общинным; но пойдет ли упомянутое ослабление скоро или медленно - это будет зависеть от особых обстоятельств народной жизни. Родовой быт есть быт сельский; в городах, принимаемых в нашем смысле, он невозможен, ибо здесь постоянный прилив и отлив народонаселения, постоянные столкновения чужих людей, вступающих друг с другом в соглашения, в искусственные связи; здесь постоянное выделение личности по способностям, которым дается простор. Большое количество городов на сравнительно малом пространстве дает стране, государству особый характер, который не остается без быстрого влияния и на сельский быт. Этот быт необходимо приравнивается к быту городскому, и, таким образом, в стране гражданственной, цивилизованной, с сильным развитием промышленным и торговым, с многочисленным народонаселением на сравнительно небольшом пространстве, при удобных путях сообщения, при быстроте движения родовой быт исчезает, и разве только где-нибудь в захолустье отыщутся его остатки - общее землевладение с сохранившеюся памятью, что эти люди, владеющие сообща землей, происходят от одного родоначальника. Так в Западной Европе, городской Европе; но на востоке ее, в странах славянских, в государствах до сих пор земледельческих по преимуществу, там мы до сих пор встречаемся с родовым бытом, с целыми селами, состоящими из одного рода, встречаемсяс необходимыми условиями родового быта, с общим землевладением. Родовой быт со своим необходимым спутником - общим землевладением предполагает необходимо экономическую и общую неразвитость, постоянное пребывание на одной ступени, разобщение, отсутствие столкновения с другими формами жизни, возбуждающего движение, желание перемены, предполагает равенство, равенство бедности. Как скоро это равенство нарушается вследствие появления людей, выдающихся по своим способностям и средствам, более чутких к явлениям, происходящим вне их узкой сферы,- людей, более потому доступных желанию перемены, так является выход из родового быта и общего землевладения; развивающаяся личность в своей более широкой и свободной деятельности не хочет стесняться ни тем, ни другим. Таким образом, в результате исторического наблюдения над ходом европейской цивилизации выходит, что родовой быт и общее землевладение несовместимы с развитием, с цивилизацией. Но теперь, когда результаты экономического развития ужаснули мыслящих людей чудовищем пролетариата, внимание естественно обратилось к явлению доброго старого-престарого времени, обещающему противоядие настоящему злу; с особенным вниманием и на Западе обратились к изучению родового быта и, главное, остатка его - общего землевладения. К каким практическим результатам придет экономическая наука вследствие этого изучения, мы не знаем. Ученый, потрудившийся над собранием известий о родовом быте, говорит: "По мере того как движется то, что мы привыкли называть цивилизацией, чувства и связи семейные ослабевают и меньше имеют влияния на действия людей. Этот факт так общ, что можно в нем видеть закона общественного развития. Теперь личность затеряна среди народа. Религия, эта могущественная связь душ, потеряла большую часть своего братскогодействия, и семья, сильно потрясенная, представляет только организацию наследства. Человек - существо общественное, и, как нарочно, уничтожили или ослабили учреждения, где общественность воплощалась и давала твердое основание государству"[2]. Но возможно ли восстановить эти учреждения без восстановления "могущественной связи душ"? Мы думаем, что при сохранении этого зиждительного духовного начала все формы были бы хороши, ибо "дух есть иже живить, плоть ничтоже пользуеть". Как бы то ни было, для историка важно то, что потрясена вера в безусловный прогресс; что поникло знамя, с которым носились так долго и с таким торжеством,- знамя, на котором было написано, что золотой век впереди, а не назади, ибо теперь провозглашают, что золотой век был именно назади, когда господствовал родовой быт с его условиями. Вследствие потрясения веры в безусловный прогресс естественно должно произойти обращение к более серьезному и трезвому изучению законов развития общественных организмов. Что же касается нашей ближайшей цели, то поднятие вопроса о родовом быте западными учеными, внимательное изучение его и его остатков повсюду, внимательное изучение известий о нем в исторических и юридических памятниках, разумеется, не может не подать помощи нам в наших исследованиях об этом столь важном в нашей истории явлении, расширяя средства сравнения, а следовательно, и уяснения.

    Мы не знаем славян в кочевом быту, ибо предположения, что известные кочевники, обитавшие в Восточной Европе, были славяне, остаются предположениями только. Мы знаем славян оседлыми и живущими в форме родового союза, в той самой форме, в какой многие из их потомков живут и теперь. Когда в последнее время задан был во многих южнославянских местностях вопрос: все ли задругары (живущие в союзе, известном под именем задруги) свои по крови или нет? - то отовсюду был получен один ответ: все задругары свои между собой по крови; принимают чужого в том случае, когда он женится в задруге; все родня и находятся в тесном и любовном союзе; а когда это любовное отношение исчезает, то делятся. Задругары свои между собой по крови во втором, третьем, четвертом и пятом коленах. Употребительно усыновление. Случается, что сестра-вдова возвратится к своим и живет с детьми в задруге; дети, и выросши, остаются в той же задруге. Если случится, что часть членов задруги, отделившись от своих родных, примкнет к совершенно чужой задруге, то согласие между ними не бывает продолжительно: начинаются ссоры, и они разделяются. Наконец, если в какой-нибудь куче, или задруге, перемрут почти все, то принимают чужих людей, обыкновенно же все задругары родня между собой, кроме прислуги[3].

    Когда внимательно всмотрелись в общины Индии, то нашли, что это союзы родственников, естественно и усыновление нисходящих от известного праотца и владеющих землей сообща; нашли, что индейское народонаселение есть совокупность естественных родовых групп, а не смешанная толпа, как, например, в Англии[4], и, таким образом, проведена связь между известиями о настоящем быте сельского народонаселения в Индии и между древнейшим свидетельством об этом быте, свидетельством Неарха, сохранившимся у Страбона, что индейцы живут отдельными родами, которые сообща обрабатывают землю[5]. Но возвратимся к Европе. Здесь мы не будем толковать о греческих и римских родах (????? ? gens): это слишком отдаленно; мы ограничимся указанием на горных шотландцев, у которых клан считает себя большим семейством, где все члены соединены кровной связью. В Валлисе считают 18 степеней родства: широкая родственность (cousinerie) бретонцев вошла в пословицу; она простирается до бесконечности в Нижней Бретани; 15 августа, день, когда все жители прихода собираются вместе, называется братчиной, праздником родни (la f?te des cousins). В других местах Франции путешественники конца XVIII века указывают роды или большие семьи, живущие вместе, с нераздельным хозяйством относительно недвижимости, под властью общего родоначальника, и много свидетельств, что прежде такая форма сельского быта была повсеместна во Франции[6]. В швейцарском кантоне Аппенцелле существует деление народонаселения на группы, в которых исследователи основательно видят родовое происхождение, сравнивая их с кельтическим кланом и с римскою gens; но что всего любопытнее - эти группы сохранили название родов (Rhoden) [7].

    Итак, родовой быт есть явление, общее многим временам, странам и народам, и, как явление первоначальное, простое, представляет всюду черты поразительного сходства. Это явление вовсе не доисторическое. Мы в своей разработке русской истории должны были постоянно считаться с ним: действуя в нашей древней истории в самых выпуклых отношениях, оно провожает нас и в XVIII век. И вот, в последнее время западные ученые, начавшие свои работы совершенно самостоятельно, с другого конца, приходят к нам на помощь, повторяя те же выводы. "С той минуты,- говорит Мэн,- как родовой союз окончательно утверждается в определенной стране, земля становится базисом общества на место кровной связи. Но изменение происходит чрезвычайно медленно и идет чрез всю историю народа"[8]. Мы употребляем название родового быта на основании известий летописца: "Жил каждый с родом своим, на своем месте, владел родом своим". Здесь летописец прямо говорит о родоначальнике, представителе рода, как в последующих актах перечисляются люди "с братьями и племянниками", то есть опять берутся только одни представители родов. Понятно, что когда родовой быт господствовал, то, как для явления общего, для него не выработались ни особое название, ни известные определения отношений между его членами; явление получает особое имя и определения, когда перестает быть господствующим, сталкивается с другими и должно отличиться от них, определиться. Так, древнейшее определение, описание родового быта у славян мы встречаем в старой чешской песне по поводу столкновения этого быта с другим новым, который являлся чужим. Так и теперь у южных славян во многих местностях форма быта целым родом, как форма общая, не имеет особого названия, а есть оно для явления исключительного, для отдельного, одинокого хозяйства (inokostina). Но в других местностях являются уже различные названия для родовой формы быта, и здесь любопытно следить за постепенной сменой представлений; простейшее представление выражается словами: большая куча (жилище) - для рода и малая куча - для отдельной семьи; далее является уже более точное определение двух форм быта: нераздельная куча - для рода и отдельная куча - для семьи; здесь определяется, описывается внешнее отношение между ними и вместе происхождение второй формы. Наконец, в родовой форме обращается внимание на внутреннюю, существенную сторону дела, на союз, и это выражается в названиях: братство, дружество, задруга, скупчина, кучна, дружина. Название "братство" для родовой формы быта, как видно, употреблялось и у нас, что показывают слова: братство, братовщина, братчина - для обозначения общих складчинных пиров или столов, которые всегда и везде были остатками и напоминаниями о прежнем действительном братстве, родовой связи населения. Обедают и ужинают вместе, хотя бы семья была так велика, что длены ее должны были жить в разных избах[9]. Из XIV и XV века имеем свидетельства, что братья, владевшие нераздельно земельной собственностью, назывались братениками или сябрами. Последнее слово любопытно: в нем нельзя не узнать слова "сербы", которое Шафарик основательно видит в греческом слове споры, как Прокопий называет славян[10].

    На вопрос, по скольку бывает в родовом союзе членов из разных югославянских местностей, был дан ответ, что их бывает от 10 до 60, средним же числом можно положить от 25 до 30 душ. Возможность такого большого количества членов при настоящих обстоятельствах, вообще неблагоприятных для родового быта, заставляет нас предполагать, что в старину, при сильнейших побуждениях, при отсутствии безопасности вне больших родовых союзов, число членов этих союзов должно было быть гораздо больше; родовая связь должна была сохраняться между множеством семей. Связь эта сохранялась единым родоначальником, который был для всех "в отца место". На вопрос о назначении главы родового союза в настоящее время у южных славян были получены ответы, что таким главой обыкновенно бывает старый человек, но может быть и младший, если имеет больше способностей к управлению; обыкновенно он бывает женатый, но если между женатыми нет способного, то может быть холостой или вдовец. Холостой молодой редко бывает старшиной. "Младший должен слушаться, старший приказывать; где старшего не слушают, там Бог не помогает; у старого голова, у молодого телесная сила". Из некоторых местностей были даны ответы: члены задруги не избирают старейшины, но старший из них летами становится кучным старшиной. Из одной местности доставлено было сведение о том, как именно бывает при назначении нового старшины по смерти старшего. В присутствии всей "кучной челяди" самый старший в роде начинает говорить: "Братья и дети! Остались мы без главы; давайте по-братски договоримся, кого назначить на его место". Следующий за ним по старшинству отвечает ему: "Не надобно никакого договора, нечего новый закон на старой земле навязывать: старшинство твое, владей и управляй!" Имеем право предположить, что так водилось с незапамятных пор в родовых союзах; старшинство физическое давало неоспоримое право владеть и управлять родом; исключение делалось в случае крайности, когда старший являлся очевидно неспособным: тогда должны были происходить выборы, выбирали младшего, но способного. Но к подобным выборам должны были, разумеется, приступать неохотно, ибо нарушали священный обычай, старой земле навязывали новый закон; потом прийти к соглашению было не всегда легко, и это вело к смутам, как мы хорошо знаем из истории родовых отношений русских князей. Так было не у одних славян. Мэн приводит свидетельство Спенсера, что у всех ирландцев по смерти вождя все собираются в назначенное место для выбора нового и большей частью выбирают не старшего сына и не кого-либо из сыновей умершего вождя, но старшего в роде и достойнейшего - обыкновенно родного или двоюродного брата умершего. В недалеком роде старшинство переходит к старшему сыну умершего главы рода; но его назначение зависит от выборов братства - он может быть отстранен, и в таком случае выбор обыкновенно падает на брата умершего старшины предпочтительно пред племянником[11]. Таким образом. здесь мы видим борьбу двух представлений - о праве племянников от старшего брата и праве дядей, и род дает преимущество последнему представлению, именно как более способному охранять единство рода, ибо первое представление необходимо приводит к выделу из рода привилегированной семьи, которой род должен постоянно подчиняться.

    Борьба этих представлений, подробное описание которой мы имеем в наших летописных известиях об отношениях князей Рюрикова дома,- борьба этих представлений происходит мирно, когда родовые союзы существуют в государстве, обязанном блюсти за мирным разрешением всяких столкновений; но, разумеется, эти столкновения не могли всегда и даже часто разрешаться мирно в те отдаленные времена, когда роды жили отдельно, самостоятельно. Та же история родовых отношений между нашими князьями Рюриковичами показывает нам, что происходит, когда главы рода в этих спорах не имеют над собою никакой сдерживающей власти и расправляются сами собою. Такое же явление, то есть усобицу, мы должны предположить и между отдельно живущими родами. Самый легкий исход усобицы - это удаление недовольного меньшинства на другие жилища, выдел из рода. Такой выдел в государстве не может иметь дальнейших последствий; но при несуществовании государства, при независимости родов он может вести к продолжению усобицы и к ее ожесточению. Этим объясняется известие летописца о войне между родами, хотя эти войны, разумеется, могли вестись между родами, имеющими самую отдаленную связь общего происхождения, по соседским столкновениям.

    Эти войны, не говоря уже о нашествиях хищных орд и опасности от диких зверей, должны были заставить родовые союзы ограждать, укреплять свои жилища, жить в городах. Отсюда у нас до сих пор сохранилось такое значительное количество остатков старинных укреплений, или так называемых городищ. Жили ли все члены рода в таком городе, или некоторые семьи выселялись поодаль, сохраняя между собою родовую связь, город, или огороженное, укрепленное жилище рода, не мог иметь никакого влияния на дальнейшее развитие, на появление дружины как постоянного отряда, назначенного для охранения города и живущего всегда в городе около главы или вождя рода. Юрод рубили для безопасности рода, и все родичи в случае опасности должны были защищать свое жилище, свой город. Если мы и предположим, что некоторые семьи для хозяйственных или для каких бы то ни было удобств жили и вне города, то при вести об опасности они сбегались в город и все принимали участие в его защите; так было и в государственное время, в XVII веке, когда при вести о приближении неприятеля народонаселение уезда сбегалось в город. Предположение образования дружины из постоянных гарнизонов или застав в городах слишком отзывается новым временем, не соответствует первоначальной простоте отношений, поднимает дело на ходули. При исследованиях подобного рода необходима чрезвычайная осторожность и точность. Если мы смотрим на первоначальный город, как на огороженное, укрепленное жилище отдельного рода, то должны отрешиться от представления позднейшего города, как жилища дружины, ремесленных и торговых людей и проч. Незначительная обширность наших городищ должна помогать ученой осторожности, сдерживать фантазию исследователя. Изменения в быте могли происходить от других причин, которых отвергать нельзя: при войнах между родами, если один род осиливал другой и тот почему-либо не мог уйти далеко для избавления себя от насилий торжествующего рода и подчинялся ему, то это подчинение естественно вело к осложнению отношений; между воинственными шотландцами целые кланы были порабощены другими. В начале ирландской истории мы видим различие между свободными и подчиненными родами.

    С другой стороны, исследователь не может пропустить явления, встречающегося чрезвычайно рано в человеческих обществах,- это именно закладничества или захребетничества. Один человек или даже с семьей, по причинам физическим или по другим каким-нибудь, волей или неволей лишился рода, оставил его, лишился его покровительства, стал беззащитным, стал сиротою - положение страшное в первоначальные времена человеческих обществ; у него нет средств к поддержанию своей жизни трудом одиночным, всякий может его обидеть, убить безнаказанно, ибо некому за него отомстить. Он должен примкнуть к чужому роду, от него получить средство к жизни и безопасности; но, как чужой, он не может быть принят на правах родича, он должен стать в зависимое положение. Степень зависимости определяется разными обстоятельствами и условиями: он может быть принят как простой работник, холоп, раб или как сосед, подсоседник, с большей или меньшей степенью зависимости. Участие главы рода в приеме этих чужих людей и его отношения к ним имеют важное значение. Для всех остальных родичей он старший, в отца место, а для чужих он начальник, не отец-господин, а хозяин, господарь, государь. Родоначальники в Ирландии располагали незанятою землей: здесь они имели своих закладчиков или захребетников (fuidhirs), изгнанников из других племен, прибегших под их покровительство и связанных с новым родом только зависимостью от вождя. Ирландский владыка рода окружен зависящими от него людьми. Так как в прежние времена важность заключалась не в земле, которой много, а в средствах к ее обработке, то сирота обращался к главе рода с просьбой дать ему известное количество скота; принимая скот, свободный ирландец становился захребетником, вассалом с известными обязанностями[12].

    Вот явления, которые, по их естественности и необходимости, мы не можем отрицать нигде при господстве родового быта, объясняя, как могли составиться большие роды и племена под властью одной фамилии, утвердившей эту власть мало-помалу посредством людей подчиненных или зависимых. С течением времени таким способом образуются целые народы. Но наш древнейший источник указывает не такое происхождение русского народа. В следующей главе рассмотрим его известия.

    В предыдущей главе на основании сравнительного изучения первоначального быта племен мы старались уяснить краткие известия нашего летописца о быте восточных славян до основания Русского государства. Теперь, когда мы приступаем к известиям летописца об этом основании, могут нас спросить: заручились ли мы убеждением в верности его известий; первые известия летописца о призвании варяго-русских князей из-за моря в некоторых сочинениях называются "баснею". Следовательно, необходимо прежде всего сказать несколько слов об этой басне.

    Разумеется, здесь представляется первый вопрос: откуда эта басня взялась? Конечно, люди, считающие рассказ летописца о начале Русской земли басней, глубоко сожалеют о самих себе: историей какого бедного, жалкого народа должны они заниматься,- народа, который потерял совершенно память о своем происхождении и допустил толпу составителей, переписчиков хроник навязать себе басню о своем происхождении! Был сильный народ, который образовал большое государство; но в одно прекрасное утро у народа, у его грамотных людей, у его вельмож и князей каким-то чудом отшибло память: вдруг позабыли о предках князей, о тех знаменитых вождях народных, которые первые положили основание единству и силе народа; позабыли их имена, преемство, дела - позабыли все, и вот вследствие такого забвения какой-то грамотей сочинил басню, что киевские князья происходят от новгородского владельца, не славянина родом, а вызванного из-за моря, из чужого народа. Любопытно было бы исследовать, когда, в каком месте происходил тот знаменитый съезд летописцев и переписчиков, на котором было постановлено начинать каждый список летописи этой басней. Здесь дело идет не об отдаленной древности, когда события и лица представляются в мифическом тумане; басня представляет времена относительно недавние, представляет простых смертных, о которых коротко, сухо рассказывает самые простые дела: строят городки, плывут вниз по большой реке, облагают данью разбросанные племена и т. п. Летописец рассказывает, что знавал старика, который помнил крещение Руси; старик был молод при Владимире Св., а Владимир был правнук первого князя басни, Рюрика, призванного из-за границы. Правнук и его современники должны были знать о прадеде, откуда он пришел, где княжил; знал об этом старик, знал от старика летописец, который в начале своего рассказа поместил известие о призвании Рюрика из-за моря в Новгород. Нет, говорят, это басня; предки русских князей никогда не были призваны с севера, из-за моря; они жили на юге, в Киеве, были князьями славянского племени роксолан. Как же их звали, как они усилились, где об этом говорится, в какой летописи, в каком памятнике? Нигде об этом ни слова; впрочем, все это было в первоначальных списках летописи, но потом уничтожено, и вставлена басня о призвании варяго-руссов. Чародейство! Но послушаем, откуда взялась басня.

    "Известно, что средневековые летописцы любили приписывать своим народам какое-нибудь отдаленное происхождение, и притом льстящее народному самолюбию. Например, франки выводили себя от энеевых троян, бургунды - от римлян и т. п. Но самым обычным приемом было выводить народы из Скандинавии. Так, Иорданд производил готов из Скандинавии и называл эту страну vagina gentium. Павел Диакон производит оттуда же лонгобардов. Видукинд сообщает мнение, которое оттуда же выводит саксов. Очевидно, происхождение из далекого полумифического острова Скандии приобрело особый почет, сделалось признаком какого-то благородства. Этот столь распространенный обычай выводить своих предков из Скандинавии, по всей вероятности, отразился и в нашем летописном предании о выходе оттуда варяжской Руси". Но выход известных народов из Скандинавии основывается на народном предании, и во сколько верно или не верно это предание - это еще вопрос, а главное - ниоткуда не видно, чтобы этот выход из Скандинавии считался почетным. Сам автор, решившийся выступить с таким объяснением, не был смел до конца, стал выражаться очень неопределенно, следовательно, ни для кого не убедительно: "какого-то благородства, по всей вероятности". Вероятность превращается в полную невероятность, когда обратим внимание, что из Скандинавии производят себя только германские народы; а с какой стати славянскому народу считать почетным происхождение из Скандинавии? Если бы наш автор доказал, что в IX веке Скандинавия пользовалась таким почетом у славян, то мы бы попросили его признать верным известие о призвании, ибо представлению всего естественнее было перейти в факт. Но доказательств этому для IX века нет; в XI - Скандинавия по своему состоянию не могла иметь никакого почета на Руси, а позднее сочинение басни невозможно именно в Новгороде вследствие начавшейся сильной борьбы с Швецией; не современник ли Александра Невского проникался таким уважением к Скандинавии? Другое дело производить себя от римлян, владык вселенной, или от троян, в которых благодаря Виргилию видели предков тех же римлян; и у нас производили московских царей от Августа Кесаря.

    Рассуждают: "Свой настоящий вид она (басня) получила не ранее второй половины XII или первой XIII века, то есть не ранее той эпохи, когда Новгород достигает значительного развития своих сил. Это было время живых, деятельных сношений с Ганзою, то есть с германскими и скандинавскими побережьями Балтийского моря. С XIII века по преимуществу сюда устремлено было внимание Северной Руси, и только с этой стороны свободно достигал до нас свет европейской цивилизации. Между тем Южная Русь была разорена и подавлена тучею азиатских варваров. Уже с появлением половцев русские постепенно были оттесняемы от прибрежьев Черного моря, и торговые сношения с Византией все более и более затруднялись. А когда нагрянула татарская орда, эти сношения прекратились. Нить преданий о связях Руси с Черным морем порвалась; между прочим, заглохли и самые воспоминания о русских походах на Каспийское море, и мы ничего не знали бы о них, если бы не известие арабов. Предание о трех братьях - Кии, Щеке и Хориве - есть не что иное, как та же попытка ответить на вопрос, откуда пошло Русское государство. Эта попытка, конечно, южнорусского, киевского происхождения. Киевское предание не знает пришлых князей; оно говорит только о своих, туземных, и связывает их память с Византией и с болгарами дунайскими. Это предание оттеснили на задний план и не дали ему ходу списатели, которые на передний план выдвинули легенду о призвании варяжских князей".

    Относительно этого рассуждения заметим сначала, что живые сношения Новгорода с Ганзой - дело известное; но каким образом ганзейская торговля могла повести к тому, что в списки русской летописи внесено сказание о признании первых князей из варягов,- для объяснения этого подождем нового обширного рассуждения, а до тех пор подобным выводам нельзя дать места в серьезных ученых сочинениях. Пусть нам укажут, как немецкий купец отыскал предание о Рюрике или сочинил его и силой своего немецкого авторитета, а может быть, обещаниемвыгодной торговой сделки заставил новгородских купцов принять это предание, а купцы заставили описателей внести его в списки летописей, зачеркнувши находившиеся там прежде известия. Но любопытнее всего выражение, что "с XIII века на германское и скандинавское побережье преимущественно устремлено было внимание Северной Руси". Где на это доказательства? Как будто не известно, на что с XIII века обращено было внимание Северной Руси. Как будто не известно, как северные летописцы не благоволят к новгородцам, а этих летописцев заставляют рабски заимствовать из новгородских летописей известие о признании князя из-за моря! Далее говорится, что вследствие нашествий кочевых народов нить преданий о связях Руси с Черным морем порвалась, и это содействовало заменению в летописях южнорусских преданий новгородской басней позднейшей ганзейской работы. Но это можно было бы допустить только тогда, когда бы мы имели дело с сочинителями историй, а не со описателями, которые считали религиозным подвигом переписать летопись со всевозможной точностью, вставляли, как умели, лишние известия из других списков, хотя и противоречивые, но не вычеркивали одних и не заменяли их другими. И как будто какой-нибудь Лаврентий Мних мог иметь яснейшее представление о Балтийском, чем о Черном, море и потому предпочел новую новгородскую сказку о призвании первых князей из-за Балтийского моря известиям старых летописей о туземном их происхождении! В таком случае, зачем же переписывались события отдаленного Приднестровья, отношения венгерские и польские; зачем сохраняли известия о походах на Тмутаракань, Херсон, на ясов и касогов: ведь нить преданий здесь порвалась! Сам автор приведенного рассуждения говорит, что сказание о призвании князей из-за Балтийского моря есть позднейшее новгородское сочинение: значит, до XIII века существовали летописи, в которых вначале находилось известие о туземном происхождении князей; но в таком случае это уже было освященное предание; как же тепе