Страхов Николай Николаевич - Два письма Н. Косицы

и публицистическ³я статьи? Тогда бы мы давно знали его убѣжден³я, никто бы не былъ сбитъ съ толку и никакой тѣни на его имени не легло бы, а, напротивъ, слава его была бы столь же чиста и безупречна, какъ слава Писарева и многихъ другихъ.

   Между тѣмъ г. Тургеневъ упорствуетъ и, несмотря на ясное заявлен³е своихъ убѣжден³й, въ противность сознан³ю, что онъ принесъ вредъ русскому обществу, въ противность тому, что самъ же уличилъ себя въ глубочайшей винѣ - въ равнодуш³и къ общественнымъ интересамъ, продолжаетъ настаивать, что онъ правъ, что можетъ считать себя не только невиннымъ, а даже полезнымъ писателемъ. Обративъ вниман³е на эти оправдан³я, и мы, какъ я надѣюсь, найдемъ въ нихъ точку опоры для разрѣшен³я странныхъ противорѣч³й, опутавшихъ собою нашего славнаго соотечественника.

   "Господа критики",- пишетъ онъ,- "вообще не совсѣмъ вѣрно представляютъ себѣ то, что происходитъ въ душѣ автора, то, въ чемъ именно состоятъ его радости и горести, его стремлен³я, удачи и неудачи. Они, напримѣръ, и не подозрѣваютъ того наслажден³я, о которомъ упоминаетъ Гоголь и которое состоитъ въ казнен³и самого себя, своихъ недостатковъ въ изображаемыхъ вымышленныхъ лицахъ; они вполнѣ убѣждены, что авторъ только и дѣлаетъ, что проводитъ свои идеи; не хотятъ вѣрить, что точно и сильно воспроизвести истину, реальность жизни, есть высочайшее счастье для литератора, даже если эта истина не совпадаетъ съ его собственными симпат³ями" (стр. XCIII).

   "Я прежде всего хотѣлъ быть искреннимъ и правдивымъ" (тамъ же).

   "Совѣсть не упрекала меня: я хорошо зналъ, что я честно отнесся къ выведенному мною типу; я слишкомъ уважалъ призван³е художника, литератора, чтобы покривить душою въ такомъ дѣлѣ" (стр. XCII).

   Не правда ли, милостивый государь, что это другого рода рѣчи, которыя весьма пр³ятно слушать? Итакъ, есть нѣчто, что должно для поэта стоять выше его личныхъ симпат³й, выше всякаго желан³я провести ту или другую любимую идею. Это нѣчто, этотъ высш³й авторитетъ, передъ которымъ все другое ничтожно, есть истина, поэтическая правда, есть та реальность жизни, противъ которой никогда не долженъ кривить душою художникъ. Художникъ. слѣдовательно, признаетъ для себя руководствомъ нѣчто непонятное и таинственное, независимое отъ его идей и убѣжден³й, превышающее его разумъ, его частныя соображен³я, нѣчто абсолютное, не нуждающееся ни въ какихъ оправдан³яхъ, не пользу, не наслажден³е, не патр³отизмъ, не общественное мнѣн³е и т. п., а правду, благоговѣйное проникан³е въ то, чѣмъ и какъ обнаруживаетъ себя жизнь. Этотъ авторитетъ, широк³й и неуловимый для не художническаго смысла, очевидно, освобождаетъ художника отъ всѣхъ другихъ авторитетовъ, даетъ ему полнѣйшую независимость отъ нихъ.

   Въ такомъ смыслѣ, конечно, слѣдуетъ донимать и тѣ немног³я, но краснорѣчивыя слова г. Тургенева, въ которыхъ онъ, нѣсколько далѣе, ратуетъ за художническую свободу. "Нигдѣ", говоритъ, онъ, "такъ свобода не нужна, какъ въ дѣлѣ художества, поэз³и". "Можетъ ли человѣкъ схватывать, уловлять то, что его окружаетъ, если онъ связанъ внутри себя? Пушкинъ это глубоко, чувствовалъ; недаромъ въ своемъ безсмертномъ сонетѣ, въ этомъ сонетѣ, который каждый начинающ³й писатель долженъ вытвердить наизусть и помнить какъ заповѣдь - онъ сказалъ:

  

         "Дорогою свободной

   Иди, куда влечетъ тебя свободный умъ..."

  

   "Безъ свободы въ обширнѣйшемъ смыслѣ,- въ отношен³и къ самому себѣ, къ своимъ предвзятымъ идеямъ и системамъ, даже къ своему народу, къ своей истор³и,- немыслимъ истинный художникъ" (стр. ХС²Х и С).

   Вотъ, милостивый государь, прекрасныя оправдан³я! Вотъ ссылка на права поэта самыя священныя, самыя непререкаемыя! И никакихъ другихъ ссылокъ, никакихъ другихъ оправдан³й намъ не нужно! Если поэтъ правъ передъ лицомъ поэз³и, то онъ правъ передъ всѣмъ, что есть хорошаго и высокаго на свѣтѣ; зачѣмъ же было пускаться въ унизительныя объяснен³я своей благонамѣренности относительно нигилизма? Зачѣмъ было толковать о своихъ идеяхъ и симпат³яхъ, когда поэтъ, по собственнымъ словамъ Тургенева, долженъ отрѣшаться отъ своихъ симпат³й и остерегаться всякаго проведен³я идеи.

   Кажется мнѣ, что теперь дѣло начинаетъ нѣсколько уясняться. Поэз³я сыграла злую шутку съ г. Тургеневымъ, заставила его надѣлать вещей, которыхъ онъ самъ не принимаетъ, въ которыхъ готовъ раскаиваться и просить прощен³я. Онъ теперь не знаетъ, что ему дѣлать,- держаться ли за поэз³ю и отказаться отъ своего нигилизма, или же держаться за нигилизмъ и отказаться отъ своей поэз³и. По нелогичности, вполнѣ объясняемой затруднительност³ю столь сложныхъ обстоятельствъ, г. Тургеневъ не усмотрѣлъ неизбѣжности выбрать одно изъ двухъ и, очевидно, волнуемый пламеннымъ желан³емъ оправдаться, ссылается въ одно время и на свой нигилизмъ и на свою поэз³ю. Какое унижен³е для поэз³й!

   Собственно говоря, эти "Литературныя воспоминан³я", красующ³яся во главѣ полнаго собран³я сочинен³й Тургенева, имѣютъ одну главную цѣль - доказать читателямъ, что авторъ есть искренн³й нигилистъ. Поэз³я же, со всѣми ея высокими правами, служитъ только извинен³емъ въ тѣхъ безпокойствахъ и непр³ятностяхъ, которыя г. Тургеневъ надѣлалъ нигилистамъ. Извѣстно, напримѣръ, что лучшее произведен³е нашего автора есть "Дворянское Гнѣздо". Смыслъ этого прекраснаго романа, наиболѣе теплаго, наиболѣе поэтическаго изъ всѣхъ произведен³й г. Тургенева - славянофильск³й. Мы помнимъ, какъ нѣкогда проницательные люди радовались этому повороту въ воззрѣн³яхъ и симпат³яхъ поэта. Но что же оказывается? Г. Тургеневъ объявляетъ нынче, что самъ онъ тутъ нисколько не виноватъ, а виновата одна поэз³я: онъ считаетъ нужнымъ поставить это читателямъ на видъ, чтобы кто-нибудь не подумалъ, что онъ сочувствуетъ тому, что тогда написалъ; словомъ, ради нигилизма онъ отрекается отъ лучшаго создан³я своей поэз³и. "Я,- говоритъ онъ,- коренной, неисправимый западникъ, и нисколько этого не скрывалъ и не скрываю; однако я, несмотря на это, съ особеннымъ удовольств³емъ вывелъ въ лицѣ Паншина (въ "Дворянскомъ Гнѣздѣ") всѣ комическ³я и пошлыя стороны западничества; я заставилъ славянофила Лаврецкаго разбить "его на всѣхъ пунктахъ". "Почему я это сдѣлалъ я, считающ³й славянофильское учен³е ложнымъ и безплоднымъ? "Потому, что въ данномъ случаѣ какимъ именно образомъ, по моимъ понят³ямъ, сложилась жизнь, а я прежде всего хотѣлъ быть искреннимъ и правдивымъ" (стр. XCIII).

   Не грустное ли, не смѣшное ли зрѣлище представляетъ подобное оправдан³е съ точки зрѣн³я нигилизма? Западникъ вдругъ написалъ романъ въ славянофильскомъ духѣ,- и еще оправдывается! Опять повторимъ - не ясный ли это примѣръ того, какъ вредна поэз³я? Два раза, какъ видно изъ словъ самого г. Тургенева, онъ самымъ непростительнымъ образомъ сбиваетъ съ толку своихъ читателей; одинъ разъ онъ расточилъ самую глубокую симпат³ю на славянофила Лаврецкаго, на человѣка, душевное настроен³е котораго должно быть омерзительно для всякаго западника; другой разъ онъ равнодушно и скептически отнесся къ Базарову, къ человѣку, весь строй мысли котораго составляетъ лучш³й цвѣтъ западническаго направлен³я. И послѣ этого онъ думаетъ еще оправдаться! Да пропадай она вся поэз³я со всѣми ея высокими претенз³ями, если она приводитъ къ подобнымъ медвѣжьимъ услугамъ обществу, развит³ю, молодому поколѣн³ю!

   Нѣтъ, милостивый государь, ни въ какомъ случаѣ и никакимъ образомъ не можетъ быть правъ Тургеневъ, если мы станемъ судить его по основан³ямъ, на которыя онъ самъ ссылается. Посмотрите въ самомъ дѣлѣ:

   Онъ виноватъ передъ своими убѣжден³ями, которыя въ Базаровѣ вывелъ на общ³й судъ не какъ ихъ защитникъ и послѣдователь, а какъ дѣло для него чужое, какъ нѣчто сомнительное, дерзкое и дикое.

   Онъ виноватъ передъ читателями, которыхъ дважды сбивалъ съ толку, "Дворянскимъ Гнѣздомъ" и "Отцами и Дѣтьми". Въ послѣднемъ случаѣ онъ успѣлъ отвести глаза даже столь проницательному человѣку, какъ г. Катковъ.

   Онъ виноватъ передъ нашимъ прогрессомъ, такъ какъ способствовалъ тому, что этотъ прогрессъ замедлился и пр³остановился.

   Онъ виноватъ передъ молодымъ поколѣн³емъ, такъ какъ въ "Отцахъ и Дѣтяхъ" выступилъ не его сторонникомъ, а его строгимъ судьею и хладнокровнымъ цѣнителемъ.

   Онъ виноватъ, наконецъ, передъ поэз³ею, такъ какъ въ "Воспоминан³яхъ" не умѣлъ постоять за ея священныя права и сталъ прибѣгать къ другимъ оправдан³ямъ, отрекаться отъ мысли своихъ произведен³й и увѣрять, что онъ больше дорожить своимъ нигилизмомъ, чѣмъ своею поэз³ею.

   Такъ что, милостивый государь, если я не вступлюсь за Тургенева противъ него самого, если я не покажу это истинныхъ заслугъ, то слава его, какъ мнѣ кажется, будетъ помрачена на вѣки, къ истинному прискорб³ю всѣхъ любителей отечественной литературы. Къ такой защитѣ я, наконецъ, и приступаю. Я полагаю, что о Тургеневѣ можно и необходимо судить съ иныхъ точекъ зрѣн³я, и именно слѣдующимъ образомъ:

   Не своими поэтическими произведен³ями провинился передъ нами г. Тургеневъ, а развѣ всѣмъ тѣмъ, что у него является помимо поэз³и, напримѣръ, тѣми вставочными разсужден³ями, которыми онъ наполнилъ "Дымъ", тѣми "Воспоминан³ями", которыя лежать теперь передъ нами. Впрочемъ, и тутъ - какая вина? Себѣ самому, кажется, г. Тургеневъ повредилъ всего больше. И вездѣ, гдѣ онъ оставался поэтомъ, онъ былъ правъ и чистъ и полезенъ. Итакъ, мы различаемъ Тургенева-мыслителя и Тургенева-художника. Для спасен³я славы одного изъ нашихъ знаменитыхъ писателей нужно твердо держаться этого различ³я; ибо оказывается. что въ одномъ и томъ же человѣкѣ поэтъ и мыслитель могутъ приходить въ крайнее противорѣч³е. Въ настоящемъ случаѣ, какой разумный человѣкъ усумнится, что ради Тургенева-поэта намъ слѣдуетъ пожертвовать Тургеневымъ-мыслителемъ? Поэтъ онъ хорош³й, но мыслитель... не составляющ³й украшен³я нашей литературы. Въ немъ съ удивительной ясностью обнаружилось то явлен³е, что поэз³я даетъ людямъ прозорливость и глубину, далеко превышающ³я силу ихъ разума. И потому, да будетъ поэз³я прославлена во вѣки! Какъ не подивиться въ самомъ дѣлѣ тому, напримѣръ, что сдѣлано Тургеневымъ? Если повѣрить его словамъ, то онъ все время былъ искреннимъ западникомъ; а между тѣмъ, чему онъ послужилъ своими произведен³ями? Онъ безпрестанно казнилъ и развѣнчивалъ западничество. Вслѣдств³е чудесной правдивости, свойственной поэз³и, выходило такъ, что явлен³я, передъ которыми онъ готовъ былъ преклониться, обнаружили въ его произведен³яхъ свою истинную натуру, ту гнилость, которою они были поражены. Такъ случилось съ Базаровымъ. Да и съ однимъ ли Базаровымъ? Что такое всѣ семь томовъ Тургенева, законченные только-что вышедшимъ первымъ томомъ? Это пространный лазаретъ, какъ выразился одинъ изъ моихъ знакомыхъ; это правдивая картина людей, искалѣченныхъ внутреннею духовною болѣзнью. Мы видимъ передъ собою цѣлые ряды лишнихъ людей, Гамлетовъ, Рудиныхь, Базаровыхъ, то есть всевозможныхъ представителей нашего западничества послѣднихъ двадцати лѣтъ. Передъ нами происходитъ длинная комед³я, повѣствующая объ ихъ жалкой участи, о слабости ихъ силъ и несостоятельности во всѣхъ дѣлахъ, начиная отъ любовныхъ. Это унын³е, этотъ внутренн³й разладъ и разрывъ съ окружающимъ м³ромъ, это отсутств³е прочныхъ и ясныхъ основъ жизни - все это болѣзненныя черты, которыми отличались наши западники. И слѣдовательно, всѣми своими произведен³ями г. Тургеневъ достигъ одного результата - изобравилъ наше западничество въ его истинномъ свѣтѣ и, слѣдовательно, казнилъ и развѣнчалъ его. Такова благотворная сила поэз³и!

   Нынѣ г. Тургеневъ удивляется, почему его Базаровъ не нравится молодому поколѣн³ю. Что касается до меня, то я искренно, готовъ радоваться за нашихъ юношей, не нашедшихъ ничего для себя лестнаго въ этомъ изображен³и. Еще бы они были довольны! Кому же не ясно, что, напримѣръ, глупенькая Ѳеничка, или старушка-мать Базарова представляютъ людей въ тысячу разъ болѣе симпатичныхъ, чѣмъ высокоумный Базаровъ? Кому не ясно, что та оторванность отъ жизни, которая отличаетъ героя "Отцовъ и Дѣтей", его отчужден³е отъ всего живого и теплаго, его гордость, самолюб³е, его медицинск³й цинизмъ и матер³ализмъ, наконецъ, тоска и пустота его собственной души - должны были оттолкнуть отъ этой фигуры не только холодную Одинцову, но еще болѣе всякаго не черстваго человѣка? Мнѣ кажется, г. Тургеневъ ошибается въ своемъ чувствѣ къ Базарову; онъ не сочувствуетъ ему, а онъ его боится. Написавши портретъ страшнаго для себя человѣка, г. Тургеневъ теперь никакъ не можетъ понять, почему и тѣ, которыхъ онъ предполагалъ испугать, и тѣ, которымъ онъ надѣялся польстить, находятъ такъ мало страшнаго и величественнаго въ этой фигурѣ. Недоумѣн³е нашего автора можно сравнить съ изумлен³емъ мыши, которая, изображая Геркулеса, придала бы ему черты кошки, и потомъ убѣдилась бы, что это изображен³е ни львовъ не пугаетъ, ни самому Геркулесу нельститъ. Между тѣмъ бѣды бы никакой не было, если бы мышь только никому не сказывала, что она непремѣнно хоѵѣла изобразить могучаго и непобѣдимаго Геркулеса; всѣ любовались бы прекраснымъ портретомъ и дивились бы только мѣткости, съ которою схвачена кощачья физ³оном³я. Это замѣчан³е можно расширить и распространить на всю дѣятельность г. Тургенева. Изображая жизнь нашего образованнаго класса, онъ видѣлъ въ ея волнен³яхъ и представителяхъ нѣчто великое и важное, онъ думалъ, что живетъ въ м³рѣ геройскихъ лицъ и, дѣян³й и изображалъ ихъ съ благоговѣн³емъ и правдивостью. Вдругъ оказывается, что это м³ръ фальшивый, чуждый настоящей здоровой жизни; тѣмъ не менѣе, изображен³я нашего поэта должны быть признаны прекрасными и добросовѣстными, хотя они получаютъ для насъ совершенно не тотъ смыслъ, какой имѣли для него, даютъ намъ иное поучен³е, приводятъ въ инымъ выводамъ.

   Итакъ, вотъ мое заключен³е. Если бы у г. Тургенева не было поэтическаго дара, онъ представилъ бы собою одного изъ самыхъ жалкихъ нигилистовъ. Но по милости небесъ онъ одаренъ былъ зоркостью поэта и потому оказалъ не малыя услуги русскому обществу. Онъ способствовалъ разъяснен³ю и правильной постановкѣ многихъ хаотическихъ и трудноуловимыхъ явлен³й. Правда, что истинный смыслъ этихъ явлен³й остался недоступнымъ для него самого; но для насъ они явились въ живыхъ, яркихъ образахъ, и всяк³й разумѣющ³й можетъ изслѣдовать ихъ дѣйствительную сущность.

   И если въ концѣ концовъ мы откроемъ, что г. Тургеневъ въ сущности скептикъ, что онъ въ томъ м³рѣ, который составлялъ законную область его поэз³и, ни къ чему не могъ отнестись вполнѣ любовно, что, слѣдовательно, чудесная сила поэз³и помимо его воли и разума поднимала его выше этого м³ра, что онъ нигилистъ не потому, что будто-бы любитъ Базарова и раздѣляетъ его убѣжден³я, а потому, что онъ не нажилъ никакихъ убѣжден³й и умѣетъ лишь ко всему относиться отрицательно,- то вы убѣдитесь, что я былъ правъ въ своемъ прошломъ письмѣ, и согласитесь, что въ этой характеристикѣ г. Тургеневъ выходить несравненно лучше, чѣмъ онъ самъ себя рекомендуетъ въ своемъ первомъ тонѣ.

   10 декабря.