Страхов Николай Николаевич - Россия и Европа Н. Я. Данилевского

какой только можно придумать. Сказали, будто авторъ повторяетъ старое, давно извѣстное; воспользовавшись вопросительнымъ заглав³емъ одной главы, свели все содержан³е статьи на то, что авторъ признаетъ гн³ен³е Запада и пророчитъ ему гибель.

   Такимъ образомъ, были упущены изъ виду всѣ тѣ качества, которыя такъ высоко ставятъ это произведен³е. Упущена изъ виду совершенная оригинальность и новость основной мысли; упущена изъ виду та совершенная точность и опредѣленность, съ которою въ статьѣ развивается эта мысль, и въ силу которой авторъ даетъ правильную и отчетливую формулировку многимъ идеямъ, до него высказывавшимся смутно и неправильно; упущена изъ виду, наконецъ, та многосодержательность и всесторонность, съ которою онъ трактуетъ свой предметъ.

   Увы! любезные читатели, какъ ни ярки эти достоинства въ статьѣ, о которой мы говоримъ, мы обнаружили бы самую наивную неопытность, если бы думали, что ихъ тотчасъ же надлежащимъ образомъ оцѣнятъ и поймутъ. Это дѣло трудное и мало кому доступное. Но насъ удивляетъ, что наша рецензенты какъ-будто и не подозрѣваютъ, что подобныя качества вообще могутъ существовать и что ихъ слѣдуетъ цѣнить. Посмотрите на г. П. Щ. Если бы онъ вообще цѣнилъ точность выражен³й, опредѣленность мысли, развѣ онъ сталъ бы такъ наивно настаивать, что все равно сказать: Западъ гн³етъ, или Западъ находится на такой-то опредѣленной точкѣ развит³я? Собственныя мысли нашихъ рецензентовъ такъ смутны, такъ мало имѣютъ опредѣленности, что они ничего подобнаго не могутъ представить и у другихъ и упорно держатся за истертыя фразы, за готовые формулы и ярлыки. Имъ дороги и милы эти ярлыки, потому что безъ нихъ они пропали бы въ путаницѣ собственныхъ понят³й.

   Рутина въ мышлен³и, закоренѣлость въ извѣстныхъ формахъ и оборотахъ мысли, въ самыхъ выражен³яхъ и буквахъ затверженныхъ фразъ,- вотъ конечно самое большое препятств³е для распространен³я новой мысли, для ея надлежащей оцѣнки. Статьѣ г. Данилевскаго, конечно, нельзя было не встрѣтить этого препятств³я, и безъ сомнѣн³я она еще долго будетъ съ нимъ бороться.

   Кто задумывался надъ нашими отношен³ями къ Западу, кто понимаетъ важность этого существеннаго вопроса русской мысли и жизни, тотъ конечно не можетъ пропустить безъ вниман³я усил³й г. Данилевскаго дать новое, болѣе ясное и точное опредѣлен³е этихъ отношен³й. Предметъ величайшей важности. Мы ученики Запада, въ этомъ нѣтъ сомнѣн³я. Но люди, стоящ³е за прогрессъ и всяческое развит³е, страннымъ образомъ не хотятъ и не признаютъ только одного прогресса, одного, самаго важнаго шага въ развит³и: они не хотятъ, чтобы мы когда-нибудь перестали быть учениками; они считаютъ дерзост³ю самую мысль о томъ, чтобы возрастающая сила духа и сознан³я поставила насъ въ возможность выйти, наконецъ, изъ, подъ ферулы учителя, отнестись къ его словамъ свободно и сознательно и зажить собственною, незаимствованною умственною жизнью. Такъ въ школѣ преслѣдуется обидами и насмѣшками ученикъ, рѣшивш³йся имѣть свое мнѣн³е, независимое отъ того, чему учитъ любимый и уважаемый наставникъ. Отсюда взаимное раздражен³е съ обѣихъ сторонъ, преувеличен³е мысли и слова. Несмотря на то, этотъ споръ все-таки составляетъ существеннѣйш³й и важнѣйш³й вопросъ самой школы; ибо все учен³е напрасно. вся школа не имѣетъ смысла, если ученикамъ суждено вѣчно оставаться учениками, если они никогда не дорастутъ до самостоятельности и зрѣлости.

   Собственно говоря, вопросъ о нашей самобытной духовной жизни, о томъ отношен³и, въ которое мы должны поставить себя къ громадному и блистательному авторитету Европы, есть самый существенный изъ всѣхъ нашихъ вопросовъ. Онъ давно былъ поднимаемъ, принималъ различныя формы, постепенно зрѣлъ и раскрывался, и умереть и заглохнуть ему такъ же невозможно, какъ невозможно ребенку перестать расти, хотя этого иногда и желали бы нѣкоторые черезчуръ усердные педагоги. Поэтому для всякаго мыслящаго человѣка должно быть дорого и важно все, что касается вопроса такой огромной важности и очевидной неотлагаемости.

   Что же мы дѣлаемъ? Вотъ является человѣкъ, дающ³й новую, ясную и точную формулировку нашихъ отношен³й къ Европѣ, формулировку, чуждую всякой легкомысленной дерзости, воздающую подобающую честь Европѣ, строго и всесторонне указывающую на коренныя различ³я м³ра славянскаго отъ м³ра романо-германскаго, подводящаго, наконецъ, весь вопросъ подъ его высш³я начала, подъ новый общ³й взглядъ на всем³рную истор³ю, подъ новое учен³е о культурно-историчеркихъ типахъ. Чѣмъ же встрѣчаетъ этотъ трудъ литература? "А, вы говорите, что Западъ гн³етъ; мы знаемъ, все это старое, напрасная эрудиц³я..."

   Изъ чего и слѣдуетъ, что литература наша легкомысленна, невѣжественна, исполнена предразсудковъ и весьма дурно понимаетъ свою собственную истор³ю и свои существенныя задачи.

   А впрочемъ, любезные читатели, чего же другого можно было ожидать? Для разумѣющихъ истинное положен³е дѣлъ мы не сказали ничего новаго. Наша литература, вообще говоря, самодовольная и гордящаяся своею прогрессивност³ю, въ сущности весьма мало соотвѣтствуетъ своему назначен³ю, далеко отстала отъ дѣйствительнаго развит³я нашего самосознан³я.

  

  

   {* Статья эта, напечатанная первоначально въ "Зарѣ" (1871, 3), была потомъ, съ нѣкоторыми сокращен³ями и небольшимъ предислов³емъ. читана въ засѣдан³и "С.-Петербургскаго Славянскаго Благотворительнаго Общества" въ ноябрѣ 1886 г., въ первую годовщину смерти (4 7 ноября 1885 г.) Н. Я. Данилевскаго. Статья вошла, съ измѣнен³ями также, и въ предислов³е къ 5 изд. "Росс³и и Европы". Помѣщаемъ ее здѣсь въ полномъ видѣ, т. е. по тексту "Зари" и съ названнымъ "предислов³емъ". Изд.}

  

   Память Н. Я. Данилевскаго драгоцѣнна для Славянскаго Общества не только, какъ память полезнаго дѣятеля по государственному хозяйству, отличнаго русскаго натуралиста, пламеннаго патр³ота, человѣка явно и тайно дѣлавшаго приношен³я на славянское дѣло изъ своего трудоваго имущества, но главное, и больше всего; какъ учителя тѣхъ идей, которыя лежатъ въ самой основѣ Общества, составляютъ его душу. Въ этомъ отношен³и заслуга Н. Я. Данилевскаго такъ велика, что размѣровъ ея мы теперь еще и опредѣлить не можемъ. Онъ написалъ книгу Росс³я и Европа, которую можно назвать катихизисомъ или кодексомъ славянофильства: такъ полно, точно и ясно въ ней изложено учен³е о славянскомъ м³рѣ и его отношен³и къ остальному человѣчеству. Скажемъ здѣсь нѣсколько словъ объ этой книгѣ, постараемся указать ея особенности и высок³я достоинства. {Это - предислов³е.}

   Книга эта состоитъ изъ ряда статей, явившихся въ "Зарѣ" 1869 года. Въ новомъ издан³и тщательно исправлены опечатки и всяк³е случайные недосмотры перваго печатан³я, прибавлено подробное оглавлен³е и, кромѣ того, сдѣланы авторомъ нѣкоторыя, впрочемъ не очень значительныя, измѣнен³я и дополнен³я.

   Произнести надъ нимъ сужден³е - мы здѣсь не хотимъ, такъ какъ это задача очень трудная, и дѣло еще подождетъ. Но мы желаемъ сдѣлать нѣкоторыя замѣчан³я, не безполезныя для тѣхъ, кто вздумаетъ судить о "Росс³и Европѣ", для всякаго рода охотниковъ до произнесен³я сужден³й и объявлен³я приговоровъ.

   Есть книги, которыя совмѣщаютъ въ себѣ и завершаютъ собою цѣлые пер³оды въ развит³и науки, литературы, изображаютъ собою смыслъ цѣлаго направлен³я духовной дѣятельности. Такъ, положимъ, стихи Пушкина представляютъ намъ всю ту поэз³ю, которая развилась у насъ послѣ Карамзинскаго переворота; множество поэтовъ, существовавшихъ передъ Пушкинымъ и въ одно время съ нимъ, такъ сказать, поглощены и сосредоточены въ произведен³яхъ нашего величайшаго поэта. Точно также, напримѣръ, Гегель совмѣщаетъ въ себѣ всю нѣмецкую философ³ю послѣ Банта; онъ есть настоящ³й представитель всего этого пер³ода, мыслитель, въ которомъ съ наибольшею силою и ясност³ю выразилось все тогдашнее направлен³е философ³и. Точно также книга Дарвина "О происхожден³и видовъ" завершила собою цѣлое направлен³е, существовавшее въ наукѣ объ организмахъ, возвела на степень научной теор³и предположен³я и соображен³я многихъ ученыхъ.

   Подобное отношен³е существуетъ, очевидно, между книгою Н. Я. Данилевскаго и тѣмъ направлен³емъ нашей литературы, которое извѣстно подъ именемъ славянофильства. Мы не возьмемся сейчасъ сказать, въ какой мѣрѣ эта книга завершаетъ и совмѣщаетъ въ себѣ славянофильск³я учен³я - это другой вопросъ; но что она имѣетъ такое завершающее и представительное значен³е - въ томъ невозможно сомнѣваться. Быть можетъ, со временемъ Н. Я. Данилевск³й будетъ считаться славянофиломъ по преимуществу, кульминац³онной точкой въ развит³и этого направлен³я, писателемъ, сосредоточившимъ въ себѣ всю силу славянофильской идеи. Если имя Хомякова никогда не забудется въ истор³и русской мысли, то можетъ быть то, что сказалъ Данилевск³й, будетъ болѣе памятно, сильнѣе и яснѣе отразится въ умахъ.

   Но, положимъ, даже не такъ; положимъ, Данилевскому не суждено стоять не то что выше, а лишь впереди предшествовавшихъ славянофиловъ; во всякомъ случаѣ "Росс³я и Европа" есть книга, по которой можно изучать славянофильство всякому, кто его желаетъ изучать. Съ появлен³емъ этой книги уже нельзя говорить, что мысли о своеобраз³и славянскаго племени, о Европѣ, какъ о м³рѣ намъ чуждомъ, о задачахъ и будущности Росс³и и т. д., что эти мысли существуютъ въ видѣ журнальныхъ толковъ, намековъ, мечтан³й, фразъ, аллегор³й; нѣтъ, славянофильство теперь существуетъ въ формѣ строгой, ясной, опредѣленной, въ такой точной и связной формѣ, въ какой никакое другое учен³е у насъ не существуетъ. Силою вещей и логическимъ ходомъ развит³я разрушены у насъ разныя западническ³я попытки построить опредѣленные взгляды на наше политическое и умственное развит³е, на тѣ цѣли, къ которымъ намъ нужно стремиться въ просвѣщен³и и гражданской жизни. Мы не разъ высказывали въ "Зарѣ", что, несмотря на храбрый тонъ иныхъ журналовъ, почти вся груда печатной бумаги, ежедневно появляющейся на нашемъ литературномъ рынкѣ, не имѣетъ твердой подкладки, не содержитъ ясной и опредѣленной мысли, не только правильной, но и ложной. Времена гегелизма, соц³ализма, нигилизма миновали, а новаго взгляда никакого нѣтъ. При такомъ положен³и дѣлъ большой контрастъ представляетъ славянофильское учен³е, которое выступаетъ съ книгою Данилевскаго, какъ съ нѣкотораго рода полнымъ катехизисомъ.

   Тутъ намъ слѣдуетъ разсмотрѣть возражен³е, обыкновенно дѣлаемое противъ книгъ такого рода, какъ "Росс³я и Европа". Говорятъ, и уже успѣли сказать нѣсколько разъ, что въ этой книгѣ нѣтъ ничего новаго. Этотъ вопросъ о новости чрезвычайно труденъ, и этою трудност³ю всегда пользовались люди, недоброжелательствующ³е самому дѣлу. Что новаго въ Пушкинѣ? Повидимому, у него все то же, что у Жуковскаго, Батюшкова, Козлова и пр. Тотъ же языкъ, тѣ же формы произведен³й, одинаковые литературные привычки и пр³емы. Между тѣмъ, въ сущности, новость огромная: создан³е русской поэз³и, основан³е русской литературы. Что новаго у Гегеля? Не даромъ же Фихте и Шеллингъ жаловались, что онъ все хорошее, и основную мысль и методу, взялъ у нихъ, а самъ только испортилъ свои заимствован³я. Наконецъ, что новаго у Дарвина? Какую часть его теор³и вы не возьмите, все было уже сказано и даже не разъ, и многое очень давно. Итакъ, уловить новое вовсе не легко. Иной скептикъ готовъ будетъ, пожалуй, сказать, что и великолѣпный домъ, который онъ видитъ въ первый разъ, не представляетъ ему ничего новаго, такъ какъ онъ уже давно видѣлъ кучи кирпичей, изъ которыхъ этотъ домъ построенъ.

   Но въ настоящемъ случаѣ для читателя, сколько-нибудь внимательнаго и серьезнаго, не можетъ быть, намъ кажется, никакого вопроса и сомнѣн³я. Въ книгѣ Данилевскаго все новое, отъ начала до конца; она не есть сводъ и повторен³е чужихъ мнѣн³й, она содержитъ только одни собственныя мнѣн³я автора, мысли, никѣмъ и никогда еще не сказанныя, почему онъ и почелъ за нужное ихъ высказать. "Росс³я и Европа" есть книга совершенно самобытная, отнюдь не порожденная славянофильствомъ въ тѣсномъ, литературно-историческомъ смыслѣ этого слова, не составляющая дальнѣйшаго развит³я уже высказанныхъ началъ, а напротивъ, полагающая новыя начала, употребляющая новые пр³емы и достигающая новыхъ, болѣе общность результатовъ, въ которыхъ славянофильск³я положен³я содержатся какъ частный случай. Когда мы, несмотря на то, называемъ учен³е "Росс³и и Европы> славянофильствомъ, то мы разумѣемъ здѣсь славянство въ отвлеченномъ, общемъ, идеальномъ смыслѣ; собственно говоря, это вовсе не славянофильство, а особое учен³е Данилевскаго, такъ сказать "данилевщина". Данилевщина включаетъ въ себѣ славянофильство, но не наоборотъ. Такъ точно гегелевщина была, дѣйствительно, новымъ явлен³емъ и завершила собою шеллингизмъ и фихтеизмъ.

   Новыя явлен³я въ умственномъ м³рѣ мы часто принимаемъ за старыя, давно намъ знакомыя: ошибка самая естественная. Новыя явлен³я часто заставляютъ насъ расширять и обобщать смыслъ прежнихъ понят³й: такъ, съ появлен³емъ "Росс³и и Европы" мы должны расширить и обобщить смыслъ давно употребляемаго термина славянофильство. Оказалось, что это есть учен³е, вовсе не похожее на то, что мы привыкли называть славянофильствомъ.

   Въ чемъ же сходство и въ чемъ различ³е? Сходство, очевидно, заключается въ въ практическихъ выводахъ. Понятно, что Н. Я. Данилевск³й, говоря о потребностяхъ Росс³и, о тѣхъ стремлен³яхъ, которыхъ ей слѣдуетъ держаться, въ значительной мѣрѣ долженъ былъ совпадать съ прежними славянофилами. Люди, живо и глубоко чувствующ³е интересы своей родины, любовно вникающ³е въ ея историческую судьбу, конечно никогда не разойдутся далеко по вопросамъ, что слѣдуетъ любить, чего слѣдуетъ желать. Въ этомъ отношен³и, какъ мы видѣли на множествѣ примѣровъ, сердечная проницательность заставляетъ многихъ говорить и дѣйствовать даже вопреки своему образу мыслей, вопреки самымъ яснымъ началамъ, ими исповѣдуемымъ. Есть случаи, когда вся Росс³я, можно сказать, обращается въ славянофиловъ.

   Но иное дѣло стремиться, повинуясь какому-то инстинкту, и иное дѣло - возвести эти стремлен³я въ сознательные взгляды и согласовать ихъ съ нашими общими и высшими началами. И вотъ гдѣ существенное отлич³е Н. Я. Данилевскаго. Если всяк³й мужикъ есть въ сущности славянофилъ, если самые ярые западники иногда говорятъ за одно съ мужиками, если, наконецъ, прежн³е славянофилы вѣрно поняли не только интересы, но и самый духъ своего народа, то Данилевск³й есть именно тотъ писатель, который представилъ наиболѣе строгую теор³ю для этихъ стремлен³й, который нашелъ для нихъ общ³я и высш³я начала, начала новыя, до него никѣмъ не указанныя. Вотъ гдѣ главная оригинальность "Росс³и и Европы".

   Эта книга названа слишкомъ скромно. Она вовсе не ограничивается Росс³ею и Европою, или даже болѣе широкими предметами, м³ромъ славянскимъ и м³ромъ германо-романскимъ. Она содержитъ въ себѣ новый взглядъ на всю истор³ю человѣчества, новую теор³ю всеобщей истор³и. Это не публицистическое сочинен³е, котораго вся занимательность заимствуется отъ извѣстныхъ практическихъ интересовъ; это сочинен³е строго-научное, имѣющее цѣлью добыть истину относительно основныхъ началъ, на которыхъ должна строиться наука истор³и. Славянство и отношен³я между Росс³ею и Европою суть не болѣе, какъ частный случай,- примѣръ, поясняющ³й общую теор³ю.

   Главная мысль Данилевскаго чрезвычайно оригинальна, чрезвычайно интересна. Онъ далъ новую формулу для построен³я истор³и, формулу гораздо болѣе широкую, чѣмъ прежн³я, и потому, безъ всякаго сомнѣн³я, болѣе справедливую, болѣе научную, болѣе способную уловить дѣйствительность предмета, чѣмъ прежн³я формулы. Именно, онъ отвергъ единую нить въ развит³и человѣчества, ту мысль, что истор³я есть прогрессъ нѣкотораго общаго разума, нѣкоторой общей цивилизац³и. Такой цивилизац³и нѣтъ, говоритъ Данилевск³й, а существуютъ только частныя цивилизац³и, существуетъ развит³е отдѣльныхъ культурно-историческихъ типовъ.

   Очевидно, прежн³й взглядъ на истор³ю былъ искусственный, насильственно подгоняющ³й явлен³я подъ формулу, взятую извнѣ, подчиняющ³й ихъ произвольно придуманному порядку. Новый взглядъ Данилевскаго есть взглядъ естественный, не задающ³йся заранѣе принятою мыслью, а опредѣляющ³й формы и отношен³я предметовъ на основан³и опыта, наблюден³я, внимательнаго всматриван³я въ ихъ природу. Переворотъ, который "Росс³я и Европа" стремится внести въ науку истор³и, подобенъ внесен³ю естественной системы въ науки, гдѣ господствовала система искусственная. Подобные перевороты совершили - въ ботаникѣ Жюссье, въ зоолог³и Кювье, въ астроном³и Коперникъ, въ хим³и Лавуазье и проч.

   Философская идея, которая руководитъ подобныхъ ученыхъ, имѣетъ чрезвычайную простоту и широту. Ее можно назвать смирен³емъ передъ предметами. Между тѣмъ какъ друг³е, особенно нѣмцы, ломаютъ по своему природу, заставляютъ ее подчиняться извѣстнымъ идеямъ, готовы видѣть неправильность и уродство во всемъ, что несогласно съ ихъ разумомъ, истинный натуралистъ отказывается отъ такой слѣпой вѣры въ разумъ, ищетъ откровен³й и указан³й не въ собственныхъ мысляхъ, а въ предметахъ. Тутъ есть вѣра въ то, что м³ръ и его явлен³я гораздо глубже, богаче содержан³емъ, обильнѣе смысломъ, чѣмъ бѣдныя и сух³я построен³я нашего ума.

   Для обыкновеннаго историка такое явлен³е, какъ напримѣръ Китай, есть нѣчто неправильное и пустое, какая-то ненужная безсмыслица. Поэтому о Китаѣ и не говорятъ, его выкидываютъ за предѣлы истор³и. По системѣ Данилевскаго, Китай есть столь же законное и поучительное явлен³е, какъ греко-римск³й м³ръ, или гордая Европа.

   Итакъ, вотъ какую важность, какой высок³й предметъ д какую силу имѣетъ та новая, собственно Даниловскому принадлежащая исходная точка зрѣн³я, которая развита въ "Росс³и и Европѣ". Столь же оригинальна и та мастерская разработка, которой подвергнута истор³я съ этой точки зрѣн³я. Если мног³е выводы получились славянофильск³е, то они, такимъ образомъ, пр³обрѣли совершенно новый видъ, получили новую доказательность, которой, очевидно, не могли имѣть, пока не существовали начала, въ первый разъ указанныя въ этой книгѣ.

   Авторъ "Росс³и и Европы" нигдѣ не опирается на славянофильск³я учен³я, какъ на что-нибудь уже добытое и дознанное. Напротивъ, онъ исключительно развиваетъ свои собственныя мысли и основываетъ ихъ на своихъ собственныхъ началахъ. Свое отношен³е къ славянофильству онъ отчасти указалъ въ слѣдующемъ мѣстѣ:

   "Учен³е славянофиловъ было не чуждо оттѣнка гуманитарности, что впрочемъ иначе и не могло быть, потому что оно имѣло двояк³й источникъ: германскую философ³ю, къ которой оно относилось только съ большимъ пониман³емъ и большею свободою, чѣмъ его противники, и изучен³е началъ русской и вообще славянской жизни - въ религ³озномъ, историческомъ, поэтическомъ и бытовомъ отношен³яхъ. Если оно напирало на необходимость самобытнаго нац³ональнаго развит³я, то отчасти потому, что, сознавая высокое достоинство славянскихъ началъ, а также видя успѣвшую уже выказаться, въ течен³е долговременнаго развит³я, односторонность и непримиримое противорѣч³е началъ европейскихъ, считало, будто бы славянамъ суждено разрѣшить общечеловѣческую задачу, чего не могли сдѣлать ихъ предшественники. Такой задачи, однакоже, вовсе не существуетъ." ("Росс³я и Европа",стр. 120).

   Итакъ, у Н. Я. Данилевскаго и источникъ другой, и главный выводъ не похожъ на славянофильск³й. Н. Я. Данилевск³й не держится германской философ³и, не стоитъ къ ней даже и въ тѣхъ очень свободныхъ отношен³яхъ, въ которыхъ стоятъ славянофилы. Слѣдовательно, въ извѣстномъ смыслѣ, онъ самостоятельнѣе. Его философ³ю можно бы сблизить съ духомъ естественныхъ наукъ, напримѣръ съ взглядами и пр³емами Кювье; но едва-ли бы это не было совершенною натяжкою, такъ какъ общ³й научный духъ не можетъ быть считаемъ какимъ-то особымъ учен³емъ.

   Главный выводъ "Росс³и и Европы" столь же самостоятеленъ и столь же поразителенъ своею простотою и трезвост³ю, какъ и вся эта теор³я: славяне не предназначены обновить весь м³ръ, найти для всего человѣчества рѣшен³е исторической задачи; они суть только особый культурно-историческ³й типъ, рядомъ съ которымъ можетъ имѣть мѣсто существован³е и развит³е другихъ типовъ. Вотъ рѣшен³е, разомъ устраняющее мног³я затруднен³я, полагающее предѣлъ инымъ несбыточнымъ мечтан³ямъ и сводящее насъ на твердую почву дѣйствительности. Сверхъ того очевидно, что это рѣшен³е чисто славянское, представляющее тотъ характеръ терпимости, котораго вообще мы не находимъ во взглядахъ Европы, насильственной и властолюбивой не только на практикѣ, но и въ своихъ умственныхъ построен³яхъ. Да и вся теор³я Н. Я. Данилевскаго можетъ быть разсматриваема, какъ нѣкоторая попытка объяснить положен³е славянскаго м³ра въ истор³и,- эту загадку, аномал³ю, эпициклъ для всякаго европейскаго историка. Въ силу того исключительнаго положен³е среди другихъ народовъ, которому въ истор³и нѣтъ вполнѣ равнаго примѣра, славянамъ суждено измѣнить укоренивш³еся въ Европѣ взгляды на науку истор³и, взгляды, подъ которые никакъ не можетъ подойти славянск³й м³ръ.

   Читатели чувствуютъ, что мы говорили о предметахъ важныхъ, сложныхъ, о которыхъ можно говорить много и долго. Но задача наша въ этой статейкѣ состояла въ томъ, чтобы указать на главныя черты книги Н. Я. Данилевскаго. Изъ нихъ виденъ многообразный характеръ этой книги; но спѣшимъ прибавить, что понят³е о ней будетъ еще далеко не полное. Богатство мыслей, обил³е дѣйствительнаго содержан³я такъ велико, что новыя стороны дѣла открываются на каждой страницѣ. Это сочинен³е удивительнымъ образомъ сочетало въ себѣ жаръ глубокаго чувства и холодную строгость науки; оно есть пламенное воззван³е и вмѣстѣ точная, глубокомысленно-соображенная теор³я.

   Повторяемъ, мы не судимъ о трудѣ Н. Я. Данилевскаго, а только указываемъ на тѣ его черты, о которыхъ слѣдуетъ судить, которыя никакъ не должны быть оставлены безъ вниман³я. Что же касается до насъ лично, то мы слишкомъ полны удивлен³я и признательности къ этимъ новымъ откровен³ямъ, чтобы поставить себя въ положен³е ихъ судьи.

  

   1871, 20 марта.