Забытые стихотворения Ломоносова и Сумарокова
Русская литература, No 2, 1978 г.
Общеизвестно, что корпус академических собраний сочинений пополняется главным образом из двух источников - за счет текстов, обнаруженных в результате архивных разысканий, и путем установления авторства анонимно напечатанных произведений. Отмечая некоторое пренебрежение исследователей к библиографическим поискам и атрибуции, П. Н. Берков в 1962 году писал: "Нисколько не отрицая значения новых серьезных архивных разысканий и постоянного обновления фактической, документальной базы литературоведческих исследований, я все же считаю, что параллельно с систематическими архивными поисками должно вести регулярные обследования старых печатных источников, которые иногда содержат не менее ценные сведения, чем хранилища рукописных документов".1 Это замечание особенно справедливо в отношении русской литературы XVIII столетия, когда анонимность была распространенным явлением, история публикаций часто запутанной, а сами первоиздания по их редкости остаются малодоступными для исследователей. С другой стороны, литературные материалы иногда продолжительное время ускользают от внимания историков литературы, если они публиковались в изданиях, для литературоведения "непрофильных". К этой категории относятся сугубо научные издания XVIII века, которыми преимущественно занимаются историки науки, гравированные издания - область изучения искусствоведов, и т. п. Обращение к ним дает иногда ценные результаты. Свидетельством тому служат, например, интересные находки литературоведов среди текстов к лубочным листам, несмотря на существование составленного сто лет назад подробного и в своем роде классического описания лубочных картинок Д. Ровинского.2 Просматривая опубликованные здесь тексты, А. В. Кокорев установил, что среди них находится около двух десятков прижизненных перепечаток стихотворений А. П. Сумарокова, И. Ф. Богдановича, В. И. Майкова, - факт, важный не только для выяснения степени читательской популярности этих произведений, но и для истории их текста.3
Не привлекавшие ранее внимания литературные произведения находятся и в другом специфически искусствоведческом издании Д. А. Ровинского, его "Подробном словаре русских гравированных портретов" (т. I-IV. СПб., 1886-1889). Среди них самую значительную и интересную для историка литературы часть, естественно, составляют стихотворные "надписи" к портретам.
Жанр стихотворной "надписи" в широком значении этого слова необычайно характерен для XVIII века. Известны "надписи" ко всевозможным публичным торжествам - фейерверкам, иллюминациям, церемониям закладки общественных зданий, празднованию побед, к памятникам, портретам, скульптурным изображениям известных лиц.4 Цель "надписи" - краткая, по возможности афористическая характеристика, оценка события или лица, но ее функция всегда была шире, казалось бы, сугубо прикладного назначения этого жанра. Большинство "надписей" писателей XVIII века быстро утрачивало связь с конкретным поводом их создания, сохраняя лишь чисто литературное значение; приуроченность же некоторых с самого начала была очевидной условностью. В "Словаре" Д. Ровинского приведены только те, которые выступают в своем первоначальном практическом значении - подпись под гравюрой.
Одним из самых блистательных русских граверов XVIII века был Евграф Чемесов, с 1762 по 1765 год руководивший гравировальным классом Академии художеств. На эти годы приходится его наибольшая известность, тогда же создаются и его лучшие работы. В 1762 году Чемесову поручают срочно исполнить профильный портрет новой русской императрицы Екатерины II. Время работы указано самим гравером: "Писал г. Ротари, - а на меди чрез крепк<ук" водк<у> зделал Е. Чемесов в Санктпетербурге 1762 г.".5 В одной из подписей к гравюре Екатерина названа "императрицей и самодержицей всея России" - таким образом, можно предположить, что печатание гравюры было приурочено к коронации или она тиражировалась непосредственно после коронации, совершившейся 22 сентября. Во всяком случае М. Л. Воронцов уже 21 августа имел возможность послать экземпляр чемесовской гравюры в Лондон.6 Вопрос о времени появления гравюры существен потому, что с ним связана датировка "надписей" к ней, которые в данном случае нас и интересуют прежде всего. Дело в том, что надписей было заготовлено пять; каждая была награвирована тем же Чемесовым на отдельной сменной пластиде и использовалась при изготовлении части оттисков. Так появилось пять отличающихся лишь текстом разновидностей гравюры Чемесова. Автор анонимного четверостишия
Природа в свет Тебя стараясь произвесть,
Дары свои на Тя одну все истощила,
Чтобы на верх Тебя величества возвесть;
И награждая всем, она нас наградила
был установлен еще Д. Ровинским. Его сочинила княгиня Е. Р. Дашкова, активная участница дворцового переворота 1762 года и в первые годы царствования Екатерины II близкая ее подруга. Свидетельство об этом содержится в письме М. Л. Воронцова (ее дяди) к своему племяннику (а ее брату) А. Р. Воронцову при посылке исполненной Чемесовым гравюры: "При портрете Ея Императорского Величества стихи сочинены княгинею Дашковою, которых перевод следующий..." Далее, чтобы его англизированный племянник достаточно ясно понял смысл русского стихотворения, М. Л. Воронцов вписал прозаический перевод стихов на французский язык.7
Латинская "надпись" к портрету
Faustos ire dies Bossis Fortuna dolebat;
In que manu tortum iam grave fulmen erat.
Actum est, exclamant ciues. Catharina furentem
Beppulit banc spectans, die age: Mater, ave.
(Счастливо дни россиян текут; но уже Фортуна-богиня
Молнии грозной копье злобно в руке занесла.
Граждане кличут: "Свершилось!" Удар ее Катерина
Предотвратила. Зря на нее, возгласи: "Да здравствует мать!")
подписанная литерами "G. К.", по указанию того же Д. Ровинского, составлена Гавриилом Каржавиным. Это, конечно, ошибка исследователя. В не слишком разветвленной купеческой фамилии Каржавиных имя "Гавриил" в эти годы не встречается. Выскажем предположение, что за подписью "G. К." скрывается Григорий Васильевич Козицкий, впоследствии, с 1767 по 1775 год, статс-секретарь Екатерины II и участник целого ряда ее литературных предприятий. С предположением об авторстве Г. В. Козицкого хорошо согласуется то обстоятельство, что в третьем варианте "надписи" к гравюре мы находим еще одну стилизацию под классическую древность. Составленная на древнегреческом языке и подписанная литерами "N. М.", она, по-видимому, принадлежит Н. П. Мотонису. Мотонис был другом Г. В. Козицкого, с которым они вместе учились в Кенигсберге; по возвращении в Россию оба были произведены в адъюнкты Академии наук, преподавали (один - греческий, другой - латынь) в Академическом университете и занимались переводами античных авторов. Содержание греческой "надписи", ориентированное на стиль церковных возглашений, довольно элементарно: "Екатерина Великая, во Христа бога верующая, императрица и самодержица всея России. Европа и Азия славят твой скипетр, любя, ибо ты спасительница веры и народов".8
Четвертый вариант гравюры снабжен стихами:
Сия избавила от уз Российску славу,
И православие в империи спасла,
Дала премудрости Российскую державу
И истину на трон Российский вознесла.
Прозрачное сокращение "сти<хи> дел<ал> А. Сумор." раскрывается как "А. П. Сумароков". Правильность подобной расшифровки подтверждает письмо Сумарокова к И. И. Бецкому, с марта 1763 года занимавшему должность директора Академии художеств. Хотя письмо относится к июлю 1768 года, Сумароков, перечисляя несправедливости, которые он вытерпел от академической администрации, вспомнил и о своей подписи к портрету, награвированному шестью годами ранее. "Милостивый государь мой Иван Иванович, - писал он. - Требованы были от меня к Портрету Ея Величества стихи, которые и напечатаны были. Ныне оной эстамп вышел вторично со стихами покойного Ломоносова. Что его стихи моим предпочтены, это мне не досадно, хотя бы не обидя ни его памяти, ни меня, и с обеих надписьми, сочиненными нами, выпустить было можно".9 Это ревниво внимательное свидетельство постоянного соперника Ломоносова дает возможность установить, что четвертая "надпись", подписанная "М. Л.", принадлежит не кому иному, как Ломоносову:
Прекрасный видим здесь Екатерины взор,
Являющий доброт возлюбленный собор.
Но как изобразить для вечности Геройство,
И ревность Материю, чем нам дала спокойство?
Российский род в сердцах ей образ начертал,
Твердее тьмою крат, как Мрамор и Металл.
Все упомянутые выше "надписи" были, очевидно, сочинены в одно время. Правда, Сумароков в своем письме утверждает, что гравюра со стихами Ломоносова была отпечатана в 1768 году "вторично", но это скорее всего ошибка или обычная в его переписке фигура "усиления". К 1768 году Чемесова уже не было в живых - он скончался в 1765 году. Все авторы (может быть, исключая Дашкову), видимо, получили предложение И. И. Бецкого приготовить стихи для гравюры одновременно и параллельно с работой Чемесова над портретом. Содержание "надписей" свидетельствует о том, что они создавались под свежим впечатлением трех первых манифестов Екатерины II, выпущенных сразу после переворота. Именно поэтому они во многом совпадают как с одой Сумарокова (тираж получен 8 июля), так и с одой Ломоносова (отдана в типографию в тот же самый день) на восшествие Екатерины, поскольку обе оды опирались на те же самые документы. В "надписи" Сумарокова такими общими публицистическими мотивами являются упоминание об оскорбительном для русского оружия мире с Пруссией при Петре III ("узы Российской славы"), тема защиты православия и борьбы с неправосудием приказных ("истина на троне"). То же самое прослеживается и в отношении основных формул ломоносовского стихотворения.10 Нужно только принять во внимание, что если Сумароков еще в 1750-е годы принадлежал к партии великой княгини Екатерины Алексеевны, то для Ломоносова переворот 1762 года был полнейшей неожиданностью и крушением многих надежд и планов. "Ода" Екатерипе, "надпись" к портрету, проект памятника императрице, составленный в 1763 году, являются попыткой Ломоносова наладить отношения с новой властью. Именно эту власть представлял И. И. Бецкой. Контакты с ним Ломоносова ясно прослеживаются в 176J-1764 годах - это прием Ломоносова в Академию художеств в качестве почетного члена, подготовленная Ломоносовым речь на инавгурацию Академии художеств, "надпись" к Воспитательному дому.11
Некоторого пояснения требуют последние два стиха в "надписи" Ломоносова: "Российский род в сердцах ей образ начертал, Твердее тьмою крат, как Мрамор и и Металл". Выраженная в этих строках несколько необычная для торжественной поэзии Ломоносова мысль, что народная память прочнее монумента из мрамора или металла (впрочем, прозвучавшая ранее в его переводе горациева "Памятника"), является откликом на вполне конкретное событие. 17 июля сенаторы, желая подчеркнуть свою сопричастность переменам и преданность новой царице, пригласили на заседание Сената И. И. Бецкого и торжественно поручили ему разработать проект монумента в память событий 1762 года. Не будучи человеком творческого склада, Бецкой привлек к этому делу Ломоносова, Сумарокова, Фальконе и ряд других. Так появилось несколько в разной степени разработанных проектов. Екатерина, однако, не без оснований опасаясь, как бы памятник не вызвал ненужных побочных ассоциаций, связанных с переворотом, не настаивала на осуществлении этих проектов, и сама идея создания памятника постепенно умерла. Еще несколько стихотворений Сумарокова сопровождают гравюры Чемесова с портретов Г. Г. Орлова, его старшего брата И. Г. Орлова и знаменитый по мастерству исполнения портрет Петра I с оригинала И. М. Натье (1759). "Надпись К портрету Петра Великого" была известна Н. И. Новикову и вошла в число прочих "надписей", помещенных им в "Полном собрании всех сочинений А. П. Сумарокова";12 "надписи" к двум первым гравюрам в работах о Сумарокове и в других изданиях его стихотворений не учтены.
<К ПОРТРЕТУ Г. Г. ОРЛОВА>
Чие ты зришь лице, помощником был он,
Спешащей Истине, спасти Российский трон.
Не мстителен, не горд, не зол, не лицемерен,
Империей любим, Императрице верен.
<К ПОРТРЕТУ И. Г. ОРЛОВА>
Нимало сей в себе тщеславья не являет,
Но в добродетели сияет.
Фортуны, мыслит он, искать не надлежит,
И шествует от ней: она за ним бежит.13
Гравюра с первой "надписью" появилась в январе 1764 года, со второй - в 1765 году.14 В краткой заметке не имеет смысла касаться обширной темы фаворитизма в XVIII веке, литературного меценатства и отношений Сумарокова с семейством Орловых, столь возвысившимся после 1762 года. Достаточно будет отметить, что Сумароков в 1760-е годы часто и с успехом прибегал к их посредничеству при осуществлении своих издательских и театральных замыслов, а также и К помощи в хлопотах о жалованье, вспомоществованиях и пр. Эти отношения зафиксированы рядом его писем и стихотворений, обращенных к Орловым. Обе "надписи" к портретам, однако, имеют вполне официальный характер. Они отражают не столько личные взаимоотношения Сумарокова и Орловых, сколько пропагандируют в общественном сознании легенду об Орловых как истинных сынах Отечества. Сумароков объединяет обе "надписи" чисто литературным мотивом слепой Фортуны, Удачи. На одном полюсе семейного портрета находится деятельный Григорий Орлов, достигший вершины придворного успеха, на другом - его старший брат, который пренебрег карьерой и замкнулся в сельском уединении, но на которого "Случай" все же излил свои милости.
Существование целого цикла сумароковских "надписей" к гравюрам Чемесова с 1759 по 1765 год позволяет считать, что художник-гравер входил в тот литературно-артистический кружок, с которым Сумароков общался в Петербурге. Состав его отчасти очерчен в пояснении Чемесова на оттисках портрета Ф. Г. Волкова (печатался в марте 1764 года, после смерти Волкова).15 А. П. Лосенко, к картине которого восходит эта гравюра, одновременно написал портрет великого актера, зачинателя русского театра, в театральном костюме к роли Синава, и портрет Сумарокова, первого русского драматурга, автора трагедии "Синав и Трувор". При портрете Ф. Г. Волкова Чемесов поместил надпись: "Желая сохранить память сего мужа, вырезал я сие лица его изображение и вручением оного Николаю Николаевичу Мотонису и Григорью Васильевичу Козицкому по завещанию его самого, любезного моего и их друга, свидетельствую искреннюю мою к ним дружбу".16 Сумароков, со своей стороны, поддерживал дружеские отношения с Козицким и Мотонисом в течение многих лет, начиная со времени издания "Трудолюбивой пчелы" (1759), где они сплоченно выступили против грамматических принципов Ломоносова и Тредиаковского.17 Эти отношения продолжались и позднее, как можно судить по сохранившимся письмам Сумарокова к Козицкому с постоянными приветами семье Мотонисов и по печатным обращениям к ним как к литературным единомышленникам (к Козицкому - в притче "Арап", к Мотонису - в притче "Порча языка").18
В данном сообщении мы ограничились обзором нескольких литературных текстов к гравюрам Е. Чемесова, являющихся произведениями известных русских поэтов и первоначально появившихся в сравнительно редких гравированных изданиях XVIII века. Перепечатанные затем в широко распространенном справочнике, они тем не менее были надолго забыты. Насколько нам известно, они остались вне поля зрения издателей и библиографов, а "надпись" Ломоносова не попала даже в современное академическое издание его сочинений. Как видим, и этот узкий сюжет свидетельствует о необходимости более внимательного отношения историков литературы к изданиям нелитературоведческого характера.
1 Берков П. Н. Несколько справок для биографии А. П. Сумарокова. - В кн.: XVIII век, сб. 5. М.-Л., 1962, с. 364.
2 Русские народные картинки. Собрал и описал Д. А. Ровинский, кн. I-V. СПб., 1881 (Сб. Отд. русск. яз. и словесности имп. Академии наук, т. 23-27).
3 Учен. зап. Московск. ун-та, 1948, вып. 127, кн. 3, с. 227-236. Отметим, кстати, что приписываемое А. В. Кокоревым Сумарокову стихотворение "Подьячий и смерть" на самом деле принадлежит И. Ф. Богдановичу и первоначально было напечатано за подписью "И. Б." в журнале "Полезное увеселение" (1761, июль, с. 14). См.: Стихотворная сказка (новелла) XVIII-начала XIX века. Л., 1969, с. 89-90, 615. (Библиотека поэта, большая серия).
4 Основные художественные и функциональные особенности "надписей" в литературе и быту XVIII века освещаются в работах Г. Е. Павловой "Проекты иллюминаций Ломоносова" (в кн.: Ломоносов. Сборник статей и материалов, IV. М.-Л., 1960, с. 219-237) и А. А. Морозова "К истории надписей М. В. Ломоносова "К статуе Петра Великого"" (Русская литература, 1965, No 4, с. 102-114).
5 Ровинский Д. А. Подробный словарь... т. II. СПб., 1887, с. 822.
6 См. там же.
7 Архив князя Воронцова, кн. 31. М., 1885, с. 183. "Надпись" вместе с одой Г. Р. Державина "К Фелице" открывала журнал "Собеседник любителей российского слова" (1783, ч. I, с. 14); позднее была воспроизведена в "Словаре русских светски" писателей..." (т. I. М., 1845, с. 158) митрополита Евгения (Болховитинова). Помещенная здесь же статья о Дашковой представляет ее автобиографию (см.: Сб. Отд. русск. яз. и словесности имп. Академии наук, 1868, т. 5, вып. 1, с. 275).
8 Цит. перевод, помещенный в кн.: Русский гравер Чемесов. Изд. Д. А. Ровинского. СПб., 1878 (список произведений, No 2).
9 Отечественные записки, 1858, No 2, с. 591.
10 Тщательный анализ поэтических выступлений Ломоносова в 1762 году дан в работе С. Н. Чернова "М. В. Ломоносов в одах 1762 г." (в кн.: XVIII век, сб. 1. М.-Л., 1935, с. 133-180). О причинах затруднительного положения, в котором оказался Ломоносов, связанный с видными вельможами елизаветинского царствования, непосредственно после переворота, см.: Пекарский П. П. История имп. Академии наук в Петербурге, т. 2. СПб., 1873, с. 766 и след.
11 Ломоносов М. В. Полн. собр. соч., т. VIII. М.-Л., 1959, с. 772-781, 784, 786-787, 807-816; т. IX, с. 158-161.
12 Сумароков А. П. Полн. собр. всех соч., ч. I. Изд. 2-е, М., 1787, с. 273 (No 23).
13 Ровинский Д. А. Подробный словарь... т. II, с. 1408, 1410.
14 Петров П. Н. Русский гравер Евграф Петрович Чемесов. - Библиотека для чтения, 1860, No 4, с. 16, 17, 21; см. также отчасти противоречащее второй дате замечание на с. 10.
15 Там же, с. 16.
16 Ровинский Д. А. Подробный словарь... т. I, с. 521.
17 Сумароков А. П. Полн. собр. всех соч., ч. X, с. 14, 24, 28, 35, 53, 56.
18 Сумароков А. П. Избр. произв. Л., 1957, с. 221, 223. (Библиотека поэта, большая серия).