Тынянов Юрий Николаевич - Стиховые формы Некрасова - Книги

Ю. Н. Тынянов

СТИХОВЫЕ ФОРМЫ НЕКРАСОВА

---------------------------------------------------

Источник: Ю. Н. Тынянов. Поэтика. История литературы. Кино. М.: Наука, 1977.

OCR - Александр Продан, alexpro@enteh.com.

---------------------------------------------------

Споры вокруг Некрасова умолкли; он признан, по-видимому, окончательно ¹. Между тем многое, как и раньше, остается здесь недосказанным. В сущности, и его друзья и его враги сходились в главном: друзья принимали его поэзию, несмотря на ее форму, враги отвергали ее вследствие формы. Таким образом, объектом спора оставалась только абстракция - тематический и сюжетный элемент его искусства, между тем как самое искусство, принцип сочетания и противопоставления элементов, отвергалось и теми и другими. Слишком легкое и равнодушное принятие Некрасова грозит поверхностным обходом тех обвинений против его искусства, которые выставлялись его современниками. А между тем слух современников более чуток, и если в похвалах они не всегда прозорливы, то в обвинениях их почти всегда задето главное, чем обнаружилось для них данное искусство и что через призму других течений воспринимается уже не столь остро.

Самый существенный упрек, который делали Некрасову и который он сам принимал, был упрек в прозаичности. Не случайно отзыв Белинского о "Мечтах и звуках" начинался с указания на то, что автору лучше писать в прозе ²; то же говорили о поэзии Некрасова и Тургенев ³ и Толстой ⁴. Сам Некрасов тоже сравнивал свои стихи с прозой:

Все ж они не хуже плоской прозы ⁵.

Слух современников, воспитанный на Пушкине и Лермонтове, был оскорблен Некрасовым ⁶.

Современники, конечно, хорошо знали, что Некрасов умело владеет классической традицией русского стиха. Такие стихотворения, как "Родина", "Пускай мечтатели осмеяны давно...", "Муза", "За городом", - видная струя его поэзии. Свою "Музу" он начинает парафразой из "Музы" Пушкина, в стихах "Блажен незлобивый поэт..." подчеркивает "Пророка" Лермонтова:

Его преследуют хулы:

Он ловит звуки одобренья

Не в сладком ропоте хвалы,

А в диких криках озлобленья.

И веря и не веря вновь

Мечте высокого призванья,

Он проповедует любовь

Враждебным словом отрицанья.

У него часты повторения классических стиховых формул. Ср. "И с отвращением кругом кидая взор" ("Родина") с пушкинским: "И с отвращением читая жизнь мою"; ср. "А ты?.. ты также ли печали предана?.." ("Да, наша жизнь текла мятежно...") с пушкинским: "Не правда ль: ты одна... ты плачешь... я спокоен" ("Ненастный день потух...") и т. д.

Перед самою смертью он пишет "Пускай чуть слышен голос твой...", "Мне снилось: на утесе стоя..." - стихотворения, и по строфике, и по лексике, и в особенности по ритмико-синтаксическому рисунку ⁷ примыкающие к пушкинскому стиху:

Сниму с главы покров тумана

И сон с отяжелевших век.

Но ты воспрянешь за чертой

Неотразимого забвенья ⁸.

Столь же обычен у него классический метафорический стиль с широко развитым параллелизмом ("Последние элегии").

И все-таки современники правы, что не так внимательно отнеслись к этой стороне Некрасова; этот стиль у него ценен и особо значителен только на фоне остальных элементов его поэзии; сами же по себе эти формулы не носят на себе печати остроты и скорее воспринимаются как штампы. Другие же элементы, в которых, по-видимому, вся сущность дела, гораздо более сложного происхождения, и главное значение получает здесь вопрос о прозе, о прозаизмах поэта Некрасова.

Некрасов начинает с баллад и высокой лирики; самое значительное для него в молодости имя - Жуковский. Он быстро исчерпывает этот род и начинает его пародировать. Некрасовские пародии на Лермонтова долго потом вызывали возмущение; однако совершенно очевидно их значение для Некрасова. Сущность его пародий не в осмеивании пародируемого, а в самом ощущении сдвига старой формы вводом прозаической темы и лексики. Пока эта форма связана с определенными произведениями ("Спи, пострел, пока безвредный!..", "И скучно, и грустно, и некого в карты надуть..."), колебание между обоими реальными произведениями, возникающее в результате такой пародии, вызывает комический эффект. Но как только ощутимость другого определенного произведения исчезает, разрешена проблема ввода в старые формы новых стилистических элементов. Пародия Некрасова (как и всякая другая стихотворная пародия) совмещала ритмо-синтаксические фигуры "высокого" рода с "низкими" темами и лексикой. По уничтожении явной пародийности, в высокие формы оказались внесенными и впаянными чуждые до сих пор им тематические и стилистические элементы ⁹. Это приложимо как к малым, так и к большим единицам его искусства.

Таковы неявные пародические фразы, которые не несут уже комических функций, а воспринимаются как новый прием:

Дрожишь, как лист на ветке бедной,

Под башмаком своей жены

("Отрадно видеть, что находит...")

Ср. с пушкинским:

Один на ветке обнаженной

Трепещет запоздалый лист

("Я пережил свои желанья...")

Или:

О, ты, чьих писем много, много

В моем портфеле берегу!

("О, письма женщины, нам милой...")

Ср. с пушкинским:

О, ты, чьей памятью кровавой

Мир долго, долго будет полн.

("Наполеон"). ¹⁰

Таковы неявные пародические произведения, где пародия скрыта, комический ее элемент таким образом уничтожен и уже родилась новая форма. Грань между обоими типами, явным и неявным, крайне тонка. Так, еще отзывается комизмом приспособление форм лермонтовского "Воздушного корабля" к теме и словарю "современной баллады" ("Секрет"):

Он с роскошью барской построен,

Как будто векам напоказ;

А ныне в нем несколько боен

И с юфтью просторный лабаз.

Картофель да кочни капусты

Растут перед ним на грядах;

В нем лучшие комнаты пусты,

И мебель и бронза - в чехлах.

<...>

Воспрянул бы, словно из гроба,

И словом и делом могуч -

Смирились бы дерзкие оба

И отдали б старому ключ.

Менее напоминает реальные произведения "Извозчик", хотя в нем, несомненно, выдержана старая балладная форма:

Все глядит, бывало, в оба

В супротивный дом:

Там жила его зазноба -

Кралечка лицом!

Под ворота словно птичка

Вылетит с гнезда, -

Белоручка, белоличка...

Жаль одно: горда!

<...>

Рассердилась: "Не позволю!

Полно - не замай!

Прежде выкупись на волю,

Да потом хватай!"

Поглядел за нею Ваня,

Головой тряхнул <...>

Ср. хотя бы "Рыцарь Тогенбург" Жуковского:

Там - сияло ль утро ясно,

Вечер ли темнел, -

В ожиданьи, с мукой страстной,

Он один сидел.

<...>

И душе его унылой

Счастье там одно:

Дожидаться, чтоб у милой

Стукнуло окно.

<...>

"Сладко мне твоей сестрою,

Милый рыцарь, быть;

Но любовию иною

Не могу любить"

<...>

Он глядит с немой печалью -

Участь решена.

Столь же характерно перерождение формы пушкинского "Странника" в "Воре":

Спеша на званый пир по улице прегрязной,

Вчера был поражен я сценой безобразной:

Торгаш, у коего украден был калач,

Вздрогнув и побледнев, вдруг поднял вой и плач.

И, бросясь от лотка, кричал: "Держите вора

И вор был окружен и остановлен скоро.

<...>

Лицо являло след недавнего недуга,

Стыда, отчаянья, моленья и испуга...

Ср.:

Однажды, странствуя среди долины дикой,

Незапно был объят я скорбию великой

И тяжким бременем подавлен и согбен,

Как тот, кто на суде в убийстве уличен

и т. д.

Таким же образом формы "Суда божия над епископом" были приспособлены к "Псовой охоте":

Ближе и лай, и порсканье, и крик -

Вылетел бойкий русак-материк!

<...>

Гикнул помещик и ринулся в поле...

То-то раздолье помещичьей воле!

<...>

Через ручьи, буераки и рвы

Бешено мчится: не жаль головы!

<...>

Выпив изрядно, поужинав плотно,

Барин отходит ко сну беззаботно

<....>

Завтра велит себя раньше будить.

Чудное дело - скакать и травить!

Ср. Жуковский, "Епископ Гаттон":

Вдруг ворвались неизбежные звери;

Сыплются градом сквозь окна, сквозь двери,

Спереди, сзади, с боков, с высоты...

Что тут, епископ, почувствовал ты?

<...>

В замок епископ к себе возвратился,

Ужинать сел, пировал, веселился,

Спал, как невинный, и снов не видал...

Правда! но боле с тех пор он не спал.

Та же форма была употреблена затем в "Саше", в "Дедушке Мазае" - и здесь уже стерт всякий след второго плана - плана Жуковского ¹¹.

Одновременно Некрасов культивировал и форму чувствительного романса и водевиля (ср., например, "Повидайся со мною, родимая!.." - "Рыцарь на час" с арией из "Материнского благословения" - "В хижину бедную, богом хранимую..."). Но не внесением песенных форм, а вводом в них прозаических элементов сказал новое слово Некрасов.

Этот перебой песенного стиля обычен у Некрасова. Песенный стиль не терпит enjambements - выходов синтаксической единицы за пределы метрической; такие выходы обычны для стихотворного драматического диалога или для прозаической конструкции, когда она играет роль важного ингредиента. У Некрасова в песенных формах, как "Похороны", встречаются также перебои прозаической интонацией:

И пришлось нам нежданно-негаданно

Хоронить молодого стрелка,

Без церковного пенья, без ладана,

Без всего, чем могила крепка...

Без попов!.. <...>

Или в песенной форме "Что думает старуха...":

I строфа

Только старуху столетнюю, древнюю

Не посетил он. - Не спит,

II строфа

Мечется по печи, охает, мается <...>

III строфа

Нутко-се! с ходу-то, с ходу-то крестного

Раз я ушла с пареньком

IV строфа

В рощу...

Излюбленной стиховой формой Некрасова была форма говорного стиха (термин Б. Эйхенбаума) ¹² - куплета, стихотворного фельетона. Даже в стихе "Кому на Руси жить хорошо" чувствуются эффекты этого говорного стиха; так, во вступлении дан эффект нарастающей скороговорки, несомненно комического (водевильно-куплетного) происхождения:

Семь временнообязанных

Подтянутой губернии,

Уезда Терпигорева,

Пустопорожней волости,

Из смежных деревень:

Заплатова, Дырявина,

Разутова, Знобишина,

Горелова, Неелова -

Неурожайка тож.

Этот говорной уклон стиха дает ему возможность применять песенные формы для больших поэм ("Коробейники") ¹³.

Все это стоит в связи с общим уклоном некрасовской поэзии к прозе. Первым шагом здесь была пародия, по самому существу своему требовавшая внесения прозаизмов; вторым - перенос в формы баллады и классической ямбической поэмы сюжета современного романа ("Саша", "Несчастные"), исторического романа ("Русские женщины"), физиологических очерков и фельетонов ("В больнице", "О погоде") и т. д. Здесь был путь для широкого использования иностранного и русского романа, и, несомненно, отдельные сцены у Некрасова восходят к Жорж Санд и английскому роману. Об этих заимствованиях не помнят - такова власть некрасовской лексики.

В лексику Некрасов вводит обильные прозаизмы. Приведем несколько примеров из "Мороза, Красного носа":

И все мы согласны, что тип измельчал

Красивой и мощной славянки.

<...>

Но грязь обстановки убогой

К ним словно не липнет. Цветет

Красавица, миру на диво <...>

<....>

Лежит на ней дельности строгой

И внутренней силы печать.

и т. д.

Недаром Чернышевский сообщал, что фразу бурлака "А кабы умереть к утру, так было б еще лучше" Некрасов передал, почти не изменив ее:

А кабы к утру умереть -

Так лучше было бы еще...

("На Волге") ¹⁴.

Другой элемент его лексики - диалектизмы. И, внося их в свою поэзию, он также поступал, сообразуясь с прозой того времени. Это была эпоха, когда в язык прозы были широко введены диалектизмы, сначала в нарочитом и неорганизованном виде (Даль), а затем в художественно умеренном, когда Аксаков писал, что Тургенев пишет не по-русски, а по-орловски ¹⁵. Проза обогащала свои выразительные средства диалектизмами, ибо здесь была широкая возможность их мотивированного ввода - сказ. Некрасов широко использует этот прозаический прием ("Путешествие гр. Гаранского" ¹⁶, "Орина, мать солдатская", "Похороны"), и это дает ему возможность мотивированно вводить диалектизмы и в лирическую поэзию, которая до той поры, подчиняясь велениям чисто лирического рода, была крепко спаяна с классическим стилем и таким образом отгорожена от этого обновления. Только говорная поэзия, допускающая сказ, прошедшая через комический строй, была в состоянии внести эти средства в поэзию.

Некрасов стоял перед двумя крайностями: неорганизованного внесения диалектизмов и прозаизмов и бесплодного эпигонства классического стиля. В любопытном критическом фельетоне "Тонкий человек" * он касается обоих этих путей. Отвергнув привычный путь классического метафорического стиля (в применении к прозе, о которой идет речь в фельетоне, - стиль Гоголя), Некрасов отвергает и путь натуральной школы, приемы введения в поэзию необработанных, сырых лексических материалов. Он осуждает сценку, записанную с натуры, с обильным введением слов купеческого и простонародного арго. "Память легче удерживает слышанное или читаное, а ум безотчетно дает простор чертам, которые ему уже указаны, истолкованы, - вот отчего, я думаю, списывая происходящее, мы невольно подражаем тому, что уже происходило и было списано... <...>" **.

* "Современник", 1855, No 1, стр. 171-204.

** Там же, стр. 204.

Некрасов отдал дань обеим крайностям. Первая отразилась в его "Огороднике", "В дороге", отчасти "Коробейниках", вторая - в части любовной лирики Некрасова. Некрасов отверг оба эти пути, художественно введя в классические формы баллады и поэмы роман и новеллу со сказом, прозаизмами и диалектизмами, а в формы "натурального" фельетона и водевиля - патетическую лирическую тему. Смещением форм создана новая форма колоссального значения, далеко еще не реализованная и в наши дни.

Но как возможно художественное введение элементов прозы в поэзию? Благодаря какому закону может оно осуществиться?

Поэтическое произведение отличается от прозаического вовсе не имманентным звучанием, не ритмом как данностью, не музыкою, непременно осуществленною; слишком часты примеры прозы более певучей, нежели иные стихи (у нас Гоголь, Белый, в Германии - Гейне, Ницше), и стихов, низведенных до минимума напевности. Все стиховые элементы не даны, а заданы: задан ритм как стремящаяся к обнаружению ритмовая энергия, заданы мелодические и инструментальные членения и связи, и вот почему рассекаются на строки даже те стихи, где это рассечение и без того совершенно явственно по ритмико-синтаксической тенденции рядов, - важен заданный ключ. Стихи от прозы отличаются не столько имманентными признаками, данностью, сколько заданным рядом, ключом ¹⁷. Это создает глубокую разницу между обоими видами; значение слов модифицируется в поэзии звучанием, в прозе же звучание слов модифицируется их значением. Одни и те же слова в прозе значат одно, в поэзии другое. Пушкинская строка:

Унылая пора, очей очарованье

в ключе прозы не вызовет того сложного слитного значения обоих слов, которое оно вызывает в ключе поэзии. Поэтому для поэзии безопасно внесение прозаизмов - значение их модифицируется звучанием. Это не те прозаизмы, которые мы видим в прозе: в стихе они ожили другой жизнью, организуясь по другому признаку. Поэтому в тех случаях, когда семантика определенных поэтических формул стала штампом, исчерпана и уже не может входить как значащий элемент в организацию стиха, внесение прозаизмов обогащает стих, если при этом не нарушается заданность ключа. Внося прозу в поэзию, Некрасов обогащал ее.

P. S. Знаток и исследователь Некрасова К. И. Чуковский возражал на мою статью в статье "Проза ли?" (К. Чуковский. "Некрасов". Л., изд. Кубуч, 1926, стр. 134-179). Для постановки вопроса, служащего заглавием его статьи, моя статья оснований не дает. Меня интересовал главным образом вопрос о том сложном соотношении стиха с прозою, которое было в некрасовское время и которое, в частности, в поэзии Некрасова сказалось "прозаизацией" поэтических жанров (стиховой исторический роман, стиховые физиологические очерки, стиховой фельетон). Пути к этой особой организации поэтических жанров (через пародию и связанное с нею введение в стих прозаических тем и лексики) я и хотел выяснить в своей давнишней статье. "Прозаизм" и "прозаичность" для меня отнюдь не оценочное и не укоризненное понятие. У стиха с прозой есть соотнесенность. Бывают эпохи, когда высшим пунктом этой соотнесенности бывает стиховая речь, лексически и синтактически совершенно подобная прозе. В этом смысле лермонтовское "Завещание", например, я считаю эволюционно очень значительным, не "несмотря" на такие стихи, а как раз "благодаря" таким стихам:

Соседка есть у них одна...

Как вспомнишь, как давно

Расстались!.. Обо мне она

Не спросит... все равно...

и т. д.

Стоит написать эти стихи в строку, чтобы ясно увидеть их "близость" к прозе (и, разумеется, это вовсе не близость, а, может быть, более далекое "расстояние", чем между стихом метрически и интонационно гладким и прозою). Вопрос о "песенности" у Некрасова в данном случае - вопрос особый, не противоречащий нисколько этому пониманию прозаизации. Но вопрос этот требует более точной и расчлененной постановки. Прежде всего это касается самого понятия "песенности" по отношению к стиху: имеем ли мы дело с имитацией жанра народной песни или с вводом одного какого-либо элемента (и какого) народной песни? Или "песенность" - синоним "напевности" и "мелодичности" стиха, на что как будто указывают некоторые места статьи К. И. Чуковского?

Но "песенность" не является "напевностью". Песня, взятая в ее словесном плане, есть то же "либретто". И подобно тому как либретто оперы пугает своей "нестиховностью", то же бывает и с песней. И, например, функция "песен" Лермонтова как раз в "прозаичности", в "нестиховности" песенного либретто. Ср.:

Горе тебе, город Казань,

Едет толпа удальцов

Сбирать невольную дань

С твоих беззаботных купцов.

<...>

Горе тебе, русская земля,

Атаман между ними сидит

<...>

И краса молодая,

Как саван, бледна,

Перед ним стоит на коленах

И молвит она <...> ¹⁸

Или:

Воет ветер,

Светит месяц,

Девушка плачет -

Милый в чужбину скачет ¹⁹

и т. д.

К. И. Чуковский сам приводит любопытный пример появления вовсе не "напевного" приема в поэзии Некрасова, вызванного "песенным складом" (стр. 168). Обращение к народной песне характерно не для "мелодических" направлений в лирике. Например, не случайно и Мерзляков, и Дельвиг культивируют "песню" наряду с античными метрами и строфами. И то и другое имеет у них функцию обхода метрического стиха с его устоявшейся интонацией.

Поэтому вопрос о "песенности" не исключает вопроса о так называемой "прозаизации" *. Генезис этой "прозаизации" описан К. И. Чуковским в XI главе его статьи. Там же приведены примеры ее.

* Не все приемы Некрасова, причисленные К. И. Чуковским в его статье к разряду песенных, относятся именно к песне. Прием синтактической парности, например, равно как прием повторений, характерен и для пословиц, и даже для ораторской речи.

"Извозчик" НЕКРАСОВА

Ориентируя поэзию на прозу, вводя русский бытовой материал в стих, Некрасов сталкивается с вопросом о фабуле; ему нужна новая фабула - и ищет он ее не у прежних поэтов, а у прозаиков.

С этой точки зрения любопытно стихотворение его "Извозчик" (1848) ¹. Первая главка показывает, насколько Некрасов отправляется от старого балладного стиха, - здесь перед нами пародия (довольно явная) на "Рыцаря Тогенбурга" Жуковского ² (пародия была у Некрасова именно средством ввода в поэзию русского бытового материала). Она служит завязкой в фабуле. Вторая главка - рассказ об удавившемся извозчике. В 1864 г. ("Библиотека для чтения", No 9, стр. 2, особ. паг.) Е. Эдельсон назвал это стихотворение "неловким переложением в стихи старинного анекдота об удавившемся извозчике", но реальных указаний на этот анекдот не дал.

Между тем Некрасов использовал в этом стихотворении совершенно определенный материал. В альманахе "Денница" на 1830 г. помещен очерк Погодина "Психологическое явление", где "анекдот об удавившемся извозчике" разработан в тех же чертах, что и у Некрасова. Купец оставляет в санях тридцать тысяч рублей, увязанные в старые сапоги, затем находит извозчика, просит ему показать сани и находит свои деньги нетронутыми. Он считает их перед извозчиком и дарит ему на чай сто рублей. "И извозчик в барышах: даром получил он сто рублей.

Верно он очень обрадовался такой нечаянной находке?

На другой день поутру он - удавился" (стр. 153-154).

Очерк Погодина близок к рассказам Даля и предсказывает уже "физиологические очерки" натуральной школы. В нем рассыпано много бытовых подробностей, частью сохраненных у Некрасова. Стиль его гораздо проще, нежели нарочито вульгаризованный стиль некрасовской пьесы. Любопытна одна подробность. Некрасовский купец забывает в санях серебро, и эта деталь подчеркнута автором:

Серебро-то не бумажки,

Нет приметы, брат.

Здесь Некрасов исправляет одну не совсем оправданную в бытовом отношении деталь у Погодина. Погодинский купец забывает в санях ассигнации, "новенькие, с иголочки", - а ассигнации могли быть найдены "по приметам". Эта деталь характерна для разницы между ранним, робким "натурализмом" Погодина и острым интересом Некрасова к бытовым деталям.

КОММЕНТАРИИ

ПРИНЯТЫЕ СОКРАЩЕНИЯ

АиН - Ю. Тынянов. Архаисты и новаторы. [Л.], "Прибой", 1929.

АК - архив В. А. Каверина.

ГБЛ - Отдел рукописей Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина.

ГИИИ - Государственный институт истории искусств в Ленинграде.

ГИИИ-1927 - сб. "Государственный институт истории искусств. 1912-1927". Л, 1927.

ГПБ - Отдел рукописей Государственной публичной библиотеки им. M. E. Салтыкова-Щедрина.

Жирмунский - В. Жирмунский. Вопросы теории литературы. Статьи 1916- 1926 гг. Л., "Academia", 1928.

ЗМ - сб. "Задачи и методы изучения искусств". Пг., "Academia", 1924.

ИМЛИ - Отдел рукописей Института мировой литературы им. А. М. Горького АН СССР.

ИРЛИ - Отдел рукописей Института русской литературы АН СССР (Пушкинский Дом).

ЛГАЛИ - Ленинградский государственный архив литературы и искусства.

ЛН - "Литературное наследство".

?-? - ?-V - "Поэтика. Временник Отдела словесных искусств ГИИИ", вып. I - 1926, вып. II, III - 1927, вып. IV - 1928, вып. V - 1929.

ПиЕС - Ю. Н. Тынянов. Пушкин и его современники. М., 1968.

П-1919 - "Поэтика. Сборники по теории поэтического языка". Вып. 3. Пг., 1919.

ПСЯ - Ю. Н. Тынянов. Проблема стихотворного языка. Цит. по изд.: М., "Советский писатель", 1965.

ТЖЗЛ - "Юрий Тынянов. Писатель и ученый. Воспоминания, размышления, встречи". М., 1966 (серия "Жизнь замечательных людей").

ЦГАЛИ - Центральный государственный архив литературы и искусства.

ЭП - В. Эйхенбаум. О поэзии. Л., 1969.

ЭПр - В. Эйхенбаум. О прозе. Сборник статей. Л., 1969.

СТИХОВЫЕ ФОРМЫ НЕКРАСОВА

Впервые - "Летопись Дома литераторов", 1921, No 4, 20 декабря, стр. 3-4. С небольшими изменениями и добавлением постскриптума вошло в АиН, где датировано: статья - 1921 г., постскриптум - 1928 г. Печатается по тексту АиН.

Общность проблематики со статьей Тынянова обнаруживает написанная несколько позже статья Б. М. Эйхенбаума "Некрасов" ("Начала", 1922, No 2). В ней также подчеркивается методологическое значение "проблемы Некрасова" для поэтики; рассматриваются и вопросы смещения жанров, пародирования (см. особ. гл. 3, где разбираются те же примеры, что и у Тынянова), проблема прозаизации стиха. Авторы отстаивали свое понимание Некрасова и в устных выступлениях. 2 февраля 1922 г. Эйхенбаум писал в дневнике: "Наша "ревтройка" (Тынянов, Шкловский и я) выступает 9-го в Институте жив[ого] слова о Некрасове, а 19-го в Вольфиле о Пушкине" (ЦГАЛИ, ф. 1527, оп. 1, ед. хр. 245). Итогом методологически близких друг к другу штудий должен был стать сборник статей о Некрасове, намечавшийся в издательстве "Опояз" в 1922 г. (ЛГАЛИ, ф. 2913, оп. 1, ед. хр. 8, л. 29 об.). К некрасовской теме Тынянов собирался вернуться и позднее - в "Списке статей, готовых к печати и предполагаемых к печатанию в первую очередь", представленном 9 февраля 1925 г. Институтом сравнительной истории литератур Запада и Востока при ЛГУ, значится статья Тынянова "Катенин и Некрасов" (ЛГАЛИ, ф. 6960, оп. 1, ед. хр. 11, лл. 46 об., 49).

С возражениями против основной идеи статьи Тынянова выступил в 1926 г. К. И. Чуковский в своей книге "Некрасов" (Л., изд. "Кубуч", статья "Проза ли?") ^а. Эта полемика сохраняет интерес для современного изучения поэтики Некрасова. Тынянов отвечал Чуковскому в post scriptum'e к статье в АиН, причем вопрос переведен здесь в плоскость тех теоретических положений, центральных для Тынянова конца 20-х годов, которые изложены в статье "О литературной эволюции". Эйхенбаум также ответил на возражения Чуковского в полемическом постскриптуме к своей статье, датированном 1926 г. (В. Эйхенбаум. Литература. Л., 1927, стр. 110-115). Чуковский включил полемику с Тыняновым во 2-е издание своей книги ("Рассказы о Некрасове", М., 1930), а позднее вернулся к вопросу о песенности и прозаичности некрасовского стиха в монографии "Мастерство Некрасова" (М., 1971, стр. 598-617). Ср.: ЭП, стр. 65-74; И. Розанов. Стихотворные размеры в донекрасовской поэзии и у Некрасова. - В кн.: Творчество Некрасова. М., 1939; А. Слонимский. Некрасов и Маяковский (к поэтике Некрасова). - "Книга и революция", 1922, No 2; В. С. Баевский. Песенные структуры в некрасовском стихе. - В кн.: Некрасовский сборник. Калининград, 1972.

^а В той же книге он выступил и с полемической статьей против Эйхенбаума ("Формалист о Некрасове"), указав на ряд фактических ошибок в работе последнего. Начало этой полемики относится к 1922 г., когда Эйхенбаум дал отрицательную оценку книги Чуковского "Некрасов как художник" (Л., 1922): "Книжный угол", 1922, No 8, стр. 15-18 (ср. также ранее: В. Шкловский. Техника некрасовского стиха. - "Жизнь искусства", 1919, No 184-185). В дневнике Чуковского под 1 января 1922 г. записано: "[...] пришли из Дома искусств два шкловитянина - Тынянов и Эйхенбаум. Эйхенбаум печатает обо мне страшно ругательскую статью - но все же мне мил почему-то. Он доказывал мне, что я нервничаю, что моя книжка о Некрасове неправильна, но из его слов я увидел, что многое основано на недоразумении". Что касается личных взаимоотношений Чуковского и Тынянова, то, как видно из дневника, они были неизменно сердечными, активные творческие контакты продолжались в течение многих лет. Ср. воспоминания Чуковского (ТЖЗЛ), статью Тынянова "Корней Чуковский" ("Детская литература", 1939, No 4). Эту статью Чуковский упоминает в заметке "Моя работа над некрасовскими текстами" (около 1954 г.): К. Чуковский. Несобранные статьи о Некрасове. Калининград, 1974, стр. 64. С книгой Чуковского 1926 г. Тынянов, возможно, познакомился еще до ее выхода в свет. 12 декабря 1925 г. Чуковский писал в дневнике о "шумной похвале" Тынянова главам XIII и XIV статьи "Проза ли?".

Проблема прозаизации стиховой речи как одна из центральных в поэтике Некрасова, четко сформулированная Тыняновым, с этого времени постоянно обсуждалась в специальных работах - В. Евгеньева-Максимова, Н. Кубикова, Н. Ашукина, Н. Степанова, Б. Ларина, Б. Кормана, Ф. Приймы, М. Власова и др. См. также об этом в общих работах по поэтике: Г. И. Винокур. Новая литература по поэтике (Обзор). - "Леф", 1923, No 1; В. В. Виноградов. О языке художественной литературы. М., 1959. Ср. оригинальное замечание о Некрасове M. M. Бахтина в связи с его мыслью о прозаизации лирики (М. Бахтин. Проблемы поэтики Достоевского. Изд. 3-е. М., 1972, стр. 341-342); П. Бицилли. Этюды о русской поэзии. Прага, 1926, стр. 55-56.

В статье "Стиховые формы Некрасова" Тынянов впервые печатно изложил свои идеи о соотнесенности стиха и прозы и различном характере этой соотнесенности в разные эпохи (развитые им в работах "О композиции "Евгения Онегина"". ПСЯ, "О литературной эволюции") - идеи, опередившие свое время и приобретающие особенную актуальность на фоне "прозаической" трансформации поэтических средств и широкого распространения свободного стиха в современной поэзии.

¹ Проблема "признания" Некрасова как художника лишь к этому времени теряла злободневность. Еще в 1916 г. В. Е. Евгеньев-Максимов писал о "возврате к Некрасову": "Русская интеллигенция, забывшая в течение тусклых 80-х и 90-х годов "пронзительно-унылый" стих "музы мести и печали", лишь изредка вспоминавшая его в бурную революционную эпоху девятисотых годов, - накануне нынешней войны никому из великих художников слова не уделила столько любовного внимания..." (В. Евгеньев. Критика наших дней и Некрасов. - "Биржевые ведомости", 1916, 14 октября, No 15861). Однако для символистов значение Некрасова не было подвержено сомнению. Представление об отношении к Некрасову в конце 1910-х - начале 1920-х годов и состоянии некрасоведческих штудий, оживившихся в связи со столетием со дня рождения поэта, могут дать, кроме уже указанных, следующие работы: Влад Гиппиус. Поэзия Некрасова. - "Сибирские записки", 1916, No 2; А. Кауфман. К некрасовским поминкам. - "Вестник литературы", 1921, No 11 (35); А. Рашковская. Некрасов и символисты. - "Вестник литературы", 1921, No 12 (36); В. Евгеньев-Максимов. К празднованию некрасовского юбилея. - "Книга и революция", 1921, No 8-9; Анкета "Некрасов и мы". - "Летопись Дома литераторов", 1921, 1 декабря, No 3 (с несколько иным составом имен - в кн.: К. Чуковский. Некрасов, стр. 388-394). Актуальность Некрасова для поэзии начала XX в. засвидетельствована этой анкетой - о его влиянии говорили такие разные поэты, как А. Блок, А. Ахматова, М. Волошин, С. Городецкий, Ф. Сологуб и др. А. Белый, как известно, декларативно об