Вяземский Петр Андреевич - Князь Козловский

  

  

   Вяземск³й П. А. Полное собран³е сочинен³й. Издан³е графа С. Д. Шереметева. T. 7.

   Спб., 1882.

   OCR Бычков М. Н.

  

  

  

   Князь Козловск³й не былъ, что называется нынѣ, поэтомъ. Онъ, просто, писалъ стихи; по крайней мѣрѣ въ молодости, какъ и мног³е писали ихъ въ то время.

   Когда-то разсказывали, что одинъ генералъ дѣлалъ выговоръ подчиненному ему офицеру за то, что онъ писалъ и печаталъ стихи. Что это вамъ вздумалось, говоритъ онъ. На это есть сочинители, а вы офицеръ. Сочинитель не пойдетъ за васъ со взводомъ и въ караулъ. И вамъ не зачѣмъ за него ходить въ журналы и печатать себя. Все это, конечно, забавно, но имѣетъ свою долю правды. Въ старину были люди, которые слыли сочинителями; но были и так³е, которые сочиняли стихи, а не были приписаны къ цеху сочинителей. Въ старыхъ журналахъ Еватерининскаго времени находимъ мы подъ эпистолами, героидами и разными другими стихотворен³ями подписи людей, которыхъ позднѣе на высшихъ государственныхъ ступеняхъ нельзя было заподозрить въ стихотворныхъ грѣхахъ первой молодости. Тутъ, между прочими, встрѣчаются имена: Козодавлева, графа Серг³я Румянцова, графа Новосильцова. Сей послѣдн³й, если не печатно, то, по крайней мѣрѣ, про себя, въ чинахъ и въ старости не совершенно отрекался отъ Феба и всѣхъ дѣлъ его. Однажды, въ Варшавѣ, пришелъ я къ нему по дѣламъ службы и засталъ его за переводомъ бѣлыми стихами одной изъ одъ Анакреона: и замѣтить слѣдуетъ за переводомъ подлинника; хотя я и постоянно пользовался благосклонност³ю и дружелюбнымъ обращен³емъ Новосельцова, но никогда не былъ такъ доволенъ своимъ начальникомъ, какъ въ этотъ день.

   Обращаемся въ нашему дѣлу. Обязательнымъ сообщен³емъ нашего извѣстнаго и любезнаго библ³офила и литтературнаго сыщика С. А. Соболевскаго мы имѣемъ подъ глазами двѣ оды князя Козловскаго. Одна подъ заглав³емъ: "Чувствован³е Росс³янина при чтен³и милостивыхъ манифестовъ, изданныхъ Его Императорскимъ Величествомъ Александромъ ²-мъ 1801 года Апрѣля во 2-й день (печатано въ Университетской типограф³и у X. Клауд³я); другая "Его с³ятельству князю Александру Борисовичу Куракину, на выздоровлен³е благодѣтеля (въ С.-Петербургѣ 1802 г., съ указаннаго дозволен³я напечатано въ Императорской типограф³и).

   Признайтесь, что одни эти заглав³я могли-бы въ настоящее время погубить человѣка навсегда. Но что-же дѣлать, если въ то время оно не было поводомъ къ погибели? Что же дѣлать, если это не мѣшало Козловскому быть умнымъ юношей и, позднѣе, однимъ изъ умнѣйшихъ и образованнѣйшихъ людей въ Европейской средѣ ума и образованности? Можно-ли унижать себя до того, чтобы печатно признавать вельможу и начальника за благодѣтеля своего? Можно-ли воспѣвать выздоровлен³е подобной личности? Вотъ что съ благороднымъ негодован³емъ и съ самодовольнымъ сознан³емъ превосходства своего подумаетъ не одинъ изъ читателей нашихъ. О присяжныхъ нашихъ критикахъ, этихъ потомкахъ какихъ-то баснословныхъ сороковыхъ годовъ, и говорить нечего. Заглав³я, самое содержан³е стихотворен³й и способъ выражен³я, все послужило-бы имъ задачею для краснорѣчиваго уличен³я стараго времени въ пошлости, низкопоклонности и отсутств³и всякаго человѣческаго достоинства. Вообще наши убѣжден³я, критики, порицан³я, наши мнѣн³я, понят³я, взгляды лишены способности отрекаться, хотя условно, отъ настоящаго дня, отъ мимо текущаго часа. Мы не умѣемъ переноситься въ другое, нѣсколько отдаленное, время; мы не умѣемъ мысленно переселяться въ чуждую намъ среду и въ друг³я поколѣн³я, перерождаться, воплощать себя умозрительно въ отживш³я лица. Мы не къ нимъ возвращаемся, какъ-бы слѣдовало, когда судимъ ихъ. Мы насильственно притягиваемъ ихъ въ себѣ, къ своему письменному столу, и тутъ дѣлаемъ надъ ними расправу. То-есть, мы раскладываемъ ихъ на мѣрила наши, подобно извѣстному ложу Прокруста. Оттого и сужден³я наши такъ часто уродливы: неминуемо вслѣдств³е того, что мы, предумышленно, разложен³емъ, истязан³емъ, пыткою исказили, изувѣчили то, что подлежало сужден³ю нашему.

   При способности же соображать свое время другимъ временемъ, свою личность и ея постановку и обстановку съ другими личностями приходимъ совершенно къ инымъ впечатлѣн³ямъ и выводамъ. Видимъ различ³е эпохъ, но ничего возмутительнаго и ужаснаго, и съ другой стороны, ничего торжественнаго и побѣдоноснаго въ этомъ различ³и не видимъ. Напротивъ, можемъ спокойно и съ нѣкоторымъ сочувственнымъ удовлетворен³емъ любопытства разглядѣть и увѣриться, что въ то время такая личность, какъ Козловск³й, могла не краснѣя ни предъ собою, ни предъ современниками своими, напримѣръ: предъ Жуковскимъ, Блудовымъ, Тургеневымъ, называть князя Куракина благодѣтелемъ своимъ. Если ставить гражданскую доблесть и искреннее негодован³е и безпощадное обличен³е, то почему-же не позволить благодарности заявить себя, и при случаѣ безнаказанно подавать свой голосъ?

   Опять покаемся въ мягкосердечной слабости своей: мы съ удовольств³емъ прочитали стихотворен³я Козловскаго, хотя далеко не отличаются они ни поэтическимъ вдохновен³емъ, ни даже художественною стихотворческою отдѣлкою. Но они замѣчательны, но они нравятся намъ по чувству, по духу, которое возбудило ихъ, по нѣкоторымъ мыслямъ, которыя они выразили. Смѣшно признаться, нравится намъ и эпиграфъ, приложенный къ стихамъ, посвященнымъ князю Куракину. Нравится намъ сей эпиграфъ потому, что признаемъ его искреннимъ предислов³емъ, сказаннымъ авторомъ; вѣрною вывѣскою того, что онъ чувствовалъ. Мы убѣждены, что не лесть и не низкопоклонство водили перомъ его; мы убѣждены, что одно простосердеч³е, одна признательность внушили ему эти стихи. Наши убѣжден³я подкрѣпляются и оправдываются тѣмъ, что и позднѣе, среди соблазна свѣта, среди испытан³й жизни, Козловск³й до конца сохранилъ это свѣжее благоухан³е простосердеч³я. Отъ этихъ стиховъ, отъ эпиграфа, заимствованнаго у Ж. Ж. Руссо, такъ и вѣетъ на душу кроткое и сладостное ощущен³е. Намъ пр³ятно находить въ Козловскомъ, въ этомъ отъявленномъ либералѣ, эти чувства, эту простоту, которыя нынѣ заклеймили мы пошлост³ю.

   Впрочемъ, по тому времени и самые стихи Козловскаго не лишены нѣкотораго достоинства. Мы уже замѣтили, что въ концѣ минувшаго столѣт³я и въ началѣ нынѣшняго не одни поэты по призван³ю писали стихи, но и друг³е, только потому, что они были люди грамотные. Литтературная сторона царствован³я Екатерины ²²-й развивала вкусъ и привычку къ литтературнымъ занят³ямъ. Какъ Императрица въ приближенномъ кружку своихъ царедворцевъ и вмѣстѣ съ ними переводила Велисар³я и писала оперы и комед³и: такъ и друг³е, увлекаясь примѣромъ ея, писали, переводили и, такъ сказать, незамѣтно попадали въ число сочинителей.

   Выпишемъ нѣсколько стиховъ князя Козловскаго, останавливая вниман³е читателей не на внѣшнемъ ихъ достоинствѣ, а на внутреннемъ, т. е. на томъ духѣ, которымъ они запечатлѣны.

   Обращаясь въ Императору Александру, онъ говоритъ:

  

   Начало дѣлъ твоихъ прекрасно!

   Хвалити и тому напрасно,

   Кто-бъ ихъ хвалить искусно могъ.

   Но благодарность - не искуство,

   Она простаго сердца чувство,

   Ея гласъ слышитъ Богъ.

   Ахъ, часто въ горести, въ напасти

   Несчастный слабый человѣкъ

   Въ минуту сильной буйной страсти

   Проступкомъ помрачаетъ вѣкъ,

   И съ самой нѣжною душою,

   Судьбы жестокою рукою

   Во зло бываетъ вовлеченъ.

   Судьи холодно разсуждаютъ;

   Разсудкомъ сердце обвиняютъ,

   Но та на тронѣ - онъ прощенъ,

   Прощенъ и оживленъ тобою!

   Ты снова чувства далъ ему.

   Преступникъ съ тронутой душею

   Спѣшить къ престолу твоему;

   Перенеся удары рока,

   Клянется убѣгать порока:

   Какъ скорбь отцу нанесш³й сынъ

   Передъ самимъ собой винится,

   Опять къ семьѣ своей стремится,

   Опять онъ добрый гражданинъ.

   Ты вспомнилъ обо всѣхъ на тронѣ

   Въ своемъ отеческомъ законѣ;

   Сказалъ: всякъ счастливо живи!

   Въ моемъ правленьи нѣтъ угрозы,

   Но слезы искренней любви.

  

   Эти стихи имѣютъ уже и то достоинство, что въ нихъ слышится отголосокъ народнаго чувства, которое привѣтствовало воцарен³е Императора Александра. Въ отношен³и къ сочинителю, здѣсь встрѣчается первый признакъ человѣческаго чувства и нравственность политическихъ убѣжден³й, которыя послѣ укрѣпились въ немъ и которымъ онъ навсегда остался вѣренъ. Съ литтературной точки зрѣн³я, эти стихотворен³я замѣчательны какою-то спокойною сдержанност³ю и трезвост³ю выражен³й. Подобныя свойства рѣдко встрѣчаются въ молодыхъ, начинающихъ стихотворцахъ. Имъ всегда хочется блеснуть какими нибудь вычурами и смѣлыми скачками.

   Впрочемъ, чтобы доказать безпристраст³е наше, выставимъ нѣсколько стиховъ, при которыхь улыбнется читатель отъ сравнен³я Москвы съ Перуанкою.

  

   Градовъ твоихъ всѣхъ мать, царица!

   Москва тебя къ себѣ зоветъ!

   Тебя Росс³йскихъ странъ столица,

   Какъ Перуанка солнца ждетъ.

  

   Сравнен³е, можетъ быть, и вѣрное; но почему-же оно забавно? Здѣсь заключается тайна литтературнаго прилич³я, которое трудно объяснить и опредѣлить.

  

  

   Князь Варшавск³й называлъ Козловскаго присяжнымъ защитникомъ проигранныхъ тяжебъ.

   Опредѣлен³е остроумное и мѣткое, но нисколько для Козловскаго не обидное. Напротивъ, зная его, можно поручиться, что было оно ему пр³ятно и лестно. Въ свѣтѣ встрѣчается такъ много людей, горячихъ и громогласныхъ адвокатовъ всякой выигранной тяжбы и готовыхъ распинаться за всякую удачу, что, хотя для одного разнообраз³я, отрадно встрѣтить человѣка, который не только не отрекается отъ проигравшихъ тяжбу, но еще сострадаетъ имъ. Таково было, вѣроятно, мнѣн³е и фельдмаршала. Не входимъ въ оцѣнку военныхъ дарован³й и мѣста, которое онъ займетъ въ современной истор³и: на этотъ разъ довольствуемся сказать утвердительно, что способность человѣка высокопоставленнаго выслушивать мнѣн³я ему противорѣчащ³я есть несомнѣнный признакъ ума свѣтлаго и открытаго. Подобныя побѣды надъ собою стоятъ побѣдъ надъ Турками и Перс³янами. Этими, можно сказать, великодушными свойствами долженъ былъ обладать князь Паскевичъ. Мелк³е и узк³е умы не имѣютъ подобныхъ свойствъ. Въ нихъ только есть темный уголокъ, чтобы держать въ сохранности свои исключительныя и доморощенныя мнѣн³я и понят³я. Эта терпимость, это, такъ сказать, гостепр³имство чужихъ мнѣн³й особенно замѣчательно и достойно уважен³я въ лицахъ, власть имѣющихъ.

   Мы сказали гостепр³имство: это слово именно и выражаетъ нашу мысль. Умъ принимаетъ чуж³я мнѣн³я, чуж³я понят³я, какъ гостей: онъ бесѣдуетъ съ ними, онъ оказываетъ имъ уважен³е; но это еще не значитъ, что онъ отдаетъ имъ домъ свой какъ хозяевамъ. Больш³е бары живутъ или живали открытымъ домомъ. Умные люди должны жить открытымъ умомъ. Тамъ, гдѣ нѣтъ доступа, гдѣ двери назаперти, тамъ, повѣрьте, или нищета, или закоснѣлость, или недовѣр³е къ собственнымъ силамъ, чтобы отражать нашеств³е иноплеменное.

   Князь Варшавск³й познакомился съ Козловскимъ еще во время путешеств³я по Европѣ великаго князя Михаила Павловича, при которомъ Паскевичъ находился. Онъ полюбилъ его и при первомъ удобномъ случаѣ приблизилъ къ себѣ. Въ течен³е многихъ лѣтъ просиживалъ онъ съ нимъ ежедневно въ своемъ варшавскомъ кабинетѣ по нѣскольку часовъ сряду далеко за полночь. Знавшимъ Козловскаго, но мало знавшимъ князя Паскевича, эти бесѣды проливаютъ новый свѣтъ на личность полководца; эти бесѣды не должны были быть всегда мирныя и одногласныя. Нѣтъ сомнѣн³я, что часто было и разноглас³е. Тѣмъ лучше! при искреннемъ и горячемъ обмѣнѣ мыслей должны быть и обоюдныя уступки. Это весьма важно: добросовѣстныя уступки не ослабляютъ нашу внутреннюю силу. Напротивъ, онѣ очищаютъ и укрѣпляютъ ее; онѣ отсѣкаютъ отъ нея то, что было въ ней неправильно и болѣзненно наросшаго. Способность воспринимать истнну, если выходитъ она и изъ непр³ятельскаго лагеря, есть тоже сила ума самобытнаго. Для подобнаго ума истина, хотя исходитъ она и отъ противника, перестаетъ быть непр³ятельскою. Есть люди, особенно между публицистами, которые, при первомъ заявлен³и мнѣн³я съ мнѣн³емъ ихъ невполнѣ согласнаго, начинаютъ съ того, что хватятъ противника по рожѣ и потомъ говорятъ ему: ну, теперь потолкуемъ о дѣлѣ. Эти люди готовы признавать за измѣну себѣ терпѣливое выслушиван³е противника.

   Соотношен³я двухъ варшавскихъ собесѣдниковъ были совершенно другаго свойства.

   Однажды Намѣстникъ получаетъ, по дѣлу довольно важному, записочку на цвѣтной бумагѣ, раздушенную, отъ г-жи Вансовичь Князю Намѣстнику не понравилась эта безцеремонность. Онъ готовъ былъ дать о томъ рѣзко почувствовать. Помилуйте, сказалъ Козловск³й, если она признавала-бы васъ за сераскира, то, конечно, подала-бы вамъ формальное прошен³е на длинномъ листѣ бумаги или даже на пергаментѣ. Но она видитъ въ васъ только Тюрена или Конде. А эти велик³е полководцы любили получать цедулочки отъ любезныхъ женщинъ. При этихъ словахъ оффиц³альная щекотливость была, разумѣется, разомъ обезоружена.

   Въ другой разъ фельдмаршалъ былъ за что-то недоволенъ Англ³йскимъ консуломъ и, кажется, выразилъ ему свое неудовольств³е не въ бровь, а прямо въ глазъ. Это смутило и возмутило Козловскаго. Проживши много лѣтъ за границею съ дипломатами и самъ старый дипломатъ, онъ, по своимъ понят³ямъ, видѣлъ въ каждомъ дипломатѣ лицо избранное и неприкосновенное.

   Легко догадаться можно, что Козловск³й употребилъ все свое краснорѣч³е, всѣ свои уловки, чтобы уладить эту дипломатическую размолвку, чтобы усмирить эту бурю въ стаканѣ. Но князь Паскевичъ не сдавался. Онъ рѣшительно не хотѣлъ дѣлать ни одного примирительнаго шага. Дулся-ли Козловск³й на героя или точно былъ огорченъ непреклонност³ю его, не знаю. Но нѣсколько дней сряду не ходилъ онъ въ Царск³й Замокъ. Наконецъ, однажды утромъ получаетъ онъ приглашен³е на обѣдъ къ Намѣстнику. Пр³ѣхавъ къ нему, застаетъ онъ въ числѣ приглашенныхъ и Англ³йскаго консула. Воображаемъ себѣ удивлен³е и радость Козловскаго. Эта черта, какъ ни маловажна, не должна быть пропущена молчан³емъ, для характеристики князя Паскевича. Тутъ есть что-то утонченно-вѣжливое и сочуственно-человѣческое.

   Польск³й генералъ Кинск³й не принималъ никакого участ³я ни въ мятежѣ 1831 года, ни въ военныхъ дѣйств³яхъ, которыя за нимъ слѣдовали. Все время оставался онъ въ сторонѣ. По усмирен³и мятежа и взят³и Варшавы, Польское войско было распущено. Кинск³й, какъ ни въ чемъ неповинный, уволенъ былъ изъ службы съ назначен³емъ ему пенс³и. Нѣсколько лѣтъ спустя, другъ его, принимавш³й участ³е въ войнѣ, умеръ въ Краковѣ. Онъ не оставилъ по себѣ ни родныхъ, ни денегъ. Кинск³й, движимый любовью къ старому и любимому товарищу, поставилъ памятникъ на могилѣ друга своего. Донесли о томъ Правительству, какъ объ изъявлен³и сочувств³я къ мятежу. Кинск³й лишенъ былъ получаемой имъ пенс³и. Узнавъ о томъ, Козловск³й дождался праздника Пасхи и когда князь Паскевичъ выходилъ изъ церкви, сталъ умолять его это исправить. Князь не съ первыхъ словъ согласился на неожиданное ему предложен³е: вѣроятно даже довольно рѣзко отразилъ ходатайство адвоката всѣхъ проигранныхъ тяжебъ. Но вскорѣ послѣ того Кинскому возвратили утраченную имъ пенс³ю.

   Эти черты для меня драгоцѣнны и въ отношен³и князя Козловскаго, и князя Паскевича: можетъ быть еще драгоцѣннѣе въ отношен³и къ послѣднему. Я дорожу всегда этими снисходительными уступками силы высокопоставленной. Можетъ быть я и виноватъ, но я никогда не умѣлъ уважать, а еще менѣе любить этихъ мужей, у которыхъ, по словамъ поэта:

  

   Тройнымъ булатомъ грудь была вооружена.

  

   Мнѣ хотѣлось-бы видѣть маленьк³я прорѣхи въ этой стальной бронѣ. Онѣ давали бы просторъ, выходъ и доступъ человѣческому чувству, человѣческому благоволен³ю. Государственная необходимость имѣетъ свое полное и правильное значен³е, но иногда можно принимать въ уважен³е и другую необходимость, имѣющую также свою силу, свою пользу - необходимость уступчивости. Можетъ быть такой образъ мыслей есть во мнѣ признакъ и предосудительный, остатокъ нашего стараго мягкаго поколѣн³я. Готовъ я въ этомъ каяться, но раскаяваться не буду.

   Впрочемъ, рѣчь идетъ здѣсь о Козловскомъ; любезной памяти его посвящаю эти разсказы. Тѣнь его не станетъ мнѣ противорѣчить. Козловск³й также принадлежалъ къ этому мягкому поколѣн³ю; вмѣстѣ съ нимъ предаемъ себя нарекан³ю и суду новѣйшихъ Катоновъ.

   По приведеннымъ нами незначительнымъ примѣрамъ (а въ течен³е долгаго времени было, вѣроятно, ихъ и много) можно заключить о положен³и, которое Козловск³й занималъ при Намѣстникѣ въ устройствѣ общественнаго снаряда, которымъ Правитель двигалъ Польское Царство. Онъ былъ, если можно позволить себѣ такое сравнен³е, родъ подушки (именно подушка, да еще какая!), которая служила иногда къ смягчен³ю трен³й, неминуемо бывающихъ между властью и власти подлежащими.

   Послѣднее время появились въ нашемъ журнальномъ литтературномъ языкѣ новыя выражен³я, новыя слова, которыя отзываются какою-то дикост³ю. Они не получили въ языкѣ нашемъ права гражданства и не могли получить его; но закрались въ него подобно безпаспортнымъ лицамъ, которыя гнѣздятся въ столичныхъ притонахъ. Къ этимъ выражен³ямъ принадлежатъ: полякующ³й, поляковать и, не помню въ какомъ-то журналѣ, располячен³е католицизма, располячен³е протестантизма. Въ этомъ лексикографическомъ обогащен³и есть, можетъ быть, много глубокаго чувства любви къ отечеству. Спорить не стану. Но, во всякомъ случаѣ, есть много и литтературнаго варварства. Не щадите Поляковъ, можетъ быть имъ и по дѣломъ; но пощадите по крайней мѣрѣ Русск³й языкъ. Политическ³я страсти своими уклонительными и ругательными кличками никогда языка не обогащали, а напротивъ, позорили и опошляли языкъ, какъ мы это видѣли въ литтературномъ революц³онномъ Французскомъ языкѣ прошлаго столѣт³я. Благодаря Бога, нѣтъ у насъ повода вводить въ нашъ языкъ эту краснорѣчивую запальчивость. Бѣда въ томъ, что именно тѣ, которые ничего не хотятъ заимствовать у Запада изъ того, что у него есть хорошаго, первые кидаются на все, что въ немъ есть предосудительнаго и прискорбнаго, и себѣ его присвоиваютъ.

   Какъ-бы то ни было, а признаться должно, что доживи князь Козловск³й до нашего времени, былъ бы онъ нѣкоторыми изъ нашихъ публицистовъ заклейменъ словомъ полякующ³й. Да, онъ оставилъ по себѣ въ Варшавѣ самое сочувственное предан³е. Онъ и самъ полюбилъ Варшавское общество.

   Спустя нѣсколько лѣтъ послѣ Польской бури онъ пр³ѣхалъ въ Варшаву на постоянное житье. Въ обществѣ еще нашелъ онъ нѣсколько всплывшихъ обломковъ, уцѣлѣвшихъ отъ общаго крушен³я. Буря уже утихла, но осталось еще колебан³е въ морѣ. За всѣмъ тѣмъ, общественная жизнь, разумѣется не въ прежнемъ размѣрѣ, мало-по-малу приходила въ себя. Она начинала опамятоваться отъ ударовъ надъ нею разразившихся, отъ угара, которымъ была она охвачена. Время постепенно залечивало язвы, отрезвляло умы. Польское общество имѣло въ себѣ большую жизненную силу. Въ судорожныхъ припадкахъ своихъ оно падаетъ, разбивается въ кровь и опять возстаетъ, какъ будто ни въ чемъ не бывало. И этимъ свойствомъ сближается оно съ Французами, въ которымъ притягиваетъ ихъ какая-то роковая и зловѣщая сила. Это свойство пагубно было для Польши и въ историческомъ отношен³и. Политическое легкомысл³е лишаетъ Польск³й народъ той разсудительности, той сдержанности, которыя нужны для собственнаго самосохранен³я и здраваго воззрѣн³я на свое настоящее положен³е и на свое будущее. Но, въ отношен³и къ свѣтскому общежит³ю, эта забывчивость, эта легкость въ жизни имѣетъ свою прелесть, по крайней мѣрѣ для постороннихъ.

   Поляку сродно или бѣситься, или наслаждаться жизн³ю. Унывать онъ неспособенъ. Здѣсь опять замѣчается Французское воспитан³е Польскаго народа. Этимъ объясняется, отчасти, и международное сочувств³е Поляковъ и Французовъ. Французъ узнаетъ себя въ Полякѣ; Полякъ вѣруетъ во Француза, молится ему. Безуспѣшность вѣрован³й и молитвъ не разочаровываетъ, не озадачиваетъ его. Умный и, безъ сомнѣн³я, благодушный Мицкевичъ не видѣлъ-ли въ Наполеонѣ ²-мъ новаго Месс³ю? Можно-ли послѣ того сердиться и негодовать на Поляковъ? Не скорѣе-ли должно жалѣть о нихъ? Должно противодѣйствовать ихъ политическимъ увлечен³ямъ и мечтан³ямъ, но, между тѣмъ, слѣдуя здравой, а не страстной политикѣ, дѣлать имъ добро часто противъ собственной ихъ воли.

   Вскорѣ по прибыт³и своемъ въ Варшаву, князь Козловск³й завязалъ знакомство и пр³язни въ Польскомъ обществѣ. Образованные Поляки и особенно Полячки очень чутки къ умственнымъ и блестящимъ способностямъ благовоспитаннаго человѣка. Они легко вглядываются въ него и къ нему прислушиваются. Тутъ забываются политическ³я и племенныя разноглас³я. Варшавское общество не могло не оцѣнить превосходство Козловскаго и не увлечься прелестью его. И онъ не могъ не порадоваться новой своей аудитор³и. А слушатели были ему необходимы

  

  

   Письменные источники, документы, о князѣ Козловскомъ очень недостаточны и рѣдки. Какъ я ни заботился объ ихъ отыскан³и, даже у людей наиболѣе къ нему приближенныхъ, но поиски мои остались безъ успѣха. Впрочемъ, оно такъ быть и должно. Главная дѣятельность Козловскаго была дѣятельность устная, а не письменная и не выражавшаяся въ дѣйств³яхъ. Нужно было бы имѣть при немъ постояннаго и неутомимаго стенографа. Вотъ что могло бы дать полную и живую фотограф³ю его. Онъ мнѣ говорилъ однажды, что письменный процессъ для него тягостенъ и ненавистенъ. Другой разъ говорилъ онъ мнѣ, что прямое призван³е его есть живая устная рѣчь. Онъ въ ней признавалъ свою силу, свое дарован³е и превосходство. И надобно признаться, что онъ въ этомъ не ошибался. Такой отзывъ о себѣ былъ въ немъ не обольщен³е самолюб³я, а прямое и внутреннее сознан³е своего достоинства. Всѣ отрасли, всѣ принадлежности, составляющ³я даръ слова, были ему доступны, и онъ владѣлъ ими въ равномъ совершенствѣ. Онъ готовъ былъ говорить о математикѣ и о точныхъ наукахъ, къ которымъ имѣлъ особенное призван³е, развивать въ живыхъ и блестящихъ картинахъ достопримѣчательнѣйш³я историческ³я эпохи, проникать въ ихъ тайный смыслъ; готовъ былъ преподавать мимоходомъ полный курсъ классической литературы, особенно Римской, и съ этихъ высотъ спускаться къ частнымъ разсказамъ о современныхъ личностяхъ и къ сплетнямъ Парижскихъ и Лондонскихъ салоновъ. Всѣ эти мотивы были въ немъ приснопамятны. и ему присущи. Стоило только въ разговорѣ прикоснуться къ той или другой струнѣ, и симфон³я мыслей и словъ изливалась, то съ величавой стройностью, то съ прихотливой игривостью.

   Французъ графъ De-Lagarde, который встрѣтилъ князя Козловскаго въ Вѣнѣ, во время знаменитаго конгресса, удѣлилъ Козловскому нѣсколько страницъ въ своемъ повѣствован³и объ этой исторической эпохѣ. Разсказамъ вообще должно довѣрять съ большою осторожностью. По крайнѣй мѣрѣ, я большой скептикъ по этой части. Особенно разсказы француза должны подлежать строгой браковкѣ. У Французовъ нѣтъ ни Нѣмецкой точности, ни Нѣмецкой добросовѣстности. Въ переводахъ иностранныхъ творен³й они позволяютъ себѣ нерѣдко отступать отъ подлинника, искажать и украшать его съ точки Французскаго воззрѣн³я и согласно съ потребностями, предразсудками и суевѣр³ями своихъ родныхъ читателей. Такимъ образомъ, не придавая исключительной и безусловной вѣры въ разсказы нашего автора, мы отчасти воспользуемся ими за неимѣн³емъ другихъ, болѣе достовѣрныхъ, убѣдительныхъ матер³аловъ.

   Если не ошибаемся, этотъ графъ Де-Лагардъ извѣстенъ былъ въ 1809 или 1810 году, подъ именемъ le chevalier de Messance De-Lagarde. Тогда беззаботная и гостепр³имная Москва радушно встрѣчала и угощала пр³ѣзжихъ иностранцевъ. Чуж³я стих³и легко смѣшивались съ домашнею и народною стих³ею. Онѣ придавали ей разнообраз³е и свѣтлые оттѣнки. Messance, какъ и вообще всѣ Французы, былъ словоохотенъ и любезенъ; въ тому-же онъ сочинялъ и пѣлъ романсы, которыхъ заслушивались молодыя красавицы и даже зрѣлыя барыни. Тогда о политикѣ мало думали и въ обществѣ не боялись соглядатаевъ и лазутчиковъ изъ враждебнаго стана. Но правительство не раздѣляло общей безпечности и довѣрчивости къ этому молодому трубадуру. Не знаю на какомъ основан³и и по какимъ причинамъ, но Messance былъ у него на замѣчан³и. Вотъ что приводитъ меня въ подобному заключен³ю: По кончинѣ отца моего, семейство Карамзина и наше продолжали еще жить открытымъ домомъ; вечеромъ не рѣдко съѣзжалось къ намъ многолюдное общество, заключавшееся въ Московскихъ жителяхъ и пр³ѣзжихъ. Однажды Карамзинъ получаетъ письмо отъ Дмитр³ева, который, по приказан³ю Государя, предваряетъ его въ самыхъ милостивыхъ выражен³яхъ, что онъ напрасно принимаетъ часто въ домѣ своемъ Messance, который человѣкъ неблагонадежный и пр³ѣхавш³й въ Росс³ю съ неблагонамѣренными поручен³ями и цѣлью. Дѣло въ томъ, что Messance, вездѣ принятый, никогда не вступалъ ногою въ нашъ домъ. Карамзинъ поспѣшилъ передать о томъ Дмитр³еву, и разумѣется дѣло тѣмъ и кончилось. Это была просто попытка какого-нибудь досужаго доносчика, клеветника, враждебнаго Карамзину.

   Обратимся къ воспоминан³ямъ о Вѣнскомъ конгрессѣ графа Де-Лагарда. Вотъ что онъ говоритъ о князѣ Козловскомъ: "Одинъ изъ нашихъ собесѣдниковъ, князь Козловск³й, Русск³й посланникъ въ Туринѣ, былъ призванъ на конгрессъ государемъ своимъ, чтобы содѣйствовать присоединен³ю Генуэзской области къ П³емонту. Онъ запивалъ рюмкой Токая каждое шутливое слово и каждую эпиграмму, которыя беззаботно и почти невольно пускалъ онъ то въ свою державу, то въ державу, при которой былъ онъ уполномоченъ. Его открытая и одушевленная физ³оном³я носила на себѣ выражен³е искренности, которая имѣла что-то особенно-привлекательное и рождало желан³е съ нимъ сблизиться. Внукъ человѣка, котораго Екатерина отправила къ Вольтеру, какъ образецъ Русскаго просвѣщен³я и Русской вѣжливости, князь Козловск³й признанъ былъ однимъ изъ умнѣйшихъ людей этой эпохи, въ которой умъ былъ однакоже не особенная рѣдкость; разговоръ его, исполненный разнообраз³я, огня и краснорѣч³я, могъ бы признанъ быть совершеннымъ, если бы у него монологъ не слишкомъ часто былъ исключителенъ". Хотя въ этомъ отношен³и словоохотливый Французъ могъ бытъ пристрастенъ, но должно признаться, что сужден³е его не лишено справедливости. Впрочемъ, эта монолог³я разговора не должна касаться одного Козловскаго. Всѣ люди, особенно владѣющ³е даромъ слова, причастны этой погрѣшности, если можно назвать въ нихъ это погрѣшностью.

   Послѣ Вѣнскаго конгресса, князь Козловск³й занималъ мѣсто Русскаго посланника при Стутгардскомъ дворѣ. Позднѣе провелъ онъ довольно много времени въ Англ³и. Въ сей странѣ, важной и степенной, но въ которой любятъ все поднимать на смѣхъ, былъ онъ предметомъ разныхъ каррикатуръ и ими почти гордился. (Впрочемъ эти каррикатуры относились болѣе до его физическаго сложен³я и необыкновеннаго дородства). Такъ, напримѣръ, въ одной изъ нихъ представленъ онъ былъ танцующимъ съ княгиней Ливенъ, которая была очень худощава. Подъ каррикатурою написано было: долгота и широта Росс³и. Къ этому должно прибавить, что княгиня Ливенъ занимала не только по своему офиц³альному положен³ю, но и по уму и по любезности своей блестящее и почетное мѣсто въ исключительномъ и по преимуществу аристократическомъ Лондонскомъ обществѣ. Разсказываютъ, что Княгиня накликала на себя эту каррикатуру отвѣтомъ своимъ довольно неловкому англичанину, который предлагалъ ей съ нимъ вальсировать: "je ne danse qu'avec mes compatriotes".

   Князь Козловск³й былъ въ милости у Императора Александра, котораго забавлялъ своими остроумными выходками. Онъ самъ былъ искренно преданъ велич³ю и славѣ своего отечества. Но со всѣмъ тѣмъ мнѣ казалось, что онъ самъ думалъ о возможности попасть въ немилость или даже въ опалу. Такова была сила и мѣткость нѣкоторыхъ его замѣчан³й, что говори онъ въ Петербургѣ то, что свободно говорилъ въ Вѣнѣ, не удивился бы я, если бы фельдъегерь и кибитка унесли его въ Сибирь, чтобы тамъ научиться молчаливому умозрѣн³ю, которое, казалось, должно было быть необходимою принадлежностью его дипломатическаго зван³я.

   Говоря о принцѣ Де-Линь графъ Де-Лагардъ продолжаетъ: "Если при старомъ фельдмаршалѣ любовался я сокровищами его опытности и благоразум³я и этою тонкою, деликатною оцѣнкою общества, то находилъ я въ Русскомъ Князѣ возвышенность воззрѣн³и и независимость выражен³й и сужден³й о людяхъ и политическихъ событ³яхъ, столь рѣдк³я между дипломатами. Бесѣда его, исполненная пыла, притягивала въ нему, а искренность его внушала пр³язнь и уважен³е".

   Далѣе приводитъ нашъ авторъ нѣкоторыя рѣчи князя Козловскаго:

   "Знаете ли вы (сказалъ онъ автору) этого прекраснаго кавалера, который прошелъ мимо насъ? Это молодой графъ ***. До нынѣ былъ онъ только извѣстенъ успѣхами своими при дамахъ. Онъ хочетъ быть посломъ. Вы можетъ быть думаете, что онъ много путешествовалъ, что онъ знаетъ свѣтъ, что онъ изучалъ отношен³я и свойства потребностей народовъ. Нисколько! Но во всей обстановкѣ и внѣшности его есть какой-то отпечатокъ отлич³я, а лице его одно изъ тѣхъ, которыя женщинъ сводятъ съ ума. Княгиня ***, которой доброту и чувствительность вы знаете, принимаетъ живѣйшее участ³е въ этомъ дипломатическомъ искателѣ: не пройдетъ недѣли, и онъ будетъ посломъ. Так³я ли еще чудеса совершитъ конгрессъ!"

   "Слышали ли вы (продолжалъ Козловск³й) о приключен³и, которое взволновало политическ³е салоны? Баронъ Штейнъ, котораго видите вы возлѣ Гарденберга, былъ въ немъ главнымъ дѣйствующимъ лицомъ. Отъ природы горяч³й и заносчивый, сей государственный человѣкъ никогда не могъ усмирить запальчивость права своего, не смотря на соприкосновен³е съ дипломатической средою, въ которой онъ живетъ. Уже не разъ мног³е изъ сотоварищей его имѣли поводъ на это жаловаться: восемь дней тому, повѣренный въ дѣлахъ маленькаго Нѣмецкаго принца, незамѣтный полномочный на конгрессѣ, но можетъ быть весьма важное лицо въ краю своемъ, приказываетъ доложить о себѣ Барону. А онъ именно, очень занятый въ это время, хотѣлъ быть одинъ. Посѣтитель скромно входитъ въ кабинетъ его и собирается объяснить ему причину своего посѣщен³я съ покорною вѣжливостью, которую предписываетъ ему значен³е представителя великой державы. Сидя за бумагами, Баронъ поднимаетъ глаза и, не спрашивая у новаго посѣтителя ни имени, ни причины посѣщен³я его, яростно кидается на него, беретъ его за воротъ и выталкиваетъ за дверь. Все это совершилось съ быстротою молн³и. Между тѣмъ объяснен³я были потребованы: заносчивый дипломатъ долженъ былъ выразить раскаян³е за неприличный свой поступокъ; но впечатлѣн³е еще не вполнѣ изгладилось. Признайтесь, вотъ печальный образчикъ того терпѣн³я и того спокойств³я, которое рѣшители нашихъ судебъ вносятъ въ свои сношен³я и дѣйств³я".

   Особенною прелестью было въ немъ то, что природа и личность его были, такъ сказать, разносторонни и разнообразны. Онъ принадлежалъ не только двумъ поколѣн³ямъ, но, можно сказать, двумъ столѣт³ямъ, двумъ м³рамъ: такъ были разнородны и противорѣчивы предан³я, въ немъ зарожденныя и сохранивш³яся, и свойства, имъ самимъ нажитыя и благопр³обрѣтенныя. Въ немъ былъ и герцогъ Версальскаго двора, и Англ³йск³й свободный мыслитель; въ немъ оттѣнялись утонченная вѣжливость, и нѣсколько искуственные; но благовидные пр³емы только что угасшаго общежит³я, и независимость, плодъ новаго вѣка и новаго общественнаго порядка. Вмѣстѣ съ тѣмъ Европейское обращен³е въ круговоротахъ жизни не стерло съ него Русской оболочки; но сохранилъ онъ Русское добродуш³е и нѣсколько свойственное ей Русское легкомысл³е; вмѣстѣ съ тѣмъ терпимость космополита, который вездѣ перебывалъ, многое и многихъ зналъ и видѣлъ, если не всегда дѣятельно участвовалъ въ событ³яхъ, то прикасался къ нимъ и, такъ сказать, около нихъ терся. Так³я услов³я сберегаютъ и застраховываютъ человѣка отъ исключительности въ мнѣн³яхъ и сужден³яхъ. Есть люди, которые всецѣло принадлежатъ къ своему поколѣн³ю и прикованы къ своему времени. Твердости и глубинѣ ихъ убѣжден³й не рѣдко соотвѣтствуютъ мелкость ихъ понят³й и ограниченность объема ихъ умозрѣн³я. Они стѣснены и втиснуты въ раму, которая облегаетъ ихъ со всѣхъ сторонъ. Это Чацк³е, которые плотно сидятъ на конькѣ своемъ и ѣдутъ все прямо, не оглядываясь по сторонамъ. То ли дѣло Онѣгины! Это личности гораздо сочувственнѣе и ближе къ человѣческой природѣ. Въ нихъ встрѣчаются противорѣч³я, уклонен³я: тѣмъ лучше. Въ этой зыбкости есть болѣе человѣческой правды, нежели въ людяхъ, безусловно вылитыхъ въ одну форму. Одни живые, хотя и шатк³е люди; друг³е, пожалуй, и самородки, но необточенные и не приспособленные къ употреблен³ю.

   Князь Козловск³й долго не жилъ въ Росс³и. Въ Петербургѣ новое поколѣн³е и люди новаго порядка не знали его, столь извѣстнаго въ царствован³и Императора Александра. Старые люди успѣли забыть о немъ, или помнили только нѣкоторыя его странности, рѣзк³я сужден³я и острыя слова. Больш³я столицы не долго памятливы; особенно у нихъ справедлива Французская пословица, что отсутствующ³й виноватъ. Въ этомъ отношен³и Петербургъ не уступитъ ни на волосъ прочимъ блестящимъ Европейскимъ столицамъ. Здѣсь осуществляется и увѣковѣчивается вымыселъ древняго баснослов³я: Сатурнъ пожираетъ дѣтей своихъ. Петербургъ многихъ изъ нихъ имѣетъ на совѣсти и на желудкѣ своемъ.

   Какъ бы то ни было, когда Козловск³й возвратился въ Петербургъ послѣ многолѣтняго отсутств³я, онъ нашелъ, что хваленое старое Русское гостепр³имство и хлѣбосольство сошли уже въ предан³е давно минувшихъ лѣтъ. Первая эта пора была для него тягостна, и при всемъ добродуш³и его было ему нѣсколько обидно и досадно. Мы уже выше указали на причину этого недружелюбнаго пр³ема. Тутъ ничего не было обдуманнаго, а дѣлалось оно какъ-то само-собою. Иные можетъ быть и опасались Козловскаго и остерегались впустить въ среду свою человѣка, отвыкшаго отъ Росс³и, подозрѣвая въ немъ даже мало къ ней сочувств³я. Боялись въ немъ либерала, острослова и даже, такъ сказать, нѣсколько враждебнаго соглядатая того, что дѣлается въ домашней средѣ. Все это, разумѣется, было тягостно для баловня блестящихъ и высшихъ салоновъ Европейскихъ, предъ которымъ двери растворялись вездѣ настежъ и знакомства котораго жадно искали и государственные люди, и просвѣщенные вельможи, и блестящ³я представительницы Европейской любезности и утонченнаго общежит³я. Онъ нашелъ въ Петербургѣ, кромѣ родственниковъ своихъ, и нѣкоторыхъ (въ ограниченномъ числѣ) вѣрныхъ пр³ятелей.. Для него этой малой аудитор³и было недостаточно. Подобно знаменитой Баталани, которая, въ пребыван³е свое въ Петербургѣ, не могла довольствоваться пѣть въ концертныхъ залахъ, а захотѣла пѣть и пѣла въ обширной биржевой залѣ, и ему нужны были просторъ и многочисленные слушатели. Онъ часто передавалъ мнѣ сѣтован³я скорби своей. Наконецъ является онъ ко мнѣ однажды съ нѣсколько просвѣтленнымъ лицомъ. Я угадалъ, что было въ немъ выражен³емъ успѣха. Что же оказалось? Онъ почти торжественно объявляетъ мнѣ, что льдиная преграда пробита, и что по приглашен³ю Шишкова обѣдаетъ онъ у него сегодня.

   Свыкш³йся съ Европейскими понят³ями, онъ думалъ, что членъ государственнаго совѣта, бывш³й министръ просвѣщен³я, президентъ академ³и долженъ занимать въ обществѣ и высокое, и передовое мѣсто. Смѣясь, вынужденъ я былъ разсѣять его обольстительное заблужден³е. Мой бѣдный Козловск³й впалъ опять въ унын³е. Мнѣ стало жаль его, а дѣлать нечего.

   Здѣсь кстати замѣтить, и не безъ удивлен³я, что въ Росс³и, въ этой странѣ, по преимуществу странѣ чина, чиновъ и чиновниковъ, въ обществѣ, по крайней мѣрѣ въ избранномъ и высшемъ, табель о рангахъ не имѣетъ никакого значен³я. Лордъ Ярмутъ, бывш³й въ Петербургѣ, забавно говорилъ, что онъ очень хорошо принятъ въ домѣ красавицы VI-го класса, которая живетъ въ 14-й лин³и. Эта шутка нисколько не опровергаетъ выставленнаго мною указан³я. Петербургское общество едва-ли не самое демократическое въ Европѣ. Услов³я мѣстничества и другихъ боярскихъ преимуществъ давнымъ давно уже забыты и не оставили слѣда на перепаханной и уравненной почвѣ. Императрица Екатерина спросила однажды стараго генерала: растолкуйте мнѣ, пожалуйста, какая разница между единорогомъ и пушкою? О! разница большая, Матушка Государыня, отвѣчалъ тотъ: пушка сама по себѣ, а единорогъ самъ по себѣ. Ага, теперь понимаю, сказала улыбаясь Екатерина. Такъ и въ нашемъ обществѣ: чины сами по себѣ, а люди сами по себѣ. Могутъ быть модные министры и модные генералы, но не всѣ генералы бываютъ львами Петербургскихъ салоновъ. Спросите любую хозяйку, какого чина тотъ или другой гость, и она съ изумлен³емъ посмотритъ вамъ въ глаза, ничего не пойметъ въ вашемъ тарабарскомъ вопросѣ и подумаетъ, что вы рехнулись съ ума. По привычкѣ и по застарѣвшимъ предразсудкамъ мног³е у насъ не имѣютъ о томъ яснаго понят³я. Въ этомъ отношен³и особенно отличаются анахронизмами нѣкоторые изъ нашихъ нравоописателей и нравоучителей. Въ романахъ и драмахъ своихъ они съ особеннымъ мужествомъ и ожесточен³емъ ратуютъ противъ этой мнимой нашей общественной олигарх³и. Имъ особенно пр³ятно и будто вмѣняется въ обязанность выставлять глупцомъ каждое превосходительство, а ужъ тѣмъ паче каждое высокопревосходительство. Они думаютъ, что совершаютъ тѣмъ гражданск³й подвигъ и отмщаютъ общество за наложенное на него унижен³е. Генералитетъ туманитъ ихъ глаза и понят³я. Не беру на себя отвѣтственности отстаивать умъ каждаго генерала. Помню слова Ланжерона, имъ кому-то сказанныя на полѣ сражен³я: Вы пороху не боитесь, но вы его и не выдумали; а у нашихъ авторовъ идетъ въ этомъ отношен³и поголовщина и погенеральщина. Въ этомъ-то и есть ихъ ошибка. Все это выходитъ изъ того, что они мало знаютъ. Все это привидѣн³я и кикиморы ихъ запуганнаго и провинц³альнаго воображен³я.

   Но пора возвратиться въ Козловскому. Къ удовольств³ю вашему, мы находимъ его въ лучшемъ положен³и. Дни его тяжкаго испытан³я и опалы приходили въ концу. Вскорѣ былъ онъ самымъ блестящимъ образомъ вознагражденъ за свое долготерпѣн³е. Двери Михайловскаго Дворца гостепр³имно и радушно раскрылись предъ нимъ. Велик³й Князь Михаилъ Павловичъ вѣроятно гдѣ-нибудь встрѣтился съ нимъ во время перваго заграничнаго своего путешеств³я. Узнавъ о пребыван³и Козловскаго въ Петербургѣ, онъ пригласилъ его въ себѣ. Это первое сближен³е не могло оставаться случайнымъ. Велик³й Князь и Великая Княгиня, какъ и должно было слѣдовать, оцѣнили умъ, любезность и своеобразность Козловскаго. Онъ вскорѣ сдѣлался приближеннымъ и почти домашнимъ при этомъ Дворѣ. Великаго Князя немног³е знали: мног³е неспособны были убѣдиться въ благородствѣ чувствъ и характера его, въ прямотѣ и ясности ума и увлекательности простосердечнаго обхожден³я его. Его болѣе знали по строгости воззрѣн³и его на военную дисциплину и по частымъ примѣнен³ямъ этихъ воззрѣн³й въ общимъ и частнымъ случаямъ. Но и тутъ эта строгость, можетъ быть, доводимая иногда до крайности, была въ немъ слѣдств³емъ высокаго чувства отвѣтственности, которую сознавалъ онъ въ себѣ предъ Государемъ своимъ и общественнымъ благоустройствомъ. Что-же касается собственно до него, то сердце его никогда не участвовало въ дѣйств³яхъ строгости и въ порывахъ вспыльчивости его. Напротивъ, оно часто, помимо воли и умозаключен³й его, заступалось и ходатайствовало съ успѣхомъ за минутныя жертвы правилъ, которыя онъ предписалъ себѣ и которыхъ держался какъ нужныхъ и необходимыхъ узаконен³и. Какъ бы то ни было, въ сношен³яхъ внѣ служебныхъ и частныхъ нельзя было найти человѣка болѣе обходительнаго, болѣе доступнаго къ выражен³ю мнѣн³й независимыхъ и иногда встрѣчавшихъ въ немъ искренняго и добросовѣстнаго опровергателя.

   Впрочемъ, вопросъ о военной дисциплинѣ въ войскахъ и о примѣнен³и теоретическихъ правилъ ея въ дѣйствительности есть важный государственный вопросъ, который еще не единогласно и не окончательно рѣшенъ ни военными спец³алистами, ни знаменнтыми полководцами. Разумѣется, онъ не подлежитъ здѣсь нашему разсмотрѣн³ю. Мы только мимоходомъ затронули его въ связи съ характеристическимъ очеркомъ Его Высочества. Я имѣлъ счаст³е пользоваться особеннымъ благоволен³емъ Великаго Князя. Онъ нерѣдко бывалъ у насъ по вечерамъ, и присутств³е его нисколько не стѣсняло ни нашего семейнаго круга, ни обыкновенныхъ нашихъ посѣтителей. Напротивъ, оно оживляло и разнообразило наши бесѣды. Ближайшими посѣтителями нашими въ то время были: Арзамасецъ нашъ и бывш³й дипломатъ Полетика, котораго Велик³й Князь, охотникъ до прозвищъ, называлъ всегда monsieur le fallacieux diplomate, графъ Михаилъ В³ельгорск³й, Жуковск³й, котораго Велик³й Князь особенно любилъ и уважалъ, и еще кое-кто изъ нашихъ пр³ятелей; разумѣется, что когда Козловск³й находился въ Петербургѣ, онъ былъ непремѣннымъ членомъ этого тѣснаго пр³ятельскаго кружка. Бывали и дамы. Велик³й Князь не требовалъ никакихъ исключен³й въ вечернихъ нашихъ пр³емахъ. Разговоръ касался до всего и на лету затрогивалъ и важные вопросы, и просто житейск³е. Помню, что однажды шли прен³я о смертной казни, противъ которой и Велик³й Князь подавалъ свой голосъ. Онъ свободно и часто съ особенной живостью и мѣткостью