Вяземск³й П. А. Полное собран³е сочинен³й. Издан³е графа С. Д. Шереметева. T. 2.
Спб., 1879.
Вотъ рядъ Московскихъ литтературныхъ журналовъ и сомкнулся: запоздалые явились на свои мѣста.
"Московск³й Телеграфъ". 1-я книжка на 1830 годъ оправдываетъ ожидан³е читателей, которые привыкли находить въ этомъ журналѣ болѣе пищи любопытству, болѣе удовлетворен³я разнообразнымъ требован³ямъ, чѣмъ въ другихъ Русскихъ журналахъ, ему современныхъ. Можно сравнить "Московск³й Теле³рафъ" съ застольнымъ обѣдомъ въ гостинницѣ, не лакомымъ для взыскательности разборчивыхъ гастрономовъ, но довольно сытнымъ, съ обѣдомъ, отъ коего встанешь по крайней мѣрѣ не голоднымъ. Для каждаго вкуса, разумѣется не слишкомъ утонченнаго, для каждаго желудка найдется пища: художникъ не очень искусенъ, стряпанье его нерѣдко отзывается черезъ-чуръ самоучкою и поспѣшностью, но по крайней мѣрѣ онъ имѣетъ хорошее свойство выбирать сочную и свѣжую провиз³ю, разнообразить блюда и сметливо соглашаться съ требован³ями, аппетитомъ и гастрическими способностями своихъ застольнивовъ. Читателей Русскихъ, охотниковъ ходить по журнальнымъ обѣдамъ, нечего увѣрять, что мое мнѣн³е о "Московскомъ Телеграфѣ", какъ оно ни кажется умѣреннымъ, но не менѣе того оно, по сравнен³ю, похвала, и едва-ли не исключительная. Сей журналъ былъ предметомъ многихъ нападокъ со стороны совмѣстниковъ своихъ; въ чисто литтературномъ отношен³и и въ кое-какихъ другихъ отношен³яхъ онъ не безгрѣшенъ, но Русск³е читатели обязаны ему благодарностью, и, по совѣсти, не другимъ журналистамъ слѣдовало-бы выкликать на него негодован³е читающей публики. Не имъ-бы говорить, не намъ-бы слушать. Если журналъ дѣло торговое и договорное, если журналистъ берется за такую-то плату ставить подписчикамъ своимъ годовое продовольств³е, то "Московск³й Телеграфъ", безъ сомнѣн³я, менѣе другихъ обвиненъ быть можетъ въ неустойкѣ. Мног³е придирались къ нему и на картинки модъ, пришиваемыя къ статьямъ, коихъ цѣлью распространен³е свѣдѣн³е совершенно другаго рода. Можетъ быть, обвинен³е подкрѣпится еще большею силою нынѣ, когда вспомнишь, что Русск³й законодатель портнихъ и модистокъ есть въ одно время и историкъ Русскаго народа, когда вспомнишь, что объемлющ³й всѣ пути извѣстности и промышленности, приближаясь въ Нибуру съ посвящен³емъ, ко храму славы и въ алтарю отечества съ творен³емъ своимъ, въ разсыпающейся заботливости мимоходомъ вноситъ и въ модныя лавки раскрашенныя свои скрижали. Но соглашен³е сихъ противорѣч³й, накидывающихъ нѣсколько смѣшную тѣнь на слишкомъ разнообразное лице, можетъ озаботить друзей и защитниковъ новаго историка,- журнальнымъ читателямъ до того дѣла нѣтъ. Журналъ - спекуляц³я умственная, или денежная, или та и другая вмѣстѣ. Если издатель полагаетъ, въ чемъ онъ можетъ быть и не ошибается, что изъ полнаго итога подписчиковъ его одна треть подписывается на модныя извѣст³я исключительно, другая на модныя извѣст³я, приправленныя прочимъ, или на прочее, приправленное модными извѣст³ями, и только послѣдняя треть принадлежитъ положительно въ числу читателей журнала, то и въ этомъ соображен³и пользуется онъ оборотомъ весьма позволительнымъ. Но есть еще другое предположен³е, которое выставимъ тѣмъ охотнѣе, что оно благопр³ятно для лица издателя. Картинки Телеграфа, хотя по видимому вывѣски одной денежной спекуляц³и, но могутъ они быть средствами къ успѣху и спекуляц³и безкорыстно умственной. Зачѣмъ же не предположить, что Парижск³е щеголи и щеголихи, съ которыми знакомитъ насъ Московск³й Телеграфъ, ничто иное, какъ герольды, по слѣдамъ коихъ вводитъ онъ въ губернск³е и уѣздные города, въ степныя деревни, друг³я лица важнѣйш³я, напримѣръ: Шлегеля, Гизо, Кузена и другихъ. Издатель знаетъ пословицу: по платью встрѣчаютъ, а по уму провожаютъ. Глядя безпристрастно съ этой точки зрѣн³я, можно было-бы извинить его, если онъ и къ историческому творен³ю своему прибавилъ бы картинки модъ. Тассо совѣтуетъ подслащивать край горькой чаши. Велик³е люди употребляли часто весьма мелк³я средства для достижен³я обширной цѣли. Впрочемъ, въ этомъ случаѣ историкъ Русскаго народа имѣлъ бы даже и философическое оправдан³е. Преобразователь Росс³и не выпускалъ изъ вида и преобразован³е отечественныхъ модъ. Мудрено, какъ историкъ-философъ, "вникнувш³й въ духъ своего вѣка", пренебрегъ этимъ пособ³емъ мѣстности. Будемъ однакоже внимательны и справедливы: если новый историкъ и не прибѣгнулъ къ союзу съ Парижскими модами, то имѣлъ онъ въ запасѣ другое "раскрашенное" пособ³е для расширен³я дѣйств³й своихъ на умы многихъ Русскихъ читателей. Знаетъ ли хорошо г-нъ Полевой Росс³йское государство, объ этомъ ни слова, но Русск³й народъ знаетъ онъ твердо и въ этомъ отношен³и достоинъ быть его историкомъ. Обѣщан³е довести истор³ю до нашего времени есть точно таже раскрашенная вывѣска. Кто изъ благоразумныхъ людей будетъ ожидать у насъ истор³ю новѣйшихъ временъ, не говорю уже современной эпохи? Но не все же пишется для благоразумныхъ людей. Современная истор³я нигдѣ не доступна, особливо-же у насъ. Укажемъ на одинъ недостатокъ въ историческихъ матер³алахъ, въ современныхъ запискахъ. Историкъ, который добровольно берется перефразировать Московск³я Вѣдомости, писать о томъ, о чемъ писать неможно, и выдавать свою книгопродавческую работу за истор³ю, тотъ накидываетъ большое подозрѣн³е на свой историческ³й характеръ и на свою историческую добросовѣстность. Отказываясь вѣрить ему въ одномъ, трудно довѣрять ему и тамъ, гдѣ онъ могъ бы свободно излагать свое мнѣн³е. Несбыточныя обѣщан³я изобличаютъ по крайней мѣрѣ неосновательность ума, если не хвастовство и не шарлатанство; но и одной неосновательности довольно, чтобы отбить вѣру и уважен³е. Все это такъ въ понят³яхъ малаго числа разсуждающихъ; но книги пишутся и печатаются для большинства.
Рѣчь о занят³яхъ Общества любителей Росс³йской Словесности, въ торжественномъ собран³и онаго, 1829 года декабря 23 дня, произнесенная временнымъ предсѣдателемъ ординарнымъ профессоромъ И. И. Давыдовымъ и напечатанная въ началѣ 1-й книжки Московскаго Телеграфа, соединяетъ въ себѣ довольно вѣрное исполнен³е услов³й торжественной академичеческой рѣчи. С³и рѣчи вообще походятъ на свѣтск³я рѣчи образованныхъ людей. Старайтесь не оскорбить никакихъ прилич³й, будьте вѣжливы ко всѣмъ присутствующимъ, довольно плавно и красиво выражайте довольно обыкновенныя мысли, и болѣе отъ васъ требовать нечего. Нѣкоторымъ изъ благовѣрныхъ читателей можетъ, однакоже, показаться соблазнительнымъ, что авторъ ея, ординарный профессоръ, не много вольнодумствуетъ о классицизмѣ и романтизмѣ. Что, напримѣръ, скажутъ они о слѣдующемъ: "Прежде обнаруживалось направлен³е классицизма, предъ симъ у насъ господствовавшее, стремлен³е духа нашего къ видимой природѣ, къ ея живописан³ю, невольное подчинен³е духовнаго существа вещественному владычеству - нынѣ совершенно иное направлен³е получила словесность, направлен³е романтизма". Неужели "вещественное владычество" отличительный характеръ классической древности? Неужели, напримѣръ, Греческ³е трагики, въ высокихъ создан³яхъ своихъ, были рабами и данниками вещественности? У насъ и такъ учен³е классиковъ въ небрежен³и: если и тѣ, которые по зван³ю своему обязаны хранить священный камень древности, станутъ разувѣрять въ святынѣ онаго, то число отступниковъ еще болѣе размножится. Пускай каждый остается при своемъ; тяжба классицизма и романтизма еще не рѣшена: классицизму еще нужны адвокаты. Друг³е читатели, требующ³е непогрѣшительности въ слогѣ ученой рѣчи, могутъ замѣтить несообразность другаго рода. Вотъ примѣръ: "тогда (т.-е. за 18 лѣтъ) мы не имѣли отечественной истор³и, учились ей по иностраннымъ книгамъ; нынѣ мы гордимся своимъ паллад³умомъ, произведен³емъ безсмертнаго дѣеписателя, и еще сей паллад³умъ не поколебалъ въ юномъ талантѣ (вѣроятно рѣчь идетъ о Н. А. Полевомъ) намѣрен³е выдти на тоже поприще истор³и". Паллад³умъ также не можетъ поколебать, какъ и юный талантъ не можетъ въ другомъ смыслѣ поколебать паллад³умъ. Статья о всеобщей истор³и принадлежитъ къ тѣмъ переводамъ, печатаемымъ въ Московскомъ Телеграфѣ, которые, служа доказательствомъ смѣтливости и благонамѣренности издателя въ выборѣ журнальныхъ матер³аловъ, утверждаютъ за нимъ въ ряду совмѣстниковъ первенство по занимательности. Часть критики, относящейся до Русской библ³ограф³и, далеко отстоитъ въ "Телеграфѣ" отъ критики иностранной, заимствованной изъ лучшихъ европейскихъ журналовъ. Въ составъ уложен³я критики отечественной не входятъ ни добросовѣстность, ни вкусъ, который также есть совѣсть эстетическая. Приговоры, произносимые издателемъ, отзываются всегда пристраст³ями, лицепр³ят³ями экстреннаго суда, руководствующагося не внутреннимъ убѣжден³емъ, не коренными законами, а одною силою обстоятельствъ и личныхъ отношен³й. Это настоящ³й революц³онный трибуналъ: опалы, торжества, казни, апоѳеозы, дѣйств³я и противодѣйств³я смѣняются и примѣняются съ безпрерывнымъ противорѣч³емъ, съ примѣрною забывчивостью къ однимъ и тѣмъ же лицамъ, къ однимъ и тѣмъ же дѣламъ, смотря по времени и постороннимъ принадлежностямъ. Правда и то, что жертвы сего трибунала могутъ скахать ему:
Les gens que vous tuez se portent assez bien.
При недостаткѣ добросовѣстности, которая могла бы давать нѣкоторый нравственный вѣсъ сужден³ямъ "Теле³рафа", еще чувствительнѣе недостатокъ вкуса, который по крайней мѣрѣ, въ минуты безпристраст³я, вѣрною оцѣнкою разбираемыхъ произведен³й, подкрѣпилъ бы голосъ "Телеграфа" въ рѣшен³и литтературныхъ тяжбъ. Впрочемъ, не будемъ требовать невозможнаго. Бойкость ума, смѣтливость, довольно острая понятливость суть способности врожденныя, но вкусъ - способность, благопр³обрѣтаемая основательнымъ и постояннымъ изучен³емъ. Знающимъ г-на Полевого извѣстно по устнымъ и письменнымъ свидѣтельствамъ, что фундаментальное невѣдѣн³е его въ первыхъ познан³яхъ литтераторскихъ доходитъ до границъ баснословнаго невѣроят³я, образован³е его совершенно практическое и оно ровесникъ Московскому Телеграфу, которому не болѣе шести лѣтъ. По этому воззрѣн³ю, г-нъ Полевой относительно къ нему самому приноситъ честь Русскому имени и мы охотно, безъ малѣйшаго эпиграмматическаго подразумѣн³я, подтвердимъ слова умнаго человѣка, который назвалъ его представителемъ Русской промышленности. Но изъ того, что онъ неимовѣрно многому научился для себя, не слѣдуетъ, чтобы онъ зналъ многое въ отношен³и къ литтературѣ вашей. Жаль, что, не постигнувъ выгоды положен³я своего, не умѣлъ и не хотѣлъ онъ благоразумнѣйшею умѣренност³ю, разсчетливымъ ограничен³емъ дѣйств³й своихъ въ мѣрномъ кругу сосредоточить силы и дарован³я свои. Теперь, если г-нъ Полевой и принадлежитъ какой-нибудь школѣ, то развѣ Суворовской, которая не терпѣла немогузнайки. И въ самомъ дѣлѣ, нѣтъ въ умственномъ и ученомъ м³рѣ ни одного запроса, отъ коего запнулся бы онъ. Читателямъ нашимъ вѣроятно не покажется неумѣстнымъ, что мы нѣсколько распространились въ характеристикѣ г-на Полевого. По способностямъ и погрѣшностямъ своимъ, по многимъ дѣйств³ямъ благонамѣреннымъ и не злоупотреблен³ямъ своимъ, по роли, которую онъ играетъ въ современной эпохѣ словесности нашей, онъ любопытный предметъ изслѣдован³я, изучен³я и указан³й. Смѣемъ надѣяться, что мы въ обрисовкѣ своей не отступили отъ безпристраст³я и добросовѣстности: желали бы мы надѣяться, что безкорыстныя откровенныя указан³я наши послужатъ въ пользу. - Поэз³ю Московскаго Телеграфа, какъ въ сей 1-й книжкѣ, такъ вообще на рѣдкими исключен³ями и всегда, можно назвать слабою струною его. Лѣтопись современной истор³и, или взглядъ на 1829-й годъ есть не что иное, какъ взглядъ на Московск³я Вѣдомости. Статьи о Русскомъ Московскомъ театрѣ, печатанныя прежде и кои, кажется, будутъ имѣть продолжен³е и въ нынѣшнемъ годѣ, замѣчательны своею обширностью. Нельзя не подивиться охотѣ и возможности говорить такъ часто и такъ много о г-жѣ Лавровой, о г-жѣ Репиной, о г-нѣ Бантышевѣ и прочихъ и прочихъ, сколько при всемъ томъ дарован³я ихъ не доставили бы удовольств³я посѣтителямъ Московскаго театра. Новый живописецъ общества и литтературы на 1830 годъ, явивш³йся въ прибавлен³и къ Московскому Телеграфу, по начальному опыту не обѣщаетъ богатой галлереи. Вообще часть нравовъ - слабая часть журналовъ нашихъ. Наблюдатели наши, можетъ быть, очень нравоучительны, но вовсе не остроумны; къ тому же они близоруки, а между тѣмъ часто хотятъ описывать общество, которое видятъ только съ улицы сквозь окна.
Вѣстникъ Европы начинаетъ свой журнальный годъ не шуточнымъ доносомъ на романтизмъ, т.-е. отрывкомъ изъ полнаго опыта о романтической поэз³и, "имѣющаго выдти въ свѣтъ неукоснительно", по-авторскому выражен³ю г-на издателя. Если отнынѣ не станутъ заключать въ остроги, или въ больницы умалишенныхъ, позволяющихъ себѣ придерживаться романтизма, то обвинен³е въ худыхъ послѣдств³яхъ падетъ уже не на автора сей статьи. Онъ съ своей стороны правъ: онъ все сдѣлалъ, что могъ, даже и чего не могъ. Хотите-ли, напримѣръ, знать, что есть этотъ Байронъ, котораго въ простотѣ души своей читаютъ съ удовольств³емъ мног³е добрые люди? Узнайте: "онъ шатается стѣнью по мертвымъ костямъ быт³я, изъ которыхъ самъ высосалъ соки жизни - не обрѣтая нигдѣ спокойств³я и отрады - язва природы, ужасъ человѣчества". Вотъ друг³я выписки: "наша романтическая поэз³я есть настоящее лобное мѣсто, настоящая торговая площадь. Одинъ поэтическ³й взмахъ проливаетъ нынѣ болѣе крови, чѣмъ грозная муза Шекспира во всѣхъ своихъ мрачныхъ произведен³яхъ: самъ Аретинъ закраснѣлся бы, глядя на безпутство и наглость, обнажающую себя столь незастѣнчиво на торжищахъ литтературнаго нашего м³ра." - "Куда-жъ какъ пр³ятно видѣть нынѣ нашу поэз³ю, добивающуюся имени романтической, чрезъ постыдное подбиран³е изгаринъ и поддонковъ романтическаго духа".- "Даже невѣроятнымъ кажется, чтобы поэма могла имѣть поэтическ³й цвѣтъ, если она не смочена кровью,- чтобы здан³е ея было прочно, если оно не сооружено на черепахъ, подобно древнему Капитол³ю. Насил³я, грабежи, разбои, уб³йства, братоуб³йства, отцеуб³йства, самоуб³йства, однимъ словомъ, всѣ неистовства, до какихъ только можетъ низвергаться человѣческая природа въ минуты преступнаго самозабвен³я, составляютъ вѣнецъ и украшен³е настоящей поэз³и." - Не знаешь, чему болѣе дивиться въ сей статьѣ: изступлен³ю-ли слога, или изступлен³ю мыслей, или мнѣн³й, потому что мысли ни единой тутъ нѣтъ.
Но всего болѣе удивляетъ, что журналистъ, предлагающ³й читателямъ своимъ сочинен³я, писанныя подобнымъ языкомъ, сочинен³я, гдѣ слова и выражен³я низк³я и высокопарныя, вит³йство семинарское и краснобайство площадное воютъ разногласно, могъ когда-нибудь почитаемъ быть суд³ею и знатокомъ въ Русской словесности. Въ сей книжкѣ напечатана также критика на Истор³ю Русскаго народа: читателямъ, знакомымъ съ Вѣстникомъ Европы, довольно сказать, что она писана съ Патр³аршихъ прудовъ. Какъ ни будь дѣльны замѣчан³я, въ ней заключающ³яся, но какая истина не изнеможетъ, опутанная заблужден³ями подобнаго рода? Патр³арш³е пруды такъ тинисты, что не распознаешь и ея самой, когда она выходитъ изъ нихъ въ люди. Вотъ начало критики: "Ѳеор³я предчувств³й составляетъ доселѣ камень претыкан³я для испытателей человѣческой природы. Одни утверждаютъ, что с³и тайныя вторжен³я въ туманную область будущности, которыя мы называемъ предчувств³ями, суть не что иное, какъ преждевременныя попытки самой души - стряхнуть съ себя чуждыя вериги пространства и времени", и проч. Кто не подумаетъ, что весь этотъ наборъ словъ какой-нибудь продолжительною опечаткою попался въ начало критики на Русскую истор³ю? Мног³е ли изъ Русскихъ читателей дойдутъ до конца этого пер³ода? Для кого писать такимъ языкомъ? Для ученыхъ? онъ покажется верхъ невѣжества. Для свѣтскихъ простолюдиновъ? недоступный верхъ учености. Одинъ критикуемый авторъ найдетъ свою пользу въ неестественномъ изложен³и мыслей, которое должно отбить читателей разнаго рода. Вообще должно сказать какъ о сей критикѣ, такъ и о той, которая напечатана на туже книгу во 2-мъ No Московскаго Вѣстника, что онѣ писаны вовсе не языкомъ критики. Понимаемъ негодован³е, понимаемъ обязанность занимающихся учен³емъ истор³и изобличить шарлатанство, самохвальство и немощь, когда они совокупно явлаются на поприще историческое съ требован³ями на общее вниман³е. Но и негодован³е не должно испаряться въ порывахъ многословной горячности. И негодован³е должно мѣтить, а не кидаться во всѣ стороны. Критика должна имѣть стройное хладнокровное движен³е регулярнаго войска Европейскаго: наши критики имѣютъ запальчивость, дик³е вопли, необузданное стремлен³е Аз³атскихъ ордъ. Отъ первой спастись трудно; стоитъ только выждать терпѣливо опрометчивость другихъ, а отразить ихъ легко. Въ критическихъ разборахъ обоихъ журналовъ можно замѣтить еще общую неумѣстность: поздн³я обращен³я къ трудамъ и памяти Карамзина, удары, во ими его наносимые новому историку. Нѣтъ сомнѣн³я, что оскорбительныя сужден³я о творен³и его, напечатанныя въ Вѣстникѣ Европы и въ Московскомъ Вѣстникѣ, имѣющ³я цѣл³ю поколебать уважен³е къ заслугамъ, имъ отечеству оказаннымъ, приготовили нынѣшн³я сатурналы литтературы нашей, разразивш³яся появлен³емъ Истор³и Русскаго народа. Въ этомъ отношен³и г-нъ Полевой поступилъ неблагодарно: слѣдовало ему посвятить творен³е свое не Нибуру, а Каченовскому и Арцыбашеву. Они удобрили ниву, на которой онъ собираетъ жатву; они вложили въ него мысль и усерд³е обработать ее. Въ политическомъ м³рѣ анарх³я ведетъ къ деспотизму: въ литтературномъ м³рѣ, ниспровержен³е законовъ изящности, анархическое своевольство есть также вступлен³е къ лжецарств³ю невѣжества.
Любителей Русской поэз³и можно поздравить съ двумя дебютантами-близнецами на сценѣ Вѣстника Европы. Вотъ имена ихъ: Орлино-Когтевъ и Львино-Зубовъ. Впрочемъ, они только именемъ страшны, а стихи ихъ также незлобивы, какъ и всѣ эпиграммы Вѣстника Европы. Издатель обѣщаетъ сообщить читателямъ библ³ографическ³я извѣст³я о книгахъ отечественныхъ и иностранныхъ. Въ 1-мъ No дается легк³й отчетъ о четырехъ книгахъ: Древн³е и новѣйш³е Болгары въ отношен³и къ Росс³янамъ, Крымск³е Сонеты Адама Мицкевича, переводъ и подражан³я Козлова, Радуга, Альманахъ анекдотовъ. Подобныя критическ³я статьи придадутъ, безъ сомнѣн³я, живость и занимательность Вѣстнику Европы. Въ этомъ журналѣ давно уже ничего не говорится спроста: вездѣ языкъ символическ³й, загадочный, исполненный намековъ и умолчан³й. Надобно вслушаться, вглядѣться въ него долго, прежде чѣмъ дать себѣ право переводить съ него на другой болѣе житейск³й языкъ. И потому не рѣшимся сказать ни слова о сей библ³ографической попыткѣ. Довольствуемся тѣмъ, что поздравимъ подписчиковъ Вѣстника Европы съ дополнен³емъ, необходимымъ для литтературнаго журнала.
Главныя принадлежности Атенея вообще: благоразум³е, здравость въ сужден³яхъ и выражен³и, соблюден³е прилич³й, уважен³е въ читателямъ и въ зван³ю писателя, вѣжливость образованности Европейской и частнаго общежит³я, правильность, чистота языка и слога: с³е послѣднее свойство немаловажно въ наши дни, когда сама ѳеор³я языка нашего угрожаема совершеннымъ ниспровержен³емъ практичесвими попытками новыхъ прозаиковъ. Чего же не достаетъ Атенею, чтобы удовлетворить читателямъ, требующимъ Европейскаго журнала? Не достаетъ живости, дѣятельности, подвижности, теплоты, которыя можно почесть существенными необходимостями пер³одическаго издан³я. Опредѣлить положительно и ясно въ чемъ состоятъ именно потребности с³и - почти невозможно; но отсутств³е ихъ осязательно, и вотъ почему Атеней, при другихъ правахъ своихъ на внимательное уважен³е, не имѣетъ въ Росс³и вл³ян³я, безъ коего журналъ самобытно существовать не можетъ. Разумѣется, говоря о живости и подвижности, не имѣемъ въ виду той боевой живости, той рукопашной подвижности, коими укрѣпились мышцы другихъ журналовъ, испытанныхъ въ брани. У насъ мног³е изъ авторовъ худо понимаютъ смыслъ иностранныхъ словъ: критика и полемика по мнѣн³ю иныхъ одно и тоже. Критика: сужден³е, или изслѣдован³е, или разборъ творен³я. Полемика: письменный споръ ученый, литтературный, ѳеологическ³й. Можно критиковать предъ судомъ публики книгу, какое ни имѣй понят³е о сочинителѣ ея: но не всегда захочешь вступить въ полемику съ сочинителемъ, т.-е., въ споръ, въ прен³е, потому что споръ есть разговоръ, а съ инымъ писателемъ разговаривать ни можно, то есть не должно. Впрочемъ, и полемика полемикѣ и споръ спору рознь. Между равно благовоспитанными, образованными людьми нерѣдко и въ спорѣ бываетъ обмѣнъ насмѣшекъ, колкостей, но изъ того не слѣдуетъ, что споръ въ гостиной между благовоспитанными людьми есть одно и тоже что споръ въ сѣняхъ между лакеями, или на улицѣ между черни. По этому соображен³ю, образованный человѣкъ, застѣнчивый въ отношен³и къ чести своей, не войдетъ въ бой неровный, словесный или письменный, съ противниками, которые не научились въ школѣ общежит³я цѣнѣ выражен³й и прилич³ямъ вѣжливости. - Въ 1-й книжкѣ Атенея напечатанъ еще отрывовъ изъ Опыта о романтической поэз³и, который скоро вполнѣ будетъ изданъ. Помянутый отрывокъ переведенъ съ латинскаго: тотъ же ли это самый Опытъ, о коемъ объявилъ и Вѣстникъ Европы? - неизвѣстно. По слогу трудно узнать тождество въ авторѣ обоихъ отрывковъ. Въ Атенеѣ видно гораздо болѣе умѣренности, порядка, болѣе хладнокров³я, трезвости въ мнѣн³яхъ и выражен³и. Если однакоже согласиться, что авторъ одинъ, то должно полагать, что въ день авторской лихорадки пишетъ онъ для Вѣстника Европы, а въ день перемежки для Атенея. Замѣтинъ и то, что въ первомъ журналѣ дѣло идетъ о романтизмѣ современномъ, въ другомъ - о романтизмѣ среднихъ вѣковъ. Нѣкоторые изъ нынѣшнихъ романтиковъ пишутъ эпиграммы классическ³я; это непростительно: если Прованск³е трубадуры и писали эпиграммы, то не на насъ, и, слѣдовательно, горячиться вамъ нечего. Какъ бы то ни было, ожидаемъ съ любопытствомъ появлен³я полнаго Опыта, или полныхъ опытовъ, если ихъ два. Но судя по симъ отрывкамъ и вообще по мнѣн³ямъ, которыя у насъ въ обращен³и по предмету романтизма, надѣяться новыхъ понят³й, точнѣйшаго распредѣлен³я двухъ родовъ, кажется, еще не время. Въ изыскан³и началъ классической и романтической поэз³и, въ началѣ двоякой природы нашей: вещественной и духовной, внѣшней и внутренней и такъ далѣе, видно болѣе мистицизма, чѣмъ лучезарной критики. Неужели трагическое творен³е Эдипа менѣе религ³озно, менѣе отвлеченно въ общемъ понят³и и въ примѣнен³и къ вѣку своему, чѣмъ создан³е ²оанны д'Аркъ? И взирающему съ сей точки зрѣн³я почему Софоклъ долженъ показаться классикомъ, а Шекспиръ романтикомъ?
Юр³ю Милославскому и здѣсь не совсѣмъ посчастливилось. По пословицѣ: ему мягко стелятъ, а жестко спать. Послѣ начальныхъ дружескихъ привѣтств³й, заключающихся въ подобныхъ выражен³яхъ: "Замысловатый планъ, занимательность дѣйств³я, живость красокъ, вѣрная обрисовка характеровъ, много поэтическихъ оттѣнковъ, прекрасный слогъ" и проч. и проч., вотъ что находимъ въ концѣ: "Въ Юр³и Милославскомъ весь ходъ происшеств³й, не смотря на множество частностей, повидимому дѣлающихъ его чрезвычайно разнообразнымъ, очень простъ, одностороненъ, не богатъ поэз³ей, ибо всѣ случаи, которые, такъ сказать, испестряютъ главное событ³е, не развиваются изъ одной главной мысли, изъ одной точки, но есть что-то накладное, постороннее: по этому мало жизни въ романѣ, вполнѣ поэтической жизни". "Съ перваго взгляда бросается также и то, что весь романъ состоитъ почти изъ однихъ разговоровъ, изъ безпрестанныхъ отдѣльныхъ сценъ, и между тѣмъ - какъ мы сказали уже - довольно маловажныхъ, тогда какъ проходятъ долг³е промежутки времени, которые могли бы быть, и даже должны были быть гораздо важнѣйшими происшеств³ями: по этому, читая Юр³я Милославскаго г-на Загоскина, воображаешь себя иногда на мѣстѣ человѣка, пришедшаго въ переднюю въ домъ вельможи: множество лицъ мелькаютъ мимо васъ, но вы узнаете объ нихъ только по замѣчан³ямъ слугъ".