Вяземский Петр Андреевич - Письма из Парижа

  

  

   Вяземск³й П. А. Полное собран³е сочинен³й. Издан³е графа С. Д. Шереметева. T. 1.

   Спб., 1878.

   OCR Бычков М. Н.

  

   Максимил³анъ Севаст³анъ Фуа, генералъ-лейтенантъ и депутатъ во второй представительной палатѣ съ 1819 года, скончался 30 ноября 1825 года. Воинъ и ораторъ, равно пламенный въ любви къ отечеству, неизмѣнный обѣтамъ своимъ и неустрашимый на полѣ кровопролитныхъ сражен³й и парламентальныхъ прен³й, онъ былъ вождемъ и опорой сочленовъ, раздѣляющихъ съ нимъ образъ мнѣн³й политическихъ, и предметомъ уважен³я противоборниковъ своихъ. Рожденный въ 1775 годѣ, Фуа рано посвятилъ себя военной службѣ и совершилъ, во время революц³онной войны, походы съ Сѣверной арм³ею, находившеюся подъ начальствомъ генерала Дюнурье. Послѣ отступлен³я изъ Бельг³и перешелъ онъ, въ 1793 г., изъ пѣшей артиллер³и въ конную и многократно отличилъ себя подъ начальствомъ генераловъ: Дамп³ера, Кюстина, Гушара, Журдана и Пишегрю. Въ ³юнѣ 1794 года заключенъ онъ былъ въ темницу конвентнымъ проконсуломъ Лебономъ, предъ коимъ осмѣлился съ благородною твердост³ю возставать противъ свирѣпаго ужаса, царствовавшаго во Франц³и въ с³ю эпоху. Неминуемая и скорая смерть ожидала его на эшафотѣ, но счастливый переворотъ, послѣдовавш³й 9-го термидора, избавивъ Франц³ю отъ кроваваго ига, возвратилъ и Фуа къ свободѣ и дѣятельности. Начальствуя пятымъ отрядомъ 2-го конно-артиллер³йскаго полка, былъ онъ въ походахъ 1795, 1796, 1797 годовъ съ арм³ею Рейнско-Мозельскою, и особенно отличился при переправѣ черезъ Лехъ и при взят³и Гюнингенскаго моста, когда, не имѣя возможности дѣйствовать своими артиллер³йскими снарядами, отправлялъ за стѣны гранаты по рвамъ, уставленнымъ непр³ятелемъ. Переходя постепенно съ одного театра войны на другой, отличившись въ Швейцар³и, въ Итал³и и въ Австр³и, возвышаясь въ воинскихъ успѣхахъ и чинахъ, былъ онъ послѣ Ам³енскаго мира произведенъ въ полковники; въ 1804 г. поступилъ въ должность начальника главнаго артиллер³йскаго штаба въ Утрехтскомъ лагерѣ. Въ началѣ 1807 года былъ отправленъ въ Турц³ю съ союзнымъ отрядомъ 1200 канонировъ, посланныхъ Наполеононъ къ султану Селиму. Сей отрядъ вскорѣ возвратился во Франц³ю послѣ смятен³й, вспыхнувшихъ въ Оттоманской импер³и, но полковникъ Фуа продолжалъ свой путь и служилъ въ отдѣлен³и Турецкой арм³и, предназначенномъ къ защитѣ Дарданеллъ. Въ концѣ 1807 года сражался уже онъ въ Португал³и; совершилъ походъ 1808 года и въ томъ же году произведенъ былъ въ бригадные генералы, и въ 1810-мъ - въ дивиз³онные. Въ Португал³и командовалъ онъ по большей части отдѣльными отрядами, составленными изъ нѣсколькихъ дивиз³й. 22 поля 1812 года прикрывалъ онъ отступлен³е арм³и; въ Саламанкскомъ сражен³и и на полѣ битвы принялъ начальство надъ всю/которое и сохранилъ во всѣхъ сшибкахъ съ непр³ятелемъ, до самаго приближен³я къ берегу Дуро. Послѣ сражен³я при Виттор³и, 21-го ³юня 1813 года, генералъ Фуа собралъ при Бергарѣ 20.000 человѣкъ, разсѣявшихся безъ начальства и направлен³я, вслѣдств³е проиграннаго сражен³я. Слѣдующ³е мѣсяцы были также свидѣтелями его смѣлости, рѣшимости и воинскихъ дарован³й. 27-го февраля 1814 года, получивъ рану, которую почиталъ смертельною, былъ онъ вынужденъ сойти съ поля битвы. Въ томъ же году былъ назначенъ главнымъ инспекторомъ инфантер³и въ 14-й дивиз³и, а въ 1815-мъ переведенъ въ 12-ую, и наконецъ въ сражен³и при Ватерлоо заключилъ свое ратное поприще пятнадцатою раною, полученною имъ за отечество, которое онъ обожалъ выше всего. Въ 1819 году былъ онъ наименованъ въ главные инспекторы инфантер³и во 2-й и 16-й дивиз³яхъ. Но лучшая награда за заслуги и кровь, пролитую имъ въ сражен³яхъ, были для него довѣренность согражданъ и избран³е въ члены представительной палаты. На семъ новомъ поприщѣ развились въ воинѣ дарован³я необыкновенныя: краснорѣч³е мужественное, блестящее и пламенное, познан³я глубок³я по всѣмъ предметамъ управлен³я гражданскаго и воинскаго, равно и по предметамъ хозяйства политическаго. Какъ часто, представитель славы Французской арм³и, увлекалъ онъ слушателей порывами благороднаго негодован³я и живаго участ³я, защищая выгоды своихъ сподвижниковъ. Не всегда удавалось ему удерживать за собою побѣду, но слова его раздавались во всей Франц³и и личная слава его заграждала невольнымъ почтен³емъ уста противоположниковъ, побѣждавшихъ его въ свою очередь большинствомъ голосовъ. Бго разстроенное здоровье требовало жизни спокойной и отдыха; но страсть къ учен³ю и живое участ³е, принимаемое имъ въ прен³яхъ парламентальныхъ, болѣе и болѣе усиливали признаки его болѣзненнаго расположен³я. И наконецъ онъ умеръ отъ аневризма въ сердцѣ, оставя по себѣ жену и пятерыхъ дѣтей малолѣтныхъ.

   Я сейчасъ съ его погребен³я. Никогда не видалъ я подобнаго стечен³я народа. Казалось, все населен³е Парижа стеклось на погребен³е. Полагаютъ, что болѣе 100 тысячъ слѣдовало за гробомъ къ Кладбищу Лашеза, гдѣ уже столько же ожидало, не смотря на проливной дождь, который мочилъ ихъ. Бенжаменъ-Констанъ долженъ былъ произнести надгробное слово, но по какимъ-то причинамъ не могъ читать приготовленной рѣчи; Казимиръ Перье и Терно именемъ купечества, генералъ М³оллисъ именемъ арм³и, Мешенъ (Méchin) отъ депутатовъ, произнесли рѣчи, болѣе или менѣе краснорѣчивыя. Когда Перье кончилъ рѣчь, народъ закричалъ: честь и слава вѣчная генералу Фуа! (honneur, honneur éternel au Général Foy!), а при словахъ: "Франц³я усыновила бы семейство защитника своего" - (la France adopterait la famille de son défenseur) тысячи голосовъ откликнулись: "Да, да, Франц³я усыновляетъ ихъ!" (Oui, oui, la France l'adopte!)

   Ф³акръ, который привезъ меня къ дому его, сказалъ мнѣ: "Онъ былъ добрый, честный человѣкъ". Сегодня уже во всѣхъ лавкахъ портретъ Фуа, изображен³е его на смертномъ одрѣ, и дѣвица Гэ (Delphine Gay) написала стихи на его смерть, изъ коихъ особенно конецъ мнѣ нравится:

  

   Son bras litératenr dans la tombe est esclave;

   Son front par s'est glacé sous le laurier vainqueur,

   Et ce signe sacré, cette étoile du brave

  

   Ne sent plus palpiter son coeur.

   Hier, quand de ses jours la source fut tarie,

   La France, en le voyant sur sa couche étendu,

   Implorait un accent de cette voix chérie...

   Hélas! au cris plaintif, jeté par la patrie,

   C'est la première fois qu'il n'a pas répondu,

  

   Такъ умѣютъ Франц³я и поэты ея чтить своихъ героевъ! Народъ стало-быть памятливъ, сказалъ кто-то при семъ случаѣ - и память его въ сердцѣ! Простите и проч.:

  

   Парижъ, 30 ноября.

  

  

   Приписка. Это письмо и слѣдующ³я изъ Парижа писаны просто въ Москвѣ. Участвуя въ Телеграфѣ хотѣлъ я придать этому журналу разнообраз³е и, такъ сказать, движен³е жизни, котораго лишены были тогдашн³е журналы наши, Я получалъ много Французскихъ газетъ, имѣлъ въ Парижѣ двухъ-трехъ пр³ятелей, съ которыми переписывался и которые передавали мнѣ всѣ свѣж³я новости: изъ всего этого сообщалъ я что могъ и что хотѣлъ и подъ заглавными буквами именъ, напримѣръ пр³ятеля моего Григор³я Римскаго-Корсакова и другихъ, составлялъ я свои подложныя письма, которыя въ то время читались съ живымъ любопытствомъ.

  

  

   ¹) Французск³й молодой поэтъ, извѣстный тратед³ями: Людовикъ IX, Палатный Меръ (Le maire du Palais); Заговоръ Ф³ески, офранцуженнымъ подражан³емъ Шиллеру, и поэмою: Мар³я Брабантская. Онъ въ числѣ нынѣшнихъ хорошихъ стихотворцевъ Франц³и и слогомъ и напѣвомъ своимъ приближается къ школѣ Ламартина. Онъ пр³ѣзжалъ въ Росс³ю, въ слѣдъ за посольствомъ герцога Рагузскаго, и въ свидѣтельство пребыван³я своего у насъ оставилъ Оду на коронац³ю. Онъ сказывалъ, что пишетъ трагед³ю Русскаго содержан³я; но на вопросы любопытныхъ никакъ не могъ опредѣлить ни эпохи, ни событ³я, ни героя своей драмы. Вѣроятно, для полнѣйшей свободы въ создан³и, не хочетъ онъ стѣснять себя историческими оковами, а уже послѣ приберетъ и раму и имена для своей картины.

  

   Съ той поры, какъ прочелъ ты во Французск³хъ газетахъ объявлен³е о вышедшей книгѣ г-на Ансело, вѣрно не проходило дня, чтобы ты не поминалъ меня лихомъ и не говорилъ съ досадою: "а онъ не присылаетъ этой книги и ничего не пишетъ о ней. Хорошъ пр³ятель! хорошъ корреспондентъ!" Предчувствую твое нетерпѣн³е и пользуюсь первою удобностью, чтобы, хотя задаткомъ, успокоить твое сердце и твою библ³ографическую жадность. Вѣроятно нельзя будетъ доставить тебѣ эту книгу въ Москву. Довольствуйся тѣмъ, что я прочелъ ее и будь сытъ моихъ насыщен³емъ или пресыщен³емъ. Впрочемъ, право жалѣть тебѣ нечего. Не подумай, что я, въ оправдан³е малаго усерд³я, хочу отбить въ тебѣ охоту. Нѣтъ, съ моей стороны нѣтъ никакой уловки, никакого злаго умысла. Отлагая обиняки и всѣ иносказан³я, постараюсь тебѣ дать кое-какъ понят³е о шестимѣсячномъ пребыван³и въ Росс³и г-на Ансело. Если удастся мнѣ изложить ясно и внятно сущность этой книги, то безъ сомнѣн³я умѣрю твое нетерпѣн³е и неудовольств³е на меня. Слушай! Первыя пять писемъ заключаютъ в*ь себѣ поверхностный отчетъ въ поѣздкѣ автора отъ Парижа до Митавы. Въ нихъ замѣчателенъ развѣ одинъ почтительный отзывъ Французскаго поэта о Гёте. Тамъ слѣдуетъ стихотворен³е, написанное авторомъ на полѣ Люцевской битвы. Въ послѣднихъ стихахъ обращен³е къ Наполеону благородно и, кажется, хорошо выражено:

  

   Quand ton sceptre pesait sur le monde asservi,

   Quand la France tremblait, ma lyre inexorable

   D'un silence obstiné peut-être eut poursuivi

   De ton pouvoir sant frein la majesté coupable:

   Mais tu connus Pexil et sa longue douleur,

   Mais la mort t'a frappé sur un rocher sauvage;

   Je te plains, et ma lyre adresse un libre hommage

   A la majesté du malheur.

  

   Тутъ должно замѣтить откровенное peut-être. Въ царствован³е Наполеона поэтъ не былъ еще извѣстенъ и нельзя знать, не иначе ли заговорила-бы лира его. Отъ седьмаго письма изъ Петербурга начинаются именно Русск³я письма. Всего на все въ книгѣ ихъ 44, а страницъ 422. Большая часть изъ нихъ посвящена мѣстнымъ описан³ямъ и, такъ сказать, статистико-топографико-живописнымъ подробностямъ, какъ ты и самъ увѣришься изъ извлечен³я оглавлен³й писемъ, которое здѣсь сообщаю: Александро-Невск³й монастырь, Екатерингофъ, Дрожки, Биржа, Арсеналъ, Царское Село, Погребен³е Императрицы Елизаветы Алексѣевны, Семикъ, Лѣтн³й садъ, Гулянье въ Лѣтнемъ саду въ Духовъ день (Fête des mariages), Императорская библ³отека, Кронштадгь, С.-Петербургская крѣпость, Соборъ Петропавловск³й, Водосвят³е, Смольный монастырь, Зимн³й дворецъ, Эрмитажъ, Видъ Петербурга, Казанск³й соборъ, Гробница Моро, Острова, Дорога изъ Петербурга въ Москву, Новгородъ, Валдай (La Suisse Russe), Москва, Китай-городъ, Кремль, Петровское, Цыганы, Судебныя мѣста, Тюрьмы, Бородинское поле, Церковь Васил³я Блаженнаго, Сухарева башня, Обрядъ коронац³и и Описан³е праздниковъ, данныхъ при этомъ случаѣ. Все это, должно признаться, за исключен³емъ нѣкоторыхъ погрѣшностей, неумѣстныхъ замашекъ учености, умничанья и либерализма, тѣмъ болѣе неумѣстнаго, что авторъ дома совсѣмъ не въ рядахъ оппозиц³и, а либеральничаетъ только въ гостяхъ, все это описано довольно вѣрно, прибавимъ NB,- для путешественника и для Француза; но все безцвѣтно, и по крайней мѣрѣ для насъ Русскихъ нимало не занимательно и не любопытно. Остальное содержан³е писемъ, политическое и нравственное, еще жиже и менѣе лакомо. Нельзя сказать, чтобы авторъ, какъ мног³е изъ собрат³й его, былъ движимъ какимъ нибудь недоброжелательствомъ къ Русскому народу и увлеченъ предубѣжден³ями противъ Росс³и; но зрѣн³е его слабо и близоруко. Говоря о злоупотреблен³яхъ, о недостаткахъ нашихъ (и какой-же народъ не подверженъ имъ?), онъ нерѣдко кружится около истины, но не настигаетъ ея и не въ силахъ за нее ухватиться. Росс³я, можетъ быть, отчасти и видна въ его книгѣ, но видна какъ въ зеркалѣ тускломъ и въ тому же съ пятнами. Въ этомъ отношен³и вина не автора и Богъ проститъ ему; не каждому даны взоръ орлиный, умъ зорк³й и наблюдательный; но каждый образованный и благовоспитанный человѣкъ отвѣчаетъ за личности, когда онъ себѣ ихъ дозволяетъ. Въ этомъ отношен³и г-нъ Ансело иногда отступаетъ отъ законовъ общежит³я и тѣмъ оскорбилъ не Русскихъ, которые недоступны оскорблен³ямъ г-на Ансело, но своихъ согражданъ и товарищей путешеств³я своего, хотя и говоритъ въ предислов³и, что онъ не числился при посольствѣ герцога Рагузскаго и что наблюден³я его, неизвѣстныя членамъ посольства, принадлежатъ ему одному, что одинъ онъ за нихъ отвѣчаетъ. Вѣроятно, это оффиц³альная уловка; но въ чуж³я дѣла и отношен³я мѣшаться намъ не слѣдуетъ.

   Впрочемъ, нельзя сказать, чтобы авторъ худо помнилъ хлѣбъ-соль, по крайней мѣрѣ, авторскую. 8-е письмо содержитъ благодарное описан³е обѣда, даннаго ему г-мъ Гречемъ.

   "Нѣсколько Русскихъ литтераторовъ", говоритъ онъ, "узнавъ о пр³ѣздѣ моемъ въ Петербургъ, хотѣли доказать мнѣ, что Музы сестры, и я за нѣсколько счастливыхъ минутъ обязанъ ихъ дружелюбному гостепр³имству. Русск³й литтераторъ, г-нъ Гречъ, одинъ изъ библ³отекарей Императорскихъ, ученый филологъ, сочинитель грамматики, которая имѣетъ законную силу въ Росс³и (fait autorité en Russie), хотя и не была еще вполнѣ издана, и редакторъ лучшаго журнала въ импер³и, Сѣверной Пчелы, далъ вчера большой обѣдъ, на коемъ присутствовали всѣ отличные литтераторы, находящ³еся нынѣ въ Петербургѣ, Тутъ видѣлъ я г-на Крылова, который прелестнымъ комед³ямъ, а болѣе еще баснямъ своимъ обязанъ за извѣстность Европейскую; его прозвали Русскимъ Лафонтеномъ, и въ самомъ дѣлѣ - въ творен³яхъ его находимъ простосердеч³е, прелесть, придающ³я ему нѣкоторое сходство съ нашимъ безсмертнымъ добрякомъ. Въ свѣтѣ имѣетъ онъ какую-то молчаливую разсѣянность, которая довершаетъ сходство и оправдываетъ его славное прозван³е. Г-нъ Бургаринъ (Bourgarine), сотрудникъ г-на Греча {Ужъ не г-нъ Булгаринъ-ли?}, человѣкъ ума весьма замѣчательнаго (d'un esprit des plus remarquables), онъ занимается нынѣ сочинен³емъ, коего отрывки, уже напечатанные, приняты были съ большимъ успѣхомъ; его прозван³е Русск³й Жилблазъ {Не Польск³й-ли Жилблазъ?}. Цѣль сочинен³я - описан³е нравовъ и обычаевъ разныхъ областей Русскаго народа; ожидаютъ здѣсь книгу эту съ большимъ нетерпѣн³емъ, и если позволено заранѣе судить о достоинствѣ сочинен³я по разговору автора, то можно сказать утвердительно, что въ отношен³и оригинальности картинъ, тонкости и остроум³я наблюден³й с³я книга вполнѣ удовлетворитъ ожидан³ямъ.

   "Возлѣ меня сидѣли за столомъ: г-нъ Лобановъ, которому Русск³й театръ одолженъ переводами Федры и Ифиген³и и нынѣ готовящ³й переводы Атал³и и Британника) г-нъ Измайловъ, уваженный баснописецъ; г-нъ Сомовъ (Soumoff), коего талантъ показывается съ блескомъ, и графъ Толстой, искусный рѣщикъ на медаляхъ.

   "Кромѣ уже названныхъ, собран³е составлено было изъ поэтовъ, ученыхъ и грамматиковъ {Жаль, что грамматика г-на Греча и господа Русск³е грамматики до сей поры болѣе извѣстны г-ну Ансело, чѣмъ намъ. Не знаемъ, что за угощен³е было за этимъ обѣдомъ, но мы пока сидимъ еще натощакъ, безъ Русской грамматики г-на Греча и безъ Русскаго грамматика.}. Предлагали заздравные тосты въ честь литтературы Французской старшей и любезнѣйшей ceстры литтературы Русской (la soeur ainée et bien aimée de la littérature Russe), въ честь Императора Николая I-го, который благотворен³емъ, истинно достойнымъ великаго Царя, почтилъ словесность въ лицѣ г-на Карамзина. - Въ концѣ обѣда пили за здоров³е г-на Жуковскаго, одного изъ лучшихъ нынѣшнихъ поэтовъ Русскихъ".

   Вообще авторъ довольно справедливъ и благосклоненъ въ сужден³яхъ своихъ о нашихъ поэтахъ, женщинахъ и простолюдинахъ. И за то ему спасибо! О талантѣ Александра Пушкина отзывается онъ съ уважен³емъ и жалѣетъ, что не удалось ему познакомиться съ поэтомъ. Въ книгѣ своей предлагаетъ онъ переводъ, прозою, но довольно вѣрною и красивою, Свѣтланы Жуковскаго, Черепа, сочинен³я Баратынскаго, отрывка изъ Полярной Звѣзды и другаго стихотворен³я неизданнаго. Говоря о Баратынскомъ, жалуетъ онъ его въ князья (le jeune prince Е. Baratinsky), но за то, съ другой стороны, разжалываетъ его еще неумѣстнѣе въ подражатели Французскихъ нововведен³й. Передъ переводомъ стихотворен³я: Черепъ, сказываетъ, что "оно уважается Русскими, которые начинаютъ нынѣ перенимать у насъ нашу недавнюю любовь въ грезамъ поэтическимъ, мистическимъ и наркотическимъ (снотворнымъ), коими мы преисполнены". Въ подлинникѣ нѣтъ ничего мистическаго, а еще менѣе наркотическаго. Черепъ, предметъ философическ³й и поэтическ³й; подобное нововведен³е существуетъ на землѣ со смерти Авеля, перваго извѣстнаго мертвеца. Но Французу нельзя не похвастать и не обращать всего къ Французамъ. Мелькомъ онъ и строго судитъ нашу литтературу, но и тутъ не безъ основан³я. "Не должно", говоритъ онъ, "требовать хода (allure) оригинальнаго и свободнаго отъ литтературы Русской: въ ней упражняются люди, коихъ воспитан³е иноплеменное; образованность, понят³я и самый языкъ заимствованы у Франц³и, и слѣдовательно она не можетъ быть иначе, какъ литтература подражательная. Донынѣ она неотступно повторяла формы, физ³огном³ю и даже предразсудки нашей. Съ нѣкотораго времени Русск³е поэты, кажется, хотятъ отходить отъ классическихъ образцовъ и искать образцы свои въ Герман³и, но и въ этомъ они только вамъ подражаютъ". Въ началѣ сужден³я есть, какъ ни говори, много справедливаго; но въ послѣднихъ словахъ опять выходка Французскаго самохвальства. Мы еще съ Карамзина ознакомились съ Нѣмецкою литтературою, а съ Жуковскаго принялись за нее. Французы же услышали о Нѣмецкихъ авторахъ только съ появлен³я книги г-жи Сталь о Герман³и. То, что путешественникъ говоритъ о женскомъ полѣ въ Росс³и, заслуживаетъ, по моему мнѣн³ю, безусловное одобрен³е. Вотъ слова его: "Нѣкоторые путешественники, а именно авторъ Тайныхъ Записокъ о Росс³и донесли Европѣ о невѣжествѣ Русскихъ женщинъ: не знаю, были ли авторы безпристрастны въ свое время, но нынѣ я съ ними не согласенъ. Пользуясь правами, присвоенными зван³ю моему иностранца, я не одинъ разъ переходилъ за межу разграничен³я, проведеннаго между обоими полами (выше авторъ замѣчаетъ, что въ гостиныхъ и столовыхъ нашихъ оба пола не сходятся); я разговаривалъ съ этими женщинами, обвиненными въ невѣжествѣ, и, по большей части, находилъ у нихъ свѣдѣн³я разнообразныя, соединенныя съ необыкновенною тонкост³ю ума, познан³я нерѣдко глубок³я во многихъ литтературахъ Европейскихъ и прелесть выражен³я, которой могли бы позавидовать мног³я Француженки. Особливо же между молодыми с³и качества блистательнѣе обнаруживаются: это доказываетъ, что съ прошедшаго столѣт³я образован³е женщинъ въ Росс³и приняло новое направлен³е, и что справедливое лѣтъ тридцать тому перестаетъ нынѣ походить на правду.

   Часто въ Петербургѣ встрѣчаешь дѣвицъ, съ равною свободою изъясняющихся на языкахъ: Французскомъ, Нѣмецкомъ, Англ³йскомъ и Русскомъ; я могу назвать такихъ, которыя пишутъ на сихъ языкахъ слогомъ замѣчательнымъ по необыкновенной исправности и красивости {Положимъ, что авторъ могъ судить о степени свѣдѣн³й ихъ въ трехъ языкахъ; но какъ же берется онъ судить и о познан³и ихъ въ Русскомъ языкѣ?}. Обширность этихъ познан³й, это превосходство нравственное объясняютъ, можетъ быть, причину одиночества, въ которомъ молодые люди оставляютъ ихъ въ обществѣ и нежелан³е ихъ сближаться съ ними (et la répugnance qu'ils éprouvent à se rapprocher d'elles.)".

   Я радъ, что иностранецъ гласно призвалъ превосходство образованности женскаго пола надъ нашимъ въ Росс³и. Я всегда былъ этого мнѣн³я и увѣренъ, что наши свѣтск³я общества холодны и безжизненны отъ нашей брат³и. Если просвѣщен³е нашихъ женщинъ и не утверждено на глубокихъ и прочныхъ основан³яхъ, то, по крайней мѣрѣ, согласиться должно, что изящныя искусства, чтен³е иностранныхъ книгъ и отечественныхъ, сколько ихъ есть, входятъ въ число любимыхъ занят³й новаго поколѣн³я, И если молодыя дѣвицы, поступивъ въ зван³е супругъ, часто менѣе внимательны къ симъ просвѣщеннымъ потребностямъ, то, по большей части, виноваты мужья, которые не умѣютъ ни поддерживать, ни цѣнить благородныхъ склонностей подругъ своихъ. Ты скажешь мнѣ: "хорошо тебѣ за глаза обвинять своихъ товарищей, думая, что, за отсутств³емъ, ты изъемлешься изъ общаго приговора". Нѣтъ! когда я былъ и на лицо, всегда признавалъ преимущество женщинъ надъ нами, и, право, не изъ одной любви къ нимъ, а изъ любви безкорыстной и въ истинѣ. Я довольно ѣздилъ по Росс³и, живалъ и въ губернскихъ и въ уѣздныхъ городахъ, и вездѣ находилъ, безъ всякаго лицепр³ят³я, что сумма, какова бы она ни была, мыслей, утонченныхъ чувствъ, образованности и свѣдѣн³й перетянетъ всегда къ сторонѣ женской. Впрочемъ, Французск³е писатели и прошлаго столѣт³я были несправедливы въ отзывахъ своихъ о Русскихъ женщинахъ. Царствован³е Екатерины должно было имѣть и вполнѣ имѣло вл³ян³е на умственное образован³е Русской женщины. Женск³я воспитательныя учрежден³я, пользовавш³яся особеннымъ покровительствомъ и заботливымъ сочувств³емъ Императрицы, были разсадниками образованныхъ женщинъ. Имена нѣкоторыхъ изъ нихъ поминаются съ уважен³емъ и похвалою въ мемуарахъ и перепискахъ многихъ Европейскихъ писателей.

   Не знаю, какъ ты и вы всѣ, господа столичные, но я готовъ многое простить автору за отзывъ его о нашемъ простомъ народѣ. Почти всѣ путешественники кадили нѣкоторымъ вершинамъ нашего политическаго общества, чтобы потомъ безнаказанно и смѣлѣе бить по нижнимъ рядамъ своею предательскою кадильницею. Г-нъ Ансело не подражалъ имъ, и вотъ нѣкоторыя черты изъ его характеристики Русскихъ простолюдиновъ.

   "Болѣе всего съ перваго взгляда иностранецъ удивляется въ Русскомъ крестьянинѣ презрѣн³ю опасности, которое онъ почерпаетъ въ чувствѣ силы и ловкости своей. За него испугавшись, вы указываете на бѣду; онъ улыбается и отвѣчаетъ вамъ: небось! Это слово у него всегда на языкѣ: оно знаменуетъ неустрашимость, твердое основан³е характера его. Догадливые и услужливые Русск³е крестьяне прилагаютъ всѣ способности свои, чтобы понять васъ и вамъ услужить: нѣсколько словъ достаточны иностранцу для объяснен³я мысли своей Русскому крестьянину, который, устремя глаза свои на ваши, угадываетъ ваши желан³я и спѣшитъ имъ угодить. Ничто такъ поразительно не удивляетъ васъ, какъ отмѣнная вѣжливость, которая отличаетъ этихъ простолюдиновъ и являетъ странную противоположность съ ихъ дикими лицами и грубою одеждою: не только говоря съ высшими, употребляютъ они учтивыя поговорки, которыхъ не слышишь во Франц³и, среди низшихъ зван³й, но и между собою приводятъ они ихъ при каждомъ случаѣ: встрѣчаяся, они снимаютъ шляпу другъ передъ другомъ и кланяются съ учтивостью, которая, казалось бы, должна быть плодомъ воспитан³я, а у нихъ она слѣдств³е природной благосклонности. На каждомъ шагу иностранецъ на улицѣ встрѣчаетъ примѣры этой общежительности, свойственной Русскому народу; всегда ласковымъ словомъ остерегаютъ прохожаго и вмѣсто грубаго "прочь, посторонись" (gare!), которымъ привѣтствуетъ васъ нашъ носильщикъ и часто послѣ того, какъ уже свалитъ васъ съ ногъ, здѣсь слышите вы: "баринъ! остерегитесь! и проч. {Г-жа Сталъ въ своемъ десятилѣтнемъ изгнан³и отзывается также похвально о вѣжливости и радуш³и нашего крестьянина.}.

   Далѣе приводитъ онъ примѣры мастерства и проворства Русскаго работника, который одинъ съ топоромъ своимъ замѣняетъ нерѣдко цѣлую артель мастеровыхъ, вооруженныхъ разными оруд³ями. Вотъ чѣмъ довершаетъ онъ свои наблюден³я: "Знаю, что и у Француза найдешь готовность услужить; но, разсматривая пристально оба народа, замѣчаешь ощутительную разницу въ свойствѣ ихъ услужливости. Французъ, помогая вамъ, слѣдуетъ своей природной живости, и вы, пр³емля отъ него услугу, видите по важности, которую онъ придаетъ ей, что онъ знаетъ ея цѣну: Русск³й одолжаетъ васъ по природному побужден³ю и по чувству религ³озному. Одинъ исполняетъ обязанность, возлагаемую общежит³емъ, другой долгъ любви христ³анской. Честь, с³я добродѣтель народовъ образованныхъ, вмѣстѣ и побужден³е и возмезд³е перваго; другой и не помышляетъ о достоинствѣ своего поступка; онъ дѣлаетъ просто, что друг³е дѣлали бы на его мѣстѣ, и не понимаетъ возможности поступить иначе. Если дѣло идетъ о спасен³и человѣка, Французъ видитъ опасность и предается ей; Русск³й видитъ передъ собою одного несчастнаго, готоваго погибнуть: смѣлость одного обдуманная; неустрашимость другаго въ его природѣ". Подъ Французскимъ перомъ замѣчательны также наблюден³я безпристрастныя о нашемъ Русско-Французскомъ воспитан³и. Говоря, что языкъ Французск³й сдѣлался для насъ потребностью, что вообще молодежь образуется Французскими наставниками, онъ прибавляетъ: "Наше народное честолюб³е должно, конечно, быть довольно этою данью уважен³я, платимою нашему языку, нашимъ нравамъ, нашей литтературѣ; но, разсматривая с³ю систему глазомъ философическимъ, не найдешь ли въ ней много важныхъ неудобствъ? Разстоян³е, раздѣляющее высш³я зван³я общества отъ того, которое называется народомъ, непомѣрно. Образъ воспитан³я, предназначенный для молодыхъ баръ, не увеличиваетъ ли еще сего разстоян³я? Не уничтожаетъ ли оно всѣ сношен³я между ними и зван³ями нижними? Обдѣлка ума, чувства, языкъ, обычаи, все различно. И притомъ, иностранные наставники могутъ ли внушить воспитанникамъ любовь къ отечеству? Могутъ ли они образовать Русскихъ? Не полагаю, и смѣю думать, что истинный патр³отизмъ должно искать въ одномъ народѣ. Кажется, правительство убѣдилось въ этомъ неудобствѣ и говоритъ о скоромъ учрежден³и Императорскихъ учебныхъ заведен³й, въ которыхъ основы воспитан³я будутъ въ лучшемъ соглас³и съ нравами, законами и постановлен³ями Росс³и".

   Добросовѣстно показавъ тебѣ нѣкоторыя хорош³я черты изъ книги г-на Ансело, жаль мнѣ, что я долженъ по той же добросовѣстности изложить передъ тобою недостатки и погрѣшности его. Путешественники любятъ давать мнѣн³ямъ и замѣчан³ямъ своимъ объемы общ³е. Извѣстенъ анекдотъ о Французѣ, который, проѣзжая черезъ Нѣмецк³й городокъ, остановился въ гостинницѣ для перемѣны лошадей и, увидя въ ней рыжую хозяйку, которая била мальчика, записалъ въ своей путевой книжкѣ: "Въ здѣшнемъ городѣ женщины рыжи и злы". Этотъ анекдотъ можетъ быть примѣненъ и въ нашему путешественнику. Случалось ли ему, что въ какомъ-нибудь Русскомъ домѣ принятъ онъ былъ хуже въ слѣдующ³е разы, чѣмъ въ первый, онъ тотчасъ вноситъ въ свой журналъ опредѣлен³е: "Русск³й начинаетъ съ того, что оказывается вашимъ искреннимъ другомъ, скоро вы становитесь простымъ знакомцемъ, и тѣмъ кончится, что онъ перестанетъ вамъ кланяться". Положимъ, что авторъ испыталъ это на дѣлѣ; не станемъ разбирать, кто виноватъ въ этомъ, хозяинъ ли, или гость; но за чѣмъ же, если г-нъ Ансело напалъ на Русскаго, или даже на нѣсколько Русскихъ, которые не умѣли или не хотѣли поддержать вѣжливость и предупредительность, оказанныя съ перваго пр³ема иностранцу, заочно знакомому имъ по литтературному имени его, за чѣмъ же сейчасъ подводить всѣхъ иностранцевъ и всѣхъ Русскихъ подъ одинъ общ³й итогъ? Надѣюсь, не столько для чести Русскихъ, сколько для собственной чести автора, что и онъ въ шестимѣсячномъ пребыван³й у насъ умѣлъ сохранить знакомцевъ, которые кланялись ему до конца.

   Ребячество нѣкоторыхъ наблюден³й его доходитъ до неимовѣрности. Описывая Эрмитажъ и упомянувъ о библ³отекѣ Вольтеровой, въ немъ хранящейся и которой онъ не видалъ въ подробности, за отсутств³емъ того, у коего хранился ключъ отъ нея, говоритъ онъ съ забавною важностью: "Не могу приписать неблагосклонности путеводителя своего, или даннымъ ему приказан³ямъ, лишен³е, о воемъ сожалѣю, но тотъ, кому поручено хранен³е сихъ книгь, былъ въ отлучкѣ и никто не могъ и не хотѣлъ бы взять на себя должность, на другаго возложенную. Подобное неудобство встрѣчается въ Росс³и ежеминутно: въ общественныхъ ли заведен³яхъ, въ частныхъ ли домахъ, каждый имѣетъ свою долю занят³я и отвѣтственности, за которыя не переступаетъ. Такимъ образомъ случилось мнѣ однажды у знатнаго барина не допроситься стакана воды съ сахаромъ, потому что человѣка, смотрящаго за буфетомъ, не было, а между тѣхъ въ самомъ домѣ насчитаешь до сотни служителей".

   Что мудренаго, что ключъ отъ библ³отеки Вольтеровой хранится въ рукахъ человѣка именно въ ней приставленнаго и что друг³я должностныя лица не взялись изъ угожден³я г-ну Ансело выломать замки книжныхъ шкафовъ? Что же касается до другаго примѣра, приведеннаго авторомъ, то нельзя ли истолковать его слѣдующею гипотезою: Нашъ путешественникъ - поэтъ; Французск³е поэты любятъ читать стихи свои; Французъ не иначе примется за чтен³е вслухъ, какъ поставивъ передъ собой графинъ съ водою, стаканъ и сахаръ. Хозяинъ дома, въ которомъ авторъ имѣлъ эту неудачу, можетъ быть, не охотникъ до стиховъ вообще, или въ особенности до стиховъ г-на Ансело, и для избѣжан³я чтен³я, ему угрожающаго, онъ свалилъ бѣду на оплошнаго буфетчика. Въ этомъ случаѣ сказать можно: les absens ont tort, mais les présents avoient peut être raison.

   Нѣкоторые изъ анекдотовъ, имъ разсказываемыхъ, какъ и наблюден³я его, отзываются какимъ-то малолѣтствомъ, довольно страннымъ въ литтераторѣ, извѣстномъ во Франц³и и довольно выгодно. Анекдоты его не любопытны и не вѣрны. И тутъ вертится онъ около истины, но она ему не дается. Говоря напримѣръ о строгости цензуры нашей, разсказываетъ онъ, что кто-то изъ Русскихъ хотѣлъ издать путешеств³е свое во Франц³ю въ 1812 году, что цензура одобрила книгу, но съ требован³емъ, чтобы имя Франц³и было вездѣ въ ней замѣнено именемъ Англ³и, потому что Русскому неприлично признаться, что онъ въ 1812 году путешествовалъ во Франц³и. Вѣримъ, что авторъ не выдумалъ этой нелѣпой сказки; но жалѣемъ о немъ, что онъ могъ ей повѣрить, а еще болѣе о томъ, который ему передалъ ее. Въ другомъ мѣстѣ разсказываетъ онъ, что какой-то воръ подмѣнилъ пукомъ пустыхъ бумажекъ пукъ ассигнац³й, данныхъ епископу за обрядъ бракосочетан³я. Въ такомъ плутовствѣ, если оно и было, нѣтъ ничего особенно замѣчательнаго, да и къ тому же у насъ епископы не вѣнчаютъ на бракъ. Книга кончается стихотворен³емъ: Воробьевы горы; тутъ болѣе всего поэз³и въ свободѣ, съ которою поэтъ переноситъ эту гору съ мѣста на мѣсто, То она очутится у него за заставою по Владим³рской дорогѣ, и тогда ведетъ въ Сибирь; то она за Дорогомиловскою, и тогда представленъ на ней Наполеонъ, приближающ³йся съ войскомъ къ Москвѣ и ожидаюш³й на ней депутатовъ съ городскими ключами.

   Довольно ли тебѣ этихъ выписокъ? Право, не изъ лѣни, не по недостатку ограничиваюсь ими. Если тебѣ этого мало, то, пожалуй, цѣликомъ выпишу нѣсколько писемъ и доставлю тебѣ при случаѣ. Эта книга такого рода, что нечему въ ней радоваться, ни сердиться не за что. Настоящ³й стаканъ воды: примешься за нее отъ жажды, проглотишь и никакого вкуса, никакого отзыва въ тебѣ не останется; развѣ на днѣ отстоятся кой-как³я соринки. Нѣтъ намъ счаст³я на пишущихъ путешественниковъ. По большей части, все напечатанное иностранцами о Росс³и составлено изъ пустяковъ, лживыхъ разсказовъ и ложныхъ заключен³й. Впрочемъ, мы также съ своей стороны не правы въ неосновательныхъ сужден³яхъ о насъ Европейскихъ гостей. Они не умѣютъ смотрѣть на Росс³ю, а мы не умѣемъ ее показывать. Мы сами худо знаемъ свое отечество и превратнымъ образомъ обращаемъ на него взгляды иностранцевъ. Угощая пр³ѣзжихъ Росс³ею, мног³е изъ насъ спѣшатъ выказывать имъ все подлежащее осужден³ю, чтобы такого уловкою явить въ себѣ изъят³е изъ общаго правила. Таить погрѣшности свои не нужно; но указывайте на нихъ съ патр³отическимъ соболѣзнован³емъ, а не по разсчету личной суетности. Я, признаюсь, былъ бы радъ найти въ иностранцѣ строгаго наблюдателя и суд³ю нашего народнаго быта: со стороны можно видѣть яснѣе и цѣнить безпристрастнѣе. Отъ строгихъ, но добросовѣстныхъ, наблюден³й посторонняго могли бы мы научиться; но отъ глупыхъ насмѣшекъ, отъ безпрестанныхъ уликъ, устремленныхъ всегда на одинъ ладъ и по одному направлен³ю, отъ поверхностныхъ указан³й, ничему не научишься, Мног³е признаютъ за патр³отизмъ безусловную похвалу всему, что свое. Тюрго называлъ это лакейскимъ патр³отизмомъ, du patriotisme d'antichambre. У насъ можно бы его назвать кваснымъ патр³отизмомъ {Здѣсь въ первый разъ явилось это шуточное опредѣлен³е, которое послѣ такъ часто употреблялось и употребляется.}. Я полагаю, что любовь къ отечеству должна быть слѣпа въ пожертвован³яхъ ему, но не въ тщеславномъ самодовольствѣ; въ эту любовь можетъ входить и ненависть. Какой патр³отъ, какому народу ни принадлежалъ бы онъ, не хотѣлъ бы выдрать нѣсколько страницъ изъ истор³и отечественной и не кипѣлъ негодован³емъ, видя предразсудки и пороки, свойственные его согражданамъ? Истинная любовь ревнива и взыскательна. Равнодушный всѣмъ доволенъ, но что отъ него пользы? Безстрастный въ чувствѣ, онъ безстрастенъ и въ дѣйств³и. Но повторяю: можно ли дождаться намъ отъ иностранца хорошей книги о Росс³и, которую видитъ онъ или изъ коляски, или знаетъ по наслышкѣ изъ рѣчей людей, знающихъ ее также поверхностно и худо.

  

  

   ¹) Яковъ Николаевичъ Толстой. Онъ много лѣтъ быхъ въ Парижѣ агентомъ вашего министерства народнаго просвѣщен³я. Въ молодости былъ онъ пр³ятель Пушкина. Всѣ Русск³е, посѣщавш³е Парижъ, находили въ немъ усерднаго и много свѣдущаго путеводителя. Онъ во многомъ совершенно опарижился, но оставался Русскимъ до сердцевины, до мозга костей своихъ.

  

   Вскорѣ послѣ отправлен³я къ тебѣ письма моего о книгѣ г-на Ансело, вышло въ Парижѣ возражен³е на нее, писанное соотечественникомъ нашимъ, который только намекнулъ о имени своемъ, но однакоже достаточно, чтобы узнать его. Онъ уже не въ первый разъ подаетъ въ Парижѣ Русск³й голосъ по нашимъ литтературнымъ дѣламъ. Онъ защитилъ Крылова отъ несправедливыхъ обвинен³й Французскихъ критиковъ по случаю тяжбы, въ которую затащилъ насъ горе-доброхотъ нашъ Дюпре де-Сенъ-Моръ (сущ³й моръ для нѣкоторыхъ Русскихъ поэтовъ); онъ протестовалъ противъ лжеисторическихъ опредѣлен³й Альфонса Раббе, извѣстнаго здѣсь Сокращен³емъ Русской истор³и (Résumé de l'histoire de Russie) и Истор³ею Александра I, писанною уже по кончинѣ Императора; сверхъ того, онъ извѣстенъ, вѣроятно, и у васъ по Русскому каламбуру, отпущенному въ Парижѣ на его имя {Г-нъ Раабъ написалъ, что родоначальники наши - не Славяне, Slaves, а Есклавоны, Esclavons, то есть esclave, и что потому мы происходимъ отъ рабовъ, esclaves. Ему отвѣчали, что скорѣе онъ рабскаго происхожден³я, потому что имя его совершенно Русское, рабъ. Это напоминаетъ фразу другаго Француза: Moscou improprement nommée par les Russes Moskwa.}. Мы должны быть признательны нашему соотечественнику за хожден³е его по нашимъ дѣламъ и радоваться, что наконецъ нашелся у насъ генеральный консулъ по Русской литтературѣ; спасибо ему, что онъ не даетъ насъ беззащитно въ обиду иностранцамъ. До сей поры мы были внѣ общаго закона (hors la loi) и никакая власть не охраняла нашей личной безопасности. Каждый могъ смѣло преслѣдовать насъ ложными доносами передъ судомъ всем³рнымъ, лишать насъ собственности, даже весьма часто лишать живота, какъ то бываетъ съ Русскими авторами, переводимыми, или изводимыми разными переводчиками Людо-Морами. Теперь хотя есть кому замолвить объ насъ доброе слово въ защиту, или за упокой. Пожелаемъ нашему усердному заступнику счастливаго продолжен³я исполнен³я добровольной обязанности и уполномочимъ его охъ лица грамотной Росс³и - отстаивать нашу честь и наши выгоды отъ притязан³й Европейскихъ грамотѣевъ. Мнѣ жаль, что возражен³е не ранѣе попалось мнѣ въ руки: оно избавило бы меня охъ лишняго труда, ограничивая заботу мою однѣми выписками, потому что я почти во всемъ согласенъ съ возразителемъ, Познакомлю тебя съ образомъ мнѣн³й его и вмѣстѣ съ тѣмъ довершу твое знакомство съ г-мъ Ансело. Если можно узнать человѣка и книгу заочно, то надѣюсь, что ты послѣ вторичнаго изслѣдован³я будешь доволенъ.

   Вступлен³е нашего соотечественника слѣдующее: "Довольно ли шести мѣсяцевъ, чтобы узнать государство?" "Вотъ запросъ, который я себѣ задалъ, читая Шесть мѣсяцевъ въ Росс³и г-на Ансело". Сознавшись, что трудно написать книгу, особливо же во время поспѣшнаго объѣзда, о государствѣ, такъ много оклеветанномъ, я долженъ былъ убѣдиться, что с³я самая поспѣшность повлекла въ разныя заблужден³я, которыя намѣренъ я выказать и въ пользу истины и въ удовлетворен³е желан³ю нѣкоторыхъ особъ, требовавшихъ мнѣн³я моего объ этой книгѣ. Постараюсь быхъ краткимъ и внятнымъ какъ для Французовъ, такъ и для Русскихъ. Пройду молчан³емъ подробности поѣздки г-на Ансело; не послѣдую за нимъ на поле Люценской битвы, ни по песчанымъ дорогамъ Прусс³и; но дождусь его въ Петербургѣ, поѣду съ нимъ въ Москву, и его шестимѣсячнымъ воспоминан³ямъ я противопоставлю опытность тридцатилѣтняго пребыван³я въ государствѣ, имъ описанномъ, и Русское урожден³е свое, которое не побудитъ меня быть неблагодарнымъ, ни несправедливымъ противъ него. Къ замѣчан³ямъ его приложу свои, въ надеждѣ, что онъ признаетъ истину оныхъ и воспользуется ими во второмъ издан³и".

   Здѣсь замѣтилъ бы я только, что авторъ возражен³я не совершенно правильно изложилъ свой вопросъ. Должно бы, непремѣнно, вмѣсто собирательнаго слова: государство, употребить собственное имя: Росс³я; потому что о всякой другой Европейской области можно бы отвѣчать, что шести мѣсяцевъ и довольно и нѣтъ. Довольно, чтобы собрать изъ вѣрныхъ источниковъ, повѣренныхъ собственными наблюден³ями, свѣдѣн³я любопытныя о чужой землѣ; не довольно, если мы хотимъ изучить народъ, бытъ его, нравы, всѣ причины настоящаго положен³я его, всѣ ожидан³я въ будущемъ и проч. и проч. Дѣло въ томъ, кому и какъ смотрѣть. Одна Росс³я не входитъ въ общ³й порядокъ, ибо не только древняя быль, но и настоящая повѣсть ея писана подъ титлами для всякаго иностранца и для многихъ Русскихъ. Франц³ю, Итал³ю, Герман³ю можетъ прочесть бѣгло, какъ по писанному, иностранный путешественникъ, Русск³я поговорки, руссицизмы для него будутъ тарабарскою грамотою; но кто изъ образованныхъ Европейцовъ, настроенныхъ на общ³й ладъ Европеизма, не понимаетъ Итальянскихъ кончетти, Французскихъ каламбуровъ и даже Нѣмецкаго мистицизма, хотя и готическими буквами напечатаннаго? Одна Англ³я, по островитянинскому нарѣч³ю своему, писана не про всѣхъ континентальныхъ жителей; но все Росс³я и ея гораздо мудренѣе. Понимаешь ли меня? А я себя понимаю. Впрочемъ, можно примѣнить къ познан³ю государствъ сказанное Вольтеромъ о познан³и языковъ: довольно нѣкотораго срочнаго времени, чтобы научиться всѣмъ иностраннымъ языкамъ; мало всей жизни, чтобы научиться своему. Французск³е путешественники тѣмъ отличаются отъ другихъ, что пр³ѣзжаютъ они въ чужой край, а особенно въ Росс³йск³й, не какъ любознательные изыскатели, или ученики, чтобы чему-нибудь новому научиться: нѣтъ, они являются магистрами, профессорами, уполномоченными суд³ями, чтобы провозгласить надъ страною, надъ народомъ свой приговоръ, давно уже ими заочно составленный. Стоитъ только примѣнить этотъ приговоръ къ заранѣе осужденному: и дѣло съ концомъ, и книга написана. Извини меня за отступлен³е. Но вольно же тебѣ вводить меня въ рѣчь, то-есть въ соблазнъ. Ты знаешь, какъ меня всегда кидаетъ по сторонамъ. Возвращусь на прямую дорогу и скажу, какъ нашъ авторъ: постараюсь быть краткимъ и внятнымъ какъ для Французовъ, такъ и для Русскихъ. Только врядъ ли?

   Касаясь замѣчан³я Французскаго автора, что Петербургъ обратился бы въ простой торговый портъ, если бы Дворъ перенесъ свою столицу въ другое мѣсто импер³и, возразитель говоритъ: воспользуюсь этимъ случаемъ для оправдан³я Петра Великаго въ укоризнѣ, безпрестанно на него устремленной за то, что онъ въ Петербургѣ основалъ свою столицу: "сей городъ, говорятъ, удаленный отъ средоточ³я импер³и, никогда не онародуется (не позволишь ли мнѣ, Парижскому неологу, такъ перевести выражен³е: se nationaliser); къ тому же, онъ подверженъ гибельнымъ наводнен³ямъ". Соглашаясь въ семъ послѣднемъ отношен³и, скажу, что въ Росс³и достовѣрно доказано актами, изданными Петромъ ²-мъ, и частными письмами его, что онъ предполагалъ имѣть только временное пребыван³е свое въ Петербургѣ, чтобы присутств³емъ своимъ и поощрен³ями содѣйствовать успѣхамъ нашего мореходства, а настоящую столицу импер³и думалъ заложить въ Нижнемъ-Новгородѣ. Но смуты, которыя въ послѣдств³и ознаменовали разныя царствован³я преемниковъ Петра I, могли однѣ удалить совершен³е сего предположен³я. Между тѣмъ Петербургъ возрасталъ, украшался и время утвердило за нимъ почетное имя столицы, данное ему только временно при началѣ. Сей запросъ былъ разсматриваемъ весьма разсудительно г-мъ Геро въ статьѣ: О наводнен³и въ Петербургѣ (Revue Encyclopédique, T. XXV, p. 245-250).

   Говоря объ описан³и литтературнаго обѣда, даннаго г-ну Ансело въ Петербургѣ, Русск³й авторъ указываетъ на противорѣч³е Французскаго путешественника. Сперва сей послѣдн³й говорятъ съ справедливымъ уважен³емъ о чувствѣ общей радости, произведенной наградою, данною Государемъ Карамзину; далѣе, упоминая о погребен³и его, прибавляетъ онъ: справедливыя почести были возданы ему; но с³и почести, должно признаться, были обращены не столько къ знаменитому писателю, сколько къ тайному совѣтнику, не столько къ историку, сколько къ государственному истор³ографу. Кромѣ противорѣч³я съ прежними словами путешественника, Русск³й авторъ выводитъ и ложность подобнаго заключен³я, замѣчая, во-первыхъ, что "Карамзинъ, въ ³ерарх³и чиновъ, былъ не тайный, а дѣйствительный статск³й совѣтникъ, что часто умираютъ особы этого чина, и еще важнѣйшаго, но безъ вѣдома публики, которая не только не спѣшитъ почтить ихъ данью уважен³я, но даже и вниман³я".

   Замѣчая несбыточность анекдота о цензорѣ, говоритъ онъ, что какова-бы ни была строгость таможенниковъ человѣческаго ума (douaniers de l'intelligence humaine), но не менѣе того цензоры у насъ назначаются изъ профессоровъ и сл