Некрасов Николай Алексеевич - Русские второстепенные поэты - Книги

Н. А. Некрасов

Русские второстепенные поэты

Н. А. Некрасов. Полное собрание сочинений и писем в пятнадцати томах

Критика. Публицистика. Письма. Тома 11-15

Том одиннадцатый. Книга вторая. Критика. Публицистика (1847-1869)

Л., "Наука", 1990

Русские второстепенные поэты

Современное состояние русской поэзии. - О стихотворениях, присылаемых в редакцию "Современника". - Некоторые из этих стихотворений. - Два новые стихотворения Н. Огарева. - Стихотворение Т. Л. - Г. Ф. Т-в и его стихотворения (1836-1840).

Стихов нет. Немногие об этом жалеют, многие этому радуются, большая часть ничего об этом не думает. Но отчего нет стихов? Причина очевидна. В этом роде литературы преимущественно и прежде всего обращает на себя внимание форма. Чем труднее достижение чего-либо, тем более в наших глазах выигрывает достигающий. Но трудность выражения или формы обусловливается, разумеется, кроме личности писателя степенью развития и обработанности языка. Чем менее обработан язык, тем труднее подчинить его формам, требуемым от того или другого рода литературных произведений; по мере же постепенного развития и совершенствования языка постепенно исчезает и трудность выражения, так что изящная форма уже перестает быть достоинством, а делается необходимым условием всякого литературного произведения.

Наша литература, возникшая и укрепившаяся в самое короткое время, находится уже на той степени, когда изящная форма почитается не достоинством, а условием необходимым. Лет десять тому назад, даже и меньше, весьма охотно прощали отсутствие содержания и даже смысла за несколько удачных выражений, гладкость и благозвучие. Стоит только припомнить времена гг. Марлинского и Бенедиктова, когда форма составляла первое условие, а содержание едва ли входило в число условий, необходимых для литературного произведения. Это преимущество, отдаваемое форме в ущерб содержанию, отчасти и было причиною той вычурности, которою отличались оба эти писателя. Несколько лет тому назад при оценке литературного произведения прежде всего обращали внимание на слог, потому что хороший слог был явлением редким; теперь же почти не говорят о слоге, потому что все пишут более или менее хорошо. Пушкин и Лермонтов до такой степени усвоили нашему языку стихотворную форму, что написать теперь гладенькое стихотворение сумеет всякий, владеющий в некоторой степени механизмом языка; и потому гладкость и правильность стиха не составляют уже в наше время ни малейшего достоинства, а так как стихотворная форма непременно стесняет автора, не выкупая недостатков его произведения, то весьма понятно, что проза, более доступная по форме, представляет более простора его уму, взгляду на вещи и наблюдательности, на которые обработанность языка не имеет влияния и которые составляют неотъемлемую, личную принадлежность писателя... Вот главная причина, почему нет стихов вообще. Почему нет хороших стихов, тому другая причина: нет поэтических талантов или их слишком мало и они также обратились к прозе. Это явление тоже нередко. В этой самой книжке "Современника" в обозрении литературы определили мы до некоторой степени разницу между направлением нынешней литературной эпохи и той, которая ей предшествовала. То была эпоха литературного бескорыстия, когда писали "из чести лишь одной"; и даже бывали такие авторы, которые сами платили за честь увидеть свое имя в печати. Мы сами можем насчитать десяток таких повестей, за которые теперь платили бы если не на вес золота, то гораздо более, чем на вес серебра, и которые тогда печатались даром. Теперь эпоха положительная. Каждый литератор естественно хочет извлечь наибольшую выгоду из своего таланта, а при всеобщем равнодушии к стихам и при невозможности много писать стихами, конечно, проза представляет более удобств в этом отношении. Писатель, чувствующий в себе искру поэтического таланта, десять-пятнадцать лет тому назад непременно раздувал бы ее, сколько возможно, лелеял бы свой талант, как говорили в старину, и плодом этого было бы, конечно, несколько более или менее удачных стихотворений. Все бы читали и хвалили; может быть, к ним писали бы музыку и пели бы их, автора же величали бы поэтом, и он был бы совершенно счастлив; ему ничего более не было бы нужно, и он знал, что ничего более и добиться нельзя. Но поэту нашего времени этого мало. И сознавая, что в наше время только поэтический талант, равный пушкинскому, мог бы доставить автору и Славу и Деньги, он предпочитает распорядиться иначе: поэтическую искру свою разводит он на множество прозаических статей; он пишет повести, рецензии, фельетоны и, получая за них с журналистов хорошие деньги, без сожаления видит, как поэтическая способность его с каждым годом уменьшается, как даже самая форма, которою он овладел было в значительной степени, делается ему с каждым годом менее доступною и наконец представляет ему трудности непреодолимые. Дело сделано: в литературе одним поэтом меньше, а вместо двух-трех десятков стихотворений публика получила несколько повестей, рецензий и фельетонов. В нашей литературе есть несколько таких примеров. Публика не внакладе; двух-трех десятков стихотворений, пропавших таким образом, также не очень жаль; но дело в том, что у кого-нибудь из таких авторов, добровольно отказывающихся от поэтического поприща, может быть, развился бы значительный и самобытный поэтический талант, если б они продолжали раздувать свою поэтическую искру. А поэтический талант, хоть и не обширный, лишь бы самостоятельный, стоит десяти талантов повествовательных, потому что такие таланты редки во всех литературах. В доказательство приведем хоть нашу: у нас немало можно насчитать талантливых беллетристов, а поэтов, даже и второстепенных, весьма мало.

К числу причин малого количества стихов в настоящее время должно отнести и дружные осуждения журналистики, каким, часто без разбора, подвергались у нас стихи в последние годы. В применении к предшествовавшей стихотворной эпохе, когда люди без таланта и призвания угрожали наводнить всю литературу плохими стихами, это было хорошо, даже необходимо. Но нам кажется, что теперь, когда дело уже сделано, нужно более снисхождения, более внимания к появляющимся поэтам. Наши журналы смотрят и приучили смотреть своих читателей на всякую новую книжку стихов так недружелюбно, что может случиться, что и человек весьма умный, чувствующий в себе поэтический талант, побоится выступить со своими стихами в такое невыгодное для поэтов время. А одна возможность подобного случая нас пугает. Как ни толкуют о положительности нашего времени, мы уверены, что хороший поэт был бы совсем не лишний в настоящей русской литературе: между любителями чтения всегда есть люди (и мы имеем слабость принадлежать к числу их), которым не довольно одних романов и повестей, как бы они ни были хороши, у которых просто есть слабость, обратившаяся в потребность, время от времени прочесть новое хорошее стихотворение и которые, за недостатком хороших, радехоньки иногда прочесть даже чуть-чуть порядочное стихотворение... да и в каком сердце не найдется струнки, которая не отозвалась бы на прекрасную поэтическую мысль, изящно выраженную? Слушаем же мы Гризи и Марио, наслаждаемся ими, даже говорим, что жить без них не можем; ведь всё это те же стихи, поэзия, только в других формах, - и кто иначе думает, тот не понимает ни поэзии, ни итальянской оперы и истинно не наслаждается ею.

Итак, потребность стихов в читателях существует несомненно. Если есть потребность, то невозможно, чтоб не было и средств удовлетворить ее. Поэтических талантов даже не так мало у нас, как многие думают, и настоящая цель этих статей есть именно показать, что еще недавно поэтов с истинным талантом у нас являлось гораздо более, чем привыкли считать. Только в последние несколько лет (менее десяти) не заметно в этом отношении приращения, может быть отчасти вследствие причин, изложенных выше. Прежде чем перейти к нашей задаче, скажем несколько слов о том, в каком состоянии находится русская поэзия в настоящую минуту.

Читатель сам знает, что теперь она очень бедна. Отдельно стихов выходит очень мало; лучшие журналы наши вовсе не печатают стихов; стихотворения, помещаемые в журналах второстепенных, большею частью тоже посредственные. В редакцию "Современника", как и во все редакции журналов, присылаются нередко стихотворения; если авторы, не видя своих произведений напечатанными, думают, что мы считаем их всех без исключения людьми без таланта, то мы спешим успокоить их: в некоторых из присланных к нам стихотворений заметны признаки таланта несомненного; не печатаем же мы их, во-первых, потому, что таких стихотворений мало, а во-вторых, и главное, потому, что, обнаруживая талант, почти ни одно из этих стихотворений не обнаруживает самобытности. Это не мешает автору писать их: совершенствуя свой талант, он может достигнуть самобытности, - но мешает дельному журналу печатать их. Мы, однако ж, готовы с удовольствием замечать всё хорошее и пользуемся этим случаем, чтоб привести здесь некоторые из полученных нами стихотворений, - разумеется, такие, которые сами по себе имеют достоинства, оправдывающие их помещение, и которые дают повод надеяться чего-нибудь получше от авторов их в будущем. В этом отношении первое место занимают два следующие стихотворения г. Н. Сп. Вот они:

Я всё еще стараюсь как-нибудь

Свою печаль и сердце обмануть -

И думаю, что слух пронесся ложный,

Что это всё один обман безбожный,

Что переменится ужасная молва,

Что всё еще ты, ангел мой, жива,

Что ты сама молву пустую слышишь

И скоро мне, смеясь, о том напишешь

И скажешь так: "Тебя мне было жаль.

Не правда ли? Ну что ж, твоя печаль

Прошла теперь? Ты сердцем стал спокоен?

Иль всё еще пустой молвой расстроен -

И панихиды служишь обо мне,

И думаешь, что в райской стороне

Душа моя витает и порою,

Незримая, ношусь я над тобою.

И что ж, скажи, тогда душа твоя

Шепнула ли тебе, что близко я?"

И дни бегут, п всё как бы в надежде

Жду от тебя я писем, как и прежде.

Но жду напрасно я, - и самому

Порой мне будто странно, почему

К тебе я сам не напишу ни слова,

И всё еще мне кажется, что снова

Когда-нибудь мы встретимся с тобой

И снова я услышу голос твой,

Увижу взор твой, полный чудной власти,

И неги, и любви, и томной страсти.

О многом мне расскажешь ты тогда, -

И вспомним мы прошедшие года,

Минувшие восторги и страданья,

И сладость первого и робкого свиданья,

И прежние надежды и мечты...

Но между тем в сырой могиле ты.

Без жалости тебя разрушит тленье,

И, может быть, в то самое мгновенье,

Когда с такой любовью и тоской

Я о тебе мечтаю, ангел мой.

Могильный червь твое уж сердце точит,

Холодный дождь твою могилу мочит,

Кругом тебя пустынный, дикий вид,

И буря над твоей могилою шумит.

Н. Сп.

Как птичка, весь день распевая,

Была ты беспечна, резва, весела,

Казалось, от неба, от светлого рая

Ты радость на землю с собой принесла.

Твой смех был так чудно приятен и звонок,

И музыкой нежной звучал голосок;

Ты сердцем была настоящий ребенок,

А с виду роскошный и дивный цветок.

Уста, оживленные детской улыбкой,

Дышали такой тишиной,

Как будто на землю зашла ты ошибкой,

Не зная забот и печали земной.

Но мать твоя втайне вздыхала глубоко,

Едва доставая насущный трудом,

И в грязь, и в ненастье, и в холод жестокий

В салопишке ветхом ходила пешком.

Охотно она бы легла уж в могилу,

С тобою лишь было расстаться ей жаль,

В любви к тебе черная бодрость и силу,

Сносила она терпеливо печаль.

Бывало, ты спишь, а чудесные грезы

Играют румянцем горячих ланит;

А мать, подавляя в душе своей слезы,

Чуть свет уж давно за работой сидит.

Купивши ценою бессонниц, страданий.

Дарила тебе она скромный наряд -

Предмет твоих давних, невинных желаний;

Ты шла в нем к обедне, был весел твой взгляд.

Но время пришло роковое, и очи

Задумчивей стали, и бедный твой ум

Всё понял. Исчезну ли сладкие ночи,

И сердце заныло под тяжестью дум.

В ваш угол явилась нежданная сваха,

Мать думала долго - и рада была...

Всю ночь ты проплакала с тайного страха

И замуж за старого плута пошла.

Твой муж ростовщик был и грубый, и грязный,

Тебя наряжал из своей кладовой.

Надела ты жемчуг и перстень алмазный,

Была ты сыта и не зналась с нуждой.

Бывало, ты в гости оденешься пышно, -

И мать на тебя с умиленьем глядит;

А ночью ты плачешь незримо, неслышно:

В душе твоей горечь, и мука, и стыд.

Без грусти, охотно легла б ты в могилу,

Лишь бедную мать становилося жаль.

В борьбе изнывая, крепясь через силу,

Глубоко ты в сердце скрывала печаль.

Н. Сп.

Прочитав эти прекрасные стихотворения, читатель поймет сказанное нами выше о недостатке самобытности в наших начинающих поэтах. Если г. Сп. сумеет избежать подражательности, чего мы искренно желаем, он произведет что-нибудь действительно замечательное.

Недурны также следующие два стихотворения, принадлежащие г. Сол-ну:

Пока неопытен, покамест сердцем молод,

Не чувствуешь, как вкруг твоей души,

Как ветер вкруг листов, колебля их в тиши,

Уж носится тревожной жизни холод;

Всё кажется: семья волнений и забот

Натешится над нами и пройдет,

Как туча темною, бесплодной полосою

Иль разразясь минутною грозою.

Но вот за годом год, и голова седеет,

И гаснет сердца жар, и разум холодеет;

Начнешь печали жизни примечать,

Как лом в костях, по осени, в ненастье;

Придет забота страсти укрощать,

Поменьше верить в будущее счастье,

Надеяться не станешь и порой,

Как улыбнется жизнь, с сомненьем покачаешь

До срока поседевшей головой

И недоверчиво счастливый миг встречаешь.

Так в знойный летний день на небеса смотря,

Смотря на тихий лес и дремлющие воды,

Всё думаешь - неверен сон природы;

Всё кажется - угаснет вот заря,

И обнесется свод небесный черной тучей,

Меж спящих роз промчится вихрь летучий,

Как конь невзнузданный; нежданный грянет гром,

И туча хлынет проливным дождем,

Примнет посев на глади поля злачной

И иссечет цветы и плод дерев прозрачный.

Вл. Сол-н.

Ты молода еще, покамест не буди

Мечты тоскливые в младенческой груди:

Страшися их: они обманут иль встревожат

Невинных чувств еще отрадный сон,

Сердечный пламень, может быть, умножат;

А без утрат, бог весть, пройдет ли он?

К чему ж спешить, напрасно волноваться?

Итак, мы жизнию не тешимся давно,

На радость скупы мы, и - больно сознаваться -

Нам грусть и радости едва ль не всё равно;

Из нас у каждого в груди болеет рана;

А между тем еще мы не успели жить...

Но сердцем и умом исчахнули так рано,

Что трудно нам и мыслить и любить.

Вл. Сол-н.

Если в первых двух стихотворениях довольно явно влияние Пушкина и автора нескольких стихотворений, рассеянных по журналам и сборникам, который теперь уже стихов не пишет, - то на последних двух нельзя не заметить влияния Лермонтова.

Наконец, г. Лизандер, поэт, пишущий уже давно и уже издавший книжку стихов, прислал нам несколько новых своих стихотворений для помещения в "Современнике". Мы помещаем из них следующие:

Дорога

Не одна в полях дорожка пролегает,

Не одна холмы и рощи огибает,

Не одна вдали синеет, извиваясь,

С синевой небес сияющих сливаясь.

Много их по свету люди проложили:

Горе, труд, любовь, измена их торили;

Проторив, по ним толпами шумно бродят:

Счастья ищут все по всем, - да не находят.

Не одной дорожкой торною ходил я;

Не одну из них синеющих любил я, -

Да пора тех дней дорожкой прокатилася...

Лишь одна из них давно мне полюбилася.

Не бежит она по рощице зеленой;

Не глядит она в стекло речного лона;

И не пашней бархат луга обегает;

И не холм, цветами убранный, ласкает.

Всё бежит она пустынными полями,

По горам нагим, сыпучими песками.

Нечем с ней, глухой, очам полюбоваться:

Сердце, сердце с ней не может распрощаться...

Как по ней одной всё лето проходил я,

Накатал ее, глухую, наторил я;

Да с зимы по ней уж больше не хожу я, -

Только в даль ее, задумавшись, гляжу я.

Не один по ней ходил я в лето знойное,

Не одна по ней нога шла беспокойная:

Как со мной по ней ходила ножка нежная,

А в руке была всё ручка белоснежная.

Не один по той дорожке и езжал я,

Не один ее в то лето накатал я:

Всё мы с милою дорожкой той каталися

Да во тьме ночной, обнявшись, целовалися...

Как и с тех ночей она мне полюбилася...

Да и та пора дорожкой прокатилася:

Занесло поля снегами и метелями, -

А без милой дни все тянутся неделями.

И один уж я дорожкой тою снежною

Не хожу: всё вдаль гляжу с тоской мятежною,

О бывалых днях безмолвно вспоминаючи

Да метелей шум, задумавшись, внимаючи.

Не шумят они, не воют вьюги шумные, -

Не шумят - поют под сны мои раздумные:

Шепчут, шепчут мне знакомыми признаньями,

Веют, веют мне горячими лобзаньями...

В забвении нежном на грудь мою тихо поникнув,

Она меня долго и нежно лобзала;

А сердце мое, уж давно от забвенья отвыкнув,

Под звуки лобзаний тоской замирало.

Печально глядел я на лик ее чистый и нежный,

Печально лобзал я чело молодое:

Я знал, что страдать ей за счастье любви неизбежно, -

И больно мне было за сердце родное...

И думал я: "Ангел! не вечно же будет хранима

Любовь твоя тайной немой и глубокой.

Незримое ныне всё ж станет когда-нибудь зримо

Для взоров толпы равнодушно-жестокой.

Тогда осуждать прогремит ее гордое право

Холодной насмешкой, обидной молвою, -

И ты, друг бесценный, гонимый и зло и лукаво.

Поникнешь в стыде и в слезах головою".

И думал о том я, что нежно, что страстно люблю я,

О том, что она меня пламенно любит;

Что, нежно любимый, ее разлюбить не могу я

И, нежно любима, она не разлюбит...

Я думал... И, страстно лобзаньям ее отвечая,

Грядущего власти молился безмолвно.

Чтоб всё, что в нем сладко, всё ей отдала роковая,

А мне - что в нем слез и страдания полно.

В первом стихотворении поражает напряженность тона и странная смесь простонародных выражений с книжными. Второе - прекрасно, жаль только, что оно также не чуждо тяжелой напряженности и книжных оборотов.

Если мы приведем здесь еще две небольшие пьесы автора "Старого дома", "Сторожа" и нескольких других превосходных стихотворений, которые всегда останутся памятны любителям стихов, - то вот будет и всё, что выдает в настоящее время редакция "Современника" представить своим читателям по части стихов:

Fatum

Вхожу я в церковь: там стоят два гроба,

Окружены молящимися оба.

Один был длинный гроб, и видел в нем

Я мертвеца с измученным лицом,

С улыбкою отчаянья глухого,

И кости лишь да кожа - так худого.

Казался он не стар, но был уж сед,

Как будто б он погиб под ношей бед.

Бледна, как он, и столько же худая,

Стояла возле женщина, рыдая,

И дети нищие на мертвеца

Смотрели с детской глупостью лица.

А гроб другой был мал, и в нем лежало

Дитя - так тихо, будто б задремало.

Отец и мать у гроба, и вокруг

Одетых в траур было много слуг.

Печально мать-красавица молчала,

То плакала, то тяжело вздыхала;

Отец в себя казался углублен

И всё шептал: зачем он был рожден?

И я тоски не в силах был сносить;

Я вышел вон и в лес ушел бродить,

И ветер выл, и тучи тяготели,

И, на корнях треща, качались ели.

Забыто

Я ему сказала:

Возвратился, милый!

Дни прошли и годы -

Я не позабыла.

Я всё так же, так же,

Как в ту ночь, что - знаешь?

Всё люблю, как прежде,

Так, как ты желаешь.

Он пожал плечами,

Не сказал ни слова,

И хотел он тут же

Удалиться снова.

Я его схватила,

Я его держала

За руки, за платье,

Всё не отпускала,

Пала на колени,

Целовала руки,

Ноги целовала,

Плакала от муки.

Он взглянул мне в очи:

Тут мне показалось,

Что меня он любит,

Что в нем сердце сжалось,

Он взглянул мне в очи,

Отвернулся снова,

И прошел он мимо,

Не сказал ни слова!

Те, которые помнят стихотворения г. Огарева, согласятся с нами, что приведенные нами пьесы - далеко не лучшие из его произведений; но мы поместили их потому, что пришлось к слову, и потому еще, что любители таланта г. Огарева, конечно, не без удовольствия прочтут и эти стихотворения.

Наконец, есть у нас еще стихотворение, дорогое нам по личным нашим воспоминаниям. Может быть, потому оно нам очень нравится:

Один, опять один я. Разошлась

Толпа гостей, скучая. - Вот и полночь.

За тучами, клубясь, несутся тучи,

И тяжело на землю налегли

Угрюмо неподвижные туманы.

Не спится мне, не спится... Нет! во мне

Тревожные, напрасные желанья,

Неуловимо быстрые мечты

И призраки несбыточного счастья

Сменяются проворно... Но тоска

На самом дне встревоженного сердца,

Как спящая, холодная змея,

Покоится. Мне тяжело. Напрасно

Хочу я рассмеяться, позабыться,

Заснуть по крайней мере: дух угрюмый

Не спит, не дремлет... странные картины

Являются задумчивому взору.

То чудится мне мертвое лицо, -

Лицо мне незнакомое, немое,

Всё бледное, с закрытыми глазами,

И будто ждет ответа... То во тьме

Мелькает образ девушки, давно

Мной позабытой... Опустив глаза

И наклонив печальную головку,

Она проходит мимо... слабый вздох

Едва заметно грудь приподнимает...

То видится мне сад - обширный сад...

Под липой одинокой, обнаженной

Сижу я, жду кого-то... ветер гонит

По желтому песку сухие листья...

И робкими, послушными роями

Они бегут всё дальше, дальше, мимо...

То вижу я себя на лавке длинной

Среди моих товарищей... Учитель -

Красноречивый, страстный, молодой -

Нам говорит о боге... молчаливо

Трепещут наши души... легким жаром

Пылают наши лица; гордой силой

Исполнен каждый юноша... потом

Лет через пять в том городе далеком

Наставника я встретил... Поклонились

Друг другу мы неловко, торопливо

И тотчас разошлись. Но я заметить

Успел его смиренную походку,

И робкий взгляд, и старческую бледность...

То, наконец, я вижу дом огромный,

Заброшенный, пустой - мое гнездо,

Где вырос я, где я мечтал, бывало,

О будущем, куда я не вернусь...

И вот я вспомнил: я стоял однажды

Среди высоких гор, в долине тесной...

Кругом ни травки... Камни всё да камин

Да желтый, мелкий мох. У ног моих

Бежал ручей, проворный, неглубокий,

И под скалой, в расселине, внезапно

Он исчезал с каким-то глупым шумом...

Вот жизнь моя! подумал я тогда.

. . . . . . . . . . . . . . . . .

Но гости те... Кому из них могу я

Завидовать? Где тот, который смело

И без обмана скажет мне: "Я жил!"

Один из них, добряк здоровый, глуп,

И знает сам, что глуп... ему неловко;

Другой сегодня счастлив: он влюблен

И светел, тих и важен, как ребенок,

Одетый по-воскресному... другой

Острит или болезненно скучает...

А тот себе придумал сам работу,

Ненужную, бесплодную, - хлопочет

И рад, что "подвигается вперед"...

Тот - юноша восторженный, а тот -

Чувствителен, но мелок и ничтожен...

. . . . . . . . . . . . . . . . .

Мне весело... но ты меж тем, о ночь!

Не медли - проходи скорей и снова

Меня предай заботам милой жизни.

1844. Т. Л.

Вот все поэтические богатства, которые в настоящее время находились в распоряжении редакции "Современника". Представив их разом своим читателям и загладив тем несколько долгое непомещение стихов в нашем журнале, мы переходим к главному предмету статьи - к русским поэтам.

Выше мы сказали, что поэтических талантов у нас не так мало, как мы привыкли считать.

Собственно, публика считает у нас за последний литературный период пять поэтических имен: Пушкина, Жуковского, Крылова, Лермонтова, Кольцова; некоторые причисляли к ним г. Бенедиктова, но о таковых не следует упоминать. Что касается до первых пяти, то они, действительно, могут быть названы светилами русской поэзии, из которых каждое светит своим собственным светом, не заимствуя ничего у другого. И нет человека на Руси, сколько-нибудь читающего, который не знал бы их. Их стихотворения много раз прочитаны. Любители стихов в отчаянии: читать нечего! Как нечего? Мы решительно утверждаем, что думающие так ошибаются, и сейчас готовы назвать вам целый десяток поэтов, которых можно читать с наслаждением; надо только уметь взять у них то, что могут они вам дать; надо только подходить к ним осторожно, не сердиться и не отворачиваться сразу, наткнувшись на неудачную рифму, пошлую мысль или что-нибудь подобное. У редкого из людей, пишущих стихи, - разумеется, за исключением положительно бездарных, - нет чего-нибудь, в чем он не был бы хорош; умейте же найти эту сторону, проследите ее в вашем поэте, отделите от всего остального, и он доставит вам несколько минут наслаждения. Но, надо сказать правду, на такие тонкости наши любители стихов не мастера; резкий поэтический талант или даже поэтическая уродливость всегда бывают ими замечены, ибо обозначаются крупными чертами. Но если хорошая сторона поэта не бросается прямо в глаза, а дается только после внимательной приглядки, если притом она заключается в нежных и тонких оттенках, всегда нелегко уловимых, а тем более если она заслонена резкими недостатками автора в попытках другого рода, как это часто случается,- тогда нет сомнения, что поэт не будет замечен. Даже и самая критика пройдет мимо его хорошей стороны, поглумившись только над слабою. Вот почему при появлении своем наделал много шуму, даже заслужил от одного критика титул гения г. Бенедиктов, и вовсе не был замечен другой поэт, явившийся почти в одно время с ним и обнаруживший в десять раз более истинного таланта, - поэт, к которому мы и переходим теперь, не распространяясь более в изложении цели наших статей: до некоторой степени мы уже выразили ее, полнее же раскроется она сама собою, по мере наших бесед с читателем.

В 1836 году Пушкин основал новый журнал "Современник". Основание этого журнала и появление первых ею книжек сопровождалось в нашей литературе весьма замечательными толками, спорами и событиями, о которых мы скоро будем иметь случай говорить в особой статье. Теперь же переходим прямо к нашему делу: с третьего же тома в "Современнике" начали появляться стихотворения, в которых было столько оригинальности, мысли и прелести изложения, столько, одним словом, поэзии, что, казалось, только сам же издатель журнала мог быть автором их. Но под ними весьма четко выставлены были буквы "Ф. Т."; носили они одно общее название: "Стихотворения, присланные из Германии".

Прежде всего скажем, что хотя они и присылаемы были из Германии, но не подлежало никакому сомнению, что автор их был русский: все они написаны были чистым и прекрасным языком и многие носили на себе живой отпечаток русского ума, русской души. Подпись "Ф. Т-в" вместо "Ф. Т.", появившаяся вскоре под одним из них, окончательно подтвердила, что автор их наш соотечественник. Сделав это замечание для тех, которых могло бы испугать заглавие стихотворений, мы продолжаем. С тех пор (с 1836) время от времени продолжали появляться в "Совре