Оленина Анна Алексеевна - В. М. Файбисович. Предисловие к книге "А. А. Оленина. Дневник. Воспоминания"

   Источник текста: А. А. Оленина. Дневник. Воспоминания

   Санкт-Петербург Гуманитарное агентство, "Академический проект" 1999

   OCR Ловецкая Т. Ю.

  

   Анна Алексеевна Оленина родилась 11 августа 1808 года в семье сорокачетырехлетнего действительного статского советника, кавалера ордена св. Анны I класса и Командора ордена св. Иоанна Иерусалимского Алексея Николаевича Оленина и его сорокалетней супруги Елизаветы Марковны, рожденной Полторацкой. Вместе с родителями появления Анны Алексеевны на свет ожидали три ее брата - Николай, Петр, Алексей - и сестра Варвара.

   К этому времени А. Н. Оленин был уже не только преуспевающим чиновником, но и весьма известным деятелем русского Просвещения, признанным главой влиятельного литературно-художественного кружка.

   С первых дней жизни девочку окружали знаменитости.

   В мемуарной и биографической литературе уже неоднократно отмечалась та выдающаяся роль, которую играл в культурной жизни северной столицы салон Олениных¹. Резюмируя свидетельства современников и отзывы биографов А. Н. Оленина, В. О. Ключевский писал в своем очерке "Алексей Николаевич Оленин" (1893): "Прекрасно образованный человек, страстный любитель искусств и литературы, талантливый рисовальщик, с тонким чувством изящного и огромной начитанностью, любитель отечественной старины и покровитель нарождающихся отечественных талантов, при обширных связях в высшем петербургском обществе, простой в обращении и гостеприимный хозяин-хлебосол, деливший свое время и силы между службой и дружбой - вот таким изображается Оленин в этих биографиях и мемуарах"². "Дому Оленина служила украшением его супруга Елисавета Марковна, урожденная Полторацкая, - вспоминал С. С. Уваров. - Образец женских добродетелей, нежнейшая из матерей, примерная жена, одаренная умом ясным и кротким нравом, - она оживляла и одушевляла общество в своем доме"³. Упомянув о недугах, которыми страдала Е. М. Оленина, Ф. Ф. Вигель свидетельствовал: "Часто, лежа на широком диване, окруженная посетителями, видимо мучась, умела она улыбаться гостям. Я находил, что тут и мужская твердость воли и ангельское терпение, которое дается одним только женщинам. Ей хотелось, чтобы все у нее были веселы и довольны, и желание беспрестанно выполнялось. Нигде нельзя было встретить столько свободы, удовольствия и пристойности вместе, ни в одном семействе - такого доброго согласия, такой взаимной нежности, ни в каких хозяевах - столь образованной приветливости. Всего примечательнее было искусное сочетание всех приятностей европейской жизни с простотой, с обычаями русской старины"⁴.

   Анна Оленина росла в тесном и жизнерадостном кругу своеобразно одаренных друзей и сподвижников отца, в теплой атмосфере гостеприимного и открытого дома. По меткому наблюдению Ф. Ф. Вигеля, "гувернантки и наставники, французы, англичанки и дальние родственницы, проживающие барышни, несколько подчиненных, обратившихся в домочадцев, наполняли дом сей, как Ноев ковчег, составляли в нем разнородное, не менее того весьма согласное общество и давали ему вид трогательной патриархальности"⁵.

   Первые годы своей жизни Анна Алексеевна прожила на набережной Фонтанки⁶; возможно, точнее было бы сказать не лет, а зим - ибо с младенчества едва ли не половину года Анна Алексеевна проводила в пригородном имении Олениных Приютино, в 17 верстах от центра столицы. "В известном многим Приютино жизнь текла тихая, мирная, аккуратная, простая деревенская, - свидетельствовала ее старшая сестра Варвара Алексеевна, - и казалось, по образу жизни, верст за 500 от Петербурга"⁷. В воспоминаниях Анны Олениной, ее брата Петра и сестры Варвары, написанных ими на склоне лет, Приютино приобретает черты утраченной Аркадии - страны идиллического счастья.

   Но как скорбное напоминание о бренности бытия ("Et in Arcadia ego" - "И я был в Аркадии...") среди деревьев приютинского парка до наших дней возвышается полуразрушенный кенотаф, воздвигнутый Алексеем Николаевичем и Елизаветой Марковной в 1813 г. в память об их первенце Николае. Несохранившаяся надпись на нем гласила:

  

   Здесь некогда наш сын дуб юный возращал:

   Он жил, и дерево взрастало.

   В полях Бородина он за Отчизну пал,

   И дерево увяло!

   Но не увянет здесь дней наших до конца

   Куст повилики сей, на камень насажденный;

   И с каждою весной взойдет он, орошенный

   Слезами матери и грустного отца⁸.

  

   Однако гибель сына не ожесточила Олениных. Их дом оставался миром гармонии и добра⁹. Из этого мира доносится до нас голосок маленькой девочки - Анны Олениной, читающей своему батюшке стихотворение, приуроченное ко дню его рождения, быть может, к пятидесятилетнему юбилею (21 ноября 1814):

  

   Ах, папенька, - одна ли я,

   Как вас приветствуют родные и друзья

   Как и всегда и рады так нелестно, -

   Одна ли буду я молчать?

   Нет, нет, и мне уже известно,

   Что детям чувств не следует скрывать,

   А у меня от них все сердце так и бьется...

   Чтоб к вам заговорить вот так оно и рвется...

   Но слов я, папенька, не знаю, где сыскать -

   И! полно! что в словах, - ведь я не сочиняю -

   Люблю вас папенька! Вот что я только знаю

   И что хочу сказать!¹⁰

  

   Анна Алексеевна с детства была участницей и тех традиционных "праздненств", которые устраивались в Приютине ко дню рождения (2 мая) и именинам (5 сентября) Елизаветы Марковны. Так в воскресенье, 5 сентября 1815 г. семилетняя Анна Оленина под именем девицы Догадкиной дебютировала в комедии "Стихотворец в хлопотах", поставленной "на новом приютинском театре" по пьесе "г-на Приютина" (Н. И. Гнедича). Наряду с автором в этом спектакле участвовали "г-н Лентягинов" - И. А. Крылов, "г-н Долгоносов" - Алексей Оленин-младший, "девица Ленивина" - Варвара Оленина и другие. Программа постановки обещала, что "за оною последует Дивертиссемент, в котором будут по Русски плясать г-жи Ленивина и Догадкина"¹¹.

   Вскоре оленинский круг заметно расширился: 17 апреля 1817 г. А. Н. Оленин был назначен президентом Академии художеств. Совмещение Алексеем Николаевичем этой должности с должностью директора Императорской Публичной библиотеки сделало его одной из центральных фигур в литературно-художественной жизни столицы, и все пути отечественной культуры если не вели в его дом, то, по крайней мере, пролегали через него. В гостиной Олениных неизбежно должен был появиться и Пушкин.

   "Девице Догадкиной" было, вероятно, немногим более девяти, когда их дом впервые посетил "юноша Пушкин", как назвал его в одном из своих писем Алексей Николаевич: через десять лет Анна Алексеевна запишет в своем журнале, что "знала его еще ребенком". С 1813 г. Оленины жили в собственном доме на Фонтанке, 97, и первые встречи поэта с будущей вдохновительницей знаменитого цикла его любовной лирики состоялись именно здесь; но они не запомнились ни ей, ни ему. Нет, этим стенам Пушкин был обязан "чудным мгновением" другой встречи - встречи с Анной Керн, двоюродной сестрой Анны Олениной. Впрочем, встрече с Пушкиным не придала в то время значения и А. П. Керн: "На одном из вечеров у Олениных я встретила Пушкина и не заметила его: мое внимание было поглощено шарадами, которые тогда разыгрывались и в которых участвовали Крылов, Плещеев и другие. Не помню, за какой-то фант Крылова заставили прочитать одну из его басен. Он сел на стул посередине залы; мы все столпились вокруг него, и я никогда не забуду, как он был хорош, читая своего Осла! <...> В чаду такого очарования мудрено было видеть кого бы то ни было, кроме виновника поэтического наслаждения, и вот почему я не заметила Пушкина"¹². Но в эту пору в доме Олениных и сам Пушкин не раз становился "виновником поэтического наслаждения".

   Так, он выступил в качестве актера домашнего театра, исполнив роль мичмана Альнаскарова в комедии Н. И. Хмельницкого "Воздушные замки"; его партнерами в этой постановке были знаменитый комик И. И. Сосницкий и великая трагическая актриса Е. С. Семенова, избравшие для себя роли, противоположные их обычному амплуа. 2 мая 1819 г., участвуя в шараде, задуманной И. А. Крыловым на слово "Баллада" (Бал-Лада), Пушкин сочинил вместе с Жуковским стихотворение "Что ты, девица, грустна", посвященное Елизавете Марковне Олениной. К ее следующему дню рождения в Приютине была приурочена постановка "Le Roman d'une heure ou La folle gageure (безумное пари)", но Пушкин в ней, очевидно, не участвовал: в эти дни решалась его судьба. Еще в середине апреля 1820 г. над молодым поэтом собралась гроза, и по Петербургу распространился слух, что Пушкина ссылают. Среди благожелателей, заступавшихся за поэта перед Александром I, был и А. Н. Оленин¹³. 6 мая Пушкин надолго покинул столицу, отправляясь на службу в Кишинев к генералу Инзову.. Но Алексей Николаевич не забыл о Пушкине и во время его южной ссылки: летом 1820 г. он исполнил рисунок для фронтисписа к поэме "Руслан и Людмила", изданной в Петербурге Н. И. Гнедичем¹⁴.

   А в октябре этого же года разразилась громкая "семеновская история", вслед за которой один из старейших полков русской гвардии был раскассирован, а часть его офицеров переведена в армейские полки на юге России. Эти драматические события задели за живое и Олениных: Петр Оленин числился в Семеновском полку, и офицеры-семеновцы были завсегдатаями оленинского дома. Капитан Л.-гв. Семеновского полка Сергей Муравьев-Апостол, солировавший в хоре, петом в Приютине в честь именин Елизаветы Марковны год назад, 5 сентября 1819 г., был переведен тогда в армию, в Полтавский пехотных полк, и отправился на юг вслед за Пушкиным; семеновцы кн. И. Д. Щербатов, певший в том же хоре, и Д. П. Ермолаев, за месяц до возмущения проживший в Приютине целую неделю, оказались позднее в крепости... Штабс-капитан Петр Оленин избежал наказания: он служил адъютантом у гр. Коновницына¹⁵ и не был в казармах во время бунта; однако и его перевели тем же чином в Л.-гв. Егерский полк.

   Осенью 1822 г. скончалась известная своим богатством и крутым нравом бабка Анны Алексеевны по материнской линии, Агафоклея Александровна Полторацкая, оставившая внучке внушительную сумму; в этом же году в семью Олениных вошел их родственник, Григорий Никанорович Оленин, к которому Анна Алексеевна искренне привязалась: он был помолвлен с ее старшей сестрой Варварой, обвенчавшейся с ним 3 февраля 1823 г., в день своего рождения¹⁶. Дом на Фонтанке, 97 отошел в приданое Варваре Алексеевне.

   С осени 1819 г. Оленины жили в казенной квартире на Мойке в доме А. И. Северина у Красного моста (ныне наб. р. Мойки, No 67) - этот дом арендовала Государственная канцелярия, правителем которой был А. Н. Оленин. Здесь 7 ноября 1824 г. Анну Алексеевну застало знаменитое наводнение. О ее безопасности позаботился Г. Н. Оленин; он писал матери 14 ноября 1824 г., повествуя о потопе в своем доме на Фонтанке, 97: "...Бедные мои лошади сначала плавали по двору, потом мы их втащили в комнаты внизу, где им было воды повыше колена. - У нас, слава Богу, все благополучно окончилось - страху не было нисколько, напротив того, Анеточка, которую я к себе перевез заблаговременно из папинькиного дома, много смеялась с Варинькой. - В этот день папинька и маминька были в Приютине и ничего не видели - Алексей и Петр в Москве, и так Анеточка одна оставалась дома с M-lle David и барышнями - Я расчел при начале наводнения, что ей гораздо лучше быть с нами в такое нещастие, за продолжение которого нельзя было отвечать. - Я перевез ее по воде в актерской карете, которую поймал на улице"¹⁷. Кто знает, не послужил ли впоследствии рассказ Анны Алексеевны о наводнении одним из источников "Медного всадника"?

   В 1825 году Анне Олениной исполнилось семнадцать. Она была миниатюрна, очаровательна и жизнерадостна; кроме неизбежного французского она знала английский и итальянский языки, хорошо и охотно пела, играла на фортепьяно и превосходно владела искусством верховой езды. Все эти достоинства и совершенства (в сочетании с заслугами отца) были увенчаны фрейлинским шифром, который получила Анна Алексеевна этим летом¹⁸.

  

   Раздавайтесь шум и клики,

   Будет пир у нас великий,

   Грянемте ура! (bis!)

  

   К нам Приютина царевна

   Едет Анна Алексевна,

   Фрейлина двора! (bis!)

  

   - так встретили в Приютине новоиспеченную фрейлину: живость характера, обаяние молодости и красоты сделали Анну Алексеевну душою приютинского общества.

   Как всегда много гостей съехалось в этом году на именины Елизаветы Марковны; судить об этом можно по исполненной на другой день (в воскресенье, 6 сентября) акварели И. А. Иванова (1779-1848), сотрудника Оленина по его художественной деятельности. На переднем плане - Алексей Николаевич и Елизавета Марковна, предшествуемые важно выступающим павлином (перо его, найденное при земляных работах, хранится в приютинском музее) и сопровождаемые большим псом (вероятно, небезызвестным Медором). С ними беседует барышня, на руке которой угнездился большой попугай. По дорожкам в упоении носится чей-то мальчик. На террасу вышли две дамы; у ног их расположился в весьма непринужденной позе какой-то тучный господин. На заднем плане - группа всадников; за работой Ивана Иванова, изобразившего на своей акварели и самого себя, наблюдают два охотника¹⁹. Все дышит миром и благоденствием... Акварель Иванова была послана Алексею Оленину-младшему, уехавшему весною в отпуск на год для лечения за границей; он получил ее в Лондоне 26 октября 1825 г. - за полтора месяца до восстания на Сенатской площади.

   Оленин был членом Союза благоденствия, и пребывание за границей послужило ему надежным алиби. Тем не менее, и Алексей Алексеевич, и вся семья Олениных долгое время жили под дамокловым мечом. Во уважение к заслугам отца причастность Оленина-младшего к тайному обществу высочайше повелено было оставить без внимания, хотя Оленин-старший и сам вызвал неудовольствие государя, уклонившись от участия в следствии над декабристами: он мотивировал свою просьбу тем, что в числе государственных преступников оказались его родные и близкие. 4 мая 1826 г. срок отпуска Алексея Оленина-младшего истекал. Он выехал из Парижа в Россию вместе со своим новым знакомым Д. Н. Свербеевым. "Не доезжая до Праги, - вспоминает его спутник, - в богемском городе Пильзене Оленин нашел давно ожидаемое им письмо из Петербурга от своих родителей и, развернув его, преобразился от восхищения: ему прислали продолжение отпуска. В порыве восторга он проговорился мне, что ожидал над собой следствия и суда, но тотчас же очнулся и убедительно просил более об этом его не расспрашивать. Дальше ему ехать со мной было незачем"²⁰. Алексей Оленин продолжил свои заграничные странствия; Д. Н. Свербеев отправился в Петербург один. В середине июня (не позднее 20-го) 1826 г. он посетил А. Н. Оленина. "Ему я доставил, - пишет Д. Н. Свербеев в своих записках, - тяжеловесное письмо от сына вместе с часами к сестре его, очень красивой и весьма кокетливой Анне Алексеевне <...>. Редко случалось мне встретить такой радушный, такой ласковый и утонченно-вежливый прием, какой сделал мне Оленин. Он, как я его о том ни просил, не распечатал при мне сыновнего письма и в то же время упрашивал меня подольше с ним побеседовать и взял с меня слово приехать к ним обедать, когда воротятся жена и дочь его с дачи. В тот же день вечером получил я от него чрезвычайно любезную записку, в которой он писал, что, узнав из письма сына о взятых им у меня тысяче рублях, он с признательностью привезет их мне сам в назначенное мною время и выпишет жену из деревни для скорейшего свидания со мною, чтобы доставить и ей удовольствие поблагодарить меня за их сына. <...> Супруга его нарочно для свидания со мной ускорила приездом в город из их "Приютина" и, как нежная мать, обо всем расспрашивала и благодарила за сына. У них обедал я и провел целый день с двумя постоянными их посетителями, знаменитостями того времени: переводчиком Илиады, красивым и осанистым, с античною важностью, Гнедичем и добродушным дедушкой Крыловым, для которого было за столом и его любимое блюдо - поросенок под хреном. Умный разговор хозяев с этими двумя гостями слушал я с большим удовольствием, отдавая справедливость Оленину в том, что он в беседе своей нисколько не походил ни на знатного вельможу, ни на государственного сановника; мила и любезна была дочь Оленина, преживая и прехорошенькая блондинка, а матушка ее старалась допытать у меня, в каких отношениях был я с ее сыном, знал я или нет что-нибудь о дружеских связях его с некоторыми декабристами и о том, что он подозреваем был в соучастии с ними. Касаясь слегка этого жгучего вопроса, чета Олениных, а еще более дочка, заметно были в неловком положении: им, находившимся в кружке правительственном и придворном, с одной стороны, следовало с ожесточением нападать на декабристов, тогда как, с другой стороны, давняя дружба всего их семейства с главными из мятежников и их семействами, да и всем известное либеральное направление их двух сыновей мешали им высказать свое мнение, а тем самым стесняли и простое дружелюбное отношение со мной"²¹.

   Казнь С. И. Муравьева-Апостола и М. П. Бестужева-Рюмина, гибель И. И. Муравьева-Апостола, каторга кн. С. Г. Волконского, М. И. Муравьева-Апостола, Н. М. и А. М. Муравьевых, З. Г. Чернышева, кн. С. П. Трубецкого, кн. Е. П. Оболенского, H.A. и А. А. Бестужевых, ссылка А. Н. Муравьева и др. переживалась Олениными как семейная драма. У А. Н. Оленина было достаточно оснований для скорбных намеков в письме к Н. И. Гнедичу от 29 июля 1827 г.: "непостоянство судеб человеческих рассеяло приютинское общество по лицу земли: многие лежат уже в могиле, многие влачат тягостную жизнь в дальних пределах света, а многие ближние рассеялись по разным странам, как то: Петр, Алексей и Варвара!.. И вы скоро нас оставите, любезный Николай Иванович! Из сего следует, что наше теперешнее общество очень жидко стало"²²

   Впрочем, и это лето было ознаменовано для Олениных несколькими примечательными вехами. 26 августа исполнилось 15 лет со дня Бородинского сражения и гибели в нем Николая Оленина; можно думать, что состоявшаяся в этот день закладка новых Нарвских триумфальных ворот, в разработке проекта которых Алексей Николаевич принял деятельнейшее участие, стала для Олениных семейным событием. Через несколько дней, 1 сентября, открылась выставка в Академии художеств; украшением ее стал знаменитый портрет А. С. Пушкина работы О. А. Кипренского, словно предварявший новое появление поэта в оленинской гостиной... Оленины не изменили и своей старой традиции: несмотря на сетования А. Н. Оленина на "жидкость" приютинского общества, 5 сентября состоялось традиционное праздненство, посвященное именинам Елизаветы Марковны. В этот раз была поставлена "Пословица в лицах: по-русски и по-французски - "Чем богаты, тем и рады". В ней участвовали Слепцов, Краевский, кн. Волконский, Гампельн, Буйницкий, Оленин, А. А. Оленина, Е, Е. Василевская, М. Ф. Коханеева. Во фрагменте озеровского "Эдипа в Афинах" Анна Алексеевна выступила в роли Антигоны, Краевский играл Эдипа.

   По возвращении в Петербург Оленины сменили адрес: осенью 1827 г. они переехали на Дворцовую набережную, в дом П. Г. Гагарина (современный адрес - Дворцовая набережная, д. 10).

   Зима 1827-1828 гг. была для Анны Олениной "бурной" - девятнадцатилетняя Анна Алексеевна впервые испытала глубокое сердечное чувство... Оно было внушено ей кн. Алексеем Яковлевичем Лобановым-Ростовским, блестящим флигель-адъютантом, полковником Л.-гв. Гусарского полка. Юным кавалерийским поручиком он участвовал в кампании 1814 года; этой зимой ему исполнилось тридцать два. Судя по портрету работы Ф. Крюгера, Алексей Яковлевич был очень хорош: его черты отмечены мужеством и благородством, достоинством и умом. Кн. Лобанов-Ростовский был вдов: он воспитывал трех сыновей восьми, пяти и трех лет. По-видимому, князь был искренне расположен к Анне Алексеевне, но любовь ее была безответной. Она осознала это, очевидно, после решительной для нее встречи с князем Алексеем 29 марта 1828 г. "Пылкие страсти и веселые надежды", которые питала Анна Алексеевна зимой, растаяли вместе со снегом. Весною на ее горизонте появился Александр Пушкин.

  

   Как явствует из "Журнала", встреча А. А. Олениной с Пушкиным после его возвращения из ссылки произошла на балу у Елизаветы Михайловны Хитрово (19.IX. 1783-3.VI. 1839), дочери М. И. Кутузова. Анна Алексеевна сама сделала первый шаг к возобновлению знакомства. "Она собиралась выбрать его на один из танцев, - рассказывает Анна Алексеевна, говоря о себе в третьем лице. - Она тоже хотела отличить знаменитого поэта. Боязнь быть высмеянной им заставила ее опустить глаза и покраснеть, когда она подходила к нему. Небрежность, с которой он у нее спросил, где ее место, задела ее. Предположение, что Пушкин мог принять ее за простушку, оскорбляло ее, но она кратко ответила: "Да, мсье", - и за весь вечер не решилась ни разу выбрать его. Но настал его черед, он должен был делать фигуру, и она увидела, как он направился к ней. Она подала руку, отвернув голову и улыбаясь, ибо это была честь, которой все завидовали".

   Эта встреча состоялась, по-видимому, поздней осенью 1827 г., не ранее 17 октября, когда А. С. Пушкин вернулся в Петербург из Михайловского. Первое известие об увлечении Пушкина Олениной содержится в письме П. А. Вяземского к жене от 18 апреля 1828 г.: "Вчера немного восплясовали мы у Олениных. Ничего, потому что никого замечательного не было. Девица Оленина довольно бойкая штучка: Пушкин ее называет драгунчиком и за этим драгунчиком ухаживает"²³. Можно думать, однако, что для Пушкина это еще не более, чем флирт; во всяком случае, привязанность к Анне Алексеевне не способна удержать поэта у ее ног: в это время он ожидает от императора разрешения на участие в войне против турок, и, получив 20 апреля высочайший отказ, на следующий день, 21 апреля, обращается к Бенкендорфу с просьбой разрешить ему провести "6 или 7 месяцев" в Париже...

   Но в мае встречи Пушкина с Олениной учащаются, и его увлечение ею приобретает бурный характер.

   2 мая 1828 г. Елизавете Марковне исполнилось шестьдесят, и после девятилетнего перерыва Пушкин вновь оказывается гостем Олениных на праздненстве в честь дня ее рождения. 3 мая П. А. Вяземский, повествуя о вчерашних событиях, пишет Вере Федоровне: "После был я у Олениной, праздновали день рождения старушки. У них очень добрый дом. Мы с Пушкиным играли в кошку и мышку, т. е. волочились за Зубовой-Щербатовой, сестрою покойницы Юсуповой, которая похожа на кошку, и за малюткою Олениною, которая мала и резва как мышь"²⁴. Через три дня, 5 мая, Анна Алексеевна вновь встретилась с Пушкиным на балу у кн. Мещерских. П. А. Вяземский, дядюшка Е. Н. Мещерской, рожденной Карамзиной, в письме к жене от 7 мая рассказывал: "Вечер очень удался, и плясали мы до утра, так что ни одной свечи в зале не было <...>. С девицей Олениною танцевал я pot-pourri и хвалил ее кокетство: она просила меня написать ей что-нибудь на опахале; у вас в Пензе еще не знают этого рода альбомов. И вот что я написал:

  

   Любви я рад всегда кокетство предпочесть:

   Любовь - обязанность и может надоесть;

   Любовь как раз старье: она всегда новинка.

   Кокетство - чувства блеск и опыт поединка,

   Где вызов - нежный взор, оружие - слова,

   Где сердце - секундант, а в деле голова.

  

   Пушкин думает и хочет дать думать ей и другим, что он в нее влюблен, и вследствие моего pot-pourri играл ревнивого"²⁵. Вероятно, поэт не раз давал повод для подобных наблюдений; об этом свидетельствуют и впечатления Анны Алексеевны от "короткого знакомства" с Пушкиным: "он умен, иногда любезен, очень ревнив, несносно самолюбив и неделикатен". "А поэт, - комментирует Т. Г. Цявловская письма П. А. Вяземского, - в эти дни чертит среди черновиков "Полтавы" анаграммы "Eli Eninelo", "ettenna eninelo", "eninelo etenna", "Olenina" и, наконец, "Annette" и поверх этого имени свою фамилию "Pouchkine". Пушкин задумывался уже о возможности брака с Олениной"²⁶.

   По-видимому, в это время у него были основания надеяться на этот союз. Позднее П. А. Вяземский рассказывал: "Во время одной из своих молодых страстей, это было весною", Пушкин "почти ежедневно встречался в Летнем саду с тогдашним кумиром своим. Если же в саду ее не было, он кидался ко мне, или к Плетневу, и жалобным голосом восклицал: "Где Бренский? - Я Бренского не вижу". Разумеется, с того времени и красавица пошла у нас под прозванием Бренской"²⁷.

   A. A. Оленин, внучатый племянник Анны Алексеевны, с ее слов утверждал, что встречи эти были тайными. Считая, что "тетушка была весьма увлечена Пушкиным", он поясняет: "Это видно из того, что она имела с ним тайные свидания. Происходили они так. Она уезжала со своей гувернанткой англичанкой в Летний сад; в эти же часы туда являлся Пушкин, и вот они там под надзором этой англичанки прогуливались. Англичанка была, так сказать, в заговоре, и моя тетушка с ней уговаривалась всегда в обществе называть Пушкина "Брянским", чтобы скрыть с первым свои свидания"²⁸.

   Вероятно, Анне Алексеевне не было нужды приезжать: от дома Гагарина на Дворцовой набережной до Летнего сада два шага; кроме того, А. А. Оленин называет героя трагедии В. А. Озерова Бренского Брянским, но нам важнее другое: флиртуя с "самым интересным человеком своего времени", весною 1828 г. А. А. Оленина вольно или невольно подавала поэту надежды.

   Через четыре дня после бала у Мещерских, 9 мая, Оленины предприняли поездку в Кронштадт, связанную, вероятно, с проводами Дж. Доу, уезжавшего на родину по завершении работы над портретами Военной галереи Зимнего дворца; к ним присоединился Пушкин. Об этой поездке мы знаем мало, но она была отмечена пушкинской записью "9 мая 1828. Море. Ол<енины>. Дау", под черновиком пушкинского стихотворения "Увы! Язык любви болтливый..." и увековечена стихотворением "То Dawe esqr":

  

   Зачем твой дивный карандаш

   Рисует мой арапский профиль?

   Пусть ты векам его предашь,

   Его освищет Мефистофель.

   Рисуй Олениной черты.

   В жару сердечных вдохновений

   Лишь юности и красоты

   Поклонником быть должен гений.

  

   Встречи в Летнем саду могли иметь место не позднее 20 мая: в это время Оленины принимали Пушкина уже в Приютине; но и там подле Анны Алексеевны Пушкин еще чувствовал себя счастливым. Оговорка Анны Олениной, обратившейся к Пушкину в этот день на "ты", вызвала к жизни его полное радужных надежд стихотворение "Ты и вы", датированное 23 мая. А на листе пушкинской рукописи, где 19 мая было завершено вчерне стихотворение "Воспоминание", отмечена дата ее оговорки - "20 мая 1828 При<ютино>". В этот день в Приютине гостили также П. А. Вяземский и А. Мицкевич. "Ездил я с Мицкевичем к Олениным в деревню, в Приютино, верст за 17, - писал П. А. Вяземский жене на другой день. - Там <нашли> мы и Пушкина с своими любовными гримасами. Деревня довольно мила, особливо же для Петербурга: есть довольно движения в видах, возвышения, вода, лес. Но зато комары делают из этого места сущий ад. Я никогда не видал подобного множества. Нельзя ни на минуту не махать руками: поневоле спляшешь камаринскую. Я никак не мог бы прожить тут и день один. На другой я, верно, сошел бы с ума и проломил себе голову об стену. Mickiewicz говорил: que c'est une journ&#233;e sanglante. Пушкин был весь в прыщах и осаждаемый комарами, нежно восклицал: сладко"²⁹.

   Однако эта идиллия длилась недолго.

   Через пять дней Пушкину исполнилось двадцать девять; 26 мая, днем рождения поэта, отмечено мрачное и безысходное "Дар напрасный, дар случайный..."

   Накануне, 25 мая, Пушкин в компании друзей вновь сопровождал Олениных в увеселительной поездке в Кронштадт. Эта путешествие готовилось задолго. На следующий день после поездки с Мицкевичем в Приютино, 21 мая 1828 Вяземский отправил Пушкину и Алексею Оленину-младшему ("junior") записку следующего содержания:

   "Да будет известно честным господам, что я завтра еду в Царское Село и предлагаю в четверг вечером, или в пятницу в обеденное время, или в ужинное, составить прощальный пикник, где, как и у кого угодно. Вот предлагаемые, или лучше сказать предполагаемые собеседники:

   Алексей Оленин junior

   Грибоедов

   Киселев

   Пушкин

   К<нязь>. Сергей Голицын

   Шиллинг

   Мицкевич

   Если проект мой будет одобрен честными господами, то приглашаю их приступить к принятию потребных мер в отношениях личных, местных и съестных, а тем паче питейных. Я заранее даю на все свое согласие. В четверг явлюсь за ответом".

   Пушкин и Оленин визировали это послание:

  

   Читал junior

   Читал Пушкин и лапку приложил. (XIV, 19)

  

   Очевидно, они и предложили поехать в Кронштадт для осмотра готовящегося к отплытию флота: в записке П. А. Вяземского к Н. А. Муханову, отправленной на следующий день, идея "прощального пикника" получила уже окончательное оформление: "Сейчас еду в Царское Село до четверга. В пятницу (25 мая) едем в Кронштадт с Мицкевичем, Пушкиным, Серг. Голицыным и пр. Поезжайте с нами"³⁰.

   Этот замысел был осуществлен. На следующий день после круиза П. А. Вяземский писал жене из Петербурга:

   "...Наконец, вчера совершил я свое путешествие в Кронштадт с Олениными, Пушкиным и проч. В два часа ночи возвратился я из Царского Села, в девятом утра был я уже на пристани. Вот деятельность. В Кронштадте осматривали мы флот или часть флота, которая выступает в море сначала под командою Сенявина, но он доплывет с ним только до Копенгагена, а там возвратится: начальником же останется Рикорд, известный своими японскими приключениями и пребыванием в Камчатке и женою, Балладною Людмилою, которая печаталась в журналах. На корабле у меня опять закипел демон мятежный и волнующий, но я от него скоро отмолился. Туда поехали мы при благоприятной погоде; но на возвратном пути, при самых сборах к отплытию, разразилась такая гроза, поднялся такой ветер, полил такой дождь, что любо. Надобно было видеть, как весь народ засуетился, кинулся в каюты, шум, крики, давка; здесь одна толстая англичанка падает с лестницы, но не в воду, а на пол, там француженку из лодки тащут в окошко, на пароход; толстый Шиллинг садится в тесноте и в темноте возле какой-то немки, и какой-то немец по этому случаю затевает une guerelle d'allemand; во всех углах истории. Прелесть!

   Старик Оленин ссорится с англичанином <...>. Оленин-сын выпивает портера и водки на одну персону на 21 рубль. C'est sublime. Пушкин дуется, хмурится, как погода, как любовь"³¹.

   Последняя фраза была написана Вяземским, быть может, в ту самую минуту, когда под пером Пушкина рождались безысходные строки стихотворения "Дар напрасный, дар случайный": письмо Вяземского и стихи Пушкина помечены одной датой - днем рождения поэта, 26 мая. Впрочем, по мнению Т. Г. Цявловской, эта помета на пушкинской рукописи "говорит не о дне написания, а о дне, которому посвящено стихотворение, дне рождения Пушкина": возможно, оно было создано ранее, 25 мая, по возвращении из Кронштадта. Как бы то ни было, но мрачное мироощущение Пушкина накануне его двадцатидевятилетия или в самый день его рождения, несомненно, было связано с развитием его отношений с Анной Алексеевной. По-видимому, во время этой поездки между ними произошло объяснение, убедившее поэта в бесперспективности его надежд: "Пушкин дуется, хмурится как погода, как любовь..."

   Тем не менее, 27 мая Пушкин снова поехал в Приютино; в этот день он вручил Анне Алексеевне стихотворение "Ты и вы", написанное за два дня до поездки в Кронштадт. Выражаясь языком Анны Алексеевны, это была прямая декларация - признание в любви, но и этот шаг был бесплоден. Увлечение Анны Алексеевны Пушкиным было продиктовано тщеславием, столь простительным в двадцать лет. Серьезность намерений Пушкина отрезвила ее, а его порывистой и безудержной натуры она просто побаивалась. В первой же записи, сделанной Анной Олениной в дневнике 20 июня 1828 г., Пушкин упомянут в контексте, не оставляющем ему никаких надежд:

   "Вчера была я для уроков в городе, видела моего ангела Машу Elmpt и обедала у верного друга Варвары Дмит<риевны> Полт<орацкой>. Там был Пушкин и Миша Полт<орацкий>. Первой довольно скромен, и я даже с ним говорила и перестала бояться, чтоб не соврал чего в сантиментальном роде". Заметим, что опасения Анны Алексеевны, несомненно, были подогреты ее тетушкой, упомянутой здесь же В. Д. Полторацкой, мечтавшей выдать ее за своего брата Николая Дмитриевича Киселева; она не преминула сообщить Елизавете Марковне и Анне Алексеевне неосторожные слова Пушкина, оброненные им в дружеском кругу: "Мне бы только с родными сладить, а с девчонкой я уж слажу сам". Эта фраза, дошедшая до В. Д. Полторацкой едва ли не через брата, произвела в Приютине должный эффект и вооружила против Пушкина Елизавету Марковну.

   Вскоре любовные неудачи Пушкина становятся достоянием слухов. 28 июня С. Н. Карамзина пишет из Царского Села Вяземскому: "Говорят, что Пушкин, чтобы утешиться в превратностях любви, играет и проигрывает все свои деньги. У него дух поэтический, но не характер"³².

   Вспомним, что Вяземский называл временем тайных свиданий Пушкина с Олениной весну 1828 года. Это не случайно - и не только потому, что в начале июня Вяземский покинул Петербург и не мог быть свидетелем этих встреч позднее - Вяземский говорит о весне потому, что летом 1828 Пушкин испытал и другое увлечение - А. Ф. Закревской.

   Еще 6 мая на балу у Авдулиных Пушкин, как шутливо сообщал жене Вяземский, "отбил" у него Закревскую; однако развитие этот роман получил лишь летом. Это не мешало Пушкину по-прежнему часто бывать у Олениных; более того, он не скрывал своего нового увлечения от Анны Алексеевны. "Пушкин или Red Rover, как прозвала я его, был по обыкновению у нас - заметила она в своем Журнале, рассказывая о праздновании в Приютине дня своего рождения 11 августа. - Он влюблен в Закревскую и все об ней толкует, чтоб заставить меня ревновать, но при том тихим голосом прибавляет мне нежности"³³.

   В первой половине октября 1828 г. П. А. Вяземский писал А. И. Тургеневу: "Пушкин, сказывают, поехал в деревню; теперь самое время случки его с музою; - глубокая осень. Целое лето кружился он в вихре петербургской жизни, воспевал Закревскую..."³⁴

   Итак, по Вяземскому, весна была порой увлечения Олениной; лето - Закревской. Однако захватывающее чувство, которое Пушкин испытал к Анне Алексеевне весною, не было вытеснено из его сердца романом с замужней Закревской: оно изначально было связано с мечтами о женитьбе. Еще в октябрьских черновиках "Полтавы" Пушкин примерял на полях свою фамилию к имени Анны Алексеевны, как делал это прежде в мае³⁵. Но теперь эти записи становятся скорее свидетельствами несбывшихся надежд на семейное счастье, тщетных упований на обретение дома.

   Отчаянные попытки Пушкина уклониться от навязываемой ему роли придворного поэта уже привели правительство в раздражение. После слушания в ряде инстанций дело о распространении запрещенного цензурой отрывка из элегии "Андрей Шенье" попало в Сенат; 11 июня 1828 г. доклад Сената был рассмотрен в Департаменте гражданских и духовных дел Государственного Совета. Здесь суровые меры, которых требовал доклад Сената по отношению к Пушкину, поддержки не нашли: журнал заседания подписал вместе с двумя другими членами департамента статс-секретарь Алексей Николаевич Оленин. Но Общее собрание Государственного Совета не удовлетворилось либеральностью заключения, предложенного ему Департаментом гражданских и духовных дел, и вынесло 28 июня 1828 г. суровый вердикт об учреждении за Пушкиным секретного надзора. Ровно через месяц это решение было утверждено императором. В первых числах августа Пушкину пришлось давать письменные показания уже по делу о "Гавриилиаде"; 19 августа последовал допрос в канцелярии петербургского военного губернатора.

   В этих обстоятельствах попытка сватовства обернулась бы фарсом. В "Предчувствии", датируемом 3-19 августа³⁶ и обращенном к Анне Алексеевне, Пушкин предвидит уже неизбежную разлуку с нею. В письме, начатом 19 или 20 августа, но завершенном лишь 1 сентября, Пушкин грустным каламбуром сообщает П. А. Вяземскому о крушении своих надежд: "Я пустился в свет, потому что бесприютен" (XIV, 26).

   Бестактность Е. П. Штерича, неловко вмешавшегося в отношения Пушкина с Олениной, усугубила положение; когда 5 сентября поэт приехал в Приютино на именины Елизаветы Марковны, его ожидал, судя по беседе Анны Алексеевны с кн. С. Г. Голицыным, пересказанной в ее журнале, весьма холодный прием.

   Этот визит оказался прощальным.

  

   Анна Алексеевна вела свой дневник в 1828-1835 гг. Однако дневником в полном смысле этого слова он служил ей лишь в 1828-1829 гг.: в эти годы она сделала в нем три десятка записей. В 1830 г. в ее журнале появилась лишь одна запись, в 1831 - две³⁷, в 1832 г. Анна Алексеевна свой журнал не продолжала, затем она отметила лишь приглашение ко двору в первый день 1833 г., после чего не обращалась к дневнику более двух лет - до февраля 1835 г., когда вновь извлекла на свет свой журнал, чтобы сделать в нем единственную и последнюю запись.

   На страницах дневника Анны Алексеевны находят отражение многочисленные события современной истории. Отзвуки декабрьского восстания слышатся в ее записях 1828 г.: она служит благодарственный молебен при известии, что с узников сняли цепи, и уделяет несколько страниц рассуждениям о целях декабристов и их средствах, повторяя, вероятно, высказывания отца.

   Своего рода фоном для дневника 1828-1829 гг. становится русско-турецкая война. На первых же его страницах Анна Оленина с тревогой размышляет о судьбе брата Алексея, намеревающегося принять участие в этой войне; на эту войну отправляется девятнадцатилетний казачий хорунжий из Иркутска Алексей Чечурин, остановившийся на некоторое время у Олениных и ставший в их доме своим; на превратности этой войны обрекает милого Сергея Голицына-Фирса жестокость равнодушной к нему m-lle Ярцевой; там, на этой войне, совершает блистательные подвиги полковник Алексей Лобанов-Ростовский, возвращающийся с орденом св. Георгия в петлице нового генеральского мундира из Варны с известием о ее взятии... Записи Анны Алексеевны пестрят географическими названиями театра военных действий - Варна, Шумла, Силистрия, Анапа, Каре, Ахалцых; она восхищается полководческим гением И. Ф. Паскевича, талантом и мужеством тяжело раненого А. С. Меншикова, посылает черта в адрес бездарного И. И. Дибича. Анна Алексеевна искренне сопереживает своей доброй знакомой M. H. Дурново, потерявшей в этой войне старшего сына; она ужасается слухам о разгроме и бегстве Л.-гв. Егерского полка...

   Однако дневник Анны Олениной не может служить ни хроникой ее эпохи, ни даже хроникой ее семьи: многочисленные семейные события, произошедшие в эти годы - женитьба братьев Петра (1831) и Алексея (1833), рождение двух племянниц и двух племянников Анны Алексеевны, смерть близкого друга дома Н. И. Гнедича (1833), путешествие за границу, предпринятое А. А. Олениной летом 1834 г., так же как и драматические события внешней жизни - русско-польская война 1830-1831 гг. и страшная эпидемия холеры летом 1831 г. - остались за пределами "Дневника". Почему? - Один Бог знает: ведь "сердцу девы нет закона"... Было бы весьма опрометчиво судить о значении тех или иных событий для Анны Алексеевны по месту, которое уделено (или не уделено) им в дневнике. Так, в ее журнале упоминается персидское посольство Хозрев-Мирзы, прибывшее в Петербург летом 1829 г. с официальными извинениями за избиение в Тегеране русской дипломатической миссии с Грибоедовым во главе. Анна Алексеевна записывает в дневнике свои впечатления от "премилого персиянина Мирза-Сале", с которым познакомилась 17 августа на балу у Потоцкого, но Грибоедов, один из героев романа, который она собиралась некогда написать, более не поминается в Журнале ни разу. "Прием, ожидавший Хосров-мирзу в столице, - замечает биограф персидского принца, - превзошел всякие ожидания и ясно свидетельствовал, как легко мы прощаем всякие обиды и оскорбления, не исключая и тех случаев, когда ими затрагиваются национальная честь и самолюбие". Может показаться, что этого упрека заслуживает и А. А. Оленина, - но мы знаем, что память о Грибоедове Анна Алексеевна пронесла через многие годы.

   Вместе с тем по меньшей мере наивно было бы трактовать длиннейший экскурс в современную французскую историю, предпринятый Анной Олениной в дневниковой записи от 28 февраля 1831 г., как знак ее напряженного внимания к общественно-политической жизни Европы - он лишь предваряет появление в ее журнале французского эмигранта графа Альфреда де Дама, ставшего предметом нового увлечения Анны Алексеевны. Наконец, в дневнике насчитывается семь цитат из произведений Пушкина, но экстравагантный визит поэта 12 января 1830 г. к Олениным в компании ряженых (которые, разумеется, были немедленно опознаны) в журнале отражения не находит... ³⁸

   Лейтмотив дневника Анны Олениной - мечта о любви и создании семьи; его содержание - истории ее увлечений. "Пушкин и Киселев - вот два героя моего романа", - записала на одной из начальных страниц своего дневника Анна Алексеевна 17 июля 1828 г., обдумывая программу автобиографического художественного произведения. Н. Д. Киселев сблизился с Пушкиным в Петербурге, возвратясь в столицу из Персии, где он находился с дипломатической миссией, ранней весной (вероятно, в марте) 1828 г.³⁹ Николай Киселев органично влился в дружеский круг, о составе которого можно судить по участникам прогулки в Кронштадт 25 мая 1828 г. Поощряемый своей сестрой В. Д. Полторацкой, он проявил было осторожный интерес к Анне Алексеевне Олениной, но 14 июня, получив служебное назначение, уеха