Зелинский Фаддей Францевич - Вступительный этюд к трагедии "Орлеанская дева" Шиллера

  

  

   Собран³е сочинен³й Шиллера въ переводѣ русскихъ писателей. Подъ ред. С. А. Венгерова. Томъ II. С.-Пб., 1901

  

   Истор³я Орлеанской дѣвы была заключительнымъ эпизодомъ такъ называемой Столѣтней войны между Англ³ей и Франц³ей. Эта война возникла по поводу вопроса о французскомъ престолонаслѣд³и, которое стало спорнымъ, послѣ смерти послѣдняго изъ рода Капетинговъ, Карла IV, въ 1328 г. Англ³йск³е Плантагенеты, считавш³е свое родство съ покойнымъ болѣе близкимъ, чѣмъ родство унаслѣдовавшаго французск³й престолъ рода Валуа, пустили въ ходъ силу оруж³я и одержали рядъ славныхъ побѣдъ. Съ особымъ ожесточен³емъ война возобновилась въ началѣ XV в., чему содѣйствовали съ одной стороны - энерг³я тогдашняго англ³йскаго короля Генриха V (изъ вѣтви Ланкастеръ), съ другой - вялость и слабоум³е его современника на французскомъ престолѣ, Карла VI. Пользуясь неспособностью короля, оба могущественнѣйшихъ его вассала, герцоги Орлеанск³й и Бургундск³й, разоряли страну своими раздорами и лишали ее возможности успѣшно противодѣйствовать вторжен³ю иноземцевъ. Дѣлами управляла королева Изабелла Баварская, извѣстная своею развратною жизнью. Ея правлен³ю наступилъ конецъ, когда младш³й изъ сыновей короля, позднѣйш³й Карлъ VII, послѣ смерти своихъ старшихъ братьевъ, былъ объявленъ наслѣдникомъ (дофиномъ); разгнѣванная, она примкнула къ бургундской парт³и и вмѣстѣ съ ней вступила въ переговоры съ Генрихомъ V. Попытка дофина примириться съ герцогомъ Бургундскимъ кончилась неудачей: во время свидан³я герцогъ былъ убитъ, какъ утверждали его приверженцы, приближеннымъ дофина, Дю-Шателемъ. Тогда сынъ убитаго Филиппъ Добрый заключилъ съ Генрихомъ формальный договоръ (въ 1420 г.), къ которому, по наущен³ю королевы Изабеллы, присоединился также и слабоумный король; согласно этому договору, Генрихъ V долженъ былъ жениться на дочери Карла VI и быть регентомъ, а по смерти Карла VI - королемъ Франц³и, между тѣмъ какъ дофинъ объявлялся лишеннымъ права престолонаслѣд³я.- Два года спустя оба короля почти одновременно скончались; по распоряжен³ю герцога Бедфордскаго, котораго Генрихъ V назначилъ регентомъ Франц³и, малолѣтн³й сынъ послѣдняго (отъ французской принцессы), Генрихъ VI Ланкастеръ, былъ объявленъ французскимъ королемъ. Вся Франц³я къ сѣверу отъ Луары была во власти англичанъ; намѣреваясь завоевать и югъ, они въ 1428 г. подъ начальствомъ графа Салисбюри осадили Орлеанъ.

   Въ этомъ положен³и находились дѣла въ тотъ моментъ, съ котораго начинается трагед³я Шиллера. Дальнѣйш³й ходъ событ³й былъ слѣдующ³й.

   Въ лотарингской деревнѣ Домреми, близъ Вокулера, жилъ крестьянинъ Яковъ д'Аркъ, имѣвш³й троихъ сыновей и двухъ дочерей. Старшей изъ послѣднихъ, ²оаннѣ, было тогда 18 лѣтъ; явившись къ коменданту Вокулера, Роберту де Бодрикуръ, она сказала ему, что имѣетъ поручен³е отъ Бога къ дофину, и попросила его отвести ее къ нему. Бодрикуръ послѣ долгаго колебан³я исполнилъ ея желан³е. Пр³обрѣвъ довѣр³е дофина чудесными откровен³ями и умными совѣтами, она уговорила его отправить войско на помощь осажденному Орлеану подъ ея начальствомъ и въ сопровожден³и лучшихъ французскихъ военачальниковъ, Ла Гира и побочнаго сына герцога Орлеанскаго (поздн. графа Дюнуа). Экспедиц³я имѣла успѣхъ; осада была снята. Тогда ²оанна - Орлеанская дѣва, какъ ее отнынѣ называли - приступила къ новой части своей задачи: доставить дофину доступъ въ Реймсъ, занятый англичанами, чтобы онъ тамъ, по примѣру своихъ предшественниковъ, возложилъ на свою голову корону французскихъ королей. Несмотря на всѣ трудности и препятств³я, и эта задача была выполнена успѣшно: 17 ³юля 1428 г. состоялась торжественная коронац³я Карла VII въ Реймсѣ.

   До этого момента поэтъ, вообще говоря, придерживается историческаго хода событ³й (до 11 сцены ²Ѵ дѣйств³я); все дальнѣйшее - его собственное создан³е. Въ дѣйствительности же произошло слѣдующее. Послѣ Реймскаго торжества въ образѣ дѣйств³й ²оанны, до тѣхъ поръ опредѣленномъ и рѣшительномъ, происходитъ переломъ. Ея мисс³я, по ея собственному признан³ю, была кончена, и она мечтала о томъ, чтобы вернуться на родину, къ своей прежней жизни скромной пастушки; все же начатое дѣло освобожден³я Франц³и отъ иноземцевъ не давало ей разстаться съ дѣятельностью, въ которой ея успѣхи были такъ велики и чудесны. Она настаивала на томъ, чтобы король отправился съ войскомъ противъ Парижа; король медлилъ, врагъ успѣлъ укрѣпиться, и когда войско наконецъ явилось, то было уже поздно: несмотря на героизмъ ²оанны городъ взятъ не былъ. Эта первая неудача значительно подорвала ея обаян³е. Она участвовала еще въ нѣсколькихъ сражен³яхъ, отчасти съ значительнымъ успѣхомъ, но прежняго блеска уже не было. Вскорѣ во время осады гор. Комп³ень бургундцами, она была взята въ плѣнъ и выдана англичанамъ. Тѣ ее привлекли къ суду за колдовство; она держала себя съ большимъ достоинствомъ, но ея врагамъ, во власти которыхъ она находилась, не трудно было найти ее виновной по всѣмъ правиламъ тогдашней казуистики, и освободительница Франц³и погибла смертью "вѣдьмы", на кострѣ.

  

  

   Когда Шиллеръ въ 1800 г., непосредственно послѣ окончан³я своей "Мар³и Стюартъ", принялся за этотъ новый сюжетъ изъ той же англ³йской истор³и, онъ естественно сосредоточилъ свое вниман³е на послѣднемъ актѣ кровавой драмы - на постыдной для обѣихъ нац³й смерти оклеветанной героини. Онъ началъ серьезно изучать процессы вѣдьмъ, читая для этого много старинныхъ сочинен³й; но чѣмъ болѣе онъ углублялся въ эту мрачную область, тѣмъ болѣе онъ отчаивался въ возможности извлечь изъ нея мотивы, достойные идеаловъ его эпохи. Въ концѣ концовъ онъ рѣшился поступить такъ, какъ онъ поступилъ уже однажды въ "Донъ Карлосѣ" - а именно, рѣшительно порвать съ исторической традиц³ей и дать своей героинѣ свѣтлую кончину на полѣ сражен³я. Но ему, все-таки, не сразу удалось освободиться отъ раздирающихъ картинъ первоначальной концепц³и: еще въ концѣ 1801 г., когда трагед³я въ ея нынѣшнемъ видѣ была уже готова, онъ мечталъ о томъ, чтобы обработать ее вторично.

   Подготовительныя работы заняли все лѣто 1800 г., проведенное поэтомъ въ Веймарѣ; благодаря богатой веймарской библ³отекѣ, ему удалось ознакомиться съ истор³ей ²оанны по первоисточникамъ и дать своему художественному здан³ю очень широкое и прочное культурно-историческое основан³е. Осенью онъ началъ поэтическую разработку сюжета, представлявшаго, особенно въ началѣ, больш³я трудности. Съ одной стороны, не легко было, на мѣстѣ устраненной исторической дѣйствительности, создать новую, не менѣе жизненную - тѣмъ болѣе для поэта-идеалиста: "я такъ мало вижу внѣшн³й м³ръ", писалъ онъ по этому поводу Гете, "такъ слабо испытываю его воздѣйств³е, что у меня всегда требуется особый методъ и значительная трата времени для того, чтобы оживить мой сюжетъ". Съ другой стороны, разнообраз³е и разбросанность дѣйств³я мало благопр³ятствовали его драматической обработкѣ по понят³ямъ неогуманистической эпохи, которая, хотя и порвала съ драматическими недоразумѣн³ями французскаго классицизма, однако уже въ силу сценическихъ услов³й не могла вернуться къ разнузданной свободѣ Шекспировскаго театра. Пришлось идти на компромиссъ. "Орлеанская дѣва", писалъ онъ Кернеру, не выноситъ такого тѣснаго корсета, какъ "Мар³я Стюартъ": по размѣру и числу листовъ она будетъ меньше этой послѣдней, но драматическое дѣйств³е въ ней шире, его движен³е смѣлѣе и вольнѣе. Каждый сюжетъ требуетъ своей формы; искусство состоитъ въ томъ, чтобы въ каждомъ данномъ случаѣ найти подходящую. Идея трагед³и должна быть всегда подвижной и гибкой".

   Въ апрѣлѣ 1801 г. трагед³я была готова. Шиллеръ старательно скрывалъ предметъ своей работы отъ всѣхъ, кромѣ самыхъ интимныхъ друзей; "я уже испыталъ неудовольств³е*, оправдывался онъ въ письмѣ къ своему издателю, "что въ публикѣ судили и рядили о моемъ "Валленштейнѣ" и "Мар³и Стюартъ" еще въ то время, когда я работалъ надъ ними, такъ что мой трудъ мнѣ едва не опротивѣлъ"; что же касается "Орлеанской дѣвы", то тутъ положен³е было особенно опасно - въ чемъ поэтъ не замедлилъ убѣдиться, какъ только готовая поэма оставила умственную лаборатор³ю ея творца и созрѣлъ докучливый вопросъ объ ея представлен³и.

  

  

   Романтическая героиня вѣковой борьбы двухъ передовыхъ нац³й въ Европѣ занимала слишкомъ видное мѣсто во всем³рной истор³и, чтобы не сдѣлаться рано предметомъ вниман³я со стороны историковъ и поэтовъ; при этомъ неудивительно, что французы выставляли ее вдохновенной пророчицей, англичане же - распутницей и колдуньей. Клеветы англичанъ не запятнали, однако, ея славы, даже Шекспиръ, у котораго она (въ "Генрихѣ VI"), въ противорѣч³и съ истор³ей, выставлена въ самомъ непривлекательномъ видѣ, не могъ ей серьезно повредить. Жесток³й ударъ былъ ей нанесенъ въ серединѣ XVIII вѣка, и притомъ французомъ: Вольтеръ увѣнчалъ свои насмѣшки надъ церковью и королевской властью скабрезно-сатирической поэмой, героиней которой онъ избралъ лотарингскую пастушку, умершую по внушен³ю своего Бога за своего короля. Конечно, колдуньей Вольтеръ свою Pucelle не изобразилъ, за то другая затронутая Шекспиромъ черта была развита тѣмъ обстоятельнѣе: тогдашняя публика любила все пикантное и была благодарна тѣмъ, кто ей доставлялъ это удовольств³е. Объ исторической достовѣрности авторъ, понятно, не заботился.

   Благодаря успѣху Вольтеровской "Pucelle d'Orleans" память ²оанны была покрыта толстымъ слоемъ грязи; самъ Шиллеръ сознавался, что "Вольтеръ сдѣлалъ все отъ него зависѣвшее для того, чтобы какъ можно болѣе затруднить задачу своего преемника"; объ его возбужден³и противъ французскаго сатирика свидѣтельствуетъ стихотворен³е "Орлеанская Дѣва" (см. т. I стр. 134), напечатанное имъ въ томъ же 1801 г. Дѣйствительно, въ Герман³и просвѣтительная подпочва, выростившая эпигоновъ Фридриха Великаго, далеко не вездѣ была покрыта черноземомъ неогуманизма; особенно среди знати, главной посѣтительницы придворныхъ театровъ, тенденц³и и идеи просвѣтительной эпохи въ ихъ отрицательномъ, сатирическомъ проявлен³и были очень популярны. Спец³ально вольтеровскую Pucelle дворъ веймарскаго герцога зналъ "почти что наизусть"; герцогъ былъ удивленъ, что поэтъ-идеалистъ могъ взяться за такой "крайне двусмысленный сюжетъ" и выразилъ желан³е "предварительно освидѣтельствовать новую Pucelle". Шиллеръ послалъ ему рукопись; герцогъ признался, что трагед³я "несмотря на ея полное несоглас³е съ его вкусами произвела на него неожиданное дѣйств³е", все же онъ не счелъ возможнымъ допустить ее къ представлен³ю на придворной сценѣ и поэту пришлось отъ этой мысли отказаться. Честь первой постановки трагед³и принадлежитъ не придворному, а городскому театру: 18 сентября 1801 г. "Орлеанская дѣва" была поставлена въ Лейпцигѣ, въ присутств³и поэта, его супруги и друзей. Это представлен³е было для поэта настоящимъ торжествомъ: уже послѣ перваго акта зрительная зала огласилась дружными и повторенными криками "да здравствуетъ Фридрихъ Шиллеръ!"; по окончан³и представлен³я толпившаяся передъ театромъ публика встрѣтила поэта съ обнаженной головой и провожала его въ почтительномъ, почти благоговѣйномъ молчан³и. Поэтъ имѣлъ полное право приписать этотъ успѣхъ исключительно себѣ и своему ген³ю: силы лейпцигскаго театра были тогда очень слабы, декорац³и и прочая обстановка ниже всякой критики.

   Побѣда "Орлеанской дѣвы" благодаря обстоятельствамъ. при которыхъ она была одержана, получила общее принцип³альное значен³е. Это была побѣда положительныхъ началъ неогуманизма надъ отрицательными тенденц³ями просвѣтительной эпохи. Культурное значен³е этой послѣдней ничуть этимъ не умаляется; она была необходима какъ эпоха борьбы съ убожествомъ эпигоновъ реформац³онной и контръ-реформац³онной эпохи. Но съ нарожден³емъ неогуманизма ея задача была исполнена; настало время новыхъ идеаловъ, а таковыми были - возрожденная античность и гуманизированное христ³анство. Въ лицѣ "Орлеанской дѣвы" побѣдили именно они; побѣда эта была такъ полна, что намъ въ настоящее время трудно представить себѣ ²оанну д'Аркъ въ томъ видѣ, въ какомъ ее зналъ и смаковалъ веймарск³й герцогъ. Вольтеровская Pucelle предана заслуженному забвен³ю; кто нынѣ вспоминаетъ объ освободительницѣ Франц³и, тотъ - быть можетъ самъ того не сознавая - видитъ ее такой, какой ее изобразилъ Шиллеръ.

  

  

   Идеалами неогуманизма были, сказали мы только что, возрожденная античность и гуманизированное христ³анство; былъ у него, однако, и трет³й и, пожалуй, главный - природа. Замѣтно ли ея вл³ян³е на "Орлеанской Дѣвѣ?"

   Если отожествлять природу съ дѣйствительностью - то, конечно, нѣтъ. Уже сама идея трагед³и лежитъ внѣ м³ра видимости; мы въ атмосферѣ чуда. Эта идея, въ свою очередь, повл³яла на развязку. Конечно, говорить о тѣсной причинной связи тутъ не приходится; утверждать, что ген³альный поэтъ не могъ бы послѣдовательно провести свою идею и черезъ судьбу исторической ²оанны, что ²оанна - мученица на кострѣ не могла бы, въ изображен³и ген³альнаго поэта, произвести на зрителей такое же чистое примиряющее впечатлѣн³е, какъ и ²оанна - героиня на полѣ брани - это значило бы судить слишкомъ опрометчиво о предѣлахъ поэтическаго творчества. Но фактъ тотъ, что Шиллеръ не видѣлъ для себя возможности заключить свою идею въ историческую судьбу своей героини; для того, чтобы эта возможность открылась, нужно было, чтобы "историческ³й" XIX вѣкъ явился на смѣну "философскому" XVIII-ому.

   Не мало уклонен³й отъ дѣйствительности и въ первыхъ четырехъ актахъ. Вымышленъ Л³онель, играющ³й такую роковую роль въ судьбѣ ²оанны; вымышленъ Раймондъ и вообще вся семья героини; королева Изабелла, всѣми забытая, не принимала активнаго участья въ войнѣ; примирен³е дофина съ герцогомъ Бургундскимъ было желан³емъ ²оанны, но не состоялось; знакомство дофина съ Агнесою Сорель началось лишь позже, его же вдохновительницей въ борьбѣ съ Англ³ей была его молодая супруга;- мы не говоримъ здѣсь о такихъ уклонен³яхъ, которыя могутъ быть результатомъ недосмотра - въ родѣ того, что гор. Шинонъ помѣщенъ къ сѣверу отъ Лауры, или что смерть Сантраля и Салисбюри опредѣлена хронологически неправильно.- Важнѣе, пожалуй, то, что историческая вѣрность не соблюдена и въ характеристикахъ. Отчасти тутъ виною былъ сюжетъ: дѣйствующ³я лица трагед³и извѣстны намъ, понятно, лишь по свидѣтельствамъ ихъ современниковъ, средневѣковыхъ хронистовъ, а они характеризовать не умѣли. Но даже то, что они намъ сообщаютъ, т. е. голые факты, дѣян³я и событ³я - не уживается съ характеристиками Шиллера; оставляя въ сторонѣ мелочи, можно сказать, что дофинъ не былъ тѣмъ симпатичнымъ мечтателемъ, арх³епископъ - тѣмъ преданнымъ своему святому дѣлу пастыремъ, герцогъ Бургундск³й - тѣмъ впечатлительнымъ и благороднымъ рыцаремъ, какими ихъ изобразилъ поэтъ. Съ другой стороны, правда, и Изабелла не была тѣмъ извергомъ, какимъ она является въ Шиллеровской трагед³и; что же касается Тальбота, этого фанатика-вольнодумца, отрицающаго чудо до самой смерти - то можно не безъ основан³я спросить, не есть ли побѣда надъ нимъ ²оанны символъ побѣды неогуманизма надъ идеалами просвѣтительной эпохи, не говоритъ ли порой устами врага ²оанны авторъ пресловутой Pucelle.

   Итакъ, ни въ фабулѣ, ни въ характеристикахъ дѣйствительность не соблюдена; стоитъ ли, послѣ этого, говорить о слогѣ, о построен³и рѣчей и д³алоговъ? Понятно, что ни мѣстный колоритъ, ни характеръ времени не выдержаны: выдержать ихъ не было никакой возможности.

   Если, такимъ образомъ, понимать природу въ смыслѣ натурализма, то придется сказать, что она въ нашей трагед³и отсутствуетъ; но въ томъ то и дѣло, что XVIII вѣкъ понималъ ее не такъ. Это былъ вѣкъ философск³й: нѣмецкая же философ³я всегда была склонна къ построен³ямъ, всегда предпочитала синтезъ анализу. Поэтъ лишь облекалъ въ плоть и кровь творен³я мысли; его сила состоитъ въ томъ, что онъ дѣлаетъ это захватывающе, что его образы, заимствованные не изъ земного м³ра, представляются намъ не отрицан³емъ, а лишь усовершенствован³емъ природы, устранен³емъ изъ нея всего случайнаго, иррац³ональнаго, пассивнаго и идеализац³и ея существенныхъ, рац³ональныхъ, активныхъ началъ. Эти усовершенствованныя существа живутъ, понятно, болѣе интенсивной жизнью, чѣмъ мы; окружающая ихъ атмосфера идеи дѣйствуетъ на нихъ какъ чистый кислородъ, удесятеряя энерг³ю эволюц³и, и эта ея способность идетъ навстрѣчу требован³ямъ драматической техники. "Планъ Донъ-Карлоса", говоритъ самъ поэтъ въ своихъ "письмахъ" объ этой трагед³и, "требовалъ, чтобы маркизъ Поза завоевалъ безграничное довѣр³е короля; но для этого чрезвычайнаго дѣйств³я эконом³я трагед³и предоставляла мнѣ только одну сцену. То же быстрое развит³е видимъ мы и въ "Орлеанской Дѣвѣ"; это касается особенно той сцены, которая во многихъ отношен³яхъ является параллельной только что указанной - сцены обращен³я герцога Бургундскаго ²оанной. Она стала мишенью самыхъ ожесточенныхъ нападокъ критики, искавшей натурализма тамъ, гдѣ ему не было мѣста.

  

  

   Сцена обращен³я наводитъ насъ на вторую тему настоящаго разсужден³я. Второй изъ воплощенныхъ въ нашей трагед³и идеаловъ неогуманистической эпохи - возрожденную античность. Разсматриваемая сцена задумана и исполнена въ античномъ духѣ; ея предположен³е, безъ котораго она въ принципѣ неестественна и непонятна - переубѣдимость человѣка, его непосредственная подчинимость разумнымъ доводамъ другого человѣка. Въ этомъ отношен³и сцена обращен³я герцога ²оанной знаменуетъ прогрессъ даже въ сравнен³и съ параллельными сценами въ "Донъ-Карлосѣ" (обращен³е Филиппа II Позой) и "Валленштейнѣ" (обращен³е Буттлера графомъ Октав³о): Поза и Октав³о только перенастраиваютъ, ²оанна переубѣждаетъ.

   Дѣйствительно, въ смыслѣ силы античнаго вл³ян³я "Орлеанская дѣва" была второй ступенью въ той лѣстницѣ, третьей и послѣдней ступенью которой была "Мессинская невѣста". Стремлен³е къ античности, этотъ лозунгъ неогуманизма, было естественнымъ послѣдств³емъ его стремлен³я къ природѣ; причинную связь, истинную и неразрушимую, установилъ еще Руссо, объясняя превосходство древнихъ писателей тѣмъ, что они "ближе къ природѣ". Другъ Шиллера, велик³й Гете, именно тогда ее усиленно изучалъ; незадолго до "Орлеанской дѣвы" онъ воздвигъ памятникъ сочетан³ю эллинскаго и германскаго ген³я въ роскошно обставленной свадьбѣ Фауста и Елены, образующей трет³й актъ второй части трагед³и; желая придать этому акту по возможности античный характеръ, онъ замѣнилъ даже традиц³онный бѣлый стихъ античнымъ триметромъ. Онъ читалъ этотъ актъ Шиллеру, и мы знаемъ, что это чтен³е произвело на Шиллера глубокое впечатлѣн³е; желая въ свою очередь вникнуть въ тайны античной метрики, онъ сталъ изучать лучшее въ то время руководство по этому предмету. Результатомъ было то, что и въ "Орлеанской дѣвѣ" двѣ сцены (II, 6 и 7) были написаны триметрами.

   Это, впрочемъ, мелочь, о которой, къ слову сказать, русск³е читатели не въ состоян³и даже судить, такъ какъ Жуковск³й перевелъ соотвѣтственныя сцены отчасти александр³йскими стихами, отчасти безцензурными шестистопными ямбами. Важнѣе то, что поэтъ, отчаявшись въ возможности воспроизвести средневѣковую дѣйствительность, ввелъ отчасти на ея мѣсто дѣйствительность античную, гораздо болѣе близкую его сердцу.

   Это касается прежде всего самаго характера драмы, имѣющей своимъ предположен³емъ возможность непосредственнаго вмѣшательства Божьяго промысла въ человѣческ³я дѣла. Конечно, поскольку совершающееся чудо есть чудо христ³анское, мы имѣемъ христ³анскую, католическую трагед³ю, и какъ о таковой, о ней рѣчь будетъ ниже. Но сейчасъ сказанное относится лишь къ спец³альному характеру этого чуда; роль же чуда, какъ такового, въ эконом³и трагед³и, сближаетъ "Орлеанскую дѣву" съ античной драмой и самъ поэтъ это прекрасно сознавалъ. "На мой послѣдн³й актъ, писалъ онъ Гете, я возлагаю больш³я надежды... моя героиня является въ немъ... оставленной богами, вслѣдств³е чего ея самостоятельность и ея внутреннее право на роль пророчицы выступаютъ сильнѣе. Заключен³е предпослѣдняго акта очень эффектно; гремящ³й deus ex machina несомнѣнно произведетъ должное дѣйств³е*. Въ томъ же духѣ ему писалъ его другъ Гешенъ послѣ одного изъ лейпцигскихъ представлен³й: въ "Орлеанской дѣвѣ" онъ нашелъ то, что было у грековъ и чего дотолѣ не зналъ театръ новыхъ народовъ: совмѣстное дѣйств³е небесныхъ силъ съ человѣческими.

   Какъ видно изъ словъ самого поэта, античный характеръ пьесы особенно разительно сказывается въ заключен³и четвертаго акта. ²оанна сознаетъ себя виновной - не въ томъ, въ чемъ ее обвиняетъ отецъ, а въ другомъ, о чемъ знаетъ только небо и она. Дюнуа въ эту тайну не посвященъ, обвинен³е же черни презираетъ; въ порывѣ благородства онъ всему м³ру бросаетъ перчатку: "кто отважится ее назвать виновной?" На его вызовъ отвѣчаетъ "сильный ударъ грома". Мы можемъ указать оригиналъ этой безпримѣрной въ христ³анской трагед³и {"Зимняя сказка" Шекспира - не исключен³е: это по сюжету и обстановкѣ античная драма.} сцены: въ Ѵ²²² пѣснѣ Ил³ады Зевсъ рѣшилъ наказать Агамемнона поражен³емъ; всѣ бѣгутъ съ поля брани, одинъ молодой Д³омедъ мечтаетъ о сопротивлен³и

  

             думалъ онъ крѣпкую думу

   Вновь на троянцевъ коней обратить и на битву ихъ вызвать.

   Трижды задумалъ ту думу съ собою онъ самъ размышляя:

   Трижды съ Идейскихъ высотъ ему громомъ отвѣтилъ владыка

   Зевсъ-промыслитель, троянцамъ счастливый исходъ посылая.

  

   Дѣйствительно, Ил³ада, эта поэма-войны, была во многихъ отношен³яхъ образцомъ поэта. Его воинственная дѣва, задавшаяся цѣлью истреблять все британское на французской почвѣ и дѣйствующая при этомъ съ постоянствомъ и безсознательностью стих³йной силы, имѣла своимъ естественнымъ первообразомъ гомеровскаго Ахилла, и поэтъ не остановился передъ прямымъ - правда, творчески-ген³альнымъ - заимствован³емъ мотивовъ изъ подвиговъ Ахилла въ 21-22 пѣсняхъ Ил³ады. Такова встрѣча Ахилла съ Ликаономъ, "романтическ³й" характеръ которой вызывалъ удивлен³е Бѣлинскаго; попавъ безоружнымъ въ руки Ахиллу, онъ молитъ его о пощадѣ, обѣщая за себя богатый выкупъ. Шиллеръ, впрочемъ, воспроизвелъ точно не эту просьбу, а параллельную въ VI пѣснѣ, гдѣ троянецъ Адрастъ такъ молитъ Менелая {При этомъ слѣдуетъ замѣтить, что заимствован³е въ подлинникѣ Шиллера еще очевиднѣе, чѣмъ въ переводѣ Жуковскаго.}:

  

   О пощади, Менелай; ты выкупъ достойный получишь.

   Много, вѣдь, скрыто сокровищъ въ богатомъ родителя домѣ,

   Золото, мѣдь и желѣзо искусной, надежной работы.

   Съ радостью дастъ мой отецъ тебѣ выкупъ несмѣтный, узнавши,

   Что я живымъ сохраненъ у судовъ быстроходныхъ ахейскихъ.

  

   Но отъ Ахилла онъ слышитъ суровый отвѣтъ:

  

   Нынѣ жъ никто не избѣгнетъ кончины, кого только боги

   Въ руку мою отдадутъ предъ стѣной Ил³она высокой.

  

   Затѣмъ слѣдуютъ единственныя въ своемъ родѣ слова:

  

   Другъ мой! умри же и ты. И зачѣмъ же такъ жалостно плакать?

   Умеръ Патроклъ - богатырь, а тебя онъ былъ много храбрѣе.

   Видишь, каковъ я собой? Посмотри: и могучъ и прекрасенъ;

   Доблестный мужъ мой отецъ, родила же богиня морская;

   Все же и мнѣ суждена неизбѣжная скорая гибель.

   Близокъ тотъ часъ - на разсвѣтѣ-ль, иль въ полдень, иль въ вечеръ прохладный,

   Часъ, когда врагъ у Ахилла любезную душу исторгнетъ,

   Браннымъ копьемъ поразивъ, или мѣткой стрѣлою настигнувъ.

  

   Со всей этой сценой - и особенно съ приведеннымъ въ точномъ переводѣ мѣстомъ, прошу сравнить встрѣчу ²оанны съ Монгомери (д. II, явл. 6 и 7), причемъ заслуживаетъ вниман³я и то, что именно эта встрѣча изображена у Шиллера, какъ было сказано выше, не обычными бѣлыми стихами, а заимствованными изъ греческой трагед³и триметрами.

   Другое, не менѣе разительное и эффектное подражан³е Ил³адѣ мы находимъ въ третьемъ дѣйств³и. У Гомера Аполлонъ, чтобы дать отдыхъ бѣгущимъ троянцамъ, беретъ на себя видъ троянца Агенора и притворнымъ бѣгствомъ завлекаетъ Ахилла въ отдаленное мѣсто троянской равнины; достигши своей цѣли, онъ открывается герою въ насмѣшливой рѣчи, заключая словами: "меня же ты не убьешь: не суждено это тебѣ". Съ этой сценой надлежитъ сравнить д. III явл. 9 у Шиллера, гдѣ злой духъ въ образѣ Тальбота завлекаетъ ²оанну въ уединен³е и тамъ ей точно такъ же открывается. Правда, у Шиллера этотъ "черный рыцарь" имѣетъ еще другую цѣль: онъ предостерегаетъ ²оанну отъ слѣдующаго единоборства, которое будетъ для нея роковымъ (единоборство съ Л³онелемъ). Но и этотъ мотивъ заимствованъ: и Ахиллъ знаетъ, что бой съ Гекторомъ будетъ для него роковымъ, только сказалъ это ему не Аполлонъ, а его мать. Вообще образъ ²оанны-воительницы вызванъ сравнен³емъ съ Гомеромъ: историческая ²оанна лично не пролила ни капли крови. Мы вынуждены, чтобъ не затягивать нашего разсужден³я, оборвать настоящую тему и оставить въ сторонѣ тѣ многочисленныя подражан³я въ частностяхъ, которыя можно бы привести, но и сказаннаго довольно, чтобы иллюстрировать вл³ян³е Ил³ады на "Орлеанскую дѣву" и заставить насъ признать въ возрожденной античности существенный элементъ этой послѣдней.

  

  

   Но, разумѣется, не этотъ элементъ заставилъ Шиллера назвать свою поэму - "романтической трагед³ей"; такое наименован³е дано ей потому, что въ центрѣ событ³й стоитъ чудо - христ³анское, средневѣковое чудо.

   Не всѣ современники Шиллера могли примириться съ этимъ вторжен³емъ надземнаго м³ра въ земныя дѣла; просвѣтительная закваска была сильна въ тогдашней интеллигенц³и, и знаменитый актеръ Шредеръ, прочитавъ трагед³ю въ рукописи, вернулъ ее автору со словами, что все чудесное слѣдовало бы, по его мнѣн³ю, устранить. "Это даже не такъ трудно: явлен³е Богородицы во снѣ могло имѣть на дѣвушку такое же точно дѣйств³е, и т. д. Только катастрофу пришлось бы измѣнить". Въ новѣйшее время, наоборотъ, была сдѣлана попытка найти въ "Орлеанской дѣвѣ" не только христ³анскую и католическую, но даже католическо-ортодоксальную идею. Эта попытка тоже должна быть признана неудачной; христ³анство "Орлеанской дѣвы", какъ было сказано выше - христ³анство гуманизированное.

   Гонимый врагами и томимый сомнѣн³ями - очень понятными при развратной жизни его матери - дофинъ поручаетъ Богу свое королевство съ просьбой даровать его ему лишь въ томъ случаѣ, если онъ дѣйствительно сынъ покойнаго короля {Это содержан³е третьей молитвы короля, повторен³я которой онъ не хочетъ услышать отъ дѣвы (д. I, явл. 10); зрителю, незнакомому съ истор³ей, она поэтому остается неизвѣстной. Очевидно, лишь желан³е соблюсти благопристойность заставило поэта допустить такую неясность относительно столь существеннаго дли трагед³и момента; у него встрѣчается, кромѣ этого мѣста, всего одинъ-только намекъ на сомнительное происхожден³е дофина - намекъ настолько туманный, что будетъ небезполезнымъ разъяснить его здѣсь. Въ присутств³и англ³йскихъ вождей королева Изабелла даетъ волю своей ненависти противъ сына. "Мнѣ, мнѣ его просить?" - восклицаетъ она: "Скорѣй погибну! Скорѣй, чѣмъ дать ему престолъ наслѣдный..." Тальботъ насмѣшливо продолжаетъ: "Вы честь свою готовы посрамить." (д. II, явл. 2).}. Въ отвѣтъ на эту смиренную молитву, Богородица даетъ дофину спасительницу въ лицѣ непорочной дѣвы. Она поручаетъ ей провести дофина въ Реймсъ и тамъ вѣнчать его на королевство; чудесное помазан³е на исконномъ мѣстѣ коронован³я французскихъ королей смоетъ съ чела дофина пятно, наложенное на него распутствомъ его матери. Вотъ почему съ коронован³емъ въ Реймсѣ мисс³я дѣвы кончена; если бы цѣлью ея возстан³я было освобожден³е Франц³и, то остановиться въ Реймсѣ она бы не могла. Но нѣтъ: гуманизированное христ³анство не допускаетъ мысли о французскомъ Богѣ.

   Итакъ, ²оанна имѣетъ дѣйствительно поручен³е отъ Бога, а не только воображаетъ, что имѣетъ его; но успѣхъ его исполнен³я поставленъ въ зависимость отъ одного услов³я: отдавшись вся своему долгу, она не должна знать земной любви. Этому услов³ю она удовлетворяетъ вполнѣ: правда, ее любитъ Раймондъ, но она видитъ въ немъ только друга дѣтства, не болѣе, и благосклонна къ нему безъ любви. Зато съ момента избран³я ее наполняетъ чудесная сила. Эта сила сказывается, прежде всего, въ знан³и, поскольку это знан³е стоитъ въ связи съ ея мисс³ей: она открываетъ дофину содержан³е его тайной молитвы; она находитъ вѣрный путь во вражескую стоянку; она сказывается, затѣмъ, въ непреодолимомъ обаян³и, которымъ она покоряетъ всѣ сердца и, покоряя, облагораживаетъ; она сказывается, въ третьихъ, и въ неукротимой физической мощи: она всѣхъ побѣждаетъ въ единоборствѣ, начиная простыми воинами, продолжая рыцарями въ родѣ Монгомери и кончая вождями. Особенно плѣнительно и благодарно для поэта, конечно, второе проявлен³е: всѣ, съ кѣмъ только соприкасается ²оанна, точно озарены ореоломъ чуда. Слабость стала смирен³емъ, отвага доблестью; любовь освящена; вражда, зависть, злопамятство исчезли: всѣ чувствуютъ, что среди нихъ витаетъ святыня, и это чувство заставляетъ каждаго стряхнуть съ себя земное, уподобиться душою той, которая своимъ прикосновен³емъ все преображаетъ. Она, смиренная и величавая, побѣдоносно совершаетъ свой свыше начертанный путь. Орлеанъ освобожденъ, враги разбиты, отшатнувш³еся друзья вновь примирены; предстоитъ послѣдн³й бой передъ стѣнами Реймса. Въ минуту отдыха между обоими великими подвигами м³рская суета искушаетъ ²оанну. Благодарный дофинъ (д. III явл. 4) возводитъ ее въ дворянство... Предоставляемъ читателю судить о томъ, можетъ ли принят³е ²оанной этого дара считаться началомъ ея паден³я, какъ это полагаетъ одинъ критикъ; не забудемъ, что, сопротивляясь, она бы лишила короля его неотъемлемаго права. Серьезнѣе приступъ любви: оба первыхъ паладина, Дюнуа и Ли Гиръ, просятъ ея руки. Король, арх³епископъ, Агнеса убѣждаютъ ее остановить свой выборъ на одномъ изъ нихъ. Ей грустно: зачѣмъ они торопятся разбить сосудъ Божьей благодати? Приступъ отраженъ; пока земныя чувства не имѣютъ власти надъ сердцемъ ²оанны.

   Велик³й Тальботъ палъ; подъ его образомъ злой духъ смущаетъ ²оанну, подготовляя роковую для нея встрѣчу съ Л³онелемъ. Происходитъ поединокъ между этимъ послѣднимъ и ²оанной (подробности котораго, къ слову сказать, опять заимствованы изъ Ил³ады, а именно изъ III пѣсни). ²оанна торжествуетъ - но только до тѣхъ поръ, пока ея взоръ не встрѣчается со взоромъ обезоруженнаго врага. Этотъ взоръ молн³ей ударяетъ въ неподготовленное сердце дѣвственницы; теперь все кончено, чудо исчезло, земная любовь разбила сосудъ Божьей благодати. Л³онель безъ труда вырываетъ мечъ у слабой дѣвушки; раненая, она лишается чувствъ при приближен³и своихъ защитниковъ.

   Слѣдующее, четвертое дѣйств³е переноситъ насъ въ Реймсъ; для ²оанны наступаетъ мучительное время - промежутокъ между виной и карой. Оно вдвойнѣ мучительно тѣмъ, что всѣ считаютъ ее носительницею того чуда, которое, какъ она понимаетъ, исчезло; она чувствуетъ себя самозванкой, ей хотѣлось бы домой къ своимъ; ей ненавистно, что Агнеса видитъ въ ней строгую дѣвственницу,что Дюнуа и Ли Гиръ навязываютъ ей ея хоругвь - ту славную хоругвь Богородицы, которую она такъ бодро несла въ столькихъ сражен³яхъ и которая ей теперь и тяжела и страшна; точно во снѣ мелькаютъ предъ ней знакомые облики ея сестеръ и зятьевъ... Но нѣтъ, это не сонъ: они пришли посмотрѣть на ея торжество, она среди нихъ; ужъ не было ли скорѣе все остальное сномъ - ея подвиги, ея велич³е? Иллюз³я продолжается не долго; ее требуютъ, ее хотятъ наградить всенародно; король, не знающ³й мѣры своей благодарности, готовъ признать въ ней святую, ангела Божьяго, свыше явившагося къ людямъ. Все мучительнѣе дѣлается разладъ между ея внутреннимъ унижен³емъ и внѣшнимъ блескомъ; въ этомъ разладѣ даже палачъ является избавителемъ. И этотъ палачъ предстаетъ передъ нею въ лицѣ ея отца; для него, темнаго, суевѣрнаго человѣка, совершенно ясно, что все происшедшее - не что иное какъ колдовство; онъ желаетъ самъ предать смерти тѣло свой дочери, чтобы спасти ея душу. Конечно, спроси онъ ее, колдунья ли она - она смѣло могла бы отвѣтить "нѣтъ!" но вопросы какъ его, такъ и окружающихъ таковы, что оправдан³е невозможно. "Ты чиста?" "Ты невинна" "Ты можешь отрицать, что врагъ въ твоемъ сердцѣ?" Она знаетъ, что она не соблюла обѣта нравственной чистоты, что она провинилась передъ Богомъ, что врагъ Франц³и овладѣлъ ея сердцемъ; зная это, она молчитъ. А тѣмъ временемъ небесный громъ свидѣтельствуетъ о гнѣвѣ Того, Чью волю она нарушила; одинъ за другимъ, ея друзья оставляютъ ее, она бѣжитъ съ вѣрнымъ товарищемъ своего дѣтства Раймондомъ.

   Такова кара; искуплен³е и награду приноситъ пятое дѣйств³е. Подобно отшельникамъ былыхъ временъ, ²оанна скитается въ лѣсу, питаясь дикими кореньями; но ея вина этимъ не искуплена. Для этого нужно, чтобы она вновь увидѣла того, кто пробудилъ земныя чувства въ ея сердцѣ, и въ его присутств³и, имѣя свободу выбора между его любовью и смертью, отвергла первую, заглушила въ себѣ все то, что сдѣлало ее виновной. Тогда прежняя благодать къ ней возвращается, а съ нею и та чудесная, неземная сила, которая дѣлала ее героиней. Иллюз³я опять получается полная; что за прекрасная, захватывающая сцена это 11-е явлен³е! ²оанна въ цѣпяхъ, рядомъ съ ней Изабелла, готовая пронзить ее кинжаломъ въ случаѣ поражен³я англичанъ; солдатъ съ вышки передаетъ перипет³и рѣшающаго сражен³я. Душа ²оанны отражаетъ его разсказъ, она тамъ, среди своихъ, на полѣ брани. И полнѣе, и полнѣе, подъ дѣйств³емъ то радости, то страха, вливается въ ея грудь небесная сила; наконецъ, въ моментъ крайней опасности ея государя, она вскакиваетъ, разрываетъ цѣпи, разбиваетъ дверь башни, мчится къ своимъ... Опять чудо торжествуетъ, опять его ореолъ с³яетъ надъ ²оанной - да, но надъ умирающей. Она исполнила свой подвигъ; даровавъ рѣшительную побѣду своимъ, она оправдана и можетъ съ честью сложить свою славную хоругвь у ногъ своей небесной Владычицы.

   Такова идея "Орлеанской дѣвы". Былъ ли правъ Гете, когда онъ, по прочтен³и ея, объявилъ ее лучшимъ произведен³емъ своего друга,- мы не знаемъ; но несомнѣнно, что въ душѣ каждаго одареннаго чувствомъ читателя бываютъ настроен³я, когда она кажется ему таковымъ.