Белинский Виссарион Григорьевич - Сочинения Александра Пушкина. Статья восьмая

поведную черту их владений; глушь и дичь быстро исчезали вместе с потрясенными остатками старины. С другой стороны, вся Россия, в лице своего победоносного войска, лицом к лицу увиделась с Европою, пройдя по ней путем побед и торжеств. Все это сильно способствовало возрастанию и укреплению возникшего общества. В двадцатых годах текущего столетия русская литература от подражательности устремилась к самобытности: явился Пушкин. Он любил сословие, в котором почти исключительно выразился прогресс русского общества и к которому принадлежал сам, - и в "Онегине" он решился представить нам внутреннюю жизнь этого сословия, а вместе с ним и общество в том виде, в каком оно находилось в избранную им эпоху, то есть в двадцатых годах текущего столетия. И здесь нельзя не подивиться быстроте, с которою движется вперед русское общество: мы смотрим на "Онегина", как на роман времени, от которого мы уже далеки. Идеалы, мотивы этого времени уже так чужды нам, так вне идеалов и мотивов нашего времени... "Герой нашего времени" был новым "Онегиным"; едва прошло четыре года, - и Печорин уже не современный идеал. И вот в каком смысле сказали мы, что самые недостатки "Онегина" суть в то же время и его величайшие достоинства: эти недостатки можно выразить одним словом - "стар_о_"; но разве вина поэта, что в России все движется так быстро? и разве это не великая заслуга со стороны поэта, что он так верно умел схватить действительность известного мгновения из жизни общества? Если б в "Онегине" ничто не казалось теперь устаревшим или отсталым от нашего времени, - это было бы явным признаком, что в этой поэме нет истины, что в ней изображено не действительно существовавшее, а воображаемое общество; в таком случав что ж бы это была за поэма и стоило бы говорить о ней?..

  Мы уже коснулись содержания "Онегина"; обратимся к разбору характеров действующих лиц этого романа. Несмотря на то, что роман носит на себе имя своего героя, - в романе не один, а два героя: Онегин и Татьяна. В обоих их должно видеть представителей обоих полов русского общества в ту эпоху. Обратимся к первому. Поэт очень хорошо сделал, выбрав себе героя из высшего круга общества. Онегин отнюдь не вельможа (уже и потому, что временем вельможества был только век Екатерины II).; Онегин - светский человек. Мы знаем, наши литераторы не любят света и светских людей, хотя и помешаны на страсти изображать их. Что касается лично до нас, мы совсем не светские люди и в свете не бываем; но не питаем к нему никаких мещанских предубеждений. Когда высший свет изображается такими писателями, как Пушкин, Грибоедов, Лермонтов, князь Одоевский, граф Соллогуб, мы любим литературное изображение большого света так же, как и изображение всякого другого света и не света, с талантом и знанием выполненное. Только в одном случае не можем терпеть большого света: именно, когда изображают его сочинители, которым должны быть гораздо знакомее нравы кондитерских и чиновничьих гостиных, чем аристократических салонов. Позвольте сделать еще оговорку: мы отнюдь не смешиваем светскости с аристократизмом, хотя и чаще всего они встречаются вместе. Будьте вы человеком какого вам угодно происхождения, держитесь, каких вам угодно убеждений, - светскость вас не испортит, а только улучшит. Говорят: в свете жизнь тратится на мелочи, самые святые чувства приносятся в жертву расчету и приличиям. Правда; но разве в среднем кругу общества жизнь тратится только на одно великое, а чувство и разум не приносятся в жертву расчету и приличию? О, нет, тысячу раз нет! Вся разница среднего света от высшего состоит в том, что в первом больше мелочности, претензий, чванства, ломания, мелкого честолюбия, принужденности и лицемерства. Говорят: в светской жизни много дурных сторон. Правда; а разве в несветской жизни одни только хорошие стороны? Говорят: свет убивает вдохновение, и Шекспир и Шиллер не были светскими людьми. Правда; но они не были и ни купцами, ни мещанами - они были просто людьми, так же точно, как и Байрон - аристократ и светский человек - своим вдохновением более всего обязан был тому, что он был человек. Вот почему мы не хотим подражать некоторым нашим литераторам в их предубеждениях против страшного для них невидимки - большого света, и вот почему мы очень рады, что Пушкин героем своего романа взял светского человека. - И что же тут дурного? Высший круг общества был в то время уже в апогее своего развития; притом светскость не помешала же Онегину сойтись с Ленским - этим наиболее странным и смешным в глазах света существом. Правда, Онегину было дико в обществе Лариных, но образованность еще более, нежели светскость, была причиною этого. Не спорим, общество Лариных очень мило, особенно в стихах Пушкина, но нам, хоть мы и совеем не светские люди, было бы в нем не совсем ловко, тем более, что мы решительно неспособны поддержать благоразумного разговора о псарне, о вине, о сенокосе, о родне. Высший круг общества в то время до того был отделен от всех других кругов, что не принадлежавшие к нему люди поневоле говорили о нем, как до Колумба во всей Европе говорили об антиподах и Атлантиде. Вследствие этого Онегин с первых же строк романа был принят за безнравственного человека. Это мнение о нем и теперь еще не совсем исчезло. Мы помним, как горячо -многие читатели изъявляли свое негодование на то, что Онегин радуется болезни своего дяди и ужасается необходимости корчить из себя опечаленного родственника:

  

  

   Вздыхать и думать про себя:

  

  

   Когда же чорт возьмет тебя?

  Многие и теперь этим крайне недовольны. Из этого видно, каким важным во всех отношениях произведением был "Онегин" для русской публики и как хорошо сделал Пушкин, взяв светского человека в герои своего романа. К особенностям людей светского общества принадлежит отсутствие ли-цемерства, в одно и то же время грубого и глупого, добродушного и добросовестного. Если какой-нибудь бедный чиновник вдруг увидит себя наследником богатого дяди-старика, готового умереть, - с какими слезами, с какою униженною предупредительностью будет он ухаживать за дядюшкою, хотя этот дядюшка, может быть, во всю жизнь свою не хотел ни знать, ни видеть племянника, и между ними ничего не было общего. Однакож не думайте, чтоб со стороны племянника это было расчетливым! лицемерством (расчетливое лицемерство есть порок всех кругов общества, и светских и несветских); нет, вследствие благодетельного сотрясения всей нервной системы, произведенного видом близкого наследства, наш племянник не шутя пришел в умиление и почувствовал пламенную любовь к дядюшке, хотя и не воля дяди, а закон дал ему право на наследство. Стало быть, это лицемерство добродушное, искреннее и добросовестное. Но вздумай его дядюшка вдруг ни с того, ни с сего выздороветь: куда бы девалась у нашего племянника родственная любовь, и как бы ложная горесть вдруг сменилась истинною горестью, и актер превратился бы в человека! Обратимся к "Онегину". Его дядя был ему чужд во всех отношениях. И что может быть общего между Онегиным, который уже -

  

  

   .......равно зевал

  

  

   Средь модных и старинных зал, и между почтенным помещиком, который, в глуши своей деревни,

  

  

   Лет сорок с ключницей бранился,

  

  

   В окно смотрел и мух давил?

  Скажут: он его благодетель. Какой же благодетель, если Онегин был законным наследником его имения? Тут благодетель- не дядя, а закон, право наследства. Каково же положение человека, который обязан играть роль огорченного, состраждущего и нежного родственника при смертном одре совершенно чуждого и постороннего ему человека? Скажут: кто обязывал его играть, такую низкую роль? Как кто? Чувство деликатности, человечности. Если, почему бы то ни было, вам нельзя не принимать к себе человека, которого знакомство для вас и тяжело, и скучно, разве вы не обязаны быть с ним вежливы и даже любезны, хотя внутренне вы и посылаете его к черту? Что в словах Онегина проглядывает какая-то насмешливая легкость, - в этом виден только ум и естественность, потому что отсутствие натянутой, тяжелой торжественности в выражении обыкновенных житейских отношений есть признак ума. У светских людей это даже не всегда ум, а чаще всего - манера, и нельзя не согласиться, что это преумная манера. У людей средних кружков, напротив, манера отличаться избытком разных глубоких чувств при всяком сколько-нибудь, _по их мнению_, важном случае. Все знают, что вот эта барыня жила с своим мужем, как кошка с собакою, и что она радехонька его смерти, и сама она очень хорошо понимает, что все это знают и что никого ей не обмануть; но от этого она еще громче охает и ахает, стонет и рыдает, и тем безотвязнее мучит всех и каждого описанием добродетелей покойного, счастия, каким он дарил ее, и злополучия, в какое поверг ее своею кончиною. Мало того: эта барыня готова это же самое сто раз повторять перед господином благонамеренной наружности, которого все знают за ее любовника. И что же? - как этот господин благонамеренной наружности, так и все родственники, друзья и знакомые горькой неутешной вдовы слушают все это с печальным и огорченным видом, и если иные под рукою смеются, зато другие от души _сокрушаются_. И - повторяем - это и не глупость и не расчетливое лицемерство: это просто принцип мещанской, простонародной морали. Никому из этих людей не приходит в голову спросить себя и других;

  

  

  Да из чего же вы беснуетеся столько? Мало того: они считают за грех подобный вопрос, а если бы решились сделать его, то сами над собою расхохотались бы. Им невдогад, что если тут есть о чем грустить, так это о пошлой комедии добродушного лицемерства, которую все так усердно и так искренно разыгрывают.

  Чтоб не возвращаться опять к одному и тому же вопросу, сделаем небольшое отступление. В доказательство, каким важным явлением не в одном эстетическом отношении был для нашей публики "Онегин" Пушкина и какими новыми, смелымы мыслями казались тогда в нем теперь самые старые и даже робкие полу-мысли, приведем из него этот куплет:

  

  

   Гм! гм! читатель благородный,

  

  

   Здорова ль ваша вся родня?

  

  

   Позвольте: может быть, угодно

  

  

   Теперь узнать вам от меня,

  

  

   Чт_о_ значит именно _родные_?

  

  

   Родные люди вот какие:

  

  

   Мы их обязаны ласкать,

  

  

   Любить, душевно уважать

  

  

   И, по обычаю народа,

  

  

   О рождестве их навещать

  

  

   Или по почте поздравлять,

  

  

   Чтоб в остальное время года

  

  

   О нас не думали они.

  

  

   Итак, дай бог им долги дни! Мы помним, что этот невинный куплет со стороны большей части публики навлек упрек в безнравственности уже не на Онегина, а на самого поэта. Какая этому причина, если не то добродушное и добросовестное лицемерство, о котором мы сейчас говорили? Братья тягаются с братьями об имении и часто питают друг к другу такую остервенелую ненависть, которая невозможна между чужими, а возможна только между родными. Право родства нередко бывает не чем иным, как правом - бедному подличать перед богатым из подачки, богатому - презирать докучного бедняка и отделываться от него ничем; равно богатым - завидовать друг другу в успехах жизни; вообще же - право вмешиваться в чужие дела, давать ненужные и бесполезные советы. Где ни поступите вы, как человек с характером и с чувством своего человеческого достоинства, - везде вы оскорбите принцип родства. Вздумали вы жениться - просите совета; не попросите его - вы опасный мечтатель, вольнодумец, попросите - вам укажут невесту; ж_е_нитесь на ней и будете несчастны - вам же скажут: "то-то же, братец, вот каково без оглядки-то предпринимать такие важные дела; я ведь говорил"... Ж_е_нитесь по своему выбору - еще хуже беда. Какие еще права родства? Мало ли их! Вот, например, этого господина, так похожего на Ноздрева, будь он вам чужой, вы не пустили бы даже в свою конюшню, опасаясь за нравственность ваших лошадей; но он вам родственник - и вы принимаете его у себя в гостиной и в кабинете, и он везде позорит вас именем своего родственника. Родство дает прекрасное средство к занятию и развлечению: случилась с вами беда, - и вот для ваших родственников чудесный случай съезжаться к вам, ахать, охать, качать головою, судить, рядить, давать советы и наставления, делать упреки, а потом везде развозить эту новость, порицая и браня вас заглаза, - ведь известно: человек в беде всегда виноват, особенно в глазах своих родственников. Все это ни для кого не ново; но то беда, что все это чувствуют, но немногие это сознают: привычка к добродушному и добросовестному лицемерству побеждает рассудок. Есть такие люди, которые способны смертельно обидеться, если огромная семья родни, приехав в столицу, остановится не у них; а остановись она у них, - они же будут не рады; но ропща, бранясь и всем жалуясь под-рукою, они перед родственною семейкою будут расточать любезности и возьмут с нее слово - опять остановиться у них и вытеснить их, во имя родства, из их собственного дома. Чт_о_ это значит? Совсем не то, чтобы родство у подобных людей существовало, как _принцип_, а только то, что оно существует у них, как _факт_: внутренно, по убеждению, никто из них не признает его, но по привычке, по бессознательности и по лицемерству все его признают.

  Пушкин охарактеризовал родство этого рода в том виде, как оно существует у многих, как оно есть в самом деле, следовательно, справедливо и истинно, - и на него осердились, его назвали безнравственным; стало быть, если бы он описал родство между некоторыми людьми таким, каким оно не существует, то есть неверно и ложно, его похвалили бы. Все это значит ни больше, ни меньше, как то, что нравственна одна ложь и неправда... Вот к чему ведет добродушное и добросовестное лицемерство! Нет, Пушкин поступил нравственно, первый сказав истину, потому что нужна благородная смелость, чтоб первому решиться сказать истину. И сколько таких истин сказано в "Онегине"! Многие из них теперь и не новы, и даже не очень глубоки, но, если бы Пушкин не сказал их _двадцать_ лет назад, они теперь были бы и новы и глубоки. И потому велика заслуга Пушкина, что он первый высказал эти устаревшие и уже неглубокие теперь истины. Он бы мог насказать истин более безусловных и более глубоких, но в таком случае его произведение было бы лишено истинности; рисуя русскую жизнь, оно не было бы ее выражением. Гений никогда не упреждает своего времени, но всегда только угадывает его не для всех видимое содержание и смысл.

  Большая часть публики совершенно отрицала в Онегине душу и сердце, видела в нем человека холодного, сухого и эгоиста по натуре! Нельзя ошибочнее и кривее понять человека! Этого мало: многие добродушно верили и верят, что сам поэт хотел изобразить Онегина холодным эгоистом. Это уже значит: имея глаза, ничего не видеть. Светская жизнь не убила в Онегине чувства, а только охолодила к бесплодным страстям и мелочным развлечениям). Вспомните строфы, в которых поэт описывает свое знакомство с Онегиным:

  

  

   Условий света свергнув бремя,

  

  

   Как он, отстав от суеты,

  

  

   С ним подружился я в то время.

  

  

   Мне нравились его черты,

  

  

   _Мечтам невольная преданность_,

  

  

   Неподражаемая странность

  

  

   _И резкий, охлажденный ум_.

  

  

   Я был озлоблен, он угрюм,

  

  

   Страстей игру мы знали оба;

  

  

   Томила жизнь обоих нас;

  

  

   В обоих сердца жар погас;

  

  

   Обоих ожидала злоба

  

  

   Слепой фортуны и людей

  

  

   На самом утре наших дней.

  

  

   Кто жил и мыслил, тот не может

  

  

   В душе не презирать людей;

  

  

   Кто чувствовал, того тревожит

  

  

   Призрак невозвратимых дней;

  

  

   Тому уж нет очарований.

  

  

   Того змия воспоминаний,

  

  

   Того раскаянье грызет.

  

  

   Всё это часто придает

  

  

   Большую прелесть разговору.

  

  

   Сперва Онегина язык

  

  

   Меня смущал; но я привык

  

  

   К его язвительному спору,

  

  

   И к шутке с желчью пополам,

  

  

   И к злости мрачных эпиграмм.

  

  

   Как часто летнею порою,

  

  

   Когда прозрачно и светло

  

  

   Ночное небо над Невою,

  

  

   И вод веселое стекло

  

  

   Не отражает лик Дианы,

  

  

   _Воспомня прежних лет романы,

  

  

   Воспомня прежнюю любовь.

  

  

   Чувствительны, беспечны вновь_,

  

  

   Дыханьем ночи благосклонной

  

  

   Безмолвно упивались мы!

  

  

   Как в лес зеленый из тюрьмы

  

  

   Перенесен колодник сонной,

  

  

   Так уносились мы мечтой

  

  

   К началу жизни молодой.

  Из этих стихов мы ясно видим, по крайней мере, то, что Онегин не был ни холоден, ни сух, ни черств, что в душе его жила поэзия и что вообще он был не из числа обыкновенных, дюжинных людей. Невольная преданность мечтам, чувствительность и беспечность при созерцании красот природы и при воспоминании о романах и любви прежних лет: все это говорит больше о чувстве и поэзии, нежели о холодности и сухости. Дело только в том, что Онегин не любил расплываться в мечтах, больше чувствовал, нежели говорил, и не всякому открывался. Озлобленный ум есть тоже признак высшей натуры, потому что человек с озлобленным умом бывает недоволен не только людьми, но и самим собою. Дюжинные люди всегда довольны собою, а если им везет, то и всеми. Жизнь не обманывает глупцов; напротив, она все дает им, благо немногого просят они от нее: корма, пойла, тепла, да кой-каких игрушек, способных тешить пошлое и мелкое самолюбьице. Разочарование в жизни, в людях, в самих себе (если только оно истинно и просто, без фраз и щегольства _нарядною печалью_) свойственно только людям, которые, желая "многого", не удовлетворяются "ничем". Читатели помнят описание (в VII главе) кабинета Онегина: весь Онегин в этом описании. Особенно поразительно исключение из опалы двух или трех романов,

  

  

   В которых отразился век,

  

  

   И современный человек

  

  

   Изображен довольно верно

  

  

   С его безнравственной душой,

  

  

   Себялюбивой и сухой,

  

  

   Мечтанью преданной безмерно,

  

  

   С его озлобленным умом,

  

  

   Кипящим в действии пустом.

  Скажут: это, портрет Онегина. Пожалуй, и так; но это еще более говорит в пользу нравственного превосходства Онегина, потому что он узнал себя в портрете, который, как две капли воды, похож на столь многих, но в котором узнают себя столь немногие, а большая часть "украдкою кивает на Петра". Онегин не любовался самолюбиво этим портретом, но глухо страдал от его поразительного сходства с детьми нынешнего века. Не натура, не страсти, не заблуждения личные сделали Онегина похожим на этот портрет, а век.

  Связь с Ленским - этим юным мечтателем, который так понравился нашей публике, всего громче говорит против мнимого бездушия Онегина. Онегин презирал людей.

  

  

   Но правил нет без исключений:

  

  

   Иных он очень отличал,

  

  

   _И вчуже чувство уважал_.

  

  

   Он слушал Ленского с улыбкой:

  

  

   Поэта пылкий разговор,

  

  

   И ум, еще в сужденьях зыбкой,

  

  

   И вечно вдохновенный взор

  

  

   Онегину всё было ново;

  

  

   Он охладительное слово

  

  

   В устах старался удержать

  

  

   И думал: глупо мне мешать

  

  

   Его минутному блаженству;

  

  

   И без меня пора придет,

  

  

   Пускай покамест он живет

  

  

   Да верит мира совершенству;

  

  

   Простим горячке юных лет

  

  

   И юный жар, и юный бред.

  

  

   Меж ними все рождало споры -

  

  

   И к размышлению влекло:

  

  

   Племен минувших договоры,

  

  

   Плоды наук, добро и зло,

  

  

   И предрассудки вековые,

  

  

   И гроба тайны роковые.

  

  

   Судьба и жизнь, в свою чреду,

  

  

   Всё подвергалось их суду.

  Дело говорит само за себя: гордая холодность и сухость, надменное бездушие Онегина, как человека, произошли от грубой неспособности многих читателей понять так верно созданный поэтом характер. Но мы не остановимся на этом и исчерпаем весь вопрос.

  

  

   Чудак печальный и опасный,

  

  

   Созданье ада иль небес,

  

  

   Сей ангел, сей надменный бес.

  

  

   Что ж он? - ужели подражанье,

  

  

   Ничтожный призрак, иль еще

  

  

   Москвич в гарольдовом плаще;

  

  

   Чужих причуд истолкованье,

  

  

   Слов модных полный лексикон?..

  

  

   Уж не пародия ли он?

  

  

   . . . . . . . . . . . . . . .

  

  

   Всё тот же ль он, иль усмирился?

  

  

   Иль корчит также чудака?

  

  

   Скажите, чем он возвратился?

  

  

   Чт_о_ нам представит он пока?

  

  

   Чем ныне явится? Мельмотом,

  

  

   Космополитом, патриотом,

  

  

   Гарольдом, квакером, ханжой,

  

  

   Иль маской щегольнет иной?

  

  

   Иль просто будет добрый малый,

  

  

   Как вы да я, как целый свет?

  

  

   По крайней мере мой совет:

  

  

   Отстать от моды обветшалой.

  

  

   Довольно он морочил свет...

  

  

   - Знаком он вам? - "_И да, и нет_".

  

  

   - Зачем же так неблагосклонно

  

  

   Вы отзываетесь о нем?

  

  

   За то ль, что мы неугомонно

  

  

   Хлопочем, судим обо всем,

  

  

   _Что пылких душ неосторожность

  

  

   Самолюбивую ничтожность

  

  

   Иль оскорбляет, иль смешит:

  

  

   Что ум, любя простор, теснит_;

  

  

   Что слишком часто разговоры

  

  

   Принять мы рады за дела,

  

  

   Что глупость ветрена и зла,

  

  

   Что важным людям важны вздоры,

  

  

   _И что посредственность одна

  

  

   Нам по плечу и не странна_?

  

  

   Блажен, кто смолоду был молод,

  

  

   Блажен, кто во-время созрел,

  

  

   Кто постепенно жизни холод

  

  

   С летами вытерпеть умел,

  

  

   Кто странным снам не предавался;

  

  

   Кто черни светской не чуждался;

  

  

   Кто в двадцать лет был франт иль хват,

  

  

   А в тридцать выгодно женат;

  

  

   Кто в пятьдесят освободился

  

  

   От частных и других долгов:

  

  

   Кто славы, денег и чинов

  

  

   Спокойно в очередь добился;

  

  

   О ком твердили целый век:

  

  

   N. N. прекрасный человек.

  

  

   Но грустно думать, что напрасно

  

  

   Была нам молодость дана,

  

  

   Что изменяли ей всечасно,

  

  

   Что обманула нас она;

  

  

   Что наши лучшие желанья,

  

  

   Что наши свежие мечтанья.

  

  

   Истлели быстрой чередой,

  

  

   Как листья осенью гнилой.

  

  

   Несносно видеть пред собою

  

  

   Одних обедов длинный ряд.

  

  

   Глядеть на жизнь, как на обряд,

  

  

   И вслед за чинною толпою

  

  

   Итти, не разделяя с ней

  

  

   Ни общих мнений, ни страстей.

  Эти стихи - ключ к тайне характера Онегина. Онегин - не Мельмот, не Чайльд-Гарольд, не демон, не пародия, не модная причуда, {389} не гений, не великий человек, а просто - "добрый малый, как вы да я, как целый свет". Поэт справедливо называет "обветшалою модою" везде находить или везде искать все гениев да необыкновенных людей. Повторяем: Онегин - добрый малый, но при этом недюжинный человек. Он не годится в гении, не лезет в великие люди, но бездеятельность и пошлость жизни душат егоз; он даже не знает, чего ему надо, чего ему хочется; но он знает, и очень хорошо знает, что ему не надо, что ему не хочется того, чем так довольна, так счастлива самолюбивая посредственность. И за то-то эта самолюбивая посредственность не только провозгласила его "безнравственным", но и отняла у него страсть сердца, теплоту души, доступность всему доброму и прекрасному. Вспомните, как воспитан Онегин, и согласитесь, что натура его была слишком хороша, если ее не убило совсем такое воспитание. Блестящий юноша, он был увлечен светом, подобно многим; но скоро наскучил им и оставил его, как это делают слишком немногие. В душе его тлелась искра надежды - воскреснуть и освежиться в тиши уединения, на лоне природы; но он скоро увидел, что перемена мест не изменяет сущности некоторых неотразимых и не от нашей воли зависящих обстоятельству

  

  

   Два дни ему казались новы

  

  

   Уединенные поля.

  

  

   Прохлада сумрачной дубровы,

  

  

   Журчанье тихого ручья;

  

  

   На третий - рощи, холм и поле

  

  

   Его не занимали боле.

  

  

   Потом уж наводили сон;

  

  

   Потом увидел ясно он.

  

  

   Что и в деревне скука та же.

  

  

   Хоть нет ни улиц, ни дворцов,

  

  

   Ни карт, ни балов, ни стихов.

  

  

   Хандра ждала его на страже

  

  

   И бегала за ним она,

  

  

   Как тень иль верная жена.

  Мы доказали, что Онегин не холодный, не сухой, не бездушный человек, но мы до сих пор избегали слова _эгоист_, - и так как избыток чувства, потребность изящного не исключают эгоизма, то мы скажем теперь, что Онегин - _страдающий эгоист_. Эгоисты бывают двух родов. Эгоисты первого разряда - люди без всяких заносчивых или мечтательных притязаний; они не понимают, как может человек любить кого-нибудь, кроме самого себя, и потому они нисколько не стараются скрывать своей пламенной любви к собственным их особам; если их дела идут плохо, они худощавы, бледны, злы, низки, подлы, предатели, клеветники; если их дела идут хорошо, они толсты, жирны, румяны, веселы, добры, выгодами делиться ни с кем не станут, но угощать готовы не только полезных, даже и вовсе бесполезных им людей. Это эгоисты по натуре или по причине дурного воспитания. Эгоисты второго разряда почти никогда не бывают толсты и румяны; по большей части, это народ больной и всегда скучающий. Бросаясь всюду, везде ища то счастия, то рассеяния, они нигде не находят ни того, ни другого с той минуты, Пак обольщения юности оставляют их. Эти люди часто доходят до страсти к добрым действиям, до самоотвержения в пользу ближних; но беда в том, что они и в добре хотят искать то счастия, то развлечения, тогда как в добре следовало бы им искать только добра. - Если подобные люди живут в обществе, представляющем полную возможность для каждого из его членов стремиться своею деятельностию к осуществлению идеала истины и блага, - о них без запинки можно сказать, что суетность и мелкое самолюбие, заглушив в них добрые элементы, сделали их эгоистами. Но наш Онегин не принадлежит ни к тому, ни к другому разряду эгоистов. Его можно назвать _эгоистом поневоле_; в его эгоизме должно видеть то, что древние называли "fatum" {Рок. - Ред.}. Благая, благотворная, полезная деятельность! Зачем не предался ей Онегин? Зачем не искал он в ней своего удовлетворения? Зачем? зачем? - Затем, милостивые государи, что пустым людям легче спрашивать, нежели дельным отвечать...

  

  

   Один среди своих владений,

  

  

   Чтоб только время проводить,

  

  

   Сперва задумал наш Евгений

  

  

   Порядок новый учредить.

  

  

   В своей глуши мудрец пустынный,

  

  

   Ярем он барщины старинной

  

  

   Оброком легким заменил.

  

  

   Мужик судьбу благословил. {390}

  

  

   Зато в углу своем надулся,

  

  

   Увидя в этом страшный вред

  

  

   Его расчётливый сосед;

  

  

   Другой лукаво улыбнулся,