Белинский Виссарион Григорьевич - Взгляд на русскую литературу 1847 года

чения, почерпнутые из море житейского" г. Вельтмана, кончившиеся во второй книжке этого журнала на нынешний год. Так как этот роман начался, кажется, в 1846 году, то мы о нем уже имели случай говорить. И потому снова повторим, что в этом произведении роман смешан с сказкою, невероятное с вероятным, невозможное с возможным. Так, например, Дмитрицкий, герой романа, воспользовавшись бумагами и платьем простофили молодого купчика, который, как нарочно, был очень похож на него лицом, является к его отцу в качестве его сына. Он так ловко играет свою роль, что ни отец, ни мать и никто иэ домашних ни на одну минуту не возымел подозрения в тожестве самозванца с настоящим сыном. Самозванец женится на богатой невесте и, узнавши в ночь брака, что настоящий сын появился, тотчас же выбирается из чужого гнезда с огромным пуком ассигнаций, полученных в приданое за женою, и с другого же дня начинает играть в московском большом свете роль богатого венгерского магната. Мудрено что-то! Но, поставивши свои лица в невероятные положения, автор тем не менее увлекательно описывает их похождения. Но там, где в романе нет натяжек, талант автора является в самом выгодном для него свете. Так, например, похождения настоящего сына, который все сбирается и никак не может решиться броситься в ноги к своему "тятиньке", боясь, что дражайший родитель сразу пришибет его насмерть, исполнены истины, глубокого знания действительности, увлекающего интереса. Таких прекрасных эпизодов в романе г. Вельтмана много. Лучше всего даются ему изображения купеческих, мещанских и простонародных нравов. Слабее всего у него картины большого света. Так, например, у него важную роль играет великосветский молодой человек Чаров, которого вся светскость состоит в том, что он всем своим приятелям и знакомым говорит: ска-атина, у-урод!.. Несмотря на все странности и, можно сказать, нелепости романа г. Вельтмана, это все-таки очень замечательное произведение.

  Теперь упомянем о некоторых произведениях менее замечательных. В "Отечественных записках" была напечатана повесть г. Нестроева "Сбоев". {555} В ней с большим искусством обрисован внутренний семейный быт одного московского чиновника. Особенно оригинально и тонко обрисован характер бедной жены Ивана Кирилловича, Анны Ивановны. Нечаянно разбитое большое зеркало наводит на читателя невольный ужас: так мастерски автор умел намекнуть, чего должно было ожидать себе бедное семейство от своего почтенного главы... Но это только задний план повести; ее главное основано на любви Сбоева к Ольге, дочери титулярного советника, и вообще на оригинальном характере этих двух лиц. Но эта-то главная сторона повести и вышла неудачно. Личности героя и героини как-то неестественны, не то, чтобы такие люди не могли существовать в природе, они только не удались автору повести. И не мудрено, в начале ее автор сам говорит, что его повесть была вызвана чужою повестью: заимствованные мысли редко удаются. В конце обещана новая повесть, которая должна служить окончанием первой: такие обещания тоже редко удаются... В "Современнике" была напечатана повесть того же автора - "Без рассвета". Мысль повести прекрасна и могла бы обещать повести больший успех, нежели какой она имела; причиною этого было, кажется нам, то обстоятельство, что второстепенные лица в повести все обрисованы более или менее удачно (характер мужа героини даже мастерски), тогда как характер героини вышел у него крайне бесцветен. Это существо вялое, отрицательное, без всякого сопротивления к гнетущим ее обстоятельствам; могло ли оно возбудить к себе какое-либо сочувствие в читателях. То ли дело Полинька Сакс! Воспитание сделало ее ребенком, но опыт жизни пробудил в ней сознание и сделал ее женщиной. Умирая, она писала к своей приятельнице: "Напрасно брат твой спит у моих ног и по глазам моим угадывает мои желания. Я не могу любить его, я не могу понимать его, он не мужчина, он дитя: я стара для его любви. Это _он_ человек, _он_ мужчина во всем смысле слова: душа его и велика и спокойна... Я люблю его, не перестану любить его".

  Нам остается упомянуть еще о "Записках человека" Ста одного ("Отечественные записки"), о "Кирюше", рассказе неизвестного автора, {556} и о "Жиде" г. Тургенева, чтобы докончить наш критический перечень всего сколько-нибудь замечательного, что явилось в прошлом году по части романов, повестей и рассказов. Но мы должны сказать еще несколько слов о "Хозяйке", повести г. Достоевского, весьма замечательной, но только совсем не в том смысле, как те, о которых мы говорили до сих пор. Будь под нею подписано какое-нибудь неизвестное имя, мы бы не сказали о ней ни слова. Герой повести - некто Ордынов; он весь погрузился в занятия науками; какими - об этом автор не сказал своим читателям, хотя на этот раз их любопытство было очень законно. Наука кладет свою печать не только на мнения, но и на действия человека? вспомните доктора Крупова. Из слов и действий Ордынова нисколько не видно, чтоб он занимался какою-нибудь наукою; но можно догадаться из них, что он сильно занимался кабалистикою, чернокнижием, - словом, чаромутием... Но ведь это не наука, а сущий вздор; но тем не менее и она наложила на Ордынова свою печать, то есть сделала его похожим на поврежденного и помешанного. Ордынов встречает где-то красавицу купчиху; не помним, сказал ли автор что-нибудь о цвете ее зубов, но должно быть, что зубы у ней были белые, в виде исключения, ради большей поэзии повести. Она шла об руку с пожилым купцом, одетым по-купечески и с бородою. В глазах у него столько электричества, гальванизма и магнетизма, что иной физиолог предложил бы ему хорошую цену за то, чтоб он снабжал его по временам если не глазами, то хоть молниеносными, искрящимися взглядами для ученых наблюдений и опытов. Герой наш тотчас же влюбился в купчиху; несмотря на магнетические взгляды и ядовитую усмешку фантастического купца, он не только узнал, где они живут, но и какими-то судьбами навязался к ним в жильцы и занял особую комнату. Тут пошли любопытные сцены: купчиха несла какую-то дичь, в которой мы не поняли ни единого слова, а Ордынов, слушая ее, беспрестанно падал в обморок. Часто тут вмешивался купец, с его огненными взглядами и с сардоническою улыбкою. Что они говорили друг другу, из чего так махали руками, кривлялись, ломались, замирали, обмирали, приходили в чувство, - мы решительно не знаем, потому что изо всех этих длинных патетических монологов не поняли ни единого слова. Не только мысль, даже смысл этой, должно быть, очень интересной повести остается и останется тайной для нашего разумения, пока автор не издаст необходимых пояснений и толкований на эту дивную загадку его причудливой фантазии. Что это такое - злоупотребление или бедность таланта, который хочет подняться не по силам и потому боится итти обыкновенным путем и ищет себе какой-то небывалой дороги? Не знаем; нам только показалось, что автор хотел попытаться помирить Марлинского с Гофманом, подболтавши сюда немного юмору в новейшем роде и сильно натеревши все это лаком русской народности. Удивительно ли, что вышло что-то чудовищное, напоминающее теперь фантастические рассказы Тита Космократова, забавлявшего ими публику в 20-х годах нынешнего столетия. Во всей этой повести нет ни одного простого и живого слова или выражения: все изысканно, натянуто, на ходулях, поддельно и фальшиво. Что за фразы; Ордынов _бичуется_ каким-то неведомо сладостным и упорным чувством; проходит мимо _остроумной_ мастерской гробовщика; называет свою возлюбленную голубицею и спрашивает, из какого неба она залетела в его небеса; но довольно, боимся увлечься выписками диковинных фраз этой повести - конца им не было бы. Что это такое? Странная вещь! непонятная вещь!..

  Из отдельно вышедших в прошлом году книг по части изящной словесности замечательны только "Путевые заметки" Т. Ч. {557} Это маленькая, красиво напечатанная книжка, вышедшая в Одессе; автор-женщина; это видно по всему, особенно по взгляду на предметы. Много сердечной теплоты, много чувства, жизнь, не всегда понятая или понятая уже слишком по-женски, но никогда не набеленная, не нарумяненная, не преувеличенная, не искаженная, увлекательный рассказ, прекрасный язык; вот достоинство двух рассказов г-жи Т. Ч. Особенно интересен первый рассказ - "Три вариации на старую тему". Взрослая девушка влюбилась в мальчика. Потом она потеряла его из виду и вышла замуж за человека доброго и порядочного, но к которому она не чувствовала ничего особенного. Вдруг она встречается с Лелей, который теперь уже стал Алексисом. У них завязалось нечто вроде особенных отношений, которые разрешились страстным поцелуем с обеих сторон, полным объяснением и отъездом Алексиса по настоятельному требованию героини, в которой любовь не победила чувства долга. Потом она уехала с больным мужем на воды за границу. Там она получила письмо от одной из своих приятельниц, из которого она узнала, что Алексис ее любит страстно. Письмо это сильно взволновало ее. Раз перечитывая его и мечтая об Алексисе, она вдруг услышала в соседней комнате, где был муж ее, какой-то странный шум. Вбегает - и видит своего мужа почти в обмороке; с ним случился жестокий чахоточный припадок. Оправившись несколько, он начал говорить ей о своей скорой смерти, благодарил ее за внимание и попечение о нем, радовался, что оставляет ее не без состояния, и советовал ей выйти замуж, так как она молода, хороша и детей у них не было. По обыкновению всех восторженных женщин, она с ужасом отвергла последнее предложение. Затем ее начали мучить угрызения совести. И как же иначе: муж ее умирал и благодарил ее за любовь и внимание к нему, а она в это время думала о другом, любила другого. Бедная женщина чуть было не рассказала свою тайну умирающему мужу: к счастию, случившийся с ней обморок помешал этому ненужному и нелепому признанию, которое могло только отравить последние минуты доброго и благородного человека. Такова логика восторженной женщины!.. Муж героини умер; ей было тридцать пять лет, когда она.увидела Алексея Петровича; он был женат и жил честолюбием. Героиня наша едва могла подавить свое волнение при виде его; но он обошелся с ней с холодною вежливостью. Тут она совершенно разочаровалась в извергах-мужчинах и горько плакала. Как! он все забыл! Да что же ему помнить-то? Поцелуй? историю любви, которая ничем не кончилась и прервалась в самом начале, одну из тех историй, которые со многими мужчинами случаются не один раз в жизни? У мужчины много интересов в жизни, и потому память его удерживает только истории, которые посерьезнее одного поцелуя. Женщина - другое дело: она вся живет исключительно в любви, и тем более своими внутренними ощущениями, чем более обязана скрывать их. Женщины особенно падки до любовных историй, которые не оканчиваются ничем серьезным; в которых не нужно ничем рисковать, ничем жертвовать, можно изменить мужу в сердце - и остаться формально верною своим обетам, удовлетворить потребности любить - и свято выполнить налагаемые обществом обязанности. Героиня второй повести - _гувернантка_, одна из тех женщин, у которых фантазия преобладает над сердцем, которых надо атаковать с головы, то есть прежде всего надо чем-нибудь удивить, поразить, возбудить любопытство, - не красотой, так безобразием, не умом, так глупостью, не достоинством, так странностью, не добродетелью, так пороком. За ней волочится безобразный собой, нисколько не любивший ее человек, и ее же любит страстно благородный, красивый собою мужчина. Она знает цену обоим им - и, как бабочка на огонь, рвется к первому. Повесть рассказана хорошо, но, видно, героиня не возбудила к себе особенного участия, и потому первая повесть больше понравилась всем, нежели вторая. В обеих виден талант,, от которого можно надеяться хороших результатов, если он будет развиваться.

  Из иностранных замечательных романов в "Современнике" ив "Отечественных записках" была переведена "Лукреция Флориани" (о ней было уже говорено в нашем журнале) {558} и продолжается переводом: "Торговый дом под фирмою Домби и сын"; когда этот превосходный роман, далеко оставивший за собою всё прежние произведения Диккенса, появится весь в русском переводе, мы поговорим о нем.

  К разряду словесности принадлежат записки или воспоминания былого. В "Современнике" были помещены две интересные статьи такого рода: "Из записок артиста", - на, и "Иван Филиппович Вернет, швейцарский уроженец и русский писатель", г. Л. {559} Тут же упомянем мы о прекрасной, интересной по содержанию и изложению статье г. Небольсина: "Рассказы о сибирских золотых приисках", которая так долго тянулась в смеси "Отечественных записок". "Письма об Испании" (в "Современнике") г. Боткина были неожиданно приятною новостью в русской литературе. Испания для нас - терра инкогнита. Политические известия только сбивают с толку всякого, кто бы захотел получить понятие о положении этой земли. Главная заслуга автора писем об Испании состоит в том, что он на все смотрел собственными глазами, не увлекаясь готовыми суждениями об Испании, рассеянными в книгах, журналах и газетах; вы чувствуете из его писем, что он сперва насмотрелся, наслышался, расспросил и изучил, и потом уже составил свое понятие о стране. Оттого взгляд его на нее нов, оригинален, и все заверяет читателя в его верности, в том, что он знакомится не с какою-нибудь фантастическою, а с действительно существующею страною. Увлекательное изложение еще более возвышает достоинство писем г. Боткина. "Письма из Avenue Marigny" {Авеню Мариньи. - Ред.} были встречены некоторыми читателями почти с неудовольствием, хотя в большинстве нашли только одобрение. Действительно, автор невольно впал в ошибочность при суждении о состоянии современной Франции тем, что слишком тесно понял значение слова: bourgeoisie {Буржуазия. - Ред.}. Он разумеет под этим словом только богатых капиталистов и исключил из нее самую многочисленную и потому самую важную массу этого сословия... Несмотря на это, в "Письмах из Avenue Marigny" так много живого, увлекательного, интересного, умного и верного, что нельзя не читать их с удовольствием, даже во многом не соглашаясь с автором. {560} В этот же разряд статей смешанного содержания, но по форме принадлежащих более к отделу словесности, отнесем мы "Новые вариации на старые темы" Искандера (в "Современнике"), "Рассказы" г. Ферри (там же); "Странствования португальца Фернанда-Мендеза Пинто, описанные им самим и изданные в 1614 году", перевод с старинного португальского языка г. Бутакова, и "Антонио Перес и Филипп II" соч. Минье (в "Отечественных записках").

  В прошлом году журналы наши были особенно богаты замечательными учеными статьями. Назовем здесь главнейшие, В "Отечественных записках": "Пролетарии и пауперизм в Англии и во Франции" (_три статьи_); {561} "Физико-астрономическое обозрение солнечной системы" _Д. М. Перевощикова_; "Северо-Американские Соединенные Штаты" (_три статьи_); "Открытие Генке и Леверье" _Д. М. Перевощикова_; "Причины колебания цен на хлеб" _А. П. Заблоцкого_. В "Современнике": "Взгляд на юридический быт древней России" _К. Д. Кавелина_; "Исследование об элевсинских таинствах" _графа С. С. Уварова_; "Даниил Романович король Галицкий" _С. М. Соловьева_; "Важность и успехи физиологии _К. Литре_; "Опыт общеполезного рассказа о том, как открыта новая планета Нептун" _А. Савича_; "Константинополь в IV веке", "О возможности определительных мер доверия к результатам наук наблюдательных, и в особенности статистике" _академика Буняковского_, "Государственное хозяйство при Петре Великом" (_две статьи_) _А. Афанасьева_; "Мальтус и его противники" _В. Милютина_; "Александр фон-Гумбольдт и его космос" (_две статьи_) _Н. Фролова_; {562} "Ирландия" _Н. Сатина_. В "Библиотеке для чтения" тянулась слишком полгода очень любопытная статья под названием: "Путешествия и открытия лейтенанта Загоскина в русской Америке", вышедшая теперь отдельной книгой под другим заглавием.

  Статья г-на Кавелина: "Взгляд на юридический быт древней России" и статья г-на Заблоцкого: "О причинах Колебания цен на хлеб в России", без сомнения, принадлежат к замечательнейшим явлениям нашей ученой литературы прошлого года. Чрезвычайно замечательны также в своем роде статьи г-на Порошина, печатавшиеся в "Санктпетербургских ведомостях".

  Мы не пересчитываем здесь сочинений разного рода, вышедших в прошлом году отдельными книгами, потому что большая часть их разобрана в критике и библиографии "Современника", а остальные поименованы в "Библиографических известиях", приложенных к VII и XII-ой книжкам "Современника" прошлого года...

  Из критических статей прошлого года замечательны на следующие книги: "Историко-критические отрывки" г. _Погодина_; "Исследования, замечания и лекции М. Погодина о русской истории"; "Чтения в императорском обществе истории и древностей российских при Московском университете"; "Еврейские религиозные секты в России" г. Григорьева; "Сочинения Фонвизина", изд. Смирдиным (в "Отечественных записках"). Две последние статьи, кроме своего внутреннего и внешнего достоинства, особенно интересны еще тем, что принадлежат автору, до сих пор нигде не писавшему. В статьях г. Дудышкина видно знание дела; он хорошо пользуется историческим изучением развития, чтобы объяснять им литературные произведения данной эпохи. Обыкновенно главный недостаток первых статей состоит в длинноте и многословии; иногда в такой статье почти ничего не говорится о книге, на которую она написана, но насказано много иногда и хорошего, но всегда некстати о предметах, вовсе чуждых разбираемой книге. Г. Дудышкин умел избежать этих недостатков; видно, что он взялся за дело с готовым уже содержанием в голове, вполне владеет своею мыслию, не дает ей разбегаться или увлекать его то в ту, то в другую сторону, но постоянно держит ее на данном предмете и оттого начинает с начала и оканчивает в конце, говорит в меру и потому вполне знакомит читателя с предметом, о котором пишет. Мы не можем говорить обо всех критических статьях, напечатанных в "Современнике" прошлого года: близость к этому журналу некоторых лиц, которым принадлежат статьи, не позволяет нам этого. И потому мы должны только ограничиться указанием на статьи: "Последние романы Жоржа Санда" г. _Кронеберга_; "Историческая литература во Франции и Германии в 1847 году" г. _Грановского_; "Опыт о народном богатстве или о началах политической экономии" соч. г. _Бутовского_ (три статьи г. _Милютина_); статья г. _Кавелина_ об "Истории отношений между князьями Рюрикова дома" соч. _С. Соловьева_. Заметим к этому, что "Современник" представлял постоянно полные отчеты о всех замечательных явлениях по части русской истории. Но вместе с этим "Современник" должен сказать, что, по причинам, вовсе не зависящим от редакции, он в других отношениях не совсем соответствовал ожиданию публики по части критики. Но в нынешнем году он надеется дать этому отделу гораздо больше полноты и развития.663

  Русская критика стоит теперь на более прочном основании: она уже не в одних журналах, но и в публике вследствие все более и более развивающегося вкуса и образованности. Это чрезвычайно должно благоприятствовать развитию самой критики: она уже дело, подлежащее суду общественного мнения, а не книжное, не имеющее связи с жизнию занятие. Теперь уже не всякому можно быть критиком, кому только вздумается, не всякое мнение примется потому только", что оно печатное. Пристрастие партий не может уже убить хорошей книги и дать ход дурной. В критике нынешней часто слышится убеждение, и люди, вовсе его не имеющие, стараются по крайней мере прикрываться им. Борьба мнений, выражающаяся в критике, свидетельствует, что русская литература только быстро подвигается к совершеннолетию, но еще не достигла его. Конечно, везде есть люди, которые как будто самою природою назначены всех затрогивать, ко всем прицепляться, всех хулить, беспрестанно заводить ссоры, шум, брань. Кроме природной наклонности, ничем непобедимой, их побуждает к этому и раздраженное самолюбие, и мелкие личные интересы, нисколько не относящиеся к литературе. Такие люди - всюду зло неизбежное, имеющее даже свою полезную сторону: эти люди добровольно берут на себя ту роль перед обществом, которую спартанцы заставляли играть илотов перед своими детьми... Но странно и прискорбно, что в тон этих людей беспрестанно впадают люди, невидимому, не имеющие ничего с ними общего, действующие как будто на основании каких-то дорогих им убеждений, наконец, люди, своим общественным положением), летами, известностью обязанные подавать в литературе пример хорошего тона и уважения к приличию. Вот несколько самых свежих примеров.

  В 1  "Сына отечества" за прошлый год был напечатан разбор лекций г. Шевырева. {564} В этой статье было сказано и доказано, что труд г. Шевырева - "прекрасный з_а_мок, построенный из облаков; очаровательная утопия, обращенная назад". Это относится более к теоретической части лекций; в фактической же рецензия видит только компиляцию. Рецензент "Сына отечества" скрыл свое имя, но не скрыл своей учености, своего знакомства с византийскими и болгарскими источниками. Поэтому статья его так сильно подействовала на г. Шевырева, что он не прежде, как через год, нашелся в состоянии отвечать на нее. Чем сильнее было нападение на г. Шевырева, тем больше достоинства должно было ожидать от его защищения. Так ли поступил г. Шевырев? Прежде всего он изъявил свое неудовольствие, что критик "Сына отечества" скрыл свое имя, как будто тут дело идет об именах, а не о науке, не об идеях, не об убеждениях. Вероятно, под влиянием своего неудовольствия на эту досадную ему безыменность г. Шевырев ни с того, ни с сего напал на г. Надеждина. Он называет его иронически "сей ученый муж", "высокоученым филологом", глумится над его мнениями о славянских наречиях, нимало не подозревая, что его аттическая соль сильно сбивается на славянский бузун. Можно и должно опровергать чужие мнения, если они вам кажутся несправедливыми; но это следует делать, во-первых, кстати, во-вторых, с уважением к приличию. Г. Шевыреву не худо было бы не забывать, что он ученый, что он в русской литературе пользуется по крайней мере двадцатилетнею известностию и что все это обязывает его быть для молодых литераторов примером положительным, а не отрицательным. Не мешало бы также г. Шевыреву вспомнить, что г. Надеждин некогда был его товарищем по университету, таким же, как он, профессором. Но г. Шевырев вовсе лишен того литературного спокойствия, которое составляет силу людей, развившихся наукою и опытом жизни; он, напротив, в литературе беспокоен и тревожен и оттого беспрестанно вдается в крайности и промахи, свойственные молодым людям, только что бросившимся в литературную деятельность с школьной скамьи. Вот еще пример: говоря об известном бывшем сотруднике "Отечественных записок", работающем теперь в "Современнике", г. Шевырев позволил сказать себе о нем, что он "изменил знаменам Отечественных записок"! Не есть ли эта фраза следствие тревожного и раздражительного состояния, о котором мы говорили? Неужели г. Шевырев сам верит своим словам? Нет, ему хотелось кольнуть противника, и он забыл, что колют правдой, а не вымыслом. Человек, о котором он говорит, сделал дело очень естественное: он счел за удобнейшее и лучшее для себя помещать свои статьи в другом журнале и на это имел полное право, потому что не считает себя прикрепленным ни к какому журналу. К числу таких же его выходок принадлежит и беспрестанно повторяемая многими мысль, будто бы Гоголь отречением от своих прежних сочинений поставил нас в затруднительное положение, так что мы не знаем, что и делать. Больше году прошло после появления этой книги, мы уже несколько раз говорили о сочинениях Гоголя в том же духе, в каком говорили о них до появления его книги. Вообще мы всегда хвалили сочинения Гоголя, а не самого Гоголя; хвалили их ради их самих, а не ради их автора. Его прежние сочинения и теперь для нас то же, чем были и прежде; нам нет нужды до того, что теперь думает Гоголь о своих прежних сочинениях. Но самая болезненная выходка г. Шевырева касается Искандера: крайне неспокойное отношение духа г. Шевырева к этому автору заставило его взять на себя тон вовсе не литературный; он выписал из романа "Кто виноват?" все фразы и слова, в которых ему захотелось увидеть искажение русского языка. {565} Некоторые из этих фраз и слов действительно могут быть подвергнуты осуждению, но большая часть доказывает только нелюбовь г. Шевырева к Искандеру. Не понимаем, когда находит г. Шевырев время заниматься такими мелочами, достойными трудолюбия только известного блаженной памяти профессора элоквенции и хитростей пиитических! А что, если кому-нибудь придет в голову мысль выписывать из статьи г. Шевырева целые периоды вроде следующего: "А что теперь иной русской душе, не понимающей настоящего смысла, древней русской жизни кажется исключительно византийским и каким-то мистическим и теоретическим мудрованием и "даже мелочным умозрением", _то, что_ в себе содержит самые простые и высочайшие истины, _так это ничего другого_ не значит, _как только то, - что та_ русская душа расторгла союз с коренными основами жизни русского народа и уединилась в свою отвлеченную личность, из тесных рамок которой видит собственно свои призраки, а не дело". Впрочем, в таком периоде мы не можем видеть искажение русского языка, а видим только искажение языка г. Шевырева, и, конечно, в этом отношении к Искандеру надо быть строже, как к писателю с влиянием; но все-таки придираться к таким мелочам - значит обнаруживать больше нелюбви к противнику, нежели любви к русскому языку и литературе, и грозить издалека своему противнику шпилькой или булавкой, когда нет возможности достать его копьем.

  В прошлом году внимание критики было преимущественно занято "Перепискою Гоголя с друзьями". Можно сказать, что память об этой книге и теперь поддерживается только статьями о ней. Лучшая из статей против нее принадлежит Н. Ф. Павлову. {566} В своих письмах Гоголю он стал на его точку зрения, чтоб показать его неверность собственным своим началам. Тонкость мысли, ловкость диалектики при изложении в высшей степени изящном делают письма Н. Ф. Павлова явлением образцовым и совершенно особым в нашей литературе. Жаль, если все дело кончится тремя письмами!

  Известный книгопродавец наш, г. Смирдин, своими изданиями русских авторов приготовил и намерен еще больше приготовить труда и хлопот русской критике. Он уже издал Ломоносова, Державина, Фонвизина, Озерова, Кантемира, Хемницера, Муравьева, Княжнина и Лермонтова. В одной газете было говорено о скором выходе в свет сочинений Богдановича, Давыдова, Карамзина и Измайлова. Там же уверяли, что вслед за ними поступят в печать: "История государства российского" Карамзина, сочинения императрицы Екатерины Пггочинения Сумарокова, Хераскова, Тредьяковского, Кострова, князя Долгорукова, Капниста, Нахимова, Нарежного и что сверх того приступлено к приобретению права на издание сочинений Жуковского, Батюшкова, Дмитриева, Гнедича, Хмельницкого, Шаховского и Баратынского. Довольно работы критике! Пусть каждый выскажет свое мнение, не беспокоясь о том, что другие думают не так, как он. Надо иметь терпимость к чужим мнениям. Нельзя заставить всех думать одно. Опровергайте чужие мнения, не согласные с вашими, но не преследуйте их с ожесточением потому только, что они противны вам; не старайтесь выставлять их в невыгодном для них свете не в литературном отношении. Это плохой расчет: желая выиграть больше простору вашим мнениям, вы, может быть, этим, самым лишите их всякой почвы.

  

  

  

   Комментарии

  Подготовка текста статей: "Русская литература в 1845 году"; "Мысли и заметки о русской литературе", "Петербургский сборник", "О жизни и сочинениях Кольцова", "Николай Алексеевич Полевой" и комментарии к ним - А. Н. Дубовикова; подготовка текста статей: "Сочинения Александра Пушкина", "Взгляд на русскую литературу 1846 года", "Похождения Чичикова, или Мертвые души", "Выбранные места из переписки с друзьями", "Письмо к Гоголю", "Ответ "Москвитянину", "Взгляд на русскую литературу 1847 года" и комментарии к ним - Б. И. Кулешова.

  

  

  ВЗГЛЯД НА РУССКУЮ ЛИТЕРАТУРУ 1847 ГОДА "Современник", 1348, т. VII,  1, отд. III, стр. 1-39 (ценз. разр. 31 декабря 1847 г.), и т. VIII,  3, отд. III, стр. 1-46 (ценз. разр. 29

  

  

  

   февраля 1848 г.).

  

  

  

  Подпись: В. Белинский.

  Журнальный текст искажен цензурой. В издании Солдатенкова и Щепкина (т. XI), в котором статья воспроизведена по недошедшей до нас рукописи, имеются небольшие редакторские поправки в тексте.

  Мы здесь воспроизводим текст издания Солдатенкова и Щепкина, приняв во внимание также и журнальный текст. Цензурные искажения в тексте "Современника" оговариваем в комментариях.

  Настоящий обзор русской литературы состоит из двух статей. Первая, по традиции, открывала отдел критики в январской книжке журнала

  за новый год. Вторая статья появилась не в февральском, как следовало бы ожидать, а только в мартовском номере "Современника".

  Редакция журнала сделала следующее предуведомление читателей: "Вторая статья о русской литературе 1847 года" по некоторым обстоятельствам не могла войти в состав второго нумера "Современника" и будет помешена в третьем". Об этом извещал Некрасов и официального редактора журнала Никитенко в письме от 22 января 1848 года (Собр. соч., т. V, стр. 113).

  Обстоятельством, задержавшим статью, была тяжелая болезнь Белинского. Вторую статью он уже не мог писать сам и продиктовал ее жене (письмо к П. В. Анненкову от 15 февраля 1848 г.).

  "Взгляд на русскую литературу 1847 года" является последним годовым обзором русской литературы и по существу итоговой работой Белинского.

  Белинский подчеркнул, что русская литература началась не только победными одами Ломоносова, но и "натурализмом", сатирой Кантемира. В эту широкую историческую перспективу Белинский и вводит натуральную школу, справедливо рассматривая ее как результат развития всей русской литературы. Этим наносился удар реакционной критике Булгариных и Шевыревых, утверждавших, что натуральная школа явление эфемерное и беспочвенное. Незадолго до статьи Белинского Юрий Самарин, настаивая на двойной подражательности натуральной школы (Гоголю и новейшей французской литературе), писал, что она "лишена всякой самостоятельности и также далека от действительности, как и покойный романтизм. Ее влияние безвредно, потому что ничтожно. Не поддержанная ни одним сильным талантом, она должна исчезнуть так же скоро и случайно, как она возникла, как составлялись и исчезали на нашей памяти многие литературные кружки" ("Москвитянин", 1847, ч. 2, стр. 206).

  Однако пророчество славянофилов не сбылось. С глубоким удовлетворением Белинский пишет в своей статье, что "натуральная школа стоит теперь на первом плане русской литературы" и что "романы и повести ее читаются публикою с особенным интересом".

  Настоящий обзор чрезвычайно важен еще и тем, что Белинский дал в нем анализ лучших произведений натуральной школы - романов "Кто виноват?" Герцена, "Обыкновенная история" Гончарова, повести "Антон Горемыка" Григоровича, "Записок охотника" Тургенева и др.

  Выступая против "чистого искусства", Белинский решительно утверждает право за искусством изображать "низкую" природу и жизнь народа. Издеваясь над аристократами, которые не любят "встречаться даже в книгах с людьми низших классов", Белинский выступает защитником человеческих прав крепостного мужика. "Что за охота наводнять литературу мужиками?" - восклицают аристократы известного разряда?". Белинский отвечает: "А разве мужик - не человек? - но что может быть интересного в грубом, необразованном человеке? - Как что? - его душа, ум, сердце, страсти, склонности, - словом, все то же, что и в образованном человеке?"

  Анализируя романы "Кто виноват?" и "Обыкновенную историю", Белинский подвергает критике весь крепостнический уклад. Белинский отмечает непоследовательность Герцена в изображении Бельтова, которого автор под конец романа идеализировал. По мысли критика необходимо было показать, что натура Бельтова испорчена не только воспитанием, но и богатством, которое приучает праздно жить на свете и скучать от бездействия.

  "Романтизм" и непрактичность Адуева-младшего ("Обыкновенная история") ставятся Белинским в прямую связь с тем исторически-закономерным явлением, когда дворянство сходит со сцены как прогрессивная сила. Судьей этого уходящего класса выступает не кто иной, как разночинец Белинский.

  В этой статье наиболее ярко раскрывалась перспектива последующего развития русской демократической критики 60-х годов. Здесь Белинский выступает в качестве прямого предшественника Чернышевского и Добролюбова.

  518 (Стр. 766). "Обозрение русской литературы 1814 г. Греча" упомянуто в тексте "Современника", но в издании Солдатенкова оно пропущено по недосмотру.

  519 (Стр. 767). "Чаромутие" - магия. Белинский употребляет это слово, намекая на вышедшую в 1846 году весьма странную книгу под названием "Чаромутие, или священный язык магов, волхвов и жрецов, открытый Платоном Лукашевичем с прибавлением обращенных им же в прямую истоть чаромути и чорной истоти языков русского и других славянских и части латинского". Об этой книге см. иронические замечания в "Отечественных записках", 1847, т. L,  2, отд. VI, стр. 107-108, в "Современнике", 1847, т. II,  4, отд. IV, стр. 175.

  520 (Стр. 768). Выпад против славянофилов. Слово "китаизм" часто употреблялось Белинским в смысле: отсталость, темнота, бескультурье и пр. Об отсталости Китая писал перед этим Иакинф в книге "Китай в гражданском и нравственном отношении" (1846). Белинский рецензировал эту книгу в "Современнике" (1848,  1, отд. III, стр. 44-49).

  521 (Стр. 770). В "Современнике" явная ошибка: "_приходит_".

  522 (Стр. 770). В "Полярной звезде", 1823 - органе декабристов.

  523 (Стр. 770). Белинский имеет в виду свои обзоры в "Отечественных записках", которые начались с 1841 года статьей "Русская литература в 1840 году".

  524 (Стр. 772). Перевод романа Диккенса печатался в "Отечественных записках" 1847 года и одновременно выходил частями в качестве приложения к "Современнику". В письме к П. В. Анненкову в начале декабря 1847 года Белинский писал: "Читали ль вы "Домби и сын"? Если нет, спешите прочесть. Это чудо. Все, что написано до этого романа Диккенсом, кажется теперь бледно и слабо, как будто совсем другого писателя. Это что-то до того превосходное, что боюсь и говорить: у меня голова не на месте от этого романа" ("Письма", т. III, стр. 320-321).

  525 (Стр. 774). Первым "выговорил слово" "натуральная школа" Ф. Булгарин в "Северной пчеле", 1846,  22. См. вводную заметку к статье "Петербургский сборник". С 1849 года в русской критике все чаще начинает употребляться название "реализм".

  526 (Стр. 775). Речь идет о статье Ф. Булгарина в "Северной пчеле", 1845,  243.

  527 (Стр. 775). В статье Н. И. Надеждина в "Вестнике Европы", 1829,  3.

  528 (Стр. 779). Цитата из книги В. Плаксива "Руководство к изучению истории русское литературы", Спб., 1846, изд. 2-е.

  529 (Стр. 781). См. примеч. 506.

  530 (Стр. 783). См. примеч. 9.

  531 (Стр. 785). В "Современнике" ошибка: "_стон_".

  532 (Стр. 788). Следующие одиннадцать строк в тексте "Современника" были выброшены цензурой.

  533 {Стр. 789). В этом месте текста "Современника" имеется следующая сноска, сделанная, возможно, самим Белинским, или редактором журнала Некрасовым: "Считаем долгом напомнить нашим читателям небольшую статью (в отделе "Смеси" в V-ой книжке "Современника" прошлого года) под названием "Спор о благотворительности", в которой превосходно решен вопрос о превосходстве общественной благотворительности над частною". Статья "Спор о благотворительности" принадлежит Н. Мельгунову. К. Аксаков выступал в "Московских ведомостях" (1847,  20) против общественной благотворительности в пользу частной. Аксаков считал, что когда собираются на бал или концерт, устраиваемые с благотворительной целью, то меньше думают о помощи голодающим и больше о своих удовольствиях и веселии. Аксакову указывали его противники, что частная благотворительность - дело случая и ставит нуждающегося в зависимость от своего "благодетеля".

  8534 (Стр. 793). Намек на Гоголя, автора "Выбранных мест из пер списки с друзьями".

  535 (Стр. 794). "Мадонну" Рафаэля Белинский видел в Дрезденской галлерее во время поездки за границу на лечение. Об этом он сообщал в письме к В. П. Боткину 7 июля 1847 года.

  536 (Стр. 796). Перевод "Wahlverwandschaften" напечатан был в "Современнике" под названием "Отиллия" (1847, т. IV)

  537 (Стр. 797). Аллегории во 2-й части "Фауста" давно уже подвергались критике Белинского. См., например, письмо к П. И. Панаеву 19 августа 1839 года.

  538 (Стр. 798). "Пан Подстолич. Роман уездный". Спб., 1831-1833, изд. 3-е, 1834 - роман К. Масальского.

  539 (Стр. 799). В "Современнике" сноска: "Герой комедии Мольера "Le Bourgois Gentilhomme" - "Мещанин во дворянстве" (стр. 36).

  540 (Стр. 799). Здесь в "Современнике" имеется сноска: "Современник", 1847, книжка XI, статья "Ответ "Москвитянину" (стр. 37). В издании Солдатенкова она опущена, но зато в скобках взяты слова: "в статье "Ответ Москвитянину", так же как и у нас. Трудно сказать, было ли это разъяснение сделано самим Белинским в рукописи (которая не дошла до нас), или скорее всего это сделал Н. X. Кетчер, редактор издания Солдатенкова, перенеся сноску "Современника" в основной текст статьи.

  541 (Стр. 800). "Спекуляторы" - роман П. Сухонина. напечатан в "Библиотеке для чтения", 1847, тт. 83, 84, 85.

  542 (Стр. 801). У Никитенко: "_а своего назначения_".

  543 (Стр. 801). У Никитенко: "_еще она_".

  544 (Стр. 801). У Никитенко: "_зимней коры_".

  545 (Стр. 804). В статье А. Д. Галахова "Русская литература в 1847 году" ("Отечественные записки", 1848, т. LVI,  1, отд. V, стр. 18-21).

  546 (Стр. 805). Подробно эту мысль Белинский развил еще раньше в письме к А. И. Герцену 6 апреля 1846 года в связи с опубликованием в "Отечественных записках" 1-й части романа "Кто виноват?". "Ну, братец ты мой, - писал Белинский, - спасибо тебе за интермессо к "Кто виноват?" Я из нее окончательно убедился, что ты - большой человек в нашей литературе, а не дилетант, не партизан, не наездник от нечего делать. Ты не поэт: об этом смешно и толковать; но ведь и Вольтер не был поэт не только в "Генриаде", но и в "Кандиде", однако его "Кандид" потягается в долговечности со многими великими художественными созданиями, а многие невеликие уже пережил и еще больше переживет их. У художественных натур ум уходит в талант, в творческую фантазию, и потому в своих творениях, как поэты, они страшно, огромно умны, а как люди - ограничены и чуть не глупы (Пушкин, Гоголь). У тебя, как у натуры, по преимуществу мыслящей и сознательной, наоборот - талант и фантазия ушли в ум, оживленный и согретый, так сказать, осердеченный гуманистическими направлениями, не привитым и не вычитанным, а присущим твоей натуре. У тебя страшно много ума, так много, что я и не знаю, зачем его столько одному человеку... И такие таланты необходимы и полезны не менее художественных. Если ты лет в десять напишешь три-четыре томика, поплотнее и порядочного размера, ты - большое имя в нашей литературе и попадешь не только в историю русской литературы, но и в историю Карамзина. Ты можешь оказать сильное и благодетельное влияние на современность" ("Письма", ч. III, стр. 108, 109).

  547 (Стр. 813). По первому же произведению Гончарова Белинский определил одну из главных особенностей его таланта: умение писать женские портреты.

  548 (Стр. 821). Следующие семь с половиной строк были выброшены цензурой из текста "Современника".

  549 (Стр. 825). В "Современнике" ошибка: "_мой_".

  550 (Стр. 831). В "Современнике" в этом месте сноска: "Роман г. Гончарова на-днях вышел отдельно в двух очень красивых томиках. Продается в конторе "Современника", цена 1 р. 60 коп. сер[ебром], с перес[ылкой] 2 р. сер[ебром], стр. 32.

  551 (Стр. 831). См. примеч. 503.

  552 (Стр. 833). Всех "Рассказов охотника" было напечатано в "Современнике" за 1847 год - восемь. См. примеч. 503.

  Белинский высоко ценил "Записки охотника" Тургенева. Кроме печатных отзывов о них, он в письме 19 февраля 1847 года к самому автору писал: "Ваш "Русак" (так первоначально назывался рассказ "Петр Петрович Каратаев". - Ред.) - чудо, как хорош, удивителен, хотя и далеко ниже "Хоря и Калиныча". Вы и сами не знаете, что такое "Хорь и Калиныч". Это общий голос. "Русак" тоже всем нравится очень. Мне кажется, у вас чисто творческого таланта или нет, или очень мало, и ваш талант однороден с Далем. Судя по "Хорю", вы далеко пойдете. Это ваш настоящий род. Вот хотя бы "Ермолай и Мельничиха" - не бог знает что, безделка, а хорошо, потому что умно и дельно, с мыслию. А в "Бретере" я уверен, вы творили. Найти свою дорогу, узнать свое места - в этом все для человека, это для него значит сделаться самим собою. Если не ошибаюсь, ваше призвание - наблюдать действительные явления и передавать их, пропуская через фантазию; но не опираться только на фантазию. Еще раз: не только "Хорь", но и "Русак" обещает в вас замечательного писателя в будущем. Только, ради Аллаха, не печатайте ничего такого, что ни то, ни се, не то чтобы не хорошо, да и не то чтоб очень хорошо. Это страшно вредит тоталитету известности (извините за кудрявое выражение - лучшего не придумалось). А "Хорь" вас высоко поднял - говорю это не как мое мнение, а как общий приговор" ("Письма", т. III стр. 180-181. См. также о Тургеневе в "Письмах", стр. 337-338).

  553 (Стр. 833). Григорович был известен до этого как автор физиологического очерка "Петербургские шарманщики" (напеч. в "Физиологии Петербурга", 1845, ч. I). Белинский писал к В. П. Боткину в декабре 1847 г., о повести "Антон Горемыка": "Ни одна русская повесть не производила на меня такого страшного, гнетущего, мучительного, удушающего, впечатления: читая ее, мне казалось, что я в конюшне, где благонамеренный помещик порет и истязует целую вотчину - законное наследие его благородных предков" ("Письма", т. III, стр. 324-325). Незадолго перед этим 4-8 ноября 1847 года Белинский писал В. П. Боткину: "Вероятно, ты уже получил XI  "Современника". Там повесть Григоровича ("Антон Горемыка" - Ред.), которая измучила меня; читая ее, я все думал, что присутствую при экзекуциях. Страшно!" ("Письма", т. III, стр. 287.)

  554 (Стр. 834). Повесть "Полинька Сакс" А.В. Дружинина появилась в "Современнике", 1847,  12. Вторая повесть Дружинина, о которой говорит Белинский, - "Рассказ Алексея Дмитрича", появилась в "Современнике", 1848,  2. О первой из них Белинский писал в декабре 1847 года к В. П. Боткину ("Письма", т. III, стр. 323). О второй повести находим отвыв в письме к В. А. Анненкову от 15 февраля 1848 года ("Письма", т. III, стр. 338).

  555 (Стр. 835). А. Нестроев - псевдоним П. Н. Кудрявцева. Его же повесть "Без рассвета" была напечатана в "Современнике", 1847,  2.

  556 (Стр. 836). Под псевдонимом "Сто один" писал А. Д. Галахов, Отзыв см. в письме к В. П. Боткину в декабре 1847 года ("Письма", т. III, стр. 324).

  Повесть "Кирюша" была написана П. В. Анненковым и напечатана без подписи в "Современнике", 1847,  5.

  557 (Стр. 838). "Т. Ч." - псевдоним писательницы Анастасии Марковны Марченко.

  558 (Стр. 839). О романе "Лукреция Флориани" Жорж Занд писал в "Современнике" сам переводчик А. И. Кронеберг (1847, т. I,  1); в "Отечественных записках" роман напечатан в 1847 году в  1.

  559 (Стр. 839). "Из записок артиста" - принадлежит М. С. Щепкину; "Иван Филиппович Вернет" (биография) - написана Н. А. Мельгуновым (напечат. в "Современнике", 1847, т. 1,  1).

  560 (Стр. 840). "Письма из Avenue Marigny" А. И. Герцена напечатаны в "Современнике", 1847,  9, 11.

  Герцен дал в письмах отрицательную оценку буржуазной цивилизации. "Буржуазия (Герцен писал "буржуази") не имеет великого прошедшего и никакой будущности" ( 9, стр. 174). Это показалось кощунственным для либеральных друзей Белинского: В. П. Боткина, Т. Н. Грановского, Е. Ф. Корша. Грановский писал: "Письма из Avenue Marigny" мне не нравятся, х